Увы, я не понимал их языка. Не имел он ничего общего ни со строгим, благородным летьянмером эпохи Высокой Первой Цивилизации, ни даже с манерным и декадентским, но имеющим своих поклонников языком Поздней Первой. Смысл их речей (несомненно, глубокий) остался для меня тайной за семью печатями.

А у меня не было ничего, способного внушить им уважение. Ни пистолета (остался в кабине), ни копья (зачем-то бросил), ни автомата эпарховых телохранителей (идиот, не догадался подобрать).

Ни даже языка, чтобы втолковать им, насколько я важная персона, и как щедро будет вознаграждена помощь мне.

А вот у этой отнюдь не всеблагой четы имелось против меня супероружие. Они могли просто-напросто закричать — и привлечь внимание воинов через одно поле отсюда.

Хрен с ним, с чемоданчиком. Надо бежать, пока пейзане сами не додумались, что могут избавиться от меня так легко.

И я побежал.

На северо-восток, прочь от закатного Светила. Когда воины обнаружат мою пропажу, то, скорее всего, пойдут искать в сторону Консорциата — на юго-запад. Но передо мной не стоит задача добраться пешком до Консорциата. Надо убраться подальше от воинов, забиться в какую-нибудь дыру и там слушать эфир. Раз Вервель меня не бросил, раз скинул посылку — значит, должен выйти на связь и сказать, что делать дальше.

Организм, конечно, ставил и свои задачи. Рана болела, всё тело под водо— и воздухонепроницаемым комбинезоном потело и чесалось, хотелось есть и пить, но тут уж никак: я стиснул зубы и приказал организму временно заткнуться. Главное — забиться в дыру. Я, правда, понятия не имел, есть ли тут дыра, и сколько до неё переть.

Нет, правда? Где среди этих полей найти хоть какое-нибудь укромное место?

Живая изгородь, за ней канава с зелено цветущей водой, а за ней, увы, очередное поле масличника. Над пучками рыжего злака там и сям торчали заострённые жерди с насаженными трупиками мелких зверьков вроде грунтороев. Фу, мерзость. Следующая изгородь. За ней огород с келакским зелёным растением, похожим на мелкую капусту. Сорвал кочанчик, попробовал, но вкус оказался пряным до едкости: какая-то приправа, а не еда. За очередной изгородью — крутой откос вниз и поле, залитое водой по щиколотку. К счастью, больше нигде никаких крестьян.

Подъём, опять колючая стена кустов, и за ней внезапно не поле, а площадка с вытоптанной травой, посредине — мёртвое, без единого листика, белокорое дерево на воздушных корнях, весь ствол в обрезанных сучьях, а на сучьях навязаны разноцветные ленточки, навешаны нежно звенящие под ветром колокольчики, насажены рогатые черепа... За площадкой опять простое масличниковое поле. При виде жердяной фигуры меня осенило: я разломал истукана (да простят мне святотатство келакские духи плодородия) и сорвал колпак и рваную тунику. Пригодится для маскировки, да и тело в такой одежде будет дышать. Переодеваться пока не стал, потому что Светило почти село, наступали сумерки, ветер крепчал и холодал, да и боязно было выдёргивать складку комбеза из раны, пусть подзаживёт.

Смеркалось быстро. Тёмно-синее небо усыпали звёзды и сгустки шаровых скоплений, затлела вдоль небесного экватора полоса внешнего диска с провалами пылевых облаков, поползли мигающие точки спутников и флард-барж. Большинство звёзд странно, неравномерно мерцали — очевидно, какой-то атмосферный эффект: в космосе я такого не видел. Где мой циклер? А вот он, яркая белая точка на фоне созвездия Топора. Сделав несколько десятков витков, вернётся через полкилодня, чтобы выгрузить остальные фабы и забрать меня домой, о Всеблагая Чета, домой!

А может и нет.

Ха-ха, может, мне на Келаке ещё понравится?

Я продрался через очередную изгородь и, наконец, оказался в чём-то вроде места, где можно спрятаться. Нет, это был не лес, как мне показалось в первый миг. Пальмообразные деревья росли слишком ровными рядами. Фруктовый сад. Но и то хорошо, что не голое поле. А ещё лучше, что здесь есть фрукты. Они свисали гроздьями от оснований пальмовых черешков — чуть выше моего роста. Сладкий, нежный, спелый аромат.

Я сорвал несколько липких округлых плодов (с кожурой, без кожуры? да какая разница!) и принялся пожирать. Изумительная сочность. Великолепный вкус — нечто среднее между мангрикосом и ягодами розолистника. Возможно, слишком интенсивный, слишком густой (я-то привык к более тонкому вкусу гидропонных фруктов), но сейчас это было именно то что надо. Я набил желудок и принялся набивать карманы.

И тут услышал глухое, низкое на грани инфразвука, угрожающее до мороза по коже рычание.

По дорожке между рядами пальм, мягко ступая, лоснясь короткой чёрной шерстью, фосфоресцируя фиолетовыми глазищами, наступала псантера.

Тихо рыча. Демонстративно скаля клыки. В шипастом ошейнике.

И судя по тому, как от невидимых толчков шуршали и раскачивались кроны пальм — ещё две псантеры перескакивали с дерева на дерево, окружая меня с флангов.

Ну конечно. В таком саду должна быть охрана.

Что они будут делать? На что натасканы — звать сторожа или сразу рвать мне горло?

И что, собственно, делать мне?

У меня только планшет и аптечка. Вряд ли псантер напугает планшет. Что у меня опасного в аптечке? Шприц? Крошечные ножницы?

Ах да! — вспомнил я, медленно отступая и крайним напряжением воли подавляя в себе первобытную панику. Раствор анаубары. Снотворное для людей и мощный стимулятор для фелиноидов.

Подействует ли на местную породу? Это потомки авианских псантер, но мало ли как изменилась биохимия за все эти килодни... Ладно, других вариантов нет. Я нащупал пузырёк, откупорил, бросил в подступающего зверя.

Вряд ли мне в ближайшее время понадобится снотворное, правда?

Сработало! Чёрная зверюга принюхалась, зрачки сузились... В следующий миг она сошла с ума. Псантера с неистовым фырканьем кувыркалась, валялась по земле, крутилась волчком, подпрыгивала, взбегала одним махом на деревья и спрыгивала, бешено охотилась за своим хвостом... Две другие, унюхав анаубару, соскочили с пальм и присоединились к безумству.

Я был забыт. Отлично, просто отлично! Всё-таки я гений находчивости! Как можно тише я припустил прочь, зачем-то лавируя между пальмовыми стволами.

Снова изгородь — и за ней уже настоящий лес.

Жуткое место — ночной лес, особенно для человека, ни разу в жизни даже днём в лесу не бывавшего. Эти деревья, закрывающие звёздный свет, эта тьма, наполненная шорохами, писками и вскриками невидимок, это острое ощущение таящегося в каждом уголке непредсказуемого ужаса. Наверное, я не отважился бы войти в лес. Я бы съёжился под изгородью. Но после одоления псантер во мне бурлил адреналин, мне всё было нипочём. Незнакомый инопланетный лес? Непроглядная тьма? Отлично! Зато те воины не найдут. И рассуждая логически, так близко от человеческого жилья не может быть опасных зверей, а от ядовитой мелочи защищает комбинезон. Так что бояться некого, кроме самого опасного из зверей — человека. Вот сейчас найду удобное место и наконец послушаю радио.

Если здесь были тропы, я их не видел, и ломился прямо сквозь подлесок, как робот-харвестер сквозь спелый сахарный тростник — оглушительно шурша листвой, хрустя ветками, спотыкаясь о корни и поваленные стволы. Поверхность шла под уклон, и чем дальше, тем круче. Вскоре я услышал сквозь лесные шорохи приятный, успокаивающий своей знакомостью плеск воды, и учуял гнилостный запах сероводорода. Горячий источник? Вполне возможно. Я помнил карту: это слабоактивная вулканическая область вокруг горячей точки, потухшего вулкана Сорханд. Это ж вообще замечательно: наконец-то приму тёплую ванну!

Над воронкообразной впадиной вокруг источника деревья расступались. В звёздном свете мерцал клубящийся пар, поблёскивала вода, и неясными человекообразными силуэтами чернели три изваяния вокруг водоёма. Культовый объект? Ладно, никого нет, так что некому уличить меня в кощунстве. Я спустился к топкому илистому берегу, стащил ботинки, расстегнул комбинезон. Что делать со складкой, затыкающей рану? А, была не была. Дёрнул за складку — из глаз сыпанули искры боли — и принялся стаскивать комбез. Увы, рана закровоточила, как я и боялся. Пришлось заклеивать рану пластырем и вкалывать заживляющий препарат.

Всё-таки очень, очень правильно я выбрал подарок для эпарха! Который раз аптечка спасает мне жизнь! И вопреки всем этим мелким неприятностям — каким наслаждением было наконец-то раздеться догола, а особенно избавиться от мочесборника, и плюхнуться в упоительно тёплую воду! До поясницы, чтобы не мочить рану. Вода премерзко воняла тухлятиной, дно покрывала густая грязища ила, и ночной лес вокруг был всё так же жуток с этими перекличками неведомых зверей, со зловещими силуэтами изваяний — но тело наслаждалось, тело ничего этого не хотело знать.

Наконец-то пришло время расслабиться. Ну и послушать радио.

Если у Вервеля есть мозги, он передаст мне послание в открытом эфире, на той же частоте, где я при посадке вёл переговоры с диспетчерской.

Не вылезая из горячего источника, я надел гарнитуру, подсоединил к планшету и включил радио. Канал "Драма" передавал "Другое полушарие любви".

— Я не могу поверить... — дрожащим голосом проговорила актриса. — Звива, ты моя сестра, и ты встречалась с Браумом за моей спиной?

— Мы прерываем нашу программу ради срочного выпуска новостей, — скороговоркой выпалила дикторша. — Как сообщил нам представитель рабочей группы по спасению гаранта Сделки, Лотмер Сланк жив. Он по-прежнему на территории Золотой Империи в зоне конфликта между враждующими партиями. В Золотую Столицу вылетела делегация Администрариума по делам аборигенов, их цель — привлечь имперские власти к спасению гаранта. О состоянии спускаемого аппарата и фаба до сих пор ничего неизвестно. Это были срочные новости на канале "Драма", а теперь...

Я переключился на следующий канал. Тут же вздрогнул и убавил громкость.

— ... На канале "Деловое радио", — почти орал диктор, — типичном представителе продажных корпоративных СМИ Консорциата, выступил некто Гегерик, называющий себя доктором экономики, и имел наглость полить грязью народ Свободных Колоний и лично Великого Вперёдсмотрящего. Этот дебил с мозгами суслика, ничего не понимающий в экономической науке, позволил себе насмехаться над нашим образом жизни, заявляя, что у нас нет фабов, и потому мы — неполноценные формы жизни, недостойные называться людьми. Эта жирная зловонная енотокрыса, рабски услужающая олигархам южной корпорократии, не в состоянии вместить ту простую и ясную, как Светило, истину, что Свободные Осознавшие не нуждаются ни в каких фабах. Осознав свои истинные потребности, мы отказались от ложных. Мы отвергли безудержное потребительство, что навязывают в своих зловещих целях циклиты и их марионетки-корпорократы через свои жалкие продажные СМИ вроде "Делового радио". И осознав свою суть, мы обрели свободу. Наша Революция открыла путь для всех, и сколько бы ни бряцали ржавым оружием южные милитаристы, сколько бы ни пыжились дешёвые, потасканные старые шлюхи вроде лжедоктора Гегерика — всё больше келакчан, аборигенов и колонистов, открывают глаза и вступают на наш единственный, великий, сияющий путь к истинной свободе, истинному счастью, истинному Осознанию!

Грянул марш, и мужской хор торжественно запел:

— Смело встречай испытанья,

Правды стезёю идя.

Верных ведёт к Осознанью

Воля Светила-Вождя!

"А ведь осознанцы — единственные, кто выиграет от срыва Сделки", — подумал я, переключаясь на следующий канал. Но я уже слишком устал, слишком расслабился в блаженных водах горячего источника, чтобы строить версии и вообще продумывать эту мысль. Дальше был музыкальный канал, и наконец — та самая частота.

— ... Догадаешься прослушать эту частоту, — услышал я голос унтер-майора Вервеля — такой долгожданный, такой родной. — Тебя не бросили. Но у нас есть чёткий приказ — не открывать огонь по шмякам. Мы ждём тебя на горе Сорханд, и будем ждать, сколько потребуется. Но если шмяки... уй, бляха-муха, это же открытый эфир... если безмерно уважаемые аборигены Келака найдут нас первыми и атакуют, то нам придётся улететь. Тогда я сообщу о следующей точке рандеву. Не ешь ничего дикорастущего и держись подальше от аборигенов. Это запись. Сланк, мы видели тебя. Мы знаем, что у тебя есть планшет. Если ты не получишь посылку, я надеюсь, ты догадаешься прослушать эту частоту. Тебя не бросили. Но у нас есть чёткий приказ...

Что ж — всё так, как я и думал. Всё, в общем, хорошо.

Гора Сорханд, потухший вулкан. Я выключил радио и загрузил карту. Совсем недалеко, километров десять. Дойду без проблем.

Но сейчас нет сил. Надо поспать.

Дойду завтра.

— 6. Первый дипломатический успех

Я не смог заставить себя залезть в комбинезон, пропитанный потом и кровью. Устроил постель на ровном вытоптанном участке берега, кое-как завернулся в комбинезон и крестьянскую тунику. Сон сморил мгновенно.

Проснулся с тяжёлой головой: видимо, слегка траванулся сероводородом — зря не подумал об этом вечером. Но живой и не в плену, и то хорошо. Рассветало, узкий край Светила вставал над горизонтом и ярко розовел сквозь деревья. Звёзды на светлеющем небе уже тускнели — ясно горела лишь желтоватая Прима Короны, да ещё сотня-другая звёзд ярче минус третьей величины. Туманным кометным хвостом, протянутым впереди Светила вдоль небесного экватора, тлел Другой Рой. Хвойные деревья — их ветки походили на свисающие чёрно-зелёные мётлы — поскрипывали и гнулись у верхушек, но внизу ветер почти не чувствовался. Источник булькал и курился тонким парком. Три изваяния...

Ой. А это не изваяния.

Три чудовищно истощённых, но живых человека в одних грязнейших набедренных повязках. Облезшие седые волосы и бороды свисали до выпирающих ключиц и рёбер. Трое сидели в позе лотоса, закрыв глаза и сложив на впалых животах скелетообразные руки. Они дышали. Только это и показывало, что они живы. Ну и вообще трупы не могут сидеть.

Аскеты-анахорики, вспомнил я. Есть такая практика в аваизме, религии Планетархии. Вот уж никогда не думал, что вживую увижу этих странных людей. Впрочем, они безопасны. Если не подняли шум ночью, когда я плескался в их священном источнике — значит, и не поднимут. Так отрешены от всего, что и впрямь мало отличаются от статуй.

Я оделся в крестьянскую рванину, дополнив её носками и ботинками от комбинезона — не настолько готовый маскироваться, чтобы топать босиком. Позавтракал остатками вчерашних фруктов, свернул в узел комбинезон, аптечку и планшет. Пора идти на гору Сорханд. Ориентироваться буду по карте планшета, благо он принимает сигналы спутниковой навигации.

Тут я услышал голос — мужской, размеренный — и поспешил убраться в кусты. Те, кто шёл сюда, могли оказаться не столь отрешёнными от мира, как анахорики. Стараясь как можно меньше шуршать и хрустеть ветками, я отбежал метров на десять и укрылся за мшистым поваленным стволом. Хотелось смыться, но важно было подглядеть и подслушать. Вдруг я узнаю что-нибудь о происходящем? Я уже слышал, что разговор идёт на классическом, даже архаизированном летьянмере, и понимал каждое слово: