3 Аз есмь Софья

* * *

Софья не ошибалась.

У Шан проводила царевну жестким и холодным взглядом, благо, видеть это женщина уже не могла.

Царевна.

Сестра государя — и сестра ее будущего мужа. Имеет влияние, определенно.

Китайские гаремы — отличная школа жизни. Среди евнухов, которые преследовали свои цели, среди братьев и сестер от наложниц, в атмосфере постоянного соперничества и вражды вырастали ядовитые цветы.

У Шан была одной из них.

Отравленная сладким ядом, который лился ей в уши с младенчества, она мечтала лишь об одном, жаждала и алкала власти всей душой, ибо этого хотели окружающие ее.

Кто правит в Китае?

Отнюдь не император. В большинстве случаев власть принадлежала гаремным евнухам, как бы ни печально это звучало. Они правили через жен, наложниц, возлюбленных, устраняли неугодных и возвышали тех, кто был необходим.

У Шан с детства знала, что ей придется бороться против чужих, куда бы она ни попала. Потому что, а кто — ее?

Брат, мать, несколько доверенных евнухов... все. Остальные — враги. Их надо либо уничтожить, либо подчинить, либо сломать и сделать своими инструментами. А в борьбе хороши все средства. От слов — до яда и кинжала. И то, что ей пришлось отправляться на Русь — ничего не поменяло в отношении девочки к жизни.

Более того — она была оскорблена.

Она — сестра императора! И достойна не меньшего! Даже более того, она должна была бы стать женой самого императора русских, а вместо этого ей предлагают брата?

Младшего? Всего лишь?

Это уже было оскорблением!

Конечно, они все страшные, круглоглазые, противные, с шерстью на теле, но тяжесть короны помогла бы вынести тяжесть брака. Она стала бы хорошей императрицей, определенно.

Над ухом склонился приближенный евнух, зашептал, что ему удалось узнать.

А вот это интересно, и очень даже...

Император не женат. Невеста есть, но детей пока нету. И если У Шан родит раньше, чем у императора появятся дети... кто знает, как повернется?

К тому же, если у него никого не родится, ее муж — станет следующим императором после брата. Тоже очень неплохо.

По губам малышки скользнула злая усмешечка. Тут есть на что рассчитывать. Надо посмотреть на мужа — насколько он управляем? Выйти замуж, обжиться, приглядеть союзников, найти рычаги воздействия, а потом начинать свою игру. Рожать она сможет где-то через год, к тому времени муж должен есть у нее с руки.

У нее!

Не у родных!

У Шан сможет этого добиться, еще как сможет! А потом...

Ну, кто сказал, что жены братьев — вечны? Или что императрица сможет родить мужу наследника? Или что долго проживет сам император?

Мы еще посмотрим, еще подумаем, что принесет больше выгоды. Но У Шан должна стать императрицей.

Тсаритсей, как говорят в этом варварском месте.

Кто и достоин, если не она?

* * *

Нельзя сказать, что устремления У Шан стали загадкой для Софьи. Деталей она не знала, но о примерном ходе мыслей догадывалась, о чем и побеседовала с Алексеем.

Незамедлительно, ибо в таких делах промедление — не просто смерть. Она еще долгая и мучительная. И гибель всего сделанного.

— Лешенька, эта малышка может стать... проблемной.

— В чем?

К таким заявлениям Алексей легкомысленно не относился.

Семья — это сила. Это твоя кровь, твой тыл, люди, которые закроют твою спину. Все, что может внести в семью разлад, должно выпалываться немедленно. Это не Дуняшка, которая сейчас обживает Картли. Это жена царевича. Следующего в линии престолонаследия. И случись что... да, именно так. Понятно, кто может стать царицей.

Умирать, в том числе и бездетным, Алексей не планировал, но отец ведь тоже не планировал, нет? Ульрика-Элеонора еще не приехала, они еще не поженились, детей пока нет....

— Она неглупа, но спесива до крайности. Горда, жестока, свято уверена, что первый после Бога — ее брат, а вторая — она. И ей нужен не Федя. Ей нужна власть.

— Да ей лет-то...

— Лешенька, а сколько? Двенадцать? Через год она станет женщиной, еще через два — матерью, у восточных женщин это быстро. И не захочет трона для своих детей? И власти той, кто стоит за троном — для себя? Ее так воспитали. Мы ставим на первое место нашу родину, наш народ, а У Шан? Себя и только себя.

Рефреном прозвучало — вспомни Османов. У них закат империи начался с того же самого. Великолепная Роксолана, власть... и каковы потомки?

— Хммм... Что ты предлагаешь?

— Воспитать не удастся. Вряд ли.

— По возрасту?

— По сложившимся убеждениям. Человек никогда не откажется от идеи, что он стоит над всеми. Слишком приятно это выглядит и звучит. Я, конечно, попытаюсь, но без серьезной ломки тут ничего не получится.

— Попробуй, Сонечка. А пока — твои предложения?

— Противозачаточные средства. В обязательном рационе.

— На кухне распорядишься?

— Да. Начнем с этого — и продолжим, помолясь. Евнухов вернуть на родину, объяснив, что у нас они остаться могут, но только в монастыре. И подальше, где-нибудь в районе Архангельска. Еще скопцов в Кремле нам не хватало! Ее служанок отправить куда-нибудь, окружить девчонку своими людьми. Чтобы не плела интриг. Письма вскрывать, сам понимаешь...

— Не жестко? Ты вообще малышку не переоцениваешь? Соплячка ведь, а ты словно к войне готовишься?

Софья задавила ехидное фырканье усилием воли.

Милый братик, я вообще в три года с тобой работать начала. Да, я случай особый, но меня, в отличие от У Шан не мотивировали так жестко на власть. А для нее это — воздух.

— Лешенька, а сколько нам было, когда Долгоруков...

Напоминание подействовало. Алексей медленно кивнул.

— Да, Соня. Действуй. Феде скажем?

— Поговорить с ним надо. Но не до конца. Все-таки это его жена... будет.

— Найди ему кого-нибудь?

Софья уже перебрала в уме картотеку. Федю она, конечно, тоже девственником не оставила, еще год назад им заинтересовалась милая девушка Федора, но раньше у девушек не было задания — привязать царевича к себе. Наоборот, многое оставляли для жены. Сейчас же...

Она знает, кто ему нравится, какой тип женщин. Вот и пусть у него будет и жена, и любовница. Две семьи, одна явная, а вторая тайная. И дети будут сначала в тайной семье.

Цинично?

А наплевать.

Особенно любовью к своему семейству Софья так и не прониклась. Ради Алексея она бы кого угодно зубами загрызла, ради своего обожаемого Ванечки Морозова — тоже, но и только. Остальные Романовы рассматривались ей, как удобный и удачный ресурс. Их можно было холить, лелеять, ценить, учить... любить?

В рамках симпатии.

Жив — хорошо. Умрет — жалко. Не больше и не меньше. Инструмент для использования, и чем меньше они об этом подозревают, тем для них же лучше.

Иногда Софья задумывалась, чудовище она — или нет. Но чаще приходила к выводу, что чудовище — штука полезная. Главное, чтобы кормили вовремя и натравливали на кого надо. А остальное — к попам. Они отпустят.

Так что Алексей Алексеевич получил нежную улыбку.

— Какой же ты умный, Алешенька. Я завтра же займусь.

Судя по улыбке брата, он тоже так считал. Конечно, умный. Глупые цари в соборе лежат. Ровненько...

* * *

Имре Текели ушам своим не верил. Илона улыбалась, спокойно и загадочно, словно древняя икона.

— Да, я выйду за вас замуж, Имре. Это будет взаимовыгодный договор. Вы получаете мою полную поддержку в том случае, если сами поддержите русского государя. Хотя вы и так хотели это сделать.

— Д-да.

— Наша земля должна быть свободной. Мои прадеды всю жизнь для этого отдали, отец голову сложил, мать... — Илона махнула рукой. Не было на земле венгерской того, кто не осведомлен был о доблести рода Зринских, но напомнить стоило, ох как стоило.

Не Имре ей честь оказывает — она ему руку протягивает. С такой женой, как она, с поддержкой родов Ракоци, Батори, Зриньи... горы свернуть можно. Вот и пусть сворачивает их...

Для ее сына.

Ради маленького Ферека Илона убьет, украдет, головой в петлю влезет.

И — да. Более детей у нее не будет. О чем ее будущему мужу, будь он хоть листовым золотом покрыт в три слоя, знать не обязательно.

Первым был у нее Ференц Ракоци — единственным в сердце и останется.

А еще Имре не знал о том, что обдумывала Илона. Русский государь намекнул, что лучшие узы — брачные. И у него есть и брат подходящего возраста, и сестра. Равно его устроят и Ференц, и Юлиана, когда войдут в возраст. Но лет пять у княгини есть подумать.

Илона собиралась серьезно подумать.

Отдать дочь на Русь?

Возможно.

Сыну невесту взять?

Правитель, которого русский государь поддерживает — это сила. Вот, Михайла Корибут, женился на сестре русского государя, так Алексей Алексеевич ему и войну выиграть помог, и потом, когда Крым воевать пригласил, поляки без добра не остались.

Домой довольные вернулись, телеги добра привезли.

Ферек или Юлиана?

Юлиана или Ферек?

И то и другое было одинаково привлекательно. Но это потом, потом...

Хоть и была Илона женщиной, но сейчас надобно было ей стать в первую очередь княгиней.

— Сулейман идет на нашу землю с громадным войском. Что вы хотите сделать?

— Поеду к нему. Поклонюсь в ноги.

— Мы пропустим его через наши земли.

— Да. Я помогу провизией, помогу людьми, коли понадобится, но взамен — когда они завоюют эти земли, пусть признают наше право! Это наша земля! И она должна быть свободна! Достаточно нас угнетали императоры!

Илона только вздохнула про себя.

Мальчишка, какой же мальчишка... пусть так! Сколько раз она видела эти же огни в глазах своего мужа? Сколько раз молилась, протирая коленями пол в часовне. Спасти, сохранить... не уберегла.

Постараемся уберечь этого.

Пусть живет Имре, чтобы смог жить Ферек.

Илона и не знала, сколь хороша она была в этот момент. Тяжелые черные косы, синие тени под темными громадными глазами, нежные губы — и не скажешь, что четвертый десяток разменяла эта красивая и потрясающе сильная женщина. И Имре сейчас смотрел на нее не только, как на союзника.

Не было у Текели недостатка в женщинах, пальцами щелкни — любая бы прибежала. Не эта.

И ворочалось в глубине души нечто новое...

Не только союзника он видел в Илоне. Еще и красавицу, которую хотел бы видеть рядом с собой. Своей видеть....

Только вот кто он, а кто она?

Пусть он Текели... ее кровь благородней и древнее. И все же...

Почему бы и не попытаться?

Он ни к чему ее принуждать не будет, не насильник. Но рано или поздно она к нему сама придет. Он подождет. Он терпеливый...

* * *

Татьяна встала перед иконой на колени, перекрестилась быстро, двоеперстно, как привыкла. Хотя кто б ее за то ругал?

Добрые девушки в приюте так и объяснили — Бог-то остался, а вот как молиться ему... ну, пока решаем, как правильно, да единый канон вводим — вот отсюда и потрясения. А ты, главное, верь.

Ему-то, поди, все равно, сколь часто кланяются, он нас все равно любит.

Все мы дети и внуки его, все от его крови, от Адама и Евы — неуж он на нашу глупость разгневается?

Татьяна и верила, что не разгневается.

Освободили ж ее из плена? И от плохого брака отговорили. И мужа нашли хорошего...

Вот и благодарила она сейчас Бога за все. И искренне просила здоровья для царской семьи. А для кого ж еще?

Кабы не пошел Алексей Алексеевич войной на Крым!

Кабы не подумала добрая царевна Ирина о тех, кто возвращаться будет!

Кабы не учила царевна Софья девушек, чтобы они помогали...

Кабы не затеял государь-батюшка строить Канал... так случайно она и с Кириллом познакомилась. Только-только тогда от боли сердечной отошла. Ефима от нее прогнали.

Таня аж поежилась, вспомнив, как гневался мужчина, когда отказала она ему. А потом улыбнулась краешками губ. Пусть и неприятно вспоминать, но и... есть за что собой гордиться!

После памятного разговора с Ксенией, пришла она к ней второй раз через два дня. Подумав. И решила отказать Ефиму, да боялась. Плен — он ведь даром не проходит... привыкаешь бояться.

Тогда-то Ксения и предложила, мол, ты с ним говори, а я рядом спрячусь. Верь мне, одну не оставлю.

Таня и поговорила. Честно спросила про жену, про детей... и где по молчанию, где по взгляду поняла — верно все.

Не лгали ей.

Не она Ефиму нужна, не Танюшка со светлыми косами, а пара крепких рук да детородное чрево. И как жить тогда?

В плену быстро приучаешься видеть, что у кого на уме, малейший наклон головы подмечаешь, малейшую тень в глазах — от того и жизнь твоя зависит.

Ефим, конечно, бушевал. Ногами топал, ругался грязно, объяснял, что никто ее более не возьмет, он и то ей милость оказал, но тут уж Таня тоже озлилась. И объяснила, что Христос блудницей не побрезговал. А она не блудница, да и Ефим не Христос.

Вот!

Кто знает, что бы сделал озленный мужчина, не прибудь тут на подмогу Ксения. Ровно мимо проходила, спросила, надобен ли Тане более этот разговор — и увела. А Ефиму холодно заметила, что любой, кто оскорбляет женщину, лишний раз доказывает, что он не мужчина.

Больше Таня Ефима не видела — и век бы не видеть!

А спустя месяц заторопилась из монастыря куда-то и ее подружка, Ксения. Вот тогда Таня и набралась храбрости. Попросилась с ней — хоть бы и служанкой. А Ксения возьми — да и согласись.

Таня не знала, что это решение обдумывали несколько царевниных девушке. И что согласились все. Надо было брать таких Танюшек в новую для них жизнь, надо приучать к людям. А пока серьёзных заданий от царевны не предвиделось, можно и потренироваться.

На кого чаще всего внимания не обращают?

Да на слуг.

Кого не стесняются, не видят, о ком не задумываются?

Царевна своим девушкам сотни раз о том говорила — и Ксения такой ошибки не совершала.

Татьяна была ее глазами, ее голосом, и разглашала только то, что выгодно было Ксении. К тому ж девушка была красива и неглупа. И рано или поздно Ксюша отпустит ее замуж. И ее муж, ее семья будут благодарны государю.

Мало?

Так это капля в море. Здесь капля, там брызги, и наберется уже озеро. А из озер выходят реки, чтобы прийти к морю. Не бывать на Руси тем, кто царем недоволен. Не бывать бунтам! Это их дом, они тут живут... кому понравится, когда бардак в доме?

Ну да это дела государственные, а для Танюшки важнее было то, что Ксению отправили на Канал. Съездить, да кому-то письмецо передать.

Вот, пока ехали, и разговорилась Таня с веселым парнем.

Кирилл так и объяснил. Он хоть и из купеческих детей, да младший из восьми. Либо на побегушках у братьев быть, либо свое дело начинать, а только не приспособлен он к торговле. Думал он, куда податься — и решил.

Почему бы и не Канал?

Отработает здесь три года, дом получит, на землю осядет — и сделает то, что хотел. Постоялый двор откроет. И — да, коли Танюшка согласится с ним быть, лучшего ему и не надобно будет.

Ксения об этих планах быстро узнала. Переговорила с Кириллом, подумала — и пообещала Тане поговорить еще кое с кем. Пусть сразу строится. Она ему грамотку от царя добудет. Но она заезжать в гости будет. И коли узнает, что Танюшку в чем обижают...

Кирилл даже и не обиделся тогда. Только рассмеялся. Мол, чаще заезжайте, а то детишкам крестная мама понадобится.

Вот тогда и поняла Таня, что улыбнулось над ней солнышко. И молилась сейчас за всех и сразу. А когда перекрестилась последний раз, повернула голову и обнаружила чуть позади себя Ксению, которая так же молилась. И крестилась пусть тремя пальцами, да разве важно то? Важна душа человеческая, да вера в Бога. Остальное же от Лукавого.

Заговорили подруги только на выходе из церкви.

— Ну как, готова? Завтра уже замужней вечер встретишь.

— Ох, Ксюшенька, волнуюсь я...

— А не надобно волноваться. Кирилл знает все, это не Ефим. Да, у него ни кола, ни двора, ну так поможем, чем можем. Главное, что любит он тебя — и вот такую как есть принял. И обижать не будет, у меня глаз наметан.

— А коли не разрешат ему...

— Разрешат. Постоялый двор держать дело сложное, не каждому под силу. А вот он справится. Деньгами на первых порах поможем, потом отдаст...

— Ксюша... ведь есть у меня деньги.

Рука подруги крепко сжала плечо Татьяны.

— Забудь о том. Поняла?

Таня кивнула. Ксения жестко смотрела ей в глаза.

— Это — твое. На крайний случай, на черный день, на детей... коли твой мужчина тебя обеспечить не сможет — не надобен такой. И знать ему о твоих деньгах ни к чему. Не для того ты из Крыма их везла, берегла, прятала...

Таня аж задохнулась от удивления.

— Ты знала?!

Ксения лишь пожала плечами.

— И что?

— И меня не выгнали?!

Не отняли деньги, не сказали устраивать свою жизнь самой, не... таких 'не' набиралось очень много. А выходило так, что Тане позволили иметь свои тайны — и даже не сочли нужным указать на ложь.

— Танечка, ты свободный человек. Почему ты должна делиться с теми, кто пока не заслужил твоего доверия? Мы же не родные, вот и не лезли в чужую душу. Ты должна была решить, кто мы тебе.

Таня несколько минут молчала. А потом крепко-крепко обняла Ксению.

— Родная ты мне. Сестра...

Ксения успокаивала девушку, гладя по светлым косам. И вовсе даже она не плакала. Ни капельки.

Все у этой Танечки будет хорошо. Поженятся они с Кириллом, трактир держать будут, детей нарожают. А она к ним будет заезжать, крестной матерью деткам станет — и каждый раз об одном и том же думать будет.

Сколько по Руси таких Танечек?!

Сколько тех, кому войны жизнь изуродовали?! Плен, издевательства...

Вот так и поймешь, что никакую цену заплатить не жалко, лишь бы не было на Руси более такого зла.

* * *

Педро смотрел на письмо от русского государя. И невольно сравнивал его с письмом Виктора Савойского. И как-то...

Пусть первый и православный, то есть почти нехристь, пусть второй и католик. Первый за тридевять земель отсюда, второй рядом... и что!?

А все равно сравнение не в пользу Виктора!

От того пока еще никакой пользы, кроме отговорок не было. А русский государь прямым текстом писал, что на Руси есть то, что необходимо Педро.

Дерево для строительства кораблей, лен, пенька... можно строить корабли прямо там, на месте. А вот матросов не хватает. Но ежели они породнятся, то это можно будет решить келейно?

Одно Величество строит корабли, второе предоставляет команды, плюс обучает русских моряков. У Португалии есть колонии, а у Руси средства, которые помогут их удержать.

Да и помолвка пока не брак. Пусть Иван приедет в Португалию, познакомится с будущим тестем?

А потом Изабелла на Русь, познакомится с родней. Где они будут жить?

Ежели в Португалии, то вот тут его величество настаивает на своих людях в окружении обоих. Слишком часты эпидемии, и ему совершенно не хочется терять близких. Если на Руси... тут и вовсе говорить не о чем.

Сам себе Педро мог признаться — предложения были крайне привлекательны. Опасно, конечно, но... может, рискнуть?

Согласиться?

А с Леопольда тоже потребовать... да уж найдется, что именно.

Пусть Португалия и независима уж сколько лет, а все одно — династия Браганса... нет! Не второго сорта! Но ей-ей, не посмел бы Савойский такие номера с Эскуриалом откалывать!

Может, и согласиться?

А мальчишка пусть приедет. Посмотрим на него, подумаем... глядишь, ежели он в католичество перейдет... ну, это надо с падре поговорить.

Да!

Иезуиты!

Орден, который мало кто одобрял, но отрицать их силу не стоило.

Надо поговорить с падре Мигелем. Про кровавую русскую царевну только глухой не слышал — и то догадывался. И Педро вовсе не хотелось спровоцировать виток войны, ежели мальчишку тут отравят или еще что. Надо, надо поговорить, и коли Святой Престол не против, так может, и...

А Леопольд пусть поработает.

Педро зловредно ухмыльнулся. Почему-то в Португалии очень не любили Священную Римскую империю.

Странно, с чего бы это?

* * *

— Ваня, ты не хочешь съездить в Португалию?

Мальчишка с изумлением поглядел на брата.

— Зачем?

— За невестой.

— Что!?

— А что? Вот, погляди на портрет?

Иван Алексеевич послушно оглядел миниатюру. Ну... что тут скажешь?

Если художник польстил — девчонка симпатичная. Если нет — она просто красавица. Алексей Алексеевич угадал мысли брата.

— Это наш человек рисовал. Так что не приукрашено.

— Красивая.

— Вот. К тому же — принцесса. Наследница Португальская.

— Так сам бы на ней и женился?

Ну, сначала мальчишка обязательно отпихиваться будет, чай, не щенок — принцесса. Но были у Алексея аргументы, были.

— Вань, ты подумай. Куда я с Руси? Мне ее не отдадут, им консорт нужен.

— Приживал, в смысле? Не поеду.

— Балбес. Ты что думаешь — я бы так с братом поступил?

— Если государственная необходимость диктует — еще как!

С первого взгляда крыть было нечем. Но Алексей улыбнулся — и выложил на стол еще один портрет.

— А это моя невеста.

Ульрика-Элеонора понравилась Ивану куда как меньше.

— Ну и... цапля.

И верно, мосластая, длинноносая...

— А выхода у меня нет. Приедет — женюсь. Тебе же принцессу предлагают, а ты кобенишься. Да симпатичную, неглупую, может, и королеву в перспективе. Не вы, так ваши дети в Португалии сесть могут.

— Да не хочу я никуда ехать! Я на Руси жить хочу, наукой заниматься, Лешка, ты хоть знаешь, что мы тут с сэром Исааком придумали?

— Узнаю, когда доделаете.

— А до той поры тебя ничего не интересует?

— Благо Руси. Тебя оно не интересует? Нравится быть царевичем? Вкусно есть, мягко спать, заниматься наукой, делать, что захочешь? Так изволь отрабатывать. Не просто так тебе все дано, в нагрузку еще и венец приложен. Пусть царевичев, так я от тебя и не требую, сколько от себя!

— Требуешь... Только бы приживала из меня сделать?

В синих Романовских глазах стояли слезы, но жестокий Алексей только брату по лбу и постучал.

— Ванька, что за чушь ты несешь? Консорт — не приживалка. Ты таким же правителем будешь.

— Только ночным.

— Научили тебя думать на свою голову.

— Прикажешь горшком притвориться?

— Нет, подумать в другую сторону. Португалия нам, как союзник, жизненно необходима.

— Прямо уж?

— У них есть то, что нужно нам. Моряки, колонии, опыт, связи.

— У нас их мало?

— Столько мы пока не наработали.

— Лешка, а может...

— Вань, уши надеру. Как в детстве.

Иван пожал плечами, понимая, что слезами и соплями толку не добьешься, надо приводить логические доводы, а их-то и не было. Угроза была серьезная, но...

— Что ты от меня хочешь?

— Помолвки с Изабеллой. Едешь в Португалию, производишь хорошее впечатление, уговариваешь девчонку и ее отца. Мне нужно, чтобы вы жили на два дома. И здесь — и там.

— А мое мнение тебя не интересует?

— Более чем интересует. На тебя будет возложена еще одна обязанность. Сейчас многие ученые подвергаются гонениям из-за своей веры. На Руси же...

— Ты хочешь...

— Чтобы ты их приглашал к нам. Жить, работать, учить других. Сможешь?

— Да.

— Это не так просто. Надо ведь разобраться, кто действительно знает и желает заниматься наукой, а кто... лжеученый. Ты сможешь?

Ваня пожал плечами.

Сможет ли?

— Надо попробовать.

— Вот так к этому и относись. Ты едешь не ради девчонки, а ради науки. Ну и заодно уж...

— Лешка, хорошо, что ты — государь.

— Поменяемся? И местами, и невестами?

Ответ Ивана был точно не научным. Зато — от всей души.

* * *

— Какими силами мы располагаем?

Алексей посмотрел на сестру.

— Так. Ну, казаки у нас сейчас в Сибири. Двадцать тысяч мы отправили на помощь Леопольду. Еще двадцать тысяч сейчас в Крыму. Значит, где-то еще тысяч пятнадцать-двадцать можно выдернуть без ущерба для Руси.

— С чем я останусь на Москве?

— Тысяч пять тут будет. Стрельцов я всех заберу с собой, бунтовать будет некому.

— Обрадовал. Ты ж и Ваню заберешь. А мне тогда спать вовсе не придется.

— Соня, ты же знаешь...

Знала. Слишком хорошо парни дополняли друг друга. Горячий и подвижный Алексей — и спокойный рассудительный Ванечка. И хотела бы оставить мужа дома, да не выйдет. Сам не останется. Друзья...

Замысел у Алексея Алексеевича был прост.

Сейчас Дания сражается со Швецией.

Ну и почему бы не помочь хорошему делу? Коли с одной стороны датчане ударят, а с другой Русь подключится — не сносить шведам головы. У него, у Алексея оправдание — он невесту себе отвоевывает, мировая общественность поймет и одобрит.

А он себе под шумок оторвет выход к морю. А то и финнов потеснит — и неплохо так потеснит. Что он теряет?

Деньги и еще раз деньги.

В некоторые проекты они просто водой уходили. Но пока... пока Софье удавалось сводить бюджет даже с прибылью.

Очень помогли две победоносные войны. Если сейчас будет третья...

Да не в третьей дело! А в том, что на три стороны!

Ладно, казаки на Амуре больше развлекаются, чем серьезно воюют. Для снабжения им и Строганова с лихвой хватает — и тот не жадничает. Ему ж трофеи несут... Да и в Крыму тоже все налаживается, там сейчас ни нападений, ни бунтов ждать не придется. От кого бы? Когда все турки под Вену ушли?

Но с одной стороны они идут на помощь Леопольду. А вторая часть войск идет совершенно в другую сторону.

— Лешка, если вы там завязнете или не победите — мы точно прогорим. Денег решительно нет.

— Война должна быть молниеносной?

— Да. Не осаждайте крепости по году, не стойте по месяцу в городах. Дойти, победить и вернуться.

— Другого ты не мыслишь? — поддразнил жену Иван, — а вдруг не мы, а нас?

— Если рискнете проиграть — отдам вас в плен. Пусть кормят, пока бюджет не восполним.

— Злюка.

Софья показала брату язык. Пусть не по-царски, зато от всей души.

— Кстати, ты почто Соковнина обидела, змеюка подколодная?

Софья прищурилась. В глазах вспыхнули злые огоньки.

— Хватило совести жаловаться?

— А то ж!

Софья насмешливо фыркнула. Оный Соковнин, Федор Прокофьевич, давно у нее как бельмо на глазу был. После Матвеева. Щуку-то съели, да зубы остались. Если его брат, Алексей Прокофьевич, отторжения у женщины не вызывал — пусть не гений, но и не подлец, то Федор...

— А кто пытался Володеньке в дядьки какого-то полоумного пьянчужку пристроить? Он что думал — Любава без защиты и помощи останется? Или просто дураком хотел мальчика вырастить?

— Что там за пьянчужка?

— Некто Никита Зотов. Дьяк, пьянь безмозглая...

— Может, не знал он?

— Весь мир знал, а он не знал? Да ко мне Адриан быстрее молнии прилетел, лишь бы я не прогневалась!

— О как! — подивился Иван. В эти дела он даже не вникал. — А ты?

— А я его вызвала и строго объяснила, что коли еще раз он хоть на десять метров к Любаве подойдет...

— Им займется Ромодановский, на предмет связей с почившим Матвеевым и почившим же Хованским. Мало ли, вдруг не все заговоры раскрылись? А это явный заговор — вырастить ребенка тупым! А вдруг что? Отправишь его за границу, так там вши со смеху передохнут!

— Он мне тут клялся и божился, что невиновен.

Алексей явно посмеивался. Его устраивала ситуация, при которой Софья была страшной и злой, и вообще — чуть ли не штатным кремлевским чудовищем, а он — милым и добрым царем. Хотя, как отлично знал Иван — жалости у брата с сестрой на обоих чайной ложечкой не зачерпнуть было.

— Вот и прекрасно. Пусть бы Ромодановскому доказал, — фыркнула Софья без особого настроения.

— Тому докажешь, как же!

Если Григорий Ромодановский отлично себя чувствовал в Крыму, то его родственник Федор Юрьевич нашел себя в Москве. И люди дрожали от его фамилии, зная, что страшнее врага не было и не будет у тех, кто на законную власть умышляет.

При этом мужчина был умен, хитер, понимал, где надобно остановиться, но если уж его спускали с цепи...

— Кстати, а что у нас с Любавой?

— Пока она еще в трауре, но я думаю, это на полгода — год, — отчиталась Софья. — Она молодая здоровая женщина, так что надобно кого-нибудь приглядеть, чтобы не было скандала в благородном семействе.

Алексей кивнул.

Ну да. Хочешь хорошую команду — следи за всеми факторами. В том числе и за удовлетворенностью всех ее членов. Женщина без мужчины дуреет и звереет, мужчина без женщины бросается на первую же попавшуюся девку. Вот, чтобы этого не произошло, надо работать.

Пока получалось неплохо.

— И кого ты хочешь для Любавы?

— Да Ваську Голицына. А что?

Ваня зашипел не хуже кота.

— Вот еще!

Соня фыркнула. Почему-то ее муж не любил Василия Голицына. А что она может сделать? Сказано же — любовник! Вот и притворяемся. Так ведь ничего больше и не было, кроме притворства!

— Почему нет? Разыграем, как по нотам. Получил у меня отставку, с болью в сердце переметнулся ко вдовствующей царице — что еще надобно? Он женат, она вдова... а как мужик он неплох, девочки хвалят. Опять же, остается в царской семье, через кого-то другого сливать информацию не придется.

— А ты у нас останешься без штатного любовника? Непорядок, — нахмурился Алексей.

Иван показал ему кулак. Государь обозрел представленное и фыркнул.

— Неубедительно.

— Поживу годик без любовников. Кстати, лучше пусть Васечка подсуетится, чем Сильвестр.

— Кто?

— Медведев, мальчики, Медведев.

Что Алексей, что Ваня вспомнили монаха не сразу.

— А что с ним не так?

— Да лезет он всюду без мыла. Особенно туда, куда не пускают, — поморщилась Софья.

И верно, оный монашек пытался пролезть в эксклюзивные наставники то к Катьке, то к Машке, то к Феодосии — зачем!? Вился вокруг Любавы, словно пытаясь зацепиться при дворе... не влюбился же?

Смешно!

— Да тут таких десять на дюжину, — хохотнул Иван.

— Таких, да других. Сам понимаешь, бояре наши к власти тянутся, а все ж понимают, что царевна в жены им не достанется. А этот... Такое ощущение, что ему без любовницы царских кровей жизнь не мила.

— А к тебе не...

— Дражайший супруг, ко мне даже Васечка Голицын при всем его геройстве — не, — съязвила Софья. — Как он признался на конюшне в доверительной беседе с одной из своих любовниц, от моего взгляда у него только волосы дыбом встают, а остальное — опускается.

— Плеть по нему плачет, — рыкнул Алексей.

— Нет уж. Пусть Любаву обхаживает. А вот Медведев...

— Да сдай ты его Ромодановскому — и вся недолга?

Софья подумала...

— Может, все-таки в фиктивные любовники?

— Он слишком умен, чтобы мы его удержали на цепи, — не согласился Иван. — Ученик Полоцкого, как-никак. Мы можем сильно подставить кого-то из своих людей, попытавшись использовать его.

— Да, проще взять, все вытряхнуть, а потом в расход, — согласился Алексей. — Приказ подписать?

— Пиши...

Софье того и надо было. На Медведева у нее уже с полгода клыки отросли, но пусть брат считает, что решение принял он. Так-то...

* * *

Ульрика-Элеонора рассматривала милые девичьи безделушки.

Ее детство, ее радости.

Любимый некогда перламутровый гребень, медальон с прядью маминых волос, резная миниатюра из кости, засушенная роза (об этом даже не думать), тетрадка со стихами...

Взять с собой?

Почему бы и нет.

Она знала, что происходит с покоями уехавших принцесс.

Конечно, никого сюда не поселят, но... они словно бы умрут. Она и раньше это видела.

Когда из покоев уходит человек, из них словно бы душа уходит. Что-то, что делает солнечный свет теплым, заставляет занавеси приветственно шевелиться, а фарфоровые фигурки улыбаться.

— Рика?

Ульрика радостно обернулась навстречу брату.

Георга она любила. Пусть он был мягким и уступчивым, пусть. Но зато он был теплым и домашним. И любил сестру. Разве этого мало? Для королевской семьи так и с избытком.

— Братик! Посидишь со мной?

Георг послушно опустился на софу.

— Кристиан словно с ума сошел. За Карла он тебя так быстро не выдавал замуж!

— Это верно. Но этот брак выгоден нашей стране.

— И все же, вы могли бы хоть познакомиться. А не так, словно наспех! Куда нам торопиться?

Ульрика вздохнула.

Милый братик...

Любит, переживает, заботится... а все ж выбора нет. И не было никогда. Судьба любой принцессы — быть сговоренной с наибольшей выгодой для страны, она это с детства знала. Вот и...

— Ты ведь будешь сопровождать меня к жениху?

— Обязательно, малышка. И Кристиан тоже будет.

— Он еще не знает, будет или нет. Все же у нас война...

Георг взмахнул рукой.

— Война, налоги, деньги, законы... как же все это... Рика, я тебе искренне желаю, чтобы твой муж не был таким занудой!

— Спасибо, братик.

Что-то подсказывало Ульрике, что — увы. Пожелание не сбудется.

* * *

Папа Римский Иннокентий, в миру некогда Бенедикт Одескальки, русского гонца не задержал. Наоборот.

Отношения между Святым Престолом и Русью были сложными издавна. Но...

На словах, больше на словах.

Русь была далеко, так что в гости, в Рим никто не приходил, войска не приводил, ничего сильно не требовал, соответственно и обид не было. От той же Франции куда как больше гадостей ждать можно было, да она и ближе.

Конечно, далекая страна Русь — поле непаханое для священников, но там же холодно! И медведи! И далеко...

Причин много.

Так что когда Иннокентий получил первое письмо, он поступил по старому принципу. Проси больше, чтобы получить хоть что-то. Что согласен дать русский государь в обмен на невесту для своего брата?

Славословия пропустим и обязательную часть тоже. А вот и собственно известия. Итак?

Письмо шарахнуло по глазам почти с первых строчек. Да так, что свиток спланировал на стол из внезапно ослабевших пальцев.

Русский государь соглашался, что у него напряженные отношения с орденом иезуитов. И сожалел, что Его Святейшество введен в заблуждение.

Сестра — ведьма?

Да никогда и ни за что! Просто так получилось, что когда иезуит Симеон Полоцкий (воистину пятно на белой рясе этого достойного ордена) отравил государя, в столице была только она. А потому пришлось ей и власть брать в свои руки, и судить, и казнить... бедная девушка, у нее не было выбора. Но если это преступление — так казнить за него надо было кучу народа. В Англии была королева, которая вообще сама правила и никто ее за то ведьмой не объявлял. И Анна Австрийская была регентом после смерти мужа, если искать ближе. И ничего, не ведьма.

А что Полоцкого казнили — будь ты хоть трижды иезуит, а царя травить нельзя, никак нельзя. Поэтому... если Ваше Святейшество пожелает — можно отправить иезуитов на Русь. Но за их целостность русский государь отвечать не будет. Люди злы, сначала раздерут на сорок кусочков, а потом спросят, как звать.

Да и... а чего — мы?

У Людовика XIV при дворе вообще черные мессы проводятся — и кем?! Его метрессой, почти женой, маркизой де Монтеспан, о том вся Франция знает. И ничего, все терпят? Хотя там и младенцев в жертву приносят, и кровь детскую пьют, а уж что с козами проделывают — сказать страшно. А там иезуитов, что блох на собаке.

И чем они занимаются?

Мы на Руси знаем, что творится, а они у себя под носом не видят?

Так что простите, Ваше Святейшество. Мы, конечно, согласны на многое, но... народ-с. Не поймет ведь. Никак не поймет.

Может, вы сначала с этой проблемой разберетесь? А потом и поговорим об отправке миссионеров на Русь? Или там о переходе в католичество?

Мы, может, и не католики, зато и черных месс у нас не проводят. И ведьм не ловят — потому как нету.

Несколько минут Иннокентий просто тупо перечитывал письмо.

Фамилии врезались в глаза — и отмахнуться от них было нельзя.

Катрин Монвуазен.

Аббат (АББАТ!!!) Гибур.

Мужчина вздохнул и вызвал секретаря.

С этим делом надо было разбираться — и жестко. Если русский государь не солгал (а он не идиот — лгать Святому престолу), последствия будут ужасны.

Но пусть этот вулкан извергнется под чутким папским руководством, чем всех потом зальет лавой возмущения и негодования. Есть, есть еще время отмежеваться от этого ужаса и жестоко осудить причастных!

* * *

Соня сидела на подоконнике и смотрела в окно.

Было тоскливо.

Завтра брат уезжает. И муж уезжает. А на ее плечи опять гранитной плитой свалится власть.

Тяжкая, кровавая, ненужная...

Горела б она ясным пламенем!

А надо, надо...

Теплые руки обняли за плечи, губы коснулись шеи.

— Сонюшка?

Софья со вздохом прислонилась к груди мужа.

— Тоскливо мне, Ванечка. Все понимаю, что вы идете воевать, а я остаюсь на хозяйстве, знаю, что судьба такая, а все ж...

— Мне без тебя тоже жизнь не в радость.

Софья вздохнула. И за что ей выпало такое счастье? Ваня умен, красив, любит ее, не возражает против ее участия в государственных делах и даже сам помогает по мере сил. Разве мало?

Иногда она себя даже свиньей ощущала. Потому что не могла ответить ему чувствами той же силы и накала. Боялась...

Чего уж там — дьявольски боялась потерять и его, и Алексея. И прятала все в себе. Как раньше, в Древней Греции уродовали слишком совершенные творения, чтобы Боги не позавидовали. Вот и сейчас....

Пусть Боги подумают, что ее чувства не столь сильны. Пусть Алеша и Ванечка в очередной раз вернутся домой!

— Любимый мой...

— Мать сегодня рыдала, вернуться живым упрашивала. Грустит, что детей у нас нет.

По губам Софьи скользнула злобная усмешка, благо, муж не видел. Ваня скромно умолчал про некрасивые Феодосьины намеки на ее, Софьи, бесплодие. Хотя вот уж чего не было...

Предохранялась — это было и есть. И будет, а то ж! Первые дети нового поколения Романовых должны появиться у Алексея. Марфа и Дунька, которая уже была в тягости, не в зачет. И бабы — и невесть где, и мужья у них не русские. Права их детей на престол если и будут рассматриваться, то в последнюю очередь. Разве что вырастет один из потомков — и пройдется по миру новым Наполеоном. Но такому подчиняться не зазорно, умный человек был, хоть и с бзиками насчет одеколона. Эх, хорошо все-таки, что у русских своеобразное отношение к Франции. Когда у Софьи еще в той жизни деньги появились, она первым делом не в Турцию поехала. Во Францию. И Володя водил жену по Лувру, Версалю, рассказывал, показывал...

Вспомнить сейчас его истории труда не составляло.

Софья убрала ухмылку и повернулась к мужу. Поцеловала его.

— Ванечка, обещаю. Будут у нас дети. Вот Алёшка женится, и будем мы с его женой ходить, пузами трясти. Потом еще и вместе воспитывать, чтобы как мы Алешкина опора, так и наши дети были его детям поддержкой.

— А если раньше получатся.

— На то воля Божья, — Софья улыбнулась. — Ты знаешь, детей я хочу. Двоих. Или троих...

— Сонь, хотя бы штук пять!

— А рожать кому? Мне примера матери хватило!

— Ну, не два ж десятка рожать? А пять — хорошее, красивое число.

— Я подумаю, — не стала спорить Софья. — Особенно если ты постараешься.

Намек было понят. Софью сгребли в охапку и унесли на кровать.

Стараться.

Ну и правильно, с мужем надо прощаться как следует. Пусть увозит с собой не ее тоску, а приятные воспоминания. Ох. Ванечка...

* * *

Томас фон Вирнинген сидел в редакции газеты.

Редакция — это, конечно слово громкое, но свой домик у газеты был — и не такой уж маленький. Добротный, почти в центре Гамбурга, каменный...

Да-да, сидел и грустил.

С аппетитами Людовика, знаете ли! Это раньше он к ганзейскому союзу руки не протягивал. А сейчас... чует сердце Фомы, как только сожрут Нидерланды, так и до них руки дойдут. И конец вольностям и свободам. Эххх...

Если бы был жив Вильгельм!

И все же газета продолжала выходить, пусть не каждый день, но пока он еще жив, будет жить и его детище!

Скрипнула дверь.

— Вы позволите?

Томас внимательно посмотрел на вошедшего. Молодой мужчина, явно дворянин из небогатых... шевалье? Возможно.

Француз?

И что ему тут нужно?

— Господин фон Вирнинген, я пришел к вам с новостью.

Это мгновенно заставило газетчика насторожить ушки, встрепенуться, словно полковая лошадь на звук боевой трубы. Новости? Где, где, где новости!?

Мужчина без спроса присел, огляделся — и с самым заговорщическим видом поинтересовался:

— Вы слышали о черных мессах?

Томас дернулся, словно его ткнули шилом. Огляделся.

Нет, рядом никого нет, ничто не услышит. Но...

— Вы сумасшедший?

Мужчина придвинулся поближе.

— Я бежал из Франции из-за того, что узнал. За мной охотятся, меня хотят убить. И я решил рассказать обо всем. Когда эта тайна выплывет наружу, полетят головы.

— Чьи?

Томас, сам не зная об этом, был газетчиком до мозга костей — то есть за новость он готов был продать те самые кости. И даже сам бы извлек их. А тут — такое!?

— Приближенных к Его величеству. Королю-солнцу.

Томас схватил перо и пергамент.

— Говорите же!

— Его величество, возможно, и не знает, что его метресса, мадам де Монтеспан, в надежде вернуть его любовь...

Томас писал — и в глубине души понимал, что перед ним сидит — его бессмертие.

Тот, кто напишет об этом... это будет словно наводнение! Оно захлестнет всю Европу. А Нидерланды получат передышку в войне. Людовику точно будет не до них. Да и ганзейский союз сможет выторговать себе еще время, почему бы нет?

Кровавые обряды, жертвоприношения, тайны Лувра...

— Вы понимаете, что если это ложь...

— Это не ложь. Расследование уже ведется, но ла Рейни не может добраться до всех. А я... я случайно... моя любовница служила у Монвуазен, и я однажды перепил и уснул. А потом проснулся не вовремя и услышал.

Томас слушал — и словно вживую перед его глазами вставала комната — и спящий мужчина. И женщина, сговаривающаяся о покупке младенца. Мужчина понял, что дело нечисто, и начал следить. Да, вначале он думал, чем бы поживиться. Но потом — о, потом ему просто захотелось жить. Но было поздно.

Его заметили.

Пришлось спешно бежать из Франции, жить под чужим именем, но вчера его опять попытались отравить. И он решился...

— Вам нужны деньги? Укрытие?

— Деньги — я не отказался бы. Укрытие — нет. Меня будут искать рядом с вами, а потому я сегодня же сяду на корабль — и будь, что будет.

— Могу посоветовать корабль...

— Советуйте.

После ухода мужчины Томас потер руки и бросился к наборщикам.

Писать статью!?

Да такое сразу набирать надо!

И в выпуск!

Пока остановить не успели!

* * *

Сильвестр Медведев взял перо, повертел его в руках. Отложил в сторону и выдохнул. Не шло ничего в голову. Последнее время ему было неуютно в Дьяково.

А какие надежды он питал когда-то!

Более десяти лет назад его, молодого еще парня, пригласили для обучения царевича Алексея... Как трепетал он тогда, встречаясь с самим Симеоном Полоцким.

И какой горечью отозвалась в нем неудача.

Не гож.

Симеон до сих пор не знал, что это решение приняла царевна Софья. Когда ее тетка Татьяна увлеклась смазливым монахом, Соня решила удалить того от двора — и не многое потеряла. Подумаешь — счастье? Да таких красноречивых да смазливых по миру хоть пучками вяжи. Позднее, намного позднее Сильвестра пристроил ко двору Симеон Полоцкий. Он же помог Сильвестру попасть к царевичу Алексею.

И как же больно было Сильвестру лишиться учителя. Как разрывалось его сердце от тоски и горечи! Ни на минуту, ни на секунду не поверил астролог, что учитель виновен. Его могли оболгать, обмануть — да что угодно! Но чтобы он сам отравил государя!?

Никогда!

Бред!

И конечно, когда после казни Симеона его нашли иезуиты, Сильвестр не ответил отказом. Он мстил? Просто сводил счеты?

Он и сам не знал, но рассказывая им о том, чем бывал свидетелем, пытаясь подобраться поближе к царской семье, по капле вливая яд то в одни, то в другие уши, он утолял грызущее чувство ненависти внутри себя.

Не поняли? Не оценили?! Так другие нашлись! И побольше вас заплатят.

И вы — заплатите.

И все же...

Последнее время Сильвестр нюхом чувствовал — не то. Вроде и улыбались ему, как прежде, и запретов не было, и вдовствующая царица его принимала ласково, но что-то в глубине души просто кричал — БЕГИ!!!

Видимо, он устал. Отдохнуть бы, на богомолье, что ли, съездить? Сеть он раскинул хорошую, широкую, какое-то время и без него поработают, а он вернется, соберет все сведения, да и понесет своим хозяевам в клювике.

Поделом вам, твари Романовские!

Скрипнула дверь.

Сильвестр обернулся — и вежливо улыбнулся. Встал, склонился в полупоклоне. В его покои быстрым резким шагом вошла царевна Софья. Да не одна, а еще с четырьмя казаками.

— Государыня?

Всем видом он словно спрашивал, чем может быть полезен. Но в ответ получил ледяную улыбку.

— Твоя служба закончена. Медведев.

На плечах сомкнулись жесткие цепкие руки — не стряхнешь, не вырвешься. Софья прошлась по его покоям, словно по своим. Усмехнулась, отбросила носком сапожка ковер с пола.

— Этого к Ромодановскому, а мне достать все из тайника. И здесь есть еще один тайник, в спальне. Его тоже вытряхнуть, но осторожно. Мало ли — иезуитская шкура.

Сильвестр забился в руках у казаков. Двое держали его, один ощупывал тайник, второй направился в спальню. Сильвестр понимал, что надо бы оправдываться, спорить, просить... язык не поворачивался под взглядом темных глаз.

Царевна знала все. Явно знала.

Но откуда!?

Как!?

Видимо, такое изумление было на его лице, что царевна соизволила... поиздеваться над противником?

— Я давно все знаю. Но раньше ты не хотел сбежать, и был удобен. Я столько информации через тебя слила — приятно припомнить, — ухмылка на губах царевны была змеиной, иначе не скажешь. — Но сейчас ты перешел границы дозволенного. Любава была последней каплей.

И Сильвестр с ужасом понял, что он... что его...

— Ты знала!?

— Конечно. А ты думал, что ученику подлеца Полоцкого позволено остаться без пригляда? — Красивые губки сжались в брезгливой гримасе.

— Не смей так! — задохнулся от ненависти Сильвестр.

Софья передернула плечами.

— К Ромодановскому.

Казаки поволокли астролога по лестнице, не обращая внимания ни на крики, ни на попытки вырваться. Софья продолжила обследовать его покои.

Пошпионил? Пора и на дыбе повисеть.

Поговорку про кататься и саночки еще никто не отменял.

* * *

Его величество Людовик 14-й, христианнейший король-солнце был недоволен. Даже не так.

Его величество был настолько недоволен, что ей-ей, желание провалиться под землю испытывали даже деревья в парке. Увы — придворные о таком счастье даже мечтать не могли — и только молились, чтобы гроза прошла мимо.

А она — грянула.

Да какая, с воем и грохотом...

Какая тварь слила в мир информацию о черных мессах — Бог весть, но ухватились за нее и руками и ногами. Германские княжества — потому что терпеть не могли Людовика, англичане — по причине вечной нелюбви к французам, голландцы — ну, те понятно, Испания — еще бы! А ведь казалось сколько раз воевали... французы с испанцами, испанцы с французами, почти родными стали — и так полоскать грязное белье французского двора. Какое низкое испанское коварство!

Неизвестно, сколько в грязной волне сплетен было правды, а сколько лжи, но...

Ла Рейни потирал руки.

Катрин Монвуазен едва удалось спасти от разъяренной толпы, заточив в Бастилию, а вот особой стойкостью дама не отличалась, вмиг заложив всех. И кого знала, и кого не знала...

И имена звучали такие...

Герцог де Вивонн и его жена, племянница покойного кардинала Мазарини (кардинала!!!), графиня де Суассон, маршал Люксембург и самое страшное.

Мадам де Монтеспан.

Да-да, Атенаис де Монтеспан, официальная метресса короля и мать его детей!

Королева злорадно ухмылялась, предусмотрительно отвернувшись к стене. Атенаис бросилась в ноги королю, но...

О, это страшное слово из двух букв, которое искорежило больше судеб, чем все остальные слова.

Если бы как-то удалось замять это дело! Затоптать костер! Успокоить народ!

Бесполезно!

Газеты, памфлеты, сплетни...

Парижане остановили карету маршала Люксембургского и едва не разорвали мужчину на клочки — сумел удрать. А слугам его так не посчастливилось.

Кто-то умело нагнетал истерику, что во Франции, что в остальных странах. Кричали о Дьяволе, о детских жертвоприношениях, о том, что подобное марает трон, что тот, кто это прикрывает, как бы не сам соучастник...

Король бесновался, но имена-то появлялись! И иногда верный ла Рейни не знал того, о чем писали газеты и сплетничали люди!

Полиция сбилась с ног, но найти негодяев не представлялось возможным. Они накрыли пару типографий — но и только. Что могли сказать им мастера? Пришел мужчина, дал текст, дал денег... внешность?

Да вроде как из крестьян. В одном случае темный, во втором светлый, то с усами, то с бородкой, то гладко выбритый... найти эту гадину (гадов!?) не представлялось возможным.

Даже узнать кого искать!

Да и...

Людовик, конечно, гневался, орал, топал ногами и швырялся кубками, но Николя ла Рейни не выгонял. Понимал, что лучше никого не найти. А тот...

Почему-то королевскому цепному псу не нравились ни отравители, ни черные мессы. И его бы воля — он бы весь этот гадюшник вычистил. Огнем и каленым железом. Так что сплетников искали. Ну... как приказали. Приказали — искать, вот искать и будут. А найти начальство не приказывало, никак нет.

И Lettres de cachet тут никак не помогут. Кого вписывать-то будем?

Людовик гневался.

Европа тихо злорадствовала.

Папа Римский писал, что не может оставить своим вниманием такой кошмар, что преступления французского двора вопиют к небу, а потому к Людовику будут направлены его доверенные люди, кои и будут бороться с нечистью! Сатанист — это ж... хуже твари и не будет! И не было! Если церковь кое-как могла пощадить вольнодумца или еретика — да, и такое случалось, то сатанистов жгли всегда и везде. Без разговоров. И надо сказать, на Руси это полностью одобряли.

Атенаис де Монтеспан также рыдала и вопияла, целуя туфли короля и умоляя о пощаде. Она ж это не просто так, она из любви! Она просто хотела, чтобы король не лишал ее своего внимания, а он был так холоден, так недоступен и жестокосерден...

Доступный и мягкосердечный Людовик посоветовал ей, пока еще есть возможность, срочно постричься в монахини. Каша заваривалась такая, что, возможно, и он не сможет спасти свою фаворитку. Памятна ему была Фронда, ой, памятна. Детские впечатления были настолько сильны, что Людовик никогда не забывал оглядываться на народ. И сейчас видел — ярость ищет выхода.

А потому — да. Пришлось и смирить гнев, ответив Папе, что присылайте ваших людей, и...

Вот куда бы отправить Атенаис?

В глушь? В поместье?

Так ведь не доедет. После того, как толпа разнесла в клочья и подожгла дом маркизы, самым безопасным местом для нее стал Лувр. И лучше — у короля под кроватью. Люди бесились, обвиняя маркизу в том, что та приносила в жертву их детей — и остановить толпу было невозможно.

Конечно, одна идея Людовику в голову пришла. Но тут же была вырублена на корню. Его величество было подумал выдать одну из дочерей маркизы замуж на Русь, а маркиза пусть съездит с ней... годика на два. Ладно, ради такого он даже приданое даст... неплохое. Даже породнится с этими варварами... на что не пойдешь ради любимой женщины... насколько это возможно для короля любимой?

Иван Борисович Троекуров только ухмыльнулся, когда Людовик его вызвал. Кланялся, конечно, со всей почтительностью, но когда речь зашла о браке...

— Уж простите, ваше величество, но я на себя такую ношу не возьму. У нас, на Руси, сатанистов зело не любят. Раздерут на тысячу клочьев и дофину, и мать ее, — ага, вот именно, мать ее — и всех защитников — никто и помешать не успеет. А мы потом виноваты останемся? Никак такое нельзя делать! Мне государь голову снимет!

И стоял на том, что твой баран.

Нет, нельзя, убьют и глазом не моргнут.

Людовик, конечно, взбеленился, но что он мог сделать с русским послом? Единственное, что — выставить из Франции. С заявлением — мы очень недовольны. И видеть вас больше не желаем.

Напугал ежика голым афедроном.

Ну, недоволен — твои трудности. Видеть не желаешь? Так и не увидишь. Троекурову эта ля белль Франс давно уж поперек всех мест встала. Так что выгоняешь — и ладненько. Домой поедем.

А кто и останется...

Троекуров, правда, всех подробностей не знал. Но был уверен, что вот этот скандал с черными мессами спровоцировали царевичевы воспитанники. Которые, хоть и приехали с посольством, но уже давно 'как бы отбыли' домой. А на самом деле расселились по Парижу и окрестностям и принялись заниматься своими прямыми обязанностями.

Сбор информации, вброс новостей, вербовка нужных людей... да много чего интересного! Иван Борисович и половины не знал. И — не лез.

Сие дело царское, а наше — конверт принять, конверт отдать — и тут же забыть. Меньше знаешь — дольше жив.

Так что собраться — и домой!

Русь-матушка, родина любимая, как же боярин соскучился!

Домой...

* * *

Покачиваясь в беседке на спине слона (между прочим, подарок, требующий беспрестанной заботы и ухода), султан Сулейман держал совет с Гуссейном-пашой. Ну не дано ему было лихо ездить верхом. Не учили такому в его заточении, а потом и поздно было учиться. Ездить верхом он хотя и мог, но откровенно плохо, а потому предпочитал паланкин или беседку.

Позади остался Белград и войско держало путь на Буду и Пешт. Благо, пока они еще принадлежали Османам!

Оттуда можно уже будет осмотреться, пополнить запасы — и ударить.

Куда?

По Вене, разумеется. Сердцу Австрии.

Кто овладеет Веной — овладеет и Священной римской империей. И Габсбурги будут сломлены.

В то же время, Сулейману стало известно, что на помощь Леопольду пришли войска под командованием Яна Собесского. Да, того самого Собесского, который разбил уже Мехмеда, который отстоял Польшу, который...

У которого серьезный боевой опыт.

А вот сам Сулейман...

Султан нервничал и злился, Гуссейн-паша успокаивал своего господина, заверяя, что все будет хорошо, что возьмут они эту Вену...

Не успокаивало.

Больше сотни лет Османы обламывали клыки о стены Вены. А сейчас — сейчас от успеха зависела судьба Сулеймана. Сама жизнь его — янычарам было не впервой менять неугодного султана.

К тому же многое было не на его стороне.

Скорость? Невозможно передвигаться быстро с таким количеством человек.

Снабжение? Хоть и наладили его кое-как по рекам, по Дунаю, в подражание Сулейману Великолепному, а все одно — иногда не хватало самого необходимого. Хотя организовано все было достаточно грамотно. Суда, разведка, охрана, так что теряли не больше одного корабля из десятка. Но и того жалко было!

Не приходилось ждать и подкрепления.

Мало того — как бы русские не ударили в спину там, в Крыму!

Хотя Гуссейн-паша и уверял своего господина, что не ударят, но спокоен Сулейман не был.

А зря.

Если бы он мог увидеть русского государя — быстро поменял бы свое мнение.

* * *

— Кристиан сначала хотел, чтобы я приехал за невестой, но потом передумал.

— Ну да. За невестой и Воин Афанасьевич съездит, да и царевна Анна рада будет проехаться, а тебе надобно войско вести.

Ваня Морозов сладко зевнул. Выспаться у него пока не получалось. Самое тяжелое время — начало похода. Это потом все пойдет, как по маслу, но в самом начале, когда только задвигались шестеренки, со скрипом и скрежетом двигая тяжелую машину войны...

— Вот и пусть она меня дома подождет. Заодно Соня к ней приглядится, хоть отмоет ее...

— Да ладно тебе, не все ж они там недомытые...

— Тебе легко говорить. У тебя — Соня, а у меня кто будет? Ты портрет Ульрики видел? Такой нос Бог семерым нёс...

— Злой ты.... вдруг там душа прекрасная?

— В постели душа не видна, там на другое смотрят. А мне даже изменять ей нельзя будет. Хотя бы до рождения троих-четверых детей.

— Это корона.

— Чтоб ее черти побрали, — ругнулся Алексей. И тут же перекрестился, покачал головой. На самом деле он так не думал, но ведь легче от этого не будет?

Корона часто заменяет монарху и красоту жены, и доброту матери... да и вообще — все родственные отношения меняются на этот золотой венец. Но... не хотелось ведь! Хочется-то жить, любить, радоваться, но даже невесту самостоятельно выбрать нельзя.

Грустные размышления оборвал Ваня.

— Давай еще раз поглядим на карту?

— Давай. Сейчас мы направляемся к Нотебургу.

— Он же Орешек.

— Именно. Вообще, это наш город был, так что пора шведам отдать его обратно. Попользовался — свободен.

Ваня поддержал друга залихватским кивком.

— Потом нас ждет Нарва.

— Ревель и Рига. А когда захватим Лифляндию и Эстляндию, можно будет уже и на Выборг пойти.

— И пусть Карл разрывается, воюя на два фронта.

Алексей отбросил с лица золотую прядь.

— Пусть повоюет. У меня, знаешь ли, мечта, присоединить к нам финнов.

— Не слишком ли велик кусок будет?

— В самый раз. Пока в Европе свары — нам милое дело вперед идти.

Ваня пожал плечами.

— Присоединить мало, надобно еще удержать. Отстроиться, закрепиться... где там города можно строить?

— У финнов. Или напротив Ревеля... не знаю пока. Нам этот выход в море как воздух нужен. А шведы... перебьются!

— Если атакуем и все сделаем быстро — шансы у нас весьма неплохие. Есть динамит, есть греческий огонь...

— Для Карла это окажется сюрпризом. Лишь бы у него такового для нас не оказалось, — лицо Алексея заострилось. Сейчас он казался лет на десять старше своего возраста.

Война!

Кто ее считает веселой? Разве только тот, кто там не бывал.

Отговаривать друга Иван и не собирался. Софья быстро приучила их к своему мировоззрению. То есть — если Руси что-то нужно, оно ей и должно принадлежать. А чье оно было до того...

