Синдром отчуждения

Вторая дверь справа, распахнутая настежь, вела в подвал. Лили посветила на низ лестницы, но луч фонаря рассеивался и понять, что там, было невозможно. Стало не по себе — разыгравшееся воображение вновь принялось рассаживать по углам порождения тьмы. Непослушно-ватными руками девушка прикрыла створку. Чтобы там ни находилось, вниз она не спустится.

К последней двери не подошел ни один из ключей. Странно.

Лили застыла, ощущая, как из обступающего мрака надвигается...

"Нет! Возьми себя в руки! Думай! Не о подвале!"

Дверь. Она вообще закрыта? Девушка повернула ручку и дернула на себя. Створка плавно отворилась.

Внутри было на удивление уютно. Клетчатые занавески пропускали сероватый свет, под окном разместился крохотный стол с двумя топчанами по бокам. На самом столе сгрудились три чашки и раздраконенная упаковка от какао "Золотой ярлык". По стенам висели полки с книгами, среди которых каким-то чудом влезла банка черного чая. Обернувшись к двери, Лили заметила испещренный потеками ржавчины умывальник.

"Вода!" — пересохшее горло напомнило себе першением.

Девушка покрутила ручки крана, но тот лишь гулко заклокотал, так и не выдав ни одной капли.

"Думай, Лили, не желаем ли мы передохнуть?

Желаем. Только запереть этот жуткий подвал".

Девушка вышла, как можно тише подобрала ключ, и закрыла дверь. На всякий случай еще раз осторожно подергала ручку. Заперто. Лили не могла понять почему, но он внушал какой-то животный страх.

Наполнился термос на улице. Девушка притащила его и рюкзак в комнату. Подумала несколько секунд, ополоснула чашки и вынесла под дождь. Возможно, не скоро удастся снова добраться до воды.

"Как же хочется пить... Главное не выдуть все сразу".

Вернувшись, девушка затворила дверь и положила между ручкой и косяком книгу — сделала импровизированный засов. Он не особо поможет, если кто-то будет ломиться снаружи, но так выглядело спокойнее. Лили поймала себя на мысли, что от усталости и болезни все эмоции, кроме разве что страха, отошли на задний план, и она действует как робот по заданной заранее схеме.

"Неужели, снова начинается... — глаза девушки испуганно расширились. — Нет! Только не думать об этом".

Лекарства. Лили положила их в рот и запила водой из термоса. Оказалась она солоновата на вкус, но зато смягчила дерущее горло. Девушка сделала еще один глоток и поставила емкость на стол. Пить хотелось все больше, но надо было экономить.

Лили легла на топчан и сомкнула глаза. После ночлега под деревом эта комната казалась люксом для новобрачных.

Телефон! Девушка вскочила и порылась в карманах пальто. Вот! Заставка загрузки сменилась надписью "Поиск сети". Минута. Две. Чертов мобильник!

Лили выключила его и легла обратно.

Было не по себе от осознания, что неподалеку находился тот подвал, да и вообще, вокруг нее пустой усопший город. Но утомление брало свое — мир кружился и кружился, унося девушку куда-то вниз, в темноту.

Как в кроличью нору Алису...

Один год, два месяца, двадцать один день, двадцать часов и пятьдесят шесть минут до начала отчуждения.

За маревом софитов и сценой, где-то в угольной черноте зала — зрители.

Папа и мама.

Кира и ее оболтус.

"Танцуй, Лили, танцуй".

Ноги дрожат и подгибаются. Если бы не измочаливающие тренировки, что превратили искусство движения в набор заученных до автоматизма схем...

Лили хотела отказаться от выступления. Но каждый раз ее что-то останавливало. Было ли то собственное упрямство, Кира или родители — все они твердили, что бросать нельзя.

"А так хотелось".

Невидимый за дымкой зал ахает и рукоплещет изящному пируэту. Для них это — нечто прекрасное.

Для Лили — натянувшиеся до визга сухожилия.

"Танцуй, Лили, танцуй"

В следующей сцене ее нет. Короткая передышка.

— Кирсанова, бодрячком? — шутливо пихает в бок сокамерница, сослуживица... сотанцовщица? Лили никак не может вспомнить подходящее слово.

— Да, — здесь нужно улыбнуться.

Вдох и... обратно на сцену.

"Танцуй, Лили, танцуй!" — вытянутые в красивом жесте пальцы потеют и дрожат.

"Господи, когда же это закончится?!"

Пол колышется перед глазами, надвигается дурманящей волной.

"Еще немного и я упаду..."

Занавес! Лили с трудом подавляет желание сесть прямо здесь — на полу.

— Кирсанова, иди сюда! Будем кланяться.

Веселые лица, все ее обнимают, целуют. Снова поднимается занавес, открывая зал, где рукоплещут, извергаются восхищением невидимые массы.

А Лили ничегошеньки не чувствует — ни радости, ни восторга, ни желания сворачивать горы. Только страшную усталость.

Вспышка! На снимке группа девушек. Какой-то мужчина тянется снизу с цветами. Но странно — на лице одной из выступающих... тревога?

Ночью ее разбудил непонятный звук — будто полоскали горло. Лили вскочила и осмотрелась.

"Тут есть люди?!"

За окном уже стемнело, и в комнату пробивался только слабый лунный свет. В его потустороннем сиянии девушка разглядела источник клокотания — это кран выплевывал какую-то темную густую жижу. Воздух пропитал запах гниения.

Урчание стало громче, и непонятная субстанция хлынула сплошным потоком, разом заполнив раковину и стекая через край.

Лили попятилась — лужа на паркете росла на глазах и уже отрезала путь к двери.

"Что за глупости! Она не живая!"

Словно прочитав ее мысли, жидкость вспучилась несколькими ростками и потянулась к девушке...

Сон! Исключительно сон! Лили села на постели, тщетно отгоняя приторно-мерзкие образы.

"Успокойся! Успокойся..." — она снова легла. Но только ворочалась несколько часов — изнывала от поднимающейся температуры, заложенного носа и обступивших со всех сторон угрожающих видений.

Под утро Лили все-таки накрыл тяжелый болезненный сон. Проснувшись после него, девушка чувствовала себя еще хуже, чем раньше. Жар, забитый нос, болящее горло...

В комнате было сумрачно, как и вчера, с улицы доносился гипнотизирующий шорох. Отодвинутый край занавески поведал, что снаружи по-прежнему властвует дождь. Хотелось горячего чаю или кофе. И абсолютно не хотелось куда-либо идти.

Даже стало все равно, что рядом находился зловещий подвал.

Лили посмотрела на часы — почти восемь утра. Рука обессилено опустилась на живот. Какие же они тяжелые, эти часы. Лили частенько ругала себя за то, что позарилась на этикетку "Для экстремальных путешествий". Да, они были водонепроницаемые, из нержавеющей стали, с прочностью позволяющей забивать гвозди, показывали время в нескольких часовых поясах сразу, имели вечный календарь и могли вас приветствовать на девяти языках. Но чем все это могло помочь в момент какого-нибудь схода лавины? Разве что уронить их себе на ногу.

Насилу Лили заставила себя выпить лекарства и закапать в нос. Руки дрожали от слабости, когда она подносила таблетки ко рту.

Девушка встала и, качаясь, подошла к умывальнику.

— Ну же, пожалуйста, — прохрипела она. Что-то заклокотало в кране, когда Лили завертела ручки, но, как и в прошлый раз, воды не было. Вспомнился пугающий сон.

Девушка посмотрела в маленькое пыльное зеркало над раковиной. У отражения были покрасневшие алебастровые глаза, потрескавшиеся губы и взлохмаченные волосы.

"Пахнет от меня, наверное, еще как. Сколько я не мылась? Три дня... Хоть какая-то польза от заложенного носа".

Лили попила из термоса, вытащила книгу-засов и пошла на улицу. В сторону двери подвала она старалась не смотреть.

