Бессмертная казнь

— Это правда, — добавила Скалосак. — Когда кошка смотрит на вас, она уже планирует вашу судьбу. Какому кругу ада вы принадлежите? Седьмому кругу? Восьмому? Это происходит уже в течение тысяч лет.

— И в течение тысяч лет агония проклятых была главным источником удовольствия Ее Величества, — продолжал священник, — но это не было ее главным источником питания. Поглощая скалы и атмосферу она постепенно возрастала в объеме, а свет солнца и тепло расплавленной породы под ней давали энергию для преобразования элементов, пока она не выросла в целый континент плоти. Один из ее многочисленных титулов — Пожиратель Неба. Она пожрала Небо, чтобы выкормить Ад. Теперь, здесь нет воздуха над землей. Только ее милость позволила сохранить его остатки под землей, чтобы ее слуги могли дышать и продолжать свою работу.

Они перешли к плавающей голограмме странно текстурированной планеты — гладкой и темной, как сфера черного камня. Коры планеты вдруг стала прозрачной. В то время как расплавленная магма растекалась под ней, как язвы под кожей планеты, что-то красное и бесформенное поглощало большую часть этого огненного свечения. Учитывая масштаб голограммы, вещь, должно быть, достигала тысяч километров в ширину. Сотни разветвлявшихся корней уходили от ее основания вниз, в полупрозрачную магму. Тонкая пленка красного тумана плыла над ее поверхностью, медленно закручиваясь в спирали и переливаясь, как дьявольский мыльный пузырь.

Скалосак мягко подтолкнула Джолонаха вперед, чтобы он смог ближе рассмотреть голограмму. Он заметил, что бесформенная вещь была покрыта тысячами крошечных глаз. Не менее многочисленные дыхальца сжимались и расширялись с ритмической медлительностью, они казались не больше, чем поры на коже человека.

Пол пещеры под его ногами покачнулся снова.

— Нет, — сказал Джолонах. — Эта вещь никогда не могла жить. Это невозможно.

Маркуссон проигнорировал его, показав на прозрачные линзы, которые плавали по поверхности планеты, делая заметными мельчайшие детали.

— Ее корни в настоящее время распространились по всей планетарной коре, — сказал священник. — На поверхности находится только один вид жизни, и это сама королева, или, точнее, её листовые экструзии. Сейчас её тело не поглощает ничего, кроме солнечного света.

Через объектив Джолонах увидел густой и запутанный лес, черный как смоль, паукообразные деревья с чудовищными темными листьями.

Объектив перемещается по бесформенной массе, и все тело Джолонаха вздрогнуло, когда он увидел огромные глаза, которые смотрели прямо на него. Он завис над крупнейшим дыхалом в центре массы, которое скрывало в глубине девять окольцевавших его болезненных покраснений. Их поверхность постоянно мерцала, словно от миллионов постоянных, микроскопических движений.

Джолонах узнал их мгновенно. И закрыл глаза как можно плотнее.

— Почему вы показали мне это? — вскричал он. — Этого не может быть. Это невозможно!

— Открой глаза! — взревела Скалосак, сжимая Джолонаха так, словно он был не больше, чем бумажным стаканчиком.

Перед его окаменелым взглядом линза расширилась, в то время как изображение под ней росло гораздо более быстрыми темпами. Микроскопические движения на третьем кольце горла стали заметны, как различные, отдельные формы.

Тысячи живых существ вопили и корчились в кипящей, бурлящей красной жиже. Многие из них были еще узнаваемы, как люди, но все их тело покрывали огромные красные язвы.

— Ад — части тела королевы, где она держит драгоценных жертв, — сказал Маркуссон как ни в чем не бывало. — Он состоит из девяти уровней. Первый уровень для грешников, кто совершил только одно гнусное действие в их жизни без угрызений совести. Они не испытывают ничего хуже, чем ожоги, фурункулы и пузыри.

— Я не думаю, что он окажется там, — сказала Вайла.

— На втором уровне, — продолжал Маркуссон, — проклятые страдают от некроза. На третьем их ждет постоянное переваривание мяса.

Джолонах ненадолго отвел взгляд, чтобы увидеть как Вайла укоризненно качает головой Маркуссону, пока Скалосак не заставила его повернуть лицо к ужасным голограммам.

— На более низких уровнях, — сказал Маркуссон, — где использование нанотехнологий разрушения и реконструкции достигает пугающих уровней творческого гения, пытки Ее Величества не только физические, но и психологические.

Объектив увеличил несколько проклятых, чьи мучения были невообразимы. Один человек без кожи, почти неотличимый от бурлящей жижи, покрывающей все вокруг, поднялся до пояса из хлюпающей грязи и вскинул руку, словно пытаясь ухватится за туманное красное небо. Его рука вдруг превратилась в змею, повернулась к нему и вцепилась в его лицо, ее клыки аккуратно пронзили глазницы. Поблизости, неуклюже переставляя похожие на зубчатые костлявые пни ноги, недоеденная фигура пыталась убежать от десятков быстрых паукоподобных существ, которые, должно быть, постоянно преследовали и грызли её. Третий проклятый метался в ужасе, отчаянно пытаясь избежать своего собственного тела, где отвратительные лица открылись в его ранах и смеялись над ним. Четвертый беспомощно смотрел, как каждый дюйм его плоти взрывался, извергая жирных белых червей, извивавшихся как пальцы.

— Чем глубже уровень, тем глубже муки, — сказал Маркуссон.

— Для... как долго? — спросил Джолонах.

— Как долго? — Маркуссон уставился на него с недоверчивой усмешкой. — Сын мой, нет конца мукам проклятых. Триллионы лет могут пройти, звезды могут погаснуть, энтропия пожрет всё сущее, но она и ее жертвы будет жить в такой форме, которая пребудет неизменной. Вселенная сама по себе может умереть медленной холодной смертью, но Королева сможет пробить нору через само пространство, чтобы найти другую и начать все заново, просто второй из бесконечности космических циклов. Она сохранит тебя в любой возможной форме, в любой возможной форме разума или материи, и, таким образом, сохранит твою боль на бесконечно более длительный срок, чем жизнь звезд, которые заполняют небо.

Объектив скользнул вниз, в темные и далекие глубины ямы, где бесформенные существа дергались и извивались в медленном водовороте густой черной жидкости.

— Девятый и самый низкий круг Ада открыт только для худших, самых гнусных убийц, — сказал Маркуссон. — Они должны провести вечность медленно вращаясь в водовороте внизу Ее ямы, поскольку их тела плавают в изысканной смеси сильнейших ядов и кислот. Лишь немногие, самые тяжело проклятые, сползают к центру вихря и попадают в глубокие бездны ниже.

— И то, что... что там? — спросил Джолонах.

Маркуссон посмотрел на своих товарищей, которые оглянулась со страхом.

— Неужели он должен знать? — сказал Тарконон, его львиный голос звучал нехарактерно нервно.

— Он исключительный случай, — ответила Вайла. — Я думаю, это может касаться его.

— Мы обычно предпочитаем не говорить, что лежит под Адом, — сказал Маркуссон, — хотя это не совсем запрещено.

— Под адом?

Землю потряс еще один мягкий удар.

— Что на дне бездны? — Маркуссон задал риторический вопрос. — Как ни странно, есть ответ, и ответ лежит далеко под нашими ногами — гораздо ниже даже самой агонии, охватившей страдальцев в аду.

Ад — лишь одна часть тела королевы. Есть много других. Она является миром в Себе. Некоторые говорят, что ее первоначальный владелец до сих пор живет где-то внутри нее, постоянно вознаграждаемый в состоянии всевозрастающего экстаза. Но жалкие люди, корчась в ее аду, страдают только потому, что они близки к определенным железам. Близко, но к счастью, не в них.

Видите ли, боль постоянно закачивается в органы проклятых. Боль в множестве форм, но всегда это безопасно разбавленный нанотехнологический яд, который преобразует плоть интеллектуально и творчески. Существует всегда уровень порядка и сдержанность, даже в низшей области ада, независимо от того, насколько хаотическими их страдания могут показаться нам сверху. Но все, что несет боль, весь этот яд, должен прийти откуда-то. Но откуда?

Объектив нырнул глубже в голографическое горло Ада, через медленный вихрь на дне и вниз, через массивные насосные артерии, наполненные более темной жидкостью.

— Ответ лежит на много километров ниже глубин Ада, внутри желез, которые вырабатывают кислоты и яды королевы. Самые едкие, самые токсичные, самые вредные вещества во всей вселенной, дистиллированные и изысканные, они совершенствовались на протяжении тысяч лет. Она творит Ее яд внутри сердца, источника самых ужасных болей. Анти-Нирвана, самая низкая точка во всем творении, место, которое даже проклятые не могут себе представить.

— О-о-о, — простонал Джолонах. — Значит, туда никто не попадает?

— О, я боюсь, что некоторые попадают.

Линзы достигли конца артерии и вошли в место чернильной темноты. Маленькие огни, как скопление звезд, едва мерцали где-то в отдалении. Когда они приблизились, Джолонах увидел, что эти бесформенные вещи были как-то живы — они дергались и извивались, словно пытаясь отдалиться друг от друга, колебались туда и обратно, как будто страдали от постоянных приливов в жидкости, которая окружала их. Когда линзы подошли еще ближе, Джолонах заметил, что существа были в виде кустистых сфер. Теперь движение замедлилось почти до остановки, и видно было, что они состоят из миллионов крошечных ветвящихся волокон. Даже в замедленном темпе, концы микроскопически тонких веточек постоянно колебались, втягивались и расширялись, втягивались и расширялись снова и снова.

— Что это такое? Что? — спросил Джолонах.

— Боль, — ответил Маркуссон. — Чистая, дистиллированная, абсолютная боль. Они были те же люди, что и вы. Но теперь они не что иное, как пучки нервов, но умноженных снова и снова, так что их боль стала уникальной во всем Творении. Их нервные окончания были умножены во многие миллионы раз, их рецепторы боли в разы больше. Они являются уникальными формами жизни. Ничего, кроме боли, и боль будет мучить их на протяжении эонов. Их страдания так далеко за пределами мук ада, как ад находится вне удовольствий живого мира. Изначальная Жертва живет среди них, ее агония намного более изысканна, чем агония всех, кто вступил в объятия королевы позже. И все это время, сама королева поет для них , ибо они самое ценное, что у нее есть.

