Месть попаданцев

Гости в чужой голове сложно осваивали статус хозяина в незнакомом мире, но путем разных натяжек и спекуляций пришли к выводу, что он кто-то вроде приграничного чиновника, который занимается разведкой и -или противодействием чужеземной разведке. Землевладельцы на беспокойных границах и коменданты крепостей либо сами этим занимались, либо держали специального человека, чтобы тот служил глазами и ушами власти. Пану Леону Вениамин напоминал еще коронного комиссара по умиротворению бунтовщиков или его помощника.

Так определившись с градом и миром, они подошли к выводу о том, что лично делать им самим. В общем-то они могли ничего не делать, мирно спя или наслаждаясь тем приятным, что есть в жизни Вениамина. Можно было рассказать друг другу о пережитом. Но профессиональные военные, конечно, знают толк в отдыхе, но не менее четко знают грань между восстановлением сил и разлагающим влиянием безделья на себя. подчиненных. Эту диалектическую грань способен понять даже совершенно не знакомый с понятием 'диалектика', но послуживший и повоевавший человек.

Оттого они и стали искать приключений, поскольку к моменту смерти не потеряли еще вкус к деятельности. Что же касается незнакомства со здешними реалиями-так и военная служба приучает к готовности ко всему. В любой момент может произойти необычное и то, чего не было час назад и дело чести, чтобы с честью же выпутаться из ситуации. Может, конечно, не повезти, но они не первые и не последние кавалеристы, которым не повезло или не повезет.

Итак, их хозяин борется вражескими лазутчиками. И им это не незнакомо. А лазутчики и прознатчики, виденные ими, разделялись на две большие группы. Те, кто этим на жизнь и всю жизнь зарабатывает, и те, кто занялся только сейчас, желая подзаработать или по принуждению. Вторых большинство. Встречались им также изменники, и за деньги, и из каких-то других соображений. Стойкие люди среди них в любом случае редкость, поэтому, чтобы лазутчики заговорили, нужно их хорошенько напугать. И не просто хорошенько, а чем сильнее, тем лучше. Тогда, пронятые до глубины души, они не только расскажут, кто их послал, и о прочем, но могут и сами на службу быть приняты поймавшей их стороной, хоть и противно с такими дело иметь.

Гости и постарались, воспользовавшись тем, что при одновременном проявлении активности особым способом, Михновский как бы отключался, и тогда от его имени говорили они. Если отключение Михновского длилось недолго, он мог этого не заметить, но если долго, то, придя в сознание, понимал, что нечто непонятное с ним было, как это вышло с ведром или в кафе. Подобное состояние при эпилепсии называется 'абсансом', но здесь сходство с эпилептическими явлениями было чисто внешним. Но, собственно, и абсанс больным и его окружением не всегда обращает на себя внимание. Так, задумался человек, а потом не сразу включился снова. И без абсансов такое происходит.

Так постепенно гости осваивали искусство управления квартировладельцем. Не стоит думать, что это было очень легким делом. Вениамин поддавался далеко не всегда, а по хитрому графику, вне этих периодов податливости хорошо срабатывали лишь внушения, что хорошо бы выпить чего-то. Гости, кстати, не очень ценили местный алкоголь, особенно вина, а вот к напиткам типа 'ситро' и 'дюшес', да и к какао с молоком относились очень благосклонно. Михновский легко шел на поводу у безбилетных пассажиров, принимая их желание за свое. Герр Верт, впрочем, еще уважал пиво 'Карамельное' , а пан Леон с трудом терпел любое пиво .Но тут был виноват скорее он сам, чем напиток, поскольку на заре его туманной юности вышел казус, когда оголодавшие кавалеристы из его хоругви ворвались в деревню в Инфлянтах и там нахлебались еще не дозревшего пива. Несколько дней всем было кюхельбекерно и тошно, а шляхтич Леон герба Тромбы на всю жизнь заработал отвращение к пенному напитку. В гостях он еще был с трудом способен одолеть кружку из уважения к хозяевам, но самостоятельно его заказать и пить-лучше тогда воды из лужи! В голове же Михновского пришлось договариваться с Вертом, когда тот будет склонять квартирохозяина к пивной эскападе, а когда нет, а когда наступало время Иоганна и 'Карамельного', Леон освоил некое состояние, позволявшее ему не страдать от мерзкого вкуса напитка, а потом от Иоганнова пения козлетоном. Де Верт петь не умел, но любил, особенно под пиво, оттого Леон отключался. Когда же Волк-Леонович желал 'Крем-соды', который Верта совершено не воспламенял, наступала его очередь уходить в себя, пока пан Леон наслаждается.

