— А теперь?
— Теперь, по правде говоря, я не знаю, что делать. Не могу же я навязывать себя женщине таким, как я есть теперь? Я не могу взваливать на нее всю эту тяжесть, пользуясь ее добротой. Как бы я посмел сделать ей предложение, не отстирав прежде от себя все эти пятна?
— Погодите, может быть, еще Рианнон и не примет вашего предложения, — успокаивающе сказал святой Коллен.
— Вы думаете? — с надеждой спросил Мак Кехт, для которого счастье Рианнон было превыше всего.
* * *
— А что это блеснуло там, в пыли, — не медная монетка? — начинал Ллевелис монолог короля-изгнанника, кутаясь в серую мешковину. — Ну конечно! И тут мой профиль. Гм, ее не примут нигде на рынке. Я уж не в ходу. А что-нибудь съестное я купил бы, — прибавлял он мечтательно. — По берегам ручьев еды довольно — там в изобилии растет салат. Да я-то вот в своем уме покуда!.. По рынкам же ходить вообще не сахар. Такого там услышишь о себе, что уши вянут, как на ветке листья. Гарун-то аль-Рашид по доброй воле ходил в народ и все вот это слушал! Ну, а меня-то выперли пинком!.. Я о своем правленье сам все знаю! И нечего меня перевирать. Я говорил и вновь скажу: Уэльсу побыть полезно разделенным на три, а то и на четыре разных части. Чтоб крепче ощутить себя одним!.. И я не развалил страну на части, как говорят безмозглые невежды, а твердою рукою разделил. И ввел налог на слишком громкий кашель... ну, что вчера содрать с меня пытались, — не для того, чтоб хуже всем жилось, а чтоб надстроить городскую стену!..
— Ллевелис! — кричал из зала Мак Кархи. — Ну что опять за импровизация?!..
* * *
В конце того же месяца с Мак Кехтом произошла необъяснимая вещь: он оказался совершенно несостоятелен как врач в случае, рядовом с точки зрения его обычной практики. Рано утром к нему в дверь постучался архивариус. Архивариус Хлодвиг был не тем человеком, которого можно было встретить рано утром, и он отнюдь не являлся завсегдатаем кабинета Мак Кехта, так что сонный Мак Кехт слабо удивился.
— Идите скорее к Рианнон.
— Меня зовет Рианнон? — переспросил Мак Кехт.
— Вас зовем мы. Рианнон нездорова... то есть не стану вас обманывать, она просто-таки больна.
Прибежав к Рианнон, Мак Кехт убедился, что она лежит в постели без сознания; профиль ее как будто истончился от жара и стал просвечивать, как китайский фарфор. Кругом суетился Мерлин.
— Что это, что это, Диан? Какой ужас! — вскричал он, завидев доктора.
Мак Кехт с одного взгляда определил энцефалит. Это была страшная скоротечная болезнь, но Мак Кехт раньше ее лечил.
— Где, когда она подцепила энцефалит? — возопил директор. — Как это может быть?
— В лесах Броселианда, я полагаю. Во всяком случае, это клещевой энцефалит, тяжелая форма.
— Просто не верится: Рианнон не сумела договориться с клещом?!
— Факт налицо.
Вполне полагаясь на Мак Кехта, директор немедленно успокоился и вышел на цыпочках. Мак Кехт же, оставшись наедине с Рианнон, впервые в жизни растерялся до того, что у него просто опустились руки. Он слишком любил Рианнон для того, чтобы сохранять ясность мышления. Великий врач Диан Кехт сидел у постели Рианнон, ужасно паникуя. Так прошло два часа, и за это время он не предпринял ничего.
Через два часа заглянул Мерлин, заметил, что что-то не так, присмотревшись, понял причину прострации, в которой находился Мак Кехт, на всякий случай пропесочил его хорошенько и побежал за другими врачами. Он вернулся со Змейком и смуглым небольшого роста шумерским лекарем, которого Гвидион обычно принимал за араба. Этот консилиум переглянулся.
— Тарквиний... Неужели вы пришли? — сказал Мак Кехт и посмотрел умоляюще.
Змейк воздержался от комментариев, однако взглянул на полевого хирурга и основоположника экстремальной медицины Диана Кехта с неподдельным интересом.
— Она без сознания, — с ужасом сказал Мак Кехт.
— Это одна из самых счастливых реакций на данный вирус, — сказал Змейк. — Вы бы предпочли, чтобы у нее были эпилептиформные припадки?
Змейк сделал Рианнон внутривенную инъекцию и достал набор игл. Его коллега молча стерилизовал эти иглы и подавал ему по одной, и Змейк в минуту повтыкал их Рианнон в строго определенные точки вдоль позвоночника. Мак Кехт наблюдал за их действиями, медленно выходя из столбняка.
— Потрудитесь взглянуть: доктору Мак Кехту там не требуется медицинская помощь? — кивнул в его сторону Змейк, готовя вторую инъекцию.
Через пять минут доктора вытащили иглы, убедились, что жар спал, и вышли. За дверью их поджидала толпа изнывающих от беспокойства преподавателей.
— Ну что там? Что там такое? — спросили взволнованным шепотом Курои, Финтан и Нахтфогель. — Что вы сделали?
— Мы-то? Да ничего такого. Пришли, привели Мак Кехта в чувство и ушли, — пожали плечами лекари.
...Мерлин долго еще говорил, что он лично найдет того клеща, но потом это постепенно забылось за делами.
* * *
Морвидд и Керидвен с распущенными волосами, приплясывая вокруг котла, развивали диалог ведьм:
— Сестра, мы все исполнили на совесть, но оба тана, хорошо поддав, не очень-то поверили виденью: я видела, как поутру Макбех с своим кузеном Артуром МакБрайдом шли вдоль прибоя возле скал Кеннтрайг, валясь в припадке смеха друг на друга, и, кланяясь, друг друга величали один ковдорским таном, а другой — отцом каких-то будущих династий. И оба ржали, словно жеребцы, — говорила Морвидд, потрясая кулачком. — Так в душу мне закралось подозренье: уж не сочли ли славные мужи пророчество своим же пьяным бредом?.. Нам хорошо бы им явиться вновь, чтоб закрепить внушенное им знанье, и ясно и раздельно повторить все прорицанье современной прозой.
— Притом являться надо не в дыму, — наставительно сказала Керидвен, уставив палец в нос товарке.
— И лучше днем, — деловито подхватила Морвидд, и обе они хором добавили:
— Покуда трезвы оба.
— Теперь получше. Даже все прекрасно, — сказал Мак Кархи из зала.
— Мне только вот не нравится котел, — сообщила Морвидд. — Зачем же обязательно варить все это? И нельзя ли жар уменьшить? Я так уже бекон напоминаю. И может, змей не надо расчленять и наполнять котел барсучьим жиром? Учтите, что во время постановки все это будет очень плохо пахнуть. Включая нас.
— Все это потому, что этот вот вонючий гриб не надо туда бросать. Вы нюхали его? — обернулась к Мак Кархи Керидвен. — Тогда понюхайте, могу вам дать кусочек. Весь дом ваш будет пахнуть двадцать лет. И весь ваш род от мала до велика, — добавила она.
— Благодарю, не надо. Я согласен. Бросать мы будем бутафорских змей, и жабу я найду из пенопласта, — сказал Мак Кархи.
* * *
Фингалл МакКольм был не робкого десятка: он решил, что он поговорит с профессором Финтаном, и он поговорил с ним. МакКольм пришел к Финтану на закате, нашел тот из семи входов, к которому была в тот момент приставлена дверь, и постучался. К остальным проемам дверь не была приставлена, поэтому постучаться там не удалось бы, а Фингалл хотел, чтобы все было честь по чести.
Финтан выгребал из печи уголек для своей трубки.
— Да? — сказал он, разгибаясь.
— Здравствуйте, — сказал Фингалл вместо обычного "Ха!". Каким-то третьим чутьем он почувствовал, что его обычное приветствие сюда не идет. — Я вот что, — Фингалл стащил с головы свой шотландский берет с пришпиленным к нему чертополохом. — Почему вы не хотите взять меня в ученики?
Финтан глубоко затянулся.
— А я разве высказывался на эту тему?
— Вы же сами сказали, что у меня, вроде того, редкий дар говорить с камнями. Неужели вы не видите, что у меня здорово получается? Вы же на днях видели меня в деле. Я умею разговаривать с камнями!.. Почему вы отворачиваетесь от меня? Что вам еще нужно? Чтобы я приполз на коленях со всеми этими валлийскими штучками, поклонами, "дорогой учитель", туда-сюда...?
— Ошибаетесь, — медленно сказал Финтан. — Это не вы умеете разговаривать с камнями, это камни умеют разговаривать с вами. Видите ли, камни, из которых сложено здание школы, — это отесанные камни. Они давно сосуществуют с человеком. Вам не показалось странным, что они говорят с вами о моде, о погоде, о людских делах, о недавних событиях? Эти камни приспосабливались к вам, Фингалл. Вспомните, о чем вы говорили с ними. Разве нормальный камень станет об этом говорить?
Оскорбленный шотландец издал какой-то свистящий звук от негодования и настоял на том, чтобы этот разговор был, в таком случае, продолжен за пределами школы. Финтан, кряхтя, поднялся, накинул рыбацкий плащ и, опираясь на палку, отвел МакКольма на берег реки Аск. Некоторое время он шел вдоль русла Аска по змеиным пригоркам. За ним, то и дело отдирая подол килта от шиповника, мрачно ломился через кустарник МакКольм. Финтан, чертыхаясь, преодолел гребень небольшой дюны, тыкая палкой туда и сюда, пока наконец не указал МакКольму на поросший мхом синеватый валун с отбитым острым краем.
— Пять минут вам на то, чтобы выяснить, как был отбит этот край.
Финтан положил руки на камень. Он не чувствовал ничего.
— Я не могу, — сказал он. — Он... он молчит.
— Правильно, — сказал Финтан. — Этот камень не разговаривал с людьми десятки тысяч лет. Это необработанный камень. Чтобы говорить с ним, вы должны сами до некоторой степени стать камнем. Детали жизни людей в целом для него — блошиная возня. Возраст геологических пластов, история земной коры, тектонические сдвиги, — вот о чем удается побеседовать с обычным диким камнем, МакКольм. Последние три недели вы занимались светской болтовней.
Финтан тяжело повернулся и двинулся обратно в школу, не глядя больше на МакКольма.
— Черт! — закричал МакКольм. — Да я плевать хотел!.. Очень мне нужны ваши неотесанные камни!.. Да я вообще всю жизнь хотел заниматься... заниматься, — он подыскивал что-нибудь порезче и пообиднее для Финтана, — английским языком!..
Брякнув это, он сам призадумался, но слово не воробей.
* * *
Мак Кархи принес на приметы времени свежую газету. Держа ее двумя пальцами на отлете, он осторожным отстраняющим жестом запретил кому бы то ни было к ней прикасаться.
— Итак, это газета, — обреченно сказал он. — О сущности этого предмета мне хотелось бы порассуждать вместе с вами.
Многие знали, что такое газета, но постарались абстрагироваться от этого знания и взглянуть на проблему непредвзято. Гвидион, происходя из неописуемой глуши, честно ничего не знал.
— Упаковочный материал? — спросил Лливарх, который сидел поближе и видел, что газета шуршит и мнется.
— Повнимательней, Лливарх. Вы видите, как я держу ее? Вы думаете, почему я не даю ее вам в руки? Она пачкается свинцовой краской. Ваше предположение отпадает. Ну, смелее — какие еще есть мысли?
Все сунулись посмотреть объект поближе и обнаружили, что поверхность газеты сплошь покрыта каким-то текстом.
— Здесь что-то написано! — раздались голоса.
— Наконец вы ухватили самую суть, — похвалил Мак Кархи. — Газета — это печатное издание. Думаю, больше всего я удивлю вас, если скажу, что газета издается ежедневно, причем за исключением заголовка — видите, "Дэйли Телеграф" готическими буквами, — весь остальной текст газеты от одного издания к другому меняется полностью.
Гвидион с некоторым трудом представил себе сагу "Смерть Кухулина", содержание которой при каждом следующем переиздании меняется от первого до последнего слова. Из типографии выходит множество разных версий смерти Кухулина, объединенных только заглавием. Потом он представил себе, что такие переиздания осуществляются ежедневно, и проникся чувством собственной незначительности.
— Но... как это может быть? — спросил он. — Люди, которые этим занимаются, гениальны?
— Отнюдь, — сказал Мак Кархи. — Просто это не художественная литература. Это вообще не вымысел. В газетах помещают безыскусный рассказ о реальных событиях, — он оборвал на полуслове, вчитываясь в шапку на первой полосе, и глаза его уперлись в одну точку.
Пауза серьезно затянулась. Мак Кархи слегка побледнел, встал и вышел, не дав никаких объяснений.
Через час, благодаря тому, что Ллевелис немножко подслушал под дверью, вся школа знала, что началась Третья мировая война.
— Скоро шарахнет, — озабоченно говорил Мерлин за дверью. — У нас считанные дни, и потом — вечность. То есть мне-то уже давно пора. Я ничего не говорю. Других вот жалко. Когда там истекает этот мораторий... меморандум...?
— Ультиматум, — поправил Мак Кархи. — Через неделю. Нужно распускать студентов по домам.
— Безусловно. И объясните всем как следует, что происходит, а то я тут немножко подзапутался... в политическом раскладе. Впрочем, это не так уж важно. Вот эту часть, про параметры ядерных боеголовок, лучше выпустите. Нечего детишек раньше времени пугать. Вот когда предстанут перед Страшным Судом, тогда и испугаются... перспектив. Но не раньше.
— А почему бы профессору Курои не спрятать их в прошлом? Они бы там как-нибудь устроились: писцами, белошвейками, — встрепенулся Мак Кархи.
— Страшный Суд — это вам не цунами, Оуэн, — ворчливо сказал Мерлин. — Он прекращает сразу все времена. Идите давайте... к ученикам. Впрочем, нет, погодите: идите в город и разузнайте что-нибудь. Я пойду найду этого чинушу... Эванса.
Через пятнадцать минут Мерлин обнаружил на одной из узких улочек Кармартена встрепанного советника Эванса, который согласился с ним на бегу, что да, он всегда знал, что именно Ближний Восток послужит детонатором, что он с огромным удовольствием эвакуировался бы куда-нибудь сам и эвакуировал бы туда весь город, но некуда, и извинился, сославшись на то, что у него сумасшедшее количество дел в связи с последними событиями. Мак Кархи, вернувшись с автобусной станции, деловито сообщил, что там настоящее столпотворение, флаги Уэльса, люди взвинчены, и негде упасть не только яблоку, но и поддавшему Тэффи-ап-Шону, который уже наклюкался в честь дней былой славы Уэльса, по его собственным словам.
— Вот и собаки выли сегодня утром, и сорока стрекотала, — заключил Мерлин. — Переходим к действиям, Оуэн.
И через час Мерлин объявил с балкончика Бранвен студентам всех курсов следующее: в связи с внезапным началом Третьей мировой войны среда объявляется днем дополнительных консультаций. Любой из студентов может обратиться к любому из преподавателей со всеми возникшими у него вопросами. Темой консультации может быть все, что непонятно. Начиная с четверга все распускаются по домам. В том числе преподаватели.
— Мой дом, слава богу, здесь, — пробурчал Финтан, похлопывая по боку свой круглый дом с семью входами.
— Господь еще ответит мне за это на Страшном Суде! — прогрохотал Курои.
* * *
Ллевелис быстро переоделся в камуфляж, а Гвидион — в траур. Точнее, Ллевелис, надев одну штанину, прыгал на одной ноге возле распахнутого сундука с одеждой, перерывая все в поисках подходящих аксессуаров, а Гвидион с угрюмым достоинством натянул на себя две необходимые вещи и застыл как камень, обхватив колени руками, в ожидании, пока Ллевелис затянет зубами камуфляжную бандану у себя на запястье. Потом они вместе спустились по лестнице с башни, осмотрели друг друга и разошлись, так как Ллевелис направлялся к Рианнон, куда Гвидиона было не затащить и на аркане, Гвидион же шел к Змейку, что, в общем, было Ллевелису не по пути.
