| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Мы молча пили коньяк, а потом шеф спросил:
— Ее с собой будешь возить?
— Конечно.
— Ты хороший вылезавр, Яша. Я бы так не смог. А ты выдержишь, поверь старому цинику. Ну а теперь выполняй обещание — рассказывай, где болтался, когда дезертировал с охоты...
Глава 44. Марлен. Искушение укушением
Марлен целовал Светлану так осторожно и одновременно страстно, как никогда не целовал. Вдруг осознав, что она перестала отвечать, он испугался, отстранился, будто школьник, которого застукали с одноклассницей где-нибудь под лестницей...
— Что-то не так, — тихо сказала Света.
Из-за приоткрытой входной двери сквозило, внося в прихожую смесь запахов, терзавших обострившееся обоняние полукровки: кошачья моча, дым дешевых сигарет, соседская подгоревшая каша, пластик какого-то нового бытового прибора, старое помойное ведро... Марлен закрыл дверь и глубоко вздохнул.
«Пожалуй, надо ручку поменять, разболталась», — подумал он, хотя озабочен-то он был совсем не состоянием фурнитуры. Слишком хорошо Востроухов знал свою... А, собственно, кого свою? Жену? Сожительницу? Любовницу?
Света смотрела и смотрела на него, пока он не взглянул в ее глаза, и мгновение сначала растянулось, а затем со свистом обрушилось в пропасть времени — оказалось, на кухне засвистел чайник.
Девушка заспешила к плите. Марлен разулся, пошел следом. Мелькнул в комнате кульман — Света работала над новым проектом. Сделав шаг назад, Востроухов задержался у порога. По полу были разбросаны забракованные Светой эскизы. Много, целый ворох. Полукровка стал еще мрачней.
Минуту назад Светлана была счастлива, что он вернулся, но сейчас всё переигралось. «Баба, она сердцем видит», — крутилась в его уме неуместная цитата.
Девушка стояла, обхватив плечи руками. Марлену нравилась эта ее поза, и кофточка (выбирали вместе), и юбка, под которую ему случалось залазить совершенно по-деревенски грубо, и тогда Света смеялась, требуя хотя бы «семачек, а то ишь грабли распустил». .. Почему-то он почти убедил себя, что всё это — в прошлом.
— Я — упырь, — сказал он хрипло.
— Сам?..
— Иначе бы умер.
Она закусила губу.
Он уловил — до крови.
Конечно, в нем не возникло желания наброситься и впиться в ранку... Но каково будет Свете рядом с ним?
— Я не стал чудовищем, — вымолвил Марлен. — Мне не надо охотиться, не надо прятаться от солнца, чуть-чуть крови раз в неделю, а то и дольше...
— Чьей?
Востроухов промолчал.
— А чай будешь? — На ее губах заиграла неуверенная улыбка.
— Буду.
Свете всегда удавался чай.
— И как теперь быть? — спросила она после первой кружки.
— Выходи за меня.
Возникла самая тихая тишина, какую только можно предположить в многоэтажном доме.
Марлен стукнул по столу ладонью.
— Понимаю, не с того я начал. В общем, бей, но выслушай.
— Тоже мне, Фемистокл, — усмехнулась Света, став более привычной, более близкой, и у полукровки чуть потеплело в груди.
Надежды юношей питают. Даже столетних.
— Во-первых, мне больше ста лет.
— Ты неплохо сохранился.
— Очень смешно... Не перебивай, пожалуйста.
С того момента, как Свету втянуло в водоворот Марленовых событий, у них не было времени на обстоятельный разговор, а если и было, то не при упырях же откровенничать.
Теперь настало время рассказать, как в девятнадцатом веке один спесивый Амандил заключил союз с дворянкой, и родился полукровка. И о «школьных годах чудесных», и о первых десятилетиях в новой должности, скупо о «подвигах» гражданской, немного о Великой Отечественной, галопом по генсекам и первым президентам, а там и настала очередь новейшей истории — истории отношений с ней, Светой. Самое волшебное, что с ним произошло за некороткую жизнь.
