Александр. Великий поход - 5

Первые звонки этого процесса были на лицо еще в Экботане, когда, насытившись золотом и покончив с Дарием войско, желало завершения войны. Тогда царю помог заговор Филоты, который отвлек македонцев от их забот и пламенная речь царя в отношении Беса. Ученик Аристотеля красиво описал воинам этого страшного цареубийцу и коварную опасность, постоянно весящая над их головами. К тому же в Экботаны прибытие новых отряды еще не получивших своего куска пирога, чьи громкие крики сыграли не малую роль в продолжение похода.

— Что же делать? — спросил стратег страстно не желавший окончания войны.

— Я могу предложить только один вариант, который вам может показаться невозможным. Нужно полностью заменить, уставших от войны ветеранов на солдат нового набора.

— Твое предложение действительно нереально, — зло буркнул стратег, — придумай что-нибудь другое.

— А, по-моему, Нефтех прав, — поддержал жреца Эвмен, чьи глаза радостно заблестели от озарившей его идеи. — Для этого нужно поменять только часть воинов особенно злых и недовольных продолжением похода.

— Но как это сделать? Вовремя подгадать появление нового подкрепления к возможному бунту?

— Все это в руках Эвмена, — уверенно сказал Нефтех, — ведь через твою канцелярию проходят царские запросы на подкрепления. Если заранее послать их, а затем попридержать, то, думаю, можно будет их вовремя привести к решающему моменту.

— Ты гений египтянин, — радостно изрек Пердикка, — я всегда верил в твои замечательные мозги.

— Я польщен твоей оценкой моих скромных возможностей стратег, но теперь надо решить, кого следует заменить Эвмену.

— На сариссофоров Мелеагра не стоит рассчитывать, — мрачно изрек Пердикка, — они больше всех были недовольны речью Александра.

— Их как раз труднее всего заменить, царь не согласиться на быструю ротацию своего основного ядра пехоты.

— Еще очень ненадежны гоплиты Кена, нутром чую их желание вернуться домой — резал правду стратег.

— Прошагай с их и у тебя появиться неудержимое желание вернуться домой, — встал на защиту гоплитов секретарь. — Воины Кена тоже нужны Александру.

— Тогда что мы можем сделать? — спросил Нефтех, старательно вычерчивая на куске папируса замысловатые каракули.

— Думаю, следует уговорить царя отпустить всю союзную конницу в особенности фессалийцев, это первые крикуны — предложил Эвмен.

— И кого им взамен?

— Новых македонских катафрактов и конных лучников, возможно этолийцев.

— А почему вы обходите вниманием местных конных? — внес свою лепту египтянин.

— Персов? Это невозможно. Хоть царь и склонен видеть в них своих полноценных подданных македонцы пока не готовы признать их право быть вместе с ними. К тому же они еще не достаточно надежны в моем понимании — бросил Пердикка.

— Но почему обязательно персов, можно найти и других, скифов, например, — не унимался египтянин, — они прекрасные всадники и всегда высоко ценились персами.

— И как ты себе это представляешь? — недовольно хмыкнул стратег.

— За звонкую монету, которую платил им Дарий, и за обладание которой они проявят свою любовь к Александру.

— Оставим скифов на время как запасной вариант, кто еще?

— Несомненно, стоит заменить лучников и пращников в этом у меня не будет особой проблемы, — заверил Эвмен, — у них наибольшие потери и царь постоянно требует подкреплений.

— А пельтеки?

— С ними тоже не будет особых проблем. Их потери позволяют провести ротацию без особых усилий не вызывая при этом подозрения.

— Остались гетайры и мореходы Неарха — подвел итог жрец, заканчивая вычерчивание своих фигур.

— Неарх однозначно, поддержит Александра. Он еще не исполнил все свои замыслы, с которым начинал наш поход. С гетайрами же сложнее они тоже недовольны походом, хотя по-прежнему остаются самыми близкими к Александру войсками. Что бы отвернуться от него, нужны очень сильные аргументы кроме усталости.

В палатке повисла тишина, в которой каждый из союзников подсчитывал приведенный расклад.

— На бумаге все выглядит хорошо, — подвел итог своих художественных стараний жрец, — но жизнь часто все поворачивает иначе.

— Если я получу царских щитоносцев, то смогу полностью удержать их на стороне царя — заверил македонец.

— Твоя заветная мечта прекрасна, — вздохнул Эвмен, — однако на твоем пути к ней стоят Птоломей, Гефестион, Кратер и сам царь. Кроме этого не забывай своего вечного соперника Эригния. Я, конечно, постараюсь предложить царю твою кандидатуру, но не могу гарантировать, что он прислушается к моим словам.

При упоминании об Эригнии кулаки Пердикки непроизвольно сжались, так выходило наружу их вечное соперничество, в котором Пердикка всегда отставал на полкорпуса.

— Однако одного Пердикки все же будет маловато, — произнес Нефтех, продолжая рассматривающий свой папирус, — для полноты уверенности в победе нужен еще один стратег.

— Кого ты предлагаешь включить в наш союз Кратера, Птоломея?

— Тебя Эвмен. Ты давно перерос свою канцелярию и твое истинное место на поле битвы.

— А он прав, мой дорогой друг. Из тебя получиться неплохой стратег, — подтвердил Пердикка, — у нашего жреческого друга явно острый глаз.

— Я польщен столь громкой оценкой своих способностей, но на первом месте должен идти Пердикка.

— Однако если в нужный момент ты будешь временно командовать частью войска, это будет хороший вариант — настаивал стратег.

— Господа, я конечно сугубо штатский человек, мало смыслящий в воинском деле, но продолжаю настаивать, что наемная скифская кавалерия имеет ряд преимуществ, от которых грех отказываться — продолжал гнуть свое египтянин.

— Ну и зануда же ты — хмыкнул Пердикка, но дальше высказываться не рискнул, так как инстинктивно ощущал большую правоту в речах своего союзника.

— Я постараюсь переговорить с Александром на эту тему — заверил Эвмен, которому идея Нефтеха постепенно стала нравиться.

— Как знаете, вам виднее — милостиво бросил македонец, не желавший до конца признавать правоту жреца.

— Ну, вот и решили, — подытожил Эвмен, — не знаю как вы, а мне поход в Согдиану очень не нравиться.

— Нравиться, не нравиться, надо воевать — ответил македонец всем сердцем желавший выбиться в число основных царских стратегов. Египтянин молчал, одаривая вместе с тем всех присутствующих загадочной улыбкой.

— Ты бы погадал что ли — произнес Пердикка.

— Звезды благоволят к нам, а все остальное в наших руках.

Так закончился этот тайный совет трех триумвираторов, решивших совершить небольшой заговор в политической жизни огромного царства. Полностью положившись на интуицию и прозорливость мемфиского жреца, они стали терпеливо ждать момента, с помощью которого намеривались продвинуться в круг близких помощников царя и укрепить на него свое влияние.

Так зачастую люди строят свои планы, совершенно не подозревая о том, что все запланированное может рухнуть в один момент и тогда в страшной спешке приходиться творить другое, которое может тоже рухнуть, дабы открыть путь третьему доселе неизвестному и таящемуся до поры до времени в кармане судьбы серой мышкой.

Глава IV. Слабый женский фактор с тяжелыми последствиями.

Солнечный луч, лениво проникший сквозь дыру протершейся материи походной палатки македонца Мелеагра, разбудил Антигону. Нежащаяся под покрывалом танцовщица после бурной ночи любви, нехотя разлепила глаза, и тут же прикрыла их изящной ладошкой, защищая от ослепительного азиатского солнца.

Некогда пленница, а теперь любимая наложница командира сариссофоров, Антигона сильно изменилась за прошедшее время. Теперь мало кто смог бы с первого раза угадать в этой красивой и статной молодой львице ту худенькую танцовщицу, которая некогда вызвала бешеную ревность со стороны знатной персиянки Статиры.

За небольшой период своей и без того короткой жизни, фиванка окончательно сформировала свое внутреннее кредо, которое сводилось к страстному желанию отомстить разорителям своего родного города. Оказавшись среди тех, кто некогда разрушил ее счастливое далекое детство, Антигона только и думала об отмщении, и это чувство не давало ей покоя ни ночью, ни днем.

Со свойственным для молодости максимализмом, фиванка хотело истребить все македонское войско во главе с македонским царем, деспотом свободолюбивой Эллады. Его она ненавидела больше всех и в некоторые периоды своего гнева была готова броситься на Александра с голыми руками.

Однако судьба упорно не дарила ей такого шанса, а потом когда разум взял вверх над чувствами, и бурная жажда мести уступила место более трезвому расчету, продолжая подогревать его изнутри истерзанной души. Этому в немалой степени способствовала та жизненная школа, через которую пришлось пройти рыжеволосой красавице за свою короткую жизнь.

Разделяя постель с одним из главных стратегов Александра, фиванка подобно губке впитывала в себя все, что могла только услышать для воплощения своего плана мести.

Умело, используя свою красоту и ловко играя роль простушки, Антигона научилась выводить своего хозяина на нужный ей разговор и вытягивать из него такие сведения, которым бы, несомненно, позавидовал бы лучший персидский шпион.

Танцовщица стала прекрасно разбираться в тайных нюансах внутреннего положения македонского войска и в особенности по поводу разногласий части македонской знати со своим царем. Именно этот фактор по глубокому убеждению фиванки должен был стать могильщиком александровых планов и замыслов, в купе со всем войском во главе с царем.

Только для воплощения в жизнь своих мечтаний она спасла Спитамена, справедливо считая его самым опасным человеком для Александра, из числа всех оставшихся в живых персидских сатрапов. Действуя по принципу "враг моего врага — мой друг", привлеченная шумом схватки фиванка, укрыла согдийца в своем шатре, обрекая на смерть в будущем много жизней македонских гоплитов. Кроме этого в душе Антигоны горело страстное желание посчитаться с Статирой за своего ребенка, которого она потеряла накануне падения Суз.

Месяц, отпущенный Александру согдийцем, еще не подошел к концу, но неудержимый Потрясатель Вселенной, верный своим принципам мирового господства и желанию поскорее познать азиатскую часть Ойкумену, уже двигался к Мараканду. Накануне днем в стенах дворца правителя города состоялся важный разговор между Спитаменом и Оксиартом. Последний был очень недоволен решением сатрапа, оставить столицу провинции без защиты и отступить в пустыню.

— Я с удивлением гляжу на тебя Спитамен и совершенно не узнаю того смелого человека, который совсем недавно бурно протестовал против трусости Беса, а теперь идет его же путем. Чем тебя опоили в македонском лагере? — гневно вопрошал согдийский вельможа своего друга.

— Никто не опаивал меня, все это глупые сплетни. Просто я понял всю правоту плана Беса и теперь собираюсь его воплотить в жизнь. Пойми, — доверительно говорил сатрап,

— во время набега, я воочию испытал силу македонцев и должен был там праву погибнуть, если бы не воля богов. Перс как никто другой нашел слабость царя Александра, и было бы большой глупостью не использовать этот шанс.

— Но как, же Согдиана и жители Мараканда?

— Идет война Оксиарт и в ней часто приходиться жертвовать малым, что бы сохранить целое. Да жертвы будут, но они полностью искупятся разгромом и даже гибелью ненавистных македонцев и их царя. Сейчас мы отступим, но клянусь небом, это будет наше последнее отступление.

Спитамен решительно вознес руки в немом призыве к богам столь страстно, что Оксиарт не мог не поверить ему, хотя крайне не одобрял продолжение отступления.

Спитамену было легко покидать Мараканд. Он не имел многочисленной родни в сатрапии, которая всегда стремилась диктовать или, по крайней мере, навязать свою волю любому человеку, получившему шанс вступить на престол власти. Сейчас они глухо роптали и требовали от Оксиарта повлиять на сатрапа и сохранить в целостности и сохранности свои владения.

Словно читая мысли своего собеседника, Спитамен посоветовал местной знати затаиться на время и тем самым хоть частично избежать ужасов чужого разграбления.

— Пусть полижут зад македонцу, — со смехом сказал герой, — это для них привычное занятие, пока мы не свернем ему шею.

Хмурая улыбка выползла на губах Оксиарта. "Шути пока ты у власти и за тобой море копий и мечей готовых идти за тобой на край света. И как я не позавидую тебе, если задуманное тобой пойдет вкривь".

А Спитамен, тем временем, уже посещал своего помощника во все свои тайны.

— Сатибарзан готов начать восстание в Бактрах со дня на день, ждет только удобного случая убить Эригния и обезглавить македонское войско. Сам Александр надолго застрянет в Мараканде. Мы запрем его здесь и или, лишив подвоза продовольствия, возьмем измором либо, раздергав основные силы, уничтожим по частям в сражении. Зная македонца, я стою за второй вариант. Он не из тех, кто будет отсиживаться за стенами крепости. Это против его правил.

— Мудрые слова, — согласился Оксиарт. — Я тоже склонен ко второму, но и первым не стоить пренебрегать.

— Если сын Амона решит отсидеться в крепости, то мы будем тревожить его спокойствие своими набегами на его фуражиров, и ждать в засаде выхода части отрядов направленных на нашу поимку.

— Как же ты будешь узнавать об их выходе? — удивился Оксиарт

— С помощью хрустального шара — загадочно улыбнулся Спитамен.

Мараканд предстал перед Александром в полной красе своих дворцов, садов и храмов, обрамленных двойной защитой зубчатых стен. Над воротной башней гордо развивался штандарт покойного Дария, который как бы символизировал приверженность жителей умершему правителю.

— Как долго до них доходят новости — иронично хмыкнул македонец и приказал начать подготовку к штурму. Конная разведка македонцев уже доложила царю, что была обстреляна со стен, при попытке приблизиться к воротам.

Столица Согдианы, конечно, не могла равняться по силе и крепости своих укреплений с Тиром и Газой, доставивших Александру большие трудности при осаде, но вместе с тем, в умелых руках могла доставить много хлопот тому, кто бы посмел ее штурмовать. Поэтому царь приказал отнестись к этому делу с максимальной осторожностью и рвением.

Право штурма города царь разделил между Птоломеем, Кратером и Кеном, чьи отряды гоплитов выдвигались к заранее выбранным целям атаки. Держа в руках штурмовые лестницы и создав из щитов подобие панциря черепахи, македонцы смело бросились вперед. Желая подзадорить воинов, царь пообещал талант золота тому, кто первым ворвется на крепостную стену и обратит врага в бегство.

Бежавших гоплитов надежно прикрывали от стрел согдов критские лучники, которые с момента начала атаки принялись пускать свои стрелы по стоявшим на стенах воинам противника. Все делалось по основным правилам греческого военного искусства.

Массированный огонь на узком участке стены, который выкашивал ее защитников или заставлял их спрятаться за острыми зубцами. Под громкие воинственные крики, гоплиты без особых потерь достигли подножья стен, и крепко уперев в землю свои штурмовые лестницы, стали на них взбираться.