Цена правосудия (продолжение Дорогого подарка)

Элеонора следила за герцогом с неотступностью кошки, караулящей мышь. Как только Рамон оказался в пределах досягаемости, кошка прыгнула и закогтила мышку: оставив сына, падме Робийяр подошла и положила ладонь на рукав томоэ. Герцог обернулся. Серые глаза чуть прищурились, и мужчина галантно склонился перед маленькой вдовой.

— Дон Эрбо, мне необходимо поговорить с ее светлостью, — бросил эмпат через плечо. — Ждите здесь.

Графиня окинула подростка мимолетным взглядом. Да, тут уж не ошибешься, полукровка и есть. Длинноногий, большеглазый, из волнистых волос выглядывают острые ушки... Лицо как кошачья морда. Мальчишка настороженно подобрался, но нарушить приказ повелителя не посмел и отстал.

— Ну что, сударь, доигрались? — ядовито осведомилась Элеонора, когда они остановились в оконной нише. На губах Рамона появилась сладчайшая улыбка, и он приложился к руке бывшей тещи. Теща зашипела и выдернула свою ладонь из холеных пальцев.

— Падме Робийяр, примите мои искренние соболезнования.

— Соболезнования? — повторила Элеонора, вложив в недлинное слово весь сарказм, на который была способна. — Соболезнования! Лучше потрудитесь объяснить, как вы посмели приставать к моей дочери, да еще и в церкви?

— А почему нет? — безмятежно откликнулся Рамон. — Церковь ничуть не хуже любого другого места. Темно, прохладно...

— Кобель, — сквозь зубы определила зятя графиня.

— Сударыня, это оскорбление всегда носит оттенок комплимента.

— Интересно, какой кретин додумался обвинить вас в хадизарском грехе? — осведомилась падме, смерив собеседника полупрезрительным-полунасмешливым взглядом. — Вас и вашего дона Эрбо.

— Я знал, что вы слишком умны, чтобы поверить в эти россказни, — заметил Рамон. — А вот ваш брат оказался чрезмерно доверчив и попытался засунуть мне в постель вашего мальчика.

Элеонора задохнулась. Герцог отвернулся, скрывая улыбку. Это определенно стало новостью для вдовы Робийяр — дыхание женщины сбилось, глаза потемнели, пальцы сжали веер. Первый клин вбит, а учитывая то, что графиня никогда не жаловала брата...

— Лжете, — выдохнула многодетная мать.

— Нда? Тогда почему юный Эрни впоследствии оказался у хадизар? Видимо, добрейший епископ, поняв, что со мной не выгорело...

— Хватит! — графиня так хватила веером по ладони, что безделушка только хрустнула. — Какого черта твой щенок делал в комнате моей дочери? — тихо, не поднимая глаз, спросила Элеонора; Рамон невольно вздрогнул.

— Какая интересная новость, — протянул герцог. — Мне он ничего не сказал.

— Хватит лгать, — тем же тоном продолжала графиня. — Ваш воспитанник и трое ваших наемников ворвались вчера в мой дом. И мне хотелось бы знать, — она вскинула голову, и ее взгляд обжег томоэ, как удар хлыста, — что они там забыли.

— Падме, я не идиот и не посылал никого в ваш дом. А дон Эрбо проявил излишнюю самостоятельность, и, обещаю, получит за это на орехи.

— Вы не идиот? Какое самоуверенное заявление! — фыркнула южанка; Рамон непроизвольно сделал шаг назад — падме Элеонора крайне редко кричала, обычно ей хватало одного взгляда, чтобы стереть неугодного в порошок. — Вы не идиот и, тем не менее, посадили себе на шею весь Совет Араны, дали им в руки такие доказательства, что можно засудить святого, и после этого вы не идиот? Да простят меня боги!

— То, что случилось, должно было произойти рано или поздно, а если вы сожалеете, что не успели убить меня раньше, то так и скажите, — пожал плечами Рамон, отворачиваясь от южанки.

— Да, об этом я сожалею больше всего в жизни, — тихо сказала Элеонора, но Рамону показалось, что ему дали пощечину.

— Зря, — сквозь зубы бросил он. — Надо бы посожалеть о вашей авантюре, об экспериментах Аскелони, о том, кем вы воспитали свою дочь...

