Записки легионера Абрамова

Да и обращение сволочное. Мастер, начальник цеха, конторский, да любая мелкая сошка, норовит в рыло заехать по любому поводу, а то и без него. Терпи... Не нравится — коленом под зад! На твое место охотников — десять. А ты иди куда хочешь, свисти в кулак, пока с голоду не сдохнешь.

Я, когда в армию призвали, радешенек был. Хоть голодать не буду! Да и крыша с одежкой казённые, платить не надо. Решил — наизнанку вывернуть, а останусь на сверхсрочную! Повезло, рост у меня что надо, силой Бог тоже не обидел. Когда в воинском присутствии узнали что я грамоте выучился, да с машинерией всякой умею, назначили в гвардию, в Саперный батальон. Там я к взрывному делу добровольно вызвался, всю подрывную науку превзошел. Лычки получил, медаль за беспорочную службу, деньги какие-никакие пошли, даже своим смог помогать немного, сам то на казенном коште. Моим то, и батьке с мамкой, пока живы были, и брательнику, и сеструхам с мужьями, куда хуже жилось.

А нынче все по другому, как Государь новые трудовые законы объявил. Рабочий люд, на фабриках да заводах, задышать смог. Племяш у меня на том же Путиловском работает, другой на Обуховском, третий на Балтийском. Пишут — все теперь по другому. На каждом заводе профсоюз, следит чтоб народ не притесняли, да несправедливостей не было. На Путиловском мастер, по привычке заехал рабочему в рожу — выгнали, когда профсоюз забастовкой пригрозил. Конторские на Обуховском народ стали обсчитывать — тоже выкинули, когда профсоюз вступился.

Одёжку на работе теперь за счёт хозяев выдают, свою губить не надо. На станках опасные части кожухами жестяными, да решетками прикрыли. А если все же покалечился, из профсоюзной кассы, в которую и хозяин денежки отстегивает на каждого работника, за лечение заплатят. А коли увечье такое что не вылечить, и работать не можешь, платят пенсион всю жизнь. Так же и по старости. А убьет кого на рабочем месте, так семье платят. Штрафы запретили, опять же, на деньги из профсоюзной кассы, столовые открылись, позавтракать можно по человечески, и пообедать. Выгнать теперь просто так не могут, сначала с профсоюзом надо разбираться, что да как. А коли и укажут на ворота, так выходное пособие надо платить, а него полгода прожить можно.

Да и вообще, платить работникам больше стали. Некоторые уже смогли скопить на домишко на окраине, так себе избушка, зато своя. Другие квартиры снимают, а кто и выкупил. Ну и городская управа стала дешевле жилье для рабочих строить. И берут за проживание меньше чем домохозяева в городе. А со временем, комнатенку или целую квартиру в таком доме выкупить можно. Профсоюз — сила, а рабочие голоса всем нужны, и в городской думе, и в земстве.

А коли хозяин упрямый да жадный, ему со всем уважением забастовку устроят. Те же большевики, да. Это раньше считалось — бунт. Полицию пригоняли, жандармов, а то и войска. А сейчас, если порядок не нарушают, и бесчинств нет, властям плевать, о чем там работники с хозяином договариваются. А чтобы порядок был, черносотенцы следят, и их главный, товарищ Сталин. Ух и хват! У этого не забалуешь. Хозяева его как огня боятся, а рабочие за здоровье свечки в церкви ставят. Помыкается хозяин, помыкается, а куда деваться? Все по закону. Рабочим плату поднять конечно жалко, да только тут куда больше денег мимо кармана летит. Ну и повышают, скрипя сердцем. Ничего, они богатые, не обедняют.

Можно конечно, в промышленный суд пойти, судиться с профсоюзом, но это как повезет. Могут запросто и больше содрать. Особенно, если на Ленина нарвешься. Это у большевиков главный, адвокат, рабочих в судах защищает. От хозяев только пух летит! Голова! Говорят, он Царю законы для трудового люда писать помогает. От того все рабочие теперь за Царя.