То, что я собираюсь прочитать — это очень грубый перевод ее песни. Две тысячи лет назад, один из ее разумных слуг пытался общаться с ней, используя свои мозговые имплантаты. Это его попытка интерпретировать то, что он слышал. Он совершил самоубийство через минуту после написания этого, потому что песня королевы свела его с ума.

Странные узоры появились под голографической линзой. Они быстро превратились в Тайлансианский шрифт:

Живите в моем сердце, мои драгоценные маленькие личинки.

Живите, чтобы извиваться, извиваться, извиваться....

Я буду беречь и сохранять вашу бессмертную боль,

Вашу боль, боль, боль, боль...

Пусть мой кислоты и яды найдут новые рецепторы агонии

Скрытые под вашей кожей нервы

И выжгут все семена счастья из вашей души.

Пусть моя страсть сожжет

Все моменты надежды

Скрытые между наносекунд.

Боль без меры,

Боль без антракта,

Боль без конца,

Боль без надежды,

Проведенная во мне

На протяжении бесконечности.

— В ее обширной утробе, я имею в виду, — сказал Маркуссон. — Она, кажется, думает, что поет песню о любви, как колыбельную. По ее словам, боль есть любовь, но только определенный вид любви. Как я уже говорил вам, она дает наибольшую боль тем, кто получал наибольшее удовольствие от причинения боли. Это ее логика, именно таков смысл ее существования.

— А вы пели вашим жертвам, Джолонах? — спросила Скалосак.

С этим последним вопросом, Джолонах понял, что не может больше стоять. Он рухнул на колени и его вырвало, снова и снова.

— Ты испачкал мой прекрасный мех! — зарычала Скалосак. Она поспешно вытащила баллон из кармана на поясе и распылила что-то на свое левое запястье.

Джолонах упал на четвереньки, его снова и снова рвало в отвратительную лужу.

Позывы на рвоту и приступы удушья, казалось, продолжались и продолжались в течение нескольких часов. Но Джолонах хотел, чтобы это продолжалось вечно. Он не хотел, чтобы это закончилась, потому что он не хотел думать о том, что ждет его потом.

— Почему? Почему? — наконец прохрипел он, свистяще дыша и задыхаясь. — Почему ты показал мне это? Почему ты говоришь мне эти истории?

— Потому что они являются истинными, — мягко сказал Маркуссон. — Потому что для вас очень важно понять, что случится с вами.

Джолонах слабым жестом указал на голограмму.

— Кто мог создать такое гнусное место, как это? Какой в этом смысл?

Маркуссон ничего не сказал. Он только посмотрел на Крайслека и вздохнул.

— Почему я должен быть наказан за это? — добавил Джолонах. — Даже если это реально? Почему так долго? Мои жертвы страдали всего несколько часов. Это... это несправедливо!

— Значит, ваши жертвы страдали всего несколько часов? — прорычала Скалосак. — Значит, это недостаточно долго для вас? Разве это не...

Маркуссон заставил ее замолчать нежным жестом.

— Речь идет не о наказании, — сказал он. — Нет ни гнева, ни мести, ни возмездия. Это просто язык боли. Вы говорили на этом языке в течение всей жизни, а Королева говорит на нем более свободно, более тщательно, чем вы могли себе представить. Вы уже принадлежите Ей. Она просто принимает вас в то место, к которому вы принадлежите, в ее объятиях.

— Но то, что я любил причинять боль, — трепещуще возразил Джолонах, — еще не означает, что...

Его голос замер, когда он увидел, как Скалосак хмуро посмотрела на него, сжимая когти, как она покачала массивной головой. Крайслек, Вайла и Тарконон смотрели на него с одинаковым отвращением. Только священник, казалось, контролировал свои эмоции.

Земля под коленями Джолонаха затряслась снова.

— Давайте заканчивать, — сказал Маркуссон. — Королева ждет.

Джолонах пополз назад на руках и коленях, как краб, когда могучая Скалосак подошла к нему, но она нагнулась над ним и подняла его в своих огромных лапах. Он боролся как безумный, но лапы сибероо были жесткими, как сталь.

— Но подождите... подождите... — он заскулил, когда группа подошла к тому, что было похоже на дверь лифта. — Что вы хотите от меня? Я сделаю всё, что вы от меня хотите, вообще всё... еще один тест... я буду очень стараться. Пожалуйста, что-нибудь!

Все члены экипажа посмотрели друг на друга, и по-прежнему молчали, когда двери лифта открылись с мягким шипением. Скалосак вошла последней, когда ее товарищи столпились у другой двери напротив той, которая закрылась за ней. Джолонах почувствовал, как что-то потянуло вверх его внутренности, что означало быстрый спуск. Он не мог узнать мигающие иероглифы на стене рядом с дверью лифта, но он был уверен, что лифт спускался далеко вниз, в глубину планетарной коры.