Далее я рассказал о своем плавании в "немцы", а Иван Михайлович поделился иными новостями, в том числе и о том, что творилось этим летом в Крыму:
— Этим летом писал мне из Крыма Федор Загрязский, что де Сулейман решил конец положить замятне тамошней, да прислал в Бахчисарай Ислам-Гирея, что у него в аманатах семь лет сидел. С войском, понятное дело. Крымские царевичи пред ним главы не склонили и смерть от янычар приняли, а в живе лишь младший сын Девлета остался, да и тот в узилище заточен...
— Эвон как! Что ж, теперь чаю крымская вольница закончилась, впору набегов ждать новых.
— Даст Бог обойдётся! — перекрестился Глава Посольского приказа. — Не до нас ныне что султану, что хану крымскому. Недели не прошло, как твои расшивы припас привезли — сняли османы осаду с Азова.
— Вот так быстро? С чего сие?
— Я так мыслю, и не до Азова теперь султану, — пояснил Висковатый. — Бают его любимая жена, Хюррем, в конце прошлого года[58] преставилась, а её сыновья, Селим да Баязид, свару затеяли! Учали трон делить, при живом-то отце...
— Мыслю, один из них головы лишится, — спросил я. — Если не сбежит. А бежать ему сподручнее в Казвин, к персидскому шаху.
— А ведь верно! — кивнул Иван Михайлович. — Может и убежать. А если один из наследников Сулеймана под боком у соседа будет, ему точно не до Азова станет. К тому же велел Иван Васильевич князю Дмитрию Вишневецкому, да Игнатию Ушакову сыну Заболоцкого с Ширяем Васильевым сыном Кобяковым, идти ратью судовой с пушками и припасом, да срубами готовыми до острова Хортица, что на Днепре, и там сесть твердо.
— То, что Вишневецкий под боком у султана сядет задумка добрая. Но нам с того не велика корысть, не будет больших набегов года два-три и то ладно. А вот сообразит ли Тахмасп, какой ему козырь дает судьба? — сказал я. — А ну как Сулейман договориться чтоб тот его выдал: пригрозит войной в случае отказа, а за голову беглого сынка денег посулит. Может, стоит подсказать?
— Думаю, стоит! Я сам о том с Государем потолкую.
— Слыхал ли ты, Иван Михайлович, про те ружья, что мне монахи на Соловках собирать подрядились? Они пищалям скорострельным не чета, зато дешевы. Пару-тройку тысяч таких персам продать — и мне, и тебе, да и казне прибыток, а Тахмасп глядишь, смелее станет и про потерянные в прошлой войне земли вспомнит.
— Нешто за зиму осилишь пару тысяч сделать? — удивился Висковатый.
— Дело нехитрое. Я же только стволы к ним да замок делаю, да каморы вкладные — остальное все монахам передал, их в обители Соловецкой предостаточно. А коль надобно, можно ведь и иным монастырям сию привилегию дать... в обмен на земли с крестьянами кои Государь ещё на Стоглаве в казну забрать хотел!
— Согласятся ли! — с сомнением произнес Иван Михайлович.
— Может и не все, но многие, особенно когда узнают, сколько я за одну пищаль плачу! Ложу да приклад делать опытный мастер не нужен, для того станок есть. А собирать замок проще, чем ложки строгать. Отрока несмышленого за неделю обучить можно, а через месяц-два он и вовсе будет по две-три штуки в неделю собирать. К концу года по одной в день!
— Сколько он за год заработает?
— Тут как рассудит игумен. А у нас так заведено: ложи и цевье по алтыну и две денги. Сборка алтын да четыре денги тому, кто пищаль проверяет да отстреливает!
— Погоди-ка! — остановил меня Висковатый. — Это выходит, что тебе сии работы всего в три алтына обходятся?
— Именно так!
— А монастырям ты хочешь по пять алтын платить?
— Верно!
— Чудные дела! — удивленно произнес Иван Михайлович. — Зачем тебе с ними вообще дела вести?
— Мне те два алтына могут куда дороже в грядущем обойтись, коль я их сейчас себе оставлю! А так и митрополит будет доволен и монахи... и Иван Васильевич, ежели он под это дело земли монастырские в казну забирать начнет. Я так мыслю не везде сие получится, но там где хлеб плохо родиться — точно!
— Эвон как!
— И вот ещё что, — сказал я. — На том заводе, что на реке Тулеме я мыслю сии ружья собирать во множестве, коль на них спрос "в немцах" будет. Само собой там и отделка иная потребуется и дерево для прикладов и лож, но и дороже они будут. Кристиан да Густав, поди, не с пустыми руками ныне: первый датчан пощипал изрядно, второй по рижскому епископству огнем и мечом прошел...
— Что верно, то верно! Но к чему ты этот разговор завел? Не иначе пай предложить хочешь?
— Но не Туломского железоделательного, а Соломенского оружейного! — усмехнулся я.
— Не припоминаю, чтобы ты о нем говорил.
— Чуть выше Соломенского погоста два порога изрядных, в четыре сажени высотой. Вот на них я и мыслю пару заводиков поставить. Что ниже по течению будет оружием заниматься, а который выше — чугун, да железо с укладом делать.
— К чему же там два завода делать? Тулема не чета Железнице и пороги на ней изрядные. Там даже пруд не нужен — воды на водобойные колеса и зимой в достатке будет...
— Именно так, вот только ни к чему мне яйца в одну корзину класть! — усмехнулся я. — Куда проще со своего же завода закупать металл и делать на Соломенском из него оружие. А кончится близь Тулмозера руда, невелика потеря — просто закрою Тулмозерский завод.
— Все равно не понимаю к чему сие...
— Коль завод закрыт, то и пайщикам платить более не надобно! А если там оружие делать, да с других заводов металл возить, он не один век проработает и придётся ещё и их внукам платить! За что? Нешто у меня денег нет? — я помолчал с минуту и продолжил: — Кто мне больше помог в заводских делах, как не ты? Потому и даю тебе пай, да не простой, а особый: без права в дела завода вмешиваться, но с гарантированной выплатой, вне зависимости есть прибыль, аль нет её. Коли прибыль будет, так и выплата подрастет...
— Сколько же заплатить надобно за сей пай?
— О деньгах речи нет, выйдет у тебя с персами дело о коем ранее говорено, пай твой! А размер его в тысячу рублей с коих гарантированная выплата — десятая часть. Всего заводских паев на пять тысяч будет, остальные разделю между теми, кто на заводе работает...
...
Разговор с Иваном Васильевичем я начал с находки золота в Финляндии и Карелии, а также серебра на Самарской Луке. Узнав об этом, обрадованный государь одарил меня перстнем с великолепным лалом, сняв оный с собственной руки, а из намытого на реке Ивалойоки металла велел Кожемякину отчеканить дюжину золотых медалей весом по девять золотников, для награждения отличившихся воевод. Моё же сообщение об открытии меди в Карелии, Финляндии и на Каме вызвало ещё более бурный восторг у Ивана Васильевича.
— Уж порадовал, так порадовал! — сказал царь, — Да вовремя-то как: подсылы Ваньки Висковатого из Ливонии доносят, что рижские немцы подбивают иные страны свинца да меди нашим купцам не продавать! Даже датского короля уломали! Не знаю чем тебя и наградить, сам выбирай, да не скромничай — заслужил!
— Мне бы землицу в вотчину, — ответил я, — Ту, что меж Волгой и Ахтубой. Хочу попробовать там хлопок растить и сарацинское пшено, да баранов с овцами пасти и ловли рыбные держать...
— В вотчину, говоришь? — удивлённо спросил Иван Василевич, — У тебя ж есть жалованная грамота на всякие промыслы по Волге да Каме! А ведомо тебе, что по Уложению о службе, с каждых ста пятидесяти десятин пахотной земли доброй послужильца выставлять надобно? Оружного и одвуконь! Вот коли бы ты, как "гость государев", купил себе вотчину, так об оном и речи не шло.
— У кого ж её купишь, — спросил я, — Она же впусте лежит, и хозяина у неё нет.
— То верно, — сказал Иван Василевич, — А коль у меня в вотчину её просишь, спрос будет с тебя по уложению о службе. Опять же, от ногайских татар да крымских как её без воев защищать? Одной сотней тут не обойтись, служилых людей немало потребуется. Сдюжишь ли?
— Мыслю так, что сдюжу, Государь! — сказал я, — Мои люди сочли, что меж Волгой и Ахтубой чуть более трёх с полтиной миллионов четей землицы. А вот пахотной не шибко много, едва ли тридцатая часть будет. Так что выставлять мне чуть более пятидесяти дюжин послужильцев. Опять же первый год распахать всё не выйдет. Но три сотни я и в следующем году могу выставить. А в вотчину хочу взять потому, что пока хлопок добрый научимся растить, не то что десять лет, а и полвека пройти может. Может и детям моим те труды продолжить придётся.
— Добро, ежели так. В первый год выставишь три сотни на смотр в Астрахани. А ещё каждый год по две тысячи осетров добрых, трехаршинных, к моему столу поставлять велю. Сие по силам?
— И это исполню, Государь, — ответил я.
— Что ж тебе тот хлопок так сдался? — удивился ещё сильнее царь, — Добро бы шелк! А хлопок от персов привести можно.
— Можно, только мало, — сказал я, — Третий год подряд персидских купцов о том прошу, а всего семь с половиной тысяч пудов "хлопчатой бумаги" привезли. А волокна из неё, хорошо ежели две с полтиной тысячи пудов выйдет, да всё одно большая часть на ткань пойдет...
— Да к чему больше-то? — удивился Иван Васильевич.
Я демонстративно посмотрел на рынд и сказал:
— Иван Висковатый тебе верен, при нём говорить могу, а эти отпрыски боярские слишком молоды, не дай бог, во хмелю язык не сдержат, беда будет!
Царь удивлённо посмотрел на меня, потом на Висковатого, а потом на рынд...
— Выйдите вон! А ты Лександро говори, не томи душу...
Я вынул из кармана снаряженный барабан и протянул Ивану Васильевичу. Он сразу сообразил, что к чему и, потянул из золоченой кобуры револьвер моей работы, который давно носил при себе. Поменял барабан, после чего осмотрелся куда выстрелить...
— Хоть в полоток стреляй Государь, — сказал я, — Не суть важно! Заряд не велик, рынды за дверью и то не услышат...
Грозный выстрелил в стену, оклеенную золоченной свиной кожей, и ошеломленно произнёс:
— Дыма нет! — после чего, принюхавшись, добавил, — И серного духа не чую...
— Истинно так Государь, — подтвердил я, — Обычным зельем раз-два стрельнул и не видать ничтоже, а этим сколь вздумается пали! К тому же сие зелье втрое сильнее, того, что я ранее делал...
— Из хлопка зелье?
— Из него Государь! Одна беда: хранится пока недолго, месяца два-три, да и то в холодке, а далее непригодно становиться да опасно — само загореться может. Однако надеюсь, что со временем найду способ, как хранить его дольше...
Царь повернулся к Висковатому и сказал, сдерживая ликование:
— Пиши грамоту! От сих, до сих! — палец царя очертил линию от будущего Царицына до начала протоки Бузан, после чего самодержец повернулся ко мне, — Торопить тебя с этим зельем не буду, не к спеху. А вот медь мне ой как нужна, за неё спрошу. Сие помни твердо! По весне медеплавильный завод ставь, где пригоже. Хоть в Кареле, хоть на Каме, хоть в Финской земле. Сможешь два — ставь два! Людей из моих вотчин бери вольной волей, а шатающихся меж двор, что христарадничают, да должников, что на правеже томятся, бери своей волей на весь срок, на то тебе грамоту велю дать!
— Завод-то сей казенный будет, Государь? — спросил я, — А коли на паях, то брать ли в пайщики всех кто готов деньгами вложиться?
Иван Васильевич задумался на минуту, а потом посмотрел на меня внимательно и спросил:
— Иноземцев, поди, брать пайщиками хочешь?
— В дела торговые взял бы, а заводское дело, ещё и медное, я так мыслю, им отдавать, даже частью малой, никак не можно. Много лишнего вызнают! Моя медь, что на монеты идет, ныне лучшая в Европе, притом, что казне она не шибко дорого обходится, а секретец-то прост, так что беречь его надобно пуще глаза!
— Тогда кого ещё-то?
— Тех крестьян из вотчин твоих, что на завод наймутся, — сказал я, — Сие выгодней, нежели прежним обычаем. На реке Гусь, что мы с Иваном Васильевичем Шереметевым Большим завод ставили, три пая из десяти на работников записаны, и доход им же. Оттого работают не за страх, а за совесть. А пройдёт время, и иные, кто премудрость доменную освоит, да деньжат подкопят, бить челом тебе будут, о том, чтоб самим завод открыть. Я же за них поручусь и в пай войду!
— Не пойму в чем тут тебе-то корысть, — сказал Иван Васильевич, — Нешто велик труд, ещё один заводик поставить? К чему с мужиками делиться?
— Если б я одними железом занимался, оно бы и верно было, но в прошлом годе велел ты мне флот сторожевой строить. А где сторожевой, там и торговый. Железа ныне в твоей державе уже вдоволь, а как Тулмозерский завод учнет работать, так и вовсе лишку станет. И пойдёт оно морем "в немцы"... А будет меди лишку, могу и пушки лить, да "в немцы" их возить. Опять же казне с акциза прибыток немалый. Вот только когда мне за всеми заводами смотреть? А тут мужики сами за делом присмотрят — прямой им интерес, чтобы дело спорилось, да прибыток был!
— Коли так, быть по сему! — засмеялся государь, — Мне медные заводы ой как нужны. А коли, в тех местах на Каме, где медь нашёл, не успеешь за отпущенный срок сам их построить, на себя пеняй — другим отдам!
— Успею, Государь! — сказал я, — Меди ныне много надобно будет и цена на нее добрая. По весне пошлю работных людей на Каму, да в Карелу. А сейчас дозволь челом бить об ином...
— Говори!
— В декабре шестьдесят второго года[59], заложили мы полы в хлевах землей с известью, а по осени прошлого года ту землю вынули да ямчуги выварили для порохового завода изрядно. Посему бью челом выкупать в Москве и иных городах дворы, строить там доходные дома, да сдавать их за плату малую тем, кто пожелает. Казне в том выгода прямая — ямчуги шибко больше получается, чем в селитряницах.
— Дело доброе, ямчуги мне много надобно скоро будет, — сказал Иван Васильевич, и, повернувшись к Ивану Михайловичу, велел, — Пиши: Лександро Торресову ставить дома на Москве и в Казани, да ямчужное дело при них завесть. А треть ямчуги в казну брать, же оброков с сих домов не брать. Посадских, кои в тех домах селиться будут, от тягла освободить...
Пока Висковатый писал грамотку, я, пользуясь тем, что государь после испытания бездымного пороха так и не вернул в Грановитую Палату рынд, я начал рассказывать о том, как прошли переговоры с голландцами. Затем упомянул вскользь о встрече Шаном О'Нейллом и перешел к дитмаршенцам, Кристиану II и Густаву Вазе. Тут царь меня прервал и промолвил:
— То, что Кристиан с Густавом датчан воевать сызнова станут — дело доброе, а вот толку от дитмаршенских мужиков аз не жду, выстоят супротив датских рыцарей и ладно...
— Норвежские мужики в битве близь озера Фарум выстояли, — заметил я, — Само собой пушек у Кристиана было изрядно, однако и дитмаршенцам я их тоже немало привез. Бог даст из этого что и выйдет, либо Густав Ваза Сконе отобьет...
— Густаву отпиши и Кристиану тако же, — сказал Иван Васильевич, повернувшись к Ивану Михайловичу, — Пусть шлют корабли по весне в Выборг, аз велю туда по зимнику доставить пушек и картечи сколько надобно. Коль датский король решил рижских немцев слушать, да русским купцам неправды чинить, заплатит за сие! Таможне же велю в сем году с пушек и картечи, что мастер Лехандро повезет, акциз не брать...
