Прикинем силы. У "Верещаки", земля ему пухом, а душа в рай, курень делился на два отряда: "Ясень", три сотни, всего 350 человек, и "Наливайко" (по "псевдо" командира), 150 человек отдельной сотни, наиболее подготовленной и лучше вооруженной, вот только половина ее сгинула в той проклятой больнице вместе с "Верещакой". В "Заграве" у Литвинчука из тысячи человек постоянного состава, на Киев ушла лишь половина, отряд "Гамалия" — 300 человек в трех сотнях и "Чорнота", сотня в 120 боевиков с тяжелым вооружением, минометами и станковыми пулеметами, прочие же так и остались на Ровенщине. Олейник "Эней" фактически взял командование над куренем "Завихорст", вместо Стельмащука "Рудого", у него пять сотен общим числом шестьсот человек. И есть еще резерв, около семисот бойцов — остатки мелких отрядов и групп, в том числе призывники, кому удалось вырваться из казарм, а также те, кого удалось завербовать и поставить в строй уже здесь, в Киеве. Итого, со всеми прочими, выходит две тысячи триста активных штыков — вот только потери, лишь с "Верещакой" погибло считай, сотня, в прочих стычках сотни полторы, плюс дезертирство. Так что под две тысячи бойцов в наличии, из тяжелого вооружения лишь минометы калибром 81, свыше тридцати штук, еще захвачены две 76мм пушки и три броневика — этого мало, чтобы удержать Киев, обложенный со всех сторон!
Значит? Оборонять Киев стратегически бессмысленно! Надо уходить, пока еще чувствуется вкус победы! Вот только неизвестно, сколько же войск красные успели стянуть сюда? Известно про 25ю дивизию НКВД (здесь лишь один ее полк, всего четырехротного состава, задействован на охране железной дороги и ее сооружений), но могли подойти еще? Морская пехота, парашютисты, танковый полк, и наверное, за окраинами Киева накапливаются еще силы? И когда они придут в движение — нас раздавят! Курени, еще кое-как привычные к налетам и засадам, не смогут выстоять против армейских частей с фронтовым опытом, артиллерией, бронетехникой, и гораздо лучшим снабжением боеприпасами. И если сейчас, как докладывал Литвинчук, его хлопцы были на грани бунта, получив приказ штурмовать занятые москалями укрепленные объекты — то что будет, когда на этих улицах начнется "берлин"? И ведь, судя по всему, советские, получившие накачку от политруков, щадить никого не станут, "бандеровец — к стенке".
Гасин-Лыцарь предложил план. Куреням скрытно сосредоточиться в окрестности Подола на высокой части, и ночью атаковать, с использованием минометов, прорываться через Подол к причалам "Ленинской кузницы", и уходить по реке на север, если удастся до Вышгорода, минимум — до железнодорожного моста. Там уже начинаются леса, по которым можно пройти на запад. Путь будет адовым — но может быть, кто-то спасется? Хотя по большому счету, эту группу можно списать в неизбежные потери.
Плевать — лишь бы она отвлекла на себя максимум внимания, и войск! Пока те, кому выбрано жить, собираются в Соломенке и по двое-трое-пятеро, даже поодиночке, без оружия, кроме пистолетов и ножей, уходят той же ночью на юго-запад! Точка сбора — зеленые массивы к востоку от Житомира. Затем — на Станиславовщину. Сейчас главное, это выжить — и понять происходящее, подготовиться к новому туру. Эту партию мы проиграли.
И передать наш меморандум в английское консульство. На большее они не согласятся, чистоплюи! Но пусть будет хоть какая-то замена тому выступлению Коморовского из захваченной Варшавы! Если не удалось победить — то хотя бы объявить на весь мир о победе! Ведь Киев целых два дня был наш!
А как заставить хлопцев, чтобы они шли в атаку, не жалея себя? Поскольку, по разведданным, на Подоле окопались уже не рабочие "отряды самообороны", а армейские части, пока не установленной точно численности, но явно фронтовики? Как убедить, чтобы курени рвались вперед, не хуже Ваффен СС, умирали, но ни шагу назад? Что ж, не одни советские владеют искусством пропаганды!
Главное — победителя ведь не удавят? Он, Кук, выполнил свой план — захватил Киев. А что не удалось удержать, так в том не его вина.
Еще один протокол допроса.
Поль Ренье, аджюдан французской армии. По вашему — фельдфебель. Служил в артиллерии Семнадцатой пехотной дивизии, был взят в плен у города Канев на Днепре.
Я не делал ничего предосудительного. Когда генерал Де Голль набирал свои легионы, я лежал с лихорадкой, и лишь потому не записался. Иначе входил бы сейчас в освобожденный Париж. А когда те, кого вы называете "бандеровцами" приказали мне встать в их ряды — я подумал, что они имеют на то законное право, как власть, в данный момент контролирующая эту территорию. Тем более что работа, которой нас заставляли заниматься прежде, была очень тяжелой — по двенадцать часов в день, без выходных, с очень плохой кормежкой, без обеспечения одеждой и обувью. И конечно, когда меня, как военного, пригласили служить в полицейском подразделении, как я полагал, то я согласился!
Конечно, мне не понравилось, что со мной обошлись по-варварски! Без всякого почтения к моему чину, зачислив рядовым — и сказав, что я должен исполнять любой приказ "друже подхорунжего", который тотчас же набил мне морду за пререкания. Весь первый день и большую половину второго мы действительно несли полицейские обязанности, патрулировали улицы, подхорунжий приказал нам изымать листовки, а тех, у кого найдем, тащить в комендатуру — нет, я не знаю, что там с ними делали, я лично не расстреливал никого! А вечером нам было приказано идти куда-то строем, а затем готовиться к атаке. Нам выдали двойную порцию русской водки. И сказали — мы должны атаковать, если хотим жить. Потому что Сталин уже решил, что завтра Киев будет стерт с лица земли со всеми, кто тут находится. Как Гамбург, или другие германские города — и мы поверили, потому что видели русские самолеты, летающие над городом в большом количестве. А когда бросали листовки, то прямо над крышами проносились эскадрильи штурмовиков, и это было страшно!
Пан подхорунжий (вот странно, друг друга они называли "друже", а от нас, французов, требовали, чтобы мы обращались к нам "пан") заявил, что он лично пристрелит каждого, кто попытается отстать или спрятаться. Только вперед, там ваша жизнь! И мы пошли, и это был ужас. Мсье следователь, я же артиллерист, а не пехотинец, а ночной бой считается сложной задачей! Помню лишь как мы залегли, прижатые пулеметами, и на нас густо посыпались мины! Но мы рвались вперед, потому что нам сказали, что там, у реки, нас ждут корабли — а все кто останется здесь, умрут.
А затем ваши солдаты поднялись в контратаку. Сначала забросали нас гранатами, а затем пошли вперед и стали убивать уцелевших — очередями в упор, и даже штыками. Они дрались как черти, крича "мы Берлин взяли — Киев вам хрен отдадим". И убивали даже тех, кто поднимал руки. Я не придумал ничего лучше, как упасть наземь и притвориться мертвым — нельзя было даже убежать, бой шел повсюду!
А утром меня нашли, и хотели расстрелять — но когда услышали, что я француз, и мобилизован насильно, то взяли в плен, и даже накормили сухарями. Офицер сказал, если пленных не брать, кто трупы убирать будет? И мы, четыре десятка бедняг, кому посчастливилось уцелеть, два дня занимались этой грязной работой. Там было наверное, не меньше тысячи тел! Только повстанцы — своих русские хоронили сами.
Мсье следователь, что со мной будет? Прошу учесть, что я никого не убил и не причинил вашей стране, ее гражданам и их собственности никакого вреда!
Анна Лазарева. Москва, 2 июля 1944.
Ну вот, закончено! Интересно, вернусь ли я когда-нибудь в Киев? Хотелось бы, через год — когда там залечат раны, нанесенные мятежом!
О последних днях мне там рассказывать особо нечего — по причине личного неучастия в героических событиях. Даже когда озверевшие бандеровцы, щедро напоенные водкой, шли на штурм Подола и нашей "крепости на горе". Артиллерии у них не было, зато откуда-то взялись минометы, у нас в окнах наверное, не осталось ни одного целого стекла! Меня и Лючию Юрка (взявший на себя обязанности "коменданта нашего дома-крепости) лично выгнал к какую-то каморку без окон, в глубине здания, приставил к нам Мазура с Финном, вооруженных до зубов, так что мы ничего не видели, лишь слышали взрывы и стрельбу. После мне рассказали, как отличились наши снайперы, засевшие на чердаке и на верхнем этаже — стреляли по вспышкам вражеских пулеметов, а без огневой поддержки бандеровцы в атаку шли куда менее охотно. И не прошли они — утром было "поле, усеянное мертвыми телами", в подавляющем большинстве, врагов. Так что первым вопросом было — решить санитарные проблемы, кто будет рыть котлован и на чем возить тела. А наших погибших похоронили тут, на Владимирской горке, рядом с горкомом, под прощальный салют — после тут памятник поставят, и чтоб его не господин Кавалеридзе лепил!
А затем в город вошли войска — кавалеристы Плиева, морская пехота, десантники, части НКВД. И пошла облава и зачистка, с преодолением отдельных узлов сопротивления — вот тут "сетка" наша помогла, оперативно сообщали, что видят в поле зрения, есть ли противник и что делает, так что город в целом взяли под контроль уже к вечеру. И уже мне пришлось разговаривать с Ватутиным — Николай Федорович, не забывайте, что Киев, это наш советский город, не надо в него как в Берлин входить, тут все же большинство людей наши, не враги!
Первым делом вылавливали чужаков — разбежавшихся бандитов из куреней. Тут нашей главной помощью были трудовые коллективы и дворовые комитеты — ведь любой наш, советский человек, должен где-то работать и жить? Так что пришлых опознавали быстро — и если они не могли предъявить убедительных доказательств своей непричастности к событиям, объяснить, зачем приехали, откуда, когда и к кому, предъявить свидетелей и документы — то таких помещали в фильтрационный лагерь, и после разбирались уже неспешно, досконально, и не армия, а те, кому положено. Проверяли подвалы, чердаки, сараи, погреба — все места, где могли спрятаться бандиты. Пойманных с оружием в руках обычно отводили к ближайшей стенке, как и бездокументных, не могущих правдиво объяснить, кто они, и имеющих характерный синяк на плече (строго по закону о Чрезвычайном положении, разрешающим взятых с поличным бандитов — казнить без суда, по решению военного командования). Ну а "массовку", не успевшую убраться с улиц, после первичной проверки (чтобы отсеять организаторов, активистов, главарей) частью сразу гнали на "фильтр", частью предварительно привлекали к копанию могил.
А после должна была начаться нудная милицейская работа. Опросить свидетелей — всех жителей Киева, кто что-то видел и слышал, чтобы установить, а что делал ваш сосед? Как вели себя органы власти на местах? Какие преступления были совершены, кем, когда и где? На газетных щитах развешивались фотографии задержанных "подозрительных", узнают ли граждане в них бандитов? Проверялись кооперативы — отчетность, движение товаров? Было ли снабжение продовольствием банд в городе — открытым грабежом с их стороны, или имел место предварительный сговор?
И конечно, расследовали деятельность органов власти, местной милиции и прокуратуры. Не прерывая их работы — здраво рассудив, что если кто-то и был замешан в шашнях с врагом, то сейчас будет из кожи вон лезть, стараясь реабилитироваться — и все равно никуда не денется, после разоблачим, медленно и неумолимо копая. Тут была опасность тайного саботажа — но Кобулов решил, что это меньшее зло, в сравнении с полной дезорганизацией местного аппарата НКВД и ГБ. Рясной, наркомвнудел, застрелился, его зам Слонь был арестован. Как и Цуцкарев из прокуратуры, который на меня в "Национале" милицию напустил — не иначе, как по наущению бандеровцев, поскольку Кириченко свою роль в том деле отрицал категорически! А вот Савченко и Карин-Даниленко оказались, что интересно, не арестованы, а отстранены — и пост наркома ГБ Украины временно (пока не будут установлены все виновные), взял на себя Кобулов.
Уже 26 июня прибыл новый Первый Секретарь, Алексей Федорович Федоров, прославленный партизанский генерал. Читала его "Подпольный обком", и помню, что в той истории он после стал министром соцобеспечения УССР. Ну а здесь примет хозяйство от арестованного и этапируемого в Москву Кириченко. А дальше — быть ему Первым уже в автономии, или новую должность найдут? Прибыл он не один, а с группой ответственных товарищей, на вакантные посты не оправдавших доверие. И его, воевавшего с бандеровцами на Волыни, никак нельзя заподозрить в симпатиях к ОУН! А на пост председателя Киевского горсовета получил назначение еще один легендарный герой, дед Ковпак! Ой, да как же я с ними разговаривать буду?
-Как равная с равными — ответил Юрка Смоленцев — Анка, ты пойми, что сейчас сделала в Киеве не меньше! И ты здесь не абы кто, а голос самого товарища Сталина, инструктор ЦК и помощник Члена Политбюро! И твое удостоверение с партбилетом, в такой ситуации куда больше значат, чем все стреляющее, что на мне навьючено сейчас.
Когда я должна была ехать на общее совещание в Верховный Совет, тут всего ничего, по улице Кирова (прим. сегодня ул. Грушевского — В.С.) за Крещатик вдоль Днепра, Юрка подошел к обеспечению моей безопасности с предельной серьезностью. Кортеж состоял из бронетранспортера с крупнокалиберным пулеметом, трех "доджей", "виллиса" и "оппель-капитана". Причем я и Лючия, для маскировки набросив армейские плащ-палатки, ехали в одном из "доджей" с натянутым тентом, а в "оппеле" я, из вредности, назначила быть "товарищу Брекс", в роли возможной мишени. И наши снайперы тоже были наготове.
-Ты что, думаешь, Кук не захочет "дверью хлопнуть" напоследок? — спросил Юрка, сидевший в моей машине рядом с водителем, АК на коленях, ствол выставлен в окно — ничего, мы хоть и волкодавы, но охране тоже обучены, там в дружеской Сирии должны были за кем-то присмотреть, среди прочих задач.
Там — это в той истории, в 2012, когда они сюда провалились? За рулем Влад, у заднего борта, с пулеметом, Валька "Скунс" — ой, а что ты своей Лючии после скажешь, про Сирию? Или придумаешь что-нибудь — там тоже сейчас такое творится?
И была сцена к входа в Совет, когда я и Лючия быстро и незаметно проскользнули внутрь, в плотном сопровождении ребят, а Брекс, вывалившись из "оппеля", важно шествовала по ступенькам. И к ней подскочил американский корреспондент, ой, это же Хемингуэй, тот самый, что со мной на Севмаше разговаривал, как он тут оказался? Хорошо, я этой дуре велела для всех посторонних себя за меня выдавать — и плевать мне, что она там сейчас наговорит, а как я доклад делать буду?
-Доклад закрытый, значит прессу вон — ответил Юрка — впрочем, я уточню. И не бери в голову, Ань, корреспондентом я сам займусь!
И слово сдержал! Пресса в зале все ж была, для "своих" сделали исключение, вот только американца я не видела. А когда в перерыве я Смоленцева спросила, он лишь отмахнулся, "я ж тебе обещал".
-Надеюсь, ты его не прибил, труп спрятав?
-Ну что ты, он же историческая личность, и друг Советской страны! Просто Брекс ему наговорила такого, что он ну совсем не горел желанием слушать ту же тягомотину еще раз. А я тут как тут, увлек его в кулуары, и хорошо мы с ним потолковали, на профессиональную тему.
