Танцовщица

Он молча наблюдал за моими действиями.

— Надеюсь, вы не против.

— Нет.

— Благодарю.

Села за стол.

— Я хотела с вами поговорить.

— Ешьте, поговорим после.

Я бросила взгляд на зажаренного поросёнка, потом на какой-то странный суп. И решила начать с супа.

Эжен не ухаживал. Просто ел то, что уже было наложено на его тарелки.

На столе было изобилие ягод, и зелени. Я ухватилась взглядом за салат и стала тянуться через весь стол. Эжен не выдержал и подал.

— Вы нарушаете все приличия, — сказал он. — Могли бы просто попросить меня подать.

— Не привыкла никого просить.

— Но это не повод не учиться себя правильно вести. Вы читать умеете?

— Да. По-русски.

— Я поищу вам книгу по правилам поведения в обществе.

— Благодарю. Только что я в обществе забыла?

— Я же сказал, мне нужна спутница.

— Что входит в мои обязанности?

— Я же уже говорил. Всё, что мне захочется.

— Это понятие весьма размыто. Хотелось бы поточнее. Спать с вами тоже входит в мои обязанности.

— Да, входит.

Я вздохнула, стараясь совладать с волнением и раздражением.

— И сопровождать вас на балы?

— Да.

— А что ещё?

— Ну, допустим, поглощать пищу вместе со мною.

— Дальше.

Он пожал плечами.

— Не знаю. Вам чего-то самой хочется?

Хотелось молвить, что да, чтобы он меня взял, но я закусила губу.

— Вы говорили, что по обоюдному согласию...

— Да, я могу выполнить любую вашу просьбу, если ваше предложение кажется мне приемлемым.

— А я?

— И вы — тоже.

— То есть, если постели я не хочу, то я могу отказаться?

— Смотря что вы имеете в виду под постелью. Мы спим на одном ложе. Если вам нехорошо, вы действительно можете отказаться от близости, я пойму.

— А если мне просто не хочется?

— Судя по всему, тебе наоборот, очень хочется. И как ты с таким норовом сохранила девственность?

Я зажмурилась. Нельзя грубить! Хотя... он ведь позволил дерзить.

— Я не знаю, как мне себя вести. Кто я для вас? Постельная игрушка, друг, жена?

— Не высоко ли ты метишь? — он заинтересованно вскинул брови.

— Ты — любовница. Как ты заметила, да, постельная игрушка. Когда я того пожелаю. Но ты не друг, не жена. Поняла?

— Да, господин, — я склонила голову, в знак покорности. — Что прикажете?

— Но ты и не рабыня, не служанка.

— Теперь не понимаю.

— Не жди, что я буду делиться с тобой своими планами, мечтами. Я не стану отчитываться по потраченным средствам, доходам и прочим. Хочешь танцевать? Танцуй. Читальня тоже в твоём распоряжении. Все приёмы пищи и часы отдыха — наши совместные.

— Как скоро мне ждать постельной близости? Как себя вести?

— Ведите себя учтиво, но наедине можете дерзить, если вам этого хочется. А как скоро? Я не знаю. Пока вы не вызываете во мне желание.

Я растерялась.

— Вам ведь нравится танцевать, вот и танцуйте.

— А что нравится вам?

— А мне нравится смотреть, как вы танцуете.

— Но вы могли и дальше глядеть, не забирая меня к себе и не ставя метку.

— И продолжить тебе жить той жизнью?

— Я не понимаю.

— Ты мне нравишься, но не так, как ты привыкла представлять. Но я тебе даю свободу в пределах моего попечительства.

— Вы относитесь ко мне как отец?

— Отнюдь.

— Но вы мне в деды годитесь. Называете любовницей, а сами...

— Возраст разве важен? Ты — детородного возраста. Я — тоже. Сейчас сложно найти здоровую нетронутую женщину.

— Значит, я нужна вам для рождения детей?