Словом, все было достаточно интересно и увлекательно, но оба гостя ловили себя на мысли, что 'хозяину квартиры' угрожает некая опасность, пока только интуитивно ощущаемая обоими. Они поделились ощущениями и удивились их совпадению. Но оба они покинули мир в изрядном возрасте: Верт с 60 с небольшим, а пан Леон в 55. Чтобы дожить до таких лет, повоевав не на одной войне, требовалось многое, в том числе и чувство опасности и способность предвидеть ожидавшее их. Разумеется, человек предполагает, а бог располагает, поэтому Верт бывал разбит и в плену, а пан Леон закончил свою жизнь под Пилявцами, ибо не смог предвидеть паническое ночное бегство всего войска и то, что хорунжий из соседнего шатра заденет его копьем, очередной раз оправдав прозвище: 'Казимеж leworęczny — обе лапы левые'. Но, если быть совсем честным, то, как ни старайся, а всего не предусмотришь. Поэтому следует делать задуманное и уповать на то, что этому ничто не помешает.

Еще обсудив свои предчувствия, обитатели пришли к выводу, что опасность грозит со стороны начальства. Здешняя жизнь и нюансы работы Вениамина им не были знакомы и понятны, но оба были командирами, хотя и разного ранга, воевали в очень непростых войнах и об интригах знали не из постановок античных трагедий на сцене. Особенно о судьбе Валленштейна. Начальник Вениамина им сразу же не понравился. Верт, как более религиозный, определил Боряина как аналог Понтия Пилата, а пан Леон: 'за грош в божьем храме ... испортит воздух'. Автор должен сказать, что обоих явно занесло, прямо аж даже до абсурда. Ну просто вообразите себе еврея, который за грош пойдет в костел портить воздух! Или параллель между прокуратором Иудеи и представителем ее населении!

Но вектор угрозы был определен правильно. Они также правильно определили, что предлога утопить Вениамина у Боряина сейчас нет, но новый 'Пилат-осквернитель воздуха' радостно ухватится за подходящий. Из чего они вывели то, что пока Вениамин должен быть хорошим и даже образцовым подчиненным, для чего они тоже приложат усилия, а когда Пилат-Боряин начнет продавать Михновского оптом и в розницу, тогда тоже помочь. Что конкретно они смогут сделать-время покажет. Игра на опережение была невозможна из-за специфики работы Вениамина. Значит, действовать придется от обороны, реагируя на действия противника. Им, как кавалеристам, такая тактика, присущая больше пехоте, не нравилась, но...В молодости пана Леона был эпизод, когда так и пришлось воевать. Татарский отряд окружил их и почти двенадцать миль пришлось идти, отражая частые наскоки татар ружейным огнем. Но дотащились до речки Каменки, а на том берегу был виден польский лагерь. Татары поняли, что добычу надо искать в другом месте, и отстали. Так обоз и дотащили. А не выдержали бы этого марша, побежали, думая лишь о спасении, быть им бы побитым или тащиться в Крым как добыче.

Так вот и тут следовало не трусить, а следовать своим путем, отгоняя помехи от него.

