Кстати, о провизии. Нет, конечно, можно было бы зайти на кухню и нахватать еды. Ночью перед побегом я так и сделаю, но мне нужно больше месяца тайком кормить взрослого мужчину. И это при том, что все привыкли, я ем мало. Не сказала бы, что не решаемая, но проблема. Надо быть предельно осторожной, чтобы никто ничего не заподозрил.

Второй серьезной проблемой были деньги. Я, конечно, принцесса, но мой личный кошелек это как-то не пополняло. На столе передо мной лежали двенадцать золотых, а я с ужасом осознавала, что совсем недавно купила платье за сорок. И оно было простенькое. У меня в шкатулках хранилось много украшений, некоторые наверняка стоили баснословные деньги. Но я не могла начать продавать драгоценности. С собой брать тоже было неразумно. Если столичные ювелиры просто донесли бы отчиму, что мне зачем-то понадобились свободные средства, то провинциалы сдали бы стражникам. В этом я не сомневалась. Обычно деньги давал мне Дор-Марвэн, в его отсутствие это делал казначей. Мелочный мужичонка, трясущийся над каждой монетой как над собственным ребенком и записывавший в большую книгу, сколько и когда он мне дал, всегда стараясь выяснить, на что мне вдруг понадобилась такая невообразимая сумма. И никогда не давал больше сотни. Ну да ладно, это тоже решаемо.

Беглый просмотр одежды показал, что единственной более или менее годной для путешествий вещью был темно-зеленый костюм для верховой езды. Еще нужно было позаботиться и об одежде для спутника... Об оружии для него... И еще о куче разных важных мелочей.

Я не питала иллюзий, знала, что будет нелегко. Но отступать не собиралась.

Завтракая вместе с Брэмом, я упомянула, что хочу навестить Арима, сводного брата. Поэтому прогулка в другое крыло замка, где я последнее время бывала очень редко, не вызвала подозрений. Я любила братишку, да и как можно не любить смешливого, активного и доброго четырехлетнего ребенка? Он много черт унаследовал от мамы и значительно больше от Дор-Марвэна. Но я научилась не переносить свое отношение к отчиму на братца.

В детской комнате было уютно и спокойно. Арим был счастлив меня видеть, и я должна была признать, что соскучилась по нему. Я провела там часа три, играя с ребенком и попутно болтая с кормилицей о совершеннейших пустяках. О новых фасонах, о прическах, о ее муже, служившем во дворце садовником, о ее собственных детях. Такие разговоры меня всегда странным образом успокаивали. А, может, все дело было в кормилице, ведь я ее так долго знала. Впервые с того момента, как отчим сообщил о замужестве, мне удалось отдохнуть и расслабиться.

Брат братом, разговоры разговорами, но в северное крыло мне нужно было в тот день попасть по другой причине. Там находился кабинет отчима, и там хранилась королевская печать. Я подозревала, что из-за клейма у нас могут возникнуть серьезные проблемы. Я знала, что меня и пленника будут искать. Но с другой стороны, как много в стране девушек с каштановыми волосами и зелеными глазами? А мужчин с таким клеймом? Даже если те, кто его обнаружат, не будут знать, что за человек перед ними, не попасть в руки стражникам будет нелегко. А что может быть лучшей защитой, чем вольная, подписанная регентом и скрепленная королевской печатью? Подпись отчима я неоднократно видела и думала, что подделать ее не составит большого труда. Да и вряд ли провинциальные стражники знали, как выглядела настоящая подпись регента. Оставалось раздобыть листок бумаги с печатью.

Дверь в кабинет была открыта, но рядом с ней стоял стражник, а дальше по коридору еще один. Оба были просто воплощением бдительности... Отвлекать их просьбами или демонстративным падением в обморок на ровном месте я посчитала глупым. Только привлекла бы к себе ненужное внимание. Решила, что пробраться в кабинет надо будет попробовать ночью. В конце концов, несколько лет назад это мне удалось.