После этих рассказов мы расходились в большой задумчивости. Чувствовалось, что эти бывшие царские сатрапы говорят правду. Но если так, то о революции в России можно забыть надолго.

Проклятая Георгиевская клика, заманившая народ своими иезуитскими выдумками!

С этими грустными мыслями я сидел в столовой, когда мимо проходил молодой солдат, точнее матрос, не из нашего батальона, среднего роста черноволосый парень, лет восемнадцати-девятнадцати, с нашивкой за ранение. В руках он нас котелок с парившей едой. Вдруг он споткнулся о неровную доску пола, и непременно упал бы, или выронил бы свой котелок, если бы я его не поддержал.

— Danke. — поблагодарил меня матрос.

Я был удивлен, и тоже ответил ему на немецком, тем более что язык Шиллера и Гете я знаю неплохо ещё с детства, когда играл с детьми немцев-колонистов и был зван в дома их родителей, да и гимназия в этом отношении дала многое.

Парень, услышав немецкую речь прямо расцвел, и попросился за мой стол, на что я, конечно, тут же дал согласие. Из дальнейшего разговора я узнал, что зовут его Адольф Гитлер, что родом он из Австрии, из небольшого городка на границе с Баварией, но ещё ребенком переехал с семьёй в САСШ, где отец получил наследство, закончил школу, и хотел учиться дальше, но денег не хватило, и он пошел в отряд волонтеров организованный "комитетом Кларка", чтобы, как говорят на Руси, людей посмотреть и себя показать. С этим отрядом его отправили на дирижабле на Клондайк, где он участвовал в боях с японцами, о которых отзывался с уважением, как о стойких и храбрых противниках, хотя и не отличающихся особой выдумкой. Адольф признался, что раньше с презрением относился к жёлтым косоглазым азиатам, считая их никчёмным людишками (распространенное в САСШ мнение), но после Клондайка убедился, что, по крайней мере в отношении японцев, это совсем не так.

Я тоже рассказал о себе, о том что участвовал в революционной борьбе в России (без подробностей — конспирацию никто не отменял), о том как попал за океан и своих приключениях уже в САСШ, а также о своих планах, по окончании войны, став штатским и получив североамериканское гражданство, вернуться к революционной работе.

Адольф тоже поделился своей мечтой, после войны, скопив достаточно денег, получить высшее образование, выучившись на художника и архитектора. Он с детства мечтал стать знаменитым архитектором, первым в штате, а может быть и во всей стране. Да, с честолюбием у этого парня все в порядке. Ещё Адольф сказал, что очень рад зачислению в отряд Назгулеску, и сообщил что восхищается панцер-командором, которого он считает своим земляком из Австро-Венгрии и великим человеком, из тех что делают историю. Я не стал его расстраивать своими предположениями о происхождении Назгулеску, и согласился, что место в истории панцер-командор себе уже обеспечил.

О подготовке в отряде Назгулеску, которая в его батальоне ничем не отличалась от нашей, Адольф, к моему удивлению, отозвался спокойно, заявив, что если бы умел все это раньше, то не получил бы по глупому японскую пулю в плечо, после которой и был отправлен обратно в Штаты, а выйдя из госпиталя попал сюда.

Потом Адольф принес и показал свои рисунки. Я совсем не специалист в живописи, знаком с ней только по посещениям Эрмитажа, Русского музея, Третьяковки, Лувра, Цвингера, Галереи Уфицци, Прадо и тому подобных заведений, но мне его работы понравились. Узнав о том что я поездил по Европе и посещал тамошние музеи, Адольф с большим интересом стал расспрашивать меня об увиденных картинах и о европейской архитектуре. Особенно его восхищало что я побывал в Афинах и видел Парфенон. Сам то он нигде кроме родного австрийского городка в детстве, Вены и ещё ряда мест проездом за океан, САСШ, да ещё Клондайка, нигде не бывал.

