Союз нерушимый (Мв-10)

Да, хорошего мужа Лючия себе нашла! За ним, как за каменной стеной — все вопросы решит.

Доклад мой был недлинный, и по делу. Обстановка в городе, что сделано, что предстоит — по сути, как передача дел товарищу Федорову. Хотя процедура это гораздо более длинная и бюрократичная — если конечно, не в связи с арестом, как Кириченко. После даже труднее было, когда с трибуны сошла, и меня обступили заслуженные товарищи, стали вопросы задавать. Ну да, я перед ними девчонка совсем — вот только послужить успела и в партизанах (тут Федоров с Ковпаком оживились), и на флоте, и по партийной линии теперь. И здесь я в те самые дни была, от начала до конца, два покушения пережила, и сделать успела кое-что полезное. Так что и тут своей меня признали, безоговорочно.

С Ватутиным увиделась наконец — а то все по ВЧ, хотя и каждый день. Искренне поблагодарила его за помощь, не выстоять бы нам, "Кузнице" и Подолу, если бы не десантники. А он меня — что бы армия без поддержки населения делала, успели бандеровцы показать свое подлинное лицо, и пропаганда наша пришлась очень к месту, так что народ бандитов всячески сдавал. Ну а теперь, еще пару дней, и можно будет войска из Киева выводить, с оставшимися и ГБ с милицией справятся, оперативными методами.

Ну и конечно, спросили меня и про мой вид, я в том же платье была, отстиранном и отглаженном (спасибо Лючии). Спросили благожелательно, ну не привык никто важных партийных товарищей видеть, так одетыми. Ну я и ответила — много чести фашистам, что немецким, что бандеровским, если они нас заставят мундир не снимать, даже в мирное время. Мужчинам нашим, это конечно, идет — а женщины красивыми и нарядными должны быть, или вы против? Товарищи против явно не были.

-Ань, корреспондент сюда идет — Смоленцев возник, как черт из бутылки — или ты ему покажешься?

Я что, дура? Пусть он и друг СССР, но его доклад точно будут в их разведке читать! А если он меня узнает, то уж сложить два и два там сообразят. И коту под хвост вся моя работа на Севмаше!

-Товарищи, простите, тут дело особое — и уже Юрке — эта дура где, сюда ее давай!

Так что когда Хемингуэй подошел, то увидел снова "товарища Брекс". А я издали наблюдала, и спасибо товарищам партизанам, мое отступление спинами прикрыли.

После было возвращение, тоже непростое. Отъезжали вместе с кортежем Ватутина, пристроившись к нему в хвост, у военных охрана была еще сильнее, только бронетранспортеров три, причем один с зениткой (как Юрка объяснил, в городе отлично по верхним этажам бьет). И вместе с ним свернули на Крещатик, вместо того, чтобы ехать прямо — как Юрка объяснил, если уж засаду устраивать на обратном пути, то разумнее на нас одних, без армейцев, то есть уже за Владимирским спуском, ну а мы туда не поедем, а сделаем крюк. И проехали мы квартал до здания ЦК, а затем свернули на Софийскую, мимо фонтана, и дальше по Владимирской.

У Юрки лицо такое было... Много после, уже дома, он мне рассказал, что тоже "вещий сон" видел, какие теперь моему Адмиралу снятся, да и мне один раз... Что на этой площади, позавчера еще зеленой и уютной, с фонтаном, беснуется толпа, под уродливой черной колонной, и черный дым стелется, вид как будто война прошлась. И кричат "москаляку на гиляку", "бей русских", скачут отчего-то, и портрет Бандеры на фасаде дома ЦК висит. А там даже сейчас, после двух дней мятежа — ну, окна разбиты, мусор и грязь, следы пожара на дворце, но все же на пейзаж после битвы не похоже. И чтобы в Киеве русских били? Бред!

-Я видел! — ответил Юрка — и ты помнишь, что ученые говорят. Гипотеза, что наш мозг остался настроен на "волну" того мира. Мы оттуда в 2012 году пропали, значит там 2014 сейчас. И если там такое творится...

-Главное, чтобы здесь такого быть не могло — отвечаю я — даже в теории. Чтобы не было в СССР ничего, кроме СССР, как ты же и говорил. А любой, кто бы братство советских народов пытался подорвать, как эта мразь Кук, заранее писал бы завещание. И если мы этого добьемся — значит, жизнь прожили не зря. Пусть даже не детям — внукам нашим тогда жить придется.

28 июня вылетели в Москву. Почти в срок, предполагаемый в начале. На военно-транспортном самолете, из Борисполя, вместе с ребятами — лишь снайперы имели предписание свое. По прибытии меня встретил порученец Пономаренко, и прямо с дороги, с вещами, доставил к Пантелеймону Кондратьевичу. И сказал он, меня удивив:

-Спасибо, Аня. Выручила ты меня, даже сама не представляешь, как. И прости, вот не думал я, что так получится. Но сказал товарищ Сталин, что вы, молодые, должны доказать свое право наше место занять — считай, что первый экзамен ты сдала успешно. Представление на награду я подписал — а пока утвердят, езжай к своему адмиралу, я свое обещание помню. Товарищу Лазареву тоже десять дней отпуска, после его трудов в наркомате ВМФ. И всей команде "охотников на фюрера". Так что отдыхай, приводи себя в порядок — и денежное довольствие в кассе получи. А номера вам всем в "Метрополе" забронированы.

И отвез меня все тот же порученец в гостиницу. Номер 214, дверь не заперта. На столе в вазе букет роз. Очень плохое чувство в груди шевельнулось — неужели Михаил Петрович мой кого-то завел?! Нет, вот же, моя фотография к вазе прислонена! Слышу шаги за спиной, резко оборачиваюсь — он вошел, мой Адмирал!

Что было дальше, рассказывать не буду. Только дверь запереть. Ой, а можно, ванну приму, с дороги?

И слетело с меня платье в горошек, как ураганом сорванное, в один миг.

Когда же через пару часов мы, держась за руки, спустились в ресторан, то к моей радости и удивлению, увидели там всех наших ребят, и Лючию. И были долгие посиделки с дружеской беседой, плавно перекочевавшие в наш "люкс", как в киевском "Национале" тогда — но надеюсь, что здесь ни одна сволочь помешать нам не посмеет! Хотя ребята, даже в парадке, все были с кобурами на поясах. Пили легкое вино, я и Лючия лишь лимонад. Гитара откуда-то появилась, Юрка для своей итальянки "гарибальдийскую" спел ("прошай, Лючия, грустить не надо"), затем инструментом Валентин завладел.

Скорей сними мои печали —

Сегодня долго не заснем.

И не грусти, пусть нам осталось,

Всего лишь сто часов вдвоем!

Тоже "из будущего" песня? Я рядом с моим Адмиралом сижу и за его руку держусь, будто боюсь, что отпущу и потеряю! Уже десять месяцев как мы женаты — а виделись за все время в сумме, хорошо если полтора-два! И потому, как новобрачные, насытится не можем — Лючия сказала, я будто светилась вся изнутри. Так она сама к Юрке прижималась, как кошка, тоже не отходила, ни на шаг! И первыми они нас покинули, в обнимку ушли. А после и ребята расходиться стали, время уже было за полночь. За окном Москва огнями сияет, непривычно так, без затемнения. И хорошо так — что наш мир настал, победный, пусть дальше снова вечный бой будет, но это сражение мы выиграли, счастье это по праву заслужили!

И не сто часов — а целых десять дней, в Москве! А у меня все то же единственное платье в горох, чиненое и стираное, и голова непокрыта — так и прилетела, где берет потеряла, за всеми событиями не вспомню уже! И Лючии тоже почти ничего нет — так что наутро быстро пробежались мы по магазинам и в ателье. Заказали еще по одному платью того же силуэта, с юбкой-солнце, чтобы движений не стесняло, это уже как стиль выходит у всех моих "стерв". Лючии еще и легонький плащ-накидку того же покроя, что на мне — в одном платьице и продуть может, а ей болеть сейчас никак нельзя, и что с того, что лето, вы же, мужчины, в одних рубашках не ходите, без пиджаков? Платья по мерке, лишь на талии с некоторым запасом, пояском стянуть — думаю, что до конца лета мы фигуры еще сохраним, а после быстро восстановим, поскольку убеждена, что после родов лишь те женщины расплываются, кто на себя рукой махнули, ну а нам "фитнес" (вот привязалось мне это слово из будущего) обеспечен, да и Лючии тоже, как про нее Смоленцев рассказывал. Сумочки купили, мелочи всякие, белье, чулки, туфли. И конечно, шляпки — соломенные, но выглядевшие эффектно, тень на лицо от полей, лишь вуали не хватает, а то была бы я совсем неотличима от той, из фильма — такой, как моему Адмиралу нравлюсь! Цены были коммерческие — это ателье, как я узнала, в разговоре звали "смерть мужьям". И можно было, наверное, до Севмаша потерпеть, там бы своими силами управились, как я сама себе шила, из ткани от "мистера шимпанзе" — но в Москве, десять дней, с нашими любимыми, и не при параде? Да и денег у нас хватало, даже за срочность доплатить!

Жаль, что Лючия тоже не знает, как шляпку носить, чтобы в ветер не улетала! Смутно помню, что мама когда-то давно что-то про булавки говорила, я в ателье даже спросила, в руке повертела — на маленькие кинжальчики похожи, можно наверное и как оружие использовать? Так оказалось, для того пышная прическа нужна, целая корона из волос, к которой шляпа прикалывается — а у нас стрижка хоть и не армейская, но лишь чуть ниже плеч, и когда еще отрастет? А резинку на подбородок я и прежде не переносила, даже на летних соломенных, мне казалось, душит, шею натирает! А в Италии, оказывается, нарядные шляпки лишь богатые синьоры и синьорины носят, как и туфли на каблуках. И Лючия меня считала за аристократку, "из бывших" — нет, отец мой мастером на Балтийском заводе был в Питере, а мама при царе в Риге горничной служила у кого-то из благородных.

-Аня, дворянство не только по крови, но и по духу бывает. Когда лишь рождается, на смену прежнему, выродившемуся. Рыцари, кто за свою честь и присягу драться и умирать готовы — как их назвать?

-Слушай, ты только кому другому это не скажи! У нас хоть давно не семнадцатый год, но совершенно не приветствуется, если произносить открыто!

Уже пять дней мы, иногда всей компанией, иногда порознь (парами, конечно — я без Михаила Петровича никуда, как и Лючия без Юрки) предаемся блаженному отдыху. Ходили в театр, в музеи (вот не была раньше в Третьяковке), один раз на футбол, а то и просто бродили по Москве, благо погода была замечательная. На улицах женщины все такие нарядные — ой, а я Ленинград вспоминаю, осени сорок первого, когда из дома уходя, на себя лучшее надевали, потому что могло быть, вернешься, а дома нет, бомба попала. Или думаю, что война сколько мужчин сгубила, так что тем, кто не замужем, хочется внимание именно к себе привлечь. Ничего, расплатились мы с фашистами сполна — теперь вперед пойдем, без остановки! А я Михаилу Петровичу своему, как самой себе верю — но все же хочется перед ним, самой красивой быть! Как и Лючии для Юрки. Платья наши на второй день к вечеру были готовы, смотрелись великолепно, мы плащи накидывали лишь по вечерам, или когда было ветрено и свежо — кстати, такие же плащи и пальто покроя "летучая мышь" мы не единожды видели на модно одетых москвичках. Наши мужчины часто козыряли встреченным военным, а мы с Лючией столь же часто хватались за шляпки, срываемые с нас озорным ветерком — и конечно, бегали за ними иногда. И всем нам было просто чудо, как хорошо!

Москва строилась. Видела я фотографии с компьютера, будущих времен. И товарищ Сталин, конечно, тоже — если решил строить новые высотные здания там же, где и в том мире, еще ничего не было готово, но в нескольких местах уже работа кипела. Небоскребы — хотя у нас их так не называли. А ведь там их начали в сорок седьмом — сорок восьмом, сдавали уже в середине пятидесятых! Здесь, надо думать, закончат еще при жизни Иосифа Виссарионовича — ой, что это я, товарищ Сталин тоже ведь предупрежден, о своем здоровье заботится, он тут точно в пятьдесят третьем не умрет! И Хрущев, я слышала, где-то в Средней Азии прозябает, не быть ему в правительстве в Москве. И Брежнев, насколько я его в Киеве успела узнать, вот он человек хороший, администратор, организатор — но не Вождь! И стать у руля, когда неспокойно — он никак не годится!

А Кук удрал, сволочь! Мало кому из главарей это удалось — Гасин-Лыцарь атакой на Подол командовал и погиб, Стельмащук "Рудый" там же раненый, в плен попал, Олейника и Бусела перехватили, когда они пытались на запад просочиться, один отстреливаться пытался, и был убит, второго живым взяли. До сих пор там ловят тех, кто пытается уйти по лесам — но Кук, гадина, хитрее всех оказался, у него самолет оказался спрятан, на тайной площадке, У-2, ночью и проскочил к своим! И Козака не поймали. Так что дорога на Украину мне закрыта — если ОУН приговор вынесла, то мстить будут упорно, не забудут! И не только на Украину... впрочем, в Москве сейчас, так быстро, не найдут, нет у них тут такой сети — а в Молотовске, где все наше, приезжайте, ждем, встретим! Ой, а вернусь ли я туда?

Если Пантелеймон Кондратьевич решил меня для своих поручений использовать? И где следующее будет? Нет, я за СССР всегда готова — вот только не могу я, как в песне, "дан приказ, ему на запад, ей куда-то там еще". Моего Адмирала с моря ждать, это все же другое. А тут будет, я туда, он сюда, встречи на несколько дней в году — а если, как в фильме, где этот, Штирлиц, жену увидел в кафе, один раз за двенадцать лет работы? При всем моем уважении к таким, как товарищи Стасова и Коллонтай, для меня семья, это далеко не последнее — наверное, оттого, что помню, как родители мои друг друга любили. А родится у меня сын, или дочка, уже в ноябре, ладно, отпуск положенный отгуляю, а после что, в детдом при живых родителях, ведь бабушек-дедушек ни у меня, ни у Михаила Петровича здесь нет! Может все же зря я с предложением Пономаренко согласилась? Хотя ведь всегда успею, нет, не "при муже, неработающая", но думаю, что фронт на Севмаше всегда за мной? Чтобы и на дом, на семью, хватало? А то служба, какую мне Пантелеймон Кондратьевич устроил, это только для монахов и монашек, и чтоб больше ничего! А ведь это важно, чтобы и дети наши выросли не хуже, а лучше нас! Иначе — вот запомнилась мне, как Михаил Петрович какой-то фильм пересказывал или книжку, что-то там про разбитые фонари, бандитские девяностые, банда мошенников и убийц, и атаманша у них такая же, как в Киеве меня убить пыталась, законченная мразь, и по сюжету, дочь командира атомной лодки, "но отец мной совсем не занимался, я даже не видела его почти". Чтоб мои дети так выросли — не хочу!

-Солнышко, что с тобой? — спрашивает меня Михаил Петрович (ой, как приятно мне, когда он так меня называет) — может, в гостиницу вернемся, приляжешь?

Я улыбаюсь. Не знаю, как изнеженные барышни на первом месяце падали в обморок — я вот даже сейчас чувствую себя вполне прилично! И в прежнее платье еще влезаю хорошо. Другое меня беспокоит — но с Пономаренко разберусь сама, ведь это мой выбор?

И еще целых пять дней впереди! Вернее, четверо с лишним суток. А после, как сказал Пантелеймон Кондратьевич, нам позвонят. И что будет дальше?

Ну такой у меня гадкий характер — когда мне хорошо, я начинаю думать, а что будет, когда закончится? И боюсь, что после будет хуже!

Но еще четверо суток впереди — сто часов вдвоем!