Под занавес Марлен рассказал и о бесславном рейде в эльфийский стан. Со всеми мозголомными подробностями. Конечно, он не рисовался перед самым дорогим человеком. Его ирония была горька, и Света приняла ее как лекарство от сомнений.
Не соврал ни словом.
Теперь она знала, как он стал упырем.
— А мне и рассказать нечего, — смущенно и полушутя подытожила Светлана, держа руку Марлена своими.
Они сидели так уже давно — руки на столе, Востроухов рассказывает, а она, вцепившись в его ладонь, слушает, слушает, слушает...
— Ну, разве что про секс, — добавила Света, чуть подумав.
— Имей в виду, я не откажусь от своего предложения, даже если твоя повесть будет запутаннее моей, — церемонно произнес Марлен, и они рассмеялись.
— Нет, она простая, как тумбочка, — ответила девушка. — Просто я к чему... Ну, ты же не очень был искусен поначалу, да? Помнишь, ты говорил: «Ты вуз оканчивала по классу амуров, что ли?» Оканчивала. Я тантристкой была.
Востроухов знал об этом, но, конечно, промолчал: зачем сбивать ее с толку.
— Только ты не подумай, что это какая-то проститутошная, — скороговоркой добавила Светлана. — Высокодуховные занятия любовью. Точнее, я искала таких, но на деле — колхоз и оправдания приапизму и нимфоманству. Я разочаровалась, но мне попался совершенно удивительный мастер. Настоящий. И если бы... В общем, он провел меня теми тропами, которые потом топтали мы с тобой.
Он пожал плечами и сказал:
— Ты думаешь, наверное, что я сейчас дико взревновал и готов бегать по стенам? Но это не так, Свет. Это не отравляет мне жизнь, не плещет грязью на твой светлый образ, прости за каламбур. Я тебя просто люблю. За сто лет, поверь, перебесится любой самец-эгоист. Даже такой закомплексованный, как метис-эльфолюдок. — Он сделал драматическую паузу, насупив брови. — Ты же не бегаешь тайно к этому мастеру?
— Конечно, нет. Он куда-то уехал. То ли в Непал, то ли в Сикким. Это удивительный человек, я была им не на шутку увлечена.
Марлен вздохнул, подумал с теплом: «Какая ты всё-таки девочка... Не рассказывать же мне о всех женщинах, которыми я увлекался...»
— Знаешь, он был совершенно космическим каким-то парнем. Я не могла предположить, сколько ему лет... Я почему говорю? Ты казался мне нормальным тридцати с лишним лет мужиком с нормальным отечественным детством, какой-то неплёвой работой... А вон чего получилось...
— Это претензия? — не без иронии спросил он.
— Нет. Просто с ним было совсем наоборот: полная загадка. Даже цвет кожи какой-то иссиня-смуглый, будто он индус. Он прикасался, и я мгновенно улетала, представляешь?
— Месмеризация, не иначе.
— Тьфу на тебя, Востроухов! Я и так лопочу и думаю: «Вот дура!»
Он поцеловал ее руку.
Не отдернула.
— Хочешь, поклянусь, что никогда тебя не укушу?
Она ответила, и голос ее был грудным и хриплым:
— А может, я сама попрошу... когда-нибудь...
Марлен отчего-то вспомнил, как в одном из недавних воплощений, отбившись от эльфийской ягд-команды, он отдыхал, кажется, раненный в плечо, а Владимир накладывал повязку и приговаривал: «На упыре всё быстро зарастает. А еще нас бабы любят — прямо-таки аж голос теряют и всякий стыд в придачу. Так что не прогадал ты, Амандилыч...»
Востроухов вгляделся в любимое лицо.
— Скажи, а ты сейчас не чувствуешь какого-нибудь, ну, ментального давления или чего-то такого?
Света сощурилась.
— Хм, прикалываешься? Это просто страх, усиливающий влечение, в любом романе про вампиров такое чуть ли не жирными буквами напечатано.
Марлен привстал и поцеловал ее в губы.
Ответила.
И через некоторое время кофточка уже лежала на полу... Но он остановился.
— Слушай, я же толком не привел себя в санитарные нормы после всех этих приключений. Душ перед поездкой к Бусу не в счет.
— Ни черта ты не романтик. — Ее прерывистое дыхание обжигало его шею. — Вали скорее в ванную, пока я тебя не изнасиловала! Причем грязно!
Полукровка обстоятельно надраивал бока, стоя под душем, когда зазвонил мобильный. Протянув руку к штанам, висевшим на вешалке, Марлен выловил телефон из кармана.
Звонил Владимир.
Было искушение не принимать вызов, но Востроухов решил всё же выслушать друга и, смешно подумать, приемного отца.
— Да.
— Привет, Амандилыч! Я к тебе загляну, а?
— Э... Может, не сейчас, Володь? Вообще неподходящий момент.
— Да ты не боись, я на минутку.
— Ну, если только... Вов, давай зав...
Князь уже повесил трубку.
И в следующий миг очутился перед Марленом.
Тот чуть не упал, поскользнувшись.
— Да что же это такое? — Владимир сокрушенно хлопнул себя по бедрам. — Одна на очке, второй в мыле... Сговорились?
— Мы что... Всё еще... там? — прошептал Востроухов.
— Нет, брат, мы уже здесь. И я могу перемещаться, куда захочу, понял?
— Свежо предание...
— Фома неверующий. — Князь улыбался в тридцать два зуба. — Хочешь, потрогай. Я настоящий.
— Еще я мужика не трогал в ванной! — Марлен фыркнул. — Так ты чего, просто похвастаться заскочил?
— Ну да.
— Давай тогда условимся. В следующий раз ты всё же уточни, удобно ли будет. А то случаи всякие бывают.
— Типа ты в кровати со Светой?
Востроухов сжал кулаки и зашипел:
— Ты не представляешь, что я пережил! Она меня боится, врубаешься? Я и так еле-еле ее успокоил. Не испорть!
— Ладно-ладно, осади. — Владимир поднял руки. — Но имей в виду — если чего, я как лист перед травой.
— Скорее, как глюк после травы, — устало пробормотал полукровка.
Князь испарился, и Востроухов мог бы поспорить, что последней исчезла его дурацкая улыбочка.
Причесываясь, Марлен с опаской посмотрел в зеркало и успокоился: вполне себе отражается.
Потом были несколько часов непередаваемого блаженства. Он вернул доверие Светланы, и радость от этого привнесла новые мегаджоули энергии в их термоядерное соитие.
И после, когда Марлен читал Свете стихи Элюара, она прижималась к нему, как было всегда, до обращения.
Любимая, чтоб мои обозначить желания,
В небесах своих слов рот свой зажги, как звезду!
Любимая! Твои поцелуи в живой ночи,
Борозды меня обвивающих рук,
Победное пламя во мраке! Любимая!
Виденья мои светлы, непрерывны, любимая! Любимая!
А если нет тебя со мной, мне снится, что я сплю
И что мне это снится. Любимая!..
— Когда спишь с тобой, кажется, что спишь с библиотекой, — прошептала Светлана и действительно заснула.
Марлен еще долго любовался ею, прикидывая, куда они отправятся тратить золотое вознаграждение за неудачную кампанию.
Случаются и в жизни хэппи-энды.
Света вдруг резко проснулась.
— Знаешь, ты всё же поклянись, что никогда...
Глава 45. Бус Белояр. Эхо в коридорах власти
Князь князей заснул и вновь очутился в светлице Рожаницы.
Потрескивала лучина, выхватывая из темноты прядущую богиню и качающуюся колыбель, детали привычно исчезали, стоило только переключить с них внимание, и возникали вновь, если ты мысленно к ним возвращаешься.
— Сидит Дрема... — напевала Рожаница, и проворные пальцы превращали кудель в тонкую нить.
«А где тонко, там и рвется», — мелькнула мысль.
Рожаница кивнула, не прерывая пения.
— Значит, пора? — спросил Бус и не дождался ответа.
В этот раз он с удивлением обнаружил, что не лишен телесности. Во время всех прошлых посещений Белояр не мог понять, где он и кто, как может общаться с богиней, если его присутствие бестелесно.
И вот он подошел к ней поближе, заглянул в колыбель и никого там не увидел.
Рожаница допела и сказала:
— Не туда смотришь. Дитя у Веры.
— Что-то я к тебе зачастил, — пробурчал он, присаживаясь на лавку. — А спрашивать, вроде бы, нечего.
— Всегда есть, что спросить. Твои надежды рухнули, княже. Не получил эльфийской крови, не выведешь свой народ на свет Ярилов. Присосались бы, клещи вы этакие, к чужанам, запортили бы им жизнь, как соплеменникам ее загубили. Подумываешь о людях-то изредка, и вина накатывает, ведь так?
— Ничего не накатывает. — Он отмахнулся, задел колыбель.
— Но-но, потише, — строго сказала Рожаница, глядя в глаза Белояра. — Размахался... Неужели тебе, бессовестному, ни разу не пришло в голову, что ты для собственного народа хуже червя кишечного?
— Бесстыжего не пристыдить, — с досадой ответил Бус, тяготясь необходимостью выслушивать моралите. — Никто не возлагал на меня обязанность тащить стадо в какой-то лучший загон. И с чьей точки зрения лучший? С твоей? Тогда что ты тут пряжу щиплешь вместо того, чтобы им помочь?
— Вылитое дитя. — Богиня покачала головой. — Огрызнулся, стало быть. Я и помогаю, как могу. Но мы о тебе. Ты ловко устроился: сам веками разгуливал в любое время суток по земле, а свою шайку держал на ночном положении. Настоящие родичи спят подо льдом, новая дружина полностью зависит от твоей воли. Может ли власть быть более полной, чем твоя? Ты так и не нашел путь к солнцу, потому что не очень-то искал.
— Чую, нынешнее положение вещей устраивает всех, кроме тебя, — рассмеялся Белояр. — Нас меньше полутора сотен на всю страну. Каждый обращенный знает черту, которую нельзя переступить. Дай упырям день, и ты потеряешь контроль. Наше число возрастет, ответственность станет пустым звуком.
— Люди как-то обходятся...
— Именно, что «как-то». Кое-как. Посмотри на них, Рожаница. Теперь представь, что они могут жрать друг друга не в переносном смысле.
— Не ты ли их сделал такими, Бус Белояр, или, ладно, хотя бы позволял их делать такими? — Так может спросить только мать. Вроде бы, ласково, но тяжесть укора... — Думаешь, тебе были отведены века для того, чтобы ты игрался в потайного князя? Мне тебя жаль.
«Посмотрим, кто кого станет жалеть», — решил Бус, вставая, чтобы порвать зубами белую кожу на шейке Рожаницы.
Тут его из светелки и вымело, словно веником.
Родоначальник упырей проснулся злым. Утро красило резким цветом стены его спальни.
Дошел до кухни, открыл холодильник, накатил себе стакан крови. Вкусная прохлада обожгла пищевод, притаилась в желудке... Прекрасно.
Включил телевизор. Налил еще порцию, чтобы подсластить новости.
Телевизионщики упивались роликом, снятым во время штурма Останкина.
Скупой свет лампы, установленной на камере, выхватывает из тьмы спины омоновцев, потом раздается: «Руки, падла, вверх! На пол, (писк)!» На экране — испуганное лицо молодого кавказца, выглянувшее из-за стола. Террорист громко произносит: «Простите меня, дяденьки! Мы это по глупости нахулиганили!» и проворно стреляет себе в голову. Этот момент тщательно расфокусирован, чтобы не травмировать публику.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
