На лице Михаэля было мрачное выражение, когда он явился. Командующий Его легионов бросил взгляд на врагов над ним, и мрачное выражение обернулось равно мрачной улыбкой.
Последним был Мельхизедек. Мудрец Небес в сравнении с остальными не был воином; его сила лежала в другом. Колдовские нити искрились в его руках, танцевали мелькающими линиями вокруг бронированых пальцев. (пр. переводчика: явление Примархов...)
Метатрон широко развёл руки. Они собрались вокруг него, меньшие ангелы, выказывающие уважение старшему.
Братья мои.
Габриэль улыбнулась. Мельхизедек наклонил голову в шлеме. Рафаэль положил руки на рукоять своего алмазного меча.
Мир Считает, что Небеса Пали. Они Считают, что Наше Царство на Коленях, при Последнем Издыхании. Они Считают, что без Бога, Мы стали Слабы. Жидки. Бессильны.
Серебряная маска оказалась направлена ко всем по очереди. Мощь, мерцавшая под поверхностью, вспыхнула с жаром новорождённого солнца.
Давайте же Разубедим Их в Этом.
Крылья расправились. Ноги оторвались от земли. Воздух был наполнен хлопаньем крыльев, когда величайшие из Архангелов взмыли в небеса.
Рядом с ним, фигура, сотканная из тьмы и тени, издала низкое, грохочущее рычание, звучавшее почти как вопрос. Несмотря на напряжение удержания их в реальности, несмотря на растущую боль, атакующую его разум, парень всё же улыбнулся.
— Иди.
Смеясь, хихикая, воя свою безумную панихиду, Танатос бросился в воздух и присоединился к созданиям света и доблести в истреблении врагов.
Глава 14
Ход битвы обратился, когда Инаэрион упал с небес, чтобы попасть в руки той, что заслуживала его. Он превратился в избиение, когда шестеро фигур света присоединись к седьмой. И обернулся бойней, когда затянутая в чёрное фигура поднялась в воздух на крыльях из гробов.
Каким бы трусом не был их мастер, Падшие ангелы сражались с достойной восхищения храбростью. Они среагировали на внезапное изменение ситуации с похвальной расторопностью и поспешно приняли меры сопротивления. Они окружили новоприбывших, используя численное превосходство, с отработанной точностью атакуя фланги, и с уверенной точностью швыряли копья света в щели обороны своих врагов. Больше того, они сражались с силой отчаянья, со знанием, что шансы безнадёжно против них. Но даже так, они жертвовали собой ради друг друга, рисковали жизнями, чтобы оттащить раненых товарищей, принимая на себя смертельные удары, направленные в друзей. В конце концов, они были солдатами, обладающими всей храбростью, честью и чувством долга, что подразумевал этот титул.
И всё это было депрессивно бесполезно.
Наконечник копья Сандальфона был раскалённым добела клинком. Им он скашивал вех, кто противостоял ему, разрубая окутанные тенями формы, ампутируя конечности, отделяя головы от плеч с потоками крови. Когда они попытались окружить его, Архангел сменил хват на своём оружии, продемонстрировав конец древка в форме раскрытых челюстей некоего первобытного зверя. Из пасти вырвалось святое пламя, непрерывной струёй окутавшее Падших убийственным жаром, удушая их, словно витками огненной гадюки. Сандальфон вёл его, как художник — кисть, и одно за другим создавал торнадо огня, засасывавшие врагов и сжигавшие их до костей.
Рафаэль бросался в участки сопротивления и заканчивал жизни широкими, аккуратными взмахами своего меча. Его клинок был массивным эспадоном, столь тяжёлым, что чтобы поднять его, потребовалось бы множество людей. Это был меч палача, святой лишь благодаря тому, кто им пользовался, и Рафаэль взмахивал огромным оружием, держа его одной рукой, с безупречным изяществом. Он рассекал Падших надвое так же легко, как люди рубят дрова, раскалывал кривые формы с коговы до ног, разделял надвое с ужасающей лёгкостью. Скорость его ударов была столь высока, что кровь не текла, пока сражённые не падали наземь.
Уриэль сражался с шутовской ухмылкой на губах. В отличие от его братьев, что вели войну в сосредоточенном молчании, Архангел Воздаяния перемежал удары язвительными замечаниями. Он бросал врагам оскорбления, издеваясь над ними между исполненных опыта ударов своего пламенного меча. Не мастер клинка, как Рафаэль, и не обладающий оружием, подобным оружию Сандальфона, Уриэль использовал огонь в качестве своего метода ведения битвы. Праведный, гневный огонь.
Он призывал волны пламени одними лишь взмахами рук, и создавал пламенные столбы своим ярким, пылающим клинком. Он обращал сам воздух в бушующее инферно, и превращал Падших ангелов в обугленные скелеты.
Габриэль была окружена аурой ужасающей красоты. Она была девой-воительницей несравненного мастерства. Валькирией в серебряных латах. Крылатая красота, раздающая смерть. Её враги знали её под прозвищем Багровый Прилив. Ангелы называли её Красная Дева. Оба эти титула доказали свою справедливость той ночью.
Её улыбка словно становилась ярче с каждым поверженным врагом, словно становилась сиятельней с каждой каплей крови, что она проливала. За ней оставались покалеченые, расчленённые тела, по которым словно прошёлся ураган. Капли ихора покрывали её латы, но это делало её лишь красивее.
Михаэль был воинской доблестью во плоти. Он был командующим легионами, да, но хорошие командиры возглавляют с линии фронта, а великие — сражаются бок о бок со своими солдатами. Дэус Ксифос, Золотой Меч, висел у него на боку, но он не снисходил до того, чтобы воспользоваться им. Враги перед ним были ничтожны, и клинок, что мог сокрушать лордов демонов одним взмахом, оставался дремать в ножнах. Вместо него в руках Михаэля было простое копьё света, и он всё равно сумел обойти своих собратьев в счётчике жертв. Его удары не были показными, в них не было цветочного изящества или стильной грации. Он разил Падших с механической точностью, убивал их с машинной эффективностью. Любая рана, нанесённая им, была фатальна, любой взмах или выпад равно свиреп.
Потрёпаная группа откололась от боя. Они отступили и встретили безликий шлем Мельхизедека. Колдовская молния обрушила половину из них с небес, прежде чем они смогли среагировать, заставив порочные тела полопаться, как воздушные шарики. Остальные нырнули к земле; Мельхезедек последовал за ними и прижал к груде обломков. Он сделал жест, и они превратились в тёмно-красные пятна на белых стенах.
Сияние Метатрона сверкало светом новорождённой звезды. Его светозарность была такова, что сама стала оружием. Те, кто приближался к нему, спонтанно вспыхивали, извиваясь и содрогаясь, когда мстительный жар пожирал их тела, вгрызаясь в кости. Боль сохранялась, даже когда их тела обращались в пепел, однако это было неудивительно. Пламя Синая обжигало саму душу.
Судьба тех, кто держали дистанцию, была той же, лишь в иной манере. На бросаемые копья Метатрон ответил, подняв руку к небу, и небеса ответили мечами чистого света. Словно сияющие распятия пали они на его врагов, опустившись на порченые головы и искривлённые тела убийственным дождём. Те, кто не были тут же иссечены на части, оказались пришпилены к земле, словно гротескные образцы на прозекторском столе безумного биолога.
Падшие выносили бурю с достоинством тех, кто понимает, что враг слишком силён. Они покорно приняли эту судьбу и были исполнены решимости встретить свой конец как истинные воины, храбро сражаясь до самого конца. Они не жалуясь падали от клинков Раваэля и Уриэля. Они умирали, пронзённые копьём Михаэля, и сгорали, пытаясь добраться до Сандальфона. Их кроваво убивала Габриэль и выворачивало наизнанку колдовство Мельхизедека. Они противостояли Метатрону и исчезали в забвении от одного взгляда непрощающей серебряной маски. Семь величайших Архангелов без разбора вели бойню меж них, и они не бежали.
Они бежали от Танатоса. Они удирали от самой Смерти.
Неправильность, излучаемая Персоной, ощущалась физически. Она подтачивала храбрость в бьющихся сердцах, превращала решимость в прах, заставляла достоинство истекать из истощённой оболочки. Храбрость ничего не значила пред ним. Честь была столь же бесполезна. Оно смеялось в лицо долга. Смерть — величайший уравнитель жизни. Ей не важно, достойный или проклятый перед ней; имело значение лишь, чтобы всё умерло.
Товарищи, принимавшие на себя удары, предназначенные другому, сейчас бросали друг друга в руки в белых перчатках, пытаясь спастись. Друзья, вытаскивавшие друг друга в безопасность, сейчас скармливали друг друга челюстям черепа в отчаянной надежде продлить свои жизни. Братья по оружию, что сражались спиной к спине в тяжёлых кампаниях, трусливо оставляли друг друга, предоставляя рубящему мечу.
Они бежали от Танатоса, и Танатос преследовал их.
Гортанный, болезненный смех с воем вырывался из вечно открытых челюстей, когда он преследовал их. Падшие ангелы были быстры, но Танатос охотился на жизнь задолго до их существования. Он падал на них сверху, сбивая на землю, где разрывал их дёргающиеся тела на части. Он расчленял их на лету, вонзая меч и когти в уязвимую плоть, вырывая органы. Он развлекался их страданием, убивая их максимально кроваво и творчески. Каждое убийство отличалось от остальных, но итог всегда был тот же. Он поднимал искаленые, изувеченные тела в воздух, и смеялся им в лицо, так что последним, что они видели в жизни, было злобно ухмыляющееся лицо Смерти, насмехающееся над ними и их неизбежным роком.
Падший ангел тяжело упал на землю. Его ноги были отсечены у лодыжек взмахом меча Танатоса. Он попытался отползти на окровавленных обрубках прочь от боя; непреклонная масса лат остановила его жалкую попытку бегства. Падший поднял взгляд и немедленно получил алебардой в лицо.
Рыцарь Храмовник выдернул своё оружие, проигнорировав череп, истекающий на пол кровью и мозгами. Его внимание было приковано к более важным вещам, вроде бушующей в небе битвы. На воине не было шлема, как и остальные его собратья он снял его, дабы лучше видеть сражение над ними. Покрытое шрамами лицо наравне несло выражения трепета и почтения.
Глава воинов направил свою алебарду в воздух, где серебряные фигуры сражались с кривыми пародиями на себя.
— Вот, братья! Вот почему мы здесь! Вот почему мы сражаемся! Бог мёртв, но Его ангелы живут! За Небеса! За Нефилима! За всё человечество!
Его когорты повторили боевой клич, выкрикивая его во всеуслышанье. Они волной хлынули вперёд, и те Падшие, что приземлились, окажались убиты клинками Храмовников.
Донасек потерял где-то во время боя свою широкополую шляпу. С обнажённой головой он выглядел скромно — но по большей части из-за выражение, застывшего на его лице.
— Во славу — тихо произнёс он, глядя, как Габриэль прорезает путь через ряды Падших.
— Во славу — повторил он, увидев, как Рафаэль без усилий поднял укутанную тенями фигуру и переломил о колено.
— Во славу! — выкрикнул он, бросившись в воздух, сжимая в каждой руке по клинку света.
Миттельт последовала за ним, хихикая как безумная.
Калаварнер пошатывалась на ногах. Происходящее подействовало на неё так же, как и на её товарищей, но всё её внимание было уделено одной фигуре из семи. Оттолкнувшись от земли, она метнулась ввысь, подняв копьё, с целью пронзить любого, кто встанет между ней и её целью.
— Метатрон-самааааа!
Её выборе боевого клича заставил моргнуть дьяволов и людей, которых она оставила на земле. Мужская половина среди них вздрогнула от чистой страсти, стоящей за ним. Девушки понимающе вздохнули.
— Ну, — медленно произнёс Иссей — это было жутковато.
Повернувшись, он осмотрел окружающих с нетерпеливым предвкушением.
— И что, мы оставим всё веселье им?
— Нет — на лице Риас была мрачная улыбка. — Разрешаю присоединиться. Покажите им что мы, дьяволы, тоже способны о себе позаботиться.
Иссей гикнул, и из его спины протянулись крылья подобные крыльям летучей мыши. Парень взмыл в воздух, одна рука в перчатке сжата в кулак, другая раскрыта, демонстрируя широкий ствол пушки.
— В этот раз я не промахнусь!
Остальные последовали за ним, и те, кто недавно были осаждены со всех сторон, продемонстрировали свой гнев тем, кто их осаждал.
* * *
Он прыгал по вершинам жилых зданий, перескакивая с одной бетонной башни на другую на крышесносной скорости. Он мчался по крышам, используя их как трамплины, с которых бросал себя дальше, к своей цели. Честно говоря, он бы предпочёл полёт этому примитивному прыганью, но кошмарный набр препятствий, который представлял из себя человеческий город, замедлил бы его, и он не мог себе этого позволить. Время было не на его стороне. Азазель чётко дал это понять.
Предательство Кокабиэля уязвило их всех. Шокировало чистой наглостью. Он, однако, не был удивлён; как лорд среди Гремори, Кокабиэль всегда был хмурой, враждебной душой. Презрение Падшего ко всем существам, кроме его собственного племени, делало общение с ним неприятным делом, и его хмурое присутствие на тех немногих собраниях, которые он решал посещать, воспринималось другими неважно. В конце концов, паранойя плохо сочетается с логикой и здравым смыслом. Однако они считали, что Кокабиэль пусть и параноик, но безвредный.
А теперь было очевидно, насколько они ошибались. Кокабиэль был не просто параноиком. Он был чокнутым. Безумцем. Это было единственным объяснением того, что он хотел сделать, и целей, которые он хотел достичь. И мало того, его безумие распространялось.
Кокабиэль забрал с собой две сотни Падших ангелов. И среди них было пятьдесят элитных стражей Азазеля. В своей прошлой жизни они были Властями и Владычествами, безупречными солдатами Небес. После Падения, они не утратили дисциплины. Они должны были оставаться верными лишь Азазелю. Должны были. Но теперь стало очевидно, что влияние безумия Кокабиэля просочилось в их разумы.
Для фракции, гордящейся своим единством, это было глубокое предательство. У Падших не было своего эквивалента фракции Старых Сатан. В отличие от дьяволов, позволившим власти сосредоточиться в руках нескольких семейств, и оказаться разделёнными меж них, Падшие ангелы оставались объединены под знамёнами тех же лордов, что возглавляли их много веков назад. В их рядах не было раскола, не было разделения на подфракции.
До этого момента.
Трещины, что появились на виду, были болезненны и уродливы, и вместе с удивлением и шоком, пришедшими с этим открытием, был и гнев от того, что столь долго обманывали.
Азазель был готов отправить собственный отборный отряд, чтобы вернуть Кокабиэля для допроса, а затем — наказания. Баракиель потребовал, чтобы эту честь предоставили ему. Такое предательство, заявил обычно угрюмый мужчина, заслуживало воздаяния превыше простого наказания. Он подозревал, что это из-за того, что его собственная дочь была на линии огня. Целью Кокабиэля была не она, а её мастер, но это слабо утешало. Безумие подвергало опасности всех, и он ни на миг не сомневался, что Падший убьёт её, если получит шанс.
Даже перед его отправкой на это задание, Баракиэль собирал свои силы. Сотни против сотен. Азазель тоже отправил свою личную охрану, и судя по тому, что он видел, прежде чем выйти, те рвались встретиться со своими собратьями-предателями в битве. Ирония ситуации — Падшие ангелы называют Падших ангелов предателями — не прошла мимо него.
