Квест Империя

Вот именно! Лика чувствовала, что, как любимая ею Алиса, попала в самое настоящее Зазеркалье, в мир, который, по ее недавнему еще мнению, существует только на экранах кинотеатров и на страницах триллеров. Она ошибалась.

Все это ньюйоркское приключение, начавшееся со шведского ругательства, брошенного в раздражении Максом,— сюр— и гиперреализм в одном голливудском флаконе. В НьюЙорке было жарко и душно. Высокая влажность превращала горячий воздух в подобие густого сиропа, и Лике казалось, что они не идут, а плывут сквозь этот тяжелый и вязкий ньюйоркский воздух. Но что они делают, для чего и почему, было ей попрежнему неизвестно, и их бег по раскаленному городу воспринимался как дурной, тяжелый сон. Сон неразборчивый, бессмысленный, непонятный, но расцвеченный неожиданно яркими, сверхреалистичными эпизодами, такими же, впрочем, непонятными, как и все прочее.

Они брали такси и ехали в Квинс, и бродили там, в Квинсе, как будто не зная, чем заняться. Но потом Макс вдруг звонил из уличного таксофона и говорил с кемто на иврите. Потом они снова ехали, но уже на метро, и Макс опять звонил комуто уже из Бруклина, и говорил при этом поанглийски. На Манхэттен они добирались на автобусе, но только затем, чтобы пересечь его на такси (от 44й улицы до башенблизнецов), и на тридцать восьмом этаже левого близнеца Макс долго беседовал на иврите вперемежку с английским с моложавым мужчиной в очках в тонкой золотой оправе. От МТЦ они ехали на такси с тремя пересадками, на метро, и снова на такси, и Макс успел между делом созвониться с еще двумя абонентами (все время из уличных автоматов), с которыми говорил на иврите и поанглийски соответственно. А еще он посетил с краткими визитами ньюйоркские конторы банка "Хапоалим" и банка Сафры.

А потом они оказались в какойто фотостудии, стены которой были украшены огромным количеством цветных и чернобелых порнографических фотографий. Лика даже покраснела, уткнувшись взглядом в один из снимков. Такого она не то что не видела никогда, но и вообразить себе не могла.

"Ну ничего себе!" — подумала Лика, но додумать мысль и докраснеть до конца ей не дали. Худенький наголо бритый парнишка, без умолку говоривший с ней о разных пустяках на дикой смеси иврита и английского, потащил ее в соседнюю комнату, украшенную точно так же, как и предыдущая, усадил в оказавшееся здесь парикмахерское кресло (но без зеркала перед ним) и стал красить и стричь. Потом был фен, а еще потом она пошла в уборную, взглянула в зеркало и не узнала себя. Из зеркала выглянула чужая, коротко стриженная брюнетка. Но времени ужасаться, умиляться или удивляться не было, в дверь уже стучали. Лика вышла, и ее тут же усадили на стул, поставленный у затянутой белой тканью стены, и стали фотографировать. Вот после этого ее оставили в покое, сунув в руку бумажный стаканчик с паршивым американским кофе и указав на стоящее в уголке кресло. В этом кресле она и коротала следующие два часа, успев и допить кофе, и подремать, и увидеть Макса, выписывающего чеки и передающего их неприятного вида толстенькому чернявому дядьке. В руки чернявого, к удивлению Лики, ушла и платиновая "Виза" Макса. Правда, взамен Макс получил другую, обычную кредитную карточку и два синих израильских паспорта. Один из них был тут же передан Лике, и, открыв тоненькую книжечку, она увидела себя черноволосую на фото и, уже ничему не удивляясь, узнала, что теперь она Шели Варбург.

Тяжело вздохнув, Лика поправила блузку, провела рукой по своим коротко стриженным, под мальчика, черным волосам и, выйдя из туалета, пошла по длинному салону "боинга" к своему месту...

Следующие три дня прошли в сплошных перелетах. До амстердамского аэропорта "Схиполь", где они славно пообедали в маленьком ресторанчике, ради разнообразия, очевидно, предлагавшем не таиландскую, португальскую или индонезийскую, а самую что ни на есть голландскую кухню. Потом ехали поездами. С пересадками, более или менее краткими остановками то тут, то там, ожиданием в привокзальных кафе и ресторанах, а то и на перронах малых и больших станций, и чутким сном в неудобных креслах переполненных вагонов, проехали через Голландию и всю Германию до швейцарского Цюриха.

В Цюрихе Лика объелась невообразимо вкусными пирожными, поданными молчаливым элегантным слугой на фешенебельной вилле какогото швейцарского миллионера. Она сидела за кофейным столиком, ела пирожные, запивая их высококалорийным кофе повенски, а Макс и хозяин дома, широкоплечий импозантный мужчина неопределенного возраста (гдето между сорока и шестьюдесятью), с седыми висками и твердым взглядом карих глаз, чтото неторопливо обсуждали понемецки, лишь изредка отпивая из своих чашек черный кофе. О чем они говорят, Лика не понимала, так как не знала немецкого языка, и даже по тону разговора не могла догадаться, что бы это могло быть: обмен мнениями, торг или, скажем, вечер воспоминаний.

Закончилась встреча уже затемно, когда тот же слуга, который подавал на стол, менял пепельницы и незаметно выполнял множество других тихих и незначительных на первый взгляд, но необходимых действий, принес и вручил хозяину дома большую кожаную сумку. В сумке оказались какието подарочного вида пакеты, перевязанные цветными лентами. Макс небрежно перебрал эти пакеты, сказал чтото понемецки, пожал плечами и снова сложил подарки в сумку. Хозяин на его реплику виновато развел руками, как будто говоря, ну, извините, чем богаты, тем и рады, и тоже чтото сказал. Потом они попрощались и уехали. Впрочем, если на виллу они приехали на такси, с виллы они уезжали на шикарном "мерседесе" хозяина, который и отвез их в аэропорт, прямо к трапу частного реактивного самолета, на котором они уже и перелетели во Флоренцию...

Ее разбудил Макс:

-Ты извини, девочка, но так много спать вредно.

-Сколько я сплю?— спросила Лика, не открывая глаз.

-Ты проспала десять часов.

-И еще десять просплю. Все равно мало.

-Согласен, но нам следует поесть. Я заказал обед в номер, а после обеда можешь поспать еще. Время еще есть.

Последнее замечание Лику насторожило.

-Куда мы побежим теперь?— спросила она, открыв, наконец, глаза.

-На восемь у нас назначена важная встреча.— Макс, одетый в джинсы и легкую рубашку с короткими рукавами, умытый и выбритый, сидел в кресле напротив и курил сигарету. Рядом с ним на столике лежала пачка разнообразных газет. Почемуто Лику заинтересовали именно газеты. Ей не было видно с кровати, что это за газеты, но она готова была поверить, что Макс может читать и поитальянски.

-Что это за газеты?— подозрительно спросила она.

-Газеты,— пожал плечами Макс.— Разные. А что?

-Итальянские?

-Нет, отчего же. Французские и немецкие в основном. Тут газетный киоск обнаружился, прямо напротив отеля. А поитальянски я не читаю.

-А куда мы поедем в восемь?— спросила Лика. Она хотела уже встать, но тут неожиданно обнаружила, что встать никак не может, потому что спала она, как оказалось, совершенно голой.

-Мы встречаемся с одним человеком, который, возможно, развеет наши недоумения,— сказал Макс, как ни в чем не бывало.— И объяснит мне, наконец, что, черт возьми, происходит.

Конец фразы прозвучал вполне зловеще, но Лику занимало сейчас нечто другое. После нескольких секунд лихорадочных поисков она, наконец, обнаружила свою одежду, сваленную неряшливой кучей в промежутке между кроватями; той, на которой спала она, и другой, аккуратно, но не погостиничному застеленной, на которой, вероятно, спал Макс. Вывернув шею, Лика смогла рассмотреть краешек белой тонкой ткани, выглядывавший из лабиринта, образованного скомканными джинсами и не менее скомканной блузкой. Очевидно, что это были ее трусики. Задержав взгляд на этом лоскутке, Лика попыталась вспомнить, как они пришли в номер и как она тут раздевалась и укладывалась спать, но ничего определенного вспомнить не смогла.

-Я что, прямо посередине номера раздевалась?— наконец хмуро спросила она.

-Да,— сухо ответил Макс.— Очень поучительное было зрелище.— Но... — поспешил он успокоить вспыхнувшую Лику,— ничего эротического в этом не было. К сожалению. Кстати, учти, у тебя весь зад синий, ну и еще по мелочам...

-Отвернись, пожалуйста,— жалобным голосом попросила Лика, и Макс тут же с готовностью отвернулся. Прихватив по дороге джинсы и сумку, брошенную накануне вечером у окна, она быстро пробежала в ванну и заперла за собой дверь.

В ванной было большое зеркало, но укреплено оно было над раковиной, и Лике пришлось встать на стул, чтобы рассмотреть некоторые детали. Макс был прав. Зрелище и в самом деле было впечатляющее. Впрочем, ничего серьезного при детальном осмотре "синяков и шишек" Лика не нашла. Ну этото и так было ясно. Она ведь прожила со всем этим почти целых четыре дня, так что, будь у нее чтонибудь действительно серьезное, она бы уже почувствовала. И тут она поймала себя на том, что рассматривает свое тело с несколько иной точки зрения, нежели медицинская. Вспомнив про устроенный накануне "стриптиз", она пожала плечами и, цинично подмигнув своему отражению, подумала:

"Ну и что? Разделась и разделась. От меня не убудет, а старичку приятно. Егото я уже видела, и не раз".

Но в глубине души она понимала, что после всего, что случилось с ними в эти дни, относиться к Максу, как к старику, она уже не может. Не сможет. Както так вышло, что Макс, каким бы стариком он ни выглядел внешне, для Лики стариком быть перестал. Он воспринимался ею — это она поняла сейчас со всей ясностью — как воспринимался бы на его месте любой нормальный мужчина. Или нет, не любой, а такой, на которого можно положиться во всем; за которым, как за каменной стеной; такой, о котором может только мечтать практически любая женщина. И чаще всего только мечтать и остается. Такие мужики огромная редкость. Почти что вымерший тип.

"Ты в своем уме?" — одернула она себя, увидев в зеркале вполне глупую улыбку и затуманенный взор.

"Ему девяносто шесть лет",— напомнила она себе, вставая под душ.

"Он старик!" — твердила она себе, с яростью втирая шампунь в свои короткие черные волосы. Но дело обстояло не так просто, как ей хотелось бы. Она не верила в то, что твердила сама себе.

"Ох господи!" — выдохнула она в отчаянии, поймав себя на уже совершенно идиотских мыслях.

В конце концов, надев свежее белье, причесавшись и, вообще, приведя себя в божеский вид, но, главное, загнав как можно глубже все эти странные мысли, она вернулась в номер.

Обед уже стоял на столе. Только увидев все эти блюда, судки, вазы и вазочки, тарелки, бокалы и стаканы, и бутылку красного вина; вдохнув запахи, наполнившие номер, Лика поняла, насколько она голодна. Не просто голодна, а зверски, нечеловечески голодна. А аппетит, с которым она буквально набросилась на еду, удивил ее саму, но Макс, казалось, совершенно не обратил внимания на ее неинтеллигентный образ действий. Она ела все подряд, и все казалось ей удивительно вкусным. Вполне возможно, так оно и было на самом деле, и обед, действительно, был вкусным, но...

"Хватит жрать!— сказала она себе.— Ну просто как животное, жрешь и жрешь!"

Она с сожалением отодвинула от себя тарелочку со сливочным суфле и виновато посмотрела на Макса. Макс, который и сам съел очень много (он теперь вообще ел много, столько, сколько, в сущности, и должен есть здоровый мужчина его комплекции), но при этом ел, как всегда, аккуратно и методично ("Вот именно, что методично"), встретил ее взгляд с философским спокойствием.

-После цюрихских пирожных ты ничего не ела почти шестнадцать часов,— сказал он рассудительно.— И потом нервы... Нервы сжигают много калорий.

Она благодарно улыбнулась ему в ответ, но есть больше не стала. Ей снова захотелось спать. До восьми было еще порядочно времени, и она решила еще немного поспать, но перед этим спросить. В конце концов, должен же он когданибудь ответить на ее вопросы. Хотя бы на некоторые.

-Макс, а кто этот миллионер, у которого мы были в Цюрихе?

Она ожидала, что Макс опять предложит ей подождать, но, к ее удивлению, Макс ответил:

-Это... Как бы тебе сказать? Он мой ученик, так, наверное, будет правильно. Когдато он служил в армии, был бригадным генералом, а теперь он... Ну, скажем, он бизнесмен.— Макс сделал маленькую паузу, давая понять, что бизнес, которым занимается бывший генерал, это не совсем обычный бизнес.— Он торгует оружием и информацией. Это не простой рынок. Понимаешь?

-Да,— сказала Лика.— А тот, в НьюЙорке? Он тоже бизнесмен?

-Они там все бизнесмены,— хмуро бросил Макс.— Ты кого имеешь в виду?

-Того, в башнях.

-А, Дуди! Ну, он тоже бизнесмен, только если б не обстоятельства, к нему бы я не обратился.

-Почему?

-Мне не нравится то, чем он торгует.

Лике оставалось только догадываться, что имеет в виду Макс: наркотики, живой товар или чтонибудь еще в этом духе, на что не хватало ни ее воображения, ни опыта.

-А теперь иди поспи. Вон глаза уже закрываются.

-А этот, который сегодня?— всетаки спросила она.

-Ты знаешь, что погубило кошку? Иди спи, вечером узнаешь.

Человек, который ждал их в крошечном и древнем на вид ресторане, находившемся довольно далеко от города — они ехали на такси не менее получаса,— был тоже старым. Как Макс и как ресторан. Худой высокий старик поднялся им навстречу изза столика в дальнем углу совершенно пустого ресторанного зала. Он был совершенно лыс и вообще выглядел неважно. Но одет был, что называется, с иголочки, в черный костюмтройку, контрастировавший с белоснежной сорочкой и серебристым галстуком. А еще он двигался легко и непринужденно, то есть именно так, как двигался теперь Макс. На столе перед стариком стоял только бокал с белым вином. Вероятно, он ждал их прихода какоето время, хотя и недолго.

Старик шагнул изза стола им навстречу, и стало очевидно, что и туфли он носит под стать костюму, черные, матовые, элегантные и, повидимому, страшно дорогие. Между тем старик с интересом осмотрел Лику и, протянув ей руку, сказал:

-Федор Кузьмич. А руку дама подает первой.

Лика смутилась, протянула ему руку и смутилась еще больше, когда, сцапав ее кисть быстрым движением костлявых пальцев, Федор Кузьмич поднес ее к губам и поцеловал.

-Лика,— запоздало представилась Лика, прошептав свое имя, так как голос отказал ей.

-Здравствуй, Федя,— сказал Макс.— И оставь, пожалуйста, девушку в покое.

-Оставил,— согласился Федор Кузьмич, отрываясь от Ликиной руки.— Здравствуй, камрад.

-Не ерничай.— Макс подвинул стул, молча предлагая Лике сесть, потом сел сам.

-Что вам заказать?— спросил Федор Кузьмич, тоже усаживаясь.

-Мне только кофе,— быстро сказала Лика.— Эспрессо.

-Мне тоже,— сказал Макс.— Двойной и рюмку граппы.

Федор Кузьмич чтото быстро сказал поитальянски тихо подошедшему официанту (Лика уловила только чтото похожее на кофе и граппу, но не была уверена даже в этом). Официант исчез ("Как зовут итальянских официантов?" — спросила себя Лика, но не вспомнила, а может быть, и не знала никогда), а Макс достал сигареты, закурил и, посмотрев на Федора Кузьмича, сказал: