— Микки, ты шпалер, — сказал мой отец, — неужели ты оставишь джентльменов сухими, как ноги Моисея, когда он пересек Красное море? Посмотрите на О'Махони! Он жаждет, как рыба на вершине дерева. А отец Донован выпил всего две маленькие кварты и никогда не пьет меньше пяти. Не повезло тебе, Микки, если бы это был напиток для собственного желудка, ты бы двигался быстрее. Ты хочешь испортить мою репутацию гостеприимного человека, мошенник?
А мой отец продолжал идти с Микки, только он в это время огляделся и обнаружил, что все его гости встали, один с щипцами, другой с кочергой, другие с графинами, готовыми к броску.
"Что это?" сказал он.
— Копье, — сказали они.
— Какое копье? сказал он.
"Копье улана", — сказали они.
— А почему бы ему не иметь копья? сказал мой отец. — Вера, какой же странный улан без копья!
К этому времени они так разозлились, что Микки, увидев, как идут дела, а я, будучи совсем мальчишкой, вывел меня из комнаты. Я так и не узнал, что именно случилось с уланом, но ему, должно быть, пришлось хуже всего, потому что разве мой отец, сидя за столом, не рассказывал эту историю много лет спустя?
Ну, что касается моей дуэли с Фористером: полковник Рояль был чрезвычайно занятым человеком и чуть не утомил мою жизнь множеством ненужных забот. Со своей стороны, я больше думал о леди Мэри и о том, что она считала меня не более, чем если бы я был картофелем. Полковник Ройал порхал вокруг меня. Я бы грубо отослал его, если бы не то, что все, что он делал, имело в виду доброту и великодушие. Я уже полагал, что у него не более одного мозга в голове, но я не мог быть неблагодарным за его интерес и энтузиазм в том, чтобы правильно вывести меня из себя. Много лет спустя я понял, что он и лорд Стрепп были настолько разборчивы в переговорах, что было выпито не менее восемнадцати бутылок вина.
Утро для дуэли выдалось мягко теплым, мягко влажным, мягко туманным. Полковник заглянул в мою комнату, как только я оделся. К моему удивлению, теперь он был весьма скорбным. Теперь я должен был аплодировать.
— Ваше настроение ухудшилось, полковник? сказал я подшучивая.
— Да, О'Радди, — ответил он с усилием, — у меня была плохая ночь из-за подагры. Небеса, помоги этому дьяволу не вонзить свой меч в твои кишки".
Он, конечно, договорился со Стреппом о встрече, и, пока мы шли к земле, он с любопытством посмотрел на меня краем глаза. — Вы знаете... ах, вы имеете честь быть знакомым с леди Мэри Стрепп, О'Радди? сказал он вдруг и нервно.
— Есть, — ответил я, напрягшись. Тогда я сказал: "А ты?"
— Мы с ее отцом были друзьями еще до того, как вы оба родились, — просто сказал он. "Я был корнетом в его старом полку. Маленькая леди Мэри играла на коленях у бедного молодого субалтерна.
— О, — сказал я злобно, — значит, вы вроде дяди.
— Да, — сказал он, — что-то вроде дяди. Настолько дядя, — добавил он с большей энергией, — что, когда она дала мне эту записку, я много думал о том, чтобы вести себя как настоящий дядя. Судя по тому, что я, к сожалению, услышал, я подозреваю, что граф... о... не согласен с вами по некоторым пунктам.
Он отвернулся, протягивая мне записку, и я нетерпеливо разорвал ее. Оно было без подписи. В нем было всего три слова: "Господи помилуй!" И вот я в суматохе радости двинулся на дуэль, где меня ожидала смерть.
Я взглянул на полковника. Его лицо было глубоко скорбным. — Ради немногих девушек я стал бы голубем, разносящим записки между любовниками, — мрачно сказал он. — Будь ты проклят, О'Радди!
— Нет, полковник, — сказал я. — Это не любовное послание. Смотрю на тебя!"
Но все же он отвел глаза. "Я полагаю, что это не было предназначено для моих глаз", сказал он, все еще очень мрачно.
Но тут я вспыхнул гневом:
"И разве мог бы глаз ангела остановиться на этой бумаге, если бы так не должно было быть?" — спросил я в гневе. — Полковник, неужели я слышу, как вы блеете о голубях и любовниках, когда один взгляд в глаза разуверяет вас? Читать!"
Он читал. "Господи помилуй!" — ласково повторил он. Затем он обратился ко мне с прекрасной искренностью. — Да, я наблюдал за ней все эти годы, О'Радди. Когда она была младенцем, я видел ее в маленькой ванной. Когда она была маленькой девочкой, я видел ее спящей с какой-то безделушкой в розовой руке на одеяле. С тех пор, как она была красивой молодой леди, я — но это неважно. Вы приходите, никем не названный, родом из ниоткуда; а она... она посылает меня передать ее молитву, чтобы Бог пощадил тебя!
Я был в восторге от этой скорби средних лет. Но, будь он проклят! когда она была младенцем, он видел ее в маленькой ванной, не так ли? Будь прокляты его глаза! Он видел младенца голым в ее крохотной ванночке? Черт бы его глаза еще раз! Я был в такой ярости, что жаждал сразиться с Ройалом на месте и убить его, пронзив своим мечом его память, чтобы она была изглажена навсегда, и никогда, никогда больше, даже в Раю, не мог он вспомнить образ в маленькая ванна.
Но следующие слова полковника выбили из меня ярость.
— Входите, О'Радди, — воскликнул он от души. "Нет более истинного мужчины, который мог бы завоевать ее. Как говорит моя госпожа: "Боже, храни тебя!"
— И если клинок Фористера не будет слишком быстр, меня удастся пощадить, — возразил я.
— О, есть еще кое-что, касающееся этого дела, — сказал вдруг полковник. — Фористер — ваш главный соперник, хотя я мало знаю, что между ними произошло. Думаю, ничего важного, хотя я уверен, что Фористер решил взять ее в жены. В этом я уверен. Он решился".
— Он такой? сказал я.
На мгновение я оцепенел и похолодел. Потом я медленно закипел, как чайник, только что поставленный на огонь. Значит, я столкнулся с соперником? Ну, и он получит такое обличие, какое получали немногие мужчины. И он был моим соперником, и на груди у меня была записка: "Господи помилуй!" Ха, ха! Он мало знал о преимуществах, под которыми ему предстояло играть. Могла ли я проиграть с "Боже, храни тебя!" против моего сердца? Только не против трех Фористеров!
Но держись! не могло ли быть так, что кроткая леди Мэри, осуждая эту дуэль и преисполненная чувства человечности, послала каждому из нас записку с этим пламенным призывом к Богу пощадить нас? Я был вынужден признать это возможным. В конце концов, я прекрасно знал, что для леди Мэри я был никем. Слова Ройала были таким большим количеством перьев на шлеме моей жизни, но в глубине души я знал, что лучше не придавать им большого значения. Все теперь сводилось к тому, чтобы поспешить на дуэльный полигон и посмотреть, смогу ли я узнать по лицу этого черного Фористера, получил ли он "Боже, храни тебя!" Я взял полковника за руку и потащил его.
— Черт возьми, О'Радди! сказал он, пыхтя; "Это может быть не что иное, как искреннее рвение".
Когда мы подошли к месту проведения дуэли, то увидели, что лорд Стрепп и Фористер расхаживают взад и вперед, а на вершине близлежащей стены толпились добродушные зрители. — Да, вы пришли, сэр? — крикнула чернь. Лорд Стрепп казался довольно раздраженным, а полковник Ройал покраснел и решительно шагнул к стене, но мы с Фористером смотрели только друг на друга. Его взгляд для меня был радостным, жестоким взглядом. Я смутно припоминаю, как видел, как полковник взял ножны и тут же избил многих достойных граждан Бристоля; действительно, он, казалось, побил каждого достойного гражданина Бристоля, у которого не хватило ног, чтобы уйти. Я слышал их протестующие возгласы, в то время как внимательно изучал ликующего Фористера.
Да, это было правдой. У него тоже было "Боже, храни тебя!" Я почувствовал, как моя кровь начала кипеть. Мои глаза внезапно прояснились, как будто я был наделен чудесным зрением. Моя рука стала гибкой, как хлыст. Я решился на одну вещь. Я бы убил Фористера.
Я думал, что полковник никогда не перестанет гоняться за горожанами, но в конце концов он вернулся, запыхавшись, рассеяв население по обширной территории страны. Предварительные приготовления были очень простыми. Через полминуты мы с Фористером в рубашках оказались лицом друг к другу.
И вот я впал в такую ярость, что не могу найти слов, чтобы описать ее; но, как я уже сказал, я обладал замечательной ясностью зрения и силой рук. Эти явления поражают меня и по сей день. Я так легко стоял на ногах, что мог быть духом. Я думаю, что великая ярость действует таким образом на некоторые натуры. Их компетенция внезапно становится многообразной. Некоторое время они живут жизнью гигантов. Ярость — активное разрушение. Всякий раз, когда что-то в этом мире нужно уничтожить, природа вызывает гнев. Еще я помню, что у меня не было ни малейшего сомнения в моей способности убить Фористера. Больше не было никаких опасений: никаких сотрясений. Я с восторгом думал о предстоящей дуэли.
Во всех моих полуночных размышлениях о сражении я представлял себя лежащим строго в обороне и ищущим случая нанести урон моему грозному противнику. Но в тот момент, когда наши мечи скрестились, я стал абсолютным демоном атаки. Мой самый первый выпад заставил его сбросить длинный темп. Я видел, как его уверенное лицо сменилось выражением свирепого возбуждения.
Мало что можно сказать о летающих, вращающихся лезвиях. Необходимо только отметить, что Фористер почти сразу перешел к оборонительной тактике перед атакой, которая была не только стремительной, но и чрезвычайно блестящей, если мне будет позволено так сказать. И я знаю, что слева от меня некий полковник Рояль становился все счастливее.
Конец наступил с почти смехотворной быстротой. Ощущение уродливого дрожащего ключа передалось от острия моего меча к моему разуму; Я слышал, как Стрепп и Рояль кричали: "Стой!" Я видел, как Фористер упал; Я опустил точку и стоял в головокружительном раздумье. Теперь мое зрение было затуманено; моя рука была слабой.
Мой меч глубоко вонзился в левое плечо Фористера, и кости там произвели отвратительное ощущение дрожащего рывка. Он не был безнадежно ранен, но пребывал в невероятной агонии. Прежде чем они успели добраться до него, он перевернулся на локтях и каким-то образом метнул в меня свой меч. "Будь проклята твоя душа!" — воскликнул он и издал что-то вроде воя, когда лорд Стрепп, мрачный и бесцеремонный, снова перевернул его на спину. Тем временем полковник Рояль помогал мне надеть пальто и жилет, хотя я едва ли знал, что он, или пальто, или жилет существуют.
У меня была моя обычная склонность пойти вперед и объяснить всем, как все это произошло. Но Ройал силой взял меня за руку, и мы повернулись спиной к Стреппу и Фористеру и пошли к гостинице.
Как только мы скрылись из виду, полковник Рояль с восторгом сжал мои руки. — Мальчик мой, — воскликнул он, — ты великолепен! Вы знамениты! Вы знатны! Какую игру вы могли бы дать Понсонби! Вы бы его так расшевелили!
"Никогда не сомневайтесь во мне, — сказал я. — Но теперь я ваш законный дедушка, и ко мне следует относиться с большим уважением".
Когда мы подошли к гостинице, я стал поглядывать на окна. Я, конечно, ожидал увидеть лицо у одного из них. Конечно, ей было бы интересно узнать, кто был убит, а кто ранен. Я очень надеялся, что она будет наблюдать за тем, кто вернется на своих ногах. Но фасад гостиницы смотрел на нас, холодный и пустой, как тюремная стена.
Когда мы вошли, полковник жадно завопил, требуя немедленно бутылку вина, и я присоединился к нему, потягивая ее, так как знал, что это будет ударом по моему угасающему настроению. Я был настроен на то, чтобы увидеть лицо в окне гостиницы.
ГЛАВА X
А теперь я узнал, что значит быть знаменитым фехтовальщиком. Весь этот день трактир, казалось, напевал мое имя. Я не мог пройти по коридору, не увидев взлетающих стай слуг. Они бежали шумно. Глупая девица, выходящая из комнаты с ведром, увидела меня и завизжала. Она уронила ведро и убежала обратно в комнату. Слуга увидел меня, издал низкий стон ужаса и спрыгнул с удобной лестницы. Все сопровождающие разбежались.
Что со мной было? Увеличился ли я в росте или развил свирепое уродство? Нет; Теперь я был известным фехтовальщиком. Это все. Теперь ожидалось, что я попытаюсь схватить служанок и безрассудно их поцеловать. Теперь я должен был надрать женихам по ушам, если они хотя бы покажутся мне. На самом деле, теперь я превратился в буйного, властного и нелепого осла.
В кофейной была толпа людей, но гул разговоров внезапно прекратился, как только я вошел.
— Это ваш стул, сэр? сказал я вежливо джентльмену.
Он отошел от стула, как будто тот пытался его укусить.
— К вашим услугам, сэр! — поспешно воскликнул он.
— Нет, — сказал я, — я бы не стал его брать, даже если бы он был вашим, потому что в море столько же хороших стульев, какие когда-либо были пойманы, и мне не подобает лишать стула джентльмена, когда он, упражняясь, немного энергии, которую я могу получить для себя, хотя я готов признать, что у меня есть легкий голод. Это прекрасное утро, сэр.
Он побледнел и двинулся к двери. — К вашим услугам, сэр, — повторил он тихим и испуганным голосом. Все люди смотрели на нас.
— Нет, добрый сэр, — возразил я, делая шаг вперед, чтобы объяснить. "Я не хотел бы, чтобы вы думали, что я не в состоянии достать себе стул, так как я выше всего умею и быстр руками, а малое дело достать себе стул и не лишить достойного господина Его личное."
— Я не думал лишить вас, сэр, — в отчаянии воскликнул он. — Кресло к вашим услугам, сэр!
"Чума человека!" — воскликнул я, нетерпеливо топая ногой; и при топании моей ноги официант уронил блюдо, какие-то женщины закричали, три или четыре человека исчезли за дверью, а почтенный господин поднялся со своего места в углу и дрожащим голосом сказал:
"Сэр, помолимся, чтобы не было кровопролития".
— Ты старый дурак, — сказал я ему. "Как может быть кровопролитие, если я здесь просто презираю вас всех за то, что вы не понимаете, что я имею в виду, когда говорю это".
— Мы знаем, что вы имеете в виду то, что говорите, сэр, — ответил старый джентльмен. — Моли Бога, ты имеешь в виду мирно!
"Хойти-тоти!" — закричал громкий голос, и я увидел огромную, высокую, некрасивую женщину, которая неслась ко мне с порога. "Уйди с дороги", — рявкнула она на официанта. Мужчина выдохнул: "Да, ваша светлость!"
Я оказался лицом к лицу с матерью моей любимой Марии.
"Хойти-тоти!" — снова крикнула она мне. "Дракон, что ли? Живой мечник, а? Настоящий чванливый хулиган!
Затем она бросилась на меня. — Как ты смеешь драться с этими безобидными людьми под одной крышей, под которой я приютился, парень? Честное слово, я с удовольствием дал бы вам пощечину!
— Мадам, — поспешно возразил я. Но я видел бесполезность этого. Не уделяя больше времени апелляции, я развернулся и убежал. Я спрятался за три стула и поспешно передвинул их на вал.
— Сударыня, — вскричал я, чувствуя, что могу вести переговоры в своем новом положении, — вы ошибаетесь.
"Не пойми меня неправильно, никаких недоразумений", — горячо возразила она. — Как ты смеешь говорить, что я могу что-то неправильно понять, негодяй?
