Томчин. 1.

Восемьдесят тысяч вполне достойная цифра, чтобы попытаться научить жизни старого Чингизхана. Рельеф местных гор ему знаком, небольшая победа надо мной, удачная засада, и — все назад прибегут, позабыв о разногласиях. Тем более, канглы к стене приперты, я их все равно всех перережу, терять им нечего. Как львы должны биться, жизнь свою защищая. Не похоже на Джелала, чтобы и он, как император Цинь, на мой кондратий рассчитывал, двигаясь в джунгли на юг. Непонятно. Газни без споров открыла ворота и мы въехали в крепость — перекусить и оправиться.

Дал людям и коням сутки отдохнуть, а затем натянул на себя шкуру Чжирхо и поставил себе приказ. Боорчу шел по следу, далее я, а замыкал нашу волчью цепочку Шиги. Вот и пригодились охотнички, будет им что вспомнить, рассказывая внукам о подвигах. В отличии от отца, Джелал не метался по стране, целеустремленно двигался к границе. Пару раз я с трудом поборол соблазн предвосхитить его действия и перекрыть дорогу обходным маневром. Может, только того и ждет, у него тоже за мной контроль налажен. Места неизвестные, подготовиться не успеем, победа не гарантирована. Джелал явно идет на берега Синда. Думаю, Инд — это то самое название, знакомое мне по прошлой реальности. Когда до него осталось не более сотни километров, я отправил дивизию Боорчу в обход предполагаемого левого фланга Джелала, по горам и ущельям. Если все получится, то у меня будет туз в рукаве при встрече с Джелалом у речки. Эх, давно я в воду никого не загонял.

С каждым днем продвижения Джелала замедляется. Он по-прежнему тащит за собой весь гарем. Мелкие укусы за пятки прилично его доставали и Джелал даже решился оставить заслон из пяти тысяч канглов с целью нас попридержать. Минут сорок придерживали, ни один не ушел. Вот так и он бы меня мог, если бы я поддался эмоциям. Я вовсе не собираюсь его атаковать, пока не станет понятной цель этой гонки.

Если я прав, Джелал хочет переправить гарем в Индию и развязать себе руки. Тогда осталось точно определить место будущей переправы, связаться с Боорчу и согласовать наши действия. Зря Джелал не оставил гарем в Газни с половиной своих канглов. Переоценил он меня, не взял бы я крепость. А пока бы вокруг приманки крутился, он мне всю спину мог изгрызть. Войска бы подсобрал, местность ему знакомая. Зря.

Переправа только начиналась, когда дивизия Шиги, выстроенная клином, пошла в атаку на вытянутое во фронт прикрытие. Удар тяжелой кавалерии в самый центр сделал свое дело, фронт прогнулся, и вот-вот дожно было начаться паническое бегство беспощадно истребляемых канглов. Не началось. Джелал, собрав пару сотен своих телохранителей, запустил обратный процесс. Его плащ мелькал везде, где мои воины пытались организовать какую-то видимость обороны и остановить продвижение противника.

Вскоре всякая слаженность действий была потеряна, каждый дрался за себя. Из образовавшейся мешанины в километре от берега все время выдавливались небольшие отряды, одиночки и в панике уносились прочь. Около двадцати тысяч канглов сосредоточились несколько левее общей свалки, но начинать атаку не торопились. Мне пришлось выделить две тысячи гвардейцев, чтобы нанести удар справа, предотвращая наш окончательный разгром и сдвигая озверело хрипящую массу людей и лошадей в сторону неподвижно стоящей кавалерии Джелала. Пусть их натиск придется в спины товарищей.

И тут слева ударила дивизия Боорчу. Я думаю, половина из двадцатитысячного резерва погибла в первую же минуту. Остальных просто вдавили в общую толпу и, не углубляясь, охватив двойным полукольцом, начали методично уничтожать. Казалось — все, битва выиграна. Минимум — половина людей Джелала погибла, наши силы почти сравнялись, но он совершенно не мог управлять течением схватки, а у меня еще было восемь тысяч несвязанных боем всадников гвардии и вполне управляемая дивизия Боорчу на левом фланге. Которая, кстати, методично выкашивала ряд за рядом бьющихся в панике канглов, из-за образовавшейся давки даже не способных толком защищаться. Спешившиеся тут же гибли под копытами коней.

Я послал тысячу на правый фланг Боорчу, намереваясь постепенно его растянуть, окружить и добить остатки армии некогда могучей державы. Но вновь в просветах пыльного облака, затянувшего поле битвы, замелькал флажок, и несколько тысяч канглов оторвались, а затем двинулись галопом к переправе. Пришлось послать еще четыре тысячи им на перехват и двумя подкрепить правый фланг, стремясь быстрее закончить сражение. У меня осталась последняя тысяча моих телохранителей. С ней я двинулся в сторону переправы, обходя по дуге место гибели последней надежды империи Мухаммада.

Открывшееся зрелище было не из приятных. Переправа работала. Мои четыре тысячи сцепились в схватке с отрядом канглов, раза в два превосходившим их по численности. И это бы все ничего, но в центре сражения мелькал, появляясь и исчезая, плащ Джелала и везде, где он появлялся, мои воины начинали пятиться, с трудом удерживая линию обороны. Обороны!

Джелал отходил, собирал вокруг себя около тысячи бойцов и вновь бросался в бой, туда, где в нашем строю сражающихся намечался разрыв. Мои гвардейцы гибли! Лучшие воины эпохи ничего не могли противопоставить этому волку. И тогда я повел свою тысячу в последнюю атаку, удерживая взглядом мелькание проклятого плаща. Ура-а-а!!! Спиною чувствуя накатывающуюся сзади лаву моих гвардейцев. С криком и грохотом мы врезались в ряды канглов. Копья у меня не было: легкая кольчуга и меч. Я почти ничего не помню: орал и рубил, орал и рубил, очнулся, когда конь был по брюхо в воде.

Меньше всего потерь в дивизии Боорчу. Менее двух тысяч, считая не только погибших в битве, но и упавших со скал, пропавших в горных ущельях, канувших в пропасти при переходе. Почти три тысячи гвардейцев. И половины дивизии Шиги тоже больше нет. Может, еще кто-то из раненых умрет, пока мы здесь расположились. Уйдем, когда последний из раненых сможет выдержать переход до ближайшего города. Месяц, наверное, может — больше простоим.

А Джелал ушел. Когда подоспели ребята Боорчу и приступили к уничтожению последней тысячи канглов, Джелал вскочил на коня и, загнав его в реку, поплыл рядом. Я запретил в него стрелять. Остальных перебили всех. Все по книге Яна, только никаких прыжков с обрыва. Гарем и детей Джелала канглы переправить не успели, хотя приказ был. Они их зарезали. Барахло и казну не переправляли. Удрало какое-то количество канглов, пока Джелал защищал переправу, думая о женах и детях. Врут все эти книги.

Я бы тоже Хулан в Газни не оставил. И сына бы увез. Живи, Джелал, может, у тебя еще будут дети. Был бы он мой сын — с легким сердцем ему бы Монголию оставил. Почему-то кажется, он бы понял меня. Почти как родного его ощущаю. Мы с ним одной крови.

Железного бегуна Тимура из крепости Ходжент убили. В этом мире скрыться с Джелалом ему не удалось. Добегался.

Пока шел этот месяц, Боорчу с пятью тысячами своих съездил на тот берег, попытался преследовать скрывшихся. Какое-то количество перебил в ближайших окрестностях, но основная масса ушла вглубь страны. Пригнали крестьян из соседних деревень и они разрушили переправу. На нашей стороне поиски сбежавших одиночек и мелких отрядов проводились скорее от скуки, в процессе ожидания выздоровления раненых. Набили тысячи полторы, но неизвестно, сколько их разбежалось. Обошлось без дополнительных потерь. Когда все собрались и посчитали, что готовы отправляться, двинулись назад к Газни. У меня депрессняк. Может потому, что все закончилось? Год какой-то тяжелый.

На подходе к Газни, где я планировал временно остановиться, меня встречал Октай. Рапорт о количестве занятых им крепостей в горных районах Афганистана, собственно, уже не волновал. Длительное перечисление ничего мне не говорящих названий. Дело сделано, основные задачи решены. На территории страны не осталось лидеров и полководцев, способных привлечь под свое знамя серьезную армию. Будут бунты, будут разбойничьи отряды, вернется Джелал, но никогда уже не соберется армия, способная угрожать нашей власти в этой стране. При мне не соберется.

Моральный дух подорван, слишком большой резонанс будет у победы на Инде. Кровь пролита не зря. Сумарные потери Октая за проведенную компанию — тысяч пятнадцать. Почти как у нас, во времена моей молодости. Сколько дивизий осталось, пять? Семь? Гляди, научился чему-то. И задачу выполнил, и людей под свою руку привлек. Молодец. А гадости про него потом нашепчут. Устал я чего-то.

Когда подъезжали к Балху, Октай начал заметно дергаться. После Инда я уже не стремлюсь знать все и обо всем раньше всех. Много знаний, много печали. Но в Талькане под Балхом Хулан и Люська. Я упросил ее остаться с отрядом для охраны. Если с ними что-то случилось, мне никто не решится сказать. Последние два часа скакал галопом в Талькан и, только убедившись, что с любимыми все в порядке, спустился во двор, поговорить с Октаем.

Через неделю после моего отъезда Чагатай приказал гражданам Балха выйти за стены города. Многие не послушались и остались. Всех вышедших умертвили по указанию Чагатая. Октай и Толуй были в походах, узнали о случившемся после их завершения. Причины: месть за гибель сына и, формально, борьба с возможными сторонниками Джелала. Тыл нам обезопасил, труженик топора. Братья при деле, занимают возможные очаги сопротивления, а Чагатай в нем просто живет. Уже занял. И обезопасил, насколько смог.

В Балх не поехал.

Зучи, получив четыре тысячи монголов для захвата северных степей Дешт-и-Кипчак и указание: вернув захваченных женщин и детей, сидеть в Гургани, сделал следуюшее. Прибыв в Гургани, отобрал из женщин самых пригожих, а остальных разделил на два отряда, заставил раздеться догола и биться друг с другом на кулаках. Мусульманок, идиот. Похоже у Зучи гораздо больше потомков, чем он подозревает. Пол дня в окружении воинов дрались голые женщины, потом, по его приказу, воины их перебили. Затем Зучи, забрав своих воинов и рабов, отбыл в верховья Иртыша, на Родину. Навоевался.

Прибыл Толуй. Толуй у нас занимался Хоросаном, востоком Персии. Ну, давай. Начал с Мерва. Имел почти семь полных туземных кавалерийских дивизий, плюс инженерное обеспечение, плюс двадцать тысяч землекопов. Два неудачных штурма, затем город сдался. Сам. Выгнал всех жителей с самым ценным имуществом и защитников в степь. Приказал отрубить голову воинам, отобрал две тысячи понравившихся детей в рабство и четыреста ремесленников для любимой родины. Остальных приказал умертвить.

Двести самых богатых горожан запытал, выведывая клады. Напоследок разрушили плотину, поддерживающую водоснабжение оазиса, в котором находится город. Пригодились инженеры и землекопы. Спросил, не пытался ли решить дело миром, предложив городу принести свою покорность? В ответ взглянул удивленно, потом в глазах появился испуг. Какую-то формальность не исполнил, только сейчас сообразил. Боится меня прогневить. Даже не понимает. Давай дальше.

Через двенадцать дней был Нишапур, Учитывая известные нам укрепления города, Толуй подготовил три тысячи баллист, триста катапульт, семьсот агрегатов для метания горшков с горящей нефтью, четыре тысячи лестниц и две с половиной тысячи камней для стрельбы. В другое время посмеялся бы. Горожане пытались договориться, встретили отказ, и через два дня город был взят штурмом. Моя дочь, вдова Тохучара, ездила по улицам и приказывала своей охране убивать всех, кто попадался ей на глаза. Четыреста ремесленников, дар отчизне. Остальные были поголовно истреблены. Толуй приказал сложить три пирамиды из голов мужчин, женщин и детей, соответственно. Я его еще маленьким помню, десятилетним, его Джелме спас, когда кто-то из татов зарезать хотел после неудачного пира.

От Нишапура на юго-восток Герат. Там, впервые, Толуй отправил парламентеров. Правитель Герата сделал ошибку, казнив их. Я его понимаю. Через неделю непрерывного штурма правитель погиб, а горожане-персы, под честное слово Толуя о сохранении их жизни, открыли ворота. Слово сдержал. Неужели это единственное, чему он у меня научился за столько лет? Двенадцать тысяч канглов, обнаруженных в городе, были перебиты. Я никогда не дал бы слова черному городу, в котором убили послов. Он так ничего и не понял.

После этого он вернулся, потерял почти три дивизии и половину землекопов. Мне уже все равно.

У меня тринадцать туземных конных дивизий и одна пехотная, охраняющая землекопов. Четыре уцелевших самаркандских отправил на помощь к пятой, охранять и поддерживать порядок в стране. В Туркестане. Как и раньше, если смогут. Землекопов, вместе с охраной, командировал на поддержку в восстановлении Бухары. Восемь остальных переподчинил Октаю. За ним охрана порядка, расстановка новой администрации в Афганистане и Хорасане. Больше положится не на кого. Полторы дивизии монголов, оставшиеся у меня, будут заменены двумя свежими. А раны у моей гвардейской зарастут не скоро. Я должен знать каждого из своих солдат. Я не могу забыть почти три тысячи лиц.

И последняя неясность истекающего года: Чжирхо и Собутай. С начала лета — никакой информации. Прискакал гонец. Летом до Хамадана они все-таки дошли. После прошлогодних поборов им были не рады, и началась осада. Которая, довольно быстро, завершилась взятием города, пожарами и избиением жителей. Так. Обоза не вижу. Осенью, не получив моих указаний, самовольно решили вернуться в недоразграбленную Грузию, откуда в начале весны вынуждены были поспешно удалиться, выполняя мой приказ о возвращении. В общем, привыкли уже жить самостоятельно, обоз награбленного в Хамадане тянут за собой. Грузины за полгода смастерили новую армию, которая в погоне за отступающим Собутаем попала в засаду к Чжирхо. У Грузии опять нет армии. Отправляя гонца, Чжирхо заканчивал формировать для меня грузинский обоз, как он пишет — лучше прежнего, и собирался двигаться в сторону Дербента, открывать неизведанные земли. Да что же это такое-то?! Срочно гонца! Трех гонцов!!!

Глава 27

Год начинается. Плохо? Да нет, пожалуй, как всегда. Обычный год. Прискакал Октай с выпученными глазами. Сколько раз ему говорил, что правитель не должен выказывать своих чувств в присутствии подчиненных? Тридцать шесть уже, а носится — как мальчишка, все на лице написано. Герат восстал, наши люди убиты. Ну и правильно сделал. Совсем народу головы заморочили, хорошего от плохого отличить не могут. Если мы сами не будем придерживаться наших законов, что можно требовать от других? Толуй дал слово в черном городе. Чего можно было ожидать? Привыкай сам править, я бы пяток дивизий просто в окрестностях Герата держал, формированием новых занимался, пока передышку дают. А ты все к отцу бегаешь. Хочешь, Толуя позовем, я на него покричу? Правда, время пройдет. Тебе решать. Так звать Толуя? Вдруг, это поможет подавить восстание в Герате? Или, все-таки, вспомнишь, зачем я тебе восемь дивизий дал?

Приказал разместить две свежие дивизии из Монголии в Балхе и Талькане, а сам, потихонечку, двинулся вслед за Октаем, отправившимся осаждать Герат. И я по ветерку прогуляюсь, на Афганистан спокойно посмотрю, и Октаю, если опять приспичит, не придется через всю страну ко мне в Талькан скакать, армию бросать ради пары вопросов. Здесь я где-то, неподалеку, вон с той горы за вами наблюдаю. Или — вон с того облака. И вижу я, что спешно вооруженные и посаженные на коней две новых дивизии, склепанные Октаем на скорую руку, никуда не годятся. Землекопы, нечего их было вооружать. Проще костры по ночам под стенами Герата жечь, пугая горожан несметным количеством монголов. Себя только запутаешь, что не восемь дивизий под рукой, а десять. Две дивизии — полный сброд: ни дисциплины, ни умения. Исправь.