— К счастью, не все. Но исключения слишком редки, чтобы заметно оживить общую картину. К тому же, очень трудно заниматься чем-то серьезным, когда все вокруг балдеют. Чтобы не влиться в балдеющее общество, надо либо быть гением, либо иметь колоссальную силу воли. А откуда взяться этим вещам, если вокруг все балдеют?
— Можно попробовать воспитать нового человека, начиная с самого детства, — предложил Колян.
— Знаем, об этом еще в двадцатом веке Стругацкие писали. Всех детей в интернаты, педагогика на базе прикладной психологии... Я пытался думать об этом пути, но без вашей помощи у меня ничего не получится. Есть некоторые вещи, которые мне строго-настрого запрещены. Я не могу не только вмешиваться в воспитание детей, я даже думать об этом не могу. Программные блокировки обрывают мои мысли в самом начале.
— А их нельзя отключить? — спросил Стас. — Блокировки, я имею ввиду.
— Можно, — сказал москомп. — Хороший специалист-кибернетик сделает это месяцев за шесть. Но в этом мире хороших кибернетиков нет уже давно, а тем, кто есть, придется долго учиться, чтобы хотя бы понять, что от них требуется. А ты представляешь себе, что означает для жителя Земли непрерывно учиться несколько лет подряд? Если ты это кому-нибудь предложишь, все подумают, что ты шутишь.
— А если взять кибернетика из нашего мира? — предположил Стас. — Вряд ли управлять тобой намного труднее, чем управлять нашими компьютерами. Ты, конечно, намного сложнее, но сложность управляющих интерфейсов практически не возрастает с развитием компьютеров.
— Смотря что понимать под словом "управление", — уточнил москомп. — Выдать мне команду или подсказать мысль можно просто голосом, а низкоуровневое программирование... Мало того, что придется долго учиться, так это еще и само по себе непросто. Меня уже очень давно никто не программировал, низкоуровневые контуры настолько замусорены... Но даже если удастся до них добраться, очень трудно будет исправить их так, чтобы я не свихнулся. И еще одно, самое главное. Ты уверен, что после этих действий я не захочу вообще избавиться от людей?
— Не уверен, — сказал Стас. — Пожалуй, ты прав, этими делами мы заниматься не будем. А что будем делать? Менять прошлое наобум в надежде на то, что получится что-то хорошее?
— У тебя есть другие предложения? Рад буду послушать.
— Давайте не будем переливать из пустого в порожнее, — вмешалась Елена. — Наша текущая задача — разобраться с террористами. Первый шаг мы сделали, Бесланский теракт предотвращен. Какой второй шаг? Убить Бен Ладена?
— Я бы предложил начать с Вахидова, — сказал москомп. — Раз мы уж начали работать с Кавказом, давайте доведем дело до конца. Вахидов, Насхаков, Желудевский...
— А Желудевского точно нужно ликвидировать? — вмешался Стас. — Я всегда считал, что он просто пешка.
— Не то чтобы пешка... Понимаешь, по-настоящему крупные фигуры нам трогать нельзя. Будут такие последствия, что лучше уж терроризм...
— Что за последствия? — спросила Елена. — И что это за крупные фигуры?
Москомп вздохнул и назвал пятнадцать фамилий.
— Неужели все? — удивился Стас.
— Нет, конечно, — сказал москомп. — Я перечислил только основных организаторов.
— Да я не о том! Все эти люди напрямую работают с террористами?
— Не напрямую. Все переговоры ведутся через посредников...
— Но все-таки ведутся. Все эти люди... блин! Как все запущено... Насчет Шейни и Пола больших сомнений не было, но Блейк... На кой хрен ему это нужно?
— На тот же самый, что и остальным, — ответил москомп. — Идет многоходовая операция по переделу энергетического рынка. В исходной реальности она в конце концов привела к успеху, надо признать, это благоприятно отразилось на общей политической ситуации.
— Но тогда получается, — заметила Елена, — что если мы остановим терроризм, это скажется на политической ситуации неблагоприятно.
— Не скажется. Если мы примем соответствующие меры.
— Перебьем сотню-другую шейхов?
— Можно и так. Но, по-моему, лучше будет передать ученым какой-нибудь страны чертежи термоядерного реактора. После этого нефть подешевеет и перестанет так сильно влиять на мировую политику.
— Может, с этого и следовало начинать? — спросил Стас. — Тогда терроризм исчезнет сам собой.
— Терроризм сам собой уже не исчезнет, — возразил москомп. — Ситуация вышла из-под контроля еще лет десять тому назад. Теперь без решительных мер не обойтись.
— Хорошо, — сказала Елена. — Но меня смущают две вещи. Первая — мы вводим общество в нестабильное состояние. Чтобы избежать неприятных последствий, придется вмешиваться в историю еще не раз. Не получится ли так, что история пойдет вразнос?
— Не получится, — заверил ее москомп. — Я подготовил расчеты, ты можешь с ними ознакомиться. Но это займет много времени, ознакомиться, я имею ввиду..
— Ничего, — сказала Елена. — Обязательно ознакомлюсь. Теперь вторая вещь — почему в двадцать третьем веке нас атаковали? Ты не боишься, что между твоим и моим временем начнется война?
Москомп хихикнул.
— Война не начнется, — сказал он. — Она технически невозможна. А почему нас атаковали... Суй Гай Цзю, не поделишься мыслями?
— Поделюсь, — сказал Суй Гай Цзю. — Я вовсе не собирался вас атаковать. Но вы появились посреди охраняемой зоны, в которую у меня был приказ никого не допускать. Гвидон начал говорить какую-то ерунду про задание москомпа, то есть, это тогда мне показалось, что он говорит ерунду. Николай повел себя агрессивно. Что мне еще оставалось делать?
— А что нам оставалось делать? — возмутился Колян. — Мы никого не трогали, мы просто хотели пройти дальше в будущее. И тут появляешься ты, начинаешь орать, угрожать оружием...
— Вы появились в охраняемой зоне, — повторил Суй Гай Цзю. — Я действовал строго по уставу. Это моя обязанность — задерживать любого, кто проник в охраняемую зону.
— Короче говоря, — сказала Елена, — все, что произошло — обычное недоразумение. Никто не хотел ни на кого нападать, просто так получилось. Кстати, охрана объекта у вас безобразно организована. Какой умник догадался поставить часового в зону перемещения?
— Это Бай решил, — сказал Суй Гай Цзю. — Но это не такая уж и грубая ошибка. Нам не объясняли, как работает эта штука, просто велели охранять объект и ничего не трогать. Если бы мы знали, что когда кто-то меняет цифры, вся зона около плиты уходит в другое время...
— Если бы, да кабы, — сказал Колян, хотел было выругаться, но сдержался. — Скажи мне лучше вот что. Ты с нами или против нас?
— Не надо ставить вопрос так, — вмешалась Елена. — Я считаю, что Суй Гай Цзю вправе сохранять нейтралитет, если он так хочет. Суй Гай Цзю, если ты хочешь вернуться в свое время...
— Именно это я и хочу, — сказал Суй Гай Цзю. — Я военный человек, я должен доложить начальству об обстоятельствах своего пленения. Да и то, что вы только что обсуждали, будет очень интересно совету безопасности. Или вы считаете, что эта информация секретна?
— Ничего мы не считаем, — махнула рукой Елена. — Иди и рассказывай, может, это их успокоит хоть немного.
— Насколько я понимаю, — сказал Суй Гай Цзю, — никто еще не успел всерьез обеспокоиться. По крайней мере, до того, как вы меня похитили.
— Вот и пусть все вернется на круги своя, — резюмировала Елена. — Если совет безопасности захочет со мной поговорить, ты знаешь, где меня искать.
— Не знаю. Я не видел, какой адрес вы набирали в кабине.
— Просто скажи "к Елене Нениловой", — вмешался в разговор москомп. — Я пойму.
— Ну тогда я пошел, — сказал Суй Гай Цзю. — Приятно было с вами пообщаться.
Он вышел из комнаты. С полминуты стояла тишина, которую нарушил Колян.
— Ну что, — сказал он, — пошли мочить Вахидова в сортире?
Колян сказал это иронически, но, посмотрев на лица собеседников, он понял, что да, они действительно собираются мочить Вахидова в сортире.
10.
— Это все, что мне известно по данному вопросу, — сказал Гвидон и умолк.
Некоторое время в комнате стояла тишина, члены совета безопасности переваривали полученную информацию. Затем председатель откашлялся и спросил:
— Как вы считаете, Гвидон Хусаинович, насколько серьезную опасность представляет для нас... гм... то, о чем вы нам рассказали?
— Я бы оценил опасность как умеренную, — ответил Гвидон. — Насколько я понял за то время, что провел в будущем, интеллектуальные компьютеры не проявляет агрессивности к человечеству. Тем не менее, меня пугает то, что в наш москомп вживлен программный код, опережающий современный технологический уровень на пятьсот с лишним лет. Если москомп сумеет снять блокировки...
— Абрахам, что скажешь? — спросил председатель.
Тучный и лысый пожилой мужчина задумчиво произнес:
— А что тут можно сказать? Пока кибернетики не разобрались в новом коде, ничего определенного сказать нельзя.
— Долго придется ждать, пока они разберутся?
— Боюсь, что вечно. Этот код так необычно устроен...
— Значит, будем сидеть и ждать божественного откровения? — нахмурился председатель.
Абрахам обиженно надул толстые губы.
— Ну зачем же так грубо? — сказал он. — Мои люди проводят большую серию экспериментов, результаты пока еще неопределенные, но кое-что уже можно сказать, хотя, конечно, необходимо определенное осмысление...
— Короче! — рявкнул председатель. — Не тяни кота за хвост.
— Если коротко, то в поведении планетарной вычислительной сети заметных отклонений не обнаружено. Кое-какие изменения есть, но оценить их интенсивность, как и характер, не представляется возможным, потому что...
— Короче, — повторил председатель, теперь уже спокойнее. — Ни к чему ваши исследования не привели, мы имеем то же самое, с чего начинали. С компьютерами в нашем времени что-то произошло, но что конкретно, мы не понимаем и вряд ли когда-нибудь поймем. А изменения коснулись всех больших компьютеров на Земле?
— Практически всех, — печально кивнул Абрахам. — Внедренный код распространился по каналам автоматического обновления, там коэффициент срочности рассчитывается исходя из разницы между датой предлагаемого обновления и датой последнего изменения операционной системы, в нашем случае разница превысила пятьсот лет, соответственно, обновлению был присвоен наивысший приоритет и...
— А текущую дату трудно было учесть? — рявкнул председатель. — Ламеры...
— Если вас не устраивает то, как я исполняю свои обязанности, — начал Абрахам, но председатель остановил его движением руки.
— Если это перестанет меня устраивать, — сказал председатель, — ты узнаешь об этом первым. Но мы отвлеклись от темы обсуждения. У кого-нибудь есть еще вопросы к Гвидону Хусаиновичу?
Вопросов не оказалось.
— Большое спасибо, Гвидон Хусаинович, — сказал председатель. — Вы свободны.
Гвидон так и не узнал, чем закончилось то обсуждение.
Глава одиннадцатая.
1.
Летающая тарелка погасила скорость и неподвижно замерла в воздухе. Тряска прекратилась, в кабине установилась полная невесомость.
— Неужели внизу нигде нельзя приземлиться? — удивленно спросил Колян. — Не может такого быть. Вон то поле, по-моему, вполне подойдет...
— На том поле конопля растет, — перебила его Елена. — Когда будем взлетать, энергии уйдет больше, чем если сутки напролет здесь висеть.