Знакомство с Адольфом оказалось для меня настоящим подарком судьбы. Дело в том, что его отец, после переезда в САСШ, хоть и научился английскому в достаточной мере чтобы объясняться с местными жителями, но так и не привык читать американскую прессу, а потому обходился газетой на немецком языке, издаваемой для здешних эмигрантов из Германии и Австрии, а также договорился с оставшимися на родине родственниками, которые еженедельно пересылали ему австрийские газеты, а также и германские, достать которые было так же просто, достаточно сходить через мост в соседний баварский городок. Так что в семье Адольфа привыкли а австрийско-германской прессе, и находясь в Ист-Пойнте он тоже стал получать прочитанные дома газеты из Европы, которые давал прочесть и мне, что меня весьма обрадовало, так как в североамериканских газетах очень мало новостей из Европы, а из России и того меньше (североамериканцы такой народ — сосредоточены на себе, а до остального мира им и дела нет). Да и в сообщениях с фронтов слишком много, на мой вкус, ура-патриотической трескотни, и маловато фактов и подробностей, которые, к тому же, частенько слишком раздуваются, или напротив, замалчиваются, или перекручиваются в свою пользу до неузнаваемости. В общем, нейтральный взгляд на эту войну, и сообщения с той стороны фронта, оказались мне интересны.

Общение с Адольфом подняло мне настроение и помогло легче переживать Ист-Пойнтскую "шкуродерню", которая к счастью, уже подходила к концу. Вот и наступил последний день, после которого мы, подобно Данте, должны были вернуться с девятого круга Ада.

После окончания занятий, наш батальон построили, появившийся камрад панцер-командор, критически оглядел нас, и хмыкнув заявил, что мы, похоже, хоть чему то научились, и теперь есть надежда, что нас всех не перережут как баранов в первом бою, с чем он нас и поздравляет. После этого батальон вернулся в лагерь, где господствовало какое то лихорадочно-возбужденно-деловитое настроение. От попавшегося по пути Шапиро, я узнал, что началось наступление армии генерала Першинга в районе Великих Озёр.

— Великие времена наступили! — заявил Шапиро, убегая в сторону штаба...

Шапиро оказался прав. Придя в лагерь, мы сами увидели что и в самом деле "великие времена наступили". В Ист-Пойнте царила атмосфера сосредоточенного бардака, как выразился Паша Саксалайнен. Старшие офицеры орали на младших, те на сержантов, сержанты на капралов, а капралы на рядовых, последние носились по лагерю, вытаскивая из казарм и складов боеприпасы, продовольствие, всякое снаряжение и военное имущество, тащили пулеметы и орудия, грузили все это на повозки. Нас тоже немедленно запрягли в эту работу, под руководством третьих лейтенантов, сержантов и инструкторов-унтеров.

Наконец, все было собрано и погружено, после чего нам дали час на то чтоб отдохнуть и перекусить. Затем прозвучала команда построиться в колонну и почти все обитатели Ист-Пойнта двинулись на выход. В лагере остались только интенданты и инструктора, которые должны были заняться подготовкой новых пополнений.

