Томчин. 1.

Бухарская конная дивизия была сформирована в рекордно короткие сроки.

А что же наш огородник? Где бежит он сейчас с высунутым языком? А неизвестно — где, шпионы его не видали. Сначала он перенес ставку в Балх, когда узнал о направлениях маршрутов движения моих войсковых группировок. Потом в Самарканд, куда загнал те войска, которыми собирался дать мне генеральное сражение. Но непостоянен нрав нашего дачного сторожа. Прослышав про клеши, которые мы с Чжирхо своим обходным маневром заготовили для нежных царских ягодиц и, не дожидаясь моего появления из пустыни под стенами Бухары, рванул любитель грядок куда-то на юг, спасая главную ценность всех местных империй — императора. Опять пугливый попался.

Мог бы, кстати, там резервы пособирать. Очень отвлекает от напрасных переживаний. Ладно, не маленький, найдется.

За то время, пока мы с моими дивизиями добывали победу тяжкими изматывающими переходами, зарабатывая боевые мозоли на пятках и иных деликатных местах, трущихся о седло, наша прочая братия, разосланная по городам и весям, тоже старалась внести свой посильный вклад. В основном, вклад вносился путем изъятия со встреченных городков и поселков городского типа ежегодного налога, приготовленного для сдачи в хорезмшахскую казну. Желательно в твердой валюте, но — и прочее барахло тоже принималось. Налог уплачен — далее все вопросы только к нам. Если будут вопросы. Нам тоже надо на содержание войск, а поскольку других, кроме наших, войск не видно, то все нам, а хорезмшаху — кукиш.

Инцидентов практически не было, всей этой мелочи все-равно, кого кормить, главное — чтобы жить не мешали. В качестве расписки оставляли сломанные трудолюбивыми руками горожан городские укрепления. Гарнизонов не оставляли, народа не хватало катастрофически. Общими усилиями и своим хорошим поведением собрали целых три дивизии местного ополчения, которые с энтузиазмом, достойным лучшего применения, жадно посматривали по сторонам, выискивая бреши в обороне укреплений бывших коллег. Оставлять на местах их просто не решались, боялись, что совместят полицейские функции с карательными, а это почти наша страна. Поэтому выглядело все — как обычно. Не было монголов. Был монгол и — нет его. Ну, кто постарался, те заметили. Другое дело в городах, где засели гарнизоны. С этими каждый справлялся в меру сил и наличия талантов.

Самая монгольская работа выпала на долю Чагатая и Октая. Тарс, Ташкент и Нур сдались без боя. Чуявший свою вину Отрар заперся и не дышал. Пятьдесят тысяч кипчаков-канглов, присланных в качестве гарнизона Теркен-хатун, дружно замерли на вдохе. Тут дыши — не дыши, а города, где были убиты послы, считаются у монголов "черными городами". Все предатели и нет им пощады.

Так что, можно друг друга не пугать, это правда. Был в караване мой личный посол. И, в конце концов, чем сказки на ночь друг другу рассказывать, можно было покинуть город. Пока монголы не подошли. А когда подошли — пришлось уже грязью, камнями и прочей дрянью заваливать городские рвы. Тем, кто далеко не ушел, в городских предместьях остался. Все на работу против черного города! Раньше кончим — раньше по домам пойдем.

Китайцы подошли? Все на помощь китайцам! Собираем, расставляем, переставляем. Ну, как всегда. А кто трудиться не любит и воевать привык — на помощь своим братьям. Две местных дивизии штурмом стен и ворот периодически занимаются, им пополнения завсегда нужны. За пять месяцев осады народ пообвык и втянулся. Всем уже этот Отрар поперек глотки встал. Энтузиазм возник, соревновательность. Стокгольмский синдром в действии. Братство по оружию у штурмующих, даже — если за стенами твой родной брат засел. Для обеих сторон никаких тайн не осталось. Они знали, что их убьют, а мы знали — как. В общем, они бы там вообще переженились и внуков общих завели, но тут поступила информация о взятии мной Бухары, осада закончилась и начался штурм.