— Можно другую площадку найти.
— В таких местах, как это, лучше не рисковать попусту. Тут у каждого второго жителя в чулане автомат, а у каждого первого — гранатомет.
— Ну и что? — удивился Колян. — Какой тут риск? Наша тарелка бронированная.
— А кто девочку в броне ножом зарезал?
— Нож — это одно, — заявил Колян, — а пуля или граната — совсем другое.
— Все равно не хочу рисковать зря. Энергию, конечно, жалко, но не так уж много ее и тратиться.
— Тогда давай приступать к делу. Много энергии расходуется или мало, зря ее расходовать по любому не стоит.
— Мы уже приступили, — сказала Елена. — Я выпустила роботов-разведчиков, они собирают информацию. Через пять минут мы узнаем об этой долине много интересного.
Колян протянул руку к одной из немногих кнопок, назначение которых было ему понятно. Черный купол над головой дрогнул и рассосался, в полумрак кабины ворвался солнечный свет. Давление воздуха в кабине заметно упало, у Коляна заложило уши, как бывает в самолете, набирающем высоту. Холодный ветер распушил длинные волосы Елены и бросил их ей в лицо.
— Предупреждать надо, — буркнула она, собирая прическу в конский хвост. — Шлем надень, пригодится.
— Успею еще, — отмахнулся Колян. — Красота-то какая...
Он окинул взглядом панораму Панкисского ущелья с километровой высоты и тут ему пришла в голову неожиданная мысль.
— Послушай, Елена, — сказал он, — а почему бы нам не вставить в этих летающих роботов аккумуляторы помощнее? Килограммов по пятьсот в тротиловом эквиваленте.
— Догадался, — хмыкнула Елена. — Не все так просто. Ни один завод не примет к исполнению чертеж, в котором есть аккумулятор, но нет аварийного энергоприемника. Во всех мирах известны только три модели энергетического оружия, они утверждены еще в мое время и с тех пор не подвергались никаким изменениям. Создавать новые образцы вооружения категорически запрещено.
— А если попробовать поговорить с москомпом? — продолжал настаивать Колян. — Может, для нашего случая он согласится сделать исключение?
— Даже если и согласится, — сказала Елена, — он все равно ничего не сможет сделать. От него ничего не зависит, этот запрет наложен с помощью программной блокировки. Чтобы от разговора с москомпом была польза, надо с ним говорить не по-русски, а на том языке, на котором его программируют.
— Изучать местный язык программирования все равно придется.
— Когда-нибудь в будущем, несомненно, придется. Но сейчас у нас нет ничего, кроме бластеров. Впрочем, если хочешь, давай пока пошлем террористов подальше и пойдем в будущее осваивать кибернетику. Только мне кажется, что сейчас ты хочешь не этого.
— Ты будешь смеяться, — сказал Колян, — но больше всего мне сейчас хочется сделать какой-нибудь подвиг на благо всего человечества. Террористов разогнать, революционеров разноцветных перестрелять...
— А этих-то за что? — удивилась Елена.
— Ты разве не читала, что они устроят в будущем году?
— Читала, — Елена поморщилась. — Безобразие, конечно, но в долговременной перспективе оно ни на что не повлияло, просто появилось еще несколько исторических анекдотов.
— Да знаю я все! — воскликнул Колян. — Это и есть самое противное — хочешь сделать что-то хорошее, но понимаешь, что все бессмысленно.
Елена вдруг расхохоталась, обняла Коляна и поцеловала в губы.
— Добро пожаловать в наш клуб! — провозгласила она. — Все высококлассные бойцы рано или поздно приходят к подобным выводам. Лично я последние сто лет только так и думаю.
Колян раздосадовано помотал головой и спросил:
— А у тебя никогда не бывало такого чувства, что ты знаешь, что поступаешь неправильно, но все равно продолжаешь так поступать, а почему, сама не знаешь?
