Надёжная Гавань

... Первое построение новобранцев подробно описывать не буду, скучное и унылое зрелище. Опять же, на пересчёте голов выяснилось, что восемь человек уже успели дать тягу. Парни из взвода охраны уже поехали ловить, но скорее для проформы. Дезертирство в местных армиях это часть колорита. Хотя набор в армейку не слишком сильно отличается от того бардака, что творился у нас в девяностые годы. Правда опять же с поправкой на местные особенности: здесь это настоящие облавы, когда сначала вяжут всех подряд и везут в тюрячку. Потом уже отсеивают слишком старых, потом слишком больных, в последнюю очередь детей и попавшихся под горячую руку баб. Ну ещё выкинут на помойку трупы тех, кто транспортировку и хранение в переполненных камерах не сдюжил. Остальные получают форму и первую настоящую обувку в своей жизни. А потом как карта ляжет. Кто-то обучится и станет матёрым солдатом, многие научатся стрелять и сбегут с оружием в банду, либо соберут свою кодлу из таких же прошаренных. На плохо пока утоптанном плацу перед нами стояло семьдесят два рахита с квёлыми, помятыми от недосыпа лицами. Обычно командир обращается к новобранцам с ободряющей речью. По первости я тоже так делал, но быстро понял, всю бесполезность этого. Поэтому кивнув Ракитину, мол переведи, я сказал коротко:

— Те из вас, кто не сбежит и не сдохнет, станут солдатами! Подчиняйтесь и всё будет хорошо.

Гена рыкнул что-то на местной мове и по нестройным рядам салажни пронеслось лёгкое роптание. Потом я кивнул Дятлову и Серёге Абрамовичу, чтобы начинали. Три часа к ряду, мы тасовали негров по размеру, по росту и степени пригодности. К вечеру, с небольшими перерывами на обед и ужин, удалось наметить первые контуры будущих взводов, примерно определить специальности солдат. Из начального числа новобранцев по усиленному варианту удалось собрать три неполных взвода по двадцать человек в каждом. Остальные не годились даже в качестве живых мишеней, от истощения еле переставляли ноги, у троих обнаружились какие-то болячки. Отсеянных сразу погрузили в кузов старенького 'доджа', помнившего ещё самого Черчилля и увезли из расположения. К 19.00 я еле переставлял ногами, в глазах рябило от того количества чёрных физиономий и стойкого запаха немытых тел. Процесс дрессировки начался...

В домике, где нас изначально разместили, было четыре кровати. Именно кровати, а не нары, как обычно, более всего пленили моё сердце едва я в первый раз переступил порог нашего бунгало. И сейчас, упав мордой в тощую но довольно плотную подушку, я отключился испытывая благодарность к олигарху Лютикову. Богатей явно понимал, что если русскому человеку дать минимальный комфорт, от которого воротят нос амеры и прочие педоевропейцы, русский свернёт горы и повернёт реки вспять. Мне обычно ничего не снится. Мозг и вес остальной организм устаёт настолько, что не может видеть сны. Так было и сейчас: сознание просто покинуло тело и я как будто уже умер.

— Диня, вставай!.. Ну задрал, вставай уже!..

Голос Серёги, окрашенный в явно просительные интонации донёсся сквозь приятную темноту и похерил всю красоту коматозного состояния. Первым делом, я потянул за ремень автомат, скрытый под кроватью. Перед сном, я делаю из оружейного ремня петлю и оборачиваю её вокруг руки, а автомат прячу под койкой. Главное, чтобы на виду не лежал, когда убивать придут. Ещё миг и 'нуф-нуф' уже у меря в руках, предохранитель спущен, сквозь прижмуренные веки ищу цель.

— Дэн, ты больной!..

В голосе Абрамовича уже страх, я вижу как смутная тень метнулась влево и только теперь понимаю, что вокруг уже утро и врагов нет. Щёлкаю предохранителем, сажусь на постели и наконец-то нормально открываю глаза. Напротив стоит Серёга с кружкой-термосом в одной руке и бутербродом с колбасой и сыром в другой. Мне становится совестно, продрых считай часов десять, парни уже уродуются с негативами на плацу, а я всё ещё тут. Видимо выгляжу так себе, это заметно по жалостливому выражению лица Серёги. Тот протягивает мне кружку и бутер, от первой тянет кофе, от второго одуряюще пахнет мясом и сыром. Хлеб местный реальное говно, похож по вкусу на картон пополам с древесными опилками. Но сыр и колбаса отличные, это надо признать. Отпиваю первый большой глоток, кусаю первый огромный шмат бутера. По венам бежит заряд бодрости и живительного тепла, в желудок бухается запас калорий. Пробуждается чувство вины пополам с ощущением бесконечной благодарности:

— Серый, прости. Дурак, исправлюсь. Чё там со стадом, кто в лавке остался?

Абрамович взял свою кружку, тоже прихватил крепкими зубами бутерброд взятый с тарелки на раздвижном столике и оседлав тонконогий пластиковый стул, ответил:

— Ван Дамм старается за всех. Набрал негативов из тех, что покрепче и мордует их в своё удовольствие. Генка с пулемётчиками занимается, благо их не особо много. Остальные помогают индусам со стрельбищем и полосой препятствий, то бишь землю роют.

Я удовлетворённо кивнул. Постройка полосы препятствий силами нашего сапёрного взвода, было в числе требований предъявленных вчера Шерифу. Капитан Лакшай своё дело знал туго, как впрочем и его соотечественники. Как-то индусам всегда удавалось найти общий язык с местными. Ставлю рубль против полушки, негры уже запряжены и к вечеру полигон и стрельбище будут полностью готовы.

— Лады... Ты тоже доедай и подтягивайся, будем вместе страдать.

— Так мне в автобат надо...

— Серёга, не смешно.

— Ладно, пошли...

Допив кофе и сжевав ещё три огромных бутера с сыром и копчёной колбасой, я облачился в пропахшую потом сбрую, одел бейсболку козырьком назад и вышел на улицу. Здесь уже было жарко и душно. Скрипнула дверь и наружу выбрался Серёга, надвинувший выгоревшую панаму почти на самый нос. В бунгало кондиционера не было, но всё же стоял какой ни какой вентилятор гонявший горячий воздух. Привычно раздышался и пошёл к южному КПП, за которым был мой новый цирк шапито. Абрамович плёлся следом, время от времени жалобно поскуливая что-то насчёт запчастей и продувки фильтров кондиционера в нашем 'мародёре'. Однако я был глух к стенаниям товарища, дрессировка дело муторное и в одно рыло страдать я точно не буду.

До лагеря было полкилометра с небольшим и за воротами я перешёл на бег, под страдальческие стоны Абрамовича. Тот ненавидел марш-броски всеми фибрами своей железячной души, в то время как я уже привык бегать даже на жаре. Я закурил и пыхал дымом на бегу как паровоз. Серёга косился на меня почти с ненавистью, но тоже бежал, время от времени сбавляя темп, но не сильно отставая. Выпустив клубок дыма, я крикнул, обернувшись через плечо:

— Давай Серый, вперёд! Не посрамим цвет отечественного наёмничества!..

— Да... да пошёл ты!..

— Ничего, брат!.. Война — фигня, главное — зарплата!..

Серёга морщился, пыхтел натужно сопя, щурился от набегавших на него клубов табачного дыма и отмахивался руками от заинтересовавшихся нами мух. Репелленты от насекомых здесь помогают не то что бы на сто процентов, жуки и мухи вьются рядом но всё же не садятся. Однако же вид их не особо приятен, тут не поспоришь. Вскоре мы добежали до КПП, где нас встретили Боря Самойлов и молдаванин Мирон Олтяну. Ребята были из сводного взвода охраны, составленного из бойцов отряда с бору по спичке. С обоими мы редко пересекались по службе, знаю только, что Мирон в смутные 90-е осознал себя румыном и эмигрировал. Но чего-то там не срослось и Олтяну подался в Легион. Молдаванин мужик не особо рослый, худой и жилистый. Вечно дует чарс(18), если где-то его найдёт. Но вроде никто по службе его за это не гнобит, значит знает свою меру и пацанов не подставляет. Наркота у нас не приветствуется, но чарс и трава они в любое место дорожку проторят. Ну а Боря — хохол, но какой-то совсем не правильный. Вечно он то что-то потеряет, то забудет, то его местные обжулят с обменом валюты. Однако пулемётчик от Бога, тут без балды. Помню как он из станкового 'крупняка' аэроплан сбил. Я первый и последний раз видел, как из обычной станковой 'двойки'(19), сбили набирающий высоту самолёт. До него по дальномеру было ровно 1200 метров. Но Боря как-то по особому сощурился, погладил свой 'браунинг' по ствольной коробке и дал прицельно три коротких очереди. Аэроплан развалило на три части, до земли вообще одна труха долетела. А в жизни да, Борис растяпа редкостный.