Выйдя из лагеря, мы через несколько часов добрались до берега залива Ирондэкувайт, длинной кишкой вытянувшегося на юг от озера Онтарио, восточнее Рочестера. Здесь поставили палатки, обустроившись на временную стоянку. Затем началась подготовка. Основная часть отряда Назгулеску училась быстро грузиться со всем необходимым на минные катера, и так же быстро высаживаться с них. Нашему батальону достались суда поинтереснее. Это были не слишком большие плоскодонные лодки, на которые были установлены бензиновые моторы, а на корме были пристроены пропеллеры, как на аэропланах(доводилось видеть эти игрушки богатых спортсменов в Европе, да и в России), забранные, однако, в решетчатые короба(для безопасности, как нам объяснили — действительно, без такой предосторожности, лопасти вращающиеся с бешеной скоростью, могут порубить в куски). Назгулеску назвал эти лодки аэроглиссерами, заметив что они доставлены из России. Эти лодки оправдали свое название, буквально летая по озеру и почти выпрыгивая из воды. Находясь в них, просто захватывало дух! Единственным недостатком был громкий треск мотора(из-за которого услышать друг друга можно было лишь крича в ухо). Нас только удивило, что такую отличную штуку придумали в отсталой России, а не в передовой Америке. Впрочем, где бы ни придумали, но первыми оценили именно в САСШ.

Нас тоже учили быстро грузиться в аэроглиссеры и грузить туда все нужное для боя, а также быстро вытаскивать все это, соскакивая на берег. В этих тренировках мы провели три дня. Все это время ничто не напоминало нам о начавшемся наступлении, кроме групп североамериканских дирижаблей, временами пролетавших на север или возвращавшихся оттуда. Шапиро, который благодаря своим знакомствам в штабе флотилии был в курсе многих дел, рассказал, что пока идет артиллерийская подготовка, поддержанная воздушными налетами на позиции британцев, а также североамериканской флотилией на озере Эри, ведущей бои с британскими судами.

Наконец, на третий день, войска генерала Першинга атаковали с запада, со стороны реки Сент-Клер и города Текамсе и с востока, от реки Ниагара и города Ниагара-Фолс, причем в обоих случаях применили танки. В первом случае им удалось прорвать фронт и обратить в бегство индусов, продвинувшись до Лимингтона, на северо-западном берегу озера Эри, где британцы смогли их остановить. Но на востоке удача не слишком улыбнулась североамериканцам, сумевшим потеснить новозеландцев всего на десяток верст. Все эти подробности, я, разумеется, тоже узнал от Шапиро. На первый взгляд, достижения армии Першинга не очень впечатляли, но что то подсказывало мне, что этим дело не закончится. Не зря же это обучение на берегу залива?

Предчувствия меня не обманули. На следующий день после этих событий,утром, наш батальон на аэроглиссерах перевезли к выходу из залива. Здесь лодки дозаправили бензином, затрещали моторы, плюясь маслом и испуская клубы сизого дыма, и мы понеслись через озеро Онтарио на север, к канадскому берегу, к городу Торонто, как нам наконец сообщили.

Мы неслись по озеру, рассекая волны. Честно говоря, я все это время боролся со страхом, ведь мне было известно что подходы к канадскому берегу заминированы. Правда, во время обучения в заливе Ирондэкувайт, нам объяснили, что аэроглиссер на полной скорости пролетает над минами не задевая их. Однако, опасения все же оставались — а вдруг заденет? Но обошлось. Стрельбы с берега тоже почти не было (как мы узнали позже, британские батареи вели огонь по дирижаблям, и их пушки были направлены вверх, прицелиться по нам они не успели, да и скорость у аэроглиссеров была слишком большая, канониры не успевали навестись). Лодки вылетели прямо на песчаный пляж, и мы торопливо стали высаживаться на берег.

Здесь наш десант сразу разделился. Часть направилась на запад, где виднелись порт и устье реки впадавшей в озеро. Нашу роту, подгоняемую командами офицеров и свистками сержантов, и еще одну, повели на восток, где находились береговые батареи британцев. Мы заходили на них практически с тыла, и британские канониры не могли развернуть орудия в нашу сторону, а пехоты у них не было. Тем не менее, расхватав винтовки, они встретили нас огнем, но было уже поздно. Мы приблизились к батареям и забросали их гранатами. Осколки выкашивали британцев, которым негде было укрыться, ведь с тыла у них не было никаких укреплений. К тому же, среди них не нашлось хороших стрелков, ведь их учили стрелять совсем из другого оружия.