За последним порогом. Паутина 2

— Лучше не упоминай об этом, — содрогнулась Драгана. — Даже думать об этом не могу. Да и слишком уж это опасно. Больше не собираюсь экспериментировать с сатуратами, одного раза хватило.

— Наверное, ты права, лучше уж естественным образом восстановиться, — согласился я. — Скажи, а ты вообще Кису помнишь?

— Как я могу её не помнить? — она посмотрела на меня с удивлением. — Я головой вроде не повредилась.

— А вот Генрих Менски ни про какую Мариэтту Кису не знает и считает, что у Приказа духовных дел уже несколько лет нет начальника, и руководит им исполняющий обязанности чиновник.

Драгана надолго задумалась, что-то прикидывая про себя.

— Интересный эффект, — наконец сказала она, — хотя вполне возможный. Даже ожидаемый. Понимаешь, Киса ведь была из тех, кто заметно влиял на мир, и мир не может не заметить её исчезновения. Представь себе озеро, в котором внезапно исчезает остров. Естественно, вода во всём озере начинает волноваться и нескоро успокаивается. Вот примерно то же самое сейчас и происходит в поле вероятностей — лес вероятности меняется.

— Аналогия понятна, — кивнул я, — но процесс мне не совсем ясен.

— Ты же знаешь, что такое лес вероятностей? Это множество всех возможных ветвей развития мира, из которого суммарной волей всех сущностей выбирается только одна ветвь. Остальные исчезают.

— Я это знаю, — согласился я.

— Так вот, это описание не совсем точное. Обычно опускается один малозначительный момент. Он действительно незначительный, но не в нашем случае. Дело в том, что остальные ветви не исчезают, они всего лишь становятся призрачными. Они не могут исчезнуть совсем, потому что они тоже произошли. Мир на самом деле не развивается линейно, как мы обычно себе это представляем — каждое мгновение он существует в бесчисленных вариациях, мы просто видим наиболее вероятную ветвь. Ту, которая выбрана нашей объединённой волей.

— Концепция, конечно, интересная, — несколько озадаченно заметил я. — Но как она связана с нашей жизнью? Например, как она соотносится со странностями Менски?

— Очень просто соотносится, — пожала плечами Драгана. — Ты и сам легко бы догадался, если бы взял на себя труд подумать. Из-за того, что поле вероятности пошло волнами, происходит интерференция, и ранее отмершие ветви временно наливаются силой. Тот Менски, который не помнит Кису — это Менски другой ветви мира. Той, в которой Кисы никогда не было, или она умерла в детстве, или не поступила в Академиум, или ещё что-нибудь.

— Звучит довольно пугающе, — откровенно признался я. — И как мы с тем Менски сочетаемся? Мы-то Кису помним.

— Мы как острова на этом озере, о которые разбиваются волны, — объяснила она. — Для того чтобы воздействовать на обладающих сильной волей, или на тех, кто очень хорошо Кису знал, нужно гораздо больше энергии. А раз мы её помним, то значит, энергии не хватает, чтобы окончательно перейти на другую ветвь. Получается, что мы что-то вроде якорей, фиксирующих нашу реальность. Через некоторое время волны затухнут, и Менски снова вспомнит Кису. Он её обязательно вспомнит, потому что именно такие, как мы, не дадут выбрать другую ветвь, и это опять будет наш старый Менски.

— То есть наш мир настолько нестабильный?

— По-моему, слово «нестабильный» здесь плохо подходит, — сморщила нос Драгана. — Мне больше по душе слово «нелинейный». Но по сути да, небольшие волны вероятности — это нормальное явление. Ты замечал когда-нибудь, что помнишь вещи, которые на самом деле не происходили? Или не помнишь что-то, что вроде бы никак не мог забыть? Что-то из этого, конечно, просто шутки памяти, но что-то — как раз маленькие волны вероятности от каких-то событий.

— Слушай, так это что получается? — меня захватила внезапно пришедшая в голову мысль. — Выходит, можно изменить прошлое?

— Ну, если уж придерживаться точных формулировок, то не изменить, а выбрать другое прошлое из тех, что произошли, но стали призрачными. Поскольку прошлых практически бесконечное множество, то всегда можно выбрать нужное. Если твоя воля достаточно сильна. Но на что-то серьёзное её, конечно, не хватит, ведь нужно перебороть волю всех прочих участников. Такой фокус могут проделать разве что Сияние или Сила. Хотя некоторые верят, что где-то существуют области неструктурированного Хаоса, нетронутого волей — вот там можно творить что угодно, меняя настоящее и прошлое. Ну я тебе уже говорила, что не особенно в это верю.

— Звучит просто поразительно, — признался я. — Но мне очень не нравится тот момент, что каждое мгновение бесчисленное множество Кеннеров исчезает, оставляя лишь одного. Ведь я теперешний в следующее мгновение могу так же исчезнуть.

— Что за глупости, Кен, — пренебрежительно фыркнула Драгана. — Никто никуда не исчезает. Есть только один Кеннер — тот же самый во всём бесчисленном множестве ветвей. Точно так же, как во всех ветвях существует один и тот же мир. Вот, к примеру — ты же знаешь, как устроен атом? Электрон вращается вокруг ядра, но хоть электрон и точечная частица, он при этом размазан по всей электронной оболочке. Мы не можем сказать, где он конкретно находится — он везде. Но во всех точках это одна и та же частица. Кеннер, который сейчас меня спокойно слушает, и Кеннер, который в это мгновенье отбирает у меня эту грушу и съедает её сам — это всё один и тот же ты.

— Тот Кеннер просто невозможен в любом из миров, — решительно отказался я. — Я никогда не стану отбирать еду у женщины. Разве что заберу её вместе с женщиной. Ладно, я ещё подумаю, над твоим рассказом, сразу он как-то не очень умещается в голове. Но главное я уловил — наш Генрих скоро выздоровеет, и всё вспомнит.

— Ну если не вдаваться в излишние сложности и сказать проще, то да, он выздоровеет, — засмеялась Драгана.

Она немного развеселилась, и сразу стала выглядеть как-то получше.

— Знаешь, Гана, если вернуться в наш обыденный мир, то меня всё больше беспокоит один вопрос, — я решил воспользоваться случаем, и прояснить всё, что можно. — А именно предстоящая стычка с Греками.

— И что же именно тебя беспокоит? — с отчётливой ноткой иронии поинтересовалась Драгана.

— Я опасаюсь того, что князь втянет меня в кровную вражду с группировкой Грека, из которой я сам не смогу выпутаться, — откровенно объяснил я. — И мне придётся прятаться за князя, и получится, что я стану зависеть от защиты князя, и в целом потеряю самостоятельность. Это, конечно, наихудший возможный сценарий, но... В общем, ты поняла.

— Я поняла, — мягко сказала Драгана. — Кеннер, извини меня за прямоту, но ты ошибаешься, считая, что Вселенная вращается вокруг тебя. А ещё ты ошибаешься, думая, что Яромир станет так грубо тебя подставлять. Он вообще так безобразно не поступает. А в данном конкретном случае твоё участие по большому счёту не является значимым. Это предложение князя было именно знаком расположения. Я передала ему, что ты не проявил заметного желания — он просто пожал плечами и вычеркнул тебя из своих планов, вот и всё.

— Ты меня успокоила, конечно, — озадачился я, — но я уже начинаю думать, не прогадал ли.

— Да в общем-то, дверь для тебя совсем не закрыта, — хмыкнула она. — Ты можешь участвовать, если захочешь — Яромир закроет глаза на любые твои действия. Ну... почти на любые, но то, что ему не понравится, ты и сам вряд ли станешь делать. Просто ты из ключевой фигуры стал посторонним, который при желании тоже может подключиться.

— А что вообще с Греками происходит?