Итого составился третий триумвират: Иоганн фон Верт, пан Леон Волк-Леонович и Вениамин Михновский. Всего за несколько лет о подобном были сказаны слова:'Гомер, Мильтон и Паниковский! Теплая компания!'

Третий член триумвирата о своем членстве не догадывался, но ведь и роль Лепида тоже была меньшей, чем Октавиана.

Первой жертвой союза пал Зюзя Маркович Трахтенбергер, обеспечивая высокую эффективность Михновскому как следователю. Все три члена триумвирата поняли, что Зюзя Маркович — человек неустойчивый и склонный к паникерству. В помянутой эпопее с маршем к реке Каменке, он явно бы не смог твердо идти и отбиваться, а побежал бы, спасая себя и роняя все, что мешало ему бежать. Конечно, если бы кто-то тогда взял его на службу и с оружием в строй поставил. Зюзя Маркович не выдержал сначала издевательского сомнения в том, что он сын своего отца, ибо если сын богатого лесопромышленника устроил в своем оперативном секторе бардак такого масштаба, что любой предприниматель, имея подобный хаос в делах разорится сразу же, не дотянув до богатства, то в кого он пошел? Это сказал Вениамин до отключения, потом на огорошенного техника-интенданта обрушился Верт на немецком языке (Зюзя Маркович большую часть его выражений понял, а те, где были незнакомые слова-догадался, на что там намекали). Затем пан Леон излил на него ведро антисемитских высказываний-антисемитские выражения на польском из уст следователя -еврея его почти что добили. Завершающим ударом стала машинописная копия показаний одного вышестоящего товарища, прямо обвинявшая Зюзю Марковича в заговоре.

'Тем не менее Трахтенбергером было принято отремонтированных 76мм выстрелов свыше 500 тысяч штук, явно вредительских, из них 30-40 процентов негодных к боевому использованию. Одновременно Трахтенбергер эти вредительски отремонтированные выстрелы принял и направил в мобилизационный запас склада и части КВО.'

'-Непосредственным исполнителем диверсионного акта был воентехник Трахтенберг, который по моим указаниям в мастерскую должен был завести большие запасы пороха, как необходимого для сборки артвыстрелов и поджечь путем ...

Наличие 2-3 дневного запаса пороха и такого же количества годной продукции было вполне достаточно для того, чтобы поднять мастерские на воздух. Хранящие же запасы готовой продукции при пожаре должны были взорваться и

путем детонации взорвать остальные близлежащие хранилища с боеприпасами.

Уничтожение хранилищ мыслилось также путем самовозгорания порохов. Для этого, в непосредственной близости от хранилищ с огнеприпасами было сложено до 7 вагонов пороха, который под влиянием атмосферных явлений постепенно разлагался, должен был самовозгораться и вызвать взрыв и пожар.'

Плотину прорвало, и показания полились бурным потоком через ее край. Всего Зюзя Маркович дал показания на 15 человек заговорщиков, в том числе на трех своих подчиненных ,которых он вовлек в заговор, не ставя их в известность о его существовании, а сведя вопрос к тому, что он им поможет улучшить их материальное положение, а они взамен будут делать то, что он велит.

'— Немченко, Мирного и Бондаренко я вовлек в военно-фашистский заговор в 1936 году при следующих обстоятельствах:

Учитывая, что все завербованные мною крайне нуждались, так как были вольнонаемными и получали низкую зарплату, воспользовавшись этими обстоятельством, я в беседе с каждым из них говорил, что могу с целью повышения их зарплаты военизовать и перевести в кадр, а Бондаренко из ст. рабочего перевести на должность надзирателя, взяв их под свою зависимость

Я поставил перед ними условие — выполнять безоговорочно все мои задания, на что последовало их согласие.

Спустя короткого времени я свое согласие выполнил.

Вопрос.:

-Вы посвятили Немченко, Мирного и Бондаренко о наличии заговорщической организации на складе?

Ответ.:

-Нет, об этом я им ничего не говорил, так как не находил нужным.'

Забегая вперед, нужно сказать, что это бы трех завербованных втихую бы не спасло, если бы на них обратили внимание. А так

Мармач не туда подшил сообщение о их роли, и отправилось оно в архив вместе с делом. Трое заведующих хранилищ остались в неведении об этих показаниях, и, когда через 30 лет их допрашивали по вопросу о реабилитации Трахтенбергера, то говорили о нем только хорошее. Еще бы!

Еще надо сказать, что позднее Трахтенбергер понял, что наговорил слишком много, и сначала аккуратно, а потом не очень, стал отрицать свое участие в заговоре. На его беду, он так заговорил, когда его привели на очную ставку с другим арестантом не по своему делу. А его дело уже было закончено и ждало Военной коллегии Верховного Суда. На самом же заседании Коллегии Зюзя Маркович свою вину признал, попросил сохранить ему жизнь и не дождался этого.

Подписанные и подшитые протоколы с признанием украсили его дело, а машинистка Розочка сейчас стучала по клавишам 'Ундервуда', перепечатывая рукописные протоколы для начальства и для подшивки в другие дела. Сейчас по складу было только три дела по участию в заговоре. Начальника мастерской 'М'Белова и его подчиненных обрабатывали на предмет шпионажа на поляков. Им в дела данные об участии в военно— троцкистском заговоре не требовалось. Если же потом понадобится, то перепечатывать машинописный текст легче. Михновский же настоящей опасности для себя не замечал, а беспокоился из -за странных моментов в своем поведении, которые принесли собой попаданцы в него. Это было менее опасно, чем обвинение в заговоре, но кто знает, к чему могут привести еще два духа других людей в одной голове и душе? Пусть даже за два месяца с ним ничего страшного не случится, но что потом? Никто не мог сказать, что выйдет из этого, ибо предмет был больно темен, как и положено голове. Как писалось в одном документе: 'все были уверены в том, что прорыв газов будет невелик и серьезно не повлияет, но никто не берется утверждать, что это так будет".

Пояснение для читателей:

Два месяца отводилось на следственные действия, но возможно было продление этого срока по неким обстоятельствам.

Чаще всего начальники сроки продляли, хоть и скрипели про недостаточно активную работу, а могли и написать, что 'следователь такой-то не позаботился о продлении срока следствия, отчего подследственный пребывает под арестом незаконно'. Тот самый 'Сашка -сорванец' так вот и влетел за проваленное дело студента-шпиона, и это именно было вписано в заключение по делу, наряду с 'оперативно безграмотно' заданными вопросами и прочими проляпсусами. Так он и очутился в Среднереченске вместо областного центра, чтобы исправлялся. Вообще Среднереченск отличался от областного города только статусом, все остальное было совсем не хуже. По крайней мере супруга и дети не жаловались, а вот сам Александр тосковал по большим карьерным перспективам в областном городе, если порыться в его мыслях и вычленить из них главное. То бишь страдал по чему -то эфемерному, которое даже в области может не сбыться.

____________________

Наступил вечер, который Михновский провел очень удачно, соблазнив ранее незнакомую девушку и в первый же день романа. Кто-то, полный скептицизма, мог бы сказать, что новая знакомая героя, явно из тех самых, которые...ну, эти, дамы с камелиями. И крупно ошибившись. Оксана к дамам с камелиями не принадлежала, просто неаккуратно приложилась у 'Спотыкачу', и от вишневой настойки ее развезло, в результате и оказалась в постели с бравым сержантом госбезопасности. Правда, Ксения об этом не догадывалась, потому что при знакомстве Вениамин про себя сказал нечто завуалированное, и она это поняла, что кавалер работает кем-то вроде геологоразведчика, или что-то другое ищет глубоко под землей. Так что эвфемизм 'Контора Глубокого Бурения' явно родился не в столицах и куда раньше, чем принято думать.