Хайдар-хан бился даже после падения города и, уже безоружный, швырялся камнями. Был схвачен и переправлен ко мне для допроса. Судьба остальных была менее печальна. Гарнизон канглов, пытавшийся напоминать о своих общих корнях с кочевниками-монголами, перебили весь. Уцелевшие горожане, после небольшой передышки, приступили к разборке своего города. Контроль осуществляли их бывшие соотечественники, не желавшие, чтобы такое когда-либо повторилось в их жизни. Прониклись. Не будет Отрара больше. Хайдар-хан рассказал все о Теркен-хатун. Потом он умер. Он уже сам хотел. А умер так, как этого хотел я.

Корпус Чагатая и Октая выдвигается к Самарканду, на встречу со мной. Выжившие отрарцы идут с ним, будут рвы засыпать в Самарканде. Их никто не простил.

Даже их ремесленников к нам в Монголию переправлять бесполезно. Перебьют по дороге.

А ведь весна на дворе. Наш путь лежит через долину Зеравшана и — уже ничем не напоминает "Пыль" Киплинга. Скорее, "Путь далекий до Типперери" — ее и мурлыкаю. Сады перемежаются огородами, огороды сменяются полями. Свежий ветерок обдувает голову. Хорош-шо. Курортные места: дачные дома и небольшие крепостишки напомнили пейзажи по Приморскому шоссе в сторону Зеленогорска. Через каждые двести-триста метров очередное бунгало, где вкушает райское наслаждение новый бухарец, даже не проявивший интерес к происходящему невдалеке. А зачем? Хорошие жены, хороший дом — что еще надо человеку, чтобы спокойно встретить старость? Даже завидно. Наша разведка, заскакивая, все-таки поставила хозяев в известность о событиях в мире и сейчас, проезжая мимо, наблюдаю череду искательных рож, выглядывающих тут и там. Пара дачных участков, как сообщила разведка, оказывает сопротивление досмотру, там я уже никого не увижу, будут заметно отличаться от этой идиллии, тишины и покоя. Наверняка, у них даже павлины имеются. Верещагина на вас нету, морды.

Здесь мне пришлось вернуться. Как же я не люблю возвращаться, примета плохая. Но — пришлось. Бухара сгорела. Для взятия Самарканда мне потребуются все войска, до которых смогу дотянуться. Я не оставлял гарнизона. Потом, когда все уляжется, сформируем, с большой долей участия местных, временные власти, а пока все так зыбко — обойдутся без нас. Недальновидно поступил.

Часть бухарцев, ощутившая свою близость к новой власти, сразу после нашего ухода кинулась пополнять похудевшие кошельки за счет имущества, утратившего своих хозяев в это лихое время, а может — и просто, за счет соседей, не способных организовать отпор. Сутки после нашего ухода в городе шли грабеж и резня, а потом начался пожар и деревянный город сгорел. Я приказал выгнать из него всех уцелевших и провести сортировку. Ремесленников, которых смогли определить, отправил в Монголию. Те, на кого указали, как на виновных в грабежах и убийствах, пойдут засыпать рвы в Самарканд. Остальным приказал расселиться в пригородах.

Кстати, только сейчас вспомнил про Насреддина. В Бухаре его не оказалось, никто даже не слыхал о таком возмутителе спокойствия. Вряд ли его прятали от меня. Непременно назначил бы в городскую администрацию и, отогнав подальше всех, чтобы не видели, посчитал бы за честь пожать ему руку. Ну, или обняться по-братски, как здесь принято. Несколько видоизмененные сказки о нем рассказывал сыну и внукам. Имя сохранил неизменным. Попадись он им — никто не тронет, сами будут охранять. Вообще— то: Наср-эд-дин ходжа или Насир-эд-дин, так должно быть правильно и, даже не "эд", а "аль", но — это совсем никуда. Ладно, жаль, что его нет. Наверно, народная легенда.

В городе оставил тысячу своих воинов, для присмотра. Вывод. Большой город, после взятия и смещения старых властей, здесь — без гарнизона оставлять нельзя. Гарнизон должен жестко подавлять любые попытки неповиновения. Это мой город, и — только я могу его жечь и грабить. Приказ будет доведен до всех наших частей. Лучше приостановить наступление и потерять время, восстанавливая и контролируя мирную жизнь, чем получить новую Бухару. Какой город сгорел, даже каменные мостовые есть. Лет через пять-десять восстановится, никуда не денется, была в моем мире Бухара и здесь будет.