— Пока ничего, но желающие уже толкаются локтями. Самые смелые обратились в Дворянский совет с разными претензиями к Грекам и их союзникам. Греки стали изгоями, но пока что никто не решается на что-то серьёзное — Остромира побаиваются, он может так ответить, что мало не покажется.

— И как эта ситуация будет развиваться? — заинтересовался я.

— Да очень просто. Все заинтересованные лица конфиденциально поставлены в известность, что если Остромира Грека не станет, обстоятельства его смерти расследоваться не будут.

— Остромир ведь может уехать, — удивился я. — В тот же Владимир, например. Не могу поверить, что он не знает о том, что на него открылась охота.

— Знает, конечно, но в том-то и дело, что он не может уехать, — усмехнулась Драгана. — Это будет признанием своего предательства и подтверждением всех обвинений. Греков тут же объявят вне закона, лишат дворянства и конфискуют имущество. Яромир будет просто счастлив получить такой повод, чтобы искоренить их навсегда, и Остромир это понимает. А вот оставшись он умрёт, но семейство выживет и когда-нибудь, возможно, поднимется вновь.

— То есть рано или поздно Остромир умрёт, и группировку Греков начнут рвать со всех сторон, — сделал вывод я. — Без Остромира и Кисы они серьёзного сопротивления оказать не смогут.

— Так ты присоединишься? — вопросительно посмотрела на меня Драгана.

— Заманчиво, но роль падальщика мне плохо подходит, — покачал я головой.

— Напрасно ты так, Кен, — вздохнула она. — Чисто по-человечески это вызывает уважение, но для главы семьи такое чистоплюйство недопустимо. Нужно думать не о своих принципах, а о семье.

— На самом деле я не такой уж принципиальный, — пожал плечами я, — и ради семьи на многое могу пойти. Но наша семья — в первую очередь Владеющие, и только потом уже дворяне. Ну вот такие у нас приоритеты. И я совершенно ясно чувствую, что если мы поведём себя как стервятники, то для нас это очень затруднит возвышение. Если даже не закроет совсем.

Драгана ушла в себя, что-то обдумывая.

— А ведь ты прав, пожалуй, — наконец пробудилась она. — Из-за того, что ты ещё студент, я тебя как-то и не воспринимаю как Владеющего, а вот ты очень правильно делаешь, что об этом уже сейчас задумываешься. Тебе действительно не стоит влезать в эту навозную кучу. Для тебя такие поступки нехарактерны, и бесследно это не пройдёт. Но жаль, конечно — приобрести ты мог изрядно, Яромир тебе очень многое простил бы.

— Много не откусишь, зато и не подавишься, — философски заметил я. — Чего тут жалеть.

Для меня происходящее с Греками оказалось интересным и изрядно пугающим уроком политики. Вот была — ну точнее, пока что ещё есть, — мощная дворянская группировка, которая успешно оппонировала князю и вообще серьёзно влияла на политику княжества. Но стоило им зарваться и стать реальной угрозой, как князь просто раздавил их одним движением пальца. И особо отметим, что для общества он при этом остался в стороне и совершенно ни при чём. Ему ведь даже не понадобилось ничего делать — по сути, он всего лишь дал понять, что больше не защищает Греков. Лично меня просто потрясла эта небрежная лёгкость, с которой князь уничтожил такого серьёзного противника. Это урок, который ни в коем случае не стоит забывать, если я не хочу оказаться на месте Остромира Грека.

* * *

Я стоял у машины, поёживаясь на холодном осеннем ветру, и смотрел на ворота маминой клиники. Идти туда совсем не хотелось.

Вчера за ужином мама как бы невзначай заметила:

— Сегодня приехал Воислав Владимирский. Будет у меня лечиться три дня, а дальше посмотрим, может, и задержится.

— Вот как? — нейтрально отозвался я, стараясь выглядеть безразличным.

— Ведёт себя очень вежливо, — продолжала мама, — но видно, что для него это совсем непривычно. Кстати, он попросил меня организовать встречу с тобой.

