Охэйо обернулся, одарив его взглядом сумасшедших зеленых глаз и коротко указал вперед — на третью площадь, просторнее двух первых. Её середину занимал исполинский бездействующий фонтан. Его гранитный парапет был высотой им по грудь, а посреди бассейна поднимался двухметровой высоты квадрат из блестящего черного камня. Свет тусклых фонарей не достигал центра площади и над фонтаном сгущалась темнота. Они молча направились к нему. Малла уже перестал удивляться, как много Охэйо мог передать легкими движениями рук.
Мягкую землю под ногами сменил сырой шершавый гранит площади, потом они вышли в тусклый свет. Здесь юноше стало как-то особенно одиноко, холодно и неуютно, и он невольно ускорил свой и так быстрый шаг. Возле фонтана тонкий звон бесчисленных дождевых капель по воде терзал слух — казалось, что возле ушей вьются комары — но Охэйо даже не поморщился. Он легко вспрыгнул на парапет, потом, как-то вдруг, оказался наверху.
Лезть в заброшенный фонтан, да ещё ночью, было, наверное, опасно — там могло оказаться что угодно, начиная от битого стекла и кончая крысами — но крыс Малла не боялся. Гранит парапета был гладкий, мокрый и скользкий, но это почти не задержало его. Он прыгнул, схватился за верх черной стены, уперся в неё босой ногой — и одним решительным движением перебросил тело наверх. Охэйо косо взглянул на него — и вдруг бросился в бассейн, прямо как есть. Перед Маллой мелькнули светлые босые ноги, потом темная вода неведомой глубины сомкнулась, и Аннит исчез на добрых полминуты.
Юноша уже начал подумывать, не последовать ли за ним — но в этот миг Охэйо вынырнул прямо перед ним, весь мокрый, задыхающийся, смеющийся.
— Свихнулся? — хмуро спросил Малла. Глаза у Аннита были сумасшедшие, и юноша на всякий случай отодвинулся — казалось, он сейчас стащит его в воду.
— Нет, — Охэйо легко выбрался на бортик и отряхнулся, словно кот. — Просто я люблю ночь. От неё меня тянет делать глупости, а это со мной редко случается.
Он вытянулся стрункой, глядя на начинавшуюся за фонтаном улицу. Окна длинных пятиэтажных домов по обе её стороны были сплошь темны, тускло отблескивая в беловато-фиолетовом свете уличных фонарей, слабых и зыбких — они свисали здесь на длинных шнурах, едва заметно покачиваясь, хотя ветра, вроде бы, и не было. Малла невольно поёжился — ему вдруг стало страшновато — но Охэйо снова рассмеялся и потянул его за собой.
* * *
Пару часов спустя они неторопливо брели по широкой, пустынной улице в другом конце города. Была уже самая глухая, глубокая ночь, длинные беловато-фиолетовые фонари едва тлели и низкое, туманное небо тлело такой же тусклой беловато-фиолетовой мглой. По-прежнему шел теплый, непрестанный дождь, ровный шум стекающей с крыш воды, казалось, пропитывал весь окружающий мир. Никаких других звуков не осталось — по широкому пустынному шоссе не проехало ни одной машины. Воздух стал прохладным и туманным, влажная мгла окутывала всё вокруг, скрывая мир уже метров за двести.
Шлепая босиком по лужам, Малла лениво осматривался. Мокрые темные плитки тротуара слабо блестели. До шоссе было метров пятьдесят ровного, с редкими кустами, газона, рассеченного велосипедной дорожкой. Вдоль неё и стояли фонари. Вторая, более яркая их полоса протянулась вдоль шоссе. За ним темнели чугунные ограды каких-то особняков, сейчас невидимых за мокрой, тяжело обвисшей зеленью. С другой стороны, метрах в двадцати, тянулась сплошная полоса высоких стен и двух-трехэтажных фасадов, такая же безжизненная и темная. Они шли вдоль неё уже добрых полчаса, и Малле уже начало казаться, что так будет вечно.
— Интресно, где ты вырос? — спросил он Охэйо. — Не так-то просто получить такие странные привычки.
Аннит косо посмотрел на него — не со зла, просто он шел впереди, а поворачиваться ему было лениво.
— В Хониаре. Там всегда был полумрак. Но настоящей ночи не было никогда. Не было облаков, и дождя тоже. А я, знаешь, тоже живой человек, и мне ужасно не хватало всего этого.
Малла промолчал.
* * *
Спустя ещё пару часов они неспешно брели по совершенно пустынному бульвару. Дождь давно уже кончился, свежий и прохладный воздух неожиданно сильно пах соснами — легкий ветерок приносил их запах из недалеких лесов. Над коричневатой мглой северного горизонта застыла причудливая сеть серебристых облаков, рассеивая тусклый, призрачный полусвет. Низкие квадратные здания, по большей части, трехэтажные, стояли далеко друг от друга. Узкие, довольно высокие деревья превращали разделявшие их бульвары в подобие осеннего, полупрозрачного леса. Царившую вокруг поразительную тишину нарушал только слабый, печальный шелест листьев. Цепочки низких бело-синих фонарей в глубине затененных улиц горели так тускло, что пятна отброшенного ими света казались существующими совершенно отдельно, не то сгущавшимися из воздуха, не то проступавшими из-под земли. Кое-где на темных фасадах домов горели другие огни, желтые и красноватые, но ни одного окна — город казался вымершим и это, вместе со слабым, едва уловимым горьким запахом дыма вызывало у юноши странное, восторженно-тревожное чувство.
Маллу очень удивили эти тусклые, голубовато-млечные фонари — над бокаловидной, расширенной верхушкой каждого столба парил светящийся шар диаметром сантиметров в двадцать — совершенно не к чему ни прикасаясь, четкий, однородный, лишь на его фоне прыгали какие-то светлые, довольно яркие точки, словно ночные бабочки.
Вдруг от ближайшего шара отделилось кольцо того же синевато-млечного света. Оно стало равномерно расширяться — как волна от брошенного в воду камня, но медленно. Зрелище вышло на удивление красивое и Малла невольно замер, приоткрыв рот от восхищения — казалось, всё это и впрямь происходит во сне.
Кольцо выросло метров до трех и, растаяв, исчезло, прожив полминуты. В этот миг сам шар расплылся и исчез, оставив лишь широкое облако красноватого свечения. Вскоре оно окончательно погасло — и почти сразу же появился второй шар. Он вырос, словно мыльный пузырь, выдутый через соломинку, чуть приподнялся и повис неподвижно. Малла был заинтригован до самых кончиков волос и бездумно приподнялся на цыпочки, разглядывая его.
Шар напоминал синеватый мыльный пузырь с молочно-белыми пятнами. Они занимали мало места, но всё время двигались — в шаре словно пульсировала жизнь. Вокруг пятен расплывались концентрические круги неправильной формы. Окраска их менялась от бледно-голубой около пятна до темно-синей вдали от него.
Никаких звуков шар не издавал, ничем не пах. Он был непрозрачен, немного неправильной формы, которая постоянно, хотя и слабо, менялась, и испускал мягкий рассеянный свет, от которого Малла не мог отвести глаз.
Глубоко задумавшись, юноша встряхнул головой и осмотрелся. Сейчас они шли по бульвару, мощеному шершавыми гранитными плитами. Справа, за чугунной оградой, была защитная полоса города Чистых — частокол светлых тонких стволов, стоявших так тесно, что деревья казались сплошной стеной. Слева, далеко, тянулись кварталы низких квадратных зданий. Ещё одно здание — гораздо выше и массивней прочих — стояло далеко впереди. На фоне зари оно казалось монолитной глыбой тьмы, и внимание Маллы привлекло единственное яркое пятно — голубовато-белый проем освещенного входа, как будто обещавший нечто необычное. Удивленный и заинтригованный, он направился к нему.
