— Сейчас не могу, лапушка, — отвечает она. — Хлопот по горло... Завтра увидимся.
Я знаю, что такое подготовка похорон, и понимаю её, но желание увидеть её и обнять не становится от этого слабее. А завтра, на людях, я вряд ли смогу это сделать.
Что же мне делать с этой женщиной в зеркале? Глаза у неё вроде молодые, и морщин как будто не видно, но седые волосы производят странное впечатление. Пойти, что ли, купить пару упаковок краски? Я пересчитываю свои финансы, беру с собой триста рублей и выхожу на улицу».
У меня седины было всё-таки поменьше, чем у героини «Слепых душ», и появилась она не за пять дней, а в течение почти трёх месяцев, но всё равно её обнаружение для меня стало неожиданностью. Видимо, всё это время я не приглядывалась к себе внимательно: мои глаза застилала туманная дымка боли. И это не метафора, я действительно стала хуже видеть. Приходилось увеличивать масштаб, чтобы читать шрифт на экране компьютера, а перед глазами иногда вспыхивали яркие точки. Чтобы сходить к окулисту, пришлось отпроситься на работе и договориться с Катей, чтобы она в этот день меня подменила. Осмотр выявил плохое состояние сосудов сетчатки и близорукость в две диоптрии. Мне прописали кучу витаминов и препаратов для укрепления сосудов, капли и очки, но я предпочла контактные линзы: не любила, когда что-то надето на лице, оттого даже солнцезащитные очки не могла носить долго — мешали.
И вот, в линзах я себя и разглядела как следует... И седину, и круги под глазами, и ввалившиеся щёки. Но если волосы можно было покрасить, а круги убрать при помощи косметики, то боль из души не желала уходить.
Я поставила ведро с водой на пороге твоей студии и встала в позе Александра Невского с картины П. Корина — с той лишь разницей, что он опирался на меч, а я — на швабру. Ага, кто к нам с мечом придёт, тот мокрой половой тряпкой по морде и получит... Комната выглядела непривычно пусто и голо: от всего оборудования остался только компьютер, а звуковую аппаратуру и инструменты я подарила твоей музыкальной школе — пусть ребята пользуются. Ну, и звукоизоляция осталась: сдирать её было делом чересчур трудным, да и особого смысла в этом я не видела.
Сидя вечером за переводом, я отвлеклась, заглянув на свою страницу на Прозе. Давненько я тут не была... Тишина и пустота, как в заброшенном доме, а на «Слепых душах» — по-прежнему единственная рецензия. Такова особенность Прозы: если подолгу туда не заглядываешь, не ходишь к другим авторам, не читаешь их писанину и не оставляешь им комментарии, к тебе вряд ли кто-то будет заходить. Разве что какие-нибудь незарегистрированные читатели случайно забредут — например, по ссылке, оставленной кем-то добрым на другом ресурсе. Жизнь на странице замирает...
Но я не собиралась оживлять свой виртуальный творческий уголок. Я удалила все главы романа, оставив только несколько стишков, нажала «выйти» и убрала этот сайт из закладок. Слишком больно... И неважно, были ли смерти Альбины и отца Насти как-то связаны с гибелью их реальных прототипов — моего отца и твоей, или же всё это оказалось чудовищным совпадением. Уже ничто не имело значения. Просто — слишком больно...
Следующим шагом должен был стать текст романа на моём компьютере. Какое страшное слово — «удалить»!.. Смысловое ядро — «даль». Удалённое становится далёким, уходит в недосягаемые области бытия, хотя, с другой стороны, «ничто на земле не проходит бесследно». Мой палец на кнопке мыши дрогнул, в памяти промелькнули дни и месяцы работы над книгой... Неужели всё это — в топку?
Да. Слишком больно. Палец кликнул кнопкой, и файл оказался в корзине. Теперь оставалось нажать на «очистить корзину» — и всё будет безвозвратно удалено...
Но отдать последнюю команду не позволил звонок мобильного. Моя рука оставила мышь и потянулась к телефону...
«ЯНА», — высвечивалось на дисплее.
Я превратилась в ледяную статую. Застыло всё: моя душа, сердце, ум, дыхание. Единственное слово, огромное, как Вселенная, сияло во мне, сводя с ума: ТЫ.
Через минуту телефон затих, но в моих ушах стоял звон и писк. Сжавшись в кресле в комочек, я смотрела на лежащий на столе аппарат, как на пришельца с того света. Неужели твоя душа хотела связаться со мной? Нет, место такой мистике — только на страницах моего романа, оставшегося лежать в корзине... Мозги в панике перебирали реалистичные варианты: глюк моего телефона, глюк у оператора, какой-нибудь мобильный вирус... Ведь твой телефон сломан, а SIM-карта заблокирована. Могут ли операторы отдавать номера умерших абонентов живым? Или, может быть, это шутки моей психики? Вопросы вертелись с тошнотворной скоростью, скакали по извилинам, как призрачные воробьи, а мои холодные пальцы массировали веки.
Чайник уютно шумел на плите, а я косилась в темноту за кухонной дверью. Оттуда будто кто-то за мной наблюдал. Заварка, кипяток, полотенце сверху — привычные действия успокаивали, хотя по спине ещё бегал невидимый зверёк с холодными лапками. И вдруг — опять звонок...
«Прямо как в одноимённом фильме», — попыталась подбодрить меня моя оптимистичная и храбрая половина, а трусиха-пессимистка во мне просто превратилась в трясущийся холодец. Каждая из половин управляла одной моей ногой, и потому к телефону я направилась очень странной походкой — будто и в самом деле обе мои ноги принадлежали разным людям с противоположными намерениями.
«КСЕНИЯ», — гласила надпись на экране.
Я шёпотом выругалась. Пальцы тряслись, и я не сразу попала по кнопке приёма вызова.
— Да...
— Лёнечка? Добрый вечер. Простите за беспокойство... Звоню просто так, чтобы узнать, как ваши дела.
— Дела? Нормально...
Да кого я обманываю?! Тоскливо, страшно, хоть плачь или убейся об стену! Хотелось царапать ногтями пол, жевать кактус, залезть под кровать, спрятаться в шкаф — полное сумасшествие. Вот и Ксению мой ответ не обманул.
— Лёнь, что у вас с голосом? Вы не болеете? — обеспокоенно спросила она.
— Д-да н-нет... Норм... — «Бряк!» — раздалось в туалете, и я чуть не умерла от испуга. Голос пресёкся: горло будто сдавила невидимая рука.
— Лёня? — тревожилась на том конце линии Ксения. — Что с вами? Вам нехорошо?
— Гм, кхм, — откашлялась я. — Да так, просто поперхнулась... Всё в порядке.
Сердце стучало, как у маленькой птахи — триста ударов в минуту. Я открыла дверь туалета, и к моим ногам упала швабра. Она стояла за унитазом, прислонённая к стене, но отчего-то ей вздумалось свалиться — правда, не до конца: ручкой она упёрлась в дверь, застряв наискосок. А когда я открыла дверь, опора исчезла.
— Фу ты, Господи...
— Лёнь? Да что там у вас происходит? — недоумевала Ксения.
— Кажется, у меня завёлся барабашка, — с нервным смешком сказала я.
А потом меня накрыло. Я хохотала и хохотала без остановки, до боли под ложечкой, до застревания воздуха в лёгких, до полного посинения. Сознание спряталось в аварийную капсулу, понимая, что это истерика, но ничего сделать не могло. Я соскользнула на пол и продолжала содрогаться от этого удушающего хохота.
— Так, ждите, я сейчас к вам приеду, — решительно сказала Ксения.
Я так и просидела на полу до самого её прихода и еле смогла подняться, когда раздался сигнал домофона. В нёбо вонзились невидимые иглы не съеденного мной кактуса, вытягиваясь и прорастая в мозг кристаллами боли...
... — Лёнь, я думаю, это просто какой-то глюк. Но даже если допустить такую безумную мысль, что это она... Подумайте сами: Яна ведь любила вас. Зачем ей пугать любимую девушку или желать ей зла? Вам незачем бояться.
Кухня, стол, две чашки чая. За окном — мрак. Напротив меня — чёрный жакет, белая водолазка и внимательные глаза Ксении. Она не назвала меня сумасшедшей, хотя доказательств твоего звонка я предъявить не смогла: во входящих твой номер почему-то не отобразился. Но в телефонной книге он ещё сохранился, и Ксения уверенной рукой набрала его (у меня не хватило духу). Ответ был: «Данный вид связи недоступен для абонента». Интересный юмор, подумалось мне. А какой тогда доступен? Спиритический сеанс?
— Не бойтесь, Лёнечка. Я рядом. Всё хорошо.
Тёплые руки Ксении легли сверху на мои. Уютные мурашки пробежали по плечам, вдоль спины и вырастили мне воображаемый кошачий хвост.
— Я сейчас к вам ехала — снег шёл. Интересно, всё ещё идёт? — Ксения подошла к окну. — Идёт...
Мы оделись и вышли на балкон, я открыла створки и вдохнула холодный, пахнущий зимой воздух. Что-то предновогоднее витало в нём, хотя до праздника оставалось больше месяца. Свою чашку я взяла с собой и маленькими глотками допивала быстро остывающий чай.
Этот Новый год мне предстояло встречать без тебя...
Нет, это не слезинка упала в чай, это снежинка влетела, а следом — ещё целая стайка её сестёр. Крошечными холодными поцелуями они таяли на моём лице. Я люблю зимние вечера, особенно когда так задумчиво и неторопливо падает снег, но без тебя мне очень холодно...
Ксения стояла рядом и не трогала меня и пальцем — смотрела на снегопад в свете уличных фонарей, а меня словно обнял кто-то невидимый. По холодным щекам покатились горячие слёзы, но не тоскливые, а светлые, как новогодняя гирлянда. Фонари запутались острыми лучами в моих мокрых ресницах, а в сердце пульсировала тёплая боль — малюсенькая, величиной с боб, область. Там жили «Слепые души». Даже если я нажму «очистить корзину», из этой спасательной капсулы они никуда не денутся. От себя не убежишь.
Ксения рассматривала книги на полке, потом с улыбкой взяла утёнка, а я, не присаживаясь в кресло, склонилась над столом, зашла в корзину, выделила заголовок файла с романом и нажала «восстановить».
— Смешной... А это — его сестричка?
— Подружка. Он у меня с детства, а её мне Яна подарила.
Когда Ксения уехала, я взяла эту парочку с собой в постель. Желания сжаться в комок уже не было, ночная темнота больше не таила в себе угрозы, а окутывала теплом. Дом снова стал домом. А ещё в моём сердце грустным котёнком скреблось желание обнять Александру, прижаться к ней и не отпускать. Никого дороже и роднее её у меня не осталось.
Всё-таки хорошо, что я нажала «восстановить».
_____________________________
* Пинап, пин-ап (англ. to pin up — прикалывать, то есть плакат, прикалываемый на стену) — изображение красивой, часто полуобнажённой, девушки в определённом стиле. В русском языке употребляется для обозначения конкретного стиля американской графики середины XX века.
Pin-up girl (пин-ап гёрл) — это модель, чьи растиражированные изображения становятся знаковым явлением поп-культуры во фривольном стиле. В большинстве эти модели — фотомодели, манекенщицы, актрисы и певицы. [Википедия]
23. АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
С тёмного неба падали ясные, суетливые искорки-снежинки: Новый год разбросал по городу миллионы огней, окутал улицы мандариновым духом и пропитал ёлочной морозной колкостью. Я жутко замёрзла на балконе, но не признавалась в этом женщине в роскошной шубе из чёрно-седого меха, по которому струилась плащом, мерцая рубиновыми завитками, великолепная густая шевелюра. Дым уже второй подряд сигареты частично улетал в зимнее пространство ночи, а частично попадал мне в горло, заставляя покашливать.
— А-а, вон как всё сложно... Мда. А я думала — ты Ксюхина новая девушка. Вы с ней, кстати, хорошо смотритесь.
Мою курящую собеседницу звали Эля. Она была давней знакомой Ксении и пришла на новогоднюю вечеринку со своей подругой — щуплой стриженой девушкой в мешковатых штанах, на вид — пацан пацаном. Это был союз очень разных людей, причём во всём — от возраста и внешности до уровня доходов.
Иногда так бывает: совершенно незнакомому человеку раскрываешь свою душу, как не раскрываешь и близким. Обе слегка «подогретые» вином и шампанским, мы разговорились как-то неожиданно легко, будто знали друг друга уже много лет. Наверно, было в моей случайной собеседнице что-то располагающее... Даже не знаю, что именно — может быть, ласковая искорка в глазах, прячущаяся в уголках губ добродушно-ироничная улыбка, тембр голоса — низкий, с приятной хрипотцой, царапающей, как нагретый песок летнего пляжа. Решительно стряхнув пепел вниз с балкона, Эля сказала:
— Я думаю так: если ты чувствуешь, что человек тебе — родной, что тебя тянет к нему как магнитом и, как ты говоришь, даже дышать больно в разлуке, то какого хрена ты мучаешь себя и его? М?
Пытаясь оградить себя от холодного дыхания зимней ночи, я потуже запахнула дублёнку, в которой я ходила уже пятый год. Рядом с царственно-роскошной шубой Эли она смотрелась весьма убогонько. Но ночь, утешая, накинула на мои плечи чёрный бархатный плащ, расшитый блёстками звёзд и городских огней — это было самое богатое одеяние, какое можно только измыслить.
— Просто с гибели Яны прошло ещё слишком мало времени, — призналась я с глухой болью в душе. — Четыре с половиной месяца — это ничтожно мало... Я хочу подождать хотя бы год, прежде чем задумаюсь о каких-то новых отношениях. Да и не знаю, честно говоря, буду ли вообще задумываться. Я просто не могу...
Эля выпустила дым длинной струёй, философски прищурив тяжёлые от толстого слоя туши ресницы.
— А зачем это всё? Думаешь, она хотела бы, чтобы ты вот так хоронила себя заживо? Носила вечный траур? Пойми ты, дурочка... Ты плачешь здесь — её душа плачет ТАМ. Вы всё ещё связаны, и твои страдания заставляют страдать и её. Пойми, она хочет тебе счастья, а не этого монашества в миру... Год... — Эля хмыкнула, щёлкнув по сигарете. — Выдумала тоже. Целый год самоистязания... Думаешь, твоя Яна этому сильно обрадуется? Стань ты наконец счастливой, чтобы она была спокойна за тебя!..
Она попала в мою болевую точку. Ведь с мамой я уже постигла эту науку — отпускать ушедших близких, почему же так трудно повторить это с тобой?.. Словно в первый раз... Огни города поплыли перед глазами в солёном тумане.
— Э! А ну-ка, отставить сырость... — скомандовала Эля, смахивая с моей щеки слезинку пропахшим сигаретным дымом пальцем. — Слушай... У тебя глаза, оказывается, зелёные-презелёные!.. А я никак не могла понять, какого они цвета. Чудо ты глазастое, вот ты кто!
Эля засмеялась, да так заразительно, что мои губы невольно сами растянулись в улыбку.
— Саша меня так называет — «чудо», — сказала я, вытирая остатки слёз. — Уж не знаю, что она во мне «чудесного» находит...
