| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
В другом:
'... районный руководитель Дюбко и комендант украинской милиции Тураш по обвинению в экономическом саботаже. Дюбко, злоупотребляя своим положением, пытался представить немецкие распоряжения на Украине как меры, направленные против украинцев, и создать свою собственную информационную сеть в целях пропаганды против Германии. Он тайком протащил бывшего секретаря штаба политотдела одного из большевистских полков в украинскую полицию, а также пытался освободить бывшего председателя областного исполнительного комитета и члена бюро парткома. Троцюк использовал свое положение для не знающего границ воровства'.
В третьем:
'в Каменец-Подольске и области было установлено, что к нелегальным группам движения сопротивления принадлежат не только члены группы Бандеры, но и коммунистические функционеры, которые скрытно работали в украинском просветительском объединении 'Просвита''
Да и сами оуновцы отмечали —
'Когда пришла гражданская немецкая власть, все коммунисты-активисты, которые еще остались, постарались влезть в правительство, учреждения, милицию, хотели захватить главные посты, чтобы оттуда расширять свою работу и вредить немцам и националистам. Это им частично удалось'.
'Сильнее дают о себе знать москали. Они заняли важнейшие посты в легальной жизни и оттуда мешают украинцам'.
И таких сообщений были десятки. Поэтому наши группы все больше переключались на прикрытие действовавших в администрациях агентов, вызволение из тюрем арестованных — не только наших или московских, но и бандеровских, раз пока нам было по пути. Кроме того, на наши группы скоро легло создание баз, организация связи и тому подобная обеспечительная работа — сказывалась близость промышленности и складов, откуда самолетами, тайными тропами или совсем уж в открытую — колоннами грузовиков, если были выправлены нужные документы — на оккупированную территорию шли десятки и сотни тонн грузов, а в обратную сторону — раненные и гражданское население.
И причем чем дальше — тем все чаще это были именно наземные транспортные колонны. Как отмечала и московская разведка — 'В тылу у неприятеля немецкие части полностью отсутствуют. Все мероприятия по охране объектов и поддержанию режима осуществляются исключительно украинской полицией, отрядами польской полиции и карательными отрядами итальянских, венгерских и австрийских войск, которые немцы, как неустойчивый элемент, оттягивают с линии фронта'.
Ну а с этими всегда можно было 'договориться' — отстрелить с десяток самых принципиальных — и охранный батальон перестает быть излишне дотошным при проверках документов и грузов. Если понимание не достигнуто — можно добавить из СПГ по казармам — такой жирный намек понимали все, хотя большие бои и нам были невыгодны — они привлекли бы внимание уже немецкого командования и в те районы были бы направлены немецкие части. Нам такого пока не нужно было, мы действовали по тихому но широким охватом. Да и с документами как правило был порядок — ведь их выписывали наши люди в комендатурах и управах.
Да, грузовики, набитые вывозимыми на север людьми, вызывали некоторые вопросы, но бумага 'для вывоза на работы в Германии' была вполне достойным предлогом пропустить грузовики дальше, да и составы по железной дороге так можно было перегнать довольно далеко. С лета 1942 до марта 1943 с этими сотнями колонн у нас произошло лишь двенадцать происшествий разной степени тяжести — аресты, один раз — гибель пятерых бойцов охранения и трех водителей — тогда даже несмотря на то, что они смогли положить из пистолетов с глушителями более десятка охранников остановившего их поста, но из сарая на второй линии домов от поста выбежало с три десятка немцев — о них нас не предупредили, иначе мы бы придержали колонну, пока эта часть не пройдет дальше. Еще хорошо что снайперская группа, которая стандартно прикрывала прохождение колонны через этот пост, смогла прижать немчуру беглым огнем, и большинство людей — и перевозимых, и из команды перевозки — смогло уйти по канаве за дорогой. Но и расследование инцидента не выявило ничего особого — обычный косяк информаторов и связистов, приведший к гибели нескольких человек. Не раз было и не раз, к сожалению, еще будет. Мы лишь намотали на ус, что снайперские команды надо располагать так, чтобы они могли наблюдать не только свою дорогу, но и подступы к ней, а при возможности и соседние дороги — чтобы повысить дублирование покрытия сеткой наблюдения. И уж при невозможности такого размещения — ставить дополнительные посты. Хватило бы людей.
Самое сложное, пожалуй, было на самой границе наших территорий — хотя на большинстве территорий там и заправляли бульбовцы, но и немцы держали там свои части — все-таки там был уже фронт, а не хухры-мухры. Поэтому приходилось действовать в обход главных дорог, а если перекрывали и второстепенные, то когда как — могли прорвать линию фронта и провести колонну колесного транспорта, могли проложить гать и погнать транспорт там, особенно если по зимнику, могли направить колонну вездеходов и вывезти людей по таким дребеням, куда немец и пешком не сунется.
