По всему телу стала рваться шкура, обнажая два тела — зеленоватое и тускло-голубое. Оба тела были длинные, тонкие и с парами крыльев по всей длине.
Ещё одна конвульсия, подобная предсмертной судороге, — и вот уже два тела отделились друг от друга и устремились в разные стороны, расправляя бесчисленные крылья. Они поднялись над деревьями и белые птицы носились с хриплыми криками вокруг них.
Они уже летели, свет Фреира отражался от их чешуи и блестящих крыльев. Одно чудовище — зеленое — было самцом, другое — тускло-голубого цвета с менее блестящими чешуйками — самкой.
Теперь крылья их били воздух более уверенно, поднимая их тела высоко в небо. Раскрытые рты жадно втягивали воздух и со свистом выпускали его через задние отверстия.
Чудовища сделали круг над поляной, глядя на потрясенных фагоров, а затем полетели в противоположные стороны — самец на далекий север, самка — на не менее далекий юг. Оба повиновались своим воздушным октавам, на которые были настроены, оба даже своеобразно красивы в своём полете. Их длинные гибкие тела буквально ввинчивались в атмосферу. Змеи набирали высоту и вскоре исчезли из виду, растворяясь в голубизне. Они уже забыли своё прежнее существование, когда многие столетия находились во тьме земли, загнанные туда холодом.
Фагоры пришли в себя и вернулись к действительности. Они осмотрели поляну. Кайдав мирно жевал траву. Мадис исчезли. Они перегрызли веревки и сбежали в лес.
* * *
Группа сбежавших мадис состояла из трех мужчин и их женщин. Старшую пару звали Катхаарнит, так как по обычаю мадис после того, как пара соединялась, и он и она носили одно имя. А если нужно было обратиться к кому-либо из них, то говорили Катхаарнит-он и Катхаарнит-она.
Все шестеро были тощие и маленькие. И темнокожие. Мадис по внешнему виду мало отличались от людей, лишь были меньше ростом. Особая форма костей черепа придавала им задумчивый вид.
Они передвигались по лесу ровным размеренным шагом, позволявшим им бежать без отдыха много часов, если потребуется. Впереди бежали Катхаарниты, за ними вторая пара, а затем самые молодые. Дикие животные, преимущественно лани, убегали с их пути.
Они бежали на запад, к гребню невысокого хребта. Восемь недель плена — память об этих жутких неделях придавала им силы. Однако долгий бег в гору утомил их. Вскоре они перешли на размеренный шаг, тяжело дыша ртом, иногда спотыкаясь о корни деревьев.
Наконец молодая пара не выдержала и со стоном рухнула на землю. Они лежали и стонали, держась за животы. Четверо их старших товарищей видели, что уже совсем немного осталось до перевала, после которого начнется спуск и бежать будет куда легче. И они пошли дальше, согнувшись почти до земли. Легкие их усиленно работали. И на перевале они остановились, вдыхая чистый воздух и глядя назад, туда, где лежали их выбившиеся из сил соплеменники.
Здесь внизу протекала река, шум которой наполнял воздух. Вдали осталась райбараловая роща, откуда они бежали и где остались ненавистные фагоры. За рощей начинался лес, покрывающий склоны гор, замыкающих эту обширную долину. Деревья в лесу были в основном с ярко-зеленой листвой, но между ними видны были деревья с хвоей темно-зеленого цвета. Эти деревья мадис называли каспиарн. Их горькие орехи можно было есть лишь во времена сильного голода.
Однако долина не заканчивалась лесом. За лесом вздымались исполинские утесы, их острые клыки вспарывали пухлые животы плывущих на запад туч. Глубокие ущелья между утесами служили проходами животным и людям. Эти утесы были гребнем горного массива Мордриат, который тянулся от южного горизонта к северному. Узкие ущелья заросли густой зеленью, кое-где в них сверкала вода горных потоков, пробивающих себе дорогу в долины.
Зоркие глаза мадис осматривали окрестности — и то тут, то там между деревьями и в небе видели белые пятна. Птицы. Птицы фагоров. А там, где эти птицы, — там фагоры. Даже с расстояния во многие мили можно было оценить мощь армии Хрл-Брахл Ирпта по этим белым пятнам. Мадис не видели ни одного фагора, но не сомневались, что в лесных зарослях скрывается громадное их количество. Может быть, десятки тысяч.
Мадис отдыхали и смотрели. Но вот один из них, затем другой, стали почесываться, всё сильнее и сильнеё. Чем больше они чесались, тем сильнее становился охвативший их зуд. Вскоре они уже катались по земле, будучи не в силах выдержать сильное жжение по всему телу. Тела их покрылись потом и кровью из расцарапанной кожи. Мадис свернулись в клубочки и чесали, чесали себя руками и ногами.
Они царапали себя изо всех сил, но мучения их не кончались. И они не могли связать воедино причину и следствие. Они не могли понять, что бедствие, постигнувшее их, было вызвано вшами, которые обычно кишели в шкуре фагоров, а теперь набросились и на них.
Обычно эти вши безвредны. Правда, их слюна вызывает у людей лихорадку и чесотку, которая может длиться не более нескольких дней. Но изменился тепловой баланс планеты и самки вшей принесли свою дань Великому Фреиру: они отложили миллионы яиц.
И в ближайшем будущем эти малозаметные паразиты, игравшие ничтожную роль в жизни планеты, будут нести вирус, вызывающий костную лихорадку у людей, — и весь мир изменится благодаря им.
Этот вирус всегда пробуждался весной Великого Года, в период первых затмений Фреира. Каждую Весну все люди заболевали костной лихорадкой — и редко когда выживало больше половины человечества.
Пока мадис катались по земле, они не обращали внимания на то, что происходит вокруг. Вокруг них были густые заросли кустов — и из них вдруг вышли одетые в серые плащи люди в высоких сапогах, с веревками в руках. Они набросились на мадис.
Та пара, что оставалась внизу, заметила всё происходящее и убежала. Они побежали обратно к фагорам. А их всё ещё чешущиеся друзья были схвачены. Их короткий миг свободы закончился. На этот раз они стали собственностью людей, сами не зная, что приняли участие в незначительном эпизоде другого великого события — вторжения сиборнальцев.
Теперь они присоединились к колонизаторской армии воина-жреца Кархана Фестибариатида. Маленькие Катхаарниты и их товарищи не думали об этом. Согнувшись под тяжестью груза, наваленного им на спины, они пошли вперед, подгоняемые новыми хозяевами. Они спотыкаясь шли на запад, всё ещё яростно расчесывая кожу.
Пока они спускались к реке, на небо выплыл Фреир. Рядом с людьми побежали вторые тени, понемногу укорачиваясь по мере того как светило приближалось к своему зениту.
Воздух дрожал от испарений. Температура поднималась. Невидимые паразиты разносились по планете, неся неведомые страшные недуги.
* * *
Два йелка неслись вперед, вытянув шеи почти горизонтально. Ноздри их раздувались, бока были покрыты пеной. Их всадники были в высоких сапогах с завернутыми голенищами и длинных плащах из серой ткани. Лица их были суровыми и длинными, окаймленными небольшими и тоже серыми бородками. Каждый признал бы в них сиборнальцев.
Каменистая тропа, по которой они ехали, находилась в тени горного хребта Мордриат. Стук копыт йелков гулко разносился по пустынной долине.
Это были разведчики войска воина-жреца Фестибариатида. Они наслаждались скачкой, вдыхая свежий воздух, изредка обмениваясь замечаниями и зорко следя, нет ли поблизости врагов. За ними шли пешие сиборнальцы, ведя с собой группу пленных протогностиков.
Тропа привела их к реке, на другом берегу которой тоже виднелась горная страна. Остроконечные утесы громоздились друг на друга, тут и там на их склонах виднелись скрюченные низкорослые деревья. Это была граница земли, которой правил Фестибариатид.
Разведчики нашли поднятый на высоких понтонах мост и переправились через реку. Йелки пошли здесь осторожно, выбирая путь среди острых камней. Это были животные северных равнин и им не нравились горы. Их предков привели с собой переселенцы с севера. Именно поэтому северные животные оказались так далеко на юге.
В арьергарде пешего отряда сиборнальцев шли пленные мадис, среди которых находились Катхаарнит-он и Катхаарнит-она. Оба они всё ещё чесались, хотя находились в плену уже несколько дней.
Подгоняемые ударами кнута, они перебрели через мост и пошли по каменистой тропе в основанное Фестибариатидом селение, которое называлось Новый Аскитош.
Именно сюда, в это опасное место, через несколько недель с начала своего путешествия пришел и Лэйнтал Эйн Ден. Но это был уже другой Лэйнтал Эйн, которого с трудом смогли бы узнать даже его ближайшие друзья. Он потерял треть своего веса, кожа его сморщилась и посерела, лицо скрылось под жесткой бородой, в глазах было странное, почти безумное выражение. Он походил на состарившегося вдруг подростка. Его могучее недавно тело стало сухощавым и легким, и он двигался теперь заметно быстрее. Лэйнтал Эйн пережил костную лихорадку.
Покинув Олдорандо, он поехал на северо-восток, в том направлении, куда уехала Шэй Тал со своим кортежем. Но ночью он заблудился и потерял тропу. Страна, которую он знал с детских лет как снежную страну, белое безмолвие, теперь утопала в зелени. И то, что было когда-то пустыней, теперь было полно опасности. Он прятался от отрядов фагоров и других врагов.
Золотой очень нервничал в лесу. Хоксни были животными открытых равнин. Он стал упрямым. Лэйнталу пришлось спешиться и с бранью вести его за собой, что очень замедляло его путь. Он шел так не одну неделю, всё больше понимая, что путь его ведет в никуда.
Наконец он выбрался к каменной башне, стоящей на холме среди непроходимого леса. Вокруг всё было спокойно. Чувствуя странное утомление, Лэйнтал решил сделать привал. Привязав хоксни к дереву, он с трудом поднялся на вершину башни.
За холмом возвышалась линия райбаралов. Их толстые стволы были укрыты густыми зарослями — но он узнал окрестности. Он уже стоял здесь, на этой самой башне, думая о том, кто и зачем создал мир.
Воспоминания о днях наивной юности нахлынули на него, причиняя почти физическую боль. О, если бы он только мог вернуться в те дни, когда его интересовало лишь то, что откроется за лежащим впереди холмом!..
Он долго сидел здесь, отдыхая, но усталость не желала оставлять его. Наконец, кое-как собравшись с силами, он спустился с башни. Чувствуя себя ещё больше усталым, он сел на землю, потянулся — и тут же понял, что не может опустить руки. Костная лихорадка нанесла удар внезапно и Лэйнтал Эйн выгнулся так, будто хотел сломать себе спину.
Из кустов вышли маленькие темные мужчины и женщины. Они смотрели на него, понемногу приближаясь. Это были протогностики племени нондад, волосатые существа, ростом до пояса Лэйнтала. На руках у них было по восемь пальцев — четыре вытянуты вперед, четыре — назад, что обуславливало чрезвычайно цепкий захват. На ногах у них было тоже по восемь пальцев, их почти не было видно из-за густой шерсти, покрывающей ступни. Лица их напоминали морды асокинов. Их раса была чем-то средним между асокинами и мадис — потомками их архаичных предков. Их язык был смесью фырканья, свиста, прищелкивания и совершенно не был похож на олонецкий, хотя в нем и ощущалось его влияние. Они посовещались между собой и наконец решили взять сына Фреира с собой, так как его личные октавы были хорошими. Золотой лишь фыркал, видя, как его хозяин исчезает в лесу.
Нондады спустились с холма к райбаралам. Возле основания одного из деревьев они спустились под землю, волоча с собою Лэйнтала. Они фыркали, выражая своё недовольство тем, что человек так тяжел.
Среди корней огромного дерева было жилище нондадов. Спали они в гамаках, сплетенных из длинных нитей. Эти сетки предохраняли их от родентов, которые тоже жили под землей.
Жизнь их была полностью обусловлена старыми обычаями. По ним с самого рождения выбирались короли, которым суждено было править, и воины, призванные защищать королей. Воины воспитывались в жестокости. Под землей нередко разыгрывались битвы, в которых погибали слабейшие. Но короли служили символом любви и дружбы для остального племени. Они как бы сглаживали, смягчали жестокость. Они были хранителями жизни — и потому решили попытаться сохранить жизнь Лэйнталу Эйну. Поэтому его и притащили сюда, хотя он был уже при последнем издыхании.
Одна из женщин короля стала для Лэйнтала Эйна снуктруиксом. Она лежала рядом с ним, ласкала его, гладила, отгоняла от него болезнь.
Теперь Лэйнтала терзали видения, маленькие, как мыши, большие, как горы. И когда он пришел в себя в темноте, то обнаружил рядом с собой существо, близкое, как жизнь. Это существо делало всё, чтобы спасти его, вернуть ему здоровье. Иногда они занимались любовью и он корчился в агонии наслаждения и боли.
Чувствуя себя призраком, он стал привыкать к новому образу жизни, в которой ад и рай слились для него в одно целое. Насколько он смог понять, "снуктруикс" означало и "целитель", и "врачеватель души", и "тот, кто отгоняет злых духов".
Он лежал нагим в темноте, скрюченный в объятиях болезни, и само его существо покидало его тело с потом. Вирус сражался изо всех сил, стараясь протолкнуть его сквозь ужасный глаз Шивы. Лэйнтал Эйн превратился в долину переплетенных нервов, на которой сражались полчища боли. И всё же невидимая снуктруикс была здесь, рядом, и он не чувствовал себя одиноким. Её ласки дарили ему исцеление.
Со временем армии боли отступили. Лэйнтал стал слышать голоса в темноте и понимать, что произошло с ним. В странном языке нондадов не было слов, означающих пищу, воду, любовь, голод, холод, тепло, ненависть, надежду, отчаяние, боль. Члены племени, не занятые битвами, проводили долгие часы в беседах о Бесконечном. Обыденная их жизнь не была описана словами, потому что она была обыденная. Они говорили лишь о том, что важно, — о Бесконечном.
Лэйнтал Эйн, несмотря на все усилия, так и не смог постичь их язык до такой степени, чтобы понять суть их бесед о Бесконечном. Но всё же главную мысль он ухватил: многие поколения спорили о том, должен ли каждый растворить своё существо внутри великого бога темноты Витрама, или же нужно перейти в какое-либо другое состояние.
Диспуты о том, каким должно быть это другое состояние, были бесконечными, они не прекращались даже за едой. О том, что они съели его Золотого, Лэйнтал никогда не узнал. У него пропал аппетит, он питался своей собственной плотью. Рассуждения о другом состоянии протекали сквозь него, как вода.
Это другое состояние приравнивалось ко многим, часто неприятным понятиям, таким как свет, битва и тому подобное. Это было проявлением индивидуальности. Индивидуальность противостояла воле Витрама. Но каким-то образом в результате этих споров, переплетающихся между собой, как переплетаются корни райбаралов в земле, оказывалось, что даже противостояние воле Витрама означает покорность его воле.
Всё это было для Лэйнтала Эйна смутным и непонятным, особенно когда в его объятиях лежала маленькая волосатая снуктруикс и он занимался с ней любовью, страдая и наслаждаясь одновременно.
Она умерла не первой. Нондады умирали спокойно, без жалоб уходя в вечную тьму, растворяясь в ней. Лэйнтал даже не сразу заметил их уход. Он только обратил внимание, что всё меньше голосов участвовали в спорах. А затем и снуктруикс застыла в неподвижности. Лэйнтал стиснул её в объятиях, сам удивляясь тому, что способен испытывать к ней такую привязанность. Нондады по обычаю не сопротивлялись болезни, которую он принес с собой под землю. Болезни и выздоровления не были в обычаях у них.
