1+. Камень на дне (shade)

— Ну-ну. Передумаешь — скажи. Я шейд, но не садист.

Анжи не стала спрашивать о значении последнего слова, и Рышар хмыкнул — про себя, конечно. Выражать свои чувства как лайт, "на эфир", он разучился. С тех самых пор, как стал тем, кем стал.

— Позволь... те, я поведу сама.

"Думает, так станет легче?" Вновь хмыкнув, Рышар прекратил сосредоточение и стал грузом. Но бескрыльник даже не дрогнул: Анжи перехватила полётную статику с изумительной лёгкостью. Рышар так не смог бы. И не только из-за растренированности навыков кинезиса.

Это тоже наводило на размышления.

Сквозь полузеркало обтекателя был виден весь город: трёхмерный, игнорирующий силу тяжести, с прекрасной и чуждой архитектурой новейшего времени. Однако, в отличие от совсем уж глубоко модернистских городов, он стоял на земле, хотя и не давил на неё, и не мог изменить своего географического положения, то бишь перелететь на новое место. А в пригородах его даже имелись дома, построенные под старину. Одним из заповедников для таких реликтов и был район Прудов. Анжи опустила бескрыльник возле довольно унылой сборной конструкции на сваях, попав точно в ячейку для самолёта. Щёлкнули крепления.

— Чего ради ты ютишься в такой... здесь?

— Каждый живёт, где хочет, — натянуто и туманно сообщила Анжи.

Внутри её коттедж являл чудо аскетизма. Однажды, в "прошлой жизни", Рышар был в гостях у одной свободной художницы; то жилище напоминало гнездо сумасшедшей сороки, в кратчайшие сроки зарождая в здоровом человеке ростки клаустрофобии. Мебель, тряпки, картины, бумажные книги, альбомы и журналы, полдюжины разных коллекций, включая раскиданные всюду DR-диски и ГИКи. Плюс ещё какие-то многообразные ползучие цветы, вносящие свою ноту в митинг запахов. Так вот, жильё Анжи было инверсным вариантом той модульной квартиры. Обширное, с санитарным блоком и кухней, отгороженными не стенами, а подвижными ширмами, оно было на остальном пространстве почти пустым — если не считать со вкусом подобранного и размещённого инфоцентра да надувного матраса, скромно расположившегося в уголке.

— Так-так. У тебя в хозяйстве найдётся второй матрасик? Или мне придётся заночевать на этом замечательном ситриллевом полу?

— Эту проблему можно решить ближе к вечеру.

Ответ Анжи был нарочито ровен, однако до Рышара докатилась волна эмоций, прямо-таки кричавших: девочка не так деловито-спокойна, как показывает. Вернее, хочет показать. В мире сенсов нелегко утаить свои чувства от ближних, почти невозможно. Иначе шейды не находили бы последнего прибежища в зелье забвения.

Рышар бросил на Анжи косой взгляд. И обнаружил, что в гляделки они играют дуэтом. Его случайная знакомая смотрела на чужого человека рядом и тоже задавалась мыслью: а что дальше?

— Может, хоть накормишь блудного шейда? — спросил Рышар после довольно ощутимой паузы. И ощутил облегчение хозяйки как эхо своего собственного.

— Конечно. Пойдём.

Пока Рышар, устроившись за кухонным столом, основательно и неторопливо завтракал (Анжи вежества ради тоже чего-то поклевала), за столом царило молчание и настроение чуткой умиротворённости. Внезапность встречи сгладилась, опала, уравновесилась; со стороны пара людей среди блистающей стерильной белизной кухни могла показаться парой друзей или супругов... если не прощупать эфир и не уловить непрерывных усилий Анжи. Лайт упорно боролась с собой. Шейд — вернее, близость его сенса — рождала в ней почти физические муки. Дурнота, тихий тоскливый страх, муть депрессии... знакомый набор.

Но вот брезгливости Рышар по-прежнему не ощущал. Отчего в нём самом крепла некая благодарность, даже радость своего рода. Пополам с горечью.

— Ладно, — сказал он, отставляя допитый стакан сока. — Ближе к делу. Ты не хочешь ли, случаем, узнать, как я дошёл до жизни такой?

Девушка помотала головой. Да, девушка, не девочка. Эпоха постанкавера не способствовала психологическому взрослению, но Анжи могла претендовать на самостоятельность не только по годам. И Рышар незаметно для себя перевёл её из разряда юных в молодые-но-уже-взрослые.

— Не хочешь? А почему, интересно знать?

Анжи смутилась. Снова, как на шоссе. Вскинула голову, тряхнула рыжей чёлкой, посмотрела в упор. Глаза у неё оказались карие.

— Я искала не любого шейда.

— А. Вот как. Сеть?

— Да.

Рышар поморщился.

Мир слишком, слишком прозрачен. При желании и умении (даже не сильно выраженном желании и незначительном умении) кто угодно может узнать о ком угодно почти что угодно. Люди оставляют следы в эфире. Люди оставляют следы в Сети. И ни от первого, ни от второго отделаться практически невозможно.

Вернее сказать, можно отделаться либо от первого, либо от второго. Если не уходить в совсем уж глухое отшельничество, как древние даже для древних пустынники-аскеты. Но Рышар, не будучи аскетом и будучи шейдом, сидел в Сети раза в три дольше среднестатистического лайта — и оставлял в ней пропорционально большее количество следов.

Не диво, что Анжи обращалась к нему на "вы" и с не менее диковатым "пожалуйста". Она знала, чем его цеплять. И, возможно, могла бы даже цитировать на память любимые книги Рышара. Те, из забытых архивов.

Но чего ради? Нормальная девушка, лайт...

Нормальная? Ой ли?

Рышар еле уловимо вздрогнул и обнаружил, что уже с минуту неподвижно и без единого слова пялится на грудь Анжи — причём даже без особых задних мыслей, как на картинку в глубине дисплея, скажем — а девушку тем временем колотит от избытка адреналина.

Вон как пальчики трясутся. И губы — скоро тарантеллу запляшут.

— Не дрожи, — рубанул он. — Не наброшусь.

Сказал — и немедленно обозлился. Какое ему дело до переживаний... этой вот? Не в меру любопытной охотницы на шейдов? Несчастной идеалистки, вознамерившейся влезть со своими дурацкими аргументами туда, где правят бал тупые, от приматов унаследованные инстинкты?

Чёрт. Ну нельзя же так. Нельзя!

Не пытайся быть темнее, чем ты есть, шейд. Терпи. Боль — полезная штука, хоть большинство лайтов с этим и не согласятся. Не надо обманывать свою боль.

То бишь пытаться обмануть. Без надежды на успех.

— И-и... извини...

Вскочив, Анжи убежала в комнату. Рышар горько усмехнулся. Вот вам и инстинкты. Те самые, обезьяньи. Сенс есть сенс: как ни замыкайся, от чужих эмоций по-настоящему надёжно защищает лишь расстояние. Бедная Анжи. Что бы она там себе ни воображала, общение с шейдом наверняка оказалось для неё испытанием более тяжким, чем ожидалось.

Может, хватит с неё? Завершить этот дурацкий "урок", смотаться за продуктами, как он собирался с самого начала, да и вернуться в лес?

Рышар встал из-за стола. Покосился на дверь в комнату, перевёл взгляд на окно. Повинуясь импульсу воли, рама почти бесшумно повернулась на петлях. Рышар перекинул через подоконник одну ногу, другую, скользнул вниз, к воде пруда: тёмной, даже на вид холодной, с покоящимися на дне слоями ила и многочисленными стадами рыб в неподвижной глубине. На месте Анжи иной был бы доволен возможностью добывать свежатину стопроцентной натуральности, просто сидя у окна с удочкой в руках. Рыба — не зверьё, её боль и страх бьют в сенс очень слабо... Пятки Рышара замерли в воздухе, не достав до водного зеркала совсем чуть-чуть, а затем вместе со всеми остальными частями тела воспарили к небу. Левитировать было легко: принятое решение не давило к земле, к воде то есть, не вынуждало выдавливать из себя упорство и счищать мох с изрядно подзабытой и потускневшей радости полёта.