Чашки оказались заполнены до краев, и каждая новая капля дождя расплескивала воду смешными фонтанчиками.

"Холодно. Мокро. Гадко. Как и полагается осенью".

Девушка допила остатки и поставила термос под бьющие с неба капли.

Возвратившись в свое "гнездышко", она посмотрела на коробочку "Ярлыка". Холодное какао? Хоть какое-то питательное вещество. В горле резко запершило. Лили попыталась, как могла, подавить кашель, раскрыла края упаковки и посмотрела внутрь. Плесени нет, и на том спасибо. Может, в кладовке есть бензин? И зажигалка? Кашель все-таки вырвался на волю, сгибая пополам тело, отчего какао из дрогнувшей руки брызнуло сухой коричневой струей.

Девушка оперлась на стол. По щекам от натуги бежали слезы, тупая боль сдавила грудь изнутри. Рассыпанное какао разлеталось от кашля по комнате.

Судорожно отдышавшись полувсхлипами-полустонами и умоляя горло не першить, Лили взяла фонарь и направилась в кладовую. И ура! Добычей стали спички и зеленая бутылочка с надписью "Ацетон".

Сначала девушка хотела просто налить его в чашку и поджечь, но вскоре сообразила, что глупо было бы не развести нормальный костер. Следующий рейд в кладовую принес ей несколько досок и металлический поддон от больших консервов с надписью "Сельдь". Там лежали разнокалиберные винты и гайки, но Лили беззастенчиво вывалила их на пол. Делая это, она не могла отделаться от мысли, насколько страшно шуметь в таком месте.

Поддон Лили поставила на середину комнаты. Выдрала с десяток страниц из первой попавшейся книги (Ф. Шиллер, прости, Господи) и положила внутрь. Сверху домиком воздвиглись наломанные куски дерева.

Спички, на счастье, оказались вполне годными. Девушка подожгла один из листов внизу и, морщась от едкого запаха, полила конструкцию ацетоном.

Бумага быстро занялась, доски же поначалу отказывались даваться пламени, лишь чадили белесым дымом.

— Чееерт! — Лили вовремя опомнилась и бросилась к окну. Наполнившая комнату гарь повалила в приоткрытую створку.

"Наверное, меня сейчас легко заметить", — со смесью страха и надежды подумала девушка.

Доски между тем начали медленно гореть, наполняя комнату настоящим жаром. Лили вспотела и, вспоминая советы бабушки, надела свитер, который еще с зимы болтался без дела в рюкзаке, завернулась плотнее в плащ.

Греть какао, держа пассатижами фарфоровую чашку, было странновато, да и сама посудина вскоре окуталась сажей... Но вкус по-настоящему огненного напитка это не испортило.

Яростные жадные глотки — Лили почти физически чувствовала, как кровь согревается и быстрее мчится по сосудам. Очень кстати пришелся вечно таскаемый с собой рафинад.

Вместе с теплом вернулся голод. Живот буквально прилип к позвоночнику, и, казалось, внутри поселилась какая-то тянущая пустота. Сколько она не ела? Два дня? Нужно срочно найти нормальную пищу. Хоть что-нибудь. Наверняка, в складе или магазине должны быть запасы. Консервы...

"Лили, дура! У тебя же термос есть!"

Девушка опорожнила его и засыпала внутрь весь порошок из упаковки. Затем начала греть воду в чашках и наливать в термос. Нехитрая процедура стоила жизни одной импровизированной кастрюльке и ознаменовалась ожогом на пальце, но зато у нее появились резервы взаправдашнего горячего какао.

Лили вспотела от жара костра, вконец расслабилась и стала осматривать полки с книгами. Томики были старые — пятидесятых-шестидесятых годов. Анатоль Франс, Паустовский, "ЖЗЛ"... Она вела пальцем по корешкам, шевеля губами. Газета? Девушка посмотрела на лежащую сверху бумагу с мелким шрифтом. Пожелтевшие от времени страницы пахли приторно-сладко.

— Апчхи! — не выдержала девушка и чихнула. Нос был по-прежнему заложен, но температура явно спала.

"Перворечинская Правда".

"Так вот как он называется! Перворечинск".

Лили с жадностью начала вчитываться в буковки. 11 декабря 1967 года город буквально кипел жизнью. Точнее, научными исследованиями — большинство статей посвящалось заседаниям, опытам и прочим деталям будней работников местного НИИ.

Еще одна часть публикации рассказывала о Таламской Елизавете Петровне, 1924 года рождения, которая уже ни много ни мало двадцать лет жизни посвятила работе на заводе полупроводниковых материалов.

На последней странице шли новости спорта и метеосводка — о превышении нормы месячных осадков снега.

— Что же с вами со всеми случилось, — прошептала Лили, сложила газету и вернула ее на полку. Может неудачный опыт ученых, уничтоживший все живое? Или тяжелая зима?

Пламя начало затухать. Девушка принесла из кладовки еще несколько досок и, поломав, подбросила в костер.

"Люди даже в чистилище способны сотворить уютное жилье, — усмехнулась она. — Пережить огонь, воду и медные трубы. Только ради чего? Ради того, что было когда-то? Тешить и лелеять нам одним нужные воспоминания..."

Вся минувшая жизнь, которую оставила Лили за гранью двух этих дней, сейчас казалась ей ненастоящей, выдуманной — фальшиво-картонные города, автобусы, люди, родители.

"Папа и мама, наверное, волнуются..."

Все это было далеко и давно. Как нарезка картинок в фильме, призванная кратко рассказать предысторию.

Реальными были только лес, дорога и мертвый город.

Девять месяцев, шесть дней, одиннадцать часов и пятнадцать минут до начала отчуждения.

Комната, затопленная солнцем. В майке и трусиках стоит Кира, держит у уха сотовый. Облепихово-желтый свет рвется сквозь решетки на окнах, окрашивает лицо сеткой теней. Включен телевизор, но звука не слышно.

— Лили, наконец ты ответила! Где тебя черти носят? Я заходила к тебе домой, но мама сказала, что ты в отъезде.

— Привет, да не волнуйся! Я ммм... путешествую, — на заднем плане из трубки доносится то нарастающий, то затихающий гул. Машины?

— Где? Как? И мне не сказала? — возмущается Кира. Ей правда обидно, что она торчит дома, в то время как подруга, небось, где-нибудь в Европе. — Как же твоя танцевальная труппа?

— "Я искала любви и не нашла, — трагическим голосом отвечает Лили. — На меня смотрели и смотрят, как на забаву". И теперь ищу я золото.

— Хватит паясничать. "Унесенные ветром" или что-то такое?

— Вот ты степная! "Бесприданни..." — в динамике отдаленно пищит клаксон, заглушая последний слог.

— Сама ты степная. Я литературных институтов не кончала.

— Педагогических. И я всего год проучилась.

— Да уж, больше года ты нигде не задерживаешься! Где ты?

— Слушай, ты не поверишь. Я решила найти того парня. Это очень глупо, да? Я поспрашивала, очень много и нудно поспрашивала, людей на том сайте, и мне все же дали адрес. Теперь еду туда, хочу проверить, — голос Лили кажется возбужденно-радостным. — А труппа... Знаешь, я всегда любила танцевать. Но я столько сил угробила на учебу, репетиции, на то выступление. Я рада, что сделала это — меня же показали по телевизору, — хихикнула девушка. — Но я поняла, что не желаю заниматься этим всю жизнь. И так ношусь везде как курица с отрубленной головой. Хочу чего-то нового.

— Подру-у-га, ну ты даешь, — Кира ошарашено качает головой, и тени решетки на ее лице двигаются из стороны в сторону.

— Понимаешь. Иногда так хочется взять и встряхнуть эту чертову жизнь, как колоду карт. Чтобы все масти разлетелись, перемешались, и можно было бы все начать сначала. Вдруг именно сейчас, в эту партию, мне повезет, и я получу джокера?