Крысолов. Фантастика. Детектив.

— Папа, тебе больно? — то и дело спрашивала Лика, стоя поблизости и теребя свою тряпичную куклу.

Мак и Жак были тут же и внимательно наблюдали за действиями Зины и выражением моего лица.

— Не понимаю я Лаэрта. Ну, ударил бы меня кулаком по физиономии или, на худой конец, двинул бы бутылкой по голове — это куда ни шло. А то кусаться! — рассуждал я. — Чуть кусок мяса от руки не отхватил.

— Видишь, мам, большие дяденьки тоже кусаются. А ты нас за это ругаешь, — сделал вывод Мак.

— Помолчите! Что за бесчувственные дети?! Папе и без того больно, — сказала Зина.— Хэнк, зачем ты пьешь с подчинёнными? Выбрал себе веселую компанию — Лаэрта. Он же совсем не дружит с головой. Хочется, пожалуйста, пей дома, никто не запрещает — не будешь тогда сожалеть, что тебе не проломили бутылкой голову. Удивительно, как он тебе только кость не задел? В общем, ты получил хороший урок.

— Выпили-то мы так — пустяки. Ты же знаешь, что от спиртного у меня начинаются головные боли. Но, понимаешь, работали целый день, устали, как собаки, и решили вечером немного расслабиться, — произнёс я в свое оправдание. — Что у нас сегодня на ужин?

— Ничем порадовать не могу — обычный ужин из концентратов. Есть зелень, сорвала сегодня в парнике. Тебе положить?

— Да.

Я поводил ложкой в густом коричневом месиве, налитом в мою тарелку, и тихо пробормотал:

— Стоит ли удивляться, что Лаэрт напал на меня? От такой пищи сам скоро будешь бросаться на живых людей.

— Что ты говоришь? — спросила она. — Я не слышу. Дети, идите играть в комнату. Не мешайте папе, дайте ему спокойно поесть.

— Лаэрт, говорю, достал для меня сухари на комбинате. Или утащил? Впрочем, не важно. Но я позабыл принести их из конторы.

— Жалко. Сухари бы нам пригодились, — сказала Зина, стоя ко мне спиной. Она хлопотала на кухне, и надо отдать ей должное, получалось это у неё быстро и ловко. Помимо бесчисленных кухонных дел, на ней лежала забота о воспитании троих наших детей. Да и за парником ухаживала в основном Зина. Как она умудрялась справляться со всем этим, оставалось для меня загадкой. Потом, она была сообразительнее меня в решении чисто практических вопросов. Словом, была гораздо более приспособленной, чем я, к нынешней жизни. Однако, зная наперечёт все её заслуги и достоинства, никаких особенных чувств, кроме признательности, я к ней не испытывал. Она это прекрасно понимала и страдала, что служило для меня постоянным укором. Ведь без неё и детей я не представлял своего существования.

— Хэнк, ты будешь заявлять на Лаэрта властям? — поинтересовалась Зина, присаживаясь на стул напротив меня.

— Шехнеру?

— Ну, наверное, ему.

— Зачем? Мне же в первую очередь и попадет за это от управляющего. Наложит взыскание с формулировкой в приказе: за организацию распития спиртных напитков на рабочем месте. Начнут после выяснять: что пили, да где раздобыли — сплошные неприятности. Лаэрт уже долго мой напарник, и мы с ним всегда ладили. Просто погорячился человек. Хотя, конечно, кусаться бы ему не следовало. К тому же повод... — махнул я забинтованной рукой. — Знаешь, он до сих пор не может смириться с тем, что его предкам из-за нехватки денег пришлось раньше моих подняться на поверхность. Какая трагедия? Мои предки за пятнадцать лет пребывания в бомбоубежище всё до гроша спустили. Война всем дорого стоила. Зачем впадать в амбицию? Вон твои, Зин, предки тоже рано выбрались из бомбоубежища.

— Хэнк, причем тут мои предки! Что у тебя за скверная манера попрекать меня ими при каждом удобном моменте! Мне это уже надоело! — вспылила она.

— Честное слово, у меня в мыслях не было попрекать тебя твоими предками. Я привёл их для примера. Что в этом особенного?

— Нет, но почему ты всякий раз приводишь именно их для примера? Ты упрекаешь меня ими, даже не задумываясь об этом. Они не виноваты, что у них кончились деньги.

— Господи, что творится! Нельзя и слова сказать в собственном доме, — взмолился я. — Поверь, меня совсем не волнует, как долго кто там сидел или не сидел. Какая разница? У меня и так от различных дел голова кругом идет, — заметил я. — Расскажи лучше, что у вас новенького?

На кухню, прижимая к груди закутанную в салфетку куклу, с сумкой на плече и пилкой для ногтей в зубах прибежала Лика.

— Ты чем это занимаешься? — спросил я.

— Играю, я к маме.

— Вынь немедленно изо рта эту штуку, она грязная. Слушай, Зина, я познакомился с одной приятной женщиной — работали сегодня у неё с Лаэртом. Она дантист, занимается частной практикой. Имеет свой кабинет. Так вот, если тебе или детям надо полечить зубы, то я с ней договорюсь. Сходите.

— Как она внешне? Молодая, красивая?

— Я же объяснил: мы сегодня у нее работали. Разгоняли крыс в её доме, и мне некогда было разглядывать хозяйку.

— Но ты же говоришь, что она приятная.

— Приятная, не приятная — какая разница? Я спрашивал тебя про зубы. Надо ли кому-нибудь из вас их лечить?

— Спасибо, Хэнк, пока Бог миловал. Но я буду иметь в виду твою приятную женщину.

— Да не моя она вовсе! — взвился я.

— Ты не нервничай. Не твоя, так не твоя, — усмехнулась Зина. — Утром опять звонили из той комиссии, которая покупает разное старьё. Интересовались: собираемся ли мы чего-либо им продавать? Лучшей цены, говорят, нам всё равно никто не предложит. Что ты решил?

— Когда мне было решать? Над этим надо серьезно подумать. В принципе, разумеется, некоторые старые вещи нам ни к чему. Лежат — одну пыль собирают, — ответил я и пошёл в гостиную. По дороге в полутемном коридоре налетел на сооружение из пустых коробок, споткнулся и начал падать, но, стукнувшись лбом о дверной косяк, сумел устоять на ногах. На шум с кухни прибежали Зина и Лика, а из детской комнаты выглянули Мак и Жак.

— Поймали! — восторженно в один голос воскликнули братья.

— Чёрт побери! Что такое? Не пройти по коридору — весь завален какими-то коробками. Запросто можно шею себе свернуть, — с возмущением произнёс я.

— Это ловушки. Мы крысоловы. Когда я вырасту большим, то буду крысоловом, — заявил Мак.

— Я тоже хочу быть крысоловом, — присоединился к нему Жак. — Быть крысоловом — здорово.

— Как вам не стыдно! Папа вам не крыса! — сурово проговорила Зина.

— Крыс убивают, а папу убивать нельзя. У него рука болит, — высказала своё мнение Лика.

— Целые дни проводишь в подвалах и бомбоубежищах. Подчинённые тебя кусают и рвут штаны. Начальство без конца ругает. Приходишь домой, мечтаешь отдохнуть, а тут на тебя самого устраивают охоту собственные дети, — простонал я.

— Хэнк, иди, посиди, я сейчас включу телевизор и принесу тебе попить воды.

Вздохнув, я разместился в кресле в гостиной, закинул ноги на стул, стоящий рядом, и приложил ладонь к ушибленному лбу.

На нашем телевиденье существовало всего два канала — первый и второй. По первому показывали городские новости, рекламу и иногда художественные фильмы, по второму — те же новости, ту же рекламу и довоенные мультфильмы. По первому каналу сейчас как раз начинался очередной фильм из сериала, повествующего о преисполненном драматизма быте неандертальцев — излюбленной темы современного кинематографа. Краски картины ничуть не отличались от красок за окнами наших домов — они были такие же тусклые и безрадостные.

На экране племя косматых и низкорослых неандертальцев, одетых в облезлые звериные шкуры, загнало в яму огромного мамонта. Обступив края ямы, все они — от мала до велика — с диким рёвом осыпали несчастное животное градом камней, стрел и копий. Но смертельно раненному мамонту удалось выбраться из земляной ловушки, и он принялся яростно истреблять перепуганных далёких предков людей. Настала пора проявить свою удаль и отвагу главному герою сериала — особенно косматому и безобразному типу. Он проскочил под ноги зверю и эффектно всадил ему в брюхо оточенный кол. Естественно, пострадал и он сам. Перед тем, как тяжело рухнуть на землю, последним усилием мамонт отшвырнул его хоботом далеко в густые заросли колючего кустарника. Приземлившись в них, герой мужественно приподнялся, взглянул на поверженного зверя и лишился чувств.

Между тем племя ликовало: кто-то пританцовывал, кто-то разводил костер, кто-то свежевал ещё подающего признаки жизни мамонта, а кто-то, не стерпев мук голода, вгрызался зубами в сырое мясо. Наконец они приготовили на огне куски туши, расселись вокруг костра и, счастливо урча, начали обильную трапезу. Впрочем, радость их длилась недолго. Оказывается, всё это время за ними следило враждебное племя. Чтобы не спутать одних с другими, эти новые были более грязными и носили лишь набедренные повязки. Полунагое племя коварно подкралось и накинулось на одетых в шкуры неандертальцев в самый разгар пиршества. После короткой ожесточённой схватки все наши мужчины были убиты, а женщины и дети взяты в плен. На экране стало ещё темнее. Потому как чужаки принялись вкушать плоды своей победы — есть жареное мамонтовое мясо и насиловать пленённых женщин. За происходящим из-за валунов с негодованием наблюдал раненый главный герой, которого все сочли погибшим. В плену оказалась и его любимая подруга, что предрешало сюжет следующей серии.

Мак и Жак, затаив дыхание и не скрывая своего восторга, смотрели фильм. Без сомнения, теперь они начнут играть в первобытных людей, и поэтому ходить мне в доме отныне следует предельно осторожно, чтобы не угодить в вырытую ими яму. Ведь мне наверняка придётся исполнять роль мамонта.

Лика, сидя на полу, убаюкивала куклу. В наиболее страшные сцены она выбегала из гостиной. В фильме они повторялись часто, и поэтому она постоянно сновала туда и обратно.

У меня заныла левая рука, я поправил повязку и обратился к Зине, зашивавшей на диване порванные Лаэртом брюки:

— По-моему, полная ерунда этот сериал.

— Угу. Но ничего другого всё равно нет.

— Точно, — кивнул я. — Слушай, Зина, почему-то давно не показывали по телевизору репортажи про укушенных людей. И в газетах про них не пишут. Помнишь, раньше без конца говорили, что кто-то кого-то покусал?

— Ты про крысиный синдром, что ли? Прекратился, наверное, сам собой, — пожала жена плечами. — Дети, пора спать, живо раздеваться и по постелям.

Уже перед сном, лежа на кровати под одеялом, она сказала мне:

— Не думай о крысином синдроме. По-моему, ты очень устаешь на работе. Приходишь домой весь измотанный, на тебе просто лица нет.

— Куда деваться?

— Может быть, опять устроишься в лабораторию? Ты же биолог. Там тебе будет легче.

— Шутишь? Сейчас я не гожусь для работы в лаборатории. Я всё позабыл.

Зина с самыми благими намерениями затронула больную для меня тему. "Биолог", — повторил я про себя. Последний кретин я, а не биолог. Загубил без толку столько лет на учебу. Кому нужна эта наука в наше время? Любой мусорщик был сейчас важнее, чем биолог, и получал гораздо больше денег. Да и профессия крысолова не требовала никаких специальных знаний.

— Сейчас я не гожусь для работы в лаборатории. Я всё позабыл, — повторил я.

— Но если попробовать?

— А как мы будем жить? Тех грошей, что платят в лаборатории, не хватит и на еду. Если даже ты пойдешь работать и то: при нынешних ценах нам всё равно не хватит. С тем же проклятым водопроводчиком за чистую воду, спрашивается, как рассчитываться? А сейчас он у меня на крючке. Без моих услуг ему не сунуться в свои коммуникации — крысы загрызут. А с детьми как? С парником? Нет, что ты, этот вариант отпадает, — подытожил я. — Ладно, спи. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответила Зина.

Поворочавшись, она прижалась к моему боку и вскоре, мерно задышав, заснула. Я тоже закрыл глаза, и тотчас передо мной всплыло остренькое, измазанное в крови лицо Лаэрта, его длинные крепкие зубы, готовые вцепиться в моё тело. Я вздрогнул и поёжился. Необходимо было заставить себя думать о чем-нибудь приятном. Например, о Подземных садах. Яркий лучистый свет заливает изумрудную лужайку, пестрящую душистыми цветами. Невдалеке от слабого ветерка шумят листвой могучие деревья. По глади прозрачного голубого озера пробегает легкая рябь. На мелководье резвится стайка мальков...

По золотистому песку пляжа растянутой толпой бредут сгорбленные низколобые неандертальцы. Лысые шкуры прикрывают их пропахшие потом и украшенные бесчисленными шрамами волосатые тела. На груди висят ожерелья из звериных клыков. Голодные и злые в руках они сжимают тяжёлые дубинки. Через несколько минут их ожидает встреча с племенем ненавистных кроманьонцев. Никому неизвестно, кто победит, но биться те и другие будут насмерть.

8

Утром, как обычно, пасмурным и промозглым, во дворе у дверей нашей конторы меня с виноватой улыбкой задержал Лаэрт.

— Хэнк, ты уж извини меня за вчерашнее. Честно, на меня потемнение какое-то нашло. Молол всякую ерунду, драться полез. Всего даже не помню — всё перемешалось в голове. Извини, пожалуйста, — преданно заглядывая в мои глаза, проговорил он.

— Пустяки, чего не бывает по пьяному делу, — отмахнулся я.

Впрочем, я ещё не окончательно оправился от вида его мерзкого оскала и кошмарных неандертальцев, ловивших меня во сне всю ночь. Но сегодняшним утром, пускай и ненастным, всё представлялось мне не в столь мрачных красках, как накануне.

— Верно. Но, по-моему, она — дантистка — что-то подсыпала нам в самогон. Слишком быстро я вчера вырубился. Умоляю, не рассказывай только никому.

— Я уже рассказал.

— Кому?

— Зине. Они бинтовала мне руку.

— Ой, как неудобно перед твоей женой. Но давай обо всём позабудем, — негромко произнёс он. — Как твоя машина? Хочешь, помогу тебе с ремонтом?

— Спасибо. Я сам отрегулировал её сегодня перед работой, — ответил я. Всё же лучше было некоторое время держаться от Лаэрта подальше. Вдруг на него снова найдет умопомрачение, и он вцепится мне куда-нибудь зубами.

Из окна конторы выглянула с раскрасневшимся лицом Венка и попросила меня срочно подняться. Галопом я вбежал на второй этаж. В углу конторы сидел, стараясь быть незаметным, практикант Семён — бледный прыщавый паренёк.

— Управляющий, сердитый, ругается, — успела скороговоркой шепнуть Венка, протягивая мне телефонную трубку.

— Хэнк?! Где вы пропадаете?! Почему вас нет на рабочем месте?! — прогремел в трубке гневный голос Камерона.

— Я был во дворе, у автофургона.

— Безобразие! Вы знаете, что в районе пятидесятой улицы после взрывных работ частично обрушился свод бомбоубежища?! Крысы вылезли наверх и наводнили всю улицу! Немедленно поезжайте туда всей вашей службой и наведите там порядок!

— Каким образом нам наводить там порядок? — поинтересовался я смиренно.

На мгновение управляющий от возмущения лишился дара речи.

— Как, каким образом?! Разогнать крыс и очистить от них улицу! Разве вы не понимаете: нарушена жизнь всего округа, парализовано движение транспорта. Люди боятся выйти из своих домов. Мне уже весь телефон оборвали! Довольно болтать глупости! Немедленно поезжайте и принимайтесь за разгон крыс!

— Но как мы это сделаем? Мы не имеем для этого никаких средств. Может, подключить пожарную службу? У них есть техника.