Когда мы подбежали к джипу припаркованному у обочины дороги, Боря шутливо отсалютовал, сделав нам ручкой. Олтяну вообще едва повернул голову, в его мутных карих глазах читалось полное презрение к окружающей действительности. Борис чуть привстал, высунувшись из-за пулемётного щитка почти по грудь:

— Здоровеньки булы, пан Фадей!

— И ты иди на хер, Боря. Чего, споймали беглых-то?

Боря сделал унылое, скучное лицо. Это наша давнишняя забава: он изображает хохляцкий суржик, хотя обычно говорит вполне чисто, а я как могу пытаюсь изобразить 'клятого москаля'. Развлекуха так себе, но как ещё разнообразить серые африканские будни. Вот и сейчас, Боре разве что соломенной шляпы и вислых усов для полноты образа не хватает:

— Да шо мы, хворы чи шо?! Вони ж ночью побиглы, а у нас трохи батареи сдохлы, Ночников то рабочих и немае...

— Ясно, значит сбежали негры в родную саванну.

— Ой, да нехай соби тикають, воздух чище будэ.

— Ладно, бдите тут. Где Лакшай?

— Там... Вин нэгров запряг зимлю рыть... Дюже воны чахлы уси...

Боря указал куда-то себе за спину. Метрах в пятидесяти от дороги, я увидел копошение тел и холмы, состоявшие из перекопанной земли. Чуть в стороне от грандиозной стройки стоял бортовой грузовик в кузове которого стоял невысокий человек с каким-то рулоном белой бумаги в руках. Я подмигнул отдышавшемуся уже Серёге и мы шагом пошли в ту сторону, держа курс на грузовик. Со стороны, наш индийский коллега по опасному бизнесу, более всего походил на английских колонизаторов, как их раньше изображали на карикатурах. Не по внешнему виду, тут всё стандартно: амеровский 'марпат', кепи и автомат на длинном ремне у бедра. Но вот закатанные по локоть рукава куртки и командный голос, придавали индусу некое неуловимое сходство с его бывшими британскими угнетателями. Он ловко что-то орал на местном наречии и негры внизу как могли шустро выполняли приказы индуса. Лакшай носил тонкие усы и длинные курчавые бакенбарды. Глядя на него, ме всё время казалось, что вот сейчас заиграет колоритная музыка наш сапёр пустится в пляс, напевая что-то на своём индийском наречии.

Когда мы подошли, Лакшай отвлёкся от своего чертежа и улыбнувшись отсалютовал нам чертежом чуть приподняв его вверх:

— Намастэ, белые люди!

Я не ударил в грязь лицом перед представителем братского народа и отчеканил заученный ещё в детстве лозунг советско-индийской дружбы:

— Хинди — руси бхай, бхай!

Для незнакомых с советским фольклором, переведу: русский с индусом — братья на век. Пока я переводил, мы все втроём немного поржали, что тоже было традицией. Когда каждый день смерть буквально сидит у тебя на шее, все эти расовые предрассудки с одной стороны выпячиваются до безобразия, когда мы подтруниваем друг над другом, а с другой перестают иметь хоть какое-то значение, когда кругом постреливают. Ведь не важно что Лакшай индус и кожа у него коричневая, важно что фугасы и мины он сечёт на раз и спасает лично меня и сидящих в броневике парней от полёта в рай. А ему в свою очередь плевать, что я русский и шкура у меня облупилась от местного солнца, от чего порой я похож на варёного рака. Важно, что я вовремя просёк засаду на повороте шоссе и мы с парнями задавили засевших там бандитов огнём и закидали гранатами. И это очевидно спасло Лакшая и его сапёров от болезненной смерти на солнцепёке. Бандиты вроде Айкоуна и Джелани просто обожают ловить иностранцев вроде нас, жечь их живьём. Или к примеру выпустив кишки штык-ножом, бросать связанными прямо на дороге.

Отсмеявшись, мы отошли от грузовика в сторону, где небольшой ветерок сдувал назойливых мух и приятно освежал. Я достал пачку 'лаки', угостил сапёра и всё ещё обиженно сопевшего Серёгу. Закурили, посмотрели как негры роют яму для полосы препятствий и устанавливают грубо сколоченные секции лабиринта. Лакшай говорил по-английски с мягким булькающим акцентом, от чего я практически всё понимал как надо. Не шибко поднаторевший в иностранных языках Серёга стоял и молча слушал.

— Адвик, можешь отрядить со мной десяток самых смышлёных салаг, есть такие в стаде?

— О, их даже больше, Деннис! Некоторые даже знают несколько слов по-английски.

— Это лишнее. Балу не плохо болтает на местном, если надо он всё им пояснит. Когда закончите полигон?

— Думаю, уже завтра к 05.00 всё будет готово. Земля просохла, снаряды будут стоять по крайней мере недели две.

— Больше и не надо. Главное, удели внимание траншее в конце. Воды нет, так хоть откосы пологие сделай, ведь переломаются все.

— Хорошо, это уже есть в плане.

— Тогда бывай здоров!..

Дальше всё было по наработанной схеме. Я забрал десять негритят, которые действительно оказались смышлёными. Из них нужно будет подготовить тех, кто будет сержантами и обучит остальных обращаться с оружием. Огневой рубеж уже был готов, так что усадив негров за длинные столы из фанеры, я начал на пальцах показывать как обращаться с автоматом. Местные вояки пользовали китайские и советские 'калаши' разных модификаций. Здесь были старые АК-47(20) и более новые АК-74(21). Главное здесь помнить, что от новобранцев наши наниматели и сами местные царьки многого не ждут. Не разбегутся в первом бою и ладно. Кого подстрелят, тех сразу в утиль. Кто выживет — станет матёрым воякой, каких тут не мало. От меня и других инструкторов требуется дать азы, в самые сжатые сроки и вколотить науку убивать максимально крепко. Вот я и вколачивал с перерывом на обед и ужин. Где пантомима помогала, где лупить приходилось, увы, без звездюлей наука в салаг не входит никак. К вечеру, все десять негритят уже могли на скорость собрать и разобрать 'калаш' и пистолет Макарова(22), снарядить и разрядить полный боекомплект. За это время я выпил литров десять кофе, скурил пять пачек сигарет, но результатом был доволен. Занимавшийся с пулемётчиками Гена Ракитин тоже орал на своих подшефных. Но к вечеру его негры, так же шустро как и мои, управлялись с РПК и 'макаркой'. Первая и самая нудная часть работы была закончена. После таких нагрузок бежать обратно желания никакого не было, пришлось дожидаться пока сапёр закончит земляные работы и подбросит нас с Серёгой до базы. Уснул я в тот день тревожно, несмотря на усталость. Рука всё время непроизвольно тянулась к автомату и его нагретый металлический бок успокаивал. Не помню, как заснул в тот день, на душе было муторно и неспокойно.

... Суворов когда-то говорил, про лёгкий бой и тяжёлое учение. Старик лукавил, конечно. Война и военная служба в целом это вещи тяжкие, не многим под силу. Следующие две недели я с утра до позднего вечера учил салаг полевой тактике, работе в отделениях и повзводно. Голос сел настолько, что вне полигона мог общаться только шёпотом. Несколько раз приезжал Евгений Петрович в сопровождении свих бодигардов и низенького мужичка. Которого я окрестил 'полканом'. Представляться мне никто явно не спешил, так что прозвище вполне уместно. Гости ничего особо не спрашивали, но подолгу пялились на бегающих по полосе препятствий негров, о чём-то переговариваясь между собой. Я не особо возражал, какие могут быть развлечения в нашей глуши. А тут цирк с конями и вполне бесплатный. Так продолжалось ровно до начала последней третьей недели обучения. Негры мои заматерели, буквально летая по полосе препятствий, шустро отрабатывая взаимодействие подразделений, штурм укреплений и зданий. Кидали муляжи гранат кондиционного веса, тыкали во все стороны кольями изображавшими настоящее оружие(колья тоже весом со снаряженный 'калаш', чтобы не расслаблялись). Короче, всё по-взрослому. Конечно, здания заменяли макеты из палок, но в случае чего, мои архаровцы и настоящую глинобитную саклю штурмом возьмут, это я ручаюсь.