Так что на подобных транспортных операциях наши снабженцы набивали руку почти год, пока ситуация не усугубилась из-за бандеровского восстания. Все же остальное делали в основном местные отряды, насыщенные нашим оружием и инструкторами — даже нападения на еще неподконтрольные управы, полицейские участки, отбитие отобранного немцами у крестьян хлеба и скота, остановка отправляемых на запад эшелонов со скотом и навербованными или угоняемыми на работу в Германию — все это делали в основном местные отряды. Наших ценили прежде всего за связь и возможность вызвать высотник если немцы начнут слишком сильно наседать. Ну и, конечно, снабжение, снабжение, и еще раз снабжение — проводка транспортных колонн была на нас, транспортные самолеты для быстрой доставки грузов и людей также летали именно по радиомаякам наших групп и никак иначе — даже Москва отдала нам на аутсорс поддержку своих отрядов и переброску туда-обратно нужных людей — все-таки так удобнее, чем лететь от Воронежа или Сталинграда — мы ведь могли ходить по воздуху не только от Пинска, но и в обход — от Карпат — так дальше, зато надежнее, так как оттуда немцы меньше секут наши самолеты и мы можем сойти за немецкую авиацию.
И работ по обеспечению подрывной деятельности с каждым днем становилось все больше — сопротивление оккупантам только росло и ширилось. Как писали сами оуновцы:
'Когда пришла гражданская немецкая власть, все коммунисты-активисты, которые еще остались, постарались влезть в правительство, учреждения, милицию, хотели захватить главные посты, чтобы оттуда расширять свою работу и вредить немцам и националистам. Это им частично удалось. Войдя в легальную жизнь, они начали действовать на две стороны: с одной, создавали коммунистическую подпольную сеть, с другой, старались не допустить националистов в учреждения и сотрудничеством с гестапо ликвидировать их. Поэтому были часты провалы, когда коммунисты в тюрьме валили националистов, будто бы те вместе сотрудничали. Разумеется, немцы расстреливали наших людей за коммунизм, хотя знали, кто они есть на самом деле. Это для них было самое выгодное !!!
Коммунисты свою акцию в Каменец-Подольской области ограничили до сильной пропаганды, и это им приносило позитивные результаты по причине антинемецкого отношения населения. Коммунисты просто терроризируют население разного рода слухами о фронте и партизанских акциях. Обрушиваются вести, что немцы отступают, большевики уже недалеко: красные высадили около Шепетовки или где-то в другой округе десант, который ведет партизанку; что большевики бомбили Киев, Винницу, Гречанку, что они возле Проскурова, Дунаевецкой станции и т.д. Все это соответствующим образом влияет на массы.'
И еще бы не влияло — ведь это были наши десанты, наши группы, наши аэродромы. И когда население видело у бойцов наших ДРГ и у подчиненных нам или Москве местных партизанских отрядов передовое автоматическое длинноствольное оружие, наблюдало расчехвосченные немецкие фуражные колонны — это естественно влияло на умонастроения. Влияли и газеты, что мы доставляли с большой земли — не только наши, республиканские, но и союзные, вплоть до 'Правды' и 'Красной Звезды' — люди были в курсе что происходит во внешнем мире. Поэтому немецкая и оуновская пропаганда и не имели практически никакого эффекта, кроме обратного — если какой-то немецкий офицер вдруг заинтересовывался смехом, возникавшим у стендов с немецкими газетами, то люди тут же отвечали что радуются победам немецкого оружия и начинали смеяться еще сильнее — как писал один немецкий офицер — 'Вроде бы все в порядке, а осадок какой-то странный, такое ощущение что люди не радуются, а смеются, причем смеются надо мной, над Германией ... не нравится мне этот смех'. Хотя тост 'За НАШУ Победу !', что стал особо популярным после широкого проката фильма 'Подвиг разведчика' (на 'тайные' кинопоказы в сараях стекались люди и из соседних деревень, и не дай бог было нагрянуть кому-то лишнему в момент просмотра 'фильмы' — гнали всем гуртом — 'деньги ж за билеты уплочены !', да и интересно, все-таки привычная культура) — тост вскоре стал опасным, за него могли посадить и расстрелять — немцы все-таки не дураки и быстро разнюхали его истинный смысл, хотя зимой 1942/43 многие немецкие солдаты и офицеры радостно писали домой, что на Украине наконец поверили в немецкое оружие, и местные жители наперебой предлагали им выпить за победу.
А бандеровцы продолжали жаловаться на свою нелегкую долю: 'коммунисты пока еще стоят в этой области на более сильной позиции, чем мы, так как они на известной территории сразу же имели везде своих людей, а мы таких людей только должны искать!.. Кроме этого, они имеют несчетное количество методов пропаганды, которые нам и не снились. Лучше всего для них то, что они знают местное население. Большая ненависть к немцам и некоторые попытки бунта показывают, что массы в подходящий момент могут подняться. Но нужно считаться с тем, что тогда коммунисты могут нам стать еще раз на дороге к цели.'
— ну то есть оуновцы все прикидывали как бы оседлать волну народной борьбы против немцев, да все никак не получалось — мешали коммунисты, которые собственно эту волну и организовывали и, такие подлецы, не позволяли щирым самостийникам прийти на все готовенькое и урвать побольше и на халяву.
Причем население уже насмотрелось на художества других альтернатив советской власти — и немцев, и оуновцев. И даже оуновцы — и те отмечали что были мягко говоря не на высоте, хотя и снова пытались вывернуться:
'Нехватка соответствующих людей. В самом начале в область приехало много разных-преразных людей, которые причинили делу только ущерб. На этой территории оказалась 'Сечь' из Буковины, из Галиции и Закарпатья. Буковинская Сечь, которая была еще не проинформирована о мельниковских делах, сама на территории целой области проходила фазу раздела на два лагеря.
Много было таких людишек, которые шли на Восток, в первую очередь, для наживы, поэтому доходило до всяких позорных грабежей, расстрелов, арестов и тому подобного. Все это, разумеется, влияло на местное население. Авторитет 'националистов с Западной Украины' начал падать из-за людей, которые с нами не имели ничего общего.'
— то есть оуновцы сначала — во время летних боев 1941 года — погнали свои 'передовые отряды' на восток, те прошли смерчем, подрывая, сжигая и убивая — а теперь оун пыталась откреститься от их художеств — типа 'это не мы'. Но народ знал — 'это они'.
ГЛАВА 4.
Причем еще в сорок первом всех этих самостийников встречали с немым вопросом 'кто все эти люди ?'.
Немцы и сами отмечали:
'Восточно-украинское население явно встает в афронт прибывшим сюда западным украинцам, которых можно рассматривать как основных носителей националистических идей. ... Носители экстремистских устремлений за незначительным исключением именно западные украинцы.'
'Несмотря на часто противоречивые утверждения, сегодня не подлежит никакому сомнению, что в СССР в советское время, по крайней мере, в последние годы, украинских националистических организаций не было. Видные лица украинского происхождения выразили свое удивление тем, с какими далеко идущими, фантастическими планами эмигранты вернулись на Украину после оккупации. Их характеризуют как людей, которые не захотели увидеть перемен в настроении и характере украинского народа, случившихся за 23 года советской власти'.
То есть советские украинцы широко раскрывали глаза от удивления теми прожектами, что на них вываливали западенские интеллигенты. Видимо, хотели задать несколько вопросов — 'Что ? Как ? Почему ? Зачем ?' — но так и застывали с выпученными глазами. Это как если бы ко мне подошел человек и начал бы утверждать, что трава — красная, небо — зеленое, земля — плоская, а 'с неба камни не падают' ((с) французская академия наук 19го века насчет астероидов) — я бы тоже сильно удивился. На что западенцы обижались и упрекали 'своих' соотечественников в отсутствии украинства — чем бы это ни было. Точнее — советские-то понимали чем это было — западенцы наконец почувствовали возможность усесться хоть кому-то на шею — ведь пример польских панов и австрийских герцогов был у них столетиями перед глазами, и они хотели так же, да не получалось. А тут — ШАНС !!! Надо лишь уболтать местных чтобы позволили взгромоздиться себе на шею. Вот только, как отмечали и сами немцы, общественный климат здесь другой:
'Западная Украина (округ Волынь/Подолия, генерал-губернаторство) обладает определенными типичными признаками, которые отличают ее от остальной Украины. Плотность населения здесь больше, проблема сосуществования различных народностей проявляется резче: украинцы, поляки и евреи здесь приблизительно равно влиятельны и даже в численном отношении сопоставимы друг с другом. Русские играют лишь незначительную роль. Разные народности к немцам относятся по-разному, друг к другу — с подозрением и враждебностью. Эти противоречия и раздробленность являются отправными точками для политического и информационного подавления различных враждебных Рейху групп.'
'Существенное различие наблюдается между северной частью главного округа Волыни и южной частью Подолии. Волынь находилась 20 лет под властью Польши и только 2 года под властью Советской России. Подолия же всегда относилась к Советскому Союзу. На население это повлияло очевидно. Население в Подолии более скромное и непритязательное, чем на Волыни. Оно разучилось питать политические надежды, но оно также понимает, что лучше прятать свои чувства за внешней тупостью. В Волыни, напротив, соответственно большой плотности тамошней интеллигенции, бросаются в глаза политические и экономические устремления, жалобы и озабоченность звучат более явно.'
— ну то есть умеренную или полную удовлетворенность советской властью немцы трактовали как тупость, а недовольство польской — как раз за нормальное проявление активности (но тогда и недовольство немецкой властью — тоже нормальное явление — и зачем тогда немцы боролись с партизанами ? или 'это другое' ((цэ) любой демократ) ? ). Про большую плотность интеллигенции на Волыни — тоже интересно. Получается, что если советская интеллигенция могла найти себе применение не только на Подолии, но по всему Советскому Союзу — что мы и наблюдали, так как украинские фамилии часто мелькали по всем уголкам нашей страны, то в Польше украинской интеллигенции места не находилось — вот они и варились в собственном соку — 'где родился — там и пригодился'. И все, что им оставалось — это 'жалобы и озабоченность'.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
