Евгений Савойский последний раз поглядел на себя в зеркало. Поправил парик, взбил кружева на манжетах... не красавец. Но никто не может обвинить его в несоблюдении этикета.
Мушки, табакерка — все на месте, все при всем.
— кто именно?
— русский боярин Иван Юрьевич Трубецкой.
Слуга беззастенчиво перековеркал сложное русское имя, обозвав боярина Иовом Юричим Бецким, но Евгений все равно не собирался полагаться на его слова. Хочешь верных сведений — разведай сам.
Так получилось, что Евгений Савойский был представителем императора Леопольда на Руси.
Весьма неглупый юноша хорошо проявил себя на поле брани, теперь ему предстояло дипломатическое поприще. Леопольд по достоинству оценил беглеца из Франции.
Если Евгений справится с порученным ему посольством, Леопольд обещал ему хорошую награду. А именно — свою старшую дочь в жены.
Да, было у Евгения и такое.
Честолюбие.
Вполне возможно, что он унаследовал его от матери, а та — от кардинала Мазарини, чьей племянницей являлась. Но и отец, положим, у него был принцем. А вот сам Евгений...
С одной стороны — титул у него был. И кровь.
С другой же... А много ли это значит без земель, денег, связей... Виктор-Амадей Савойский сидит плотно и никуда не денется. Так что быть Евгению неприкаянным. Не править, не царствовать.
А вот вместе с Марией Антонией он может побороться за кусочек Испании. Пусть не сейчас, когда Карлос умрет, но шансы-то есть?
Евгений оценивал себя здраво.
Главное его достоинство — молодость.
Карлос болен и бездетен, его старший брат-бастард, дон Хуан, хоть и обзавелся детьми, но сам он стар. Надолго ли его хватит?
И удержит ли его жена трон для своих отпрысков?
Евгений считал, что у него есть шанс. Или будет.
И если для этого надо съездить на Русь и поговорить с местным государем... ну, так тому и быть! Хорошее даром не дается.
— Вы готовы, сын мой?
— Да, ваше высокопреосвященство.
Кардинал Руффо тенью скользнул в каюту. Евгения передернуло.
Не любил он этого скользкого типа! Но свое дело кардинал знал получше многих. Был умен, просвещен и образован, с ним приятно было поговорить во время плавания — и неудивительно, что именно его облекли высоким доверием.
Но до чего ж он неприятен! Вроде бы и улыбается, и мед у него с языка капать не перестает, и собой хорош, а все одно — Евгений лучше бы до гадюки дотронулся. Но пришлось поцеловать кардинальский перстень и быстро выпрямиться.
— Ваше высокопреосвященство...
— не будем заставлять ждать наших гостеприимных хозяев, не так ли, ваше высочество?
Евгений был полностью согласен.
Боярин производил впечатление. Первое, что подумал принц, глядя на него — ко мне бы этакого в полк! И было отчего. Почти два метра могучих мышц под тонкой одежей. Холодный ветер до костей пробрал и принца и кардинала, но боярин словно бы и вовсе не замечал погоды.
Кафтан распахнут, рубаха из дорогого шелка расстегнута... м-да. какая странная одежда у этих русичей!
Просто нищенская!
Ни париков, ни камзолов — ничего из того, что является признаком истинного дворянина. Шпаги — и то нет! Куда это годится?
А зачем такому медведю шпага? Он и руками кого хочешь заломает!
Темные кудри зачесаны назад, лицо украшает небольшая бородка, глаза сияют добротой и вниманием, да и румянец на щеках непритворный. Не от косметики получен, а просто — кровь играет. И улыбка дружелюбная.
Боярин принялся что-то говорить на своем рычаще-шипящем языке, кивнул юноше, который совершенно терялся за его спиной — и тот с поклоном принялся переводить.
Боярин приветствовал послов на земле Русской, просил оказать ему честь и побывать в гостях — и обещался сразу же, как дорогие гости отдохнут, отправить их в Москву.
Евгений кивнул и заговорил в ответ.
Он счастлив был вступить на землю русскую. Надеется, что сие послужит только во благо всем христианам и разумеется, будет рад принять боярское гостеприимство. Правда, с ним еще свита...
Боярин заверил, что рад будет видеть всех — дома хватит и на три свиты. И даже поклонился кардиналу, заверив Томазо, что его вступление под кров боярского дома будет истинным праздником души.
Руффо искренне удивился.
Поведение боярина было... нелогично. Православный человек принимает у себя католического кардинала?
Понятное дело, государь прикажет — так и змею на подушки посадишь, а все же...
Что происходит?
А тем временем к причалу были подведены лошади, для самых немощных пригнали карету, но честно предупредили, что растрясет на дороге, в телеги перегружали багаж гостей...
Евгений по достоинству оценил предложенного ему коня. Черный грациозный зверь стоял смирно, косил взглядом на всадника, чуть прядал ушами, но и только.
Высокий рост, длинные изящные линии шеи и туловища, чуть раскосые лиловые глаза... красавец!
— Это...?
— Ваше высочество, это чистокровный ахалтекинец.
— Ахал...
— Это очень древние кони. Есть легенда, что когда не нашлось этому коню равных среди лошадей, ему избрали в соперники сокола. И конь обогнал гордую птицу.
Принц Евгений внимательнее взглянул на толмача. Вот ведь... как есть — юнец. Невысокий, тонкий, в чем душа держится, какой-то весь невзрачный. Но говорит удивительно чисто — прикроешь глаза и словно на миг очутился во Франции.
— они похожи на арабских скакунов.
— Это верно. Арабы — их потомки, полученные от украденных жеребят. Но в чистоте порода сохранилась только в одном месте. Сейчас это любимые кони государя.
— Они великолепны, — искренне сказал принц.
— Тот конь, на спине которого вы сидите, ваше высочество, носит имя Ворон.
— Ему подходит. У него уже есть дети?
— да, ваше высочество. Такая кровь должна быть продолжена...
Принц кивнул, гладя коня по скудной гриве. Толмач занес себе в список краткое: 'любит лошадей, хороший наездник'.
Кардинал предпочел карету. Впрочем, и там его не оставят без внимания. Кучер отлично знал языки, да и услышать о чем говорится тоже мог.
Русь тщательно готовилась к дипломатической войне. Самой страшной из возможных. На выживание.
В Архангельске посольство задержалось ненадолго, уже через три дня выехав в Москву. Пока не зарядили дожди, пока хороши дороги...
Да, дороги.
Это было первым, что поразило кардинала Руффо, первым, о чем он напишет в своих мемуарах.
Дороги, построенные по типу Римских, даже лучше, потому что шире, прочнее, на них легко может разъехаться четыре телеги — зачем!?
В Европе таких не было, а здесь — вот?
На этот вопрос легко ответил тот же переводчик. Так и так, дороги строят по приказу государя Алексея Алексеевича. Именно такие. Зачем?
Царю виднее. Но эти дороги обеспечивают людям работу и заработок. Бывает ведь так, что не в силах терпеть, бежит от своей жизни человек. Или оказывается на дне жизни?
Вот таких и отправляют на строительство дорог. Кормят, поят, платят деньгу — и не такую уж маленькую. После пяти лет на строительстве дорог спокойно можно купить себе домик.
Есть и другой вариант — когда человек совершил какое-либо преступление. Что его — в остроге держать? Или уродовать? Нет уж, принеси-ка пользу государству. И опять — на дорожные работы. Таким платят сущие гроши, но в течение установленного срока они все равно получают деньги. А потом — на свободный выбор. Хочешь — останься, еще поработай, как вольнонаемный, хочешь — уходи...
Чаще остаются. Женятся, семьями обзаводятся...
Побеги? Бунты?
А зачем?
Людей не притесняют, не бьют, просто не заработал — денег не получишь.
Преступники?
Ну, действительно опасных тцуда не направляют, а всякая шелупонь на серьезное сопротивление не способна. Опять же, трактиры...
Второе, что поразило кардинала — трактиры. Бывал он в таких в Европе.
Грязь, мыши, крысы, тараканы, солома несвежая под ногами валяется, а чем кормят... ей-ей, иногда начинаешь верить в печальную судьбу пропавших путников.
Те трактиры, которые стояли вдоль государевой дороги были совершенно иными.
Золотистые срубы, с добротно покрытой крышей, яркие вывески, а внутри!
Кардинал был неглуп и понимал, что телесная чистота не обязательно от дьявола, но чтобы вот так?
Скобленые дощатые полы, чистая, пальцем проведи — заскрипит посуда, добела оттертые столешницы и даже салфетки!
Салфетки!!!
Коих иногда и у баронов победнее на столах не было!
Кардинал специально просил останавливаться то в одном трактире, то в другом, но различий нигде не было! Строились по одному приказу, по одним чертежам, добротно и аккуратно, хозяева платили налог короне, обязались содержать лошадей для государевых нужд, кормить бесплатно гонцов (только гонцов, остальных, будь там хоть трижды боярин, могли и попросить), да и сами хозяева...
С одним кардинал даже умудрился побеседовать.
А дело было так.
Они как раз решили остановиться пообедать. Слуга, поднесший им воду для омовения рук, случайно споткнулся и жидкость плеснула на пол. А хозяин рявкнул на него — по-французски!
Тут же извинился перед господами за неуклюжесть деревенского дурачка, пригласил проходить и располагаться, но кардинала уже заело любопытство. И он пригласил хозяина отобедать с ними.
Тот глянул на толмача — и отказываться не стал.
Звали хозяина Пьер Летелье, был он французом, причем православным и жил на Руси уж лет двадцать. Приехал сюда еще при Алексее Михайловиче, послужить в полку — и служил честно, пулям не кланялся. Женился тут, окрестился, стал православным, даже деньжат прикопил. Участвовал в компании со шведами, там и ногу потерял, хорошо хоть чуть повыше колена. Так бы спасти попытались, да сустав раздробило.
Ногу ему отняли и Пьер, которого на Руси быстро переименовали в Петра, задумался, как жить дальше. Воевать-то он умел, а остальное?
Надолго ли сэкономленных денег хватит?
Милостыню просить не хотелось, а тут в их лазарет явились ребята из государевой школы. Из Дьяково!
Вот тут кардинал и насторожился. Про этих государевых воспитанников ходило много слухов, но что они делают — не знал никто.
По словам Пьера выходило, что молодые, лет тринадцати-четырнадцати, ребята составляли списки, имя, прозвище, где служил, за что пострадал, расспрашивали, что делать человек далее будет... Пьера тогда тоже расспросили. Он и ответил честно, мол, служил, лет уж пятнадцать как, теперь вот что и делать — неясно.
А спустя месяц к нему и пришли. И предложили поехать сюда, трактиром заведовать. Трактир этот его собственный. Сначала-то он побаивался, а потом, когда прибыл, осмотрелся, продал свое подворье, да и выкупил у казны трактир. И ему с семьей тут места хватает, и тихо тут, и буянить никто не буянит — в охране-то у него такие же отставные вояки!
Пару раз шиши налететь пробовали, так им досталось, что по сию пору, небось, в остроге чешутся. Когда в трактире с десяток крепких мужиков, да каждый знает с какого конца за оружие браться... так-то охрана здесь постоянно не живет. Тут деревенька рядом, там кое-кто из отставников уже себе и жен приглядел, уж и дети пошли. Живи да радуйся.
Продовольствие казна поставляет хорошее, цены умеренные, один раз, было, привезли ему кислое вино, так он знал, кому словечко шепнуть — месяца не прошло, на хорошее заменили. Еще и деньги возвернули, подрядчик-де оказался вороватым. И что людям надо?
Ведь дали ж возможность заработать, так захотелось умнику не две копейки с гривенника получить, а пятак. Вот и погорел, что та свечка. А так — жить и работать можно. И хорошо жить.
Чистота?
Да, это обязательное условие государево. За грязь и свинство и оштрафовать могут. Поднимут подати в три раза, а это уж тяжело покажется. Есть список, который исполнять надобно — вот Пьер и старается. Например, нужной домик сделал на заднем дворе, облегчаться можно только там, будь ты хоть и боярин, а за свинство и ответить можно. Тем же рублем.
Рукомойство обязательное. Чистота — раз в неделю, хочешь не хочешь, вся таверна должна быть со щелоком выскоблена. Ежели кто из государевых людей избяного зверя таракана увидит, али крысу какую — Пьер немалый штраф заплатит. Готовить только свежее, тухлятиной людей не кормить. Коней содержать... ну, это уж было оговорено.
Спервоначалу тяжко было, потом Пьер привык — и понял, так-то оно лучше. В чистоте и дети меньше болеют, и животные...
Да и те, кто останавливаются мало ли что с собой принесут. Вон, у двери веничек. Считай, сейчас сухо, а осенью-зимой кто войдет обязательно грязь обметет, а то и сапоги обмоет, чтобы навоз не нести в дом.
Кто заезжает? Да почитай все, кто по дороге ездит. Поначалу-то народ повздыхал о государевом начинании, приготовился пояса затянуть потуже, а потом, как поняли, что с них деньги драть не будут, да как пользу от дороги поняли... Ой, не зря государь ее такой широкой сделать приказал! Поначалу тут мало народа ездило, а сейчас в трактире только успевай поворачиваться. Пока всех обслужишь — к вечеру с ног валишься, вот и приходится деревенских нанимать.
Дворяне? Купцы?
Тут государь различий не делает. Вот, почитай месяц назад заехали в трактир трое молодчиков, выпили хорошенько, куражиться начали, к девкам приставать, за косы ловить... Девки в визг, те за оружие — ну, пришлось успокоить. Потом оказалось что один из них купеческий сын, так его отец приезжал со стражей, Пьеру кланялся, чтобы тот деньги принял. Пьер не отказался, сейчас вот еще пару пристроек сделает. Семья-то растет...
Да, так вот. Наказали недоросля не плетями, а рублем. Да на строительство дорог на три месяца отправили — пусть на людей посмотрит. Купец хоть и охал, а все ж на пользу то пойдет. Почему Пьеру деньги отдавал?
А кому?
Кто пострадал от бестолкового сопляка, тому и деньги пошли. Все в дело... нет, в казну там тоже штраф уплачен, иначе никак. Но в таких случаях на Руси и пострадавшему платят.
Ну, в этом для кардинала ничего удивительного не было, такое встречалось.
А вот то, что католик веру свою предал... нехорошо это перед Богом. Что кардинал и высказал, думая, что Пьер смутится, или как-то начнет оправдываться, но старый вояка только плечами пожал.
Православие?
Так его ж никто не принуждал, он сам для себя выбрал перейти в другую веру. На Руси это дело такое: будь хоть мусульманином, только другим свою веру не навязывай. Но, конечно, на Руси к православному и доверия больше, и опять же, детей обязательно окрестить надобно, и в учение они пойдут к попу — тоже православным быть лучше, и жена у Пьера русская — так все одно к одному и сложилось. Да и един Бог. А уж как ему молиться, на то богословы есть. Пьер вот точно знает, что главное — сволочью не быть, тогда Он тебя хоть откуда услышит.
Вот это кардиналу резко не понравилось.
— Бог-то един, чадо, но предать веру родителей своих, в которой они растили тебя...
— Вот-вот, растили, — Пьер только усмехнулся. — Кюре, как сейчас помню, о громе небесном, да о еретиках покричать горазд был, особливо как напивался по выходным — так на всю округу звон шел. А чтобы реально пользу принести — этого от него не дождаться было! Купил должность, да и сидел, как сыч, только что глазами хлопал.* А поп наш, батюшка Алексий, даром, что православный, а по домам ходит. По субботам-воскресеньям детей счету-грамоте учит, опять же, при Храме лазарет есть, крохотный совсем, да нам хватает. И случись что — позвать его можно, в ранах он разбирается. Говорит, чтобы Богу молиться — не только вера нужна. Богу и дела угодны. Патриарх так и распорядился, говорят, чтобы в церковь можно было и с телесной — и с душевной хворью прийти.