Идти им пришлось примерно минут пять. Но, хотя они гуляли тут уже несколько часов, Малла ничуть не устал. Напротив, тело было полно играющей, нетерпеливой энергией — может быть потому, что Охэйо купил им удивительные местные сандалии — черные, с мягкими кожаными ремешками и толстой, очень упругой подошвой, ощутимо подталкивающей ступни при каждом шаге. В ней был вырез точно по форме босой ноги, а в нем выступы, нажимавшие на чувствительные точки, даже между пальцами, отчего обычная ходьба превращалась в чувственное удовольствие, почти неприличное. В саму подошву были встроены пьезоэлементы — при каждом шаге её окаймляли бегущие разноцветные огоньки, а в узкой полоске перед пальцами пятицветный свет горел постоянно — получалось что-то вроде фонариков, освещавших землю под ногами. У пяток были крохотные розеточки — пьезобатарейки могли питать и другие элементы гардероба, но до них у Охэйо не дошли руки.
Увлеченно глядя под ноги, Малла удивленно вскинул голову, едва не наткнувшись на ступеньки. Они поднимались к широким стеклянным дверям, ведущим в длинное, просторное помещение. Вдоль его стен стояли кресла и диваны из коричневой кожи, над ними висели огромные связки разноцветных воздушных шаров. Здесь сидело несколько детей лет восьми-одиннадцати на вид. Они с любопытством уставились на них, но никто не сказал ни слова, хотя Охэйо например со своим очень светлым зеленоглазым лицом и гривой блестящих черных волос выглядел довольно-таки необычно.
Из-за поворота падал яркий голубоватый свет. Подойдя к повороту, Малла увидел очень длинный коридор с множеством дверей, но не успел пройти к ним — откуда-то из боковой комнатки вышла девушка в светлой одежде, похожей на какую-то форму.
— Чем могу помочь? — с вежливой улыбкой спросила она.
Лицо у неё было веселое и красивое, и юноша смутился, не зная, что ответить. Охэйо опомнился первым.
— Э... что это за место?
Вопрос вышел откровенно глупый и девушка рассмеялась — впрочем, необидно.
— Это Центр мультипликации. Наверху делают мультфильмы, — в основном для детей, разумеется — а здесь, на первом этаже, идет непрерывный показ. Не желаете что-нибудь посмотреть?
— Э... нет. Мы потом зайдем, — по тону Охэйо Малла понял, что он действительно зайдет — потом, попозже, когда они хоть немного тут осмотрятся — может, даже завтра.
— Будем с нетерпением ждать, — девушка прижала к груди ладони скрещенных рук и вежливо, слегка, поклонилась. Они ответили ей тем же и вышли.
Настроение у Маллы вдруг необъяснимым образом улучшилось. Он прикинул, сколько просмотровых комнат в этом Центре — и, судя по ожидающим в вестибюле детям, они не пустовали даже глубокой ночью. Мультфильмы тут, должно быть, делали отменные, и он вдруг горько пожалел, что его детство прошло не в этом месте.
Обойдя Центр, они замерли в начале длинной улицы — её окружали уже явно промышленные строения. Здесь не было ни одного огня, ни души, никакого движения.
Улица тянулась до самого горизонта и там Малла увидел нечто поразительное, до того скрытое от них фасадами далеких зданий. Это совершенно не походило на рассвет — правду говоря, совсем ни на что не походило — и его вновь охватило странное, необъяснимое чувство, словно он наяву оказался во сне. Казалось, что справа и слева вздымались колонны, перевернутые конусы бледного, кружевного свечения — бесконечно далекие, но в то же время казалось, что до них можно дойти.
Какое-то время они бездумно пытались это сделать, потом остановились, посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Всё, хватит, — наконец сказал Охэйо. — Пошли спать.
* * *
Уже почти совсем рассвело. Малла, отчаянно зевая, брел по тротуару вдоль широкой, пустой сейчас улицы. Позади и справа разгоралась хмурая облачная заря, слева, за старинной чугунной оградой, поднимался невысокий, но довольно крутой, бугристый склон, заросший древними, могучими кленами. Воздух был сухой, на удивление свежий — правда, слишком холодный и юноша ёжился, невольно поводя плечами. Охэйо, такой же зевающий, тащился рядом с ним — тоже одетый лишь в футболку, джинсы и сандалии на босу ногу. От усталости его глаза смотрели в разные стороны, но Малла едва это замечал. После бессонной ночи и короткого полета в челноке в голове звенело, всё вокруг казалось неестественно четким. Может, правда, лишь из-за высоты — как-никак, почти три тысячи метров над уровнем моря — но никаких гор вокруг он не видел и эта мысль не укладывалась в голове.
Думать он сейчас мог с трудом и лишь о том, куда Охэйо его ведет. Бог весть отчего тот захотел перелететь в другой город Сарьера и лечь спать уже там. Малла не стал возражать — и сейчас гадал, где же они остановятся.
Справа, косо уходя вниз по склону, тянулись низкие одноэтажные домики, обшитые зелеными досками — сейчас совершенно темные и тихие — и Малла вовсе не мечтал жить в одном из них. Возня с печкой и удобства во дворе не слишком привлекали его.
Склон слева становился всё ниже, потом оборвался, земля выровнялась — они оказались в огромном дворе, на детской площадке. Здесь везде торчали скамейки и причудливые штуки из труб, выкрашенных в бледно-желтый и бледно-голубой цвет. Низкие фонари не горели и во всем дворе Малла не видел ни души.
За двором вздымалась мраморно-бледная двенадцатиэтажная башня, похожая на геометрический утес — с холодно блестевшими окнами и лоджиями. Справа и слева от неё тянулись длинные дома пониже. Их дворы скрывались в глубокой тени, отброшенной массой росших в них густых деревьев.
Охэйо повернул к двери башни и у юноши отлегло от сердца — в таком доме он бы согласился жить, но только не на первых трех этажах. При этой мысли Малла усмехнулся — в самом деле, откуда он взял, что жилье на верхних этажах "достойнее", чем на нижних?..
Миновав темный тамбур, они вошли в неожиданно тесный подъезд. Здесь на стене горела длинная лампа, рассеивая странный, желтовато-синий свет и равномерное, усыпляющее жужжание. Кроме него здесь не раздавалось ни звука.
Лифт не работал и они побрели вверх по лестнице. Этажи здесь оказались высокие, так что сердце у юноши едва не выпрыгнуло из груди — всё же, он ещё не привык к высоте. На последнем этаже он оперся о стену и не мог отдышаться минут пять. Охэйо выглядел не лучше — но, едва переведя дыхание, улыбнулся и толкнул дверь.
— Вот здесь мы и будем теперь жить, — ухмыляясь, сообщил он.
* * *
Прихожая оказалась просторной, почти темной и Малла не смог ничего разглядеть. Они сбросили сандалии, потом юноша с замирающим непонятно отчего сердцем вошел в комнату, такую огромную, что в первый миг почувствовал себя ребенком. Это впечатление ещё усиливалось мебелью: пара обтянутых кожей диванов, круглые столики, какие-то не то комоды, не то переросшие тумбочки... Огромное незанавешанное окно вело на террасу, утопленную в массив здания, так что комната с её зелеными обоями казалась комфортабельной пещерой.
Вид в окне поразил Маллу больше всего остального. Юноша, словно зачарованный, прошел босиком по ковру, по холодному цементу террасы — и замер у перил.
Бесконечное, слегка всхломленное поле облаков заливал холодный серебристый свет летней белой ночи. Из него вдали, словно невероятный остров, выступал белый от снегов, рассевшийся конус горы Разрушения — и над её провалившейся вершиной вздымался серебристый дымный столб. Зрелище невероятное, словно в окне самолета — только легкий звон в ушах и слишком частое дыхание убеждали, что это вовсе не сон, и он в самом деле стоит почти в трех километрах над уровнем моря — это, да ещё горевшие на непривычно темном для таких светлых сумерек небе звёзды.