Казначей, как всегда, удивился просьбе. Действительно, зачем принцессе личные деньги? Но выдал, хоть и продолжал причитать, что если мне захочется погулять по городу, то сопровождающий меня телохранитель расплатится. Конечно, он был прав, своими деньгами я расплачивалась крайне редко. Именно этим и объяснялось мое плачевное финансовое положение.

Долго гуляла в парке. Трижды за время прогулки ко мне пытались приставать с разговорами придворные дамы. Есть нечто удивительное в этих женщинах, считающих, что принцесса не имеет права на одиночество и все свое время обязана проводить с фрейлинами. И то, что год назад я разогнала их всех и запретила подходить к моей башне на расстояние выстрела, никого не убеждало.

Пообедала в своих комнатах, тщательно упаковала в салфетку все мясо, припрятала фрукты и кое-какие овощи. Велела служанке передать похвалу повару и, выпроводив девушку, заперлась у себя до самого ужина. Видимо, повар воодушевился тем, что тарелки принцессы в кои веки вернулись на кухню почти пустыми, потому что вечером порции были огромными. И я с трудом не поддалась соблазну упаковать все, что не смогла съесть, в сумку. Да, помня о годах, что Ромэр провел впроголодь, мне хотелось принести пленнику побольше съестного. Но пустые тарелки выглядели бы очень подозрительно.

В тюремном коридоре было темно и тихо. Никаких настораживающих звуков. Я зажгла светильник и зашла в камеру. Пленник ждал меня, сидя в том же углу, но все равно, казалось, был удивлен.

— Добрый вечер, Ромэр, — поздоровалась я, подойдя ближе и поставив светильник на пол.

— Добрый вечер, — ответил он, глядя, как я усаживаюсь напротив и достаю из сумки припасенную еду. — Я благодарен Вам, но не понимаю, зачем Вы это делаете.

— Что именно Вы не понимаете? — спросила я.

— Вы же осознаете, что двойной побег — большой риск. Что из-за меня у Вас могут быть проблемы. Уже сейчас я доставляю Вам много хлопот. Неужели нет ни одного вольного человека, готового помочь Вам?

Я не знала, что сказать. Да, я все это понимала, но не хотела признаваться ему, что в моей ситуации больше ни на кого рассчитывать не могу. Чтобы скрыть замешательство, сунула ему в руки сверток с мясом. Арданг принял его, но и не подумал разворачивать, ожидая ответа. Молчание затянулось и стало уже неловким.

— Вы мне не верите? — наконец, спросила я и добавила: — Только ответьте откровенно.

— Не хочу Вас обидеть, — медленно проговорил он. — Но посудите сами, объективных причин доверять Вам у меня нет.

Что ж, он не сказал ничего удивительного или неожиданного.

— Думаете, я не могу организовать побег?

Он неопределенно повел плечами.

— Наверное, можете. Но все равно не понимаю, зачем Вам я.

— Вы не хотите сбежать отсюда?

— Хочу, — совершенно равнодушно сказал он. — Но не понимаю, зачем Вам обуза в моем лице. Потому и спрашиваю, зачем Вам я.

— Своего рода сделка, — я робко улыбнулась. — Я помогу Вам, а Вы потом поможете мне.

Он вздохнул:

— Учитывая мое нынешнее положение, отсутствие связей и знакомых, влияния и денег, предположение, что я смогу Вам чем-то помочь, звучит странно.

Кажется, он решил вывести меня на чистую воду. Сегодня, пока надежда еще не укоренилась в сердце. Конечно, он мне не верил и ожидал подлости, обмана. Это так естественно. Да я и не рассчитывала, что он мгновенно, после одного разговора, станет мне другом. Но не представляла, как убедить его, а потому начинала сердиться. На себя, разумеется, его винить я не могла.

— Понимаете, Ромэр, что бы я сейчас ни сказала, все прозвучит странно. Потому что ситуация, в которой мы оба оказались, дикая, — начала я. — Меня никто не подсылал, знаю, трудно поверить, но это так. Я действительно хочу сбежать. И хочу вытащить Вас, потому что могу это сделать, — я чувствовала, как голос начинает дрожать от раздражения, и разнервничалась еще сильней. А в таких случаях часто говорю больше правды, чем собиралась. — Даже если бы у меня был другой помощник, я бы все равно сюда пришла. Потому что для меня, в конечном счете, не важно, будете Вы мне потом помогать или нет.

Он недоуменно поднял брови.

— Я думал, Вы ожидаете моей помощи в ответ. Не в этом ли суть сделки?

— В этом, — подтвердила я. — Но главный смысл другой. Я не хочу, чтобы Вы умерли в тюрьме. Можете не верить, но от этого ничего не изменится.

Он молча рассматривал меня. Под этим внимательным, пронизывающим взглядом я чувствовала себя крайне неловко. Смутившись, мельком глянула на сверток, который арданг все так же держал в руках. Робко предложила:

— Может, Вы поедите пока?

— Почему Вас заботит моя судьба? — спросил он, игнорируя мою реплику.

Я не нашлась с ответом.

— Должна быть причина! — с жаром выпалил пленник, подавшись вперед, чтобы лучше видеть мое лицо.

— Я не знаю, что Вам ответить, — честно призналась я. — Так жизнь повернулась...

Он откинулся назад, облокотился на стенку, и еще какое-то время молчал, удивленно покачивая головой.

— Надеюсь, я не обидел Вас вопросами, — наконец, заговорил он.

— Нет, что Вы. Я все понимаю, — поспешила заверить я.

— Вы отважная девушка. Мужественная... Но, если честно, я все равно Вас не понимаю, — он казался растерянным.

— Такая моя женская доля, — пожала плечами я.

Не знаю, что его так развеселило, но он рассмеялся. Тихо, хрипло и неожиданно. Этот смех меня удивил. Больше всего он походил на кашель, а не на смех, но был странным образом заразительным. Поймала себя на том, что улыбаюсь. Отсмеявшись, арданг покачал головой и обратил внимание на свертки с едой.

— Спасибо Вам, — искренне поблагодарил он, оглядев принесенное мной великолепие. — Не знаю, чем смогу отплатить за все.

Я ужасно смутилась, почувствовала, как краснеют щеки. Не умею я принимать ни комплименты, ни благодарность, если они искренние, а не придворно-обязательные.

Пока он ел, мы не разговаривали. Я не знала, о чем, да и отвлекать не хотелось. Он ел медленно, спокойно, наслаждаясь вкусом каждого куска. Я старалась на Ромэра прямо не смотреть, чтобы не смущать. Разглядывала украдкой. На обеих лодыжках браслеты кандалов, обернутые тряпками. Как я поняла, оторванными рукавами. Вдоль противоположной входу стены была натянута цепь, к ней крепились кандалы. Руки узника скованы не были, но на запястьях даже сквозь слой многолетней грязи виднелись шрамы от оков. Сквозь прорехи в рубище, которое считалось сорочкой, я заметила глубокие шрамы, поняла, что это клеймо, и поспешно отвела глаза.

Когда все было съедено, а салфетки запрятаны обратно в сумку, я все-таки решилась спросить.

— Я бы хотела прояснить один вопрос. Вам действительно не нужен лекарь, или Вы опасаетесь, что... все отменится, если Вы... хм... из-за травмы не сможете бежать со мной?

— Лекарь не нужен, — спокойно ответил арданг.

— Это хорошо, — с облегчением сказала я. — Встаньте, пожалуйста.

— Зачем? — в его глазах читалось недоумение.

— Пожалуйста, — попросила я, сама упираясь костяшками пальцев в пол и вставая на колени. Я уже довольно долго сидела, не меняя позы, даже ноги затекли. Он наклонился вперед и естественным жестом подал мне раскрытую ладонь для опоры. Я, не задумываясь, вложила в его ладонь свою. Ромэр чуть сжал мои пальцы. Я посмотрела на него, так и замерев, стоя на коленях. Взгляд серо-голубых глаз был испытующим и немного удивленным.

— Вы меня не боитесь? — спросил пленник.

— Нет, а должна? — удивилась я.

— Вчера боялись, — заметил он.

— Вчера я собственной тени боялась. Волновалась.

Он помолчал, не сводя с меня взгляда.

— Я очень хочу Вам верить. Но если это игра, умоляю всем святым для Вас, прекратите фарс сегодня, — в его глазах мелькнул отголосок прошлой боли, а мне стало страшно, будто старый кошмар настиг меня наяву.

— Это не игра, — твердо ответила я. — Поклянусь, чем захотите.

— Мне ненужно клятв, я им не верю, — легко качнув головой, сказал он. — Просто если Вы откажетесь от обмана и больше никогда не придете, я буду Вам благодарен.

— Ромэр, я не обманываю Вас, — я пыталась говорить убедительно. — Я буду стараться приходить каждую ночь. Я не могу пообещать, что так и будет, но я буду стараться. Прошу, не отчаивайтесь и не проклинайте меня, если по каким-то причинам я не смогу прийти.

Он еще с минуту вглядывался в мои глаза, потом кивнул. Я поднялась, но не отпустила его руки и, наклонившись, ободряюще улыбнулась:

— Встаньте, пожалуйста. Мне нужно приготовить для Вас одежду. А когда Вы сидите, я не могу угадать размер.

Он тоже улыбнулся, робко, несмело. И снова кивнул. Небо, какой же он худой... Он был выше меня на полголовы, широкоплечий, обнаженные руки все еще выглядели сильными... А стать, манера держать голову... И сейчас чувствовалось, что передо мной не просто воин, а дворянин. Даже четыре года издевательств не смогли его сломить...

Я как-то неуклюже поблагодарила и, подхватив сумку и светильник, пробормотала 'До завтра'.

Следующей ночью мы снова встретились. Он ждал меня, но мое появление его, казалось, озадачило. В тот вечер мы почти не разговаривали. Я не хотела отвлекать его от еды, да и долго задерживаться не могла. Потому что собиралась попытать счастья в кабинете отчима.

Я помнила разведанный путь по крыше и без трудностей нашла нужное окно. Но пробраться туда не получилось. С улицы я видела двух стражников, устроившихся поболтать рядом с дверью в кабинет. Прождала почти час, пока не почувствовала, что совсем замерзла. Успокоив себя тем, что в другой раз у меня обязательно все получится, отправилась париться в ванне и спать.

Глава 6

Два дня я пыталась придумать, где бы раздобыть простую, неброскую и удобную мужскую и женскую одежду. Купить ее в городе сама я не могла, меня повсюду сопровождал телохранитель. Иногда даже двое. Послать за ней тоже было некого, — отчиму донесли бы моментально. Идеи временно закончились, я забрела в тупик... Не красть же мне было, в самом деле, одежду у прислуги...

Размышляя о своих заботах, гуляла в парке. Потому что мне лучше думается на свежем воздухе, а вовсе не потому, что жажду внимания придворных дам! Я как-то слышала, одна из них говорила: 'После того инцидента бедняжка и рада бы подойти сама, но робеет'... О, эти женщины, проклятие моих дней... Понимаю, институт фрейлин существовал многие столетия, а тут появилась я и нарушила традицию. Не могла больше терпеть ни приторного лживого сочувствия, ни лицемерия, ни глупости. О чем и сказала год назад! Но эти бестолковые курицы, не знающие, куда бы потратить свои жизни, не разъехались по родовым землям, а остались при дворе. Дамы постарше вращались вокруг меня, как планеты вокруг солнца. Вроде бы и притягивает, а подойти близко не получается. Бросали укоризненные взгляды, но разговорами не донимали. Женщины помоложе напоминали мне мотыльков, вьющихся у светильника. Хаотичность движений, непоследовательность действий и общая глупость затеи. Я не грубила, но всячески показывала, что не поощряю контакты. И, несмотря на это, 'мотыльков' было, в среднем, два в день.

Поэтому я даже не удивилась, когда совсем юная девушка, до смешного напоминающая болонку, решительно подошла ко мне и спросила срывающимся от волнения голосом: