— А-а-а знаю, верды — это такие ездовые — вроде маленьких слонов без хобота, да? У них ещё копыта, как лепешки, разъезжаются и в песок не проваливаются, а спина широченная
Я возмутилась, — ты дашь спокойно рассказать!?
— Ну ладно, ладно, не сердись, продолжай...
— Так вот, эти сувенирчики долго у папы в кабинете висели на стене, а прошедшей осенью я себе их выпросила, комнату украсить. Меч над камином повесила, а плетку и впрямь над кроватью, только хвосты, загнув в виде лепестков, булавками к ковру прикрепила. Помнишь, после той истории с эрхоном да ларнией, Джар все таскался к нам, почти каждый день уговаривал, чтоб я к нему вернулась. Он, мол, ва-аще изменился, раскаялся и всё такое. Однажды говорит, — "что мне сделать, чтоб ты захотела вернуться?"
Меня такая злость взяла, — ты уже всё, что мог, сделал, — говорю ему, — теперь моя очередь...
Он мне, — а чего тебе хочется?
— По морде тебя отхлестать, да так, чтоб мало не показалось! За всё, что ты со мной в этом своем проклятом Лэйхоре вытворял, да и в Митторне тоже. Вот только эта мечта — невыполнимая, мне с тобой всё равно не справиться, так что, каждый останется при своём интересе...
Свела затаила дыхание, я тоже замолчала, припоминая...
— Ну и? Что дальше-то было?
— Догадайся с трёх раз!
— Ты его этой самой плеткой!?
— Ах-ха, я когда выдала, что отлупить его мечтаю, он подошел поближе и говорит: "согласен, давай повторим, если тебе тогда в саду мало показалось! Хочешь, даже не пошевельнусь и руками закрываться не буду".
Надеялся, верно, что ладонью или, на худой конец, кулаком ему вмажу, как в прошлый раз.
— А хрен тебе, — думаю!
На кровать залезла, плетку со стены сняла, хвосты расправила и так спокойненько: — что, и теперь не шевельнешься?
Представляешь, молчит, только кивнул...
Я снова спрашиваю, — и руками закрываться не будешь?
Короче, я, как на кровати стояла, так оттуда его и стеганула со всей дури раз и другой! Ужас, сама такого не ожидала! Рубашка в клочья и...морда у него тоже...Кровь и какие-то ошметки кровавые — в стороны! Я испугалась до безумия, думала, вдруг глаза ему выхлестала!
— Да брось, у них после трансформации всё быстро заживает!
— Знаешь, в тот момент, про оборот и не вспомнила, а потом, до него ещё дожить надо... Заревела так, будто это меня плеткой, а не его...и убежала.
— Даже не посмотрела, что с ним?
— Куда там, я к нему и подойти побоялась, ломанулась к родителям, давай там орать, как резаная...Мама с папой ужас, как ругались на меня! Блин, потом пожалела, что при них всё произошло...
— А с Джаром-то что было?
— Не поверишь, такой подлец оказался, и здесь про свой гешефт не забыл!
— Какой еще "гешефт"?
— Выгода, значит! Явился, как ни в чем не бывало, через день или два, точно не помню, на лице чуть-чуть — розовые полоски от ударов, они потом совсем исчезли...
И спрашивает, — ну всё, типа, твоё желание исполнено, когда вернешься?
Знаешь, я прямо остолбенела от такой наглости. Он надо мной столько издевался, и за всё это решил расплатиться парой ударов!
— Дак ведь смотря каких, Яна!
— Неважно каких, ты ж сама сказала, на нём, как на собаке, тьфу, то есть на драконе всё заживает. В общем, говорю ему, — а тебе ничего взамен и не обещали, не знаю, чего ты там себе напридумывал!
Мы помолчали.
Свела тяжело вздохнула, — знаешь, мне что-то совсем расхотелось замуж...
Я захохотала, — можно подумать, тебе этого когда-нибудь хотелось, ладно, давай-ка спать, а то Уннахт завтра с петухами поднимет, он сам ведь пташка ранняя.
* * *
Слава Орду, на следующее утро, выслушав наш дружный хай и вой, наставник смилостивился, не стал нас мучить в долбанной повозке, а сразу открыл портал в Сфург. Там в здании местного Ковена имелся стационарный переход в Митторн.
Джара нигде не было, меня разбирало любопытство, куда ещё черти понесли супруга, но спросить не решалась, хотя очень хотелось, аж ладошки чесались (казалось бы, чего уж стесняться, теперь-то всё равно, ан нет, вот же натура человеческая...). Впрочем, долго гадать не пришлось. Терс сам сказал, что магистр Аррантелл ещё вчера изволил нас покинуть телепортом. Скатертью дорожка! Я облегченно вздохнула (хотя, если честно, в глубине души испытав легкий укол разочарования).
ГЛАВА 30
ЯНА
Летели месяцы, приближая окончание последнего — четвертого курса. С одной стороны было грустно и страшно, не хотелось расставаться с Академией, друзьями, веселыми деньками, когда чувствуешь себя беззаботным ребенком. С другой, ведь интересно стать, наконец, реально самостоятельной, заняться той деятельностью, что выбрала сама. И потом, чего уж так переживать, это ж не окончательное прекращение обучения, во всяком случае, для меня. Через несколько лет смогу повторить всё вновь. Если захочу, конечно, но я даже не сомневалась — захочу! Ведь не зря профессор Риэннэль давно, ещё читая лекции в школе Магии, утверждал, что одну из его лучших учениц ждет золотая руна высшего магистра. На моём горизонте маячила учёба и на второй, и на третьей, и кто знает (если до смерти не надоест сушить мозги), может, и на четвертой ступени. Хотя, на самом деле к четвертой подходили лишь единицы из людского племени. Если серьёзно, то мне вряд ли светят такие высоты. Ладно, чего-то я замахнулась. Нужно размышлять о более насущных и близких по времени вопросах. Как быть после выпуска? Уехать или остаться в столице?
Какое-то время колебалась, а может стоит вернуться в Наргейн?
Скучала ли по друзьям? Конечно! Понятно, что больше всего хотелось вновь увидеть Марси и Атера, даже назойливая опека тети Велизы по прошествии долгого времени не казалась особенно раздражающей, скорее лишь забавной. Удивительно, но и театральные девицы вспоминались по-другому, неожиданно тепло, без того снисходительного презрения, которое обычно испытывала, слушая их болтовню и высказываемые вслух мечты о богатом покровителе. Как странно..., ведь прошел всего год, но теперь я лучше понимала и даже немножко жалела молоденьких и не очень актрис. Девы, безусловно, отличались талантами (а других Арнали и не брали в свою труппу), но увы, в основной массе не слишком блистали умом и уж совсем не отличались рассудительностью и здравомыслием. Сколько этих хорошеньких дурочек быстро утрачивали и внешность и голос, пускаясь во все тяжкие на пике своей славы. Впрочем, ещё тогда, невольно слушая разговоры актерок, видя, как они проводят свободное время, как планируют свою жизнь (точнее, не планируют её вообще), я удивлялась, почему девушки абсолютно не задумываются о будущем? Не стараются собрать капитал, обеспечить себе достойную жизнь в старости... Ведь практически все эти красотки были обычными людьми, а значит, их годы уходили-утекали быстро и безвозвратно, как вода в песок!
* * *
В памяти вдруг всплыло, как однажды, уже после моего возвращения из Сагры, мы со змеем блуждали по улочкам Старого города. Атертон, заявив, что здесь можно увидеть и услышать кое-что необычное, затащил меня в одну из относительно приличных портовых таверн, где указал на обрюзгшую тетку в ярком платье, расшитом бисером и стеклярусом. Стоя на небольшом возвышении в углу задымленного зала, пропахшего рахшем и винными парами, женщина распевала несколько сиплым, но приятным голосом, какой-то романс.
Ноги стерли до мозолей,
А уйти не довелось.
Чашку сердца раскололи,
И на скатерть полилось...*
Тут певица поперхнулась дымом, клубы которого проникли сквозь приоткрывшуюся дверь кухни (видимо, что-то у повара пригорело).
— Да затворишь ты, иль нет, придурок, — неожиданно визгливо крикнула она мальчишке, выскочившему с подносом, уставленным кружками с пивом.
Я поморщилась, не желая оставаться больше в этом грязноватом и, на мой взгляд, не очень интересном заведении.
-Погоди, — остановил меня змей, — послушай ещё немного!
Прокашлявшись, тетка взяла несколько аккордов и вновь запела:
У любви сотни лиц, тем она и грешна.
А твоя — без лица, как вино без сосуда.
И моя, стало быть, — что сосуд без вина.
Не по нраву — разбей, я бояться не буду.
Ты вино ради смеха в осколок плеснешь -
Вот и будет лицо из керамики мертвой.
И бессовестно чашу сию поднесешь
Мне же к бледным губам, грубой шуткою гордый.
Если дать тебе выпить отравы такой,
Сможешь вытерпеть горечь беды человечьей?
Но любовь наливая спокойной рукой
Мне в разбитое сердце, ты глух и беспечен.**
Голос неожиданно набрал силу, исчезла хрипота и уже готовая уйти, я приостановилась, — хм, неожиданный репертуар для этого кабака, и мелодия красивая!
— Давай присядем в-о-он за тот столик в углу возле окна, я створку распахну, ветерок нас чуть обдует. Не бойся, мы ненадолго задержимся, — Атер подвинул мне стул.
Я каменная, каменная.
Не грей меня, не проси тепла.
Не знает боли душа моя,
И плоть твоих не чувствует ласк.
Тебя, саламандру, огонь родит,
А я насквозь — остывший гранит.
Я затворяю
Пути ключам.
Огонь сжигает,
Камни — молчат.
Останься рядом — танцуй, живи,
Но не проси у камней любви.
Где сердца нет, там не слышен пульс,
И поцелуй мой — камень на вкус.
Ты ищешь чары — разбить гранит,
Но нет царевны, что в камне спит.
Есть только камень -
Тело и суть.
Коснись руками.
Остынь. Забудь.
Я каменная, каменная.
На грудь ко мне приползет змея.
И ляжет тихо — копить свой яд.
Камни все помнят. Змеи — хранят.
* * *
Я с изумлением рассматривала густо накрашенное лицо, хранившее следы былой красоты, потом перевела взгляд на невозмутимо улыбавшегося вайри: "не поняла... Чьи это стихи? А музыка? Неужели её?"
— Ну-у-у, не всегда же она была вот такой! Когда-то давно на подмостках славного города Наргейна выступала талантливая девушка, с прелестной фигуркой, глазами колдуньи и темно-русыми шелковыми кудрями ниже талии. Она сама сочиняла стихи и музыку для своих чудных песен, м-м-м, это было нечто!
У меня сжалось сердце, — и что с ней случилось?
— Любофф!
Мне захотелось ударить его, — есть вещи, над которыми нельзя смеяться...
— Ладно, не гневайся, я не смеюсь, почти, — дан Индораль пожал плечами, — Лаида была волшебно хороша и поклонников кружилась вокруг тьма-тьмущая. Как сейчас помню, после выступлений её буквально забрасывали цветами. Да-а-а, было дело...
— Ну, чего замолчал-то!?
Змей вздохнул, — но с полуэльфом, да ещё из графского рода, естественно, не мог сравниться никто из окружающих восходящую звездочку кавалеров. Лаида отдала ему всю себя, пела лишь для него, танцевала только для него.
— А дальше, — я нахмурилась.
— Дальше все произошло... стандартно, для подобных ситуаций. Молодой граф (который, кстати, был не так уж и молод, просто от матери-эльфийки вполне закономерно унаследовал не только красоту, но и долгую жизнь) увез её в свой замок, а через несколько лет увы, оставил, воспылав страстью к очередной даровитой юнице. Нет, он отнюдь не выказал ни жестокости, ни бездушия к брошенной фаворитке. Напротив, богатства родовых поместий давали возможность проявлять щедрость и благородство по отношению к бывшим пассиям. Так что, Лаиду одарили весьма крупной суммой, вполне способной обеспечить любой здравомыслящей деве долгие годы безбедного существования. А там глядишь, и мужа бы себе нашла, с таким-то приданым. Не хочешь, можно открыть ресторанчик или швейную мастерскую... — Двусмысленная улыбочка играла на ярких губах вайри, — все вполне мило и так достойно, не правда ли?
Я тихо выругалась.
— Жаль, Лаида не оценила чуткости и заботы, глупая девка, что с такой возьмешь? Фи, плебейка! Вернувшись в Наргейн, взялась прожигать жизнь, устраивала кутежи и всё прочее. Только представь, как-то раз приказала наполнить фонтан во дворе ресторана игристым сартанским вином и купалась в нём вместе со свитой! Само собой, при таком образе жизни никаких денег не хватит! О-о-о, — щебетали в ушки подружки, — безденежье таланту не страшно, всегда найдутся желающие оказать материальную и всяческую другую помощь.
— А что, не нашлись?
— Почему же, ещё как нашлись! Самые красивые юноши из богатейших городских семейств оспаривали её друг у друга, даже на дуэли дрались! Жаль, долго никто не выдерживал, у одних деньги заканчивались, у других родня на дыбы вставала, третьи сами отказывались от сумасшедшей и беспутной любовницы. Тем временем, годы уходили в пустоту, с ними незаметно и красота, и дивный голос... Через несколько лет певунья уже грела постель управляющему казино Арженти, потом пожилому начальнику городской стражи, потом хозяину трактира, потом...спилась и пошла по рукам. Скорее всего, она погибла бы, но трактирщик, один из её бывших любовников, увидев однажды Лаиду валяющейся в совершенно непотребном виде на улице, пожалел и пристроил здесь. Она пытается зарабатывать остатками голоса, ну и если кто пожелает развеяться... Да что ревешь? Вот ещё, на-ка, возьми платок и перестань сейчас же, оно того не стоит.
— А ты откуда все подробности знаешь? Наблюдал за бесплатным представлением? О да, ведь реальная жизнь, это круто, не какие-то выдумки. Что ж уважаю, тут все по-настоящему, не хухры-мухры, — я разозлилась, — действительно интересно, можно столько лет развлекаться!
— Дура, — Атер неожиданно рассвирепел, — слишком легко меняешь свое мнение! Разве я давал повод? Совсем недавно, после помощи семейке Димшотов ты расхваливала меня на все лады, а теперь с грязью готова смешать!
Я смутилась, — прости! Сама не знаю, что вдруг нашло!
Змей фыркнув, демонстративно отвернулся.
Сделав небольшой перерыв, певица промочила уставшее горло рюмочкой наливки, которую принесли с кухни и присев на скамеечку, продолжила свое выступление.
В каждой женщине спит змея,
Неприметной лентой на камне.
В изъязвлении бытия -
Даже в эпосах — нет ей равных.
Если тронет веки тоска
И зрачок вертикалью станет, -
Вновь слова с ее языка,
Как укусы, тебя изранят.
Не перечь ей хотя бы раз.
И оружие брось на землю.
Там, за холодом гневных глаз
Та же девочка чутко внемлет:
Вдруг ты скажешь ей не упрек,
А забытое заклинание?
В каждой женщине дремлет Бог.
Бог прощенья, а не прощания
* * *
. (все стихи О. Барминой)
В конце выступления глаза женщины осветились, а уставшее и потасканное лицо словно помолодело. Впрочем, волшебство длилось недолго.
— Эй, ты, — пьяно крикнул один из посетителей, — чего нудишь, сбацай лучше нашу, веселую!
Певица тяжело поднялась и сварливо выкрикнула, — ишь, размечтался, а вот этого не хочешь, — она сделала неприличный жест, — кончила на сегодня, жрать пойду, — женщина скрылась за дверью, ведущей на кухню.
На маленькую сцену поднялись двое музыкантов с джестой и анжоном* (аналог скрипки и барабана на Тиоре), немедленно заигравших бойкий мотивчик известной песенки. Народ пустился в пляс, да так, что пыль поднялась столбом, среди общего гомона слышались оживленные голоса, выкрикивающие отдельные слова и куплеты. Лаиду с её романсами тут же забыли.