— Посмотрим, милая, но я не исключаю этого. А пока танцуй. Я предлагаю сотрудничество. Свою защиту тебе от посягательств других мужчин, кров, одежду, еду, всё, в чём ты будешь нуждаться. В ответ хочу лишь верности.

— Но этого ведь мало. Вы мне даёте всё и даже больше — человеческое отношение. А что я могу дать вам?

— Поглядим. Пока на людях играй роль моей супруги, в танцах дари мне любование тобою. А во что это выльется — узнаем.

— Вы умеете танцевать?

— Умею, но это обычные светские бальные танцы. Тебе тоже следует научиться, пока зрение есть. Как и манерам. Читай, пока есть такая возможность.

— А зачем мы будем делить одну постель, если вы не относитесь ко мне как к жене или любовнице?

— Будем привыкать друг к другу. Чтобы я точно к тебе не относился как к дочери или внучке.

Как всё сложно!

— Позвольте задать личный вопрос. Оочень личный.

— Задавай.

— Какими способностями вы обладаете?

— Я могу создавать защитное поле, — после некоторого раздумья молвил он, — и блокировать способности другого мага.

— Это как?

— Сейчас уничтожают всех, кто имеет способности, считая магов помощниками Дьявола. Я умею закрывать таких людей, закрывать их способности, что даже те маги, что служат церкви, не видят их. Вот как тебя закрыл.

— Хотите сказать, что я маг?

— Что-то магическое в тебе точно есть. Ты когда танцуешь — светишься.

— Вы поэтому мне помогаете?

— И поэтому тоже.

То есть, он предлагает свою защиту, но попробовать жить вместе? Пока не испытывает ко мне никаких чувств, кроме покровительственных. Значит, она должна решить, хочет ли связывать свою жизнь с ним. Что будет, если влюбится в кого-то другого?

Этот вопрос я произнесла вслух.

— Влюбишься, говоришь? — усмехнулся Эжен.

— Ну, вы стары, как сами сказали. Я — молода. Возможно, я и смогла бы вас полюбить, как отца, может, даже не только. Но вдруг встречу кого-то молодого...

— Забудь.

— В смысле?

— Разведённая женщина не может выйти замуж повторно.

Я не понимала. Он, видно, понял это, поэтому пояснил:

— Свободу я тебе могу дать, но ты должна будешь жить отдельно либо как вдова, либо как бывшая жена. Тогда я обязан тебя вернуть твоей семье или оставить у своих родственников. Но повторно замуж ты уже выйти не сможешь. А в высшем обществе ты будешь моей женой.

— То есть, ни о какой свободы речи не шло с самого начала? — я не знала, плакать или смеяться от того, как он меня окрутил.

— Я ведь сразу сказал, что свободу дам, но только от себя самого. Но ты по-прежнему останешься моей женщиной.

То есть, у меня два пути. Либо закрепиться в глазах Эжена в качестве жены или кого-то ещё, чтобы он не захотел давать мне свободу. Либо получить эту свободу, но никогда не иметь семьи, как таковой.

Час от часу не легче!

Я встала из-за стола.

— И чем мне теперь заняться?

— Почитай в читальне.

Я подумала и согласилась.

Читальня встретила странным запахом, даже затхлым. А располагалась она под землёй.

— Этот дом ведь не вы строили.

— Конечно, не я. Я нанимал каменщиков.

Я недоверчиво скривилась.

— Это было давно. Я тогда только-только стал заниматься отцовским делом. Этот дом обошёлся мне с приличной скидкой, ведь я заказывал здание сельской школы. А дом, хоть и пятиэтажный, но маленький. И его чуть было после потопа не отобрали.

— Значит, строили до потопа...

Он вздохнул.

— Тогда времена были другие. Люди — добрее. Да и делали на славу, так, чтобы своими творениями можно было гордиться, чтобы созданное досталось потомкам, душу вкладывали.

Я сглотнула. Ему ведь много лет. Он должен помнить наших предков. Это я почти не помню ничего о родителям.

— Расскажи мне о тех людях, — попросила тихо,переходя на фамильярное обращение.

— О ком рассказать?

— О лекарях.

