— Недаром на большинстве космических кораблей есть искусственная гравитация, — сказал Анмай, когда перестал смеяться. — Но наш для неё слишком мал.
— А у нас хватит горючего, чтобы долететь до цели? — спросил я, сразу нахмурившись.
— Горючего здесь нет. Наши двигатели получают энергию от реактора и для создания тяги разгоняют инертную массу. Её хватит, чтобы погасить орбитальную скорость и сесть внутри Ворот, но не больше. Это билет в один конец.
Я вдруг потерял интерес к дальнейшим расспросам. Я даже не представлял, что мое желание вернуться домой приведет к таким сложностям. Если бы я знал, я бы отказался от помощи Анмая и Иситталы... но теперь оставалось лишь надеяться на лучшее.
Анмай говорил, что всё путешествие продлится тридцать шесть часов. Вроде бы, небольшой срок, но он растянулся, казалось, до бесконечности. Вэру вовсе не управлял кораблем, — тот летел по заранее заданной программе. Большую часть времени он проводил с Иситталой, которая и впрямь переносила этот полет куда легче, чем мы. Боясь помешать паре, я подолгу просиживал в рубке, стараясь свыкнуться с мыслью, что вскоре вернусь на Землю. Это было легко, ведь я не мог в это поверить.
Через два часа после старта мы прошли мимо одного из спутников, — единственных знакомых Элари звезд. Вблизи спутник ничем не походил на звезду. Я увидел плоскую решетчатую платформу длиной в несколько миль, с множеством надстроек, антенн и телескопов.
— Они могут разглядеть на поверхности Ленгурьи даже муравья, — пояснил Анмай. — Мы все были там, как на ладони. Это построено файа, но вся эта техника давно устарела и почти не действует.
С каждым часом Ленгурья и Ирулана медленно отходили назад, становились всё меньше, а Звезда — всё больше, заполняя полнеба. Её тусклое лиловое свечение и острые пики, поднимавшиеся к нам из глубины, внушали мне страх. Что бы там не говорил Анмай о моих инстинктах, я чувствовал, что там страшное место, и его нужно обходить стороной. Впрочем, у меня больше не было выбора. Оставалось лишь пройти предначертанный себе путь.
Наконец, настал час, когда планеты-близнецы, — я так и не научился их различать, — скрылись за пиками Звезды. То было пугающее зрелище, — два нежных голубых диска словно насадились на острые черные шпили, а потом исчезли. Лишь тогда я начал осознавать чудовищный размер сооружения, к которому мы направлялись, — осознавать, а не чувствовать, потому что почувствовать его было невозможно.
В назначенный час граненые шпили расступились. Я увидел многогранную шахту, ведущую в полую сердцевину громадины, такую большую, что в неё прошел бы целый мир. На её дне переливался сине-радужный свет, — словно разводы на мыльной пленке, но ярче, гораздо ярче. Свет завораживал, манил, звал, — а мы падали к нему.
Анмай увеличил тягу, чтобы мы действительно не упали туда. Теперь на борту была почти нормальная тяжесть и мне казалось, что путешествие уже подходит к концу, — сейчас мы нырнем в этот свет... и вернемся на Землю.
— Ну, я-то не вернусь, — вздохнул Анмай, когда я поделился с ним своими чувствами. — Я даже не знаю, где мой дом. Моей... моей родины больше нет. А мир, в котором я вторично родился на свет, теперь совершенно чужой. Здесь... я не знаю. Но мы не должны входить в Ворота. Если нас не разорвет при входе, то выйти мы можем где угодно. Про эти Ворота говорят, — "из одного во всё". Это правда. А главное, даже если мы выйдем на теневую сторону, до Земли останется ещё около ста двадцати миллионов световых лет. Ты можешь представить, сколько займет этот полет при нашей нынешней скорости?
Я мог, и потому обиженно замолчал. Но Земля казалась такой близкой... попросту, мне не хотелось оставаться внутри Звезды. Я был готов лететь куда угодно, но только не сюда. Впрочем, другие не разделяли моих предчувствий, и, когда Анмай вновь резко изменил курс, я переменил своё мнение.
Изнутри Звезда была удивительной. Острия её шпилей, словно отраженные внутрь, касались углов вложенного в неё двадцатигранника из линий режуще-синего огня и переливающейся бледнорадужной пленки. Иногда она словно проваливалась в глубину и мне открывалась бездна, в которую падал струящийся свет... всё... всё мироздание.
— Это и есть Ворота Соизмеримости, — сказал Анмай. — Даже я не могу понять их природы. Они ведут как бы внутрь пустоты, в дополнительные, искусственно созданные измерения, в туннели, соединяющие эти Ворота с другими. А это, — он показал на истончавшиеся до невидимой остроты шпили, касавшиеся углов призрачного многогранника, — лишь балластная сфера. Иначе портал начнет двигаться... я не могу это толком объяснить, у меня нет нужных слов... да и времени тоже.
Он говорил правду. Здесь не было прямого пути. Приходилось всё время лавировать между шпилями. Никакой инертной массы не хватило бы на такое, но нас выручали силовые поля, заполнявшие здесь всё пространство и окружавшие Звезду. Именно они создавали её мрачное лиловое свечение, и без знаний Вэру мы бы не прошли сквозь них. Теперь корабль летел, как песчинка, под напором могущественных внешних сил. Анмай мог лишь отчасти управлять им, лавируя силовым полем корабля, словно парусом яхты.
Он делал это с немалым искусством, и всё же мощь сил, изгибавших и скручивавших наш путь, изрядно нам досаждала. Иногда я ощущал себя мухой в погремушке. У меня появилась привычка всё время держаться за что-нибудь, а в отсутствие опоры, — судорожно нашаривать её и вцепляться руками и ногами. Она привилась на удивление легко и крепко, — после нескольких сокрушительных ударов об стены, украсивших мою спину и зад живописными синяками.
Ещё больше нам досаждала жара, — температура снаружи превышала пять тысяч градусов, и нас спасала лишь разреженность среды, сквозь которую мы проносились. Но укрыться от излучения Ворот было негде, — охладители корабля работали с предельной нагрузкой и не справлялись. Внутри было чудовищно жарко, и все мы свели одеяния к повязкам из легкой ткани вокруг бедер. Но я, наплевав на стыд, охотно обошелся бы и без неё, — уроженец Сибири, я всегда плохо переносил жару...
Впрочем, мне становилось легче, когда я видел почти нагую Иситталу. Она была поразительно красива, и я тайком любовался ей, отчаянно смущаясь.
Полет внутри Звезды занял всего несколько часов, но мне они показались вечностью. Лишь силовые поля спасли нас от падения в Ворота, — именно в них, почти невесомых на вид, скрывалась главная масса Звезды. Наконец, напротив от входной, мы увидели ещё одну шахту, гораздо меньше. Она вела в сумрачную многогранную полость, в которой плавал серый металлический шар. Всё это казалось небольшим и лишь по медлительности нашего движения я начал представлять размеры.
После полета над струящейся бездной, в которую проваливалось мироздание, мне начало казаться, что мы приближаемся к сердцу Вселенной, к месту, откуда движется всё. Я не мог объяснить своих чувств. Теперь вся прежняя жизнь на Земле казалась мне совершенно бесцветной и неинтересной, словно жизнь растения или ежа. Я не мог поверить, что мог умереть, не увидев всего этого. То, что люди умирали, не увидев Ворот, теперь казалось мне чудовищной несправедливостью.
— Это и есть центр управления, — показав на шар, сказал Анмай. — Но не только. Это опора, якорь... нет, не могу объяснить. Когда я был машиной, я это знал. Его диаметр — около двух тысяч миль, но это не планета. Это, скорее, похоже на погасшую звезду, или белый карлик, — там несколько слоев, всё более плотных... никаких машин в нашем понимании там нет. Я не помню полностью его устройства, но там есть уровень для... для живых существ. Мы должны найти вход.
Маневрируя среди силовых полей, — инертная масса для двигателей давно кончилась, — мы вышли на орбиту вокруг шара. Его покрывал сложнейший, бесконечно повторяющийся во всё меньших деталях узор. Однако Вэру, действуя скорее по интуиции, чем по памяти, всё же нашел вход. На сей раз не шахту, а квадратный туннель, прорезанный в монолитном выступе размером с гору, — одной из самых крупных деталей чудовищного узора. Когда корабль нырнул в него, я увидел, что туннель огромен, — но это была узнаваемая огромность. Мы оказались среди привычных масштабов.
Туннель выходил в кубический зал с мягко блестевшими стенами, без малейших признаков других входов. Снаружи едва пробивался бледный свет Ворот и зал казался полутемным. Когда мы сели, башмаки опор неожиданно ушли в монолитный металл, словно в сыр.
— Здесь всё из живой... пожалуй, это можно назвать нанометаллом, — предупредил Анмай. — Зато есть воздух и довольно прохладно. Похоже, нам надо выйти, — хотя бы для того, чтобы осмотреться.
6.
Мы вдвоем спустились вниз по узкой лесенке. Иситтала осталась в ангаре корабля, в бронированном скиммере. Анмай вновь надел свою боевую одежду. А вот я, с пустыми руками, без брони, без силового пояса, ощущал себя голым. С того самого мига, как мы влетели в туннель, я чувствовал себя как-то странно. Мысли разбегались в беспорядке, и я не сразу заметил, что в зале появилось ещё одно существо. Похоже, оно просто вышло из стены. Ещё через секунду я с удивлением понял, что это Анмай, — в той же одежде, и с тем же лицом, но без оружия и брони. Силового пояса тоже не было. Лишь его глаза были такими же, как на боевом шлеме файа, — совершенно черными, громадными и страшными. Существо не двигалось, спокойно глядя на нас и сложив руки на груди.
— Кто это? — почему-то шепотом спросил я.
— Ньярлат. Я имею в виду, настоящий, — помолчав ответил Анмай. — У Бесформенного нет своего облика. Он может принять любой, например, этот. Ведь он же Посланник... не-существо, даже не часть существа, а часть многих существ... это долго объяснять. Когда я был машиной, то хорошо его знал, и был не слишком с ним любезен. Теперь наша судьба зависит от него, и я не жду от него чего-то хорошего. Здесь не церемонятся с незваными гостями, а мы — незваные. Мы нарушили границу. Но я всё равно не смог бы вернуть тебя домой, минуя это место...
— Ты поступил глупо, явившись сюда, — голос Ньярлата тоже был похож на голос Вэру, только какой-то рваный, — словно он надергал слова из разных фраз и теперь механически составлял из них другие, заботясь лишь о смысле. Так могло говорить лишь существо, которому совершенно чужд человеческий образ мыслей. — Ты совершил большую глупость. Но зачем?
— Я хотел вернуть его домой, — Анмай показал на меня.
Изучающий взгляд Ньярлата обратился на меня и я вздрогнул. Не может же это быть на самом деле...
— Это глупая прихоть, — его и твоя. В конце концов, это просто невозможно без помощи файа, а я уже очень давно не слышал о них, — они исчезли из этой Вселенной. Когда-то мы хорошо понимали друг друга. Но, хотя наши души похожи, ты стал столь наивен, что надеялся на мою жалость или сострадание. Мне знакомы эти понятия, но они — вне меня. Ты просто забыл мою суть, — ты глуп. Это не твоя вина, но раз ты здесь, я должен это сделать.
— Что?
— Что делают с теми, кто нарушил границу? Глупый вопрос, но я отвечу. Очень давно, когда ты ещё был Единым Правителем Фамайа, ты убил два миллиарда людей в ядерной войне. Мне, собственно, нет до этого дела, но у Мэйат за всё нужно платить, а я здесь главный казначей. Такова моя сущность и мой долг. Тебе понятно?
— Да, — Анмай говорил совершенно спокойно. — А что будет с ними? — он показал на меня, потом назад.
— Вы все умрете внутри себя, — Ньярлат вытянул правую руку. Она была пуста, но вокруг неё стал разгораться мертвенно-лиловый свет, собираясь в туманный огненный шар. — Здесь нельзя убивать, — но только тела, к сознаниям это не относится. Иситтала повторила твоё преступление, а он, — Ньярлат показал на меня, — просто...
Анмай опередил его лишь на мгновение, вскинув свою вооруженную руку.
Зал пронзила лазерная молния, ударив в грудь Ньярлата. Тот, казалось, взорвался и исчез в ослепительной вспышке, — но я заметил темную фигуру внутри дрожащего облака слепящего пламени.
Анмай замер. Накаленный до призрачной белизны луч соединил его ваджру и нестерпимо сверкавший, переливающийся ореол, вспыхнувший вокруг Ньярлата. Ореол сжался, взмыл к потолку, яростно полыхая. Глядя на этот живой сгусток звездного огня, я вдруг понял, что вижу настоящий облик Бесформенного, — насколько я вообще мог его видеть.
Из самой сердцевины этой злой звезды ударил острый, как бритва, синий луч. Он уперся в Анмая, пройдя сквозь силовое поле, грохнул взрыв, — и файа в облаке искр отбросило назад. Затем что-то, подобное туманному облаку, сгустилось на пути луча Ньярлата и поглотило его.
Когда пламя погасло, я увидел на панцире Вэру страшный пролом с развороченными, оплавленными краями. Он тянулся от правого бока до центра груди, слишком глубокий, чтобы казаться только пробитой броней. Анмай лежал совершенно неподвижно, в позе, в какой обычно не лежат живые. Зато его корабль завибрировал, из его дюз с грохотом вырвалось пламя...
Но прежде, чем Иситтала успела вступить в бой, Ньярлат ударил сам. Я даже не успел понять, что это было. Призрачно-бледная, посланная в узком секторе волна в клочья разорвала туманное облако и вогнала внутрь всю переднюю часть корабля, превратив её в бесформенное месиво искореженного металла. Разбитый остов перевернулся в воздухе, грохнулся на пол, смялся и остался лежать.
Меня швырнуло к стене, и, наверное, тоже разбило бы об неё, но какая-то сила подхватила меня и мягко опустила на пол. Воздух вокруг помутнел. Это длилось не более секунды. Второе, куда более плотное облако сгустилось вокруг Ньярлата, гася его яростный блеск. Тот метался внутри, бешено пытаясь вырваться.
Я закричал, и тут же услышал ещё один крик, — Иситтала отвалила люк на борту корабля и вскинула лазер. Её луч нацелился в Ньярлата, но не достиг его, рассеиваясь и дробясь в слоях защитного тумана. Хуже того, он пробил в них брешь. Ньярлат ударил в ответ, и на сей раз достиг цели. На остове корабля вспыхнуло пламя и Иситтала исчезла в чудовищном облаке искр.
На сей раз серебристый туман затянул всё, а когда он рассеялся, она просто пропала, словно тень. Я не успел рассмотреть, как и куда, — страшный блеск лучей ослеплял. В глазах у меня поплыли радужные и темные пятна, и я даже не сразу заметил, что свет битвы погас. Ньярлат вернул себе прежнюю форму и пошел ко мне, застыв на мгновение, словно вспомнив о чем-то...
По полу прошла дрожь, и вдруг разбитый остов корабля начал со скрежетом сминаться, разламываться и втягиваться вниз. Металл рвался, скручивался, брызгал искрами, потом раскалился и начал плавиться. Шумно вспыхнуло пламя, дым клубами плыл к потолку и тут же исчезал, едва его коснувшись.
Я оторопело смотрел, как оседает в озеро расплавленной стали раскаленный добела остов. Я ждал взрыва, но его не было. Корабль просто корежился, плавился и исчезал в полу. Воздух бурлил, как жидкое стекло, жар обжигал лицо, и заставлял слезиться глаза. Наконец, задравшийся кверху хвост корабля плавно погрузился в расплавленное море, разводы раскаленного и темного металла закружились, тускнея, и пол застыл тусклой монолитной плитой. Лишь тогда я заметил, что весь дрожу.