Позади-внизу зафиксировалось и начало быстро усиливаться знакомое уже ощущение. Не аура абстрактного лайта, а сгусток знакомых чувств. Анжи, упрямая девчонка, так и полыхающая странным возбуждением. Не будь она лайтом, Рышар сказал бы, что это страх.

— Погоди! Не улетай!

И — посылом — вполне искренняя мольба. Такая, какой не пренебрегают, ибо это значило бы лишний раз огорчить и Анжи, и себя самого.

"Когда меня в последний раз искренне просили задержаться? Не вдруг вспомнишь... давно.

До превращения, это уж точно".

Рышар развернулся, зависая под углом. Анжи с налёта чуть не влипла в него. Остановилась, будь дело на тверди, всего в шаге. И в первую секунду не проявила желания отдалиться... да и во вторую — тоже.

— Ну, я больше не улетаю. Что дальше?

— Вернись. Пожалуйста.

— Святые небеса, Анжи, да зачем я тебе нужен?! Чего ради?

— Извини, — торопилась она, не слушая, — я больше не стану... так, как тогда. Я просто... я привыкну снова, обещаю. Это просто...

"Снова?!"

Догадка была столь яркой и простой, что Рышар не удержал её в себе, выплеснул в эфир. Анжи осеклась и сглотнула, зажимая сенс в потоке хлынувшей извне щемящей нежности. И не сразу поняла, что Рышар, взяв её за руку — за руку! взяв!! — увлекает её вниз, к дому на сваях.

О чудо: прикосновение шейда, близкая тень его сенса почему-то уже не были неприятны ей. Боль осталась... но отказаться от этой боли было бы тяжелее, чем от иного удовольствия.

2

Свою историю Анжи рассказывала в основном вслух. И догадки Рышара практически полностью подтвердились.

Существует некоторый процент (и не такой уж низкий, кстати) лайтов, которые не столь антагонистичны большинству себе подобных, как шейды, но всё-таки хуже среднего вписываются в счастливое общество постанкавера. Причины тому могут быть самые разные. Отец Анжи, например, имел доброкачественный генетический дефект, из-за которого физиология его мозга несколько отличалась от "нормы". Что по нынешним временам куда неприятнее, чем рост в метр без кепки или лицо, густо усеянное волосатыми бородавками. Тем не менее он нашёл женщину, готовую притерпеться к последствиям его дефекта и ставшую со временем матерью Анжи. Женщину, чьи странности были обусловлены воспитанием и культурой; женщину, которая была, возможно, одной из последних "истинных" в мельчающей и опошляющейся группке архаистов ортодоксального толка.

Минус на минус иногда равно семье.

Впрочем, вполне естественно, что получившаяся семья предпочла вариться в собственной кастрюле, подавшись в освоители Астероидов, Внешних Спутников и Колец. Где-где, а на сырьевой периферии системы одиночество было не столько вызовом обществу, сколько одним из условий жизни. И — никаких лишних сенсов поблизости.

...Космос. Тишина. Пустота: опасная и вместе с тем привычная. Смешанные образы отца с матерью, вполне естественные — за неимением точек отсчёта и шаблонов для сравнения. Долгие часы за клавиатурой инфоцентра: игры, обучение, общение со сверстниками (не в реальном времени, а письмами, реже — в телеконференциях и совсем уж редко — лицом к лицу). Газовые гиганты, планетоиды, астероиды; работа в помощь родителям. Детей пространства быстро приставляют к делу — и они набирают опыт пси-контроля на порядок быстрее детей планеты. Массы, момент инерции, конфигурации полей тяготения, относительные скорости... всё это Анжи привыкла перерасчитывать мгновенно и изменять почти инстинктивно, лишь изредка сверяясь с программами баллистики. И с точностью прямо-таки поразительной. Иначе было нельзя: космос не любит неаккуратности в людях, оперирующих порой тысячами тонн массы через редукторы кинестатики с числом Бенна от десяти до нескольких сотен.

Однако вторая компонента сенса Анжи, телепатическая, в отсутствие регулярной практики развивалась слабо, с отставанием. Сдерживать и направлять поток эмоций, играть на нюансах и оттенках посыла, замыкать приём и передачу — все эти навыки преподавала ей иная среда. Не слишком дружественная.

...Планета. Шум. Многолюдье: безопасное и вместе с тем малоприятное. В гостях у родни матери, куда Анжи отправляли не реже раза в год на два-три месяца, девочка (позже — девушка) чувствовала себя этакой реликтовой зверушкой. Сообразительной и тупой одновременно. Она вытворяла на своём самолёте такое, что без труда могла бы войти в тройку призёров на зональных соревнованиях. Она была чуть ли не вундеркиндом по математике, геометрии, физике и, конечно, истории; работала с инфоцентром не хуже ребят, старше её на три-четыре года... И вместе с тем она была, по общему мнению, неотёсанной, прямолинейной до грубости, почти совершенно не способной поддерживать цивилизованный обмен посылами на культурные темы. Она — страшно подумать! — почти не интересовалась современной музыкой и сим-играми, не любила разрешённых слабоалкогольных дри-и, скучала во время коллективных просмотров "Тумана вод" и "Кальбона". И была уж вовсе безнадёжна во всём, что касается искусства тонкого флирта. Несколько на иной лад, но Анжи унаследовала от матери её беду. Она не вписывалась. Не походила на молодняк среднестатистических лайтов, и взаимное давление сенсов выталкивало её из их однородного круга. Выталкивало обратно в космос, к родителям и работе.

Анжи радовалась этим возвращениям.

А потом пришла настоящая беда.

...Как и почему случилось ЭТО, так и осталось неизвестным. В пространстве несчастные случаи, как и в безопасной колыбели планеты, не так уж часты. Но они случаются. И если в густом человеческом супе родного мира вокруг мгновенно найдутся десятки добровольных помощников, то в пустоте межпланетного вакуума спасение нередко запаздывает... Когда Анжи вернулась на семейную станцию родителей в Синем Кольце после очередной ежегодной отлучки, мамы уже не было в живых. А отец оказался раздавлен горем и виной — кто знает, насколько реальной, а насколько воображаемой? Важно лишь то, что этот груз оказался достаточно силён, чтобы вывернуть его душу наизнанку и превратить в шейда.

Две, целых две недели Анжи билась рыбой об лёд, стараясь, стараясь и стараясь снова. Тщётно. Шейд, которым стал её папа, не желал снова засиять привычным внутренним теплом. Он любил дочь по-прежнему, даже больше — ведь у него не осталось больше никого. Только вот он уже не мог видеть дочь без того, чтобы не вспомнить жену... и шейд в такие моменты становился темнее, мучая его, мучая Анжи — и оба они ничего не могли с этим поделать. Надлом души не из тех вещей, что можно склеить без шва за пару дней. Или пару недель.

Поэтому, дойдя до предела, отец Анжи принял зелье.

Впоследствии, роясь в статистике, она выяснила, что он протянул ещё сравнительно долго. Большая часть шейдов избавляет себя от мучений в куда меньшие сроки.

Что было дальше, Анжи запомнила плохо. И нисколько не старалась вспомнить. Чудесная химия голубых пилюль, алкоголь и самовнушение заткали прореху на памяти шёлковой вуалью частичной амнезии. Пожалуй, Анжи была близка к тому, чтобы повторить участь отца. Однако шейдом она всё же не стала и не пожелала лишить себя памяти и личности при помощи порции зелья. Что стало с чужаком, занявшим тело её папы, она не знала. Это было ей безразлично. Верхняя граница амнезийной вуали, лёгшей на её ум, пришлась на позапрошлую годовщину анкавера, когда Анжи уже покинула космос, чтобы обосноваться на планете.

Как ей хотелось думать — навсегда.

Что ж, думал Рышар, слушая почти всегда ровный, почти совсем не сбивающийся голос Анжи, что ж... многое теперь ясно. Конечно, трагедия вынудила её искать новое место в жизни. Конечно, трагедия отнюдь не способствовала её единению с беззаботным обществом лайтов. Можно даже не спрашивать, где живёт её родня по матери: наверняка Анжи оставила этот кусок прошлого в другом полушарии и если даже видится с роднёй, то редко и исключительно по Сети.