Драконьи грезы глазами маски

"Да, я тоже так думаю", отозвался Шельм и надолго замолчал.

Дракон лежал, лежал на брюхе, потом ему надоело и он перевернулся на бок, подперев голову лапой, и тем самым привлек внимание Шельма.

— Ну, ничего себе! — воскликнул тот, глядя на него во все глаза.

— Что такое? — усмехнулся Ставрас.

— Не знал, что тебе может быть удобно так лежать. Прямо, как человек, какой.

— Ну, ты еще многого обо мне не знаешь, — объявил Ставрас и весь вытянулся на земле от шеи до хвоста и задних лап. Шельм засмотрелся. — Нравлюсь?

— Нравишься, — не стал лукавить шут и подобрался поближе, прижавшись щекой к теплому, чешуйчатому боку, вздохнул. — Тогда можно тебя попросить?

— О чем? — Ставрас насторожился и даже голову к нему повернул, вытягивая шею.

— Я бы хотел... — Шельм запнулся, прикрыл глаза на секунду, выдохнул и все же произнес: — Хотел бы побывать на могиле сестры, пока они торжественную встречу Вольто там готовить будут. Ты... пойдешь туда со мной?

— Вот скажи, — перевернувшись на спину, что в драконьем виде было зрелищем не для слабонервных (осталось только, как собачонка хвостиком повилять), уточнил Ставрас. — Тебе не стыдно спрашивать о таком?

— Не-а, — наконец, улыбнувшись, отозвался шут, прикинул расстояние от чешуйчатого бока до живота, понял, что не дотянется, и снова вздохнул. Шевелится лишний раз не хотелось

— А если покусаю? — задумчиво пригрозил дракон.

— Сбегу в родные пенаты? Теперь-то у меня за спиной нет сожженных мостов, — провокационно предложил расшалившийся Шельм, у которого словно камень с души упал и даже море стало по колено.

— Шельма! Кстати, что ты рассказал матери, она ведь спрашивала?

— Правду. Я не мог ей врать, да и к тому же, зачем?

— Я тоже с твоим отцом не лукавил.

— Это... хорошо?

— А почему нет. Движение навстречу друг другу начинается с доверия. Думаю, наши народы дозрели до того, чтобы объединится, похоронив прежнюю вражду.

— Как напыщенно, пф! — Фыркнул шут.

Дракон ничего не ответил, взял и каким-то хитрым образом скопировал его позу. Вот только травинки в пасти не хватало. Но где траву такого размера найдешь? Разве что подошло бы молоденькое деревцо, но пустошь на то и пустошь, кроме холмов и вереска тут больше ничего не найдешь.

— Почему ты засомневался, что я пойду с тобой к могиле сестры? — Через какое-то время спросил дракон.

— Потому что у нас специфические кладбища, они совсем не такие, как у людей, поэтому... первый раз это может шокировать, — признался Ландышфуки.

— Ты думаешь, я не видел ваш Мраморный Сад и Древесный Некрополь?

— Ты... видел? — Шельм резко сел, уставившись на дракона во все глаза.

— Не воочию, — размеренно ответил тот, — но двадцать лет назад во время Мятежа Масок вашим удалось поймать молодого дракона. Он был еще совсем юным, но запечатленного человека не имел. Они хотели провести на нем какой-то сложный эксперимент, чтобы хоть как-то научиться нас контролировать, но не успели. Они не знали, что бронзовые имеют человеческую ипостась, поэтому он смог сбежать. Но его искали, к тому же, в то смутное время все посторонние, пробравшиеся на вашу территорию, как правило, сразу сажались на поводок кукловодов. На него же ваша магия не подействовала бы, поэтому, пробираться к своим ему было очень трудно. Но именно в Древесном Некрополе, укрываясь от преследователей, он встретил того, кто выходил его, залечил раны и... отпустил, не задавая вопросов. Я знаю этого дракона, и он показывал мне, как выглядит ваши кладбище и тюрьма.

— А я его знаю? — тихо уточнил Шельм, уловив нечто странное в том, что Ставрас показывая ему то, о чем рассказывал, картинками и образами, передаваемыми прямо в голову, все время, словно нарочно, избегал демонстрировать облик самого беглеца.

— Помнишь, у меня при аптеке служка был?

— Постой, но ты же вроде бы его за аптекой присматривать оставил, когда мы на поиски Радужного отправились, — изумился Шельм. — А потом, когда уже вернулись с Муром и Гиней, отдал им как раз его комнату, сказав, что парень отправился погостить к родне...

— Ага. Отправился. В горы.

— К родне?

— Почти. Должен же был хоть кто-то охранять яйца, пока мы тут на балу танцевали, — фыркнул Ставрас насмешливо. — Ладно, просыпаться пора. В нашем мире уже светает.

— Угу. А как его полностью зовут, а то я, когда к тебе приходил, он мне Эром представился. Смешной такой, вечно со стоящими торчком волосами и слегка заостренными ушами, и вообще он мне показался не на много старше меня.

— Ну, так как он на человека не запечатлен, то и взрослеет медленно, как и положено дракону. А зовут его Эрнестримомлильсом.

— Ужас.

— Нет уж, пусть лучше так, чем эти твои Бимы с Бомами, — отрезал лекарь непреклонно, и они проснулись.

Сборы не заняли много времени. Шельм снова облачился в ритуальный наряд, а Ставрас, глядя на него, тоже решил приодеться, чтобы соответствовать своему спутнику, так сказать. И несколько стушевался, когда увидел реакцию Шельма, ожидающего его в саду на небольшой скамейке. Но на самом деле того все же можно было понять. Он привык видеть Драконьего Лекаря даже на балах в обычной, полупоходной одежде. Замшевой куртке с карманами, штанах, заправленных в сапоги, безрукавке или рубашке на шнуровке. Но сейчас лекарь был одет во все черное. Узкие брюки, сидящие как влитые, мягкие полусапожки, а не сапоги до колен, черную шелковую рубашку на пуговицах, с изящной вышивкой, вьющейся по груди серебристыми змейками, и короткую, черную куртку всего с двумя боковыми карманами и тоже расшитую серебром. И даже волосы его, всегда стоящие на макушке забавным гребнем, под расческой легли как-то иначе, придав завершающий штрих облику Драконьего Лекаря. Шут откровенно уронил челюсть на грудь.

— Ну, ничего себе, можешь, когда хочешь!

— Хочу, что? — Не понял лекарь, задумавшийся о чем-то своем.

— Выглядеть прилично, — ехидно добавил шут. Вот ведь, неугомонный!

Ставрас приземлился на огромном поле, сминая стройные ряды лавандовых кустов. Красивое растение с фиалковыми цветами и ароматом, дурманящим голову, если вдыхать его полной грудью. Плавно изгибающиеся в отдалении линии лаванды с протоптанными между ними дорожками, ни на минуту не создавали ощущение, что выросли они здесь сами по себе. Их сажали. Ухаживали за ними и не давали отцветать. Особая магия Палачей Масок, прокомментировал Шельм, пока они вдвоем шли в сторону Мраморного Сада, виднеющегося у подножья холма, который понизу хаотично белел кусками особого мрамора, а поверху словно траурным покрывалом был укрыт зеленью леса, который и назывался Древесным Некрополем масочников. Именно в нем заканчивали свой путь в этом мире все, кто носил под сердцем маску.

Они приземлились очень удачно и быстро добрались до цели. Не было ни забора, ни частокола, ни ворот. Просто лавандовое поле кончилось и началась молодая, ярко-зеленая трава, словно сейчас был не август месяц, а весна, и травка эта только-только проклюнулась сквозь землю к солнцу. Шельм улыбнулся печально, с сочувствием. Куски необработанного мрамора валялись повсюду, казалось бы, совершенно без какой-либо системы, её ведь знали только Палачи. И на каждой из этих каменных глыб то тут, то там были вкраплены маски. Полностью закрывающие лицо, или такие, как Коломбина, прячущие за собой лишь область глаз, не важно. Всего лишь маски, но через прорези из них на путников смотрели живые, осмысленные глаза. Ставрас даже подошел к одной из таких, посмотрел, склонившись, и шагнул в сторону. Взгляд маски переместился вслед за ним. Лекарь прикрыл глаза и вернулся к шуту, ожидающему чуть выше по склону.

