| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Сынишка ее, почувствовав, что происходит что то непонятное, тоже притих и насупился.
— Вы? А что Вы, как работали, так и будете. Чем Вам эта работа не нравится? Если конечно не нашли что другое. Ведь не нашли?
От волнения Елизавета стала заикаться, лицо покрылось красными пятнами, она еле слышно вымолвила:
— Н-нет, г-где ж ее искать — то? А к-как же..., если ж Вы б-будете жить в П-петербурге..., а мы тогда как?
— Елизавета, даже если я буду жить в Петербурге, это никак не отразится на вашем жаловании, а квартира у меня оплачена на год вперед, кто то за ней же должен следить. Жалование вам я буду выдавать, как и раньше, 1 числа каждого месяца. Даже будучи в отпуске, я собираюсь иногда приезжать в Царское Село, что же мне тогда, в гостинице останавливаться? Надеюсь, что в квартире будет должный порядок...
Это немного успокоило ее, но в глазах все равно оставалась настороженность.
-Ваше сиятельство, да конечно же...Вы же только скажите...Вы только не бросайте нас, куда же мы...
— Елизавета, — в моем голосе появился метал, — давай подведем итог. Повторяю, два месяца я буду жить в Петербурге, иногда буду приезжать сюда. Кстати, я разрешил корнетам Лишину, Бурсаку и Эвальду иногда приходить сюда, естественно, без всяких излишеств, все в пределах разумного. По истечении отпуска я опять буду проживать здесь, так как оставлять службу пока не планирую. Жалование твое остается прежним, независимо от того, проживаю я здесь, или нет. В ближайшее время я подумаю об ее увеличении. А теперь позволь мне допить мой кофе и помоги мне собраться, мне надо ехать в Петербург.
Это будто подстегнуло Елизавету, она тут же стала суетиться, стараясь угодить мне во всем, взялась сдувать несуществующие пылинки с мундира, еще раз прошла щеткой по шинели, цыкнув на пацана, глазами указала ему на необходимость пройтись суконкой по сапогам, дабы придать им еще больше блеска.
Долго я задерживаться не стал, собрал в саквояж необходимые мелочи, надел мундир, пристегнул шашку. Все это время мать сыном якобы незаметно для меня выглядывали с кухни, стараясь предупредить все мои желания, потом пацаненок выбежал на улицу, как я понял, зазывать экипаж. На небольшой площадке между обоими домами моего домохозяина как раз находилась своего рода стоянка наемных экипажей, оборудованная даже колодцем для водопоя лошадей. Здесь постоянно стояли наготове лихачи со своими 'лимузинами' на копытной тяге в ожидании пассажиров — офицеров из расквартированных на Кадетской улице гвардейских полков и артиллерийской школы.
Так что когда я вышел из дома, у подъезда меня уже ждал 'тюнинговый' экземпляр — коляска — фаэтон с откидным верхом красной кожи, с натертыми до зеркального блеска лакированными боками, весь, даже сидения, украшенный галунами, фестоном. Рядом стоял водитель кобылы, или как их называли 'лихач' с окладистой бородой, в традиционном волане до пят с лисьей опушкой, на голове — заметный цилиндр черного цвета, и степенно обтирал тряпочкой поручни и сиденье от капель мелкого дождя. Петька же, получивший за труды гривенный, чрезвычайно вдохновленный, побежал делиться этой новостью с неразлучным Колькой.
— Куда прикажите, ваш...сиясво? Обернулся ко мне и поклонившись учтиво, спросил кучер, когда я устроился в коляске.
— На вокзал, и поживее, на поезд надо успеть.
— Не извольте беспокоиться, ваш...сиясво, — прогудел он себе в бороду, — мигом домчим! — уверенным жестом щелкнув вожжами по крупу 'двигателя' в одну лошадиную силу.
Мы и в правду, довольно резво помчались по широкой Кадетской, плавно входя в поворот на Волконскую и дальше по Софийскому бульвару, чтобы уже не сворачивая, почти по прямой, выехать на Привокзальную площадь.
* * *
* * *
*
Буквально на пол часа заглянув домой на Васильевском и, отдав последние распоряжения, я помчался на Николаевский вокзал, чтобы успеть к приходу пятичасового поезда из Москвы.
И вот, в четыре с небольшим, я, через Дворцовый мост, Невским проспектом, на 'лихаче', такое впечатление, что родном брате — близнеце утреннего из Царского Села, выезжаю на Знаменскую площадь, чтобы обогнув ее по кругу, вдоль ограды величественной Знаменской церкви (в 1955 году на этом месте будет возведен павильон станции метро 'Площадь Восстания'), мимо монументального будочника в серой суконной шинели, зорким взглядом из черно-белой деревянной будки осматривающим подотчетные ему владения (центр площади, на этом месте в 1909 г. будет возведен памятник Александру III, а в 1985 г. обелиск 'Городу-Герою Ленинграду'), подъезжаю к центральному входу Николаевского вокзала Санкт-Петербурга. Передо мной двухэтажное здание в два крыла, в стиле ратуши западноевропейских городов. В центре сооружения высится удачная по своим пропорциям двухъярусная квадратная башня с часами, как бы обозначающая местоположение главного входа.
Расплатившись с 'таксистом на конной тяге', я через вестибюль с административными помещениями, прохожу в главный зал с бюстом Николая I у парадной стены и двумя металлическими досками по обеим сторонам от него, с текстом высочайшего указа о начале строительства Николаевской дороги на одной, и с датами основных вех строительства на другой.
Да, времена меняются, а вследствие этого заменяются и установленные на этом месте бюсты и тексты, выбитые на досках (в 1968 году здесь был установлен бюст вождю мирового пролетариата В.И.Ленину, а в 1993 году императору Петру I). Широкие окна арочного типа под потолком по всей длине довольно большого зала дают достаточно света. Много встречающих. Пройдя через весь зал, выхожу на его продолжение, перрон-дебаркадер, металлическое покрытие которого является одним из ярких свидетельств успехов строительной техники и дизайна. Обнаженные железные фермы покрытия, изящно в кажущей простоте оформленные боковые стены, прорезанные широкими панорамными окнами, создают совершенно уникальный облик интерьера общественного здания транспортного типа, отличающийся строгостью и простотой. По сторонам дебаркадера протянулись кладовые, административные помещения, различные пирожковые и закусочные.
Несколько минут ожидания, и вот, в клубах пара, к перрону, издав оглушительный гудок, от которого зазвенело в ушах, втягивается разноцветная змея пассажирского поезда, во главе со знаменитой 'овечкой' (Паровоз 'О' (Основной) — основной парке российских железных дорог. Только с 1890 по 1915 год на Российских паровозостроительных заводах было изготовлено более 9 тыс. локомотивов этой серии. Работал на всех государственных и большинстве частных железных дорог Российской империи, а также и на всех железных дорогах Советского Союза вплоть до 70 — 80 годах ХХ века). Затихающей волной сходит на нет дробь перестука колес. Перекличка лязга сцепок состава и мощный вздох паром уставшего труженика — паровоза является своего рода толчком для толпы встречающих, заглядывающих в окна вагонов в попытках разглядеть знакомые лица, для немалой армии носильщиков, стремившихся выдвинуться со своими тележками на оперативные просторы стратегически важных для заработка точек, дорожных служащих, готовых наброситься на прибывший состав с целью осмотреть, оценить, обслужить. Все пришло в движение, началась обычная вокзальная суета, местами радостная, местами деловая, а в общем — будничная. И вот, кульминация всего этого действа. Открывается дверь центрального вагона состава, обшитого дубовыми дощечками и покрытого светлым лаком дорожного дома на колесах, с бронзовой надписью '1 классъ'. Первым на перрон степенно спускается солидный проводник с неизменными огромными усами, в форменной шинели и фуражке. С деловой основательностью протирает тряпицей поручни, и только после этого приглашает пассажиров к выходу.
Через несколько минут, держась за поручни, на перрон спускается высокий сухощавый пожилой мужчина с окладистой бородой, в генеральской шинели нараспашку. Тут же оборачивается и подает руку буквально выпорхнувшей из вагона изящной девушке.
Солнышко. Мэри. Княжна Мария Прокопьевна Шервашидзе. Участник и соперник всех моих детских забавах. Егоза, с детской непосредственностью превращающая любую свою шалость, а чего только мы не вытворяли во дворце моего деда или в доме ее отца, в невинное недоразумение.
* * *
* * *
*
Она легко спрыгнула с подножки вагона, опираясь на протянутую руку отца, осмотрелась. Наши взгляды встретились. Мэри как то сразу узнала меня, кратко улыбнулась, и я уже в тот миг понял, что поплыл. Это было как наваждение. С трудом пересилив себя, я подошел к ним, как и положено, щелкнул каблуками, представился. Старый князь молча взял меня за плечи, пристально посмотрел, порывисто прижал к себе, обнял. Отстранил, еще раз посмотрел.
— Здравствуй, Александр, как ты вырос!
Здравствуйте, Прокопий Левонович! Как Вы доехали, как дорога?
— Спасибо, все нормально. Прими мои соболезнования, это настоящий удар для всех нас. Николай Александрович был моим другом, это тяжело..., это больно...! Прости...!, — было видно, что ему трудно сдерживаться, у него дрогнул голос, на глазах проступили слезы, — Держись, Александр, я знаю, ты сильный, держись..., — он опять приобнял меня.
— Спасибо, Прокопий Левонович, спасибо! Отец часто вспоминал Вас, я тоже помню, как мы детьми носились по Вашему дому в Тифлисе!
— Александр, ты вырос, стал настоящим мужчиной!
— Да, вырос немого, дядя Прокоп, зато Вы не меняетесь, такой же грозный на вид, но добрый заступник для нас, Ваших детей!
— Ну что, ты, такой уж и грозный! Спасибо, Саша, ты и вправду для меня как сын. Я помню, как держал тебя на руках, 'спасая' от моих девочек. Вот одну из них привез сегодня. Ты же помнишь Мэри?, — и оборачиваясь к девушке, — Мери, подойди, поздоровайся с Александром, ты же помнишь нашего Сандро? Ах, какие вы были проказники, чего только не вытворяли в детстве. Ну, ну, не смущайся...
— Здравствуйте, Александр, Вы очень изменились, я рада вновь видеть Вас! — меня несколько удивило можно сказать довольно сухое приветствие, но поначалу я не придал этому значения, списав за неловкость после длительной разлуки.
Сказать просто, что она выросла — это сказать банальность. Она изменилась. Она стала ослепительно красивой. Но эта красота стала какой то холодной. Уже не было той озорной девочки с ангельской внешностью, той шалуньи, проказами которой буквально умилялись окружающие. И это уже и не тот подросток, с которым весь день проговорили в Бадене, которая буквально задавила меня своим позитивом, доброжелательностью.
Нет, никаких отрицательных эмоций по отношению к себе я не почувствовал. В ее словах, вернее тоне, каким они были сказаны, не было ничего. Совсем ничего. Так, дежурная фраза интеллигентного человека.
Наваждение пропало. Ну что же, детство прошло, мы выросли, долго не виделись. У каждого своя жизнь. А детские обещания, слова...когда это было? Да и нам было по сколько ... И было ли вообще?
— Здравствуйте, Мэри, рад видеть Вас! Как прошла дорога? — поворачиваясь к ней, дежурно поздоровался, соблюдая формальность и не ожидая ответа.
— Дядя Прокоп, — вновь обратился я к старому князю, — предлагаю дать команду носильщикам, пора ехать домой. Вы, верно, устали с дороги.
— Да, Александр, к сожалению, с годами все труднее переносить такие переезды. Как я завидую вам, молодым ...
— Ну что Вы, дядя Прокоп, выглядите Вы прям орлом, — отвечая ему, я поискал глазами носильщиков, — но и вправду, дорога, верно, тяжелая. Ничего, дома отдохнете. Я приказал подготовить ванну, ну а потом расскажите мне, как живет Тифлис, наши общие знакомые...
— Конечно, Александр! Там все помнят тебя, радуются твоим успехам. Но ты прав, дорога и впрямь, была утомительна. Мы не стесним тебя? Завтра же займусь поисками жилья, а пока уж извини...
— О чем Вы, Прокопий Левонович, не обижайте меня. Завтра девять дней со дня смерти папы, соберутся друзья, самые близкие. Прошу быть с нами в этот день...А после и будем решать вопросы.
— Да, Александр, ты стал мужчиной. Как быстро вы взрослеете! Как я хотел бы посидеть с Николаем с кувшинчиком старого грузинского вина, вспомнить молодые годы! Как неожиданно все это...
В это время целая артель носильщиков выносила багаж князя, укладывала на тележки и обвязывая чемоданы, тюки, баулы, после чего вся эта наша кавалькада двинулась налево от перрона, на грузовой двор, где уже стояли наготове извозчики. Загрузив багаж на грузовую телегу, сами поместились в изящный фаэтон и отправились домой.
* * *
* * *
*
После того, как гости оправились с дороги, приняли ванну, нас ждал ужин, во время которого особых разговоров не велось. Так, как говорится, ни о чем. Впечатления о дороге, о старой столице, они там останавливались на день.
Мэри вела себя отрешенно, лишь иногда вставляла пару слов в эмоциональный рассказ отца, не более того. Я к ней тоже почти не обращался, так, общие фразы, дежурные слова. Поужинав, она, сославшись на усталость с дороги и извинившись, прошла в выделенную ей комнату, а мы со старым князем проследовали в библиотеку.
Здесь продолжили делиться впечатлениями, я рассказал о своей жизни, вернее жизни корнета в последние лет десять, поведал о гибели отца. Старый князь близко к сердцу принял смерть друга, а он был другом отца. Старый соратник деда по матери, он был не намного старше отца и поэтому эта смерть очень тронула его.
Рассказал мне свои планы. После событий 9 января ожидались изменения в государственном устройстве страны, которые, как я знал, приведут к концу года к созыву высшего законосовещательного органа, Государственной Думы. Являясь потомком владетельных князей Абхазии, он был избран представителем Сухумского и Батумского округов для представления их интересов. Так как эта работа требовала частого присутствия в Петербурге, он намеревался приобрести здесь дом и переселиться сюда. Кстати, дом был уже подобран поверенными и на днях ему предстоял его осмотр. Мэри же получила предложение стать фрейлиной государыни — императрицы, что не предполагает замужество и не приветствует сердечные увлечения. Может поэтому эта холодность по отношению ко мне? Хотя навряд ли, тут явно что то другое.
В Петербурге жил их родственник, князь Георгий Шервашидзе, двоюродный брат. Он состоял при вдовствующей императрице Марии Федоровне в должности обер-гофмейстера, заведовал канцелярией императрицы. Но между родственниками как то не сложились отношения. По слухам, у придворного не все гладко было в семье, он даже отослал ее в Тифлис. Как я помнил из прошлой жизни, все это закончится тем, что в 1907 году он разойдется с женой, Марией Александровной, дочерью министра народного просвещения, барона Николаи и княжны Софии Александровны Чавчавадзе и станет гражданским мужем вдовствующей императрицы Марии Федоровны, а в 1917 вступит с ней в морганатический брак.
Завтра нам предстоял трудный день, девять дней со дня смерти отца. Служба в церкви, посещение кладбища, поминки дома. Все это потребует от вех нас много сил. Поэтому мы решили отложить воспоминания и разговоры на потом.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