— О, как вас прорвало! — ядовито заметила вдова. — Вы сами виноваты в том, что вы слабак и трус, что упустили то, что мы вложили вам в руки... что, неприятно слушать правду? Герцог, тьфу, — презрительно бросила Элеонора, отмечая краем глаза мелькнувшую неподалеку серую рясу. Братец, чтоб ему опухнуть!

— Падме, вы хотели поговорить со мной только о моих умственных способностях? — холодно спросил эмпат. — Тема исчерпана? Тогда послушайте меня разнообразия ради. Ваш брат готов приложить все силы, дабы запихнуть меня под суд и заслужить кардинальскую цепь. Вы понимаете, что молчать, как убитый, я не буду, да, впрочем, эмиссары и сами все раскопают. Покрывать вас отец Григорио не станет.

— Не станет, — спокойно подтвердила падме, словно не она шипела на него полминуты назад. — И если я правильно понимаю, к чему вы клоните...

— Союз оборонительный и наступательный, — подтвердил Рамон. Элеонора задумчиво провела веером по щеке.

— Вы для этого посылали ко мне наемников? Думали, что если похитите Верону, я скорее соглашусь?

— Сударыня, — поморщился томоэ, — я не ребенок. Уверяю вас, что никакого похищения у меня и в мыслях не было.

— Я проверю, — пообещала Элеонора, — наемников уже допрашивают, — она помолчала, водя веером по ладони, — Хорошо, — негромко сказала графиня, — но запомните навсегда — если вы еще раз подойдете к моим девочкам...

Рамон рассмеялся:

— А что, если я подходил к падме Анхелике с самыми что ни на есть честными намерениями?

Элеонора резко повернулась к герцогу, но тот, вновь поклонившись, растворился в пестрой толпе придворных.

"Убить его мало", — подумала вдова, уже не первый раз пожалев, что эмпат больше не мальчишка, которого она драла за уши.

— Чего он хотел? — шепотом осведомился отец Григорио; святоша, как всегда, подкрался незаметно.

— Поговорить, — сухо ответила Элеонора.

— О чем? — не отставал королевский исповедник.

— О смысле бытия.

— И все же? — ласково улыбнулся брат. Элеонора устало вздохнула:

— Я спросила у него, почему он не отправил мне тело Эрнани.

— И что он ответил?

"Хуже клещей у зубодера" — раздраженно подумала вдова. Что бы Рамон ответил на такой вопрос?

— Что Тиаре наверняка все равно, в каком виде они получат непорочную душу безвременно почившего, а хадизарский грех не проходит по списку смертных, — со зловещим смешком сказала графиня.

— Он так сказал? — пробормотал епископ, торопливо озираясь.

— Но тебе, Горио, разумеется, виднее. Я насчет греха. Иначе ты бы, конечно, не отправил моего сына к нему в постель.

— Эла!.. — ошарашено выдохнул священник. — Ты в своем уме? Как ты можешь говорить... подозревать меня в подобном! Это ложь!

— О? Тогда скажи, духовный отец, зачем тебе понадобился мой сын? И не вздумай болтать про кару от руки самого юного мстителя!

— Эла, клянусь светлым именем Мерхиона, я намеревался использовать твоего сына только как ширму! — торжественно возвестил брат, для пущей убедительности сжимая в руке медальон с символикой бога справедливости, каковому богу служил по иронии судьбы. — Как ширму, отводящую глаза Вальдано, ну и... да, тут я грешен, но одно присутствие Эрнани так хорошо провоцировало герцогского приемыша...

— Да? Тогда просвети меня, поскольку я все же мать твоей политической ширмы, как Эрни очутился у хадизар?

— У каких хадизар, Эла? — невинно удивился епископ, перебирая нефритовые четки.

— У хадизар, с которыми ты договаривался, — чуть слышно ответила графиня.

— Эла, если тебе об этом сказал Вальдано — то знай, что он лжет, чтобы скрыть свой же сговор с ними! — взволнованно ответил отец Григорио, стиснув нежно-зеленые бусины. — И я вполне допускаю мысль, что он мог отдать им твоего сына в качестве дара...

— Да, сначала отдал, потом передумал, решил сам попользоваться и послал вдогонку четырех рокуэльцев, чтобы они его отбили? — в голосе вдовы играл сарказм, а глаза были как у кошки перед прыжком.

— Эла, послушай... — отступил епископ.

— Нет, это ты послушай. Не лги мне, Горио, или я поставлю большой и жирный крест на всех твоих попытках стать кардиналом.

— Ты, кажется, забыла, — вкрадчиво шепнул святой отец, — что мне известно кое-что...

— Твое кое-что, дражайший брат, меня уже не пугает, — ласково мурлыкнула вдовица. — Откроешь рот — и я тоже не смолчу. Гийом!

Старший сын подошел, почтительно приложился к епископскому перстню и вопросительно поглядел на мать.

— Будьте добры, сын мой, проводите меня к карете. Мне не подобает находиться при дворе так долго, — сказала Элеонора, набрасывая на лицо черную вуаль. — До свидания, дорогой брат.

— До скорой встречи, дорогая сестра, — любезно улыбнулся епископ, терзая четки. Графиня тронула рукой корсаж, за которым лежало письмо Рамона. Историю про четырех рокуэльцев его преосвященство не подтвердил, но и не опроверг. Надо разобраться, кто из них врет — зять или брат, и поскорее. Впрочем, вдова не сомневалась, что врут оба...

— Я убью этих выродков! — прорычал Фабиан, швыряя на стол перчатки и шляпу. — Убью! — и зашипел нечто совсем непечатное, заметавшись по комнате. Рамон спокойно налил себе вина.

— А что вас удивляет? Мы никогда не были большими друзьями Медоны.

Мальчишка круто развернулся к герцогу.

— А вы-то почему так спокойны?! — голубые глаза горели, как фонари. — Они это и про вас пели!

Эмпат отошел к окну и меланхолично осмотрел улицу. Гуляки все еще веселились. На подъезде к посольству карету Рамона встретила развеселая толпа студентов, школяров и просто зевак, которая окружила уличных певцов, горланящих неприличного содержания стихи. В грубо рифмованных двустишиях сопрягались герцог Вальдано, задница его воспитанника, молодые дворяне из рокуэльской свиты и Суд Араны. Перед глазами Рамона все еще стояло исказившееся лицо Фабиана; он едва успел вцепиться в подростка и отнять у него шаровую молнию, а потом — зарычать: "Идальго, назад!", только и удержавший рокуэльцев от массового убийства, и издевательские шутки, которыми южан провожали до посольства.

— Почему? — спросил Фабиан еле слышно. — Ну почему?

Рамон поставил бокал и повернулся к полукровке; вот как ругать его после этого? А ведь надо...

— Бьяно, зачем вы залезли в дом Робийяров? И почему я узнал об этом от донны Элеоноры?

Мальчик вздрогнул и поднял голову: за сегодняшними событиями визит к Робийярам вылетел у него из головы.

— А, да, — несколько растерянно ответил он.

— И это все, что вы можете сказать мне по этому поводу? — вздернул бровь Рамон. Фабиан медленно провел рукой по лбу, с усилием выдавливая из памяти пакостные стихи.

— Бьяно, — вкрадчиво продолжал герцог, — скажите, почему в свободное время вы занимаетесь только тем, что усложняете мне жизнь?

— Это она вам нажаловалась? — насупился полу-оборотень.

— Представьте себе, ее возмутило то, что вы потревожили покой падме Вероны.

— Да ладно, — отмахнулся отрок, подходя к окну и откидывая штору, — я ей ничего не сделал.

Рамон удивленно посмотрел на полукровку, но мальчика явно больше занимали стихоплеты, чем душевные травмы юной девицы Робийяр. Иногда Бьяно казался до удивления черствым и бездушным. Или не казался, а был?..

— Девушка испугалась.

— Ой, можно подумать! Вы просто не видели, как она на меня накинулась, все ноги оттоптала. А потом как засадила по голове книжкой! Тяжелой, между прочим.

— Святым Писанием? — спросил томоэ, немало удивленный прытью юной и предположительно невинной девы.

— "Исчислениями вещей" Лепажа, — фыркнул Фабиан и насмешливо добавил: — А кое-кто, между прочим, вообще приставал к девице в церкви!

— Тот, кто подслушивает, не услышит о себе ничего хорошего, — наставительно изрек Рамон, скидывая камзол и вытягиваясь на диване.

— Зато узнает много интересного, — парировал юный негодник. — Я-то не лез в чужое декольте в святом месте!

— Ты всего лишь тайком проник в спальню девицы Робийяр. Кстати, она еще девица?

— Да... наверное, — поправился Фабиан. — Я ее только целовал. Один раз.

Паренек пинком придвинул к дивану подушки и уселся на них, привалившись к бортику дивана. Томоэ игриво почесал питомца за ухом.

— Надеюсь, ты воздержишься от дальнейшего знакомства?

— Почему? Она миленькая.

— Бьяно, если бы это были шутки, — вздохнул Рамон. — Сначала кто-то подослал к Робийярам наемников, теперь — купил этих горлопанов, а от текста песенки мне впору надевать на твоих друзей намордники. Кому-то выгодно повесить на нас всех собак, и я не хочу, чтобы вы попались на эту удочку. Убийства аргассцев нам никто не простит. И предупреди об этом своих друзей.

Полукровка посопел, бросил злобный взгляд на окно.

— Я понимаю, томоэ, я скажу им... Но еще пара таких песен...

Рамон только вздохнул и обнял полукровку за плечи, прижав к своему боку; русые волосы защекотали сквозь тонкую сорочку.

— Как вы думаете, кто мог это сделать? — тихонько спросил Фабиан, по-кошачьи щурясь на огонь.

— А кто, по-твоему, мог пробраться в дом к Робийярам?

Паренек задумался.

— Не знаю. Там такое защитное волшебство... Я прошел потому, что выдал себя за вашего посланника.

— Кстати, ты положил на место печать?

Бьяно слегка покраснел и кивнул.

— Вот и хорошо, дон Мигель волнуется, а у него уже возраст.

— Томоэ, а если я поищу этого типа? Ну, того, кто нанимал?

Рамон вздрогнул и поднялся на локте.

— Бьяно! Ни в коем случае! Я тебе запрещаю!

— Почему? — разочарованно протянул парнишка.

— Тебя уже похищали, и я не хочу, чтобы это повторилось. В конце концов, мы же не знаем, не пришли ли эти трое к Робийярам по твоему следу.

— Подумаешь...

— Нет, не подумаешь. Бьяно, у меня и так хватает проблем, поэтому будь любезен, не создавай мне новые.

— Но я буду ходить с Миро, Руи и...

— Бьяно, я сказал — нет. И к тому же, — поколебавшись, добавил герцог, — я уже нашел тебе компаньона.

— Кого?! — подскочил Фабиан.

— Компаньона. В случае чего он за тобой присмотрит.

— Я не нуждаюсь в няньке! — вскричал подросток. — И почему вы у меня не спросили?!

— Вы нуждаетесь в постоянном присмотре! — резко ответил Рамон, садясь и натягивая камзол. Вот глупый щенок, как будто он не понимает, что это для его же пользы! У эмпата екало под ложечкой всякий раз, когда он думал, что Бьяно снова похитят. Но подросток был другого мнения о его заботе:

— Мне не нужен никакой компаньон! У меня есть Миро, Руи и Дань, и Хуан!

— У них мозгов... и осторожности не больше вашего! Фабиан, либо компаньон, либо вы отправляетесь в Рокуэллу. С меня хватит одного похищения.

— Неужели я вам так дорог? — едко осведомился паренек; Рамон схватил мальчишку за плечо и развернул к себе. Он не знал, что хочет ему сказать, только молча пожирал его взглядом, впитывая все чувства идальго, вплоть до боли от сжавшихся на плече пальцев, пока не понял, что тянет подростка к себе. Его дыхание защекотало губы Рамона, Бьяно вспыхнул и, вывернувшись из-под руки томоэ, выбежал вон.

В трактир, где снял комнату, Хью Даниэль возвращался поздним вечером. Его не слишком-то радовало то, что он согласился на предложение Рамона, но вступление в наследство требовало денег, одна только уплата королевской пошлины едва не разорила и без того небогатый Даниэльс-менор. А так — полсотни из положенных за компаньонство пятисот рем приятно оттягивали кошель, и это побуждало дворянина подозрительно оглядываться по сторонам. Впрочем, на карманы северянина никто не посягнул аж до самого трактира. До комнаты шевалье тоже добрался без приключений, но стоило ему переступить порог, как двое неизвестных быстро и ловко выкрутили руки аргассца за спину и заткнули рот тряпкой. Дверь бесшумно закрылась, и для Даниэля наступила полная темнота — ставни были плотно закрыты, света никто не зажег.