* * *
Афарви сидел, так и не переодевшись после репетиции. Китайский шелк струился по нему, стекал с него и укладывался у его ног. К поясу его была подвешена бамбуковая флейта, яшмовая печатка и веер. Он в задумчивости оживлял бумажных бабочек, чему его научил Сюань-цзан, и с помощью дуновенья пускал их с руки лететь под потолок зала, но сам не трогался с места. Через некоторое время подле него возник Сюань-цзан.
— Мой добрый учитель, — сказал Афарви, — я в полном дерьме. Каким, по-вашему, образом могу я продолжать эти занятия и отдаляться от собственной культуры, никуда не приближаясь? Мои одноклассники и так уже часто не понимают, о чем я говорю. Но и в Китае меня никто никогда не примет как своего. Ведь Китай ужасно далеко. Как можно отдать сердце тому, чего никогда не видел? Об этом страшно даже подумать. Как заниматься столь далекими вещами, когда ты родом с этих холмов? Многие друзья уже считают, что я иногда говорю странные вещи. А если еще и Двинвен отвернется от меня, то что же мне тогда — удавиться?..
На многие вопросы Афарви, идущие от ума, Сюань-цзан, бывало, отвечал притчами. Но этот вопрос шел не от ума, а от сердца, и Афарви, внутренне напрягшись, подумал, что если учитель скажет сейчас хоть слово о человеке из царства Сун, который поехал в Юэ торговать шапками, о дружбе ученого с лисом или о черепахе из княжества Лу, или хоть словом упомянет гигантскую птицу Пэн, то он не выдержит и переломит к чертовой матери о колено бамбуковую флейту, которую вертит в руках.
— Кстати, вы знаете, Афарви, что отсюда видно Китай? — внезапно сказал Сюань-цзан.
— Как?.. Не может быть!
— О да, видно, и самым прекрасным образом. Школа как раз расположена на высоком месте, и в хорошую погоду, в ясные дни отсюда видно Китай. Нужно только подняться повыше.
Они с Афарви поднялись на самый верх башни Стражей. Афарви все еще не верил. Они подошли к каменному ограждению площадки и посмотрели на восток.
— Всмотритесь вон туда, вдаль. Что вы видите там, на горизонте?
— Ну..., — неуверенно начал Афарви. — Самое дальнее, что я вижу, — это вон то большое раскидистое одинокое дерево, — совсем далеко, на границе с небом.
— Э нет, смотрите дальше, дальше. Дальше, за ним, вы видите?..
— Это облака.
— Это не облака. Всмотритесь получше.
— А, да, и вправду не облака. Там река, и за рекой церковь. Но это христианская церковь, я вижу купола. Это точно не Китай.
— Правильно, но вы смотрите дальше. Немножко выше поднимите взгляд.
Афарви покорно напряг зрение.
— О боже!
Еще дальше, за грядой облаков, Афарви увидел горы с белыми снежными вершинами, и эти горы уж точно не могли быть нигде, кроме как в Китае. То, что он принимал за очередные облака, были ледники. Ниже по склонам гор лепился или город, или монастырь совершенно китайской архитектуры, с пагодами, обнесенный стенами. Все горы были обстроены ярус за ярусом красными пагодами, воротами и кумирнями. Все это было почти подвешено над облаками, соединялось мостиками, украшалось садами и было далеко-далеко. Нужно было очень сильно всматриваться, чтобы это разглядеть. Почему-то тот факт, что Китай в самом деле, без обмана, видно было из школы, совершенно успокоил Афарви насчет всего остального, что терзало его душу. Возможно, это делало Китай ближе. Афарви проморгал слезы, набежавшие от всматривания вдаль, и спланировал способом Ле-цзы на плиты двора. Сюань-цзан, усмехаясь, встряхнул рукавами и отправился нарушать послеобеденный сон Мерлина.
* * *
В середине марта, когда дело шло к весне, Мерлин официально разрешил первокурсникам провести одну неделю, как они хотят.
— То есть они все равно провели бы эту неделю, как хотят, я по опыту знаю! — сварливо говорил Мерлин. — Весна всех прямо в негодность какую-то приводит. Так пусть уж лучше не самовольничают, а сделают то же самое, да! — но следуя мудрому распоряжению.
— Да разве ж это весна? — флегматично сказал случившийся рядом Финтан. — Дуб еще не цвел.
Он, впрочем, говорил это каждый год.
Все первокурсники моментально исчезли из поля зрения директора и в основном из школы тоже. Керидвен углубилась в какие-то пещеры и туннели, куда Курои дал ей рекомендательные письма. Часть первого курса рванула в Неаполь, где задушевный друг Моргана-ап-Керрига кардинал Спалланцани обнаружил при раскопках кучу битых ваз, и теперь ему нужны были люди — складывать вазы из черепков. Афарви усвистел вместе с Сюань-цзаном в Китай, на гору Лушань, где прославленный учитель самого Сюань-цзана Ю, пребывавший в то время в воплощении тыквы, приглашал их отдохнуть вместе с ним под звуки циня, складывая парные строки в жанре цы. Ллевелис прибился к группе студентов второго курса, которые ехали с Мак Кархи на практику на Гебридские острова собирать гойдельский фольклор.
Причиной этому странному поступку было следующее: как раз на последней репетиции спектакля произошел скандал. Пытались подобрать шотландскую боевую песню для второй пьесы. МакКольм вовсе не считал это дело проблемой и, прервав пятьдесят пятый фехтовальный поединок и утерев пот со своей безалаберной физиономии, в один присест спел штук десять совершенно устрашающих песен, любая из которых, по его мнению, прекрасно подходила к пьесе и отражала шотландский горский дух отличнейшим образом.
— Да вы что! — вскричал Ллевелис, услышав эти песни. — Это же позднятина! Мы опозоримся с этим перед всем миром!
— Ты что, смотри, какая мелодия древняя, — и оскорбленный Фингалл снова затянул что-то протяжное.
— Мелодия древняя, а слова-то? "Бесстрашный МакГрегор в минуту собрал станковый свой пулемет"?
— Хорошо, вот тебе древняя, — скрипнув зубами, сказал Фингалл и с яростной сосредоточенностью спел песню, слова которой он выговаривал с заметным трудом, настолько они были допотопны.
— И здесь пищаль, — сказал неумолимый Ллевелис.
— Ну, пищаль — это ж не глобализация всей Европы, — рассудительно сказал Дилан, забыв, что здесь же присутствует Мак Кархи, который как-никак ведет ПВ и "глобализацию всей Европы" может ему при случае припомнить.
После этого Ллевелис вскочил и со сверкающими глазами и раскрасневшимся лицом поклялся, что найдет такую песню, которая относится ко времени действия пьесы. "Восходит ко времени действия пьесы", — осмотрительно поправился он, но и после этого на лицах окружающих не проявилось ничего, кроме глубокого скепсиса.
И вот теперь, чтобы оправдать свою клятву и спасти постановку, Ллевелис напросился в поездку со второкурсниками, у которых гойдельский фольклор шел как отдельный предмет. Гвидион в последний момент тоже присоединился к группе, отправлявшейся на Гебридские острова, потому что он слышал, будто на Гебридских островах так много овец, что под ними не видно земли.
* * *
В лондонском Министерстве разбирали планы уроков преподавателей школы в Кармартене. Контракты также не избежали этой участи. Для этого все разложили на большом, очень длинном столе. Стол обсели сотрудники Министерства, в основном знакомые с проблемой не понаслышке.
Среди папирусов здесь встречались и дощечки, и глиняные таблички, однако языком всех возмутительных цидулек был безупречный английский. Контракт Курои, сына Дайре, содержал пометку, что это нотариально заверенный перевод с архаического древнеирландского. К связке бамбуковых дощечек прицеплен был за шнурок, чтобы не потерялся, весь исписанный панцирь черепахи, — на черепахе было начало текста, а на дощечках — продолжение. Обожженные глиняные таблички были увязаны в стопку и стянуты ремешком из верблюжачьей шкуры. Пергаменты с сургучными печатями выглядели среди всего этого наиболее реалистично. Curriculum vitae Мак Кархи, распечатанный на принтере через 1 интервал на листе формата А4, смотрелось достаточно чужеродно.
— Итак: "Методы прядения нити у мойр, парок и норн в сопоставлении. Устройство прялок", — зычно зачитала Пандора Клатч. — Какая-то Арианрод ведет. Это, видно, рукоделье.
— Не-ет, это не то чтобы совсем уж рукоделье, — живо заблеял лорд Бассет. — Дайте-ка сюда, в эту пачку.
Вот уже час они пытались разложить планы на допустимые и недопустимые.
— У меня астрономия: "Будни крупнейших современных научных обсерваторий".
— Каких? — проницательно спросил Зануцки.
— Н-ну, тут... храм Кецалькоатля, Бруг-на-Бойне..., — пробегая глазами лист, сказал сотрудник.
— ...И другие археологические памятники до нашей эры. Так я и думал, — победно сказал Зануцки и протянул руку за листом.
— "Неверие в себя как мощный двигатель прогресса"?
— Сюда.
— Единственный безукоризненно исполненный план — это план по химии. Вот, пожалуйста. "Неорганическая химия. Занятие 19. Свойства металлов".
— Да? — с недоумением отозвался замминистра, безуспешно пытающийся сформировать правую пачку. — Где это вы видели такие свойства металлов: ранимость, замкнутость, застенчивость...? А болтливость?
— Ну... мало ли химических терминов, — пожал плечами Зануцки.
— Обидчивость? Общительность, вплоть до назойливости? Мнительность и склонность к меланхолии? Чутье на фальшь? Тонкое чувство прекрасного?
— Я знаю, что за всем этим стоит! — хлопнул по столу лорд Бассет. — Я навел справки. Не далее как несколько месяцев назад национальная... национал-радикальная?.. партия Уэльса "Красный дракон" слилась с "Белым драконом", который прежде вроде бы был левее. А теперь уж я не знаю, кто из них левее! Вы слышали, с чем они выступили в Палате общин? Они внесли проект, вплотную подводящий к мысли о полном отделении Уэльса от Великобритании... Ну, все это имело вид предложений по возвращению исторических названий и усилению мер по охране памятников, но мы-то с вами понимаем...
— Я уверен, что все такие вещи финансируются из-за рубежа, — твердо сказал замминистра.
— ...А вот мы с вами уже пожинаем плоды этого, коллеги! — подхватил Зануцки. — Ведь что мы увидели в этой школе? Несомненную политическую акцию огромного размаха! Это розыгрыш со сложнейшим сценарием, и это означает, что глубинные политические течения уже размыли систему образования и скоро хлынут в другие сферы!
— А что там произошло? — спросил сотрудник, который ничего не знал, потому что он был из Суссекса.
— Перед нами разыграли целую комедию, призванную намекнуть, что мы находимся среди людей с гораздо более древней культурой, со своими обычаями и традициями..., — поморщился Зануцки.
— Валлийскими? — спросил кто-то.
— Да, валлийскими, и еще каждый из них — со своими собственными обычаями и традициями! — уточнил Зануцки. — Розыгрыш был подготовлен настолько тщательно, что даже включал в себя какие-то языки, на которых им якобы удобнее и приятнее говорить, чем на английском! Во все это были вовлечены дети! Нам хотели показать, что мы при всем желании неспособны их инспектировать, что мы просто не доросли до них по росту! И вот эта вот гадкая великанша иллюстрировала именно эту идею!..
— А козлы? — напряженно спросил замминистра.
— А уж на этот вопрос каждый должен ответить себе сам! — резко сказал Зануцки.
* * *
Гебриды поражали. Только на этих легендарных островах можно было встретить совершенно первобытное жилище, ушедшее в землю, сложенное из послеледниковых каменных глыб, поросших лишайником и как попало взгроможденных друг на друга, а в нем, если присмотреться, — окошечко с кружевными тюлевыми занавесочками и геранью. В доме Дугалла МакГуайре, где они остановились, на таком окошечке стоял еще и радиоприемничек.
...Песня, найденная наконец донельзя довольным Ллевелисом, была вполне надежна: похоже было, что ее певали еще в королевстве Дал Риада. Не стоит и гадать, как Ллевелису удалось ее вытрясти из угрюмых и неразговорчивых шотландцев: он бегал с одного склона холма на другой, совал всем пресованные плитки чая и табака, налаживал отношения, выяснял, не помнит ли Мурха МакАсгалл первую половину той песни, вторую половину которой певал в свое время дедушка Тормода МакКриммона, и так далее. В волосах у него было полно чертополоха. По заверениям Мак Кархи, он якобы даже перепрыгивал в запарке и суматохе с одного острова на другой, не пользуясь лодкой. Наконец самые старые старики пообещали, что они вспомнят молодость, собрались в доме старого Дугалла МакГуайре и хором спели следующее. Отряд Осгара, сына Ойсина, шел на битву при Габре, и став лагерем у холма Тор-а-Болг, они увидели огненно-рыжую женщину с темным ликом, в темной одежде, которая стирала и полоскала в ручье какие-то кровавые тряпки, и кровь утекала от нее вверх по течению. Осгар послал воина узнать, что она делает, и женщина сказала: "Я пришла издалека, из дома Донна, с отмелей Фодлы. Я стираю кровавую одежду Осгара, сына Ойсина, и его людей". Не понравилось все это Осгару, но не в его привычке было менять направление движения. Назавтра была битва при Габре. И Осгар был ранен в той битве так тяжело, что в кровавой ране у него на груди могла бы плавать и плескаться утка. И Финн, оплакивая его, сказал немало горьких речей, которые все приводились в песне от слова до слова.
В песне было никак не меньше тридцати куплетов, а между куплетами нагоняли жути волынка и бойран.
Под страшным впечатлением от песни сидели второкурсники. Всем казалось, что сейчас откроется дверь, и вплывет по воздуху кровавая плакальщица — это в лучшем случае, а в худшем окажется, что вообще эта дверь открывается не на улицу, а прямо во внутренности холма Круахан. В это время открылась дверь, и вошел абсолютно весь кровавый с ног до головы Гвидион. Одежда его превратилась в засохшие кровавые тряпки, руки были покрыты кровью по локоть. Все уставились на него диким взглядом.
— Откуда кровь? — спросил Мак Кархи не вполне своим голосом, отгоняя встающие перед его мысленным взором картины битвы при Габре.
— Я принимал роды у овец, — объяснил совершенно счастливый Гвидион. — Мартовский окот. Они здесь такие белые-белые, с черными мордами!
И не было в тот миг в мире второго человека, который бы лучился таким восторгом.
* * *
Доктор Мак Кехт засиделся в библиотеке за полночь. Три из четырех свечей, стоявших на столе, догорели. Из темноты показался библиотекарь, деликатно позвякивавший ключами.
— А, это вы, святой Коллен, — сказал доктор.
— Кто вам сказал, что я святой? — испуганно спросил тот.
— Конечно, святой, если до сих пор меня отсюда не выгнали, — сказал с улыбкой Мак Кехт.
— О чем это вы тут задумались?
— Да вот, вы знаете, я ведь убил своего сына, — сказал Мак Кехт. — Я часто об этом думаю.
Отец библиотекарь отодвинул лавку и уселся напротив.
— Я что-то упустил в его воспитании, — сказал Мак Кехт и надолго замолчал.
Святой Коллен поскреб подбородок.
— Вот эти кровавые пятна на моем халате...
— Да, я давно догадывался, что это не по медицинским причинам, — сказал святой.
— Я обновляю их каждый месяц на всей своей одежде. Аирмед, моя дочь, уже не может видеть эти пятна. Она была единственной, кто пытался помешать мне в том деянии, но сейчас даже она говорит мне, что я уже перешел все границы в своей скорби. Она советует мне отстирать эти пятна и начать думать о чем-нибудь другом. Но до сих пор мне как-то не удавалось последовать этому совету.
