— Теперь мы узнаем, кто они, — сказал Охэйо, потягиваясь. — И время нашей мести приблизится на очень много лет.
* * *
На то, чтобы понять свою добычу, у сарьют ушло восемь дней. Как ни странно, их пленники не принадлежали к их врагам: они были их предками, файа — расой, создавшей Золотой Народ. Узнать о нем ещё что-то было невозможно — по той простой причине, что они сами были беглецами, строителями своей Реальности, не совпадавшей с Реальностью большинства. Причем, беглецами не только в пространстве, но и во времени: файа знали какой-то способ выпадать из него, в один миг возникая в любом желаемом будущем. Вернуться обратно, разумеется, было нельзя. Эта группа покинула свое время около десяти тысяч лет назад и находилась здесь уже более двухсот лет. Они случайно наткнулись на эту планету и обосновались на ней — потому, что им некуда было идти. Причиной бегства стало стремление к независимости, свойственное их народу. В Парящей Твердыне, как назывался их звездолет, жило всего пять файа. Взаимопонимание с сарьют было установлено быстро: недоразумение разрешилось.
— Мы позволим им и дальше вести ту жизнь, какую они вели прежде, — пояснил Охэйо Малле. — В обмен они ознакомят нас с устройством своего корабля и со своими знаниями. Мы, соответственно, ознакомим их со своими. Работа предстоит громадная — их раса когда-то владела изрядной частью этой Вселенной, а сейчас, похоже, перебралась в какую-то другую — неплохо, а? У меня даже дух захватывает...
— Тогда зачем они остались?
— Они хотели остаться такими, какие есть, в своем естественном облике. Это я могу понять.
— А что они делают здесь?
— Пытаются создать земной рай. Занятие весьма серьезное. Кстати, огороженный материк — не контрольная зона, а полигон. Впрочем, не всё так просто... Они — что-то вроде его правительства. Сверхправитель — хороший титул? — его подруга, Защитник, Посланник и Наблюдатель. Это вообще-то она. Сознания у них независимые, однако с помощью квантовой связи неразрывно соединенные с компьютерами Твердыни, где хранятся их резервные копии. Тела их генетически модифицированы по стандарту Файау и выращиваются искусственно по мере износа или гибели прежних, так что кое в чем мы очень схожи. У меня сейчас будет встреча с ними. Хочешь присутствовать?..
* * *
Парящая Твердыня — остроугольный монолит черно-зеркального металла размером с гору, — уже парила в открытом пространстве и к ней пришлось лететь на челноке файа. Это ртутное сияющее веретено, около десяти метров в длину и трех в диаметре висело над полом ангара на высоте в половину роста Маллы. Казалось, ни на что не опираясь, но подойдя ещё ближе, он ощутил мягкое, воздушное прикосновение силового поля и даже погладил его рукой. Невидимое, оно было шелковистым, упругим и податливым, однако чем сильнее он нажимал — тем сильнее становилось сопротивление. Юношу удивило, что этот физический феномен оказался таким... нежным на ощупь. От самой машины исходил резкий, упорный жар.
Входом служил прямоугольный люк в задней части корпуса — откинувшись, он превращался в закрепленную на двух тягах лестницу. Поднявшись внутрь, юноша замер ещё раз. Салон был не очень большим — переднюю и заднюю части машины занимали гравиметрические двигатели — и в нем помещалось всего одиннадцать кресел — три впереди и по четыре с каждой стороны. Кресла были обиты темно-синей кожей, большие и очень удобные. Малла устроился в переднем ряду, слева.
Здесь не было никаких приборов, кнопок, но зато были экраны — один громадный впереди и два боковых, длинных и узких. Они казались просто окнами, причем, незастекленными, — но, склонившись к ним, Малла заметил, что они напоминают очень густую дымку, на которую направлен луч проектора. Вблизи изображение расплывалось и глаза начинали болеть — но, едва он откинулся в кресле, иллюзия окна вернулась.
Сам полет продолжался не более пяти минут.
* * *
Чужой ангар был похож на сумрачную пещеру: множество лиловых огней в стыках панелей крыши заливало его таинственным полусветом. Здесь Малла никого не увидел. Лифт, похожий на парящее блюдце, понес их вверх плавно, с мягким, приятным звуком. Поперечные кольца ламп на секунды вырывали их из тьмы. Они поднялись на верхнюю палубу, пошли по просторным коридорам. На стальных панелях их стен отблескивала мертвенная голубизна кристаллических светильников.
Большую часть корабля занимали машины и топливные баки, но и обитаемая часть походила на огромное здание. Малла подумал, что пяти обитателям здесь не совсем уютно. Здесь он не видел ничего от беспечной пышности сарьют: Парящая Твердыня была кораблем расы слишком взрослой, чтобы развлекаться игрушками.
Наконец, они все собрались в доме Сверхправителя Вэру — просторном, почти темном. Его освещали лишь огромные окна-экраны, не вертикальные, как у сарьют, а наклонные, чтобы в них было удобнее смотреть. К радости Маллы, никого, кроме Охэйо, от сарьют не пришло.
Аннит всё же смог впечатлить файа: он рассказал о Харе, о Союзе сарьют и о своих научных достижениях. О марьют, впрочем, он молчал. Маллу он представил мимоходом, как своего сына. Юноша густо покраснел, но возражать не пытался. Ему было некогда — он во все глаза смотрел на файа. Эти странные существа — одетые в яркий короткий мех, рослые, с походкой хищников и с гривой черных волос, свисающих на кошачьи, с вертикальными зрачками глаза — нравились ему. Он пока мало что знал о них, но то, что он узнал, его привлекало — это был народ строителей, любопытных мечтателей и воинов.
У них были, правда, пушистые черно-серые хвосты, свисающие до лодыжек, но юноша находил это красивым. Они служили дополнительным средством общения, очень точно отражая эмоции, и Малла даже начал жалеть, что у него нет хвоста — столь изящно их владельцы с ними обращались. Единственное, что ему тут не нравилось — в комнате оказалось очень холодно. Полы везде были стальные и, как решил юноша, специально охлаждались.
Устроившись в большом кресле, Малла поджал босые ноги, пока они окончательно не окоченели. Полунагой, он отчаянно мерз, стараясь, впрочем, не показать этого. Для файа такая температура была, похоже, совершенно привычной. Головы у них были непокрыты, но густейшие гривы их черных волос делали головные уборы излишними. Тончайшей работы серебряные диадемы, отделанные сапфирами, служили им лишь украшением, или, точнее, средством сохранения причесок. Но их смуглая кожа, гладкая и безволосая, плотно прилегала к мышцам и не могла быть защитой от холода, как и их одежда. Внутри Твердыни файа ходили босиком, в какой-то короткой бесформенной одежде, пушистой и пёстрой — пятнистой черно-белой или четырехцветной, и Анмай, Сверхправитель, не составлял исключения. Он выглядел мальчишкой — грациозным, сильным, томным и жестоким, с дерзки-красивым мечтательным лицом. Малла с трудом мог выдержать упорный взгляд его больших серых глаз. Охэйо смотрел в них примерно минуту, пока Анмай не отвел взгляд. Именно Аннит был хозяином их жизней, и может быть поэтому беседа поначалу не клеилась — пока он, скромно опустив глаза, не попросил об экскурсии. Когда Анмай сказал "да", Малла едва не засмеялся от облегчения — скажи он "нет", юноша бы просто умер от неутоленного любопытства. Это означало также, что его мучения продлятся ещё много часов — но ничего не достается даром, ведь правда?
Так и оказалось. Малла дрожал, словно лист, но попросить что-нибудь теплее куска шелка на бедрах не решался из гордости — и потому чувствовал себя ещё и последним идиотом. Но сама Парящая Твердыня, её просторные темные коридоры и уютные комнатки, полные самых странных вещей, огненные хитросплетения её главного реактора, её девять огненных глаз на днище, её орудийные башни, множество иных, живых серых глаз, внимательно смотревших с её брони из-под кинжаловидных ресниц, совершенно очаровали юношу. Он чувствовал ауру несокрушимой силы, исходящую от этого сооружения, мог представить её красоту на фоне рассветного неба, её ужас, когда она, подобная грозовой туче, несется над полями сражений, оставляя за собой лишь кратеры и пыль. В воле Сверхправителя была жизнь и смерть всего этого мира, но ужасная мощь его истинного воплощения могла быть обращена только лишь против врагов Извне.
Охэйо не разделял восторга Маллы. Для него вся история Сарьера была только крохотным эпизодом в бесконечной войне жизни и смерти, а мечты Сверхправителя — лишь атомом в мире Несозданного.
* * *
После бессонной ночи в Твердыне и ускоренного изучения местного языка заодно с письменностью — ещё час назад он не знал на нем ни слова — Малла проспал весь день и проснулся очень поздно. Часов под рукой не нашлось, но, судя по всему, уже часов десять или одиннадцать вечера — а может и два, не различить. За окном тлела унылая дождливая ночь. Бог весть отчего Охэйо решил покинуть "Анниту" и устроился в самой обычной местной квартирке. Малла не стал возражать — рядом с сарьют всегда интересно — но заранее настроился на худшее.
Он зевнул, потянулся, потом встал. С кухни доносился звон посуды — Охэйо, как всегда, проснулся раньше.
Как был, в плавках, Малла побрел к нему. Одеваться не хотелось, не хотелось вообще что-то делать — зато довольно-таки сильно хотелось есть. Проснувшись в столь неурочное время он чувствовал себя каким-то ватным.
Охэйо тоже был в плавках, его светлая кожа тускло блестела в холодном синеватом свете закрепленной на стене длинной лампы. Причесаться спросонья ему было, вероятно, лень и спутанные черные лохмы падали на глаза. Он покосился на Маллу и улыбнулся ему, но так ничего и не сказал. Весь протянувшийся от окна до двери узкий стол был занят — он затеял пирог с яблоками.
Малла с удивлением посмотрел на него. Надо полагать, Охэйо подвигла на это свершение скука — похоже, он проснулся ещё час назад, а разбудить его не решился. Малле это показалось глупым... но вчера он не спал часов тридцать, так что был рад, что едва ли не сразу после посадки они приехали сюда, в тесную квартирку с низкими потолками и старой (раза в два старше самого дома) мебелью. Раскладные кровати-диваны тут, правда, оказались отменные — большущие (вытягивайся, как хочешь — ни руки, ни ноги не свисали), с мягчайшими матрацами и толстыми ватными одеялами, обтянутыми шелком, ласкающими кожу, тяжелыми и мягкими. Спалось под ними замечательно — он, как говорил Охэйо, просто "отпал". Ему даже ничего не приснилось — что было, всё же, несколько обидно. Но уже давно он так не высыпался — казалось, что на целый год вперед.
Зевая, Малла подошел к окну, выходившему в заросший невысокими деревцами запущенный скверик. Трава там вымахала просто роскошная, асфальт на дорожках вспучился от корней и пошел трещинами. Под дождем он стал глянцевито-черным и в пузырящихся лужах дрожали отражения пары освещавших скверик низких, тусклых фонарей. Вся зелень в их темно-синем свете казалась темной и тяжелой, совсем не городского вида.
В просвете между соседней башней и длинной пятиэтажкой такой же темно-синий фонарь освещал другой дико заросший двор — казалось, что там начинается уже непролазный лес, такой дремучий, что даже звери давно сбежали оттуда и остались одни лешие.
Малле вспомнилась Парящая Твердыня, и он недоуменно помотал головой — просто не мог поверить, что в одном мире уживаются столь разные вещи. Ему казалось, что сейчас он попал в какой-то совсем другой мир — и не вполне настоящий.
Ещё раз зевнув, он отвернулся. Охэйо посмотрел на него, потом, взяв со стола яблоко, отправил его целиком в рот и начал хрупать, словно лошадь. Малла улыбнулся ему и тоже взял яблоко. Оно оказалось кисловатым — но другой еды под рукой не нашлось. К идее пирога Охэйо уже охладел — сев прямо на обеденный стол, он энергично лопал яблоки, едва не заглатывая их целиком. Малла энергично помогал ему, и всего через пару минут несостоявшаяся начинка исчезла.
Охэйо хмуро посмотрел на тесто, вздохнул и отправил его в холодильник. Они напились ледяного молока, отчего Маллу пробрал озноб — в комнате и так оказалось не жарко, а на холодном полу его босые ноги застыли довольно-таки ощутимо. Что ж: по крайней мере, это окончательно прогнало сонливость.
— Сколько времени-то? — наконец спросил он.
Охэйо улыбнулся — как всегда, непонятно чему.
— Первый час. Ночи, разумеется.
— Мы спали так долго?
— Да. Но зато выспались.
— И что мы будем делать? Я ведь до утра не усну...
— Пойдем гулять. Знаешь, я ведь тоже...
Малла кивнул и молча направился в спальню.
* * *
Одеваясь, юноша чувствовал себя странно — полное сил тело говорило ему, что сейчас раннее утро, а тусклый свет и сонная тишина сообщали о глубокой ночи. Всё словно происходило во сне. Правду говоря, идти в совершенно незнакомый город в другом мире, ночью, страшновато — но сидеть здесь было бы невыносимо скучно.
Выйдя на улицу, Малла невольно глубоко вздохнул. После затхлой квартирки сырой прохладный воздух показался восхитительным. Он с чувством потянулся, помотал головой и осмотрелся. Охэйо вдруг тихо рассмеялся и потянул его за руку.
— Всё, пошли, наконец.
* * *
Ещё шаг — и босая нога Маллы по щиколотку ушла в грязь. Юноша невольно улыбнулся — наверно, он сошел с ума, но ему начало нравиться это приключение. Голая спина Охэйо смутно светлела впереди — сейчас они шли по широкой, грязной, почти совсем темной улице, где не горело ни одного огня. Лишь где-то далеко впереди льющий, как из ведра, дождь мерцал смутным ореолом вокруг низких синих фонарей. Всё вокруг заполнял его ровный сильный шум и бесчисленные звуки льющейся с крыш воды. Малла уже давно промок насквозь — но в одних лишь подвернутых выше щиколоток джинсах это не страшно, а шлепать босиком по холодным лужам и грязи ему безумно нравилось. Холодно, но он ничуть не мерз — бодрящая прохлада, даже очень бодрящая.
Охэйо был одет так же — свернутая в жгут футболка обернута вокруг головы, прицепленные к ремню сандалии болтаются на заднице. Он быстро и бесшумно пробирался вперед, то и дело оглядываясь — не отстал ли в темноте Малла. Риска почти нет — в полночь, да ещё и в такой дождь их никто не мог заметить. И уже давно Малла не ощущал себя таким живым. Ему очень понравилось пробираться по темным, невероятно грязным переулкам в старой части Тай-Линны, постоянно оглядываясь и прислушиваясь. Но за всё это время им не встретилось ни единой живой души и Малле уже начало казаться, что город принадлежит им одним.
Сейчас они пробирались вдоль сплошной стены разномастных заборов и древних деревянных домов — темных и, казалось, пустых. Удивительно, как под их босые ноги до сих пор не попалось торчащей проволоки или осколков стекла — то ли им просто везло, то ли, как предположил Охэйо, они их боялись.
На краю рассеянного ореола света Аннит замер, осматриваясь, и Малла, бесшумно подойдя сзади, встал рядом с ним. Здесь начиналась анфилада небольших площадей, окруженных невысокими деревьями — первая темная, по углам второй горели четыре низких синих фонаря. В их тусклом свете на темных плитках серебрились лужи. Вокруг залегла беспросветная мгла. Зрелище вышло таинственно-зловещее и выходить на эту площадь Малле не хотелось. Справа и слева начинался густой лес или парк, и казалось, что оттуда за ним следят звери — чувство совершенно бессмысленное, но он никак не мог избавиться от него.