Стало быть, это была просто краткая прелюдия, а сейчас мы наконец перешли к делу. Я совершенно непроизвольно поморщился.

— Не хочешь с ним встречаться? — заметила мою гримасу мама. — Ну это вроде бы необязательно, он сказал, что просто хочет познакомиться. Я могу передать ему, что ты по какой-то причине не можешь с ним встретиться.

— Ну что ты говоришь, — недовольно отозвался я. — У нас с ним и так некоторое напряжение присутствует, не хватало только для полноты картины оскорбить его отказом встретиться. Так что хочешь не хочешь, а придётся к нему явиться. Он назвал какое-то время?

— Сказал, что ему было бы удобнее всего завтра после дневных процедур. То есть в три пополудни.

— Приеду, — вздохнул я.

И вот сейчас я и стоял у ворот, собираясь с мыслями. От встречи я никаких приятных сюрпризов не ждал, зато неприятные были вполне возможны. Наш-то князь по натуре скорее дипломат — он, конечно, тоже может и голову открутить, но для этого нужно его всерьёз вывести из себя. А вот Воислав, по слухам, характером совсем не дипломат, и отношения у меня с ним непростые. Он, конечно, не мой князь, но всё равно — при желании он может доставить мне столько проблем, что не унести.

Я постоял ещё минуту, разглядывая ворота, и в конце концов решил, что хватит тянуть время, и вообще надо бы собраться. Такие, как Воислав, не хуже дикого зверя чуют слабость и неуверенность. А ещё у таких, как он, в рефлексы вбит охотничий инстинкт догнать и загрызть слабого. Так что ни в коем случае нельзя показать, что я его опасаюсь. Я прогнал из головы все неподходящие мысли и решительным шагом двинулся к воротам.

Палата Воислава была роскошной — в сравнении с ней та палата, куда мама поселила Путяту, и в самом деле выглядела каморкой дворника. Сам Воислав тоже впечатлял. Одет он был в какие-то военного покроя штаны и безрукавку, а пронзительный взгляд и бугрящиеся мышцами руки очень гармонично дополняли образ. Представить его в больничной пижаме было совершенно невозможно, зато посреди горящей деревни он был бы вполне на своём месте.

— Здравствуй, княже, — я вежливо поклонился.

— Вот, значит, ты какой, Кеннер Арди, — князь нетерпеливо махнул рукой, отсылая прочь впустившего меня секретаря. — Садись. Так значит, ты из Хомских?

— Мой дед Данята был Хомским, княже, — подтвердил я.

— Достойное семейство, — сказал Воислав, пристально меня разглядывая. — Нам, владимирцам, твои предки немало крови попортили в своё время.

— Мы давно уже друг с другом не воюем.

— Кровь можно портить и не воюя, — ухмыльнулся Воислав. — Ты вот моего Мирона казнил, а он мне был дорог. Поторопился ты — я бы его выкупил, и не поскупился бы.

— Не мог я его в живых оставить, княже, — ответил я, глядя ему в глаза. — И прости меня, княже, за дерзость, но я бы тебе его не отдал. Меня бы своя семья уважать перестала, если бы я кровь семьи за деньги прощал.

— Он твою девку не убил, — нахмурился тот.

— Приказал допросить и убить, этого достаточно. Просто нам повезло, мы успели чуть раньше. Твои люди успели её только избить.

Воислав поморщился, но продолжать эту тему не стал.

— Кому-нибудь рассказывал, как меня нагнул?

Князь давил и взглядом, и голосом, и сопротивляться этому давлению было совсем непросто.

— Если ты про историю с вирой, княже, то за пределы семьи ничего лишнего не ушло. А насчёт «нагнул» ты неправ, — я встретил его взгляд своим, — я тебя не нагибал.

— Не нагибал, говоришь?

— Моя мать — человек не посторонний. Ты посягнул на нашу семью, и чего ты ожидал? Что она примет тебя как ни в чём не бывало?

— Я твою семью не трогал! — рыкнул Воислав.