Зеркало любви

— Пойдемте?

Тетя Варя еще раз осматривает невесту, улыбается, стирает слезинку.

— Идем.

* * *

Потрясающе красивая пара.

Именно это и подумали приглашенные, когда Давид протянул руку, помогая невесте выйти из машины, а потом не удержался, подхватил на руки, закружил...

Малена рассмеялась, откинув назад голову.

Фата — не жуткое тюлевое безобразие, из тех, что шьются в свадебных салонах из старых занавесок, а настоящая, кружевная, на миг взвилась хвостом кометы. София Рустамовна кончиком пальца коснулась глаза — что-то зачесалось.

Такие они были молодые, счастливые, удивительно красивые и искренние...

Не любовь, нет.

Искренность.

Невероятная, ослепляющая, до краешка, до донышка души — искренность.

Я — твоя. Ты — мой.

Я — твой. Ты — моя.

Правда — или истина? Неважно, но здесь и сейчас она разделена на двоих и сияет так, что больно глазам.

Так, на руках у будущего мужа, Малена и оказывается в актовом зале. На пол ее ставят только по просьбе регистраторши, которая, впрочем, сама улыбается.

— Добрый день, уважаемые новобрачные и гости!

Речь льется своим чередом, надеваются в срок кольца, дарятся цветы, делаются фотографии, говорятся какие-то слова, а двое молодоженов, уже молодоженов не могут отвести глаз друг от друга. Матильда полностью уступила место Малене — сегодня ее день. Пусть сестренка будет счастлива, а ей хватит и почувствовать это. Даже самым краешком.

Зависть?

Да о чем вы?

Кто любит — не завидует, а для Матильды герцогесса родная и любимая, дорогая и близкая. Единственное, что может девушка — это порадоваться за счастье сестры. Искренне, до глубины души.

У нее будет совсем не так, но разве это важно? Они такие одинаковые, но каждой нужно свое, свое... Малечка, будь счастлива.

Вот и лестница.

Выход из ЗАГСа...

Давид легко сносит девушку по ступенькам, их осыпают чем-то блестящим, звенящим, искрящимся, кругом счастливые лица, и они не сразу замечают...

Анжелика стоит напротив.

Бледная, в чем-то темном, растрепанная... и в руке у нее большой тяжелый пистолет. Она поднимает его, нажимает на курок, целясь в Малену.

— Сдохни, тварь!

Что-то сильно ударяет в грудь. Туда, где под одеждой надежно спрятано самое ценное сокровище девушки.

Старинное зеркало.

Темнота...

* * *

Давид даже не сразу понял, что произошло. Только что они смеялись, и словно бы летели по воздуху, а сейчас...

Крик, выстрел... и тело жены становится тяжелым в его руках. Малена запрокидывается назад, и крови нет, но на платье темнеет дырочка, пахнет порохом...

Когда раздается полубезумный крик: 'НЕТ!!!', Давид даже не сразу понимает, что он срывается с его губ.

* * *

Женя улыбнулась, и завела мотор.

Старая шестерочка чихала, сопела, но тянула. Сюда-то, к ЗАГСу, они ехали на 'альфе-ромео' Анжелики.

Сопливая дура.

Поделом.

Женя видела, как ее схватили, завернули руки, выбивая оружие, кажется, кто-то и по морде ей приложился... поделом. Было ли ей жалко девушку?

Да вы что — смеетесь?!

Жалеть — вот ЭТО?!

Инфантильное, избалованное, безмозглое существо, которое в жизни палец и палец не ударило, получая по праву рождения любые игрушки? И горюя потому, что очередную игрушку ей не дали?

Женя искренне считала таких Анжелик сорняками, разве что выпалывать замаешься.

Достать оружие?

Сложно, но возможно. Она смогла.

Подменить одно на другое?

Тоже возможно, не просто ж так она ехала вместе с этой дурочкой. И... дальше — на авось. Но вдруг получится?

Анжелика так и не поняла, но пока она собиралась, принимала душ и прочее, Женя прошлась по всему, чего касалась в ее квартире, тряпкой с ацетоном. Отпечатков пальцев не останется, а там...

Отомстить Женя хотела. А вот погибать за компанию с богатой дурехой не собиралась. Уже готово место, где можно пересидеть, они с друзьями идут в турпоход на месяц, в автономку, давно ее звали, вот и пойдет. Прогуляется по лесам, а там видно будет.

Так что едет она на дачу к другу, а оттуда они и двинутся.

С этими мыслями Женя и выехала из города на трассу.

* * *

Судьба решила иначе.

Говорят, разбить зеркало — семь лет удачи не видать. Сама-то Женя ничего не била, но есть ли разница?

Самому сделать — или другого науськать?

Иногда судьба решает подождать. Иногда — отсыпает все и сразу.

Трасса диктует свои законы, надо держать скорость не меньше восьмидесяти километров, особенно если она однополосная... но и тогда тебя обгонят. Дураки всегда найдутся.

Всего лишь часом раньше по трассе прошел груженный гравием КАМАЗ. Сколько там высыпалась? Горсть?

А больше и не надо было.

Черный джип принялся обгонять девушку по встречке, Женя невольно подалась к обочине, идиотов много, а эта махина заденет, и поминай, как звали, дорога-то на насыпи...

Всего лишь один камешек вылетел из-под колес джипа. Но впечатался он слишком удачно — в лобовое стекло. В самую его середину.

Оно треснуло, пошло солнышком, словно разбитое зеркало, Женя невольно дернулась, руль проскользнул в судорожно сжатых пальцах... и этого оказалось достаточно.

Машина вылетела под откос.

Несколько раз перевернулась, обо что-то ударилась — и осталась стоять на крыше. Женя безвольно обвисла на ремнях безопасности.

Стареньких, откуда хорошие в жигуленке-шестерке?

Они и не уберегли.

Девушка умерла по дороге в больницу от многочисленных внутренних повреждений, так и не приходя в сознание.

* * *

Давид держал на руках тело жены, и не мог поверить в происходящее. Она ведь не мертва?

Правда, она жива?

Правда ведь?

Жива?

— Пустите, я врач!

Кто-то рявкнул, кто-то коснулся руки Малены — и в следующий миг мужчине закатили такую оплеуху, что он чуть жену не уронил.

— Положи ее, баран!

Давид замотал головой, отказываясь отдавать девушку, но в следующий миг получил еще одну оплеуху.

— Пусти ее! Она живая! Смотреть надо!!!

И только тогда онемевшие пальцы чуть поддались, позволили положить белую фигурку прямо на мостовую, в золотистые и разноцветные звездочки, монетки, конфетти...

Смутно знакомый мужчина уверенно коснулся шеи. Пощупал пульс...

— Жива. Сейчас посмотрим, куда пуля попала. И скорую, что ли, вызови?

Давид кивнул, вытаскивая из кармана сотовый телефон.

Живая.

Это — самое главное, остальное уже вторично.

Живая...

* * *

Врач потянул вниз лиф платья, потом чертыхнулся...

— Там, сзади застежка на шее, — тетя Варя пробилась к своей девочке и теперь опустилась рядом на разноцветные узорные камни мостовой, хрустя суставами, возраст-то не тот... — Дайте, помогу...

Ловкие пальцы повернули голову девушки, расстегнули несколько пуговичек, и лиф, наконец, поддался крепким рукам.

И ничего там страшного не было.

Ни раны, ни крови — ничего. Немножко крови все же было, но так, царапины. Мелкие, совсем неважные. Пуля угодила аккурат в зеркало, треснули, рассыпались осколки, а металл выдержал, разве что вмялся, и странным образом, лань стала еще живее...

— Во-от, — довольно протянул доктор. — Сюда эта сучка и попала. И кровь отсюда, осколки кожу поранили, в рубашке родилась ваша девушка, не иначе.

— Но...

Пальцы ловко вытащили зеркало, протянули тете Варе.

— Поберегите. Раз уж оно ей дорого...

Давид протянул руку раньше.

— Дайте сюда.

Доктор кивнул, без спора передавая зеркало. Или уже — оправу? Давид сунул ее в внутренний карман пиджака.

— Скорая уже едет. И полиция — тоже. Что с ней?

— Жива. Может, удар будет. Синяк — точно. Видишь, пуля аккурат в зеркало угодила, удар был нехилый, это уж точно, может, и сердце на секунду остановилось.

Давид скрипнул зубами.

— Но...

— Думаю, она в шоке. Но в больницу лучше съездить. Рентген, все дела, сам понимаешь.

— Понимаю.

— А с этой... что? — напомнила тетя Варя.

Давид оглянулся.

Анжелика сидела на мостовой и ревела в три ручья, уверяя, что она не хотела, это должна быть краска, только краска...

Смотрели на нее с откровенной брезгливостью. А под глазом у красотки наливался синевой здоровенный бланш. Кажется, еще и ногами попинали, ну и поделом.

— Чего ты добиться хотела? — спросил Эдуард Давидович, тыкая Анжелику носком начищенного до блеска ботинка. — А?

Анжелика разревелась еще сильнее. София Рустамовна взяла мужа под локоть.

— Оставь ее, дорогой. Надо же, какая мерзость оказалась!

— Я... я... я просто хотела... почему — ОНА!?

И сколько же возмущения было в этом крике. Негодование обиженной жадности, ребенку куколку не дали! А ничего, что кукла живая и у нее свое мнение есть?

Это как раз неважно. Это — мелочи.

— Где пострадавшая?

Ребята со Скорой помощи даром времени терять не собирались.

Давид подхватил Малену на руки и сделал шаг вперед.

— Куда?

Из машины его выставлять никто не стал. Скорая взревела сиреной и умчалась.

На смену одной сирене пришла другая.

— Где?

Полиция обошлась одним словом. Асатиани кивнул в сторону Анжелики.

— Вот. И...

Сейчас ее сунут в камеру. И нет, вовсе Эдуард Асатиани не мстительный, и не злой, и...

Если он такое простит и спустит, об него только ленивый ног не вытрет. Так что предстоят Анжелике веселенькие три дня. С бомжихами и проститутками, а то и кем похлеще. Пусть порадуется жизни хотя бы несколько часов, пока папочка ее не вытащит.

Полицейские переглянулись, пряча в карманы гонорар, и кивнули. Понятливые люди — это хорошо. А сейчас надо разобраться с гостями, да, и в церковь позвонить, что ли. Поп ждать будет, нехорошо...

Мария-Элена Домбрийская.

Один раз Лорена все же успела ударить.

Только один.

Вот тут Ровена не успела. А второго раза не получилось, прыгнула, сбила убийцу на пол, покатилась...

Лорена сопротивлялась с яростью, порожденной ненавистью и отчаянием, да только гнева мало, навыки нужны. А вот Ровена драться любила и умела. Удар ребром ладони по горлу вышиб из убийцы дух, пусть спасибо скажет — не подохла, стервь...

И головой об пол приложить, чтобы не дергалась.

А теперь рвануть да хоть бы и чехол с кресла, разрывая его на полосы — и кричать, призывая помощь. Раньше-то и возможности не было, некогда было.

Ровена и видом не видела Лорену, просто та за собой дверь в покои Малены не прикрыла, вот Ровена и заинтересовалась. На ее памяти госпожа всегда запиралась, а тут вдруг — нараспашку. Ну а когда она увидела опускающийся нож... первый-то удар не успела, а вот второй сбила, не промахнулась.

— ПОМОГИТЕ!!!

Долго звать не пришлось, Малену любили, и на помощь ей бежали дружно, не думая, кто там бежит рядом.

Слуги, стражники, Аманда, Дорак, Ардонские...

Картинка была выдающейся. Ровена как раз закончила увязывать мерзавку, и поднималась с нее, а на кровати лежала Мария-Элена, и лицо у нее было спокойное. Слишком спокойное для поднявшейся рядом суматохи. Слишком равнодушное...

Ахнула, прижимая руку ко рту, графиня Элинор, схватила за руки дочерей, решительно шагнул вперед Дорак, вглядываясь в тело на кровати...

— Жива!!! Жилка бьется! Дышит!!!

Такого облегченного вздоха эта комната давно не слышала. Живая, остальное поправим.

* * *

— Надо послать гонца к маркизу Торнейскому, — совет держали пятеро человек. Граф и графиня Ардонские, Аманда, Дорак, Ровена. Ровена и высказалась первой, наплевав на все чины. И то сказать, если она невесткой герцога была, выше это или ниже графа? Уж всяко не грязь под ногами.

— Жених, — понимающе кивнул граф Ардонский

Ровена уточнять не стала.

— И немедленно. Я видела, как он на нее смотрит, поверьте — за промедление нас не простят.

— Дорак, распорядишься?

Астон Ардонский взглянул на капитана Сетона, и тот вышел из комнаты.

— Слава богам, жива осталась, вздохнула графиня Элинор, осеняя себя привычным знаком.

— Зеркало спасло, — кивнула Ровена.

Откуда оно взялось, это зеркальце с ланью на оправе? Откуда?

Но госпожа так и сжимала его в руках, прижимая к груди, туда и пришелся удар Лорены. Раскололось и высыпалось стекло, погнулась оправа, осколки порезали кожу, но не сильно, заживет до свадьбы. А вот почему госпожа не приходит в себя?

Этого никто не понимал.

Хотя...

Было у Ровены предположение.

— Эта стервь била со всей руки, могла просто ударить так, что сердце зашлось. Потом запустилось, но надо, чтобы лекарь поглядел. Мало ли там, какой ушиб внутри...

Вот с этим все были согласны, оставалось дождаться маркиза Торнейского.

Матильда Домашкина.

Давид сидел в приемном покое, и выглядел так, что краше в гроб кладут.

Рядом с ним опустилась София Рустамовна, погладила по волосам.

— Дэви...

— Да, мам?

— Как она?

— Не знаю. Молчат пока.

София Рустамовна крепко сжала его ладонь.

— Держись. Она обязательно поправится.

Давид стукнулся затылком об стену. И еще раз, вдруг полегчает? Но мысли были слишком тяжелыми, прямо-таки цементными.

— Медики не понимают, что с ней. Увезли на рентген...

Дверь открылась. Врач не заставил себя долго ждать.

— Что с ней? — Давид встал врачу навстречу, мать поспешила за ним.

— Не знаю, — честно признался врач. — Понимаете, мы ее насквозь просветили, кроме порезов — ничего страшного. Ну, синяк будет, так от этого не умирают. Но она... как в коме.

— В коме? Отчего?

— Кто ж знает, — врач потер кончик носа. — Человеческий организм — штука странная и малоизученная. А уж мозг... мы можем дискутировать неделями и месяцами, но толком так ничего и не откроем. И не узнаем. Почему человеческий мозг дает команду отключиться — не знает никто.

— Она сама дышит? Хотя бы?

— Дышит. Хотя ее надо будет поддерживать на внутривенном питании. Пьет она сама, глюкозки вкатим.

— Что вы можете посоветовать? — просто спросил Давид. — Вы, сами.

Врач еще раз пожал плечами.

— Кто у нее есть из близких?

— Я.

— А еще?

Давид вспомнил мамашу Малены, подумал, что от такого явления родственных чувств помрет и кто покрепче, и решительно покачал головой.

— Никого. Знакомые есть, друзья... кошка есть.

— Вот, берите кошку и езжайте сюда.

— Вы это всерьез? — удивилась София Рустамовна.

— Как врач я против антисанитарии и животных в палатах. Но за любое лекарство, даже хвостатое. Да и главврач против не будет, это точно.

Женщина хмыкнула.

Это Давид сидел в приемном, а она начала с руководства больницы, скромно выложив на стол месячную зарплату главврача, и намекнув, что ее невестка должна получать все лучшее. Вы же меня понимаете?

Кажется, главврач уже понял. Это хорошо, когда человек понятливый.

— Кошка — и Давид?

— Да. Зовите ее обратно. Зовите, кричите, делайте что хотите, хоть на ушах в палате стойте, говорите о том, что для нее важно... зовите изо всех сил. В моей практике были случаи, когда такие люди... вы понимаете?