— Мой друг Карл Демонси больше знает. Всё же он трудился с ними бок о бок.

— Он знает о том, что ты — маг?

— Знает. Сам такой же.

Я ошарашенно замерла.

— Но раз он лекарь и маг, значит, лечить может.

— Я заблокировал его дар. В те времена не знал, зачем мне его послали наши Предки. Лишь после потопа понял о своём предназначении.

Надежда угасла так же, как и появилась.

— Значит, теперь он лечить не может...

— Может, но без магии.

— Так ты расскажешь? — решила отвлечься от безнадёжности я.

Он вздохнул. Вновь.

— Тогда лечили иначе. Не магически, но подбирали лечение индивидуально. Лекарь был не просто лекарь, а психологом. За исключением ранений, всё решалось с помощью трав и анализа своей жизни, неправильности мыслей или поступков. Считалось, что болезни насылают либо нам в наказание за ошибки, либо мы сами притягиваем их чувством вины или своей ненужности в этой жизни.

— А теперь?

— Сейчас хоть церковь и говорит о том, что болезни — кара за грехи,но при этом не пытается помочь человеку. Покайся в своих грехах! Исповедайся! Часть прошлого лекарского опыта они взяли на себя, но...

— Но...

— Но всё иначе. Задача не помочь, а заставить смириться, терпеть несправедливость и после смерти тебе это воздастся. А ещё постоянно хотят пожертвований, в общем, иначе всё. Раньше считалось, что нельзя терпеть несправедливость, обязательно надо было помочь нуждающемуся, направить его, чтобы он всё исправил. А сейчас ты либо раб, либо господин. И либо тебя покорят, либо ты. Раньше же все были равны. Все друг друга уважали. Больницы, в основном, раненых лечили, сейчас это хирургия называется. Зашивали раны, делали операции.

— Моя мама была лекарем в той больнице, — разоткровенничалась я.

— А отец?

— Я не помню. И маму не помню. Лишь когда ты привёз к Карлу, вспомнила об этом, и место показалось знакомым.

На плечо легла его ладонь.

— Мне жаль, что так вышло с твоей семьёй. У тебя есть братья-сёстры?

— Не знаю. Не помню ничего. Лишь как пряталась когда Москва горела. А маму... — я сглонула комок в горле.

Он вдруг притянул к себе и погладил по головке.

— Ты вспомнишь. Обязательно.

— Но разве не надо прошлое отпустить?

— Нельзя. Нужно помнить, чтобы вынести урок. Сейчас людям переписывают прошлое. Везде сплошной обман и подавление. Прошлое нужно вспомнить, как бы больно ни было. И своих предков. Знать, кем они были, как жили.

— А ты... — я подняла голову, заглядывая ему в лицо.

— Мы его помним, знаем.

Он провёл по моей щеке шершавой ладонью.

— У меня много дел. Читальня имеет свой каталог. Вот он, — и Эжен выдвинул один ящичек из комода. Вот гляди, с этой стороны русские названия, — и старик задвинул ящик и повернул комод. Выдвинул тот же ящик, но с другой стороны, — а здесь — французские. К слову, можешь читать карточку с двух сторон, наверняка что-то да запомнишь из французского, а некоторые слова ведь знаешь, отложится в памяти, как они пишутся.

Тут вот номер стеллажа и полки. Расставлено по авторам в азбучном порядке. Поняла?

Я кивнула. Разберусь.

— Хорошо. Первый ящик — естественные науки. Далее — языковые, философские, культурные и друге. Всё подписано. Если поняла, я пойду.

— Да, иди.

И он ушёл.

А я полезла в ящик с культурой. Мне ведь манеры учить...

Глава 4

Глава 4

В читальне я засиделась до ужина. С наслаждением листала пожелтевшие страницы, выведенные красивым почерком. Правда, отнюдь не правила поведения в обществе. Это были рукописи, написанные разборчивым аккуратным почерком. Воспоминания о прошлом, охватывающем период незадолго до последней войны и после, правда, титульный лист был переделан. И поверх надписи "7350* лета от сотворения мира" красовалась "1812 год от рождества нашего Господа". Последняя запись прекращалась тридцать четыре лета назад и подписывалась инициалами Е.Е.

Неужто он описывал собственные наблюдения? Или просто инициалы совпали? Но, война ведь была не тридцать с лишним лет назад. Я ничего не понимала. Другой войны я не помнила, да и не жила в то время. Неужто Москва горела дважды?

От двери раздалось покашливание. Я подняла глаза, захлопывая тетрадь.

— Госпожа Варвара, вас ожидают к ужину, — сказала молоденькая девушка моих лет в черном платье с белым кружевным передником.

Красивая. Служанка? Но... Какие отношения её связывают с Эженом? Крепостные и слуги ведь причисляются к рабам. И господа часто насилуют своих служанок. Но я смахнула мимолётное видение. Даже при том, что служанка имела округлости, где надо, образ насильника не вязался с Эженом.

"Не придумывай того, чего нет".

"И то верно!"

Я хотела взять с собою книгу и показать Эжену, но женщина переменилась в лице и начала активно умолять:

— Нет-нет, госпожа, книги запрещено выносить из читальни.

— А ты разве можешь мне что-то запретить? — я говорила спокойно и холодно, отчего девушка побледнела ещё больше.

— Но тогда меня накажут...

— И какое наказание?

— Розги, госпожа.

Что Эжен себе позволяет? Но книгу я поставила на место, затушила остаток почти полностью догоревших свечей, и пошла за ровесницей.

На этот раз накрыто мне было рядом с господином.

Приветствие, ничего не значащий разговор. Лишь когда служанка ушла, я осмелилась заговорить об узнанном правиле.

— Это правило не обсуждается.

— Но почему?

— Потом книга не возвращается на место и в итоге теряется.

— А почему слуги за это отвечают? Да ещё и так варварски?

— Чтобы исполняли. Настаивали, убеждали. Сейчас действует позиция силы. Книги в наше время редкость. Особенно старые книги.

Продолжать эту тему не стала. Решила перейти к более интересному вопросу.

— Я нашла "Записки о войне". Это ты написал?

— Да.

— Но что там с датой? Война была ведь пять лет назад. Не тридцать пять!

— Действует цензура. Так велено его императорским величеством.

— Но зачем?

— А ты как думаешь?

Ответа я не знала. Но, судя по тому, что наш народ оказался в рабстве, стариков не осталось, взрослые все боятся...

— Нам пытаются навязать иное прошлое?

— Да. Тартарии больше нет.

— Но ты ведь старик! Тебе не опасно вообще жить на виду?

— Я — француз. Нам многое прощается. К тому же, дворянин.

— А Наполеон?

— Нет, не победил. Считается, что победили мы. — Тартария?

— Нет. Российская империя. Даже упоминание Тартарии запрещено в литературе. Да и в обществе.

— Но ведь даже дети знали, наверняка помнят...

— Поэтому придумали чуть иное объяснение.

— Какое?

— Что в средние века здесь были татаро-монголы, которые в страхе держали всю Русь, собирали дань, имели орду, грабили, убивали... Пока иго не свергли.

— Бред! Но память людская коротка. Кто тебе расскажет?

— Родители.

— Да? У тебя есть родители?

— Нет.

— Многих ты знаешь, у кого есть родители?

Вспомнила, что детей почти сразу отрывают от матери, девочек в бордель, а мальчиков — церкви.

— Н-нет. Никого.

— Мальчиков отдают в интернаты, где воспитывают уже в любви к Богу и Царю. У девочек, считается теперь, нет души, а значит, она — не человек.

— Но как же так! Всё потеряно? Нас просто стёрли? Нас нет?

— Пока нужно выжить. Сохранить, что можно. А былое величие восстановить не сложно, как сейчас история переписывается, так потом и обратно перепишут.

— Но разве люди потом поверят, узнав, что их обманывали? Что обманывали их отцов и дедов.

— Не поверят.