Продолжим наше путешествие по сказкам "Тысячи и одной ночи" в сторону Самарканда. Довелось посмотреть. Похоже. Природа, конечно, царская. Сейчас дорога идет по аллее, так совсем... Что за деревья — не помню, как они называются? Листики, кислород. Когда я себе повозку заведу, сколько можно — все верхом и верхом? Медленнее же получается, чем в повозке. Почти шагом едем.

Так что у нас там с Чжирхо? Да как всегда — нормально. Этот любимец публики, испытывая крайнюю нехватку в людском составе, умудрился навербовать целых пять дивизий местных ополченцев. Не кавалерийских, конечно, пехотных. Кого он туда брал? Такое ощущение, что всех подряд, кто соглашался сменить мотыгу на плохонькие копья или меч. Судя по всему, все местные бандиты и разбойники нашли укромное местечко у него под крылом. А что прикажете делать? У Чжирхо, после тех трехдневных боев во устрашение Мухаммада, осталась едва одна полная дивизия под командованием Сукегу. Потом уже, под Ходжентом, подошла дивизия Тохая, освободившаяся у Зучи. А так — как хочешь, так и побеждай. В общем, этому хитрецу как-то удалось воодушевить на подвиги пятьдесят тысяч всякого сброда. Думаю, грабежом города соблазнил, но не говорю. А что говорить — дело-то сделал.

Ходжент — город-крепость, расположенная на берегу Сырдарьи и, как-бы запирающая вход в Фергану. Десять тысяч конных монголов могут очень долго стоять на берегу и смотреть на воду. Зрелище затягивающее, но к результату не приближает. А больше они, по уму, ничего не могут. То ли дело пятьдесят тысяч пехоты, разбитые на сотни и руководимые монгольскими офицерами. ...И китайцы прихромали... Это постепенно дало результат, город был взят. А крепость, находящаяся на острове на реке, с тысячным гарнизоном — нет. Мало того, гарнизоном руководит Тимур. Не железный хромец, а просто железный парень. Монгол на воде — это даже не смешно, это просто финиш. Тимур построил двенадцать баркасов и стал с них регулярно обстреливать войска на берегу, подплывая и величественно отплывая назад. И почти семьдесят тысяч народа, учитывая подошедшую дивизию Тохая, ничего не могут с ним поделать. Какую-то часть гарнизона перебили в перестрелках — и все. Пока все.

И к Зучи у меня тоже претензий нет. Он, с самого начала, хотел, чтобы все было по-хорошему. Проявить во всем блеске требуемые качества будущего властителя стран и народов. Первым, на указанном ему маршруте движения, был Сыгнак: город-крепость на правом берегу Сырдарьи. Зучи встал лагерем неподалеку от города и выслал парламентером мусульманина Хасана-ходжу с обычной просьбой: сдаваться. Хасан был убит сразу, его даже не выслушали. Убийство посла. Через семь дней непрерывного штурма город был взят, а все жители вырезаны. От себя замечу, что без фанатизма и с использованием элементарных, давно наработанных приемов, того же результата можно было бы достичь в более сжатые сроки, с меньшими потерями и не так измотав своих воинов. Кстати, у Зучи совсем нет вспомогательных частей. Чему только его Чжирхо учил? ...Вечно я придираюсь.

Затем были Узгент и Барчинлыгкент, сразу открывшие ворота, стандартно выплатившие хорезмский годовой налог и беспрекословно поломавшие свои укрепления. Там Зучи отдохнул, восстановил несколько утраченную боеспособность подчиненных и двинулся к Аншасу. Парламентера выслушали, сдаваться отказались. И опять, вместо хитроумной операции, навал голой силой. Город держался, сколько мог, но подошли китайцы со своей техникой. Осажденные не сдались, у них просто несколько ослабла воля к сопротивлению и — эта обреченность в их глазах привела к тому, что город пал. Часть жителей уцелела. Кем он потом править собирается? С кем вместе воевать? Всех убью, один останусь? Настаивая на этом принципе, Джучи отправил почти не понесшую потерь дивизию Тохая на помощь своему учителю Чжирхо, завязшему под Ходжентом. Никто мне не нужен, я сам все могу. В таком виде он хочет приступить к конечной цели отведенной ему части операции: взятию Джента. Недели две уже, как хочет. С силами пока, наверное, собирается. Или мыслЕй тужится. Ждем.

А у нас Самарканд на горизонте. Пока ехали, были следы сопротивления двух небольших крепостиц. Дабоус и Сарапул. Что-то вроде этого. Сожгли крепостицы, никому не захотелось на осаду отвлекаться, столица впереди. И людей вокруг них я не видел, перебили, наверно, сгоряча, или под стены Самарканда угнали.

Зеленый город. Недалеко протекает Зеравшан, много арыков, воды достаточно. Дачные предместья брошены, полно дворцов, всего полно. Благодать! Только не расслабляться. Город обнесен крепостной стеной с четырьмя воротами. Дальше — пустыня. Цитадель и здесь расположена отдельно, дважды придется воевать. И изрядно. В столице около полумиллиона жителей, да тысяч сто из пригородов набежало. Главное, тут сидит стодесятитысячный корпус, армия Мухаммада. Двадцать боевых слонов, целый зоопарк. И к этому зоопарку надо прибавить пятьдесят тысяч канглов во главе с дядей Мухаммада, Тугай-ханом. Интересно, это не тот — из наших сказок? Здесь мы его в сказку не пустим, отсортируем.

А вот мне пора в сказке разместиться, дать организму отдохнуть. Синий дворец, звучит-то как в переводе! А по местному — Кок-Сарай. Предложи мне так кто-нибудь — ей богу, обиделся бы. Чем в сарай хану идти, лучше уж я в саду, на природе. А сады здесь — просто прелесть. Шпионы говорят, что и внутри города много садов, у всех богатеев есть. И не жалко было все это стеной обносить? Мне вот — жалко. Даже ломать. Постараемся обойтись по минимуму. Город стоит на Великом шелковом пути, ремесленников полно, лучших к нам отправим. Здесь еще наростут, а мне Каракорум поднимать надо. Это будет их взнос за убийство посла. Зато — остальные останутся жить, здесь жить. Гражданские, конечно.

Итак, что мы имеем? Сто шестьдесят тысяч воинов. Слонов считать не будем, не стоит животных мучить, так постоят. Что есть у меня? Девяносто шесть тысяч монгольской кавалерии. Десять тысяч бухарской туземной и, около восьмидесяти тысяч отрарских и бухарских землекопов. Из них почти сорок тысяч бывших бухарских военных прожор. А вот и китайская идея номер два. Сорок тысяч желудков дисциплинированно разбиваются на десятки и получают из обоза элементы монгольской военной атрибутики. Халаты и знамена. Вооружаются палками, прочим дрекольем и приступают к штурму заветных ворот, по нашему выбору, подгоняемые туземной конной дивизией. А чего их подгонять? За воротами жратва, сами прорвутся. Остальные сорок тысяч демонстративно засыпают рвы у места готовящегося прорыва. Отрарцы учат бухарцев. Для начала — неплохо. Наши держат блокаду. Смотрите! Нас больше! Похожу вокруг стены, выберу место и — алга. И костры по ночам пожжем, пусть думают, что нас полмиллиона.

На третий день подготовки я счел ее достаточной, и все сорок тысяч порядком оголодавших бывших вояк стройными колоннами двинулись на штурм городских ворот. Сказывалась привычка к парадам и второй день без еды. Я, для достижения у них полной внутренней гармонии и их природного героизма, велел денек не кормить. Когда в середине девяностых у меня был приступ панкреатита — тринадцать суток не ел и не слишком ослаб. Этих позавчера накормили, злее будут. И, с позиции ранения в живот — самое то. Другие сорок тысяч уже откопошились свое во рву под воротами, были осыпаны стрелами и чем-то облиты. Сочтя, что эффект присутствия достигнут, разрешил им отойти. А что? Все очень правдоподобно.