— Они все живые, — произнес лекарь задумчиво, не спрашивая, уже зная, что это так.

— Да, — кивнул Шельм как-то рассеянно, а потом неожиданно сорвался с места и свернул с вьющейся между камней тропы.

Ставрас удивился, но молча последовал за ним.

Они не сильно уклонились от первоначального маршрута, совсем чуть-чуть. Но в этой части Мраморного Сада не было мрамора, лишь темный, потускневший гранит. Шельм заскользил между камней, словно тень, и вышел к одному, большому, выше человеческого роста. И замер, вглядываясь в глаза живых масок.

— Шельм? — Ставрас шагнул к нему и положил на плечо руку.

Мальчишка-шут вздрогнул, но лекарь лишь сильнее сжал пальцы.

— Это они, — кивнул Шельм в их сторону.

— Бывший Совет Иль Арте? — догадался Ставрас, но Шельм назвал их по-другому.

— Те, кто сказали, что не мне — Арлекину, судить Чуму.

— Ты теперь удовлетворен? — тихо спросил лекарь.

— Что? — Шельм моргнул и обернулся к нему, в глазах застыло непонимание.

— Тогда зачем ты пришел к ним? — насторожившись, уточнил Ставрас.

— Они звали меня... — рассеянно пробормотал шут и неожиданно пошатнулся. Лекарь легко придержал его, помогая устоять на ногах. Шельм закрыл ладонью пол лица, и пробормотал рассеянно, со странными беспомощными нотками в голосе: — Так странно. Я ведь не Палач. А слышу... слышу осужденных.

— Ты — Вольто, — откликнулся Ставрас, сжал его локоть и ускорил шаг, уводя за собой из этого жуткого, навевающего неизбывную тоску места.

Выше по склону их встретил Некрополь. От Мраморной тюрьмы его отделяла живая изгородь из кустов шиповника, с нежно-розовыми цветками, благоухающими приятнее иных роз. Изгородь то и дело прерывалась через равные промежутки, и через нее не надо было продираться, чтобы войти. Они замедлили шаг и вошли под сень деревьев, служащих масочникам могилами.

— Ты помнишь? — тихо спросил Ставрас, сжимая руку прошедшего вперед Шельма чуть сильней.

Тот не обернулся и ответил без голоса, в мыслях: "Да".

Он действительно четко знал куда идти, и даже если бы не помнил, просто чувствовал, фамильная аллея всегда притягивала тех, кто однажды будет спать вечным сном в древесных кронах. Их деревом всегда были липы. Липовая аллея вся в цвету, именно она вот уже много поколений давала пристанище масочникам рода Икуф.

Ставрас не стал спрашивать, почему липа цветет до сих пор. Сам догадался, что она в этом странном парке, который по занимаемой площади, напоминал больше лес, всегда цветет. Как не опадают и не желтеют листья на некоторых аллеях, в то время как на других всегда царит золотая или багряная осень, на третьих лежит снег. Но даже в снегу под каждым деревом цветет тотемный цветок.

Это место походило на сказочный сад. Таинственный и завораживающий своей магией. И магия эта была узнаваема, магия масочников. Драконы давно научились чувствовать её, научились опасаться и не подпускать к себе близко. А масочники с недоверием относились к ним, драконам, ведь столько в прошлом было между ними вражды и крови. Столько крови. Но здесь, в Некрополе, Городе Мертвых, все превращалось в дым и пепел. Даже вековые опасения, даже ставшая давно привычной вражда. Здесь эта когда-то чуждая миру магия не была направлена вовне, о нет, лишь вовнутрь. И только здесь можно было по-настоящему, в полной мере оценить, не как она опасна, а насколько красивой и завораживающей может быть.

Ставрас любовался. А Шельм шел к могиле сестры и у него дрожали руки. Лекарь все еще придерживал его, поэтому пропускал эту дрожь дрожь сквозь пальцы, словно крохотные разряды молний. Он старался поделиться с подопечным собственным теплом, но тот был глух к драконьей магии, слишком погрузился душой в иное, неподвластное даже Радужному дракону царство. Но при этом Ставрас не спешил ни говорить что-либо, ни делать. Он просто шел рядом и чувствовал, что настолько открыты друг другу они еще никогда не были.

Под липой цвели незабудки, а между ними к самому стволу вела тонкая тропа, опоясывающая незабудковое поле и могучие корни, между которыми и устроились, словно спрятавшись, эти трогательно-голубые цветы. Ставрас остался за пределами круга. А Шельм, легко вытянув пальцы из его ладони, и так и не обернувшись, пошел дальше. Ствол был теплым и шероховатым на ощупь, Шельм погладил его, словно прикасался к живой, нежной плоти, и высоко над его головой там, где прямой участок переходил в ветвистую крону, неожиданно выплыло изнутри, словно вылепленное из тончайшего воска, лицо совсем юной девушки с мягкими чертами. Она была похожа на мать, вот только скулы были чуть острее, и выглядела старше. Она казалась живой. Ставрас даже поначалу не поверил своим глазам, а потом преодолел короткую тропку и подошел к шуту со спины. Шельм убрал руку от ствола, отступил назад, наткнулся на Ставраса, который не успел отшатнуться, вздохнул и вжался ему в грудь спиной, запрокидывая голову. Лекарь интуитивно обнял его поперек живота и тоже поднял глаза. Аделаида Незабудкафуки улыбалась им и была прекрасна, и сверху на них смотрели почти такие же голубые, как у Шельма глаза, вот только совершенно мертвые, стеклянные. Но Ставрас готов был поклясться, что улыбки на её бескровных губах только что не было. Он хотел спросить Шельма обо всем, но тот сам чувствовал его смятение и начал говорить.

— Пусть после смерти остается лишь тело, а душу за пределы этого мира уносит кто-нибудь из рода нашего Шелеста, все равно какая-то малая часть её остается в теле. Поэтому, здесь на самом деле Деля и она радуется за меня... — прошептал шут и поправился: — За нас.

— Это важно для тебя?

— Я счастлив, — отозвался Шельм, но по щеке его сползла слеза.

Ставрас не глядя стер ее пальцами и отсранился. Вернулся к центральной части аллеи, позволив шуту на несколько томительных минут остаться наедине с мертвой сестрой. И прокомментировал настигшее его озарение только когда Шельм вернулся к своему дракону из царства мертвых в мир живых.

— Знаешь, её душа осталась в этом мире, как и души всех масочников, что умерли после твоего рождения.

— Мне хочется верить, что так будет лучше, но, кто знает, куда мы попадали раньше?

— Никто, — согласился Ставрас, и они ушли.

Они возвращались. Над головой светило солнце, а души пропитались запахом липовых цветов, свежести и чая. Но на одной из дубовых аллей им преградили путь.

Это был Палач. Ставрас узнал его. А Шельм замер на мгновение и вдруг шагнул навстречу мужчине. Тот был облачен в узкие брюки, высокие сапоги выше колен и простую, белоснежную рубашку с рукавами, расширяющимися книзу, но перетянутыми на запястьях особыми браслетами из черненого серебра с вкраплениями черного агата, не помещенного в серебряную оправу, о нет, а вплавленными особой магией в металл. Ставрас знал о подобных украшениях лишь понаслышке, но узнал в первую очередь не их, а масочника, что встал перед ними.

— Здравствуй, юный Арлекин, я помню тебя. Но разве на тебе арлекиновы одежды?

— Нет, — Шельм шагнул еще ближе.

У Палача была русая коса до пояса с непокорными, выбивающимися из нее прядями в области висков и за ушами, и темно-зеленые, почти болотного цвета глаза. Он не был стар, напротив, выглядел мужчиной в полном рассвете сил, но мало кто из посторонних знал, что Палачи внешне почти перестают стареть, дожив до тридцати пяти-сорока лет. Потому что время здесь, в обители мертвых, идет по-другому, потому что не сменяются времена года, продолжая извечный цикл, а различаются лишь от аллеи к аллее, запертые в них, вместе с теми, кто уже не покинет деревьев, что стали для них вечным пристанищем.