А уже потом, много позже, произошло всё прочее — попытка Рогона призвать Совет к единению с чернохитонщиками, изгнание, и отшельничество в Кин-Чиане, в самой чаще леса, куда влюблённая пара удалилась от мира. Закончилось же всё тем, что я совершил глупость. Это произошло так...
Аранхольд и Эйлик — однокашники Рогона по Академии — попросили устроить им встречу с давним приятелем. О, если бы я только мог предвидеть, чем обернётся эта безобидная просьба! Увы, для этого следовало быть старше и умнее... Но мне исполнилось всего двадцать пять, и я был непроходимым дураком. А посему созданная мной молния-попутчица привела этих двоих в кин-чианскую чащу.
Как потом оказалось, честолюбивый Аранхольд предложил Рогону поднять восстание против Совета. То был хитрый и беспроигрышный ход. В том случае, если бы мой друг на него согласился. Да только мой друг был не таков и, конечно, отказался. И не постеснялся при этом в словах. Он не жаждал власти, а потому не собирался воевать.
Тогда-то его и убили. Да, да, не смотрите на меня так недоверчиво. Арнхольд недрогнувшей рукой вонзил ему в спину нож, пока Эйлик отвлекал разговором. Беда в том, что маг всегда готов к нападению другого мага, но никогда не готов к нападению человека. И Рогон не ожидал, что друзья-волшебники без затей пырнут его ножом в спину.
Мы — его друзья — появились лишь тогда, когда всё уже случилось. Аранхольд умертвил Рогона, а Эйлик едва не надругался над Ителью. Фиалка (так мы её называли) была похожа на безумную. Я и вправду боялся, что она помутится рассудком. Но, к счастью, наш кин-чианский друг по имени Зен-Зин был очень хорошим некромантом. Он умел воскрешать. Но колдовство, это не магия, нельзя кого-то исцелить, не пожертвовав при этом собой или кем-то ещё. Для обряда нужен был жертвенный. И, конечно, я вызвался передать свою Силу Рогону. Вот только Итель не дала согласия. Она, хотя и была такой же юной, оказалась гораздо умнее.
Фиалка сама щедро поделилась жизнью с возлюбленным. Отдала столько, сколько потребовалось. Она выжила и даже не утратила бессмертия. Зато потеряла молодость. Нет, нет, не состарилась за считанные секунды, но, красота её с того дня обрела человеческую тленность. И отчего-то мне казалось, что тот день, когда она избавилась от своей вечной юности, стал для неё самым счастливым".
* * *
Алех замолчал, уныло глядя в остывающее жерло камина. Трагичность рассказа заставила благоговейно присмиреть даже непоседливую Люцию. Колдунка зябко поёжилась, сидя на подлокотнике Тороева кресла. Девушке не терпелось услышать продолжение повести, но она не решалась торопить эльфа, которому каждая витиеватая фраза давалась с трудом. А ведьмак, как назло, не спешил заново вести речь. Тороя это безмолвие тоже устраивало. Маг обдумывал услышанное и, судя по насупленным бровям, мысли его были, ой, какие безрадостные.
Между тем, дождь за окном перестал, и теперь мокрые стёкла переливались неожиданно тёплыми и радостными красками. Ведьма без сожаления покинула насиженное место и неторопливо прошлась по комнате, подошла к высокому окну и посмотрела на розовеющий восток. Сквозь бисерные капли, застывшие на стекле, было видно, что там, за лесом, небо уже налилось нежным румянцем. Тучи рассеялись, лишь кое-где ещё висели, гонимые ветром тонкие облака.
Только нахмуренные мужчины не замечали окружающей красоты. Они смотрели на догорающие угли камина и думали каждый о своём. Тишина стала почти осязаемой, и Люция, само собой, не выдержала.
— Так что было после, — громким шёпотом спросила она, обернувшись к эльфу, — когда вы его оживили?
Бессмертный вздрогнул. По всей видимости, он и думать забыл о том, где находится.
— А? — ведьмак встрепенулся, рассеянно приглаживая волосы.
— Что было дальше, ну, с Рогоном и Ителью? — повторила колдунка свой вопрос.
Эльф хлопнул длинными ресницами и, спохватившись, продолжил.
* * *
"А теперь я поведаю вам, зачем Аранхольду понадобилась смерть Рогона. Интрига зародилась в самых верхах Совета, а её вдохновителем стал ни кто иной, как наставник Рогона — эльф по имени Ёлис. Семья его вырождалась, и он очень боялся утратить влияние, а потому рассудил, что было бы замечательно устранить конкурентов — более могучих магов. Но как устранить тех, кто мешает, не подвергнувшись при этом риску? Только завязав грамотную интригу, на которые мы — эльфы — прирождённые мастера. И Ёлис по привычке решил сделать всё руками людей. Люди умрут, Бессмертный останется, а через какие-нибудь десятилетия можно будет, не опасаясь шантажа, пожинать плоды.
Ёлис рассудил так: коль скоро Рогон согласится на предложение Аранхольда, то после победы чернохитонщиков Совет возглавит он — бессмертный эльф, а Гильдию чернокнижников — Аранхольд или Рогон. Однако он понимал — Рогону власть не нужна, а потому он уступит бразды правления Аранхольду, сам же станет спокойно созидать — учить и учиться. Но ведь мой друг мог и отказаться? На этот случай у находчивого Ёлиса был придуман иной план — убить Рогона, а на Аранхольда надеть умело слепленную личину, выдав тем самым одного за другого.
Я вижу, эта новость смутила вас даже более чем известие об убийстве. Уверяю, в запасниках эльфов множество старинных, выдержанных веками заклинаний. Эти заклинания передаются от отца к сыну, от сына к внуку, с каждым годом и веком становясь всё сильнее. Конечно, они берегутся на самый крайний случай.
У Ёлиса имелось наследное заклинание, позволяющее накладывать личину. Заклинание бесполезное — действует оно очень недолго. Одним словом, убить, скажем, Императора, чтобы самому стать у власти — не получится. А потому Ёлис ждал удобного момента, ждал не одно столетие и, наконец, дождался: появился Рогон, которого равно уважали как маги, так и чернохитонщики. Люди такой Силы и авторитета рождаются редко. Дальновидный старый интриган не мог не воспользоваться подвернувшейся возможностью. Конечно, сначала он попытался заручиться поддержкой живого Рогона, ведь перетянуть его на свою сторону было бы безопаснее и выгоднее. Но из этого ничего не вышло. Тогда-то его и убили.
Кстати, друзья мои, замечу, что воскрешение человека — очень долгое действо. Около полугода мы выхаживали Рогона, едва ли не заново учили управлять своим телом и Силой. В то же самое время Арнхольд и Ёлис натворили такого, что ещё долго будут вспоминать потомки. Война была непродолжительной, но кровопролитной. И, наверное, лже-Рогон победил бы, не пусти я известие о том, что пламенный борец за равенство в магии — ловкая подделка. Часть ченохитонщиков поняли, что были обмануты и отступили. Да, как бы магам из Совета ни показалось это удивительным, но среди колдунов много таких, которые никогда не пойдут на сделку с совестью.
Что было потом, вы знаете. Совет оказался обескровлен — сильнейшие маги погибли, остались юные и неопытные. Это дало возможность нашему находчивому другу Зен-Зину вытребовать у волшебников право на обряд Зара, а Ёлису получить утрачиваемое влияние. Он, естественно, вышел сухим из воды, умертвив немало конкурентов. Аранхольд же, сбросив личину, тоже остался не замаранным и даже возглавил Гильдию. И неважно, что в ту пору все порядочные колдуны Гильдию покинули... Власть он получил.
Ну, а Рогона, я имею в виду настоящего Рогона, которого все считали не только живым, но и виновным в развязывании усобицы, низложили. Ты, Торой, очнулся в его теле как раз на третий день после случившегося. Наш друг ещё не совсем окреп после учинённого Зен-Зином воскрешения, а на него уже свалилась новая напасть. Я думал, это сломает Итель. Но она оказалась сильнее всех нас. Такой же сильной, как Рогон. И они всё же стали мужем и женой. По этому случаю я сделал для неё колдовское блюдце. С той поры Итель в любой миг могла увидеть любимого, как бы далеко от неё он ни находился.
Ну, а потом, после низложения и долгих мучительных лет, когда наш друг пытался сломать запрет и, наконец-то, сломал — пришёл черёд мести. С помощью мастеров гномов, Зен-Зина, ещё нескольких чернокнижников и вашего покорного слуги он сделал Рунический нож. Этим-то ножом и были умерщвлены участники заговора. И лишь с Ёлисом вышла промашка — он почувствовал неладное и предпочёл прятаться до той поры, пока недоброжелатель не отошёл в Мир Скорби. Мстить же родне эльфа Рогон считал недостойным. Собственно, он бы не стал мстить и Аранхольду со товарищи, но те по разные стороны Совета чинили такие тёмные делишки, что даже чернокнижникам впору было зардеться от стыда.
И, конечно, всю свою долгую жизнь Рогон пытался разгадать тайну неведомого Зеркала, а также... твою, Торой. Мой друг считал, будто вы с ним очень похожи, а потому всячески хотел сохранить тебя, в надежде, что именно ты, пускай и позже на века, осуществишь его страстную мечту — объединишь магию и колдовство. Мне не составило какого-то особенного труда попасть в Совет — волшебники меня не знали, а однокашники по пустыни к тому времени все уже умерли от старости. Вот только вашему покорному слуге пришлось на долгие века отказаться от ведьмачества и заниматься одной лишь магией. Скучное, надо сказать, занятие...".
* * *
Когда Алех смолк, некоторое время молчали, осмысливая услышанное и Люция с Тороем. Первой нарушила молчание, конечно же, нетерпеливая ведьма.
— Послушай, Алех, ты говорил, что Итель начала стариться, почему же тарелка показала её такой юной и цветущей? — по голосу чувствовалось, что колдунка никак не может признать в красавице Фиалке наставницу, запомнившуюся ей морщинистой и беззубой.
Эльф грустно улыбнулся:
— Скажи мне, Люция, за что сожгли твою бабку?
Девушка захлопала глазами и сказала то, что уже говорила Торою:
— Болтали, будто она стариков деревенских со свету сжила, мол, высохли те — одни мощи остались.
Бессмертный ведьмак кивнул:
— Конечно, высохли. Итель жила в дряхлой старости три сотни лет, после смерти Рогона она оставила детей (ни один из которых не унаследовал от неё Вечность) и пропала. Просто пропала. Ушла в чащу и не вернулась. Дети, не знавшие её тайны, решили, что она погибла. Я долго искал её, хотя за многие годы до этого она запретила мне являться и видеть своё угасание... Какой женщине приятно покрываться морщинами, терять зубы и ловить на себе жалостливые взгляды вечно молодого друга юности? Я это понимал, а потому не смел нарушить запрет. После смерти Рогона, когда Фиалка исчезла, мне хотелось отыскать её, попытаться хоть что-то исправить. Но она решила иначе. Я подумал, она покончила с собой, не выдержав потери. А она, оказывается, уединилась в дикой чаще, накапливала Силу и, как всякий эльф, выжидала.
Волшебник вздрогнул и уставился на Бессмертного. Но Алех невозмутимо продолжил:
— Она восполнила то, что копила столько столетий — вернула себе молодость, поделившись дряхлостью со стариками окрестных деревень. Кстати говоря, могла бы убить десятка два юношей и девушек и вернуть себе юность куда быстрее, но рассудила человечнее — убила колдовством тех, кто своё уже пожил. — Он криво улыбнулся, понимая, насколько абсурдно в данном случае слово "человечнее".
Тут снова встряла Люция:
— Но ведь её сожгли! Сожгли!
Торой согласно кивнул, требуя разъяснения данной загадки или хотя бы достойного предположения. Алех не подкачал. Подняв с пола тарелку, он спокойно ответил:
— Чтобы родиться заново, нужно сначала умереть. Огонь — лишь часть колдовского ритуала. Итель старая и очень сильная ведьма. Самая сильная из всех ныне живущих. Разве для такой опасен костёр?
Уронив эти слова в тишину комнаты, эльф подошёл к окну и задумчиво посмотрел вдаль. Торой по-прежнему сидел, уткнувшись лбом в ладонь, и пытался переварить все те новости, которые выложил перед ним Алех. Наконец, маг неуверенно спросил:
— Послушай, я не понимаю одного — зачем Ители понадобилось убивать магов? Это что, месть?
Алех не обернулся, лишь заложил руки за спину и ответил:
— Нет. Это не месть. Что-то другое. Не знаю, что именно. Я не видел её более трёх сотен лет. И даже не уверен, что в своём одиночестве она сохранила здравый рассудок.
Люция беспомощно посмотрела на Тороя, недоумевая, радоваться ей или горевать. Фиалка никак не вязалась в сознании девушки с бабкой. Или вязалась? Неужели не памятны неожиданно молодые глаза на старом сморщенном лице? Жена Рогона... Колдунка подошла к магу и, неожиданно для самой себя, спросила едва слышным шёпотом:
— Скажи, ты бы женился на настоящей ведьме, а?
Он смерил девушку серьёзным взглядом, в котором не было даже толики тепла, и ответил твёрдо и спокойно:
— Нет. Никогда.
Попытка придать лицу невозмутимость Люции не удалась, губы дрогнули, и пришлось поспешно отвернуться, чтобы не выдать себя часто заморгавшими глазами.
— На настоящей ведьме — ни за что на свете. — Повторил негромко Торой и пояснил. — Я уже нашёл себе ненастоящую.
Колдунка подумала было, что момент для поцелуя выбран совершенно неудачный. Но потом, когда Торой повернул её за подбородок и коснулся губами губ, поняла — неудачных моментов для поцелуев не бывает.
* * *
Вишнёвая заря окрасила небо ликующим румянцем. Первые солнечные лучи лизнули макушки елей, скользнули сквозь кроны, заставили глянцевито заблестеть мокрые камни гелинвирских тротуаров. Высоко в небе сиротливой грядой тянулись к северу истончившиеся, отдавшие влагу тучи. Утро обещало быть ярким и радостным.
Алех смотрел на сияющий восход. Сердце билось размеренно и ровно, а в горле пересохло от страшного, прямо-таки ужасающего предчувствия беды. Настоящей. Непоправимой. Ах, Итель, Итель... Знать бы, что ты задумала — прекрасная и бессмертная. К чему идёшь и чего вот-вот достигнешь?..
В комнате царила тишина, нарушаемая лишь сладким сопением мальчишек и тихим звуком поцелуя. Тактичный эльф предпочёл не оглядываться. Ему, уже переступившему рубеж бытия в несколько веков, многие загадки людских сердец открывались ещё тогда, когда и сами люди о них не ведали. Это ведь для человека, живущего несколько десятилетий, мир полон тайн. А для бессмертного секретов очень мало. И, конечно, чем старше и умудрённей становишься, тем скучнее с первого взгляда читать в людских глазах то, на понимание чего у человека уйдут часы, дни, месяцы или даже годы...
Торой, может быть, только сейчас осознал, что невзрачная любопытная ведьма давно и прочно обосновалась в его сердце, а вот Алех понял это ещё тогда, на поливаемой дождём улице. И теперь ему не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть как над головами влюблённых медленно и застенчиво крадутся друг к дружке две их магических сущности — зелёный болотный светляк и сияющий лепесток белого пламени.
Эльф улыбнулся. Оконное стекло всё же отразило, как две разнородных Силы примериваются для более близкого знакомства. Мол, что же это — наши хозяева обнимаются, а нам и дела нет? Вот лепесток белого пламени, рея в воздухе, подплыл к недоверчивому зелёному светляку ещё на чуть, а потом белое и изумрудное сияния, вздрагивая и искрясь, свились между собой. Одна волшебная сущность льнула к другой, будто проверяя — желанна ли, родна ли?