Крым же они взяли! И избавили Русь от такого гнойника, что страшно сказать! Хватит с нас татарских набегов и прочих пакостей от 'добрых соседей'. Натерпелись. Сколько русского не зли, а конец веревочке будет, да такой, что вы ж на ней, гады, и повеситесь!

Теперь надо приобрести выход к северным морям. Сколько можно гнобить торговлю на Руси? Перекупать у купцов задешево, продавать втридорога... перебьются шведы, ой как перебьются! попили русской кровушки?

Хватит!

Армии медленно передвигались по карте.

Кто победит было пока неизвестно, но в одном не сомневались государи.

Лик Европы необратимо изменится.

Лето 1677 года

Воин Афанасьевич честь по чести приветствовал датского принца Георга, раскланялся, проговорил все, что по чину надобно — и с поклоном выслушал ответную речь.

Да, вот так вот.

Датчане сопровождали принцессу до границы, а уж тут, на Руси, он ее обязан встретить да приветить, покамест государь воюет.

А кому ж еще?

Царевнам невместно, царевичи все заняты, Федор в Соловецкий монастырь отпросился съездить, Иван в Португалию собирается, Володя дите пока...

А он все ж таки государев дядька, причем в самом прямом смысле, на тетке государевой женат, дети подрастают, жаль, отец его сорванцов не видит, вот уж кто счастлив был бы.

Приятные мысли о жене оборвались, когда вошла в комнату принцесса. Воин Афанасьевич, хоть и был опытным придворным, а все ж порадовался, что борода, да шапка высокая, да золота много — на первый-то миг оно от лица отвлекает. А на лице том читалась, наверное, жалость.

Ульрика-Элеонора была откровенно некрасива. Костлява, длинноноса, тоща, что та жердь — самым красивым в ее внешности были глаза.

Огромные, ясные, искристые, глубокого темно-серого цвета, они сияли собственным светом доброй души и казались почти черными. И по тому, как говорила она, как двигалась, улыбалась, Воин Афанасьевич распознал в ней умного человека.

А вот сильного ли?

Будет, будет еще время присмотреться, но покамест впечатления сильной и несгибаемой она не производила. А может, оно и к лучшему? Меньше скандалов в семье будет?

Тут мужчина мог только пожать плечами. Алексей Алексеевич умен, да только ведь спать ему с этой девушкой. Со всей ее некрасивостью. И как?

А коли любовница у него заведется? Да еще и детей принесет?

Ох, не хотелось бы. Ни к чему на Руси новые бунты. А ведь всем известно, что за своего ребенка — любая баба зверь, что хочешь сделает и глотку перегрызет. А эта...

Ни единой крамольной мысли не отражалось на лице Воина Афанасьевича, когда тот дарил драгоценные подарки, приглашал дорогих гостей на Русь, извинялся, что государь-де в походе, потому как договоренности с вашим же братом, да-с, его величеством Кристианом, призывают его под знамена...

Уж не обессудьте, гости дорогие, не побрезгуйте нашим гостеприимством...

Все эти игры были хорошо знакомы участникам — и шли, словно по маслу. Все знали свое место и свои роли в пьесе.

Ульрика также разглядывала боярина. И грустно вздыхала про себя.

Не понравилась.

Да, глупой принцессу никто не назвал бы. Она знала, что очень хороши у нее руки и плечи, что у нее густые волосы, но все равно, не будь она королевской дочерью и сестрой, мало бы кто обратил на нее внимание.

Она привыкла и смирилась, будучи неглупой. Но все равно — царапало по сердцу...

А как-то ее еще будущий муж примет? Жениться — одно, а любить? Будет ли у нее хоть иллюзия семьи? Доверия, уважения?

Ульрике было страшновато.

Один Георг был доволен. Ему уже пообещали охоту, подарили сокола, и сейчас они с боярином обсуждали какую-то особо прочную сталь... Мужские игрушки.

* * *

— Сколько им осталось?

— Дней десять пути.

Ежи Володыевский был спокоен. Ну, турки. И что? Видывали, еще и не таких видывали, и колошматили их в хвост и в гриву, да так, что бежали, тапки теряя. И пяти лет не прошло, как били они это войско на границе Польши. Ян Собесский тоже был спокоен. Чай, на чужой земле воюет, не на своей. А вот кого снедала тревога, так это Леопольда. Император расхаживал по кабинету, как тигр в клетке, блестя глазами.

— Их много, слишком много! Вы справитесь?

— На то божья воля, ваше величество.

А то чья же? Ежи спрятал в усах усмешку.

— Бить будем, постараемся выбить их отсюда, но войск у нас мало, ой, мало.

Леопольд недовольно сморщил нос.

Мало!? И что!? Он и так предоставил всех, кого только можно! Целых десять тысяч человек! Ополченцев еще пять тысяч. Немного, конечно, но сами они пришли не большим числом. А Польшу обороняли — и того у них не было!

— Я приказал рушить дома за чертой города. Вену они взять не должны, но под стенами могут простоять долго. И чем дольше, тем лучше. До зимы, например.

Поляки переглянулись. Да, если турки не взяли бы Вену до зимы, у них начались бы большие проблемы. Все-таки снабжение...

— Народ послушался. Они верят вам, государь.

— Да, мой народ верит мне. Но есть и те, кто не выдержит тягот осады.

— Примерно тысяч шестьдесят, — кивнул герцог Мельфи.

Раймондо Монтекукколи, назначенный недавно военным комендантом Вены, подходил к делу серьезно. Пушки были проверены и пристреляны, пушкарей гоняли в хвост и в гриву, склады спешно заполнялись...

— Я временно переберусь в Линц вместе с беженцами.

Леопольд объявил о своем решении — и ожидаемо увидел на лицах военных облегчение. Все-таки воевать лучше, когда никто высокопоставленный над душой не стоит. Пусть едет.

Леопольд считал так же.

Трусом император не был. Он просто искренне считал, что его жизнь намного ценнее, чем жизни и обычных горожан, и поляков, и русских, да и вообще — кого можно сравнить с ним? Он император! А эти... быдло и есть быдло. Бабы таких еще не одну сотню нарожают, а вот он...

Император — и этим все сказано. Он единственный, уникальный и незаменимый, вот!

Не ожидают же они, что император подвергнет свою жизнь опасности, словно простой солдат? А если с ним что-то случится, кому тогда командовать?

Кто тогда будет принимать решения, на чьи плечи ляжет тяжесть Империи?

У него даже детей покамест нет, дочери не в счет! Жена хоть и беременна, но будет ли сын? И вообще — сделать ребенка мало, надо его еще вырастить императором. А это — время, силы, и конечно, он должен оставаться в живых! Так что самому Леопольду его решение казалось весьма осознанным и взвешенным. А уж что там кто будет о нем думать — солнце не волнует, о чем размышляют червяки.

* * *

— Сколько ж можно?! Сидим тут, что в клетке!

Девушка, которая расхаживала по комнате, была красива. Синие глаза, темные волосы, впрочем две других ей не уступали. Романовская кровь. Три царевны — Катерина, девятнадцати лет от роду, Мария, семнадцати, и Феодосия — пятнадцати, были хорошими подругами.

— Кать, а что тебя не устраивает? — Мария была более разумна, чем сестра. Вот Катюшка отличалась более импульсивным характером, а Феодосия свой пока вообще еще не проявляла — мала. — Мы не просто так сидим — нас учат, к замужеству готовят...

— Вот! А если я замуж не хочу?!

— А кто тебе мешает? Иди в монастырь, чай, двери не закроют.

Катя топнула ножкой в дорогом сафьяновом башмачке. Жемчуга на нем было нашито столько, что три семьи год кормить хватило бы.

— Машка, ты не понимаешь? Я хочу замуж, но за того, кого сама выберу! А не Сонька! Не Алешка! Вот!

Мария прищурилась.

— Кать, а мы сумеем правильно выбрать?

— А что мы — глупее Соньки? Она, вот, вышла замуж за своего боярина — и живет с ним, не жалуется. Да и тетки...

Катерина и не подозревала, что мысли эти были аккуратно вложены в красивую головку неким Сильвестром Медведевым, и возмущалась вполне искренне. Сестры переглянулись.

— Ну... прислушивается-то Алеша не к нам, а к ней.

— Это несправедливо! Гадко!

— Кать, а что ты в делах государственных понимаешь-то? — Феодосия не насмешничала, но серьезность была хуже крапивы. И то сказать, учили их на совесть, а вот в текущие дела все ж не посвящали.

— Да уж научилась бы, чай, не хуже Соньки, — буркнула царевна, но видя, что сестры ее не поддерживают, с размаху упала в кресло. — Да пес бы с ними, с делами государственными! Но почему и в сердечных делах воли нам нет?

— А ты забыла, что тетка Анна рассказывала? Что раньше царевнам вообще одна дорога в монастырь была — и все. Или сиди век, девкой в тереме чахни!

— Ты еще вспомни, что при Адаме с Евой было, — сморщила нос Катерина. — Отсталые мы, вот, в Европах царевны и на балах танцуют, и на охоту выезжают, а мы сидим, что те сомы под корягой, мхом покрываемся. Сначала здесь, а потом у мужа в тереме...

— А то и мужа б у тебя не было.

Мария вполне логично отвечала сестре, но — безуспешно. Переубедить царевну Екатерину ей так и не удалось. Та была твердо уверена, что царевны обязаны выходить замуж по любви. Или хотя бы, как в просвещенной Европе, иметь аманта*. Это же модно!

* любовника, прим. авт.

Жаль только, что Софья — как собака на сене. Ей можно, а остальным царевнам нельзя! Где справедливость!?

Полоцкий, хоть и поплатился жизнью за свою наглость, но трудился не зря.

* * *

— Мой повелитель, Перх... порф... Перхтолсдорфе.

Сулейман прищурился на стены города. Ну... так себе. Перед его войском — смотрится и вовсе неутешительно. Янычарам — на два часа штурма, и горожане это отлично понимают.

— Прикажи объявить, что если они сдадут город — мы их не тронем. А если нет... я сравняю его с землей, а жителей обращу в рабство.

Гуссейн-паша почтительно поклонился — и ускакал.

Спустя пять минут заиграли трубы, забили барабаны, к воротам города поскакали всадники. Ну а там — все понятно.

Бургомистр на стене уверял, что стены города высоки, а боевой дух народа крепок, как никогда.

Сломался на третьем обещании лично его после взятия города растянуть промеж четырех кольев, вспороть живот и насыпать в рану крупной соли. Потому как жизнь одного даже янычара в сто раз ценнее жизни всякой христианской собаки!

Проняло несчастного чуть ли не до мокрых штанов. Так, что почти вымаливал обещания безопасности. И ключи от города сам вынес, на золотом подносе. И кланялся поминутно, и дрожал, а потел и вонял так, что едва лошади не шарахались.

Сулейман милостиво принял ключи, чувствуя даже какое-то удовольствие. Так-то, кто бы ожидал от бывшего узника?

Янычарам было строго-настрого запрещено идти в город. Туда был отправлен личный отряд Гассана-паши — и Сулейман признал это мудрым.

Чего уж там — вольница янычарская, она хороша. Сильная, дикая, хищная. Но это как пантеру на сворке водить. Рано или поздно, тебя ли, кого другого, а грызанет. А они сюда пришли надолго. Сулейману очень хотелось верить, что надолго. Взять Вену, оторвать себе кусок Австрии... ну там дальше, как получится. А для этого нельзя оставлять в тылу пожары и ненависть. Их должны... пусть не поддерживать, как не поддерживают их те же валахи, но руку и плеть хозяина они знать должны. Это Сулейман обговорил с визирем в первую очередь.

Когда сменяется господин — крестьянин продолжает пахать.

А когда его начинают жечь, резать, грабить — крестьянин либо бежит, либо оскаливает зубы, ровно та крыса — и вцепляется в ногу. Сулеймана это не устраивало. Ему не нужна была вымершая земля. Подданные — вот кто принесет золото. А для этого их надо беречь. С зарезанной овцы шерсти не получишь.

Войска Сулеймана простояли под Перхтолсдорфе еще несколько дней, согласовывая все и утрясая.

Была, конечно, и пара скользких моментов, когда десяток янычар решил погулять по городу, как они это обычно делали — с весельем, грабежом, насилием. А что?

Их же город!

Сдался?

Терпи!

Впрочем, ничем хорошим для буянов это не закончилось. Гуссейн-паша, не долго думая, распорядился повесить негодяев за ноги на воротах. Не из сострадания к жителям города, отнюдь. Но турки пришли сюда основательно. И уходить не собирались.

К чему им восстанавливать против себя мирное население?

Сулейман полностью согласился с решением своего визиря. Янычары, хоть и были недовольны, но впереди была Вена, а что рядом с ней этот убогий городок? Стоит ли нарушать приказы не из-за богатой добычи, а просто — чтобы их нарушить?

Два дня спустя Сулейман назначил пашу Селима комендантом города, оставил в нем небольшой отряд янычар — и отправился дальше.

Его ждала Вена.

* * *

— Государыня, извольте прочитать?

На стол Софье, которую никому и в голову не приходило называть боярыней, легла небольшая стопка бумаг. Сравнительно небольшая рядом с тем, что уже его загромождало.

— Федор Юрьевич, это — что?

Вопрос был далеко не праздным, учитывая, сколько еще надо было сегодня сделать.

— Да пришел тут ко мне один человечишка, Никитка Татищев, — с тех пор, как Ромодановский обрел власть, прошло уже достаточно времени. Он успел изучить характер царевны, и был уверен, что сначала его хотя бы выслушают, а уж потом будут карать и миловать. И не особенно торопился, рассказывая обстоятельно. — Бросился в ноги, умолять стал. По его мнению, надобно нам на Исети железоделательный завод ставить.

— Исеть, — Софья прищурилась, вспоминая школьную географию. Ну да, в ее времени на Исети стоял Екатеринбург, а здесь и сейчас... Петра же нет, значит, и Екатерины не будет, и кто ее там валяет по обозам — неважно. А вот город бы построить хорошо. Только вот Софья, убей, не помнила, с чего началось его строительство. С завода? — Помню я такую речку. Что за завод?

— Крупный. Четыре домны хочет поставить, сорок молотов, клянется, что до двухсот тысяч пудов железа выдать сможет, ежели в год. Да и разного — сталь, проволоку, жесть...*

* строительство подобного завода планировал и отстаивал его сын, Василий Никитич Татищев, лет на двадцать позднее, но в этой реальности могли и пораньше подсуетиться. Прим. авт.

Софья прищурилась с явным сомнением.

— А не больно ли приятные условия?

— Клянется, что все сделано будет. Голову в заклад ставить готов...

— Толку-то с его головы, — поморщилась царевна. — А это, я так понимаю, сколько чего нужно и что он сможет выдать?

Ромодановский кивнул, глядя, как тонкая женская рука разворачивает бумаги и вчитывается.

— Та-ак... Руда рядом, лес рядом, вода есть, движущая сила обеспечена, — Софья задумчиво крутила кончик косы. — Да и цены получатся неплохие. Казне вроде как должна быть выгода, да и себя Никита не забыл... Коли пуд железа казне обойдется в двадцать копеек за пуд, так все равно оно сорок стоит, а в Архангельске так и шестьдесят копеек. Но тут еще доставка, хотя по реке оно всяко легче. Волоки построить, дороги улучшить... вот что, Федор Юрьевич, ты мне эти бумаги оставь, я еще подумаю над ними.

— Слушаюсь, государыня.

— С братом посоветуюсь, как он еще решит...

Ромодановский привычно спрятал улыбку в густой бороде. Будучи в царском 'ближнем круге', он знал, как это будет выглядеть. Царевна отдаст бумаги мужу, тот посчитает, выгодно сие, или нет, потом государю доложат, и коли он одобрит — быть заводу.

Людей подберут, чтобы приглядели за Никиткой, может, и сам он этим займется, да и развернется строительство. А что?

Смотрел он сию записку, дело там изложено. И неглупо, и толково, и вообще — стоит ли по чужбинам железо прикупать, коли его на месте сделать можно?

Богата Русь, а вот руки рабочие приложить и некому...

Ромодановский как в воду глядел. Спустя две недели Никита Татищев был удостоен аудиенции у государя, пожалован деньгами, людьми — и отправлен в Сибирь. Строить завод, разведывать дальше месторождения и умножать богатство земли Русской. Если человек хочет работать — кто ж ему препятствия строить будет?

Быть заводу на реке Исеть, а с него потихоньку и строительство города началось. Только вот не Екатеринбурга. Иван-города.

* * *

— Мерзавцы! Негодяи!

Леопольд, узнав о сдаче Перхтолсдорфе, потерял самообладание, метался по кабинету, швырялся разными предметами. Секретарь от страха залез под стол, да так и сидел там.

Леопольд не думал о том, что сам сбежал в Линц от турецкой угрозы.

О том, что Перхтолсдорфе турецкие войска смели бы, ровно траву косой.

О том, что жертва их была бы бесполезна — врага бы они и на неделю не задержали, и на чуть не ослабили, не те силы, не те таланты, а жизни лишились бы все горожане.

Это ему в голову не приходило, нет. А что пришло?

Предатели, сволочи, клятвопреступники! Если турецкие войска удастся отбить, градоправителю придется весьма и весьма солоно. Чужие не повесят, так свои обезглавят.

Но удастся ли?

Леопольд потому и бесился так, что понимал — его императорство висит на волоске.

* * *

— Нам будет очень сложно. Все ли готово?

— Практически — все.

Алексей и Иван сидели над картами.

Нотебург. Крепость, которая когда-то звалась Орешком и принадлежала русским. Крепость, которую было чертовски трудно взять. Ну да ничего, попользовался вражина русской крепостью, пора и честь знать. А за аренду с него взять — кровью возьмем.

Крепость стояла на острове, в истоке Невы. То есть даже подобраться, даже переправиться...

— Что пишет Ерофей?

Ерофей, один из царевичевых воспитанников, еще когда был отправлен с важной миссией. Ему надобно было обеспечить достаточное количество кораблей на реке Неве. А как иначе?

Шведы там, как у себя дома. Переправляться, когда эти стервятники рядом кружат?

Самоубийство.

Но зато у Алексея было достаточное количество кораблей в Азове. Как больших, так и мелких, вроде турецких фелюг или казачьих чаек. Вот последние-то и были потребны на холодной реке. Но как их доставить?

Казалось нереально, пока не стали считать над картой. Потом план оформился в слова, подсчеты, письма — благо, кампания планировалась заранее, за год, время было. Как и любое важное дело, например, выбор царицы. Не впопыхах же такое делать?

Единственным достойным выходом был признан Большой Волок.*

*— в реальной истории сие деяние получило название Государева Дорога, прим. авт.

Проложить его из Белого моря до Онежского озера было воистину каторжным трудом. Но люди были, деньги были, а потому — строительство началось за два месяца до выхода Алексей с войском из Москвы. Строили двумя группами, обе по пять тысяч человек, продвигались навстречу друг другу.

Северный участок был протяженностью в девяносто четыре версты. Кроме дороги строилась временная пристань на мысе Вардегорский Белого моря и сухопутный участок до деревни Вожмосалма на берегу Выгозера. Южный участок был чуть поболее восьмидесяти верст. И все это время Ерофей отчитывался государю.

Шведы волноваться не должны были.

Ну, куда пойдет Алексей Алексеевич с его полностью сухопутными войсками?

Ан нет, и войска были не такими уж сухопутными, и планы были оч-чень крупными.

Скоро, очень скоро начнется переброска кораблей в Онежское озеро. Тут главное подгадать так, чтобы никто не успел ничего предпринять.

Шведы-от там почитай сто лет сидят, опыта у них всяко побольше.

— Волок готов. Так что отпишу ему — пусть перебрасывает потихоньку корабли.

Иван усмехнулся.

— Помнишь, как мы это задумали?

Алексей помнил. Как сманивали англичан, как строили верфи — он сопливым мальчишкой был тогда. Век бы ничего такого не придумал... но придумал же!? Сейчас уже и не упомнить, как идея возникла, а вот поди ж ты, где взялась.

— Команды у нас тоже хорошие, подготовленные. Если возьмём орешек — будет у него водный гарнизон. Всю Неву до устья вычистим.

— Шведы тоже не лаптем щи хлебают.

— Кристиан намедни отписал, что они шведов бьют в хвост и гриву, только перья летят. Те отступают, не до нас им будет.

— Дай Бог.

Ваня посмотрел на стол.

— Ну что — пишем Ерофею?

Скрипит перо по пергаменту. Медленно, неотвратимо — чаши весов раскачиваются все быстрее и быстрее.

* * *

— Дон Хуан?

Софья размышляла над пергаментом. Было время, было и желание. По Испании она мало чего помнила из той, прошлой жизни. Разве что бои быков. Но еще она отчетливо помнила, что Габсбурги закончились на каком-то Карле. И вроде бы как во времена того самого Людовика.

Тот это Карл — или нет?

В пользу того самого говорили печальные донесения шпионов. В свои двенадцать лет ребенок был развит, дай Бог, лет на пять. И это еще очень, очень много. Наследственный сифилис — это вам не фунт изюма, особенно в отсутствие антибиотиков.

Там и размягчение мозга, и эпилепсия, и дистрофия... папа уже того-с. Мама, в отсутствие папы, еще одного наследника не сделает. Размножится ли этот конкретный?

Не факт.

Но...

А что она теряет?

Если это — последний Габсбург, значит, она будет кругом права. Если же нет... в худшем случае они приобретут талантливого полководца и умного мужчину.

Дона Хуана Хосе Австрийского.

Единственного признанного бастарда короля Филиппа Четвертого.

Так-то ублюдков король наложил весьма и весьма много, штук тридцать, что ли, но этого и признал, и выделил из всех, и даже даровал титул Князя Морей.

Есть ли возможность заманить его на Русь?

Есть. Не добром, так волоком, вот уж такие мелочи Софью совершенно не смущали.

Цель?

Получение здорового (ну хотя бы относительно здорового) потомства с кровью Габсбургов. И желательно без сифилиса.

А даст двоих-троих детей в законном браке — и может проваливать обратно в Испанию. Вот тут Софья даже и не задумывалась. Захочет человек остаться — к делу приспособим. Нет?

Пусть проваливает ко всем чертям, в рай еще никого за уши не тянули!

— Сидишь, малышка?

Тетка Анна скользнула в кабинет. Софья подняла усталые глаза и послала ей нежную улыбку. Мало кому она разрешала такие вольности. Но царевне Анне?

Этой можно было все. Не билась бы тогда царевна за двоих малышей, не быть бы сейчас и Софье в живых.

— Думаю, тетушка.

— О чем же?

— Да есть тут один носитель королевской крови. Вот хорошо бы его к нам на Русь заполучить, да чтобы он тут свое семя и оставил.

— А что потом?

— Потом, тетушка... брат его младший, что ныне на троне испанском — одно слово, что законный, все остальное и плевка не стоит. Десять лет проживет — уже чудом будет. А у нас и наследник готов?

— По себе ли дерево рубить будем, Сонюшка?

Блеснули белые зубы. И в этот миг Софья вдруг очень напомнила тетке... Степана Разина! Ей-ей, не знала бы, что не родня, точно бы в его отцовство поверила. У него такой же хищный вид иногда бывал. И откуда вылезло?

— А что нам той Европы? Ее за десять лет так потреплют, что дай дороги. А мы осильнеем, закрепимся, поддержку получим. И в нужный момент карту-то на стол и выложим. Испания — страна сильная, у них и колонии, и корабли, и много чего хорошего. Нам еще сотню лет до того расти... что б и не попользоваться?

— На чужом-то горе?

— Не я безумных королей на трон сажала, не мне и ответ держать.

— А сколь старшему брату лет-то? И на ком ты его женить хочешь?

— А вот лет ему почти пятьдесят.

— А сможет ли...

— Любовницы довольны. Авось, и жена довольна останется.

— Тогда и жена ему нужна хоть и молодая, да не слишком. И чтоб плодовитая, чтобы сразу рожать могла...

— Где ж я ему такую царевну возьму? — Софья кривила губы. — Так и о Дуньке пожалеешь.

— Она мне недавно отписывала. Счастлива, дочь у нее родилась, теперь следующего хотят. Дочку Тамарой крестили.

— Отлично. Я про Катюшку думала, да мала она все же для него. Девятнадцать лет — и пятьдесят? Про Машку и речи нет... Тетя, кто у нас еще из царских родственниц?

— Думать надобно, Сонюшка. Из Милославских кого приискать?

— Перебьются, пиявицы ненасытные. Хотя невеста полбеды, жениха бы сюда вытащить.

Анна пожала плечами.

— Может, и стоит тогда попробовать. А сможем ли?

— Чтобы я да не смогла?

— Ох и самоуверенна ты, Сонюшка. А я ведь с тобой о другом поговорить хотела.

— О чем же, тетушка?

— Да о семье твоей. Сколь ты Ивана вокруг пальчика-то водить будешь?

— Я надеюсь, ты мне сейчас не про любовника скажешь?

Анна фыркнула. Об отношениях Софьи и Голицына она была отлично осведомлена. Как и о том, что окажись Васька в одной постели с Софьей — венцом его карьеры стало бы креститься и молиться. А на большее ловелас вряд ли был бы способен. Запугала его Софья до дрожи в коленках.

— Нет. Я о другом тебе скажу. Детей вам надобно.

— Надобно, тетя. Да нельзя пока.

— Вот как? А почему ж?

— Чтобы у Алешки первыми дети родились. Им править.

— А твои тут при чем? По женской линии трон не перейдет, сама знаешь. Да и ты уж не царевна, а боярыня Морозова.

— Знаю. Но тут другое. Мы с Иваном во дворце живем, мы все время при Алеше, у власти. Нам она не нужна, правил бы братик счастливо... а дети мои такое испытание выдержат?

Анна задумалась.

И верно, Софью уже звали Проклятой царевной. А еще — царской тенью. Вспоминали великую старицу Марфу, кою и монастырь от власти не отвратил. И ежели ее дети...

— Ты братоубийства боишься?

Сказала — и словно оледенела. Страшное то дело, но Софья-то какова?! Нет еще детей, а она в них уже усомнилась?

— Боюсь, тетя. — Софью это и не пугало ничуть. — Алексей силен. Федя слабее, Ванечка, считай, не наш уже, Володя пока место чистое, что еще напишем на нем? Какие у нас дети получатся? Бог весть. А я хочу, чтобы старшими в выводке были Алешкины. Чтобы верховодили, чтобы команду себе собирал его сын, как когда-то Алеша меня нашел с Ванечкой...

— Не далеко ли ты загадываешь?

— Нет, тетя, — и вот тут темные глаза блеснули сталью, холодом, стужей от них по комнате повеяло. — Мало править. Мало царствовать. Мало царство свое крепить, надобно его еще в достойные руки передать. Которые все твое нажитое и сохранят, и преумножат. Купцы — и то о сем пекутся. А ведь на нас не лавка с ситцем, от нас судьбы людские зависят. Не угадаем — кровь прольется. Али тебе Смута не памятна?

— Страшный ты человек, Соня.

Царевна закрыла лицо руками, вздохнула — и словно постарела за тот миг на десять лет. Не девчонка сидела перед Анной Михайловной, ровесница. Или — и того старше?

— Пусть страшный, тетя. Пусть потом осудят, пусть грязью закидают — все равно все сделаю, чтобы Русь стояла. Понадобится — сама под кого угодно лягу. Понадобится — казню, куплю, войной пойду... перед Богом я сама отвечу. А уж с детьми-то подождать пару лет — дело и вовсе несложное.

— Травы пьешь?

— И это тоже. И дни считаю, чтобы опасные пропустить. И уксусом пользуюсь. В гареме таких тайн много, ты же с Лейлой сама говорила, знаешь.

— Знаю.

— Страшно мне, тетя. Словно по ниточке над пропастью, да с грузом за плечами. Очень страшно.

Что могла сделать царевна Анна?

Только одно. Подойти и обнять племянницу. Крепко-крепко, как обнимала ее в детстве. И зашептать что-то глупое и ласковое, о том, что все будет хорошо, и справится со всем умничка Сонюшка, и всех плохих мы прогоним, а всем хорошим будет хорошо, и лето будет теплое, и дети будут бегать по траве босиком, и роза в цветнике зацвела...

И проклятая царевна плакала, словно ребенок, выплескивая в этой истерике и тоску, и усталость, и страх.

Завтра она будет сильной. Завтра.

Сегодня же... спаси тебя Бог, тетушка Анна.

Тетушка?

Или — мама?

* * *

— Ну, каков улов, адмирал?

— Две галеры, боярин!

Павел Мельин недавно пришвартовался у пристани и был радостно встречен Ромодановским. Русские уже заполонили Азовское море — и чувствовали себя в нем спокойно и свободно. Да и Черное море постепенно осваивали. Пусть пока и ходили они вдоль берега, чтобы чуть что — нырнуть под защиту своих пушек, пусть не слишком опытны были команды, но это ж нарабатывается. Зато все корабли были оснащены пушками — и имели четкий наказ туркам в плен не сдаваться.

Да и не собирались. Сколько порассказали бывшие галерные рабы — русские теперь зубами глотки турецкие готовы рвать были, лишь бы не попасть в полон. Да и не надо им было тех сражений. Научиться бы, сработаться, чай, дело новое, незнакомое...

А вот турки иногда пробовали русские кораблики на зуб.

По зубам же и получали, ну а официально... был кораблик — да утоп. Неизбежные на море случайности, как тут еще скажешь?

А нечего на торговцев нападать!

— А народу там сколько?

— Да с сотню турок. Пристроишь?

— Как не пристроить! Дорога известная!

На Русь, на Канал, а про выкуп забудьте. Сами-то вы не слишком милосердны к христианам были, вот, теперь вам те слезки и отольются.

— Есть ли с Руси новости?

— А то ж! Государь наш шведов воевать отправился.

— Шведов... — с этими Поль Мелье не сталкивался, но... — от нас чего надобно?

— Чего надобно, того я пошлю. Деньгами, сам понимаешь. Война их в три горла жрет.

— А корабли?

— Пока вы туда дойдете, аккурат война кончится.

Давно уж боярин и адмирал перешли 'на ты', оценив друг друга по достоинству.

— Ты все равно государю отпиши, коли понадобится, все мы, как один...

— Отписал уж. Вояки...

— А ворчишь чего?

— Да Митька тоже просился в войско, едва отговорил...

Поль мудро промолчал о том, что боярин и гордится приемным сыном, и боится за него — сам грешен.

— Хороший сын у тебя, боярин.

— Знаю. А вот ты покамест не знаешь, что он в твой дом зачастил....

— И зачем?

— Да уж не ради латыни. Дочь твоя ему нравится...

— Вот даже как? Ну.... дело, конечно, молодое, но ты учти, что за блуд я ему...

— То он и сам понимает. Не знаю, чем уж у них закончится, но глядишь... и посватаемся?

Поль ухмыльнулся.

— Рад буду, боярин.

Вот так и врастают в чужую землю. Корнями крепятся, семьями, детьми, внуками, для коих русский уже родным будет. Два-три поколения — и окончательно обрусеют Мельины.

* * *

Двадцать второго июня турки подошли к Вене.

Со стен на них спокойно смотрели комендант города герцог Мельфи — и пан Володыевский. Яна там не было. У него войска-то были сплошь кавалерия, а от таких за стенами толку чуть. Пришлось им отойти пока подальше. Ударят, когда момент придет.

— Много их...

— И не таких видали, а и тех бивали, — на русский лад пожал плечами Ежи.

Маленький рыцарь чувствовал себя спокойным. Вот в Каменце — там да, там другое дело. За спиной его была Бася, была земля родная, там костьми лечь стоило. А тут что?

Политические интересы?

Ну-ну...

Да сожри турки ту Вену три раза и все три поперек, у Ежи не заболит.

Затрубили трубы, и вперед выехал турок в расшитых золотом одеждах. Помахал белым флагом, вызывая на переговоры.

Герцог вздохнул — и направился к воротам. Обязанности...

Хотя что там будет, он наперед знал. Предложат ему сдаться, дело житейское. Он, конечно, предложение отвергнет, потому как его император за такое повесит, словно последнего вора.

А потом...

Потом останется только молиться Богу — и почаще заряжать пушки.

Ежи остался на стене. Сощуренными глазами он оглядывал окрестности.

Постройки вокруг Вены снесли, чтобы облегчить работу ее защитникам. Попробуют турки волной накатиться — и расстреливать их будут, что ту волну. Безжалостно и каждой пулей в цель. Только и они не дураки. Апроши рыть будут, траншеи ладить, редуты...

Могут, конечно, ринуться на приступ, чай, их двести тысяч тут будет. И взять крепость могли бы при таком раскладе. Да только это им несвойственно. Тогда ж почитай, каждый пятый в землю ляжет. Куда им, собакам...

Внизу что-то отвечал комендант Вены. Потом парламентер развернулся и поскакал обратно.

Осада началась.

* * *

Приходилось ли вам приговаривать к казни свою любовницу?

Мать своих детей?

Просто любимую женщину?

Нет?

Ну, тогда вам не понять страданий Короля-Солнца. А у него было оч-чень плохое предчувствие. Посланцы от Папы Римского прибыли более двух недель назад — и торчали у короля, как гвоздь в неудобьсказуемом месте. Им-то что?

Сказано — искать и хватать, вот они и будут.

Допрашивать, с применением истинно христианских методов (дыба, вода, огонь), увещевать (вода, огонь, дыба), доискиваться правды...

Под эти поиски попало уже человек двадцать придворных, в том числе и герцог де Вивонн. А где герцог, там и его сестра.

Атенаис пока не трогали, но Людовик почти кожей ощущал свое бессилие. Рано или поздно, так или иначе... не будут ее покрывать. Не те людишки!

А скандал разгорелся шумный!

Его имя полощут на всю Европу, особенно голландцы стараются, как будто не понимают, что Нидерландам будет только лучше под его милостивым владычеством! Ежели так дальше пойдет, второй Фронды не миновать.

Кто-то людишек подогревает, но кто?

Зачем!?

Мысли были печальными.

— Мой друг, вы позволите?

В комнату скользнула темная тень.

Франсуаза Скаррон, маркиза де Ментенон. Она одна из первых согласилась побеседовать с посланниками Папы, она настаивала, что дети все равно невинны, в чем бы там ни подозревали их мать, она защищала малышек, словно львица — и Людовик был ей благодарен. А еще она была достаточно симпатична. И — умна.

С ней можно было поговорить обо всем. Она кожей чуяла королевское настроение, и все чаще Людовик задумывался — где были его глаза? Рядом с ним такая женщина, а он соблазнился на золотые кудри Атенаис.

Или та его правда приворожила?

— Мы рады видеть вас, Франсуаза.

Его величество благосклонно улыбнулся. Маркиза присела в глубоком реверансе, чуть улыбнулась. Короля невольно царапнуло простое закрытое платье, убранные в узел волосы — ничего общего с веселой легкомысленной Атенаис. И все же...

Франсуаза была красива. Темные волосы, темные глаза, нежная мраморная кожа — недаром когда-то ее прозвали 'прекрасной индианкой'. А когда к красоте добавляется ум и внутренняя сила — женщину можно опасаться.

— Что-то не так с детьми?

— Ваше величество, я опасаюсь за них. Толпы людей осаждают мой дом. Пусть малышей сейчас там нет, но... это страшно. Они кидаются грязью, они кричат такое, что мне страшно повторить...

— Я пошлю войска, чтобы разогнать этих тварей.

— Гнев людской так просто не остудить, ваше величество. Они требуют маркизу де Монтеспан — и рано или поздно ее получат.

Людовик и сам это отлично знал. Но...

— Маркиза, вы сами знаете, сколько значила для меня Атенаис.

Франсуаза не позволила себе улыбнуться, хотя отметила это важное 'значила'. Людовик уже отрекся от своей любовницы. На расправу он ее не выдаст, но...

— Народ настроен к ней очень... холодно. Вы сами помните Лекюера...

Помнил ли Людовик? Да отлично он помнил священника, который отказался дать мадам де Монтеспан отпущение грехов. Еще и высказался в весьма нелицеприятных выражениях. Конечно, Великолепная Атенаис бросилась жаловаться возлюбленному, священника строго наказали, а толку?

Как люди ее не любили, так и продолжали, а теперь вообще возненавидели.

— Я не могу отдать ее на расправу, маркиза.

— Но этого и не надо, ваше величество. Есть ведь решение, которое устроит все стороны? И я не верю, что вы, с вашим блестящим умом, до сих пор его не приняли. Хотя, конечно, это безумно тяжело. Я вам так сочувствую, сир, просто безумно...

Судя по бараньему взгляду короля — решения он в упор не видел. Но не признаваться же?

— Какое бы решение я не принял, маркиза все равно будет мертва...

Хоть суди сам, хоть отдай святошам — результат один.

— Ваше величество, но мертва — и мертва для мира, это все-таки вещи разные? И дети смогут ее навещать, и вы проявите свое милосердие. А монастырь можно выбрать... подходящий?

Франсуаза смотрела невинно. А до Людовика доходило.

И то верно, монахиня — уже не человек. И позором на ее детей это не ляжет? Не будет Атенаис, будет сестра Мария, например. Где-нибудь в глуши, там, где птица лишний раз не пролетает?

И на него уже позор не падет, он не станет закрывать королевским именем чернокнижницу. И...

Какая же умница Франсуаза. Не зря он ей детей доверил...

— Вы правы, маркиза. И монастырь уже выбран.

Франсуаза присела в реверансе.

— Я и не сомневаюсь в вашей мудрости, сир. Так я могу объяснить это детям? Что их мама, в ужасе от подозрений, решила очистить свое имя единственным возможным путем — и уйти от мира, чтобы на них не пало пятно подозрений?

— Да, разумеется.

— Благодарю вас, сир! Вы так добры...

Людовик галантно распрощался с дамой и вернулся к делам. Но сейчас ему было уже намного спокойнее. Скандал, конечно, разразится, но королевскую фамилию не затронет, а это уже отлично!

Умничка, мадам де Ментенон.

Надо будет чаще с ней общаться. И как он ее раньше не заметил?

Франсуаза тоже была довольна. Ей удалось натолкнуть короля на хорошую мысль и устранить с дороги одно из главных препятствий. Она была так близко от трона, так близко от Людовика, казалось, руку протяни, а вот воспользоваться властью не могла. Атенаис порвала бы горло любому, заподозрив в покушении на ее право или место. Сейчас же...

Интересно, какой монастырь выберет для любовницы его величество?

Франсуаза оценила бы иронию, знай она, что Людовик подумывает о парижском монастыре кармелиток, в котором уже жила его бывшая любовница — Луиза де Лавальер. А что? Короля дамы уже делили, в соседних покоях уже жили, теперь будут делить иного жениха. Вечного.

Королю, хоть он и звался Милосердным, был свойственен легкий моральный садизм. Увы...

* * *

Осада Вены проходила спокойно и даже как-то буднично. Турки подкапывались под стены, сверху их обстреливали, но методы противодействия были давно известны, так что сильного ущерба нехристям нанести не удавалось. Так, потрепать нервы.

Для обеих сторон в осаде были и свои плюсы — и свои минусы.

Плюс для австрийцев — выигранное время, невзятый город, недокорм в турецкой армии, да и союзники могут подойти в любой момент.

Минусы? Так у них тоже нервы не железные, людей намного меньше — и припасов решительно не хватает. Продлись осада полгода — сапоги варить придется.

Плюс для турок — минимальный расход людей, все-таки регулярной армии оставалось не так и много, поражения в Польше янычарам на пользу не пошло.

Минус — то же время. Поди, прокорми такую толпень? А там еще животные. А фураж никто не отменял. Сложная ситуация. Но пока обе стороны тянули время.

Тем временем собиралось Воинство Священной Лиги. Священная Римская Империя отжалела аж сорок тысяч войска. Венецианская республика на пару с Мальтой — двадцать. Поляки тут уже были представлены Яном Собесским. Слали письма и к русским, но царь отговаривался, мол, мы как только, так и сразу... а брачный договор уже подписан? Ах, нет еще?

Ну, тогда извините. Утром деньги — вечером стулья. Намеки, что так договор никогда и не подпишут, русских тоже не пугали — люди целее будут. Тем более, что Алексей Алексеевич ушел в поход, а царевна Софья торговаться умела. В ее фирме без частичной предоплаты не работали и триста лет, отмотанных назад, на ее мнение никак не повлияли. Знаем мы таких... котов Леопольдов. Сначала попользуется, а потом лапками разведет: 'денег нету, ребята, давайте жить дружно?'. И что? Заказывать его киллеру?

Всех не перестреляешь.

Так что император, скрежеща зубами, писал в Эскуриал и в Португалию. Дело двигалось, но с таким скрипом...

Турки двигались намного быстрее. Но Ян выступил бы под стены Вены, если бы ему не ударили в спину.

Дело в том, что турецкая армия была громадна. Двести тысяч — это много, очень много. И всей толпой она двигаться не могла. Она была растянута рассеяна вдоль коммуникаций. Но несколько отрядов, в которые, кстати, входили и остатки татарской конницы, мечтающие поквитаться за польский и крымский разгромы, двигались достаточно быстро.

А еще были валахи, венгры и молдаване под командованием Имре Текели. Им идти было куда как ближе, Габсбургов они терпеть не могли, а потому согласились на предложение турецкого султана.

Сулейман двигался к Вене, а войска Имре продвигались тихо, вдоль польских границ. И в нужный момент — ударили.

Легкие, мобильные, конные и оружные.

Мало того, что они ударили — еще, вот кошмар-то, вот беспорядок, начались опять волнения в Чехии. Еще не высохла там кровь, пролитая во время тридцатилетней войны. Чего уж говорить, в начале века там было более двух с половиной миллионов людей, сейчас — не более восьмисот тысяч. И оставшиеся не хотели поквитаться? За свою свободу? За навязанных на шею иезуитов?

Да там стоило только спичку поднести — и полыхнуло.

Имре и поднес.

И в тылу у Леопольда вспыхнула самая страшная война — партизанская.

Войска Имре передвигались по землям Чехии невозбранно, их встречали с радостью, а провожали с грустью. Тем более, что дисциплину Текели установил железную. И то сказать — не было у него в войске наемников с большой дороги, коим бы пограбить и потешиться. Люди Ракоци, люди Зринских, люди самого Текели, валахи — все те, кто сам натерпелся от Габсбургов.

Солдат Леопольда давили, травили, выцеливали из кустов — одним словом, им в спину стрелял каждый куст. А потому — необходимая помощь к осажденной Вене просто не пришла. Леопольд вынужден был бросить часть союзных войск под командованием Яна Собесского на усмирение бунтующей провинции — иначе он рисковал остаться аккурат с одной Веной.

Ян не возражал — ему вовсе не хотелось класть своих людей за чужие интересы. А вот погоняться за негодяями, которые мутят народ?

О, это сколько угодно!

Так и получилось, что под стены Вены вышло совместное австрийско-венецианское войско под командованием графа Эрнста фон Шатермберга.

Но птицы летят быстрее, чем идут войска.

* * *

— Готовы ли царские покои?

Софья носилась по Кремлю ураганом. Вот-вот должна была приехать Ульрика-Элеонора, а у них еще тут крокодил не ловился!

— Да все готово, Сонюшка. Успокойся.

Тетка Анна, которая надзирала за приготовлениями, смотрела ласково.

— Да я и не беспокоилась.

Соня немножко лгала.

На правах свекрови ее сегодня уже помучила боярыня Морозова, выговаривала за бесплодие.

Не брюхата ли ты, невестушка? Нет? А коли что с Ванечкой случится, род без наследника по твоей вине останется... может, ты и вообще бесплодна?

Долго Софья слушать ее не стала, но осадочек никуда не делся.

У Шан опять же...

Да, девушка была полностью покорна и мила, но... гадюки — они тоже тихие и милые. И тенденция в поведении малявки была весьма неприятная.

Пять истерик за последние двенадцать дней. Можно понять девчонку — она осталась без служанок и евнухов, которых вежливо отослали на родину... ну, как отослали? Уехать они точно уехали. А вот куда доедут?

В зависимости от политической ориентации данного персонажа. Вот евнухов точно надо передавить, большую часть, а служанок можно и оставить. Поживут в Дьяково, а там и к делу пристроим. Язык преподавать, или еще что полезное, замуж выдадим...

У Шан оказалась окружена русскими — и принялась действовать.

Слезы, крики, скандалы — и все прекращалось в присутствии Федора. Братец гладил невесту по голове и чувствовал себя большим и сильным рыцарем. А как еще, если девушка (пусть девочка, но надолго ли это) бросается тебе со слезами на шею, лепечет что-то благодарное, затихает в твоих руках...

Так и озлишься, что воспитывала в братьях ответственность.

Любовница пока помогала отвлечь Федю, но У Шан настроилась на долговременную осаду. И активно изучала язык, интересовалась христианской верой, перенимала обычаи — так, что боярыни были в восторге.

Тетки радовались — мол, помощница будет.

А Софья видела другое.

Долговременную интригу. Не привыкать этой девочке, она среди таких росла. Она будет выжидать и год, и два, и пять лет — и ударит. Рано или поздно, но в уязвимое место.

У вас паранойя?

Это еще не значит, что за вами никто не следит.

Возможно, Софья преувеличивала возможности малявки, но все, все в ней кричало о том, что в царскую семью вползла змея. И избавиться сейчас от нее нет никакой возможности, нужна хотя бы пара наследников.

Что остается?

Терпеть и ждать. И искать противовесы. В виде Ульрики-Элеоноры. Еще не приехавшая принцесса уже была обречена на дружбу с Софьей. Хороша ли она, плоха ли — царская семья должна быть безупречна. Приятно и то, что на стороне Софьи играет время. У Шан пока рожать детей не может, а вот Ульрика — вполне. И воспитывать своих детей надо в нужном духе. Да, и у китаянки детей заберут сразу после рождения.

Конечно, девушка будет сопротивляться, кто бы спорил. Но... традиция. Такая приятная и нужная штука! Или даже без традиций — отправить их с Федей куда-нибудь по делам, а ребенка оставить с кормилицами. Не тащить же малыша в дальние дали без всяких условий?

Ладно. Время что-нибудь придумать еще есть.

Эх, сложно это.

Так что Софья готовилась к приему еще одной невестки и просчитывала последствия. Вариантов было много. Ульрика окажется еще одной У Шан, Ульрика окажется неким вариантом Любавы, Ульрика окажется редкостной стервой...

Царевне заранее было грустно, а доставалось окружающим.

* * *

— Мой повелитель, позволено ли будет мне...

Сулейман раздраженно махнул рукой. Гуссейн-паша тут же отбросил льстивый тон и заговорил деловито и серьезно.

— На подкрепление выступило около пятидесяти тысяч человек. Чуть поболее, но все равно — много. И скоро они будут здесь. Тогда исход боя станет... сомнительным.

Сулейман кивнул. Глупцом он не был, книг тоже прочитал достаточно, а потому понимал — как только придет войско, они окажутся в печальном положении. Бить их будут и из города — и за городом. Его братец так и попал — в Каменце. А тут вот сам Сулейман может оказаться в ловушке.

И что делать?

— Дозволено ли будет скудоумному...

— Гуссейн!

— Мой повелитель, я бы советовал сейчас собрать войска в единый кулак и пойти на штурм. У нас достаточно людей и пушек, мы возьмем город в два дня.

— А сколько мы при этом потеряем?

— Не менее четверти.

— Вот видишь...

— Неужели моему повелителю так угодны янычары?

Угодны ли?

Спору нет, сила они хорошая. Но неуправляемая настолько, что Сулейман бы их кому хочешь сбыл. Еще и приплатил бы. А тут...

В глазах мужчины мелькнуло понимание.

— Ты предлагаешь...

— Мой повелитель, я не смею...

Глаза Сулеймана стали холодными и Гуссейн-паша поклонился.

Да, именно это он и предлагает. Начать обстрел, под прикрытием послать на стены янычар, пусть полягут одни, но по их телам пройдут другие. Вена богата, добыча будет королевской.

К тому же — будем честны, повелителю ведь не угодно двигаться далее и воевать всю жизнь? Австрии вполне хватит, можно будет даже дать кусочки свободы тем, кто изнывал под игом Леопольда. Пусть верят в своих богов, пусть ставят храмы, опять же, можно назначить род Текели вассальным правителем и выдать ему ярлык...

Мозаика складывалась легко.

Дело было за последним кусочком — взять Вену.

Потери будут громадными? Так что ж! Пусть — будут. Или — не громадными?

Последние слова визиря медом пролились на сердце султана.

— Правда ли это?

— Я готов отвечать своей седой головой, мой повелитель. Если завтра не... я сам выпью яд!

И Сулейман решился.

— Завтра с утра начнется штурм.

Гуссейн-паша поклонился, пряча в глазах хитрые искорки.

* * *

И штурм начался.

Более всего Вена походила на шестиконечную звезду. С одной стороны в крепость втекал ручей Вин, с другой ее прикрывал дунайский канал, но оттуда нападений и не было. К чему?

Куда как удобнее было обстрелять крепость с той стороны, где ручей не мешал поближе подтащить пушки. А вот приступ начался, наоборот — со стороны ручья. Переправиться через него было не так сложно, но укрепления там были поменьше, толщина стен Вены вообще кое-где доходила до двух метров — шансы были и очень хорошие.

Герцог Мельфи метался по стене, стараясь разорваться, но быть везде. Под обстрелом, чтобы подбодрить людей, с той стороны, где турки, словно сумасшедшие лезли на стену...

Ни них скидывали бревна, лили кипяток, слышались крики и стоны раненых и умирающих, но останавливаться ни одна из сторон не собиралась.

Приказ султана был прост и понятен — умри, но не отступи. Да и некуда было отступать. Сзади янычар поддерживал пушечный огонь, так что дезертиров могли просто пристрелить свои.

Пушек у турецкого войска хватало, так что двусторонняя атака была весьма и весьма неприятна. Отвлечешься с одной стороны — там под прикрытием пушек подберутся, да взорвут ее. Отвлечешься с другой — так там или взорвут, или залезут...

Ежи Володыевский меланхолично отметил для себя, что атака идет по всем правилам и понадеялся, что уцелеет. Будь, что будет, но от пуль прятаться он не станет. Иначе Басе в глаза посмотреть не сможет.

Но этого и не потребовалось.

Про домик у стены, купленный чуть ли не полгода назад, Ежи не знал. И про планы государя — тоже.

Кто б ему доверился, зная почти болезненную порядочность шляхтича?

А вот покупателям только и осталось, что углубить подвал домика, доведя его почти до стены, заложить в подкоп побольше черного пороха, добавив для верности еще и динамита — и в нужный момент поджечь фитиль.

Какой момент нужный?

Так все согласовано с Гуссейном-пашой.

Недаром переписывались Алексей Алексеевич и великий визирь Гуссейн-паша. Не султан,, нет, ни к чему султану входить в такие мелочи. А вот Гуссейн-паша интересовался и сильно. Взятием Крыма. Сведениями, полученными от бежавших татар — и приходил к выводу, что есть у русских какое-то оружие. Что-то такое — точно есть.

Что?

Да кто ж такие секреты раскрывает?

Но дав полунамеками понять, что войска Великого Султана будут искать себе новую цель не на Руси, Гуссейн-паша получил понимание и одобрение со стороны царя. Переписка завязалась оживленнее — и паша намекнул, что может быть, русских тоже позовут воевать супостата.

Алексей Алексеевич ответил в том смысле, что обязательно позовут, но кто там супостатом будет — еще больший вопрос.

Слово за слово, письмо за грамотку — так и завязалась гроздь союзничества.

Гуссейну-паше не нужна была Русь — далеко и холодно. А вот Австрия, Венеция... самый раз!

Алексей Алексеевич сначала сомневался, но Софья заметила, что в политике врагов нет. Союзников тоже. Есть инструменты — и есть те, кто их использует. Не хочешь стать первым? Учись быть вторым.

Понятное дело, что Гуссейн-паша собирается нашими руками решить какие-то свои проблемы. Работа у человека такая. Визирем вообще жить несладко, с одной стороны вечно недовольный народ, с другой — такой же султан. И хорошо, если султан хоть неглупый. А то....

Так что переписка продолжилась к обоюдному удовольствию — и уже под Веной Гуссейн-паша получил письмо от одного из 'троянских коньков'. Мол, вы штурм начните, а мы для вас вот эти ворота-то и откроем.

Выкуп?

Наши отряды отпустите без выкупа, сами понимаете. Остальных хоть с кашей ешьте.

Жестоко?

А вот не нравились почему-то русским подданные Леопольда. Смотрят, как на тварь, слова сквозь зубы цедят, свято уверены, что 'рюсски отшень глюп...'. Ну, так и не обессудьте, сами напросились.

Взрыв?

Ну и взрыв, и что? На войне всякое бывает, может, это турки постарались. Это у них надобно спрашивать. А коли не верите, ищите чудаковатого голландца Якоба Визеля, пусть отчитывается.

Найти не можете?

Бывает.

И 'Якоб Визель', и его 'сыновья', сменив внешность и переодевшись, направились в другой дом, также купленный на царские деньги. Только тот уж никто не подорвет.

Тяжко это было.

Даже царевичевым воспитанникам — тяжко. Почитай, год прожить в чужой стране, говорить, как они, думать, как они, двойной жизнью жить, предательство готовить...

Хотя это кому предательство, а кому и триумф.

Леопольду они ничем не обязаны, а вот государь их из сточной канавы достал, отмыл, выучил — так что ж они, добром за добро ему не отплатят?

Мысль о том, что они предают христианский город в руки мусульман, то есть нехристей, мужчин тоже не посещала. Что те нехристи, что эти — католики. Разве что Якоб иногда переживал по этому поводу, но стоило ему пройтись по улицам Вены — и турки начинали казаться меньшим злом. Не дай Бог Москве такой стать!

Так что один из 'троянских коньков' поджег фитиль — и ушел. Кто там будет обращать внимание на мальчишку на улицах города? Особенно когда войско что есть сил отбивает штурм турецких янычар, а те лезут словно обезумевшие...

А через пятнадцать минут и громыхнуло.

Да как!

Часть стены просто осыпалась наружу — и в образовавшийся пролом через пару минут хлынула волна турок.

Не янычары, нет.

Один из отборных полков, который жалко бросать на стены. Это не тупое пушечное мясо, сюда Гуссейн-паша чуть ли не лично каждого человечка подбирал. Вот их и поставил ждать, пока стена рухнет от взрыва. Остальное было делом техники — расширить пролом, ворваться внутрь — и начать резню. Жестокую и беспощадную.

С этой минуты итог боя был предрешен. Ни одна крепость не выдержит предательства.

* * *

Сулейман въезжал в Вену победителем.

Неважно, что победа была предрешена заранее и обеспечена предательством. Важно другое — Вена лежит у его ног покорной одалиской. Да, при штурме полегло более тридцати тысяч человек. Но — янычар не так жалко.

— Кто командовал обороной?

— Герцог Мельфи, мой повелитель.

Герцога, увы, живым взять не удалось. Сопротивлялся до последнего, чуть ли не зубами глотки рвал, а потом захрипел, за сердце схватился...

Убить смогли бы, а вот откачать — не было таких специалистов, не ходят лекари на штурм крепостей.

А вот Ежи Володыевского одолели хитростью. И самого лихого фехтовальщика можно окружить, да сеть набросить.

Теперь маленький рыцарь сверкал глазами, а Гуссейн-паша сортировал пленников.

Кого — на выкуп.

Кого — на рабские рынки.

Кого — вообще гнать за стену.

Последнее — стариков, крестьян, которых по причине страхолюдства, не удалось бы и слепому продать...

Ежи, кстати, о готовящемся предательстве не знал — и сообщать ему никто не собирался. Слишком непредсказуемой могла быть его реакция. Вплоть до отъезда в родимые края. А к чему лишаться такого кадра?

А потому...

Уже ночь пала, когда к загону с пленниками пришел Гуссейн-паша.

Вену отдали на ночь янычарам — и сейчас оттуда доносились крики и хохот. Там резали, грабили, насиловали, а воины могли только сжимать кулаки.

Но что они сделают?

Они проиграли. Бежать из рабского загона можно, но кому ты поможешь? Свою бы шкуру спасти...

Тем неожиданней для Ежи было то, что его вытащили из загона и повели к шатру Великого Визиря. Султан праздновал, а Гуссейн-паша работал. Там вежливо показали саблю и объяснили, что при малейшей попытке напасть, неверный лишится головы с помощью этого полезного предмета.

Ежи в ответ образно послал своих охранников в пеший эротический тур, был оборван затрещиной и впихнут в шатер с напутствием: 'язык отрежу'.

Языка было жалко. Но и кланяться Ежи не собирался. Впрочем, визирь и не требовал. Кивнул слугам, так, что Ежи быстро усадили на ковер и подвинули поближе чашу с вином, так, чтобы шляхтич мог дотянуться связанными руками.

— Пейте, ясновельможный пан. Я рад, что вы живы.

Ежи так удивился, что послушно поднес чашу к губам. И верно — вино. Гуссейн-паша наблюдал за ним с легкой улыбкой.

— Правоверные это не пьют, но вам сейчас надо. Вы целы?

— Да, вполне. Зачем вы меня позвали сюда?

— Вы служите русскому государю. А мы ему не враги.

— Зато моей родине вы враги! Никогда не забуду, как горел Каменец! — Ежи сверкнул глазами.

— Это хотел сделать султан Мехмед, за что и поплатился. Жизнью. Разве этого мало?

Ежи задрал голову, намекая, что вообще-то да! Мало! Вот коли бы всех султанов перевешать, да лучше с визирями...

Гуссейн-паша наблюдал за мужчиной с легкой улыбкой. Воин, что тут скажешь? Не политик, не дипломат — воин. И хорош на своем месте, просто не надо его нагружать излишними сложностями жизни.

— Вы сейчас пойдете — и разыщете по загонам всех своих людей. Завтра мы вас отпустим с условием никогда не возвращаться на эту землю.

— Что!?

Ежи был искренне удивлен. Но.... как так?!

Так не бывает!

Ему и в голову не приходило, что Гуссейн-паша сейчас отрабатывает полученный аванс. Вену взял? Оплати!

— Мы вернем вам коней и оружие. Но вы уедете к себе на родину. Здесь не ваша война.

Вот эти слова отозвались в Ежи медным колоколом. Что верно, то верно. Не их.

Где были все эти австрияки, когда на польскую землю враг пришел? Ни один не помог, ни одного не коснулось — и голову не повернули!

Подумаешь — поляки. Пусть их воюют, лишь бы до нас не добрались!

И не пришел бы Ежи сюда воевать, кабы не приказ государя. Надобно было кого послать на подмогу — почему бы и не Ежи.

— Я дам вам фирман повелителя, с которым вы пройдете мимо наших войск.

— Султан приказал...

— Да. Он тоже не хочет ссориться с русским львом. Два великих государя легче договорятся между собой, чем с трусливым шакалом, который бросил своих людей и сбежал, пряча свою вонючую шкуру. Ваш государь воевал сам — и султан оценил его храбрость.

Ежи тонул в восточной патоке, но главное понял.

Их отпускают. Можно ехать домой и жаловаться государю. Алексей Алексеевич поймет. А коли нет — повинную голову и меч не сечет.

Но... повинную ли?

— Вы нас просто отпускаете?

— Не просто так, нет. Вы погостите у нас около месяца — этого будет достаточно, чтобы передать письмо вашему государю и получить ответ.

— Ах вот оно как... за выкуп, значит?

Гуссейн-паша спрятал улыбку.

Ни к чему Ежи Володыевскому знать о переговорах между ним и русским государем. Султану — Вену. Русскому — его людей.

Но — репутация.

Русские не могут позволить себе ввязываться в свары с Австрией, никак не могут. А потому Гуссейном-пашой уже пущен слух, что крепость в нужный момент взорвали его люди. Что русский государь выкупит свои войска из плена за дорогую цену. Султан знает, этого достаточно.

Конечно, никакого выкупа не будет. Но привезти его — привезут. Слухи пойдут, что и требуетсяы. И Ежи уедет домой, к своей семье... о чем это он?

— Мой друг остается здесь. Я не могу его бросить.

— Пан Собесский. О, он блистательный воин. Но вы ошибаетесь. Скоро он тоже вернется на родину.

Ежи не верил, но и крыть было нечем. Тем более, что визирь непрозрачно намекал, что рыцарь в ответе за своих людей, что присягу он не приносил Леопольду и служить ему не обязан, что коли он тут голову сложит во имя неясно чего — русский государь не одобрит. И вообще — коли так, отправьте гонца, пусть принесет вам ответ государя?

На последнее Ежи, конечно, не согласился. И провести ночь в шатре визиря тоже. Отправился обратно в наспех устроенные загоны.

Утром он пойдет искать своих людей. Если этим нехристям можно верить.

Можно ли?

* * *

— А ну, навались!

— Еще раз!

— Ух, ё....

Государева дорога была сбита в рекордные сроки — и полностью оправдывала не родившуюся еще поговорку про дороги и дураков. Да и как ту не оправдать?

Пройти из Архангельска Белым морем в Онежскую губу, оттуда волоком в Выгозеро, потом в Онежское озеро, да и по Свири в Ладогу.. Тут и люди нужны, и люди — особые. Те, кто с деревом, с кораблем отродясь знается.

И даже с такими — это каторга.

Строили наспех, кое-как, дерево сырое, тащить тяжко, то одно, то другое ломается, несколько десятков человек уже эту дорогу полили своей кровью, пара смертельно, остальные — так, по мелочи. Но государевы деньги тут не утешают. Они хоть и обещаны уже, но здоровье-то кто вернет?

Корабли разобрали на части — и тащат. Кое-где едва ли не на руках.

Люди идут сами.

Кто-то падает, кто-то матерится, но идут.

Потому что Орешек разгрызать надобно. Эти две крепости — Нотебург и Ниеншанц, как кость в горле на реке Неве.

И надобно это сейчас делать, покамест войска шведские связаны войной с Кристианом. Там и флот сейчас, а на Неве — так, остаточки.

Если ударить в спину, можно много людских жизней сберечь.

Подло?

В войне сие слово неуместно. А десанты на наш берег высаживать, да селения русские разорять — не подло? А шведы частенько этим грешили, пользуясь тем, что не до них русским государям.

Вот за это Алексей отца очень корил, хоть вслух и не высказывался. Соня знала...

Ну что толку, что Алексей Михайлович сына хотел королем польским сделать? Тоже, король, морда чистая, а зад в навозе! Польшу воюем, а чтобы оборотиться да посмотреть, кто твои тылы разоряет, да о людях позаботиться...

На юге сейчас хоть жить начали, а то существовали от набега до набега. Теперь вот еще шведов вразумить и финнов — и можно будет жить спокойно.

Вот уж каких планов себе не ставил Алексей Алексеевич, так это постоянно воевать. Колоссы — они часто на глиняных ногах стоят. А ему нужно крепкое государство, кое он в наследство детям и оставит.

С тем он войско на Нотебург и вел.

— Государь, дозволишь ли пред твои светлые очи гонца допустить?

Иван поблескивал голубыми глазами весело и хитро. Алексей сдвинул брови.

— Ванька... откуда гонец?

— А с Ладожского озера.

— И ты молчишь?

— Докладываю, вон гонец.

Иван кивнул в сторону запыленного парня, который кое-как держался в седле. Алексей Алексеевич кивнул, разрешая допустить. Тем более, что приглядевшись, узнал одного из своих 'воспитанников'. Как же его зовут... Антип? Да, кажется, Антип. Обстановка была походная, так что останавливать войско ради того, чтобы соблюсти приличия Алексей Алексеевич не стал. Принял пакет, не слезая с коня, распечатал и быстро проглядел несколько строчек, наспех нацарапанных на пергаменте.

— Отлично! Молодец, Антип!

Парень аж расцвел, рассыпавшись в благодарностях. Как же!

Государь его имя помнит!

— На словах Ерофей ничего передать не просил?

— Государь, лодок собрали достаточное количество, корабли будут на реке дней через пятнадцать. Лестницы заготовлены, фашины навязаны. Все будет исполнено по вашему приказу.

Дней через пятнадцать.

Алексей прикинул, где будет его войско и кивнул.

Должны успеть, причем почти одновременно. А это важно.

В 'корабельной команде' воинов почти нет. Мастера — да. Моряки — да! Но на земле они воевать не обучены. Вот на море — да, там довелось походить, и чужие корабли попугать. Чай, уже десять лет его личному флоту, хватило за это время приключений.

А шведы не дураки.

Понимают, что как только русские корабли коснутся вод Невы — им можно топиться всем составом. А потому попробуют устроить диверсию. Поджечь судна, порубить или угнать в плен людей. Вот, чтобы этого не произошло, нужно его войско.

— Шведы пока не волнуются?

Все ж таки волок — не игрушка. Строить его тяжко и шум стоит большой. А места те не безлюдные. Охотники, рыбаки — достаточно одного, кто заметит и донесет — и будет их ждать теплая встреча.

— Ероха... ох, то есть Ерофей просил передать, что троих пришлось убить. Охотники. Хотели, было, живьем взять, да те не дались. А уйти им дать никак нельзя было.

— Молодцы. Благодарю за службу, Антип. Ты сегодня поешь, отоспись, а через день опять тебя пошлю с письмом.

— Повинуюсь, государь!

Алексей Алексеевич похлопал парня по плечу и повернулся к Ивану.

— что скажешь?

— Натиск, напор, согласованность — и мы победим.

Ванька улыбался, задорно и весело.

— и вообще, Бог за нас — так кто против нас?

Алексей вздохнул.

Да, за нас. Но... на Бога надейся, а пушки отливай. И думай, как расставить. А то ведь стены Орешка они не пробьют, да и...

Чертова крепость стоит на острове! А это заметно усложняет ее штурм.

Ничего. Они с Иваном еще не раз посидят с картой, они прикинут, как лучше. Главное, что ядер хватит. А то у него появилась интересная идея, которую он и собирался проверить вечером.

Главное богатство — люди, их беречь надо. А ядра... соберем потом!

* * *

Свое слово, хоть и нехристь, Гуссейн-паша сдержал. И на следующий день Ежи уже отбирал своих людей по загонам. Впрочем, сразу их не отпустили.

У султана было много забот и без некоего пана Володыевского.

Принять трофеи, подсчитать, укрепить стены Вены...

Вообще, ситуация складывалась сложная.

Вену султан взял, но чтобы идти дальше, сил не хватало. Большая часть регулярной янычарской армии была просто выбита в войнах. Часть — в Польше, часть уже здесь. И больше б полегло, да взрыв помог — осажденные просто руки опустили. Что толку спихивать янычар со стены, когда в другом месте они строем входят?

Тем не менее, от янычар осталась половина. С этими силами можно было удержать Вену, но идти дальше?

А куда? Навстречу войскам Лиги? Или попробовать взять Линц? Захватить Леопольда?

Извините, дураков нет. У них конница и много, а у султана ее маловато. Опять же, они здесь дома, а турки пока еще нет.

Разобьют, как пить дать. А это не нужно было ни Гуссейну-паше, ни султану.

К тому же...

Захват Вены — это уже не война, это политика. Если европейцы не начнут отвоевывать ее обратно, Гуссейн-паша даст себе бороду сбрить. Всю Европу поднимут — ну, кого смогут. И в это тяжелое время нечего здесь делать ни султану, ни его верному визирю.

Так что...

Комендантом Вены останется Сары Сулейман-паша. А то ишь, выдумал? А то Гуссейн не знает, кто метит на его место и заигрывает с янычарами? Все знает старый волк из семьи Кепрюлю, у Сулеймана-паши еще зубки не выросли — на старших скалиться.

И пусть держит город, что есть сил.

Под его командованием остается и войско. И все его победы будут победами султана и его верного визиря, а поражения — поражениями глупого Сулеймана-паши, который саблю-то не знает, с какого конца в руки брать.

А тем временем, избавив Османскую империю от смутьянов, можно будет сделать многое.

Реорганизовать чиновников. Перешерстить армию — где это видано, что должности за деньги покупаются? Это у нечестивых христианских собак так принято, а Османы себе такого позволить не могут! Тем более, что султану там и монетки не перепадает.

Сформировать новые корпуса, которые не будут бунтовать, как янычары.

Опасно?

Кто б спорил.

Гуссейн-паша подозревал, что не умрет своей смертью. Но...

Власть всем нужна для разных целей. Кто-то наслаждается ей, как дорогим вином — и как люди, пьющие эту отраву, запрещенную Аллахом, они больны. Власть, как вино, разъедает и подтачивает разум человека.

Кто-то стремится к власти ради богатства, которое она приносит с собой. Но и это не было нужно Гуссейну-паше, семья Кепрюлю и так богата.

Ему власть нужна была ради его родной страны. Он видел, что если так пойдет и дальше, Турция рухнет на колени под натиском Европы — и не хотел родине этой судьбы.

Пусть его проклянут при жизни!

Потомки поймут и восславят его после смерти!

А потому — русский отряд отделить и потихоньку, когда султан направится домой, освободить. Дать фирман и пусть убираются.

И отписать русскому государю.

Два льва должны дружить, чтобы их не заели шакалы.

Можно бы и Людовику отписать тоже — хоть и коварен сей христианский король, а только происходящее и ему выгодно. Чем дольше затянется война, тем спокойнее в Турции, тем громче будет шум в Европе. А он под этот шум себе что-то из германских княжеств приберет, он может.

Но поделится. Пусть только попробует не поделиться.

Гуссейн-паша планировал длительные интриги и усмехался. Ему повезло вдвойне — с двумя государями. Один хочет жить и не мешает своему верному визирю тянуть страну из ямы. Второй хочет, чтобы жила его страна — и в это время их цели совпадают.

Русь сейчас Османам не угроза, и долго угрозой не будет. А там — кто знает?

* * *

— Государь.

Посол Руси в далекой Португалии, боярин Федор Федорович Куракин, склонился в низком поклоне. Европейское платье и завитые парики он не носил, но высокая шапка тоже мела пол не хуже мушкетерской шляпы с перьями.

А что ж и не поклониться?

Ежели миссия его, кажется, успехом увенчивается?

Педру смотрел вполне благосклонно.

За время пребывания Куракина при его дворе он уже убедился, что мужчина сие умный и обстоятельный. И даже пару раз соблаговолил побеседовать с русским послом.

Умный мужчина, очень себе на уме, с характером. Сам в европейское платье одевается, и жену с дочерями ко двору вывозил, но никакой излишней галантности им не дозволял. Ни множества кавалеров, ни любовников, хоть поползновения и были. Но как-то... рассосалось.

Может быть потому, что и посол, и вся его семья были весьма остры на язык, хотя и безукоризненно вежливы? Таких задеть, что на ежа усесться — иголки потом долго вытаскивать будешь. Да и случай был, когда один маркиз решил дочку посла в темный уголок утащить... разумеется, с самыми благородными намерениями! Он бы потом женился, честь по чести, в чем и клялся, когда из него кинжал вытаскивали. Ибо девушка на протянутую к ее персям руку ответила ударом. Не смертельным, но три месяца маркиз провалялся бревнышком.

Скандал был, но не сильный. Что посол, что его дочь, настаивали, что на Руси так и поступают с насильниками. Ах, это галантное ухаживание было? Когда тебя затаскивают в темный угол и лапать начинают?

Простите, не разобралась. Глупая девка, что тут скажешь!

С тех пор ни одной попытки, кстати, не было.

Политес посол знал, разве что за дамами не ухаживал, блюдя верность жене, ну и привычки у него были странные. Чего только стоила одна баня?

Ладно еще знаменитые римские термы? А это?

Педру доносили — строение крохотное, жар адский, выдержать его невозможно, а русские знай, вениками себя нахлестывают.

Плоть умерщвляют?

Не иначе.

И все же...

— Вы поедете на родину, князь. И повезете мой ответ вашему государю.

Куракин опять низко поклонился.

— Я согласен выдать Изабеллу Луизу за вашего царевича Жуана. Здесь изложены мои условия. И вы можете с ними ознакомиться.

Как ни выдержан был Куракин, а внутри у него медные трубы запели радостно! Победа!

ПОБЕДА!!!

На свадьбу согласился — и на их условия согласится. Тут главное барьер сломать, а там уж...

Глубокий поклон, чтобы король не заметил хищного блеска глаз.

— Дозволено ли будет мне, государь, сделать это сей же час?

— Даже сию минуту. Вы можете взять наши предложения и удалиться.

Что Федор и сделал, кланяясь, расхваливая на все лады мудрость его высочества и всячески изображая восторг. Хотя и изображать сильно не приходилось.

Победа...

Восторг его чуть поумерился дома, в белокаменном здании посольства.

Победа-то, да, она победа. Но поторговаться еще придется.

Плюсы — помолвка будет заключена в ближайшее время, а брак, когда невесте будет пятнадцать лет. Минус — Ивану придется жить здесь. Он будет объявлен консортом — это неплохо. Но ему придется перейти в католичество. Приданное?

Ну, тут вопросы скорее имущественные, чем территориальные. Общих-то территорий у них нет.

Русские будут поставлять лес, пеньку и прочее по хорошим (для португальцев) ценам, но у русских купцов будет право беспошлинной торговли в португальских колониях. К тому же военная поддержка Португалии против внешних врагов...

Одним словом, в этом виде договор был невыгоден для Руси.

Ничего. Поправим. Самое главное-то уже сделано! Они уже согласились на брак принцессы с православным! А там, с Божьей помощью, и по условиям их чуток подвинем.

Государь будет доволен.

* * *

Теплым летним днем, уже за полдень, кортеж принцессы Ульрики-Элеоноры Датской вступал в Москву Златоглавую. Вступал покамест тихо и спокойно.

Не к лицу устраивать пышные торжества в городе, когда государь вдали воюет, так и беду накликать можно. А потому — тихо приехала, тихо проехала в Кремль, никто, кроме вездесущих уличных мальчишек и не заметил...

Зато заметила царевна Софья.

Встречали принцессу всей царской семьей. Почти всей — потому что, вот горе-то, вот беда, У Шан вынуждена была поехать в монастырь, в паломничество. А вы как думали?

Помолвка еще не свадьба, а свадьба может быть только с православной. А как ей стать?

А вот так вот, пожить в монастыре, правила изучить, веру христианскую душой принять... Тут высокое происхождение не подмога, скорее — помеха. К Богу-то в паланкине не въедешь.

Федор хотел, было, поехать с невестой, но парня удалось остановить. Протопоп Аввакум — не только движущая сила, факт. Он еще и тормозящая, когда надобно. Федора удалось притормозить вопросом — ты, отрок, под стенками женского монастыря лагерем встанешь али как? Сестру одну на государстве бросишь?

Второй аргумент был не очень убедителен, Федор уже давно понял, что Софья не только с государством — с упряжкой чертей справится, коли надо будет, но и первый... стоило только представить себе всеобщий смех — и ехать с У Шан уже расхотелось.

А потому Ульрику-Элеонору встречала небольшая делегация.

Царские тетки — Анна и Ирина, которая временно приехала сюда из Новгорода. Царские братья — Федор, Иван и Владимир. Царские сестры — Софья, Мария, Катерина, Феодосия.

Маленькую Наташеньку таскать во двор не стали — нечего ребенка мучить. Любава тоже осталась с дочерью.

Ну и куда ж без бояр, стольников, постельничьих и прочей дворцовой шушеры? Проще, кажется, тараканов вывести, чем этих прихлебателей. Вроде бы и не жалует Алексей чинами да золотом за то, что ему вовремя на глаза попались, а все одно — старые привычки так не искоренишь.

Софья пристально вглядывалась в окно кареты.

Какая она — Ульрика? Что удастся сделать с ее помощью?

Что можно сделать из нее?

Оружие? Орудие? Союзницу? Врага?

Сама Софья предусмотрительно вперед не лезла — в этот раз. Пусть Воин Афанасьевич представляет датчан, пусть Федя их принимает по всей форме — она покамест со стороны посмотрит. Как царская сестра.

Софья знала, что у датчан наверняка есть о ней сведения. Но...

Немного игры жизнь не испортит. Да и церемония приветствия на царевича рассчитана, не на царевну. Пусть бояре грызутся, пусть Федя себя взрослым лишний раз почувствует, а она просто посмотрит.

И посмотрела.

Георг Софье не показался. Никак.

Одутловатое, несмотря на молодость лицо, пышный парик, избыточно красные губы — и только-то. А в остальном — самое выдающееся на его лице — нос. Больше там ничего нет. Ни ума, ни решительности, ни отваги... просто — ничего.

Скука и пресыщенность. И священная уверенность в том, что ему все должны. Просто — по праву рождения.

М-да, такого и в Англию отдать не жалко, пусть наглам кровь портит.

Кажется, о том же подумала и Катерина, потому что больно ткнула Софью кулачком в бок. Хорошо хоть, незаметно.

— И ты мне это предлагала?

— Цыц, малявка. Зато он дрессируется легко.

— Им ворон пугать можно!

— Тобой тоже, так что не обольщайся, — срезала Софья сестру. — И помолчи, а то неприлично.

Катенька засопела, но Софья отлично знала, что вечером в ее покои вломятся сестрички со скандалом. И если его повернуть в нужную сторону...

Чем хорош у Катерины характер — коли ей намекнуть на несовершенство, она в лепешку разобьется, а доведет все до идеала. Вот и ладненько, а то кто-то последнее время к булочкам пристрастился, а о танцах забывать начал. А это женскому здоровью не на пользу.

А Машка за старшей вьюном тянется, в результате, следующий месяц девчушки будут делом заняты.

Эх, сговаривать их надо...

Наконец из кареты вышла Ульрика-Элеонора.

Софья проглотила матерное выражение и подумала, что брак будет счастливым, но без любовниц не обойдемся.

Никак.

Не красавица?

Ну, мягко говоря.

Даже бояре притихли. Нос длинный, волосы непонятного цвета — под париком не разглядишь, белила-румяна в комплекте... авось, там оспин нет?

Зубы... нет, зубы вроде как все целы.

Платье...

Да уж, Петра за эти абажуры с рюшечками, кои он на Русь притащил, стоило всеми венерическими заразить, какие Европа знала.

Корсет, кринолин, грудь наружу, зад назад, обручи топорщатся, руки голые, зато оборки всю грязь метут...

Надо будет девчонку лекарям показать. Софья отлично помнила экскурсии в музей, еще в средней школе. И как им объясняли, что убыток аристократии наступил еще и от естественных причин. Мамаши утягивали себя корсетом так, что внутренние органы вообще функционировали наполовину. А что родится от такой больной? У которой сколиоз, лордоз, кифоз и черт его знает, что еще? Кишечник переплющен, печень в легкие ушла, матка, наоборот, в малый таз съехала и чудом наружу не вывалилась?

Неаппетитно?

А зато чистая правда. *

* у автора лично случилась такая экскурсия, на которой даже дали померить корсет. Из тех самых, которые ввела Екатерина Медичи, металлические. Это — жесть! И последствия от него были именно такие. Прим. авт.

И помолчите, ради Бога, за экологически чистую косметику на основе сурьмы, ртути и свинца! Там же отравы — не на одного ребенка, а на взвод солдат!

И все это наверчено на несчастной соплюшке.

Отмывать, переодевать, осматривать... выбора нет. А то вон, бояре как косятся. Кто помладше — те еще более-менее, а старики сейчас плюнут, да и рявкнут, мол, срамота!

Нет уж, лучше нормальный сарафан, чем вот это.

Постепенно очередь дошла и до представлений. И по тому, как на нее посмотрели Георг и Ульрика, Софья чуть перевела дух.

Георгу явно все было безразлично. Подумаешь там, русская царевна. Разве что на Катеньку посмотрел внимательнее, знал про планы русских. Но — прости. Прозевал царевну, будешь жить с английской жа... то есть, конечно же, леди.

А вот Ульрика вгляделась серьезно. Словно что-то искала в лице Софьи. И царевна не стала разочаровывать девушку — улыбнулась.

На лице Ульрики дрогнули, чуть расслабляясь, уголки сжатых в улыбке губ, и Софья перевела дух.

Неглупа. Слава Богу — не дурочка! Узнала, куда едет, и кто какую роль играет. И явно настроена на мирные переговоры.

Ффффуууууу, камень с плеч.

Ладно. Сейчас небольшой прием в честь приезда будущей царицы, скромный пир, где можно присмотреться к гостям повнимательнее — и отдыхать. А уж потом...

Софья уже знала, что завтра с утра она придет в покои Ульрики-Элеоноры. Для Георга уже составлено богатое меню из праздников и развлечений, охот и поездок, а вот с девочкой надо будет серьёзно работать. Не оставлять же ее в таком виде?

Да Алешке все устрицы мира не помогут!

* * *

Сам Алексей в этот момент о невесте не думал. Они с Иваном сидели над картой Нотебурга, который упорно именовали Орешком. А что?

Кем был построен, тем и будет жить!

— Что у нас есть?

— Остров. На котором пушки не установишь, — Ваня привычно играл роль 'адвоката дьявола', подвергая все слова друга жестокой критике.

Невместно сие?

А как еще хорошие идеи-то отточить?

— Но рядом у нас есть еще островки. Да и река тут узка. Новыми — дострелим.

— А стен не пробьем. Разве что с кораблей стрелять?

— Корабли нам и так понадобятся, для перевозки людей. Да и не те у нас пушки. Нет, Вань, корабли тут не выход. Батарею надобно на островках располагать, и оттуда уже стрелять.

— А стены как? Подрывать? Шведы на это смотреть коровьими глазами не будут. Они раньше заряд взорвут, чем ты его заложишь.

— Нет. Я о другом думал. Вот смотри, коли правильно пушки установить, то все ядра будут попадать прямиком в крепость.

— Та-ак... а сможем?

— Не первый раз воюем, опыт есть. И надобно не с дурика лупить, а целиться по башням.

— Ну-ка, подробнее?

— У нас семь башен. Наугольная, Погребная. Пасторская, Воротная, Королевская, Колокольная, Княжая. Вот и надобно нам стрелять до упора, сосредотачивая огонь на них. Часа по два-три на каждой.

— Так рухнут же... Лешка! Ты гений!

— Я знаю, — улыбка у царя была откровенно кошачьей. — Если правильно поставить пушки — лупить будем прицельно по башням, но даже если кто не дострелит или перестрелит, ядра все равно будут попадать в крепость. А если повезет — развалим им верхний боевой ход, да и часть артиллерии угробим!

— А еще лишим защиты стрелков и завалим оставшиеся внизу пушки! Пусть выходят и чистят амбразуры, сколь им влезет!

— У нас-то пушки дальше добивают. Отстреливаться они будут, ну да потерпим. Недолго.

— Батареи придется ночью перевозить и ночью собирать.

— И за одну ночь мы не успеем.

— Кораблями отвлекать шведов будем, пусть ядра тратят. Переговоры начнем.

— Думаешь, сдадутся? — сам царь в это не верил. Ну вот ни на капельку Невской воды.

— Думаю, захотят время потянуть, нет? Понадеются, что им из Выборга на помощь придут, али с Нарвы.

— Потому нам стоять долго и нельзя. Захватили, гарнизон оставили — и вперед! Ниеншанц мне тоже надобен! А потом шведы утрутся. Две крепости мои, на реке корабли — мои, пока они прежнее влияние восстановят — много водички утечет.

— Нам бы потом тут еще пару крепостей отстроить.

— Будут деньги — будет стройка. Сам знаешь, мы в эту войну вложились...

— И не только в эту.

Ване ли не знать, когда половина счетных листов через его руки проходила. И больше бы повисло, но Софья придала в помощь царевичевых воспитанников — и дело двигалось все легче.

Иван такого слова не знал, но для короля он был и личным бухгалтером, и ревизором, жестко проверяя все траты и находя воров. А сам воровать...

Он не воровал. Ему это было просто неинтересно, да и не нужно.

К чему?

И так богат — за семь жизней не потратить. Да и Соня не одобрит.

— Сколь там гарнизона?

— Человек семьсот. И пушек в достатке.

— Справимся.

— Еще как. И пойдем дальше воевать шведов. Мне нужна Русь, на которой люди будут жить, а не выживать, от набега к набегу. Моим детям ей править... вы-то скоро озаботитесь?

— Сам сначала оженись, а потом уж чужих детей считай, — отшутился Иван.

— Куда я денусь... Надо. Царский венец, шапка Мономаха. Почему я не родился крестьянином?

Вопрос был чисто риторическим, так что Иван предпочел вернуться к карте и потыкать грифелем.

— Сюда будешь пушки ставить?

— Вот сюда и сюда...

Обсуждение затянулось до поздней ночи, но друзья принимали это как должное. Там, где чужими жизнями будет оплачена любая твоя ошибка — никакого времени на планирование не жалко. Люди — вот главный ресурс, остальное — мелочи.

* * *

Людовик с отвращением смотрел на Великолепную Атенаис. Да, в кои-то веки он не хотел эту женщину.

Сейчас она его... бесила одним своим существованием!

Своей гордостью, заносчивостью, да просто тем, что подставила его! И даже не раскаивается, это-то он видит! Изображает скорбь, и талантливо изображает, но не раскаивается.

— Сир, я счастлива...

— Прекратите, маркиза, — оборвал ее король.

Атенаис изумленно замолчала. Никогда еще Луи не говорил с ней так. раздраженно-досадливо, словно на.... мелкое насекомое, которое осмелилось осквернить его корону.

— Сегодня к нам прибыл папский легат. Он требует выдать вас.

Атенаис не смогла справиться с собой. Ахнула, поднесла руку к горлу. Жемчугов на этом горле хватило бы корабль построить. Может, даже и не один.

— Сир...

— Я сказал ему, что это невозможно.

— Благодарю вас, сир!

Вот теперь Атенаис искренне упала высокородному возлюбленному в ноги. Чего ей хотелось меньше всего — так это оказаться в жадных руках папского легата. Знала она, чем это кончится. Допросят, выпотрошат, как рыбу — и она будет гнить в какой-нибудь темнице, где у тюремщика и соломы не допросишься.

Ну как она могла быть такой неосмотрительной!?

Но ля Вуазен обещала... и может быть, даже сдержала обещание? Ведь король ее не отдает? Может, она ему еще дорога?! Огонь любви еще не погас в сердце монарха!?

Увы, подняв голову, Атенаис увидела тот же безразличный взгляд.

— Мы не отдадим мать своих детей в руки Папы Римского, — произнес Людовик. — Но мы отдадим ее в руки Бога.

ЧТО!?

Женщина замерла. Не ослышалась ли она!?

Но как...

— Сегодня вы будете сопровождены в один из монастырей, настоятельница которого абсолютно предана короне. Там вы будете жить в уединенной келье, а впоследствии примете постриг.

— Ваше величество!!! Смилуйтесь!!!

Вопль, вырвавшийся из груди Атенаис, слышали, наверное, в Гаскони. Он растрогал бы даже крокодила, но у того было сердце. У короля же только власть.

— Вы слышали нашу волю, маркиза.

Атенаис еще пыталась цепляться за ноги любовника, умолять, что-то лепетать, но...

Бесполезно. Вошедшие в кабинет люди ла Рейни подхватили ее, словно тюк с грязным бельем и поволокли к закрытой карете.

Карьера Великолепной Атенаис закончилась полным провалом.

Сам же Людовик, не в силах оставаться бесстрастным, вышел из кабинета и пошел по галерее. Куда?

Зачем?

Королю все-таки было больно. Ради власти он сегодня вырвал с корнем из сердца дорогую ему женщину — и внутри словно рана истекала кровью.

Больно...

И все же, он будет улыбаться. Будет задавать балы и никому не покажет своей слабости.

А рана... рана зарастет, как всегда. Сердца иногда разбиваются и болят. Но слава Богу, стучать они не перестают!

Людовик Четырнадцатый стоял и смотрел на парк Версаля. И в душе его разливалось умиротворение.

Атенаис будет жива, пусть даже и не рядом с ним. А он...

— Анжелика! — раздался чей-то веселый голос. — Вас зовет герцогиня Елизавета!

— Иду!

Людовик чуть внимательнее вгляделся в обладательницу ангельского голоса.

Юна и невероятно прелестна. Блондинка, очень светлая, с громадными голубыми глазами... у кузины Лизелотты водятся такие птички?

Пожалуй, надо навестить ее...

Атенаис... да. Больно.

Но сердце тогда и податливее на новую любовь, когда еще не остыло от старой, не так ли?

* * *

Ульрика провела ночь плохо.

Кровать была не такой, перина недостаточно пышной, в окна проникал свет, от лампадки пахло... одним словом — новое место во всей красе.

И — нервы.

Как-то принцессу еще примут на Руси? А жить здесь. Детей рожать, детей растить...

Страшно.

Фрейлины сказать по этому поводу ничего не могли, они даже не знали, оставят их здесь — или прикажут убираться домой. Возможны были оба варианта.

Так что девушки переживали за себя.

А поутру, когда Ульрика проснулась и как раз собиралась заняться туалетом, в спальню постучали. И вошла одна из русских девушек.

— Государыня Софья принять просит.

На датском она говорила, как на родном — безупречно. Всего четыре слова, но у Ульрики сердце захолонуло.

— Проси.

Поправила пеньюар, встала — и поклонилась той, которую за глаза называли 'тень за троном'. Кристиан рассказывал, что русский государь прислушивается к сестре и она при его дворе на особом положении. Предупреждал Ульрику не ссориться — и принцесса вняла словам.

Вчера она плохо разглядела царевну и ждала этакой... бой-бабы? Или ледяной принцессы? Кого-то жестокого, подавляющего, холодного, а вместо этого на пороге комнаты возникла невысокая темноволосая женщина в простом платье, улыбнулась — и ответила поклоном на ее приветствие.

— Рада видеть вас, сестра. Вы позволите называть вас так, Ульрика? Ведь скоро нам предстоит стать сестрами.

Ее датский был небезупречен, но вполне хорош. Ульрика уставилась на Софью, как баран на новые ворота.

И это — женщина, которой пугают? Проклятая царевна!? Да она и на царевну-то не похожа! Слишком молода и хороша собой, слишком улыбчива, слишком...

Не похожа!

— Да, разумеется. Я буду счастлива... сестра?

— Меня можно называть сестрой, можно — Соней. Родные меня так называют, — сообщила девушка.

И это она вскрыла горло иезуиту и пила его кровь? Невозможно поверить!

— Со-ония... — попробовала Ульрика на вкус новое имя.

— Я позволила себе побеспокоить вас с утра пораньше, чтобы предложить кое-что новое, — Софья взяла Ульрику за руку, вполне естественно усадила на кушетку у окна (чисто автоматически — лицом к свету). — Я вчера подумала, сестра, что у вас нет русской одежды, а ваша не совсем подходит к нашим обычаям...

— О, да!

Ульрика кивнула. Она тоже заметила, как кривились вчера бояре. Старались не показывать, но смотрели... как на девку продажную! Разные моды, разные народы... что вы хотите, если во Франции, например, вырез должен открывать грудь чуть ли не до сосков, а тут выйдешь так на улицу — потом не отмоешься. Срамота.

— И я хотела тебе предложить побеседовать с нашими швеями.

Ульрика едва не расплакалась от облегчения. Она-то ждала, что ей придется добиваться, требовать, просить, а ей сейчас предлагали помощь. Вряд ли бескорыстно. Но... не стоит плевать в протянутую ладонь, не так ли?

— Я буду очень признательна, Сония.

— Я позову девушек?

— Да, пожалуйста!

Что Софья и сделала. А сама наблюдала за примеркой, оценивала, делала выводы... где еще можно и распознать женщину, как не в магазине? Ну, в это время — у портного?

Есть ли у нее вкус, транжира она — или нет, умеет ли себя подать, насколько она кокетливаа,, насколько настроена кружить головы мужчинам — и многое другое.

Пока Ульрике были выставлены средние оценки. Вроде бы вкус есть, но подать себя не умеет. Не транжира, но и не скряга, все в меру. Со слугами вежлива, но без панибратства.

Но внешность!

Длинный нос, конечно... челкой его, что ли, попробовать замаскировать? Или прической попышнее? Фигурка-то вроде как ничего, есть и талия, и остальные места вполне округлые...

Надо подать брату невесту так, чтобы он хоть годик после свадьбы налево не бегал.

* * *

Брат в это время был занят.

Штурмовал Орешек.

Часть пушек была установлена на кораблях, часть перевезли на островки — и с утра ударили, что есть ядер.

Лезть на остров никто не собирался. Под шведские-то пушки?

Еще не хватало!

Не уж, сначала своими пройдемся...

И на Нотебург обрушился огненный ад.

Откуда?

Да отовсюду. Алексей Алексеевич, совместно с ближниками, нашел почти идеальное решение. Были взяты несколько суден. С них убрали все, что мешало — мачты, весла, лишний такелаж, зато само судно обильно закрыли мокрыми кожами. На суднах установили пушки — с одной стороны а с другой, чтобы не было крена, уложили балласт. Более того, вдоль борта с пушками, устроили еще одну переборку, и промежуток между ними забили глиной, смешанной с камнями. Получилась такая разновидность естественной брони, очень удобно. Сами по себе, конечно, эти судна идти не могли, но их буксировали более мелкие суденышки. Довели до места, поставили на якорь — и ушли. И стреляйте, сколько угодно.

Чем и занялись русские, дав понять шведам, что их время ушло.

Ядра летели, казалось, со всех сторон, пушкари не жалели пороха, причем, по приказу государя, они не били просто по крепости — куда полетит, туда и попадет. Нет!

Били они четко по башням. Сначала по Погребной и Наугольной, потом по Воротной и Княжей... каждая башня оказывалась в перекрестье огня — и последствия были разными.

Например, прясло между Наугольной и Воротной башней попросту обрушилось, погребая под собой часть шведских пушек, так, что с этой стороны крепость стала практически безопасна. Между Наугольной и Погребной башней было чуть получше, но верхнюю площадку разнесли и там. И разносили со всех сторон.

Шведы бы вытащили пушки, они бы разобрали завалы, но под непрерывным, неумолчным огнем?

Самоубийц в крепости не было.

И такая обработка продолжалась почти шесть часов, в течение которых русские только палили, даже и не думая подводить корабли и высаживать десант.

Еще не хватало!

Ядра мастера отольют, а людей не вернешь!

Когда стих огонь на одном из участков стены, шведы таки попробовали что-то сделать. То ли разобрать завал, то ли пострелять по врагу... еще пары залпов хватило, чтобы вразумить самых воинственных.

На штурм русские войска пошли примерно в три часа дня.

* * *

— Смотри, Петь, как их! А вот еще бы туда же!

— Думаешь, рухнет?

— Ставлю грош, что рухнет.

— Два, что выдержит.

— Принято.

Мужчины в любом возрасте — мальчишки. А если приходится ждать своего момента, а твои товарищи в это время дерутся... ладно, пусть не дерутся, а просто обстреливают крепость, но все-таки!

И как тут усидеть спокойно?

Вот и бились об заклад двое приятелей-стрельцов, Петр да Ерофей, ожидая, пока настанет их время. Идти на лодках и кораблях на штурм, крепость брать... кто тут лучше стрельцов будет?

И Петр и Ерофей были как раз из тех, кто в приснопамятном бунте участия не принимал. Надо сказать, не по политической позиции, а просто — у Петра именины были, ну они с Ерофеем и загуляли немного. А как проспались — так им и дурно стало. Пока они по кабакам гуляли, иезуиты царя отравили, да еще людишек на бунт подбили. Парням не нагорело, даже полк их не расформировали, но... неприятно это.

И не украл, и не украли, но была там какая-то история. Вроде как и не виноваты, а и правыми до конца не оказались. Ну да ладно, на войне много чего сглаживается. Опять же, Алексей Алексеевич себя зарекомендовал, как хороший полководец, из тех, что людей бережет...вот мужики и не злились.

Наоборот — драться собирались не за страх, а за совесть.

Государь сказал, что первым десяти, кто в крепость ворвется — медаль именную пожалует и деньгами не обидит, да и на пушки людей не гнал... так — воевать можно. Так — правильно.

Но наконец отгремели выстрелы — и стало непривычно тихо. Поднялась и опустилась рука с красным платком.

На штурм!

Крепость молчала. Молчала, пока гребли к ней так, что весла трещали, молчала, когда высаживались — то ли не могли поверить, что обстрел кончился, то ли храбрость по штанам собирали...

Впрочем, последнее предположение не оправдалось. Потому что шаг, другой, третий — и тут из крепости ударили ружейные выстрелы.

Охнул, хватаясь за плечо Ерофей. Из-под пальцев проступило красное...

Петр выругался черными словами — и бросился вперед.

Ах вы, твари!

В наших стрелять?!

Да мы вас сейчас, как слизь по камням размажем!

И размазывали, и рвались вперед, через завалы, рискуя сломать ноги, под огнем, не кланяясь пулям — на штурм!

Это русская крепость! Ее русский князь Юрий ставил!

И они пришли обратно, и не уйдут...

И шведы дрогнули.

Эти выстрелы были последней попыткой сопротивления, о большем там и не помышлял уже никто. Ни камни на людей сбрасывать, ни кипяток лить — не с чего было это делать. Просто — не с чего.

Массированный артиллерийский огонь привел крепость в небоеспособное состояние, лишив большинства площадок для стрелков, да и самих стрелков — тоже.

Чудом уцелевший комендант попробовал поднять выживших в атаку, но...

Страшная это штука — кинжальный артиллерийский огонь. Пусть полноценным огнем Софья это не назвала бы, скорее его прадедушкой, но люди-то в это время и того не знали! И не видели ранее!

Так что боевого духа у гарнизона не осталось. Вообще.

А уж когда русские ответили на их выстрелы — своими...

Петр ударил одного шведа прикладом, сбил с ног другого, выхватил саблю и полоснул третьего, отбрасывая бесполезную сейчас пищаль. И — врукопашную, чуть ли не зубами в глотку врагу вцепиться, выгрызть победу....

Покр-рошу, твар-ри!

В число десяти первых он не попал — увлекся дракой. Но и так государь их отряд отметил, похвалил и пообещал деньгами пожаловать по возвращении домой. Ну и сейчас чуточку малую из полковой казны выдадут.

Ерофей оставался в Нотебурге, которому отныне и навечно зваться Орешком. Как и все, кто были ранены, кому требовался покой и уход. Пусть отдыхают, да шведов гоняют. Из-за них крепость разрушить пришлось — вот пусть пленные теперь завалы разбирают, крепость восстанавливают, чинят, что могут...

А войска государя Алексея Алексеевича отправляются брать Ниеншанц.

* * *

— Турки взяли Вену!!! Взяли! Вену!!!

Илона всегда была красива. Но сейчас, когда свершилась, пусть частично, ее месть — сейчас она была невероятна. Она просто сияла изнутри, как драгоценный черный бриллиант, да так, что даже ее люди замирали восхищенно и провожали госпожу глазами.

Как же она была сейчас счастлива!

Хоть кто-то отомстил за нее проклятым Габсбургам!

Имре писал быстро, но самое главное в письме было.

Илона поняла так, что турки уходить не будут, а будут держать город, сколь смогут. Леопольд пока сбежал в Линц и сидит там. Вот бы на него нашлась какая-нибудь благородная рука. Вроде той, что оборвала жизнь Эдуарда Второго в замке Беркли или Генриха Четвертого на улице Ферронри.

Илона понимала, что это вряд ли осуществимо, но помечтать-то можно? Леопольду, значит, убивать ее супруга разрешено, а ей и подумать — грех?

Нет уж, пусть монахи о том плачутся, а она к святым себя не причисляет, получив удар по левой щеке, правую подставлять не будет!

А теперь надобно прикинуть, как лучше.

Отправлять или нет детей на Русь?

Хотя сына можно и при себе оставить, а вот дочь, как залог мирных намерений... она поймет. Она очень умная девочка. Да и безопаснее там, на Руси, ей будет. И кровь, если что уцелеет.

Леопольду пока будет не до них — и можно попробовать отделиться в исконных границах. Можно...

Только вот придется полякам присягать.

Или османам?

Илона была неглупа и отчетливо понимала, что долго османы Вену не удержат. Год-два, безусловно, они там простоят.

А пять лет?

Десять?

Нет.

Их вышибут на исходные позиции.

Сейчас Папа Римский начнет шум, все поднимутся — и турки уйдут. А она — останется. И Имре — тоже.

Если они будут пособниками турок — о, тут хорошего для себя ждать не придется. Как бы еще не пришлось бежать куда-нибудь в Стамбул. А вот если они отложились на том основании, что император их защитить не может, а вот польский король смог, так что простите — теперь они его вассалы...

Можно попробовать.

С поляками, за которыми стоит Русь, Леопольд ссориться не будет.

Польские войска и сейчас принимают участие в войне, на стороне Леопольда. Но...

Илона знала, кто такой Ян Собесский.

Да пожелай он — турки давно б с австрийской земли вылетели! С польской же удирали вперед своего визга? Да еще как, трофеев на две армии хватило! И в Крыму он себя проявил! Да и до того, еще Ферек собирал о нем информацию, и выходило так, что Ян — гений войны.

А тут поскромничать решил?

Не лезет вперед, не стремится выгнать врага, не наносит внезапных ударов в уязвимые места? Просто охраняет Леопольда и следит, чтобы никто лишний раз не пострадал?

На него это не похоже!

Значит, у него есть приказ — не лезть лишний раз. Не участвовать в войне Михайла Корибут не может, но и участвовать не хочет.

Надо писать русскому государю, потому что это только кажется, что год-два — длительное время. Оглянуться не успеешь, как пролетят.

Илона быстро прошлась по замку, зашла в часовню и плотно притворила за собой двери.

А потом упала на колени перед Девой Марией.

— Пресвятая Богородица...

Кому еще молиться матери, как не ей?

Защити и оборони моих детей, помоги принять правильное решение, направь меня на истинный путь.

Илоне было страшно, но женщина знала — она шагнет вперед. А что будет дальше?

Помоги мне, дева Мария...

* * *

Людовик ожидал многого, но не такого.

Папский легат был встревожен, хоть и скрывал это по мере сил. Но от Людовика не скроешь. О маркизе вообще почти не говорили. А вот о чем...

Турки взяли Вену. И теперь святое дело каждого христианина — выкинуть их обратно с австрийской земли.

Разумеется, его величество тоже пошлет свои войска...

Людовик задумался.

С одной стороны — не было у него лишних войск. Те, что были, заняты в Нидерландах. Хоть он себе кусок и оторвал, да пережевывать его еще долго придется. Не понравилось почему-то голландцам становиться французами — и бунты шли чуть ли не раз в месяц. То один город, то другой, то замок полыхнет, то отряд пропадет...

А теперь ему надо идти, воевать с турками?

Да горел бы тот Леопольд синим пламенем! Пусть с него шкурку сдерут — не жалко! Лично сам Людовик под шумок откусил бы себе еще германских земель — или что-то потребовал у Леопольда за помощь. А тут...

Помощь с него требуют, а оплатой будет служить плохая память Папы относительно каких-то грешков маркизы? Э, нет. Так дело не пойдет.

Атенаис, конечно, мать его детей, но и мать плохая, и королю она уже поднадоела, и вообще, если за каждую бабу государством жертвовать — никакой Франции не напасешься.

Так что Людовик заверил легата в своем самом дружеском расположении к Леопольду и сообщил, что будет собирать войска.

Разумеется!

Как только, так сразу!

И всенепременно!

Папой клянусь! Римским!

У него сейчас все, кто есть — все заняты. Вот он и прикажет подсобрать полк по дальним гарнизонам, сбить тысяч так пять человек в единую силу, вымуштровать — и тогда отправить на помощь Леопольду. Не отправляьб же абы кого? Это даже оскорбительно! Нет! Он готовить солдат будет!

Король выпроводил гостя и подумал, что искусство вечно. Кто скажет, что эти строки неверны? И неважно, что здесь и сейчас речь идет не о нелюбимом женихе, а о благо государства!

Смириться надо вам для вида, но тянуть. Кто время выиграл, все выиграл в итоге...*

*— г-н де Мольер. 'Тартюф или обманщик', прим. авт.

И приказал вызвать ла Рейни.

Великолепная Атенаис заболела от тоски и умерла. Как же, разлучили с любимым. Или сначала умерла, а потом заболела.

Есть люди, которые исполнят и такой приказ.

А тяжесть на сердце?

Переживем.

Забыть маркизу де Монтеспан поможет очаровательная Мари́я-Анжели́ка де Скора́й де Русси́ль.

Прощайте, великолепная Атенаис.

* * *

Ежи Володыевский чувствовал себя не пленником, но гостем у турок. Непривычное ощущение. С него взяли честное слово, что он не станет бежать и не причинит первым вреда — и практически отпустили на свободу. Отвели шатер, дали слуг, разрешили гулять по городу и лагерю.

Гуссейн-паша (к султану Ежи, естественно, не допустили, не по чину), приказал отделить всех людей пана Володыевского и сообщил, что отправил письмо русскому государю.

Вот придет ответ — и поедете на родину.

Мы с русским государем не воюем, нам делить нечего. Понимаем, что в стороне он остаться не мог, а потому потребуем выкуп, его выплатят — и отправляйтесь.

Про вовремя взорванную стену Ежи, конечно, не знал.

Никто не знал, даже турки. Думали разное, от удачного подкопа и мины, да агентов визиря в городе. А вот что это были люди русского государя...

Гуссейну-паше ни к чему было делиться славой, а Алексею Алексеевичу, напротив, такая слава и даром не нужна была. На том и сговорились.

В Линце тоже были люди русского государя, но туда Гуссейн идти сам не хотел. Не надо широко рот открывать, не прожуешь кусок-то. Надо, надо возвращаться домой, устраивать реформы, чтобы Османская Империя еще тысячу лет стояла!

Жаль только, что его султану до русского государя далеко. Хоть Сулейман и старается, и умен, а все же... Иногда Гуссейну-паше было грустно. Толковый султан да умный визирь — каких дел бы они наворотили! Всю Европу подмяли бы!

А так...

Час — дело сделать, да три — султана убедить, да объяснить, да постоянно лизоблюдов пропалывать, чтобы никто другой на Сулеймана не повлиял — тяжко.

Конечно, пан Володыевский об этом не знал. Да и ни к чему ему было.

Он русскому государю служил честь по чести — и ему тяжело было бы принять вот такую, подлую и тайную войну. А все ж и без нее никуда не денешься.

Чтобы жили такие, как Ежи, должны быть и такие, как Софья, кто не боится замарать руки в крови и грязи. Быть — обязаны.

А вот знать о них благородным людям вовсе и ни к чему. И душа болеть не будет.

Так что Ежи ждал отправки на Русь.

Как-то там Басенька без него? Как дети?

Есть, есть в жизни нечто такое, за что голову сложить не жалко. Но это — защищая семью. А вот так, на чужбине, невесть за чьи интересы...

Нет уж!

Потому и не было у турок проблем с храбрым паном, потому Ежи и не собирался бежать и пробиваться к войскам Леопольда. Ни к чему такие геройства во имя чужой мошны.

Не родину защищаем!

* * *

— Садись и слушай. Завтра вы отправитесь в Португалию.

Иван послушно опустился в кресло. Посмотрел на сестру.

— Сонь, ты думаешь, меня мало учили?

— Ванечка... — Софья прищурилась так, что царевич мигом притих. Вспомнил, как сестра ему в детстве беспощадно драла уши. Не за шалости — за глупость. Шалить-то ты можешь сколь хочешь, а вот жизнью рисковать не смей! Ни своей, ни чужой. А то выдумал — сам, без Глаубера, в лабораторию пролезть! Спасибо, жив остался! — Ты реши, кто ты. Царевич — или дурак? Сейчас речь о серьезных делах пойдет, не о том, чему тебя учили. Язык, да этикет, да прочие кунштюки скоморошеские — это одно. То, что наставники говорили — другое. А есть еще и третий слой. О коем никому кроме нашей семьи и знать не надобно.

— А вся ли семья о нем знает? — прищурился в ответ царевич.

Софья взгляд отводить и не подумала.

— Ровно столько, сколько нужно. Все ниточки — в руках у одного Алексея.

— И моя — тоже?

— Ты не марионетка. А там, куда попадешь — из тебя попробуют ее сделать. Там ты будешь в сложном положении. Принц-консорт. С одной стороны — страна наша богата. С другой — далеко и в политических играх Европы не участвует. С одной стороны — принц. С другой — всего лишь при королеве. Разумеется, тебя начнут провоцировать, подначивать и всячески перетягивать на свою сторону. Ты это понимаешь?

— Не дурак.

— Ньютон тебя хвалит, да вот беда, ум академический — и хитрость житейская суть вещи разные. А потому... Ты понимаешь, что тебя постараются убить?

— Зачем?

— Потому что ночной король может со временем стать и дневным. Потому что ты будешь влиять на Изабеллу в пользу Руси, а кому это нужно?

— А я буду влиять?

— Надеюсь, ты этот вопрос задал из чувства противоречия? Потому что если по глупости, — Софья нахмурилась. Привычно покусала грифель,

Иван вздохнул.

Ему не нравилась вся эта затея.

Ему не хотелось ехать.

Да видел он всю эту Португалию, и эту Изабеллу, и вообще... страшно сказать — где! Но...

Ульрику он тоже видел. И портрет Изабеллы. Так что понимал — ему еще повезло. Могла бы оказаться такая каракатица, что и сказать страшно. А жениться пришлось бы. Отказаться, заупрямиться, поругаться Ивану и в голову не приходило — уж ответственность-то перед своей страной Софья братьям привила. И понимание того, что власть дается не для гулянок и воровства — тоже.

— Извини, Сонь. Просто... тяжко.

— Мне тоже, Ванечка. Но мы должны справиться, чтобы Русь еще десять тысяч лет стояла. Ты же понимаешь...

Иван кивнул. Все он понимал, просто... хорошо, когда в книжках о подвигах читаешь. А когда от тебя жить требуют? А это ведь тоже подвиг — и не разовый. Не так, как в бою, но иногда намного сложнее.

— Что я должен знать. И что делать?

Софья облегченно выдохнула. И положила перед братом небольшой свиток.

— Читай здесь. И учи. Это шифр. Кодовые слова, фразы, знаки — будешь домой письма писать или получать из дома, проверять станешь. Людей я тебе тоже дам, но до конца ни на кого полагаться нельзя. Мало ли что в дороге случится. Так что будем... учиться.

Очень хотелось сказать — делать из тебя шпиона.

Промолчала.

Пусть Ваня и будет именно что шпионом, но к чему брату такие неблагозвучные ярлыки? Сам разберется со временем.

А того, что Иван начнет работать против Руси, Софья не боялась.

Пусть Педру — умен, да вот дураков при его дворе никак не меньше, чем во всех остальных местах. Ивана никогда не примут до конца.

Своим он не будет. Даже дети его — и то, будут ли своими? А значит — Русь и только Русь. И каждый раз, приезжая на родину, Иван будет чувствовать себя царевичем. Софья позаботится. А там...

А там и Изабеллу удастся на Русь перевезти, кто знает?

Поживем, посмотрим... а пока — учи, Ванечка. Коли ты царевич, так не будь дураком.

* * *

Ниеншанц.

Алексей считал, что ударили они как нельзя более вовремя. Из Швеции доходили вести, что король собирается укреплять крепость, строить стены, копать еще один ров — и тогда все было бы куда как сложнее.

Но пока шла война с Данией, Карлу было не до захолустной крепостцы.

Вот и чудненько.

Если Орешек стоял на острове, то Ниеншанц удобно устроился на слиянии Охты и Невы. И простреливал обе реки. Так что атаковать его с кораблей было занятием гиблым. Только по суше.

С другой стороны, разрушать его и не собирались. Так что массированный обстрел, наподобие того, которому подвергли Орешек, был не нужен. Хватит и внезапности.

Из Орешка никто не ушел, так что войска Алексея Алексеевича появились под стенками крепости совершенно неожиданно.

Пятьсот человек под командованием воеводы Андрея Языкова прошли вдоль берега Невы, затаились, дождались, пока часть гарнизона, и без того некрупного, окажется за стенами, занятая обычными делами — и тогда атаковали.

Сначала выстрелили из ружей, чтобы положить побольше врагов, а потом бросились на штурм, стараясь производить побольше шума.

Шведы были настолько ошеломлены, что даже не оказали сильного сопротивления. И русские беспрепятственно принялись зачищать все пространство под крепостью.

Вот в ворота ворваться не успели — жаль, Нашелся кто-то умный, захлопнул их — и внутри крепости, что есть силы зазвонил, забился колокол.

Языков махнул рукой, приказывая отступить.

Ратники быстро дорезали всех драгун, кои подвернулись под руку — и отступили, таща за собой пленных.

Женщин, детей — дома, в которых жили семьи шведов, частично находились вне крепости. Ну и...

Андрей Максимович не собирался шантажировать шведов заложниками, это было против всех правил чести, но... лишний козырь на руках? Пусть полежит, авось, не залежится.

Из крепости ударили ружья и пушки — и Языков порадовался, что вовремя дал команду.

Не ушли бы — куда как больше русских полегло бы.

А сейчас — отступили, залегли на хорошем расстоянии и ждали.

Ждали, пока крепость не прекратит стрелять и шведы не будут готовы к переговорам.

А чтобы быстрее дошло — выставить несколько женщин и детей.

Жестоко?

Но ведь убивать или насиловать их никто не собирается. Пусть постоят, пусть их родные в крепости подумают, что их ждет.

Языков понимал, что его силами крепость не возьмешь. И стены велики, и пушек у него десять штук, а в Ниеншанце семьдесят пять, кабы не поболее, и... не надобно ему ту крепость брать.

Ошеломить, осадить — и задержать до подхода основного корпуса.

Ну а если удастся захватить? Тогда благоволение ему от государя, слава и почет. А то куда это годится? Отец воевал, а сын покамест еще ничем прославиться не успел. Исправляться надобно.

С такими мыслями Языков и прождал пару часов, пока не прекратилась ленивая перестрелка с обеих сторон, и над крепостью не метнулся белый платок приглашением на переговоры.

После некоторых согласований под стенами Ниеншанца встретились двое человек — русский дворянин Языков и шведский комендант Александр Пересветов-Мурат. Бывший русский человек, ныне швед во втором поколении...

Надо ли говорить, что Языков смотрел на коменданта не то, чтобы с отвращением, но, безусловно, с легкой неприязнью. Перебежчиков нигде не любили, а отец Александра именно им и был.

Что уж подвигло боярского сына из Ростова перейти на сторону шведов? Неизвестно, но учитывая, что королева Кристина внесла его лично в дворянский матрикул, какие-то заслуги у него были.

Наверное.

Первым начал Языков. Они пришли, им и говорить.

— Я хочу предложить вам сдачу в плен.

— Нет.

— Тогда вы обречены. Нас много, стоит нам начать осаду по всем правилам...

— Начинайте. Но поступите, как честный человек. Отпустите женщин и детей.

Языков криво усмехнулся.

— Сыну предателя говорить мне о чести?

Пощечина вышла на славу. На скулах коменданта заалели алые пятна.

— Придержи язык, щенок — или я тебе его вырву.

— Я тебе эти слова напомню, когда войду в Ниеншанц, — Андрей, в отличие от коменданта, головы не терял. На сдачу он и не рассчитывал — экая глупость! Понятно же, что комендант будет выслуживаться, что есть сил. Сдать крепость для него смерти подобно. Русские хоть и оценят, да не наградят, а к шведам тогда лучше и не соваться. Так что...

Только бой.

Но...

— Пока я жив, вы, собаки, в крепость не войдете.

— Мы не шведы, мы глотки молча рвем.

— Верните заложников.

— Нет. Им не причинят вреда, но и отпустить их туда, где опасно и стреляют, я не могу. Приказ государя — невинные пострадать не должны. По возможности.

Взгляд Пересветова-Мурата был полон презрения.

— Верить вам...

Языков возвысил голос так, что его было слышно и на стенах.

— Слово русского дворянина, не предателя, что вреда я им не причиню! Если кто решит присоединиться к своей семье — препятствовать не будем, отпустим на все четыре стороны! Но и в крепость безвинных на смерть не верну!

На том и разошлись.

И началась осада.

У Языкова и верно, не было с собой пушек, достаточных для разрушения стен. Зато были люди, которые перекрыли все выходы из крепости. И был шанцевый инструмент, так что русские принялись копать окопы и траншеи.

Пересветов-Мурат попытался отправить голубя — застрелили.

Гонцов перехватили.

И спокойно и упорно сооружали валы для батарей.

Шведы видели это из крепости, но противодействовать не могли. Их было меньше, к тому же, русские, отступая, рушили все, что под руку подвернется, и им пришлось бы идти по открытой местности. Заметили бы и перестреляли.

Через шесть дней валы для батарей были готовы. А там и подкрепление подоспело.

Корабли с пушками спустились вниз по Неве, причалили вне досягаемости шведов и принялись выгружать орудия.

Языков еще раз предложил коменданту крепости почетную сдачу, опять получил отказ — и разрешил начать обстрел. Тем более, что вести были хорошие. Орешек взят, теперь, коли он успеет расколоть Ниеншанц до подхода основных сил, государь будет весьма доволен.

И Андрей Максимович приказал начинать обстрел.

Надо сказать, тут еще вмешалась судьба. Может, шведы и потрепыхались бы подольше, но Языкову неоправданно повезло. Одно из ядер уже на второй день обстрела попало в пороховой погреб крепости — и громыхнуло так, что даже пушки подпрыгнули.

А спустя какое-то время над Ниеншанцем заколыхался белый флаг.

И снова те же, и снова там же, но на этот раз языков лучился самодовольством, а вот комендант крепости был белым от ярости.

— Я хочу обсудить условия сдачи.

— Без условий, — отрезал Языков. — Выходите и сдаетесь на милость победителя. Дальше вашу судьбу решит государь.

— Я могу остаться в плену. Но отпустите моих людей.

— Нет.

— Мы можем продолжать сопротивление.

— Не можете. Сколько у вас там осталось пороха? На два выстрела? На три?

— Вам хватит.

— А мы не пойдем на штурм. Я прикажу стрелять и стрелять, пока не размолочу вашу стену в ошметки. А сколько при этом останется от гарнизона — плевать. Государь меня ругать за это не станет.

— Отпустите хотя бы женщин и детей.

Пересветов-Мурат смотрел на русского и понимал, что торга не будет. Да и жизнь у него вряд ли останется после сдачи. Этот человек не лжет, он и правда будет уничтожать. А он...

Он может погибнуть в бою.

А может и не погибнуть. Гарнизон — это живые люди, и после таких известий, они его просто на штыки поднимут. Запросто.

— Тех, кого мы взяли? Отпустим. Но когда подойдет основной корпус, и они уже не будут представлять опасности.

— Я переговорю со своими людьми. Что их будет ждать в плену?

— Работа. Крепость укреплять надобно.

Вежливые слова, спокойные лица — и глаза. У Языкова — презрительные и жестокие. У Пересветова-Мурата — полные ненависти.

Ровно через шесть часов после этого разговора, крепость Ниеншанц выбросила белый флаг.

Шведских воинов выводили, связывали и переписывали.

Завтра же их приставят к работе. Копать рвы, укреплять стены... в Ниеншанце отныне будет русский гарнизон. А называться крепость будет...

Алексей Алексеевич приговорил — Желудем. А что, тоже орешек, тоже грызть потребно. А Бог не выдаст — шведская свинья не съест.

Впереди лежал Выборг.

* * *

— Турки взяли Вену.

— Сонюшка да ты что!?

Соня весело улыбнулась.

— Божий промысел, тетушка. Что тут скажешь?

— Нехристи! Ужасно! — выдохнула Ульрика-Элеонора. То есть для родных уже Ульяна. Софья улыбнулась девушке.

— Конечно, неприятно. Но для меня это значит, что турки не будут разорять наши рубежи. Своя страна мне важнее, чем проблемы Священной Римской Империи.

— А если они пойдут вперед? — Феодосии было искренне любопытно.

— Вряд ли. Сил не хватит.

— А что мы теперь будем делать?

— Ждать пана Ежи из плена и государя с войны.

Ульрика чуть покраснела. Да уж, ждать государя... что-то он еще скажет? С другой стороны, пусть девочка и не красотка, но Софья с Лейлой уже успели над ней неплохо поработать. Сарафан подчеркивал и грудь, и бедра, волосы, отмытые от пудры, оказались пепельно-русыми, нос, конечно, никуда не делся, но правильно выщипанные брови зрительно чуть изменили форму глаз и он стал казаться не таким огромным. А так — девочка неплохая. Мягкая, тихая, неглупая... золото будет, а не жена.

А лицо... ну что, ночью все кошки серы, только гладить надо уметь.

Брат Ульрики пропадал то на охотах, то на выездах, а девушка кочевала по Кремлю. От Софьи — к Любаве, Анне, Катерине с Марьей и Феодосией, общалась, училась русскому языку, ну и ее изучали. Пока впечатления были положительными. Ульрика усердно занималась русским языком, изучала православие, старалась всем понравиться. Но что еще Алексей скажет?

— Бася рада будет, — сбила Софью с мысли Анна.

— Да уж, этим двоим расставаться — хуже ножа. Рика, мы тебя обязательно познакомим. Пани Барбара Володыевская замечательный человек. Умница, каких поискать. Надо вообще тебя свозить в Дьяково. Алексей там любит бывать, вот и тебе заранее покажем, что к чему.

Ульрика ответила благодарным взглядом.

Вообще, в семье русского государя она чувствовала себя очень комфортно. Ждала иголок, неприязни, насмешек, а получила живое участие и дружескую помощь.

Сестренки у него вообще были замечательные. Умные, веселые, красивые. Тетушки отличались заботой. Царевна Ирина, правда, была резковата. Но узнав, сколько она делает для людей, вернувшихся из плена, Ульрика мгновенно простила ей жесткость характера. Тем паче, что царевна не хотела ее задеть, просто отвечала, как привыкла. Да и царевна Софья оказалась вовсе не страшной. И почему Кристиан отказался от Катеньки для Георга?

Зря...

Ульрика не возражала бы еще ближе породниться. Хорошие они, теплые, душевные...

— Там, наверное, много людей в плен к туркам попадет, — произнесла тетка Анна.

Они сегодня с мужем присутствовали на обеде.

— Они не русские люди, — Софья пожала плечами. — Их судьба в воле их правителя.

— А сколько прекрасного будет уничтожено. Скольких мастеров уведут в плен...

Царевна Софья прищурилась.

— А и верно.

В темноволосой голове незримо для окружающих завертелись колесики. Надо бы отписать визирю. Он мужик умный. Пусть мастерами поделится?

Конечно, на Руси и так неплохо, но почему бы не перевезти еще пару-тройку десятков? Или сотен?

Отпишем Ежи, пусть выкупает там, кого можно, и везет домой. В хозяйстве все пригодится.

* * *

Дон Хуан осмотрел письмо.

Прочитал, пожал плечами, перечитал еще раз.

Если Вы хотите узнать, кто виновен в покушениях на Вашу жизнь, приходите сегодня после захода солнца в дом купца Ортини. Можете взять с собой стражу.

Доброжелатель.

Интересное письмо...

А еще интереснее — откуда этот неизвестный узнал о покушениях? Хуан Хосе как-то объявлений в газеты не давал. А покушения были. Уже два.

Один раз ему пыталась подлить яд любовница.

Второй раз на него натравили шайку бандитов, который в Италии называют 'брави'.

Девку он чудом поймал за руку, а бандиты... Хуан, между прочим, не просто так получил титул 'Князь моря'. Он отлично знал, с какой стороны браться за шпагу.

Недооценили.

Решили, что раз ему уже почти пятьдесят лет, он ни на что и не годен! Ан нет!

Мужчина потянулся, как никогда ощущая каждую клеточку своего тела.

Он еще многим двадцатилетним фору даст! Любовница могла бы подтвердить... хотя сейчас она никому и ничего не подтвердит. А не надо подливать мужчине в вино всякую пакость. Особенно — стоя напротив окна.

Но — кто?!

Дон Хуан был еще и любопытен, как кот. И, разумеется, собирался сходить, поинтересоваться.

А стражу можно с собой взять, окружить дом. Лишним не будет. Арестовать неизвестных он всегда успеет.

Так что вечером дон Хуан уже стучал молоточком в дверь. И открыли ему практически сразу.

— Проходите, сеньор. Госпожа ждет вас.

Служанка скользнула куда-то в тень, и благородный дон тут же забыл о ней.

А зря.

Милая девушка, профессионально улыбнувшись и окинув взглядом улицу, уже знала, сколько людей пришло с гостем, где спряталась часть из них, да и сам гость...

Реши она убить его — уже лежал бы трупом.

Дон Хуан прошел в гостиную — и вежливо поклонился.

— Сеньора...

Женщина развернулась от окна. Ну, что тут сказать. Не во вкусе благородного дона. Слишком высокая, худая, со впалыми щеками и темными волосами. Густые брови и твердый подбородок дополняют картину. Одета очень просто — так могла бы одеться небогатая горожанка.

Но руки...

Руки — единственное, что выбивается из ее образа.

Идеально белые, холеные, а камни перстней на тонких пальцах стоят столько, что хватит три таких дома купить.

— Дон Хуан Хосе, я рада видеть вас под этим скромным кровом. Не желаете ли вина? Фруктов? Не бойтесь, у меня нет желания травить вас. Я могу первой сделать глоток из вашего бокала.

Женщина не улыбалась, она была совершенно серьезна.

— Я пришел сюда не пить вино, сеньора. Я пришел сюда из-за письма...

— А я могу назвать вам имя человека, который стоит за вашими... невзгодами. Но могу ли я просить потом о милости?

— Какой, сеньора?

Дон Хуан не позволил усмешке скользнуть по своим губам. Неужели все так просто? Деньги и еще раз деньги?

— Отнюдь не о деньгах.

Мужчина дернулся, как будто укушенный.

— Сеньора?!

— Вы же думали об этом? Я не нуждаюсь в деньгах. В любой момент к моим услугам казна одного из богатейших домов.

Женщина подняла руку, демонстрируя кольца.

— Моя госпожа щедра к тем, кто верно служит ей.

— Ваша госпожа?

— Это и будет той милостью, о которой я прошу. Когда вы услышите имя — вы смирите ярость и дослушаете меня до конца. И обещайте подумать над ее предложением.

— Чьим?

— Я всего лишь голос, благородный дон. Тень, отражение... меня нет здесь, как и вас скоро не будет. Вы ведь мечтаете о власти.

Дон Хуан прищурился.

— Сеньора?

Рука словно сама легла на кинжал. Женщина словно и не заметила опасности.

— Сколько вы продержитесь, благородный дон? Вы одиноки. Смерть подстережет вас в глотке воды или на клинке убийцы. И даже дети не оплачут вашу могилу. Не обидно ли вам будет за своего отца? Этого ли он от вас хотел, когда признавал вас, Князь морей?

— Это бессмысленный разговор, сеньора.

— Марианна.

— Простите?

— Вы хотели имя? Вам объяснить, какая Марианна? Или — как мать должна реагировать на угрозу своему сыну?

— Что вы об этом знаете?!

— То же что могли бы узнать и вы, дон Хуан. Ваш отец совершил ошибку, женившись на своей племяннице, но его можно было понять. У него умер единственный законный сын, ему нужен был наследник.

— Карлос...

— Болен. Неизлечимо. И здорового потомства он не даст, на ком не жени.

Сейчас женщина была страшна. Она говорила об этом с таким ледяным равнодушием, что у Хуана мурашки по спине побежали.

— Что вы можете об этом знать?

— То, что приказала узнать моя госпожа. Эскуриал вовсе не закрытый котел, варево можно и помешать, и рассмотреть. У вашего сводного брата эпилепсия, у него множество наследственных болезней, он не развивается, и править не сможет. Ему сейчас шестнадцать лет, но по уму — не больше семи.

— Он вырастет.

— Не лгите себе.

— Не много ли вы на себя берете, сеньора?!

Дона Хуана стоило бояться, но странная женщина даже и не пошевелилась. Подняла темную бровь, чуть улыбнулась, словно видела перед собой не разъяренного мужчину.

— Вы уже говорили с его матерью. Вы хотите стать его регентом и править за племянника единовластно, потому что сейчас это занимает много времени. Да и кто, если не вы? Любимец народа, герой, полководец... сколько пройдет времени, прежде, чем бедняжку Карла запрут в монастыре? И народ выкрикнет ваше имя?

— Я так не поступлю!

— Госпожа... Марианна вам никогда не поверит. Она ощутила вкус власти — и вы ей тут не нужны. Кем ей легче править — сыном или вами?

— Она неспособна править. Как женщина...

— О, тут вы правы. В большинстве своем женщины править неспособны. А вот устранить неугодного родственничка — или намекнуть об этом фаворитам... кто сейчас в ее постели? Де Валенсуэла?

— Вы хорошо осведомлены.

— Да. А потому, если вы станете регентом — вы долго не проживете. Два года назад это началось, благодаря уму вашего сводного брата — и закончится теперь только с вашей смертью. Валенсуэла не простит, да и ваша мачеха — тоже.

— Мне не нужно их прощение.

— А что вам нужно? Сильная Испания? Королевство, которое не раздерут на части? Между прочим, у французского Людовика есть все шансы пережить вашего брата. И он своего не упустит.

— Довольно!

— Вот и еще один ваш враг. Зачем ему — вы? Такой умный и сильный, способный поднять Испанию с колен? К чему?

— Клянусь, вы служанка самого дьявола!

— О, нет. Так далеко моя госпожа не властна.

— Так кто же она?

Дон Хуан задавал вопрос, чтобы выиграть время, хотя... знал. Уже — знал. Марианна...

Ненавижу...

— Женщина, от имени которой я предлагаю вам решение проблемы. Вы уедете из Испании, поживете несколько лет в другой стране, женитесь, наконец, обзаведетесь детьми — это ведь тоже важно. И вернетесь. Когда ваш брат умрет.

— Так что вы мне предлагаете и на каких условиях?

— Условий не ставится. Вы просто соглашаетесь — и уезжаете.

— Оставив свою страну на власть взбалмошной женщины?

— Почему такой уж взбалмошной? Ее величество неглупа, она вполне способна справиться со знатью. А вот вы... вы провоцируете недовольных одним своим присутствием.

Продолжая разговаривать, женщина взяла одну из бутылок, стоящих на столе и протянула дону Хуану.

— Откройте, прошу вас.

Бутылка, и верно, не открывалась уже давно. Затвердевший сургуч, паутина — такое не подделаешь. Дон Хуан повиновался — и вино наполнило бокал.

Женщина подняла его, спокойно отпила пару глотков.

— Не хотите? Жаль...

Дон Хуан взял со стола второй кубок, наполнил — и выпил в несколько глотков. Ему тоже дорого обошелся этот разговор.

— Сеньора... мне тоже жаль. Можете не говорить, кто ваша госпожа. Меня это не волнует. Я не брошу свою родину.

— Вас убьют.

— Возможно.

— Это будет бесполезная смерть. Бесцельная.

— Я постараюсь, чтобы она таковой не стала.

— Мне жаль. — Женщина смотрела загадочно и надменно, как кошка. — Простите, что приходится действовать такими методами.

— Что!?

— Я бы предпочла, чтобы вы ушли со мной добровольно. Не бойтесь, это не яд.

Мужчина вскочил, но странная слабость быстро охватывала тело, распространилась к ногам, последним усилием он выхватил шпагу — и повалился вперед.

Женщина усмехнулась краешками губ. Взяла в руки его кубок, повертела...

— Наивный... Мог бы и подумать, что не обязательно травить вино, если есть бокал.

Пары капель настойки хватило. Нанести заранее, чтобы высохла и не была заметна. Цвет и вкус вина она сильно не поменяла, а вот свалить мужчину с ног — свалила.

Женщина метнулась к двери в комнату.

— Вася!!!

Ровно через минуту в гостиную влетел молодой парень.

— Груз готов.

— Отлично. Не согласился?

— Я с самого начала говорила, что он на это не пойдет.

— Ничего, потом еще благодарить будет.

Парень взвалил на плечи тушку благородного дона и потащил в соседнюю комнату.

Гримировать, переодевать и вообще — укладывать в гроб. А как его еще вывезти из города? Ничего, и вывезем, и на Русь довезем, а там уж пусть государь с ним сам разговаривает. Авось, найдут общий язык.

Жалко ведь мужчину. Прикончат его тут...

Женщина подошла к зеркалу, достала тонкое полотно и принялась осторожно снимать грим с лица. Если она правильно поняла свою царевну — дон Хуан поедет на Русь. И будет там жить. Она тоже вернется домой рано или поздно — и лучше, чтобы мужчина ее просто не узнал. Вроде бы разговор прошел нормально, теперь, если правильно повести себя в дальнейшем — дон Хуан будет свято уверен, что на него покушалась королева Марианна. Еще и мстить пойдет....

А мы поможем...

Впалые щеки волшебным путем превращались в обычные, улетела в угол накладка из темных волос, высвободив обычные русые пряди, стерлись черные брови, показав светло-коричневые, как и должно быть при таких волосах...

И что самое приятное — даже не солжем. Все равно бы его убрали. И именно ее величество. Мы просто предупредили удар.

Да, и надо подкинуть куда-нибудь труп в одежду дона Хуана. Только выбрать не слишком похожий, чтобы народ не поверил. Так, на будущее.

* * *

Алексей Алексеевич отчетливо понимал, что долго это везение не продлится. Им нужно было идти вперед — и БЫСТРО! Эстляндия должна лежать у его ног. То есть — Нарва, Дерпт, Феллин, Виттенштейн, Везенберг — это основное. А еще — Выборг и Кексхольм.

Так что никуда не денешься, надо драться. Особенно пока Карл не опомнился.

Принцип один и тот же — внезапность, скорость, ярость. Пока враг еще там почесывается, мы уже тут победили. Уже и укрепления строим.

И строили.

Краше прежних крепости встанут.

— Итак, мы сейчас здесь, — кончик пера уперся в точку на карте. — Теперь надобно довести дело до конца.

Иван усмехнулся.

Все было обдумано заранее, все было очень серьезно.

Под руководством английских корабелов в Архангельске не только купеческие лоханки строились. Хотя назвать это лоханками?

Хорошее дерево, просушенное, все пригнано, подогнано — такие корабли долго служить будут, десятилетиями. Стоило, конечно, дорого. Алексей помнил, как ругалась Софья, заказывая то одно, то другое, а сейчас вот, оценил. И слова сестрички, что потом мы этот флот с огнем искать будем, а он — будет, и что строить на века надобно.

Не настолько страна богата, чтобы позволить себе говнострой. Грубо, да правдиво.

И сейчас по государевой дороге, уже без спешки, перетаскивали остальные корабли.

Не пять штук, а несколько десятков. С избытком хватит.

Погрузить войска — и отправить к Нарве. Взять ее, пока шведы не опомнились.

Кристиан пишет, что у них со шведами пока вялотекущие стычки. Датчане стоят под Мальме, шведы под Ландскруне, но долго это не продлится. Карл рвется вперед.

Удастся ли взять Нарву до подхода подкрепления?

Алексей Алексеевич не знал, но собирался это проверить. Сейчас комендантом Нарвы был Герворт фон Фонкен... что ж, посмотрим, насколько он сможет противостоять русским.

А еще...

Нотебург и Ниеншанц брали без применения динамита и кое-каких технических новинок русской промышленности. А вот Нарву...

Просто так ее не возьмешь.

Бастионы, толстые стены, двухтысячный гарнизон, пушки числом более сотни, причем не старья, как во взятых крепостях, а новенькие. Нарва — это вам не заштатная крепостца на краю света, это, почитай, ключ ко всей Эстляндии.

Если ее взять, да укрепиться...

Хотя больших планов Алексей Алексеевич не строил.

Его вполне устроит кусок побережья до Ревеля, включительно, ну и Дерпт. Это от Швеции. И кусок от Карелии.

И — хватит.

Получить, укрепить, отстоять — и жить без войн.

Когда-то мужчине нравились войны.

До первого умирающего. Когда Алексей увидел, как людям отрывает руки и ноги, как разрывает на части, как плещет кровь, что делают ядра, пролетая по рядам солдат...

К чертям такую войну!

Любая война должна быть с минимумом потерь с русской стороны. А потому — отвоевать выходы к морю и успокоиться.

Карлу не понравится?

К чертям того Карла! В буквальном смысле слова! Посмотрим еще, кто ему будет наследовать, а там... война — штука сложная, на ней и убить могут.

Что касается своей смерти... Алексей знал, что может сложить голову так же легко, как и любой из его солдат. Но в сестру верил.

Софья и Русь удержит, и Федора, коли понадобится...

Никуда братец не денется, будет прыгать через веревочку, как миленький. Так что за свое государство он спокоен...

— Часть войска пойдет пешком. Часть поплывет на кораблях. Думаешь, хватит нам этого полка под Нарвой?

— Думаешь, не хватит? Справимся.

Иван кивнул. Он и не сомневался, но...

Слишком уж неравны силы.

А Алексей не сомневался. Он свято верил, что все получится. До осени не так далеко — и на зимние квартиры русская армия уже должна встать в Нарве и Дерпте. Остальное — в следующем году.

Сложно?

Это все для будущих поколений.

Соседи должны уяснить, что с русскими связываться нельзя. Никогда. Не при каких условиях. А 'русский солдат' должно стать синонимом 'непобедимого воина'.

Сначала — так.

А время мира положим на то, чтобы Русь стали уважать и в Европе.

— Вань, мы вернемся с победой. Я знаю.

— Да, я тоже знаю... но домой уже хочется.

— По Соне соскучился?

— Можно подумать, ты по ней не скучаешь?

Мужчинам иногда до боли не хватало третьей в их компании. Чтобы Соня встала рядом, откинула за плечо мешающую косу, покусала кончик пера и что-нибудь сказала. И все стало просто и понятно. Сестра ли, жена ли... часть души и сердца. И без нее оно втрое хуже бьется. И писем — мало.

* * *

— Соня, как ты думаешь, я понравлюсь Алексею?

— Шанс у тебя есть. Ты миловидная, если будешь следить за собой — то вдвое лучше будет, — Софья отвлеклась от мыслей об Австрии и посмотрела на Ульрику.

Ну, ничего так. Ни помады, ни белил, ни прочей вредной химии, румянец на щеках, глаза чуть подкрашены... сойдет. Алексей, конечно, та еще привереда, но годика на два его хватит, а там... сделает Ульрике пару-тройку ребятишек, она и не заметит, что муж иногда налево гуляет. Здоровый левак укрепляет брак.

— Страшно мне.

— Ульрика, успокойся. Помолвку расторгать уже никто не будет, поженитесь вы в любом случае. Дальше все от тебя зависит. Ну а мы поможем, чем сможем.

— Вы другие. Совсем другие. Я такого при дворе никогда и не видывала...

Софья фыркнула про себя. Знала б ты, лапа, сколько я тут прополкой занималась, прежде чем что-то получаться начало! Одни Милославские чего стоят! Эх, недаром Гайдай дал Жоржу эту фамилию, как в воду глядел великий режиссер.

Вслух этого Ульрике сказано не было, Соня перевела разговор на другую тему.

— Ты имя себе еще не выбрала?

Девушке были предоставлены святцы, и последнее время она сидела, выбирала, кем ей креститься в православие.

— Выбрала. Ульяна.

— Ульяна Иоанновна. Красиво получится. Думаю, дней через десять тебя и покрестим?

— Ты все-таки хочешь, чтобы Ваня? А то, может, Федор? Он старше...

Софья пожала плечами.

— Уля, поверь, у меня есть на то причины. Иван будет в Португалии, а нам нужны тесные связи. Если тебе он крестный отец, это важно. А Федя... есть у меня мнение, что рано или поздно, он себя церкви посвятит. Будет у нас еще один патриарх из Романовых.

— А жена?

Софья пожала плечами.

— Кто знает, как все сложится. Просто у меня такое предчувствие, а я им привыкла доверять.

Даже если и не посвятит — Софье откровенно не нравилось, как Федя смотрел на У Шан. Решительно. Как на икону. А там разве что из-под халата чертячьего хвоста не хватает. Ох, не к добру...

Успокоив Ульрику — девчонка должна быть свято уверена, что Софья и за нее, и для нее и вообще — ангел небесный, Софья вернулась к своим делам.

Так, письмецо из монастыря. Место хорошее, там что хочешь наружу вытянут, перетряхнут и обратно вложат.

У Шан она раскусила правильно. Тянет соплячку к власти, тянет. И Федьку она тянуть будет. Так что роды — или двое, а потом прости, деточка. Я буду долго плакать.

Там посмотрим, что лучше. То ли яда подсыпать, то ли какое медицинское светило на роды пригласить. На них слой грязи такой, что заражения крови долго ждать не придется. Блюментроста, вон, год пинала, прежде чем тот приучился руки мыть да спиртом протирать, по местным меркам — революционе де профессиональ. Не бывало на Руси такого компота, как говорил один поручик.

А вот теперь — стало.

Но то Блюментрост, он умный. А скажи его европейским коллегам такую ересь?

Париками закидают!

Так что посмотрим.

Письмецо от Илоны Зриньи. Ответ уже и отписан, и отправлен. Вассалами Руси им пока становиться нельзя. И далековато, и общих границ нет. Польше тоже ссориться не стоит. Но вот присягнуть лично Михайле Корибуту...

Лучше для гордых венгров и не придумаешь. Конечно, потом Леопольд сильно изобидится, но так то потом, потом. А уж поберечься Михайла сумеет, не первый год замужем, да и на троне не первый... Так что отписываем еще и Марфе, чтобы берегла супруга, он ближайшие лет двадцать живой нужен. А там посмотрим, на кого вассалитет перекинуть.

О, великий и мудрый Ходжа Насреддин, который сказал про ишака и падишаха! Да славится имя твое во веки веков.

Отдельно письмецо.

Дон Хуан, как легко догадаться, не согласился — и теперь едет на Русь грузом-400. А как его еще обозначать? Пленный и ценный. А тут его еще обрабатывать... надо Катьке свистнуть — пусть готовится. А вот куда Машку пристраивать?

Хм-м...

А ведь идея...

Мир со Швецией заключать надо будет, вот и выдать ее за Карлушу? Вместо Ульрики?

У того, конечно, мать — гадюка, но и Машка кому хочешь три литра яда на макушку сцедит и дальше пойдет. Софьина школа...

Попробовать протолкнуть идею?

Надо намекнуть Алексею, чтобы побольше захватил, лучше и то, что им не надо. А потом в качестве извинений и Машкиного приданого отдал обратно.

На губах Софьи заиграла коварная улыбка.

А что?

Соседи орусячены, иначе и не скажешь. У Михайлы — русская, в Картли — русская, датчанка есть, китаянка есть, надо теперь еще шведов для полного комплекта...

А там поглядим. Кровные узы — они завсегда сильные.

Вообще, Софья историю помнила отвратительно, но то, что сейчас Карлуша одиннадцатый, а Петр воевал с двенадцатым... уж это-то и дети знают. Вопрос!

Что случилось с этим Карлом, и долго ли он прожил?

А то ведь можно и войска ввести для помощи вдове, а там... Мирная интеграция — она завсегда полезнее. Списочки составим, кого посадим, кого потравим — и будут шведы русскими подданными. А фамилии и язык... Да они еще сами попросятся русскими стать!

Недаром же большинство национальностей отвечает на вопрос — кто. Кто?

Швед, датчанин, немец...

Какой?

Русский.

Наводит на размышления, верно ведь? Неважно, кто ты. Важно — какой.

Обдумаем план?

* * *

— Милая, радость у нас!

— Вот как?

Марфа искренне удивилась. Какая радость вдруг случилась?

— Я письмецо получил. Фамилия Ракоци тебе ведь знакома?

— Ференц Ракоци еще мал, чтобы письма писать. Мать его — Илона отписать решилась?

— Умничка ты у меня.

Михайла посмотрел на жену с искренней любовью. И красавица — после четырех родов ни располнела ни на грамм, кожа по-прежнему бархатистая, волосы черные, глаза — утонуть можно, и умница. Вот с кем бы он так еще поговорил?

Советника завел? Или любовницу? Нет уж, лучше гадюк завести, те, может, и не покусают.

— Решилась, да еще как. Предлагает мне личный вассалитет.

— Ох!

Понятное дело, для Марфы это новостью не было, Софья ей еще когда отписала. Но изумление было сыграно на 'отлично'.

— Соглашаться будешь?

— А и соглашусь. Леопольд, конечно, взбесится, но я туда Яна потихоньку отошлю, пусть новые границы защищает.

— Там и свой герой, кажется есть. Текели?

— Есть такой. Илона Зриньи за него замуж собирается.

— Сильная связка получится.

— Но полезная. И мы территорией прирастем, и им защита. А там — видно будет. Может, и сыну моему присягу принесут. О русских они очень хорошего мнения, а ты, дорогая моя супруга...

— Постараемся их не разочаровать? К тому ж у Илоны вроде как и дети есть. И наши...

— Надобно это бы обдумать.

Муж и жена обменялись нежными улыбками. А после того, как Михайла ушел, Марфа быстро набросала записочку Софье. Она не сомневалась, что у той на детей Ракоци уже есть свои планы. И не хотела ни сорвать их, ни перебежать сестре дорожку. Ни к чему ей такие кошмары...

Да и потом, у нее с Михайлой уже и мальчики есть, и девочки, как сестра скажет — полезный брачный ресурс. А у Илоны двое детей. Может, поделить их? Одного ребенка на Русь, второго им? Стерпится — слюбится, потом дети пойдут... политика в действии.

* * *

Царевна Софья Алексеевна в это время гостила в Университете, беседовала с Исааком Ньютоном. И рассказывала ему то, что сама помнила о генетике и наследственности.

Горох с желтыми цветами, горох с зелеными цветами, цвет глаз, генетические нарушения, близкородственные скрещивания...

Исаак слушал очень внимательно, даже и не думая поинтересоваться, а откуда государыня царевна такие вещи знает? Понимал уже, что отговорятся ему старой Ивановой либереей, легендарной библиотекой Ивана Грозного, которую никто не видел, и есть подозрения, что никто и не увидит. Уж больно удачно списывать на нее все новые знания.

Кое-что он даже записывал, размышлял, задавал вопросы. И самый простой:

— Государыня, а для чего вы это рассказываете?

— А для того, сэр Исаак, чтобы в Университете было и это направление. Вы в курсе, что творится сейчас в Испании? Знаете о трагедии короля Карлоса?

Знал. Об этом только ленивый не знал.

— Я хочу, чтобы в Университете был факультет... пусть несколько человек, которые будут заниматься только этим. Есть же и такие, кто внимателен. Умен, прилежен, но не способен на полет фантазии? Есть, наверняка.

Ньютон кивнул, соглашаясь. В науке без таких никак нельзя. Кто-то должен парить в вышине,, а кто-то прилежно регистрировать следы от их крыльев.

— И пусть ведут Книги, — Софья произнесла это так, что стало ясно, она не про обычные книжки говорит. — Я хочу, чтобы для каждого государства были составлены справочники. Кто на ком женился, кто с кем породнился, велись родословные, составлялись генеалогические древа... это возможно?

— Это каторжная и громадная работа.

— Знаю. Но если ее проделать сейчас, наши потомки смогут избежать многих ошибок.

Исаак Ньютон подумал.

А потом уважительно попросил женщину:

— Царевна, а нельзя ли мне еще раз объяснить про гены и хромосомы?

Софья вздохнула.

Можно. Что помнит — все объяснит. И не надо говорить про прогрессорство. Она просто изложит материал на уровне седьмого класса средней школы, а уж как его потом применят...

Ее имя даже упоминаться не будет, открытие будет принадлежать Исааку Ньютону. И точка.

Но генетика необходима.

* * *

Дон Хуан был не просто в ярости.

Убил бы!

Зубами бы разорвал, загрыз заживо!

Марианна, сучка...

Это был еще один из самых приличных эпитетов, коими он награждал свою родственницу. Похитители ему вежливо объяснили, что раз уж он не согласен уехать куда-нибудь к чертовой матери, то...

Рисковать народными волнениями и убивать его мачеха не стала. Просто заплатила, чтобы его увезли, например, в колонии.

И везли.

То опаивая, то перегружая из сундука в сундук...

Благородный дон пробовал сопротивляться — его просто оглушили. Отказывался от еды — кормили насильно, через воронку. Грамотное похищение — оно тем и отличается от бездарного, что во втором случае можно сбежать. А в первом — лежи и не рыпайся.

При этом о его здоровье заботились, ему даже конечности массировали, чтобы те не затекли и одежду меняли, но...

Сууууука!

Впрочем, вой не вой, сделать дон Хуан не мог ничего. Так что до побережья его доставили совершенно невозбранно, погрузили на корабль — и поплыли. Ругайся не ругайся...

Трюм — место такое. Приковали за ногу цепью — и хоть озверей.

Дон Хуан и зверел, сколько мог. Но ему вежливо объяснили, что греха на душу ее величество брать не хочет, а потому — жить будешь.

Но ты этому не обрадуешься.

Так что мужчина плыл и придумывал новые способы казни для мачехи. Очень мешало только одно — убить ее хотелось парой сотен разных способов, а на деле получится не больше одного.

Так что надо приложить фантазию.

* * *

— Ваше величество, мы настаиваем...

Людовик Четырнадцатый тяжко вздохнул. Вытер слезы.

— Оставьте меня, я в печали.

Папский легат сверкнул глазами.

— Если ничего не предпринять, турецкая зараза...

— Да-да, мы обязательно... я должен прийти в себя. У меня умерла любимая женщина, почти жена, мать моих детей...

Легат проглотил едкие слова о черных мессах и о том, что если бы маркиза (ну очень своевременно) не умерла, королю пришлось бы ее казнить. И интересно, не его ли люди постарались?

Вслух он, конечно, такого не сказал — не идиот же. И принялся давить, как мог.

Увы, закончилось это тем, что его величество вытер слезы платком и отправился к себе — меланхолить.

Это — официально.

Неофициально — общаться с турецким послом и уточнять, что входит во взаимовыгодное соглашение? Потому как ему совершенно неохота воевать с турками. А если его еще ласково попросят... да еще и подарок дадут, например, пошлины понизят или что-нибудь еще предоставят... как тут не воспользоваться случаем?

Леопольд ему кто?

Да никто. Даже хуже — конкурент за влияние и территории. Так что помогать ему... пусть сидит в Линце и радуется, что его величество туркам не помогает!

Свою выгоду Людовик видел четко, знал, что войска ему понадобятся, и не собирался класть их за веру. Нет у него оравы дураков, которую спихнуть бы и порадоваться — уехали! Кончилась эпоха крестовых походов, кон-чи-лась.

Так что нечего! Его величество страдать изволит! Да еще как, весь в тоске, весь в печали... хорошо хоть Анжелика де Скорай де Руссиль отвлекает. Глупа, конечно, как пробка, но в постели — великолепна! А для бесед и мадам де Ментенон есть. В постель ее не хочется, но вот пообщаться — приятно. Пригласить ее для беседы?

Да, наверное...

И скорбеть.

Читать доклады ла Рейни, отчеты о допросах — и страдать. Страдания очищают и возвышают душу, к тому же, его величеству так к лицу траур...

Анжелика оценит.

* * *

Когда Ежи позвали к Гуссейну-паше, мужчина обрадовался.

Ну, наконец-то.

Надоели уже эти турки — слов нет. Да и вообще, тут в Европе войска собираются, а попасть на чужую войну Ежи вовсе не хотелось.

Сидит он в плену — вот и ладненько. Потом на Русь поедет, домой, к Басе.

Гуссейн-паша был любезен и обаятелен. Угостил Ежи кофе со сладостями, похвалил еще раз русского государя, который сейчас воюет, и сообщил, что гонец прибыл. Ежи хоть завтра может отправляться со своим отрядом на родину.

Да, и вот еще письма.

Две штуки. Одно — от жены, Басеньки. Второе — от государя. Если храброму воину еще что-то понадобится, пусть только намекнет.

Ежи поблагодарил и отправился к себе. Читать.

Записку от Баси он прочел быстро, зато раз десять. Мало ли, что все и с ней, и с детьми в порядке! Зато как приятно читать эти строчки и касаться губами пергамента, коего касалась ее ручка.

Записку от государя — один раз. И задумался.

А потом попросил проводить его к визирю. И вместо объяснений протянул письмо.

Гуссейн-паша прочитал (словно догадываясь, что разговор примет такой оборот, государь писал по-латыни), подумал.

— Да, пожалуй, я могу вам это разрешить. Ваш государь прислал достаточно денег для выкупа сотни, а то и больше рабов. Так что выбирайте — и я отправлю их с вами на Русь.

Ну, была бы честь предложена. А кто нужен в Дьяково — Ежи знал. Остается выбрать — и предложить людям поездку в рабство к туркам — заменить поездкой на Русь. Лет на пять, до отработки выкупа. Можно — с семьей.

И обрадовать своих людей. Дня через три-четыре они поедут на Русь.

Домой...

* * *

— Скотина такая! Тварь! — когда бы грязные ругательства не сыпались с королевских уст, все было бы вполне обычно. Но сейчас Кристиан был в гневе.

Доверь идиоту!

Зигфрид фон Бибов сделал все, что мог, он прорвался внутрь крепости, и удержался бы! Но подмога не пришла вовремя, и героя просто изрубили в куски!

Это ж надо — осаждали Мальме, а взять не взяли!

И все из-за этих... г-героев!

Один инициативу вовремя не проявил, второй подкрепления не подвел — и что в итоге?

Потеряно время, силы, инициатива, шведы воспряли духом... а ведь стоило только взять Мальме — и считай, войне конец!

Не взяли.

Теперь остается только отходить к Ладнскруне и закрепляться там, в надежде, что удастся отстоять город. Но тут — были у Кристиана кое-какие идеи, почерпнутые, кстати, из переписки с русским королем. И укрепятся, и постоят...

На два фронта шведы войну вести не смогут, никак не смогут. Поэтому датчанам надо просто немножко продержаться.

— Можешь убираться, Руссенштайн! Генералом тебе больше не быть!

Кристиан в ярости швырнул в генерала свою шляпу и вышел из палатки. Холодный воздух чуть умерил ему злости.

Отобьются.

Они сильнее шведов, и позиция у них лучше, ее только правильно использовать надо. Он справится. Должен. А там и от русских весточка придет, Бог даст...

* * *

— Русские?!

Карл Одиннадцатый не принимал их всерьез, чего уж там. Давно не принимал.

— Захвачены Нотебург и Ниеншанц. Русские войска скорым маршем движутся к Нарве и Дерпту.

Рутгер фон Ашеберг смотрел с сочувствием.

— Черт!

Юный король выругался, не стесняясь полководцев.

И это в такой момент!

Когда вот-вот надо будет идти сражаться...

Ландскруне.

Ладно!

Здесь и сейчас надо разбить датчан, а уж потом идти вперед. Можно и на русских. Но не оставлять же за спиной Кристиана?

Карл задумался. Он был талантлив, этот юный король. Неглуп, серьезен... не его вина, что его образованием занимались от случая к случаю.

Даже если здесь и сейчас он разобьет датчан — это мало что изменит. На суше они достаточно сильны, война продлится еще минимум год, а то и два. Они в любой момент могут перебросить подкрепление в Сконе. И русские...

Воевать на два фронта он не сможет.

Физически, финансово... и ресурсов нет, и аристократы... черти б их драли!

Значит, надо сесть за стол переговоров.

Не хотелось?

Да еще как!

А если сначала победить, а потом уже попробовать поговорить с Кристианом? Должен ведь он понять, они даже с его сестрой были помолвлены...

Кстати, расторжение помолвки у Карла сильных эмоций не вызвало, разве что, кроме сочувствия к русскому государю. Какова там Ульрика-Элеонора в душе — это еще вопрос. А вот портрет...

За такое имеет смысле еще и поблагодарить русского государя.

В Карле боролось два желания.

Либо он вступает в схватку, побеждает или проигрывает — и идет на переговоры. Либо — он сейчас посылает гонца.

Победило — первое.

Все-таки Карл был еще очень молод.

* * *

Утро четырнадцатого июля тысяча шестьсот семьдесят седьмого года выдалось теплым и ясным. Полководцев это радовало — далеко видно.

Солдат...

А кого интересуют солдаты?

Две армии выстраивались под Ландскруне.

Карл делил свою армию на четыре части и собирался начать наступление.

Кристиану предложили отвести армию с холмов и сесть в засаду, но мужчина чуть ли не пальцем у виска повертел.

Засада?

В несколько тысяч человек?

Да помилуйте, что за бред?

Засада на то и засада, что никто ее не видит до последнего момента. Найдите же идиота, который не заметит несколько тысяч датчан?!

Они протаскаются по холмам, потеряют удобную позицию, а вот что Кристиан одобрил — так это расставить небольшие секреты на две-три пушки.

Наконец зарокотали барабаны.

Армия шведов двинулась вперед. Но датчане-то стояли на холмах! А атаковать вверх по склону — это вам не по равнине бегать. Особенно под артиллерийским огнем. Датчане палили и из пушек, и из ружей. Разброс, конечно, был велик, но практически каждая пуля и каждое ядро находили свою цель. При такой-то плотности мишеней!

Но надолго бы шведов это не задержало. Сильнее их смутило другое.

Сложно ли найти воду?

Да нет, колодцев везде хватает. А теперь представьте, что вы лезете на холм, который вообще-то глинистый, а тут вам — воду под ноги.

Скользко.

И лезть становится намного сложнее. А с холмов, сверху вниз, так и поливают пулями, бьют пиками, кидают камни...

Карл в бешенстве сжал подзорную трубу.

— Отступить! В обход!

Идея тоже была неплоха — обойти холмы, на которых закрепились датчане и атаковать со стороны долины. Авось, на две стороны им воевать будет сложнее?

Успеха идея не получила.

Теперь заговорили спрятанные заблаговременно секреты. Стреляли с обеих сторон, но в кого легче попасть?

В шведов, которым хочешь, не хочешь, надо идти вперед — и не кланяться пулям — или в датчан, у которых было время и укрепиться, и окопаться, и щиты поставить?

В отчаянии Карл сам попробовал возглавить атаку — верхом на коне, с саблей наголо — и из-за холмов ему навстречу вылетела датская кавалерия.

Едва отбился.

К четырем часам вечера шведы откатились на исходные позиции и принялись подсчитывать ущерб.

Больше всего досталось ополчению — чуть ли не половина полегла. Но там и понятно — ни опыта, ни сноровки. В остальном же...

Атаковать еще и завтра? С тем же результатом?

Не было у шведов подкрепления, а вот к датчанам оно подойти могло. Карл при всей его взбалмошности, дураком никогда не был. А потом просчитал риски — и направил посла к Кристиану.

* * *

Война — это кто кого перестреляет?

Это возможно. Но!

До перестрелки надобно еще дойти и закрепиться на позициях. Алексею хорошо было памятно еще давнее, детское, как он организовал учения для своих ребят.

Это был УЖАС!

То люди, то телеги, то лошади, то снабжение... одним словом, в своих походах он такого уже не допускал. Урок оказался очень действенным, чего уж там, обоз — это важная составляющая победы.

Это оружие, боеприпасы, питание, да просто сухая одежда...

Сейчас войска быстрым маршем двигались к Нарве. Очень быстро. Им предстоит с налету взять город, не размениваясь на окопы и обстрелы. Нарва это вам не Орешек, там и пушек поболее, и людей и комендант куда как серьезнее.

Фон Фонкен себя зарекомендовал, как бравый служака и воин хороший, его голыми руками не возьмешь.

А мы и не голыми...

Динамита у Алексея хватило бы и на Нарву, и на Ревель, и еще осталось бы. Сейчас эти несколько телег двигались в середине обоза, под тщательным присмотром 'троянских коньков'.

Бог даст — справятся?

* * *

Сары Сулейман паша смотрел вслед уходящему султану. А и то верно, не будет же великий султан сидеть в той Вене?

Ее захватили, теперь надобно удержать. Тяжко?

Ну, коли турки до зимы продержатся, легче будет. Там и австрияки уйдут на зимние квартиры, опять же, французы помогать не намерены, поляки... там как будет, так и будет, но вроде бы они сейчас другим заняты.

А к стенам Вены идет войско под командованием Эрнста Рюдигера фон Шатермберга. Отобьются ли? Почитай, тысяч десять народу, пушек поболее сотни — Леопольд сильно перепугался...

Ну и пусть. Сары Сулейман и сам не дурак.

Отобьется.

Надобно только по округе провизии запасти, да фуража побольше... а крестьяне?

Да пес с ними, с христианскими собаками! Кого волнуют их жалкие жизнешки? Уж точно не доблестных янычар! Пусть хоть все передохнут — не жалко.

* * *

Кристиан внимательно выслушал посла.

— Мой венценосный брат предлагает мне переговоры?

— Да, ваше величество.

— Мне нужно подумать...

Шведский посол поклонился, стараясь по возможности сохранить достоинство. Воевать на два фронта шведы, и верно, не в состоянии. Договариваться — только это им и остается.

Что потребует Кристиан?

Что делать с русскими?

Хотя... договориться бы с датчанами, а уж русских собак они со своей земли вышибут, не вы первый раз!

Посол не знал, что между Кристианом и Алексеем существует переписка. Не знал об их договоренностях, планах, замыслах — общих, уже общих. Русский царь был теперь Кристиану не только естественным союзником, но и родственником. Карла будут ждать неприятные сюрпризы...

* * *

Дон Хуан, хоть и был в бешенстве, а к происходящему на палубе прислушивался чутко.

Мало ли...

И момент нападения на корабль не пропустил. Да и сложно было тут пропустить — стрельба из пушек и в трюме оглушала, кораблик весь содрогался, мужчина молился только об одном — чтобы выжить. С нападающими он объясниться сможет, но как же обидно будет сдохнуть, подобно трюмной крысе.

И ему повезло.

Когда перестрелка прекратилась, крышка трюма поднялась — и в нее просунулась басурманская рожа. Простите — турецкая.

Но дона Хуана это не утешило. Признаваться, кто он — это было теперь равноценно гибели. Поэтому, когда его доставили к командиру небольшой турецкой эскадры из шести галер, он назвался именем близкого друга, маркизом Мануэлем Алькансаром и пообещал за себя большой выкуп.

Турок покивал, пообещал подумать — и дон Хуан сменил один трюм на другой. На галере принадлежащей Селиму-паше. По крайней мере, к галерному веслу не приковали — и то хлеб. Откуда ж мужчине было знать, что все это лишь часть хитроумного плана? Что на абордаж корабль, конечно, брали, но — понарошку. И лежащие в крови трупы тоже после его перегрузки вполне спокойно встали и пошли отмываться, и с турецким пашой была договоренность.

Ему деньги на руки и право беспошлинной торговли на три года.

А он доставит дона Хуана туда, где от него будет польза — в Крым. А уж из Крыма его перевезут на Русь.

В результате сей комбинации для дона Хуана русские окажутся спасителями и освободителями. А уж уговорить его принести пользу...

Куда он денется с Руси-матушки?

Обошелся сей план, конечно, дороже чугунного моста, но, по мнению Софьи, на такое денег жалко не было.

Дружественная Испания?

Берем!

Уж больно перспективы хороши, тут и многоходовые комбинации крутить начнешь, и заплатишь, сколько надо...

Лишь бы не узнал сам подопытный, а то обидится, расстроится...

Встреча кораблей состоялась в районе Сицилии, а сейчас галеры шли в Стамбул. Оттуда уже в Крым. Не страшно, тем удобнее. Как раз дон Хуан попадет на Русь к зиме, так что до весны остаться придется...

* * *

Карл нервничал.

Кристиан тянул время, выдвигал какие-то немыслимые требования, как мог, тормозил переговоры! Шведам-то нужно было скоренько договориться — и бодрым маршем отправляться выкидывать русских из Эстляндии.

Ан нет!

И уйти не удастся — могут ударить в спину. И переговоры абы кому не доверишь — Карл доверял только себе.

И время, время...

Сейчас Карл бы с радостью даже женился — хоть завтра! Лишь бы определиться с договором. Но Кристиан выжидал неведомо чего, требовал кусок земли чуть ли не до Стокгольма, настаивал на контрибуциях, на море бесчинствовали его корабли, губя любую торговлю...

Не война, но и не мир... не пойми что!

Если бы Карл Одиннадцатый играл в шахматы, он сказал бы — патовая ситуация. А уж сколько ей длиться...

* * *

— Какой великолепный бастион, — Иван Морозов смотрел на Нарву чуть иронично.

— Восхитительный, просто.

Алексей это убеждение разделял. Ему Нарва тоже нравилась. Этакий цветик-шестицветик с бастионами.

— Вот его и...

Мужчинам очень нравился бастион под названием 'Королевский вал'. Как бы с намеком...

— Ремонта потом будет...

— Ничего, свое отстраивать будем, не чужое.

— Лишь бы Карл не появился не вовремя...

— Съезди к Фонкену, предложи ему почетную сдачу.

Иван пожал плечами.

— Так не согласится же...

— Пусть не соглашается. Предложить мы обязаны.

Впрочем, угадал Иван до точности. Герворт фон Фонкен чувствовал себя неуязвимым за Нарвскими бастионами и пушками, а потому и ответил невежливо. Предложив глупым русским варварам убираться обратно в свои леса и болота.

Иван в ответ лаяться, конечно, не стал, не мужское это дело. Прикинул, как лучше штурмовать — и уехал обратно.

Ночь русское войско провело спокойно.

Утром принялись готовить окопы для якобы обороны от Карла — примерно в двух верстах к западу от реки Наровы. Шведы наблюдали со стен, кричали что-то оскорбительное, но русским было не до них. Пользуясь постройкой, как предлогом, русские осмотрели каждый метр нарвских стен, прикинули количество пушек, где ремонтировали стены, где нет... и остановились-таки не на Королевском бастионе, а на заделанных воротах Виру. Их хоть и заложили камнями, но не так давно, и кладка там потоньше...

И ночью...

* * *

— Осторожнее, индюк неуклюжий!

— Сам гусак!

Шепот был почти неслышен, ребята голов от травы лишний раз не поднимали. Но как не обругать 'ползуна' спереди, который случайно попал тебе сапогом по плечу?

Трудно.

И проползти неувиденными и неуслышанными, и протащить с собой взрывчатку. Но опыт уже есть.

Это не Азов брать, сейчас-то рука набита.

Шестеро 'троянских коньков' тащили три бочонка с динамитом. Скромненькие такие, но их с лихвой хватит, чтобы ворота Виру улетели на другую сторону крепости. А там уж...

Войска-то давно готовы, они, в большинстве своем днем отдыхали, проверяли оружие, а видимость бурной деятельности изображали обозники. А что?

Надеть мундиры — и кто их там со стен отличит, солдаты, не солдаты...

Найти место, облюбованное еще днем, для коньков было несложно. И найти, и бочонки положить, и на фитиль искорку высечь — со стены даже и не услышали.

Было что-то?

Али нет? Поблазнилось?

И то сказать — тревожно. Русские отступать не привыкли... умирать шведам не хотелось. Понятное дело, дезертировать никто не собирался, но жить-то хочется, это естественно!

Алексей Алексеевич стоял вместе с остальными генералами и полковниками. Он сам в крепость не полезет, его дело не саблей махать, а полками командовать.

— Скорее бы...

Иван до боли вглядывался в темень... да разве там что увидишь? Словно благоволя русским, ночь так сгустила полог, что в трех метрах от себя разглядеть ничего не удавалось.

Только гадать можно было.

Сейчас ребятам пятьсот метров до крепости.

А сейчас вот триста.

А может, они уже под стенами крепости.

Отче наш, иже если на небеси... помоги им, Господи, если не на тебя, то на кого и надеяться...

И все равно, ждали, не ждали, а это оказалось неожиданностью.

Когда под стеной крепости встал столб огня и земли.

Когда рванул по ушам жуткий грохот.

Когда послышались слабые крики раненых...

Затрубили рога, забили барабаны — и русские бросились вперед.

И над шведской землей разнесся клич, который будет вселять ужас в сердца противника!

— За Русь! За царя! Урррааа!!!!

Шведы не успели ничего.

То есть — вообще. Ни собраться, ни ударить из пушек, ни как-то попытаться отразить атаку — КАК!? Никто не ждал, не бывало такого в военном деле...

Все привыкли, что осада ведется совершенно иначе — копаются рвы, закладываются мины, защитники крепости пытаются то ли взорвать этот подкоп, то ли засыпать — в любом случае не меньше месяца. Не рассчитаны были шведские крепости на русский динамит, который был уже и доработан и улучшен. Слишком наглым получился захват. Стену проломило так, что по получившейся насыпи можно было и взобраться в крепость, и спуститься...

Что русские и сделали.

Кровь хлынула по улицам Нарвы в эту ночь.

Русские старались не убивать всех подряд. Отбросить, оглушить, взять в плен — царю не нужны лишние смерти, но иногда вспыхивали ожесточенные схватки.

Одна из них разгорелась у центральной башни, там, где находился комендант.

— Подлецы! Негодяи!! Мерзавцы!!!

Герворт фон Фонкен был прекрасным фехтовальщиком. Один на один его живым бы не взяли, но против сети нет приема.

Набросили, сбили с ног — и потащили к государю, как диковинную рыбу. А что?

Комендант — личность полезная, он много чего знать может, не убивать же сразу? Пусть государь сам решает...

К утру крепость Нарва полностью перешла под контроль русских, остатки шведского гарнизона увязывали и переписывали, горожан не трогали, при условии, что те не лезли на улицы. Их черед еще настанет.

Потери шведов в эту ночь составили триста двадцать человек убитыми, еще около ста пятидесяти было ранено.

Потери русских — восемь человек и двенадцать подвернутых ног — так торопились в крепость, что в ров сверзились.

* * *

Фон Фонкен был в ярости. Мягко говоря.

Плевался, вращал глазами, орал, ругался — и вообще, вел себя как дикий лесной человек, а вовсе даже не благородный. Алексей и Иван посмотрели на это дело, плюнули, да и пошли осматривать свои новые владения.

А комендант пусть посидит, поскучает, подумает — опять же, более пригоден для обработки будет.

Что сказать — динамит — великая вещь!

В дыру в стене могли пройти трое человек, не особо толкаясь при этом. Ну и взрывчатки, конечно, не пожалели.

— Глаубер — гений, — Иван только головой покачал.

— Еще раз убеждаюсь, что лишние знания лишними не бывают. И лишние ученые тоже. Был он у себя на родине никем и ничем, а тут — расцвел! Такой талант!

— Софья, кстати, говорит, что этим веществом хорошо для разработки рудников пользоваться.

— Умница она у нас...

Двое мужчин переглянулись, охваченные одним и тем же теплым чувством. Умница. И — у них. В этом-то никто не сомневался.

Вместе с крепостью им досталось больше сотни пушек, хотя половина из них и старые, большой запас ядер и пороха, неплохие оружейные склады, опять же, казна крепости...

Вполне приличная сумма.

— Местных жителей обдирать будем?

Ваня спрашивал вполне по-деловому, в духе времени. Контрибуция — священное слово!

— Не стоит. Динамит, считай, мы уже окупили, на премии тут тоже хватит — и еще останется. А грабеж... нет уж, мне нужно, чтобы они нас принимали как добрых господ, а не как злых хозяев.

Ваня кивнул.

— Пусть так. Куда далее?

— Ревель и Дерпт. Ну и что там по пути будет — мелкие эти городки.

— Если они еще сопротивляться будут.

Ответом была веселая ухмылка.

— На Ревель у нас динамита хватит. А Дерпт...

— Кстати, думаю, шведы нам кого-нибудь пошлют навстречу? Что говорит разведка?

— Встретим, — беззаботно отмахнулся Алексей, — разведка говорит, что Карл сейчас занят датчанами у Мальме или где-то в тех местах, а здесь... Делагарди?

— Да, пожалуй. Магнус?

— И его скромный такой корпус, в тысячу пятьсот человек.

— Может доставить хлопоты.

— Разобьем. Разведка донесет, если он двинется вперед. А пока нам самим идти ему навстречу. Дерпт к нам в руки не прыгнет.

— До осени мы должны освоить Остляндию.

— не споткнуться бы...

— Да, завязнуть не хочется. Итак, три дня на отдых — и ускоренным маршем вперед. На Ревель!

* * *

К моменту возвращения государя фон Фонкен уже достиг нужной степени промаринованности. Неизвестность — она неплохо ломает. Поди, побеспокойся и о своей судьбе, и о судьбе своей семьи — поседеешь к вечеру. Фон Фонкен не поседел, но уважения прибавил.

Алексей с Иваном уселись напротив, прищурились.

— Поговорим?

Первым взял слово боярин Морозов. А что? Государю невместно.

— Что с моей семьей?

— Да ничего. Сидят дома, под замком, караул к ним приставлен на тот случай, если они захотят кому навредить...

— Они?

— Комендант, — глаза Ивана были усталыми, — если ваш сын решит на кого-нибудь напасть, солдаты не будут разбираться. Они его просто прибьют. А потому — охрана обязательна.

— Что с нами будет?

— Отпустим за выкуп, когда договоримся с Карлом.

— Когда он придет сюда и разобьет вас?

— Вы так в этом уверены?

— И никакие дьявольские хитрости вам не помогут! Я не знаю, что вы сделали со стеной, но против армии чернокнижие бессильно!

Алексей и Иван переглянулись — и звонко расхохотались.

— Чернокнижники!

— Потрясающе!

Фон Фонкен понял, что ляпнул что-то не то — и обиженно засопел. Ладно бы — испугались, отрицать начали, ругаться... потешаются! Что он — комедиант на ярмарке?!

— Комендант, — наконец просмеялся Иван Морозов, — вы о греческом огне слышали?

— Секрет его утерян — и давно...

— Так на Руси его не теряли. Напротив, нашли, восстановили да улучшили.

Легенда была именно такой.

Не раскрывать же истинное происхождение динамита? Ни в коем случае! Пусть ищут рецепты огня!

Фон Фонкен задумался. Кивнул.

— Понятно... и все равно — вы победили обманом!

— А вам лучше было бы, если бы мы предприняли штурм? Положили тысячу своих людей, тысячу ваших? Ну, ваших нам и сейчас не слишком жалко, а русских солдат и так мало. Каждый ценен, каждый важен, — Иван Морозов даже и не подумал сердиться.

Как смеялась Софья, правда всегда побеждает, кто победил — тот и прав. А значит — они правы. Остальное — личные проблемы бывшего коменданта.

Впрочем, тот и сам понял, что глупость сморозил.

— Делагарди вас порвет в клочья!

— Попытается. Безусловно. Вы подали ему весточку?

— Еще вчера шесть голубей отправил.

Мужчины переглянулись.

— А мы сколько перехватили?

— Четырех.

— Сокольничьих выругать, чтобы запомнили. Расслабились тут, — ругнулся Алексей. — Привыкли по охотам скакать!

— Значит, — продолжил Иван, — сейчас Делагарди знает, что мы подошли к Нарве и окапываемся под ней.

Фон Фонкен помедлил, но кивнул. Чего уж теперь...

— Отлично. Пока он получит донесение о нашей победе, пока соберется, пока выступит...

— Мы можем подобрать место, где его бить.

Алексей задумался над картой.

Иван привычно занялся хозяйственными делами.

Казна, склады, гарнизон, купцы, дела крепости, что надо ремонтировать, что простоит, запасы, провизия, боеприпасы...

Комендант отвечал, понимая, что с ним сейчас еще по-хорошему. А могли бы и на дыбу кинуть, и ремней из спины нарезать, по-простому, по-походному.

Алексей думал над картой. И когда коменданта увели, наконец усмехнулся.

— Кажется, я нашел отличное место для встречи с Делагарди.

— Какое?

— Вот тут, неподалеку от Ревеля, есть отличная местность. Холмы, болото...

— Хочешь его туда заманить?

— Почему бы и нет? Мне нужна победа малой кровью — и быстро. Меня еще дома невеста ждет...

— Которую ты у Карла отбил.

— Не исключаю, что он мне за это будет благодарен.

— Может, ему замену предложить?

Алексей задумался.

— Катька? Или Машка? Почему бы нет... это надо Соне отписать.

— Я напишу.

Иван не знал о планах жены, а то точно сказал бы что-нибудь про мужа и жену — одну сатану. Но надо ж пристраивать девчонок?

Надо!

Не за бояр — за королей, между прочим. А что не по великой любви — пусть еще спасибо скажут, что пристроили. При Алексее Михайловиче такое и вообразить нельзя было.

* * *

— Ванечка, ты понял. Пиши.

— Понял я все, Сонюшка. Обещаю...

Провожали царевича всем миром. Научным. Университет, то есть его зародыш, собрался в полном составе, сэр Исаак (сейчас уже, кстати, боярин, царем Алексеем Алексеевичем жалованный) не мог сдержать слез, даже ехидный Галлей смотрел куда-то в сторону и старался слишком откровенно не шмыгать носом.

Про теток, мамок, нянек, сестер и говорить-то не стоило. Пусть не навсегда, пусть вернется, а все равно — другая страна, другой мир...

Сохранит ли мальчишка себя?

Веру, душу, верность родине? И тех, кто поопытнее ломали.

Софья, конечно, подстраховалась почти дюжиной людей в свите брата (знал он только о четырех), ну так ведь и играть не против глупцов. Один Педру чего стоит!

Но выбор сделан, подарки погружены, предварительные договоренности подписаны, бояре проинструктированы, священники тоже — крестины не грех, пусть даже в католичество. Все равно Ваня останется православным, сколько бы над ним не махали библиями католики. Вот иезуитов поберечься стоит, но и то — не веры, а интриг.

А еще что там с доном Хуаном?

Из Испании пришла весточка, что дело сделано, но когда он еще окажется в Крыму? И окажется ли? Доверься туркам...

Но теперь уж будь, что будет.

Выживет — неплохо. Умрет? От этого ничего не изменится.

Доплывет до Крыма? Воспользуемся. Не доплывет? Тоже воспользуемся. Если он вернется в Испанию, найдется кому ему на уши присесть, сам же восстание и поднимет.

Софья понимала, что планов должно быть несколько, тогда и только тогда они увенчаются успехом. Не один, так другой, не третий — так четвертый. И каждый надо быть готовой осуществлять.

Время? Силы? Нервы на подготовку?

Плевать! Зато она получит все, что нужно.

Последний раз обнять брата, еще раз напомнить про своих людей — и только пыль столбом.

Софья не заметила, что крестит ему вслед дорогу привычным благословляющим жестом. Сколько не играй чужими жизнями, а все же ты любишь, привязываешься, привыкаешь заботиться, чувствуешь себя ответственной...

Как сложно принять, что твой младший братик уже вырос...

* * *

Пели рога, развевались знамена...

Султан Сулейман, наместник Аллаха на земле и Меч Ислама уходил из Вены. Очень уж удобно получалