Это была моя ошибка.
Нужно было тянуть время, устроить кое-какие догонялки, может быть — в ногах поваляться. Я совершенно упустил из виду, что где-то там, севернее, скачут мои четверо верховых. Что Любава говорит мужикам такие слова, что Ивашко с Чарджи готовы на скаку дерева грызть. Что это мои люди, моя команда, которая из кожи лезет выполнить мой приказ.
Не привык я работать в команде. Здесь — особенно. Весь расчёт только на себя. Да вот — на "живого мертвеца" под боком.
— Слышь ты, птица. Я чего сюда пришёл. Тебя трахнуть. Сильно хочется. Никогда не доводилось цаплю на уд насаживать. Интересно мне: ежели тебе до самой матки засадить, ты как — кукарекать будешь, или каркать? А может — чирикать? Тут слух прошёл: ты 12 лет неогуленая ходишь. Забыла, поди, как это — на спинку да ножки в стороны. А помнишь, как княжие тебя тут на лугу...?
Две вещи случились одновременно. Ведьма кинула нож. Хорошо кинула. Сильно, точно. Прямо мне в грудь. Только в меня хоть чем кидай — если я вижу откуда что летит — успеваю присесть. Нож просвистел над моей головой и ударил Сухана в грудь.
Какой я умный! Какой я предусмотрительный! Нож ударил хорошо, но в кольчугу. Звякнул и отлетел в сторону. А Сухан даже не обратил внимания на смертельную опасность самому себе. Он обратил внимание на опасность мне. И пресёк.
"Ассистент" метнулся к нам, одновременно с броском своей "модельки". Уже и топор вскинул. И нарвался на встречный удар Сухана во всю силу.
Торец еловины встретился с торцом цаплиного клюва на маскарадной маске. Мужика отшвырнуло назад, хотя ноги его ещё продолжали бежать вперёд. Он отлетел метра на три и упал на спину. Разок дёрнул ножками и затих. А пророчица завыла. Схватила себя за лицо двумя руками, с ножом в одной, и мотая головой, что в сочетании с летающей над ней чёрной косой и длинным клювом создавало очень... неприятное зрелище, завыла диким воем.
Никогда не слышал воющих цапель. Значит, правильно я её обидел. Достал до больного. И про прежние её... приключения с княжьими напомнил. А что делать? Я ж не психотерапевт. И ситуация отнюдь не для успокоительной и душещипательной.
"Прибежали санитары.
Зафиксировали нас"
— здесь не пройдёт из-за отсутствия оных милосердных братьев. И вообще, я такие запущенные случаи не лечу. Раньше надо было обращаться.
Тут она рывком развернулась к привязанному к камню. К висящему вниз головой Акиму и вскинула нож.
Зарежет, однако, дура деда. А я не поспеваю — далековато.
Хреново. Гром не гремит, молнии не сверкают. Волки не воют, цапли не поросятся. Кавалерия не скачет, народ безмолвствует.
Остаётся только остроумие. Если это так здесь называется. Но первая реплика пошла с противной стороны. Сильно противной.
— Смерть! Смерть лютая всем проклятым! Всем птиц истребителям и погубителям!
— Ага! Давай! Всем смерть! Всем птицеедам! И курощупам! И яйцепойцам! И перьещипам!
Говорят, что с психами в момент обострения надо во всём соглашаться. Обострение я ей устроил, теперь и полное соглашательство — тоже.
Мой энтузиазм в деле поддержания орнитологии несколько смутил "пернатую ведьму". Она недоуменно уставилась на меня. Я вежливый человек и немедленно извинился.
— Чего? Перьещипов не будем? Ну и правильно, перья у птиц должны обновляться. Перьещипы пользу приносят.
Ближайшее слово к "недоуменно" — недоумок. Главное — сохранить её в этом состоянии подольше.
— Ну, ты чего встала? Давай уж. Я же, по правде, за этим-то прибежал. Посмотреть-удостовериться.
— Ты?? Сюда??? Посмотреть-удостовериться? В... чём?
— Ну, ты, стара, даёшь. Ты же его резать собралась? Во славу чего-то там. Птица твоего хохолкового. Вот я и хочу быть уверен.
— У-уверен?
— Вот этот дедок — Аким Янович Рябина. Он тебе не представился? Ну, извини, он такой, он академиев не кончал, с манерами у него... того. Старый солдат, знаешь ли, ему неведомы слова любви. Тётушку Чарли помнишь? Да ладно, всех тётушек не упомнишь. У тебя-то, поди, есть? Ну, были? В тех краях, где гуляют доны Педры и много-много диких обезьян? А у меня с самого здешнего детства ни педров, ни макак. Вместо их всех — только дед этот. Батюшка он мой. Гадкий такой. Третьего дня мне ухо всё выкрутил. Такой, знаешь ли, мерзопакостный старикашка. То мерзит, то пакостит. Но я терпел. Ну, ты ж меня понимаешь. Я у него первый наследник. А у деда как раз боярство маячит, вотчинка такая не мелкая вырисовывается. А в вотчинки девки молодые ласковые. Ну ты ж меня понимаешь. Ты ж сама такая была. А, цапельница? Горячая была? Во, точно была — по глазам вижу. Да ты ещё и сейчас. Тебя-то, ежели помыть, то и нынче... А хрыч не даёт. Бьёт чем не попадя по чём ни попало. Зудит целыми днями безвылазно. А тут ты его на камень да ножом. Ну как же пропустить-то как родненькому батянечке кишки выпустят? Ну ты ж меня понимаешь. Ты давай, не тяни. Вотчинка сразу моя будет. Всем подолы задеру, всех раком поставлю. Тебя-то саму-то как? Ладно, после разберёмся. Уж я-то развернусь! Уж я-то погуляю, поиграюсь! Ну ты ж меня понимаешь. Не хуже, чем гридни княжие с тобой на лугу повеселились.
Глава 88
Я нёс ахинею, удерживая её глаза, приплясывая и дёргаясь, изображая намёки на неприличные телодвижения и похабные усмешки. Подмигивал, намекая на нечто, понятное нам двоим. Забивая её слух неизвестными словами вперемежку со знакомыми, но давно забытыми. Заставляя вспоминать какую-то давнишнюю, до-цапельную жизнь. Мотивируя совпадение наших желаний, что для неё было совершенно невозможно, что ставило под сомнение правильность и её собственной цели, её собственных действий. И одновременно сокращал расстояние.
Повторное упоминание о групповом изнасиловании вызвало повторение реакции — "цапля" вскинула руки к своей маске. Вцепилась в неё пальцами и завыла, раскачиваясь и сгибаясь в поясе. Нож её мешал, и она отшвырнула его в сторону. Небольшой наклон холма в мою сторону заставил её, не прекращая воя, сделать пару шагов в моём направлении. И не помешал мне сделать вдвое больше навстречу. Она начала распрямляться из своего полусогнутого положения, и тогда я ударил. Как в школе учили.
В нашей школе айкидо учили плохо. Точнее: я был плохим учеником. Чего делать, когда на голове у противника защитный шлем — я не проходил. Не было у нас шлемов, ввиду отсутствия гос.— и др.— субсидий.
Посох взлетел вверх, потом упал вдоль моего позвоночника, потом пятка его, как и положено, с некоторым упреждением пошла вниз, а верхний конец разогнался и, с достаточно чёткой фиксацией в последней фазе, врубил ведьме в лоб. Точнее: в маску чуть выше глаз. Её откинуло назад. Конкретно — на задницу.
Раздался хруст. Я, грешным делом, обрадовался — прошиб дуре черепушку, сейчас глазки закатятся, сама завалится и "нам будет очень не хватать тебя в нашей дальнейшей, земной и грешной, жизни".
Излишний оптимизм приводит к летальному исходу. Я бездарно потерял пару секунд всеобщей ошарашенности. Потом, выдержав паузу изумления, фигурки на поляне начали двигаться. Хруст, который я так опрометчиво относил к лобной кости ведьмы, произведён был именно лобной костью. Но — маскарадной маски. Хлопнул пару раз глазами, ведьма завизжала и кинулась на меня.
Кино, блин. Хичкок, факеншитом его. Не, не Хичкок: декорации другие — солнечно, травка зелёная. И эта... растопырив пальцы как когти...
Я тут недавно перед Чарджи хвастался, как надо быстро на ноги подыматься. Зря. Есть дамы, которые и быстрее это делают.
Она бы меня точно достала. Вот этими своими растопыренными. И порвала. Просто голыми руками. В лоскуты. Но одновременно от камня кинулся её второй помощник. Имея ту же цель, но с топором.
Как вектора складывать не забыли? Равнодействующая строится как диагональ параллелограмма. Это если тела — абсолютно упругие. А вот если тела с деформацией... То они — деформируются. Я бы даже сказал: слипаются.
Деформированные человеческие тела по жизни видел. После столкновения с чем-нибудь твёрдым типа радиатор "газона".
Слипшиеся по другому поводу тела... и сам бывал. А вот абсолютно упругие... Ну где я тут, в этой "Святой Руси", найду что-нибудь абсолютно упругое? Тут же даже простой резины нет!
Они — "слиплись". И даже немножко деформировались. "Ассистент", разогнавшийся по склону холма, не смог затормозить перед взлетающей вертикально с места "моделькой". И покрыл её. Как бык корову.
"Грешно смеяться над больными людьми".
А главное — несвоевременно. Парочка в маскарадных костюмах удивительно быстро разобралась — где чьё и расцепилась, но я успел скомандовать Сухану. Ну, и сам врубил. Сколько дури хватило.
Поднявшийся на четвереньки "ассистент", получивший со всего маха по голове рядом с торчащим птичьим хохолком, рухнул, было, снова на свою пророчицу.
И был отшвырнут в сторону как старый армяк.
Ведьма успела, завывая, подняться на колени. Маска на её голове съехала на сторону. Видеть она уже не могла, клюв цапли сбился и задрался. Из-под него были видны два ряда сжатых белых зубов.
Вот туда и ударила Сухановская еловина. Такой... хорошо слышный звук удара. Костяной.
Вой прервался, мгновенно захлебнулся. Этим костяным щелчком.
Удар был очень сильным. Даму снова отшвырнуло на спину. А я развернулся на дикое "А-а-а!" за моей спиной. Шесть маскарадников, бежавших на помощь своей "святой цапле" с ножами в руках, сцепились между собой.
Собственно, крик издал один из "пернатых". Всаживая нож в спину своего сотоварища.
Понимаю глубину его волнения: пробить ножиком кожано-деревянную конструкцию, которую эти чудики таскали на своих спинах, было не просто.
Ударенный свалился носом вперёд и очень интересно воткнулся клювом в землю. Ни туда, ни сюда.
Рядом сцепилась и покатилась по земле ещё одна парочка.
Но особо разглядывать происходящее вдали у меня времени не было — тут и вблизи очень интересно: два придурка добежали. Один, вереща и размахивая топором, наскочил на меня. А я, как совершенный идиот, или — герой-двоечник, выставил ему навстречу свой, многократно использованный сегодня, дрын берёзовый.
Ага. Здоровый мужик, в птичьей амуниции, хорошо разогнавшись, скатывается с холма и натыкается на дрын, за другой конец которого держится "моль белая".
Про столкновение двух тел и куда пойдёт равнодействующая — я только что... Сухой дрын берёзовый ни к деформации, ни к слипанию — не склонен. Так что меня просто снесло. Выкинуло нафиг, как лист опавший.
Пока я приходил в себя после несанкционированного полёта и искал глазами своё анти-упругистое дзё, мой противник, которому я попал в грудь, успел восстановить дыхание. Второй крутился вокруг Сухана, помахивая двумя топорами сразу. На склоне двое шевелились, а двое других, зажав друг другу руки с ножами, постепенно перекатывались всё ниже по склону.
Мой враг взял в другую руку нож и пошёл ко мне, держа топор опущенным к ноге.
Сейчас он долго будет тыкать в меня ножиком, я увлекусь, подпущу на дистанцию удара и получу сбоку топором. И ведь бросить его нельзя: Сухан держит одного противника, сможет ли зомби контролировать движения двух — я ещё не проверял.
Первый выпад, естественно, цели не достиг — я отскочил.
"Птиц" сделал ещё шаг. И вдруг грохнулся во весь рост на землю. Длинный птичий клюв легко пробил очень зелёную свежую траву под моими ногами. И глубоко ушёл в мягкую болотистую почву.
А в спине у "птица" торчала оперённая стрела.
По склону вниз бежали Ноготок, Ивашко и Звяга. Последний с совершенно озверелым лицом и диким криком. А возле крайней вешалы стоял Чарджи с натянутым луком. Заметив мой взгляд, он немедленно изобразил отсутствие интереса к происходящему, опустил лук и картинно опёрся на нижнюю перекладину.
* * *
Опять же фольк:
"Опёршись задом на гранит
Стоит Онегин. Он — пердит".
* * *
Что конкретно делает Чарджи окончанием своего пищеварительного тракта — мне не видно и не слышно. Но следующую стрелу с тетивы он не снял. Чисто случайно, на всякий случай.
Пробегая мимо возящихся мужичков, Ноготок приголубил верхнего плоской стороной своей секиры. Дождался, пока нижний начал выбираться, и повторил.
— Брось топоры придурок! Брось, говорю! В клочья порву, в куски порежу!
Это Ивашко предлагает почётную капитуляцию последнему стоящему "птицу". Последний оглядел Ивашку с саблей, Звягу с топором и начал отступать. Я успел только крикнуть:
— В полсилы!
Еловина ударила куда-то в бок "дважды топорнику", а Ивашко успел перехватить кинувшемуся к раздаче Звягу. Кажется, тот всерьёз принял мой приказ: "смоешь кровью", и торопился не упустить подвернувшуюся возможность.
— Ивашко! Командуй. Живых — вязать, мёртвых — ободрать, землянки осмотреть.
Впрочем, кроме Звяги, тут все и так знали необходимую последовательность действий. Чарджи, хоть и выглядел совершенно скучающе, но прикрывал нас сверху, Ноготок уже увязывал оглушённых, Ивашко начал погонять командами Звягу, а мы с Суханом занялись давно назревшим и наболевшим: снятием с камня батюшки родненького Акима Яновича.
С камня — не с креста, гвозди в руки-ноги — не забивали. Дед провисел вверх ногами не так уж долго. Мы аккуратно отвязали Акима и опустили на землю. Среди барахла под камнем нашёлся и его кафтан, который и подстелили.
Дед кхекал и хекал, никак не мог ничего сказать. Я послал Звягу искать воду, Сухана — стаскивать разбросанных по полянке битых "птицев". А сам, снова повернувшись к деду, получил по морде. Пощёчину.
Дед был в ярости.
— Ты! Падла! Гадюка подколодная! Я тя в дом пустил, а ты! Убью! Раздавлю гниду!
Кровообращение у Акима восстанавливалось быстро. Я ещё ошарашенно держался за левую щёку, как получил пощёчину с другой стороны. Со всей восстановившейся силушки. За что?! Что я такого сделал? Я же его от смерти спас!
— Я же тебя от смерти спас!
От следующего удара я успел увернуться. Попытался вообще отскочить от свихнувшегося старика, но Аким ухватил меня за рубаху и дёрнул прямо к лицу:
— Ты! Ты, уродище! Ты меня, воина из младенчества, мужа славного, ты меня спас?! Ты, слизняк мусорный, что, думаешь, будто теперь я, Аким Рябина тебе жизнью обязан?! Тебе, ублюдку сопливому?! Да как такое в твоей бестолковке шорохшуться могло! Не бывать такой стыдобище! Лучше от сего бесчестия помереть!
Не надо меня за грудки хватать, не люблю я этого. И приёмы с освобождением от захватов изучал. Но реакция деда на спасение от смерти так поразили меня, что вместо всяких заморских ученных и вбитых на уровень инстинктов техник, у меня прорезались более базовые, наши исконно-посконные, которые "с дедов-прадедов".
Я ухватил Акима за бороду и дёрнул ещё ближе к лицу.
"Лицом к лицу
Лица не разглядеть"
Ну и не надо. Я его и так помню.
— Ты! Хрен старый! Это ты тут вверх ногами висел! Это твой сморчок наверху как мочало болтался! Это тебя баба бестолковая резать собралась! Ты, мешок с дерьмом старинным, в своём лесу в полон попался! Я все дела бросил, сюда прибежал, голову свою подставлял. А ты меня же за это и по морде! Сам не смог — теперь терпи. Теперь будешь кланяться! Пень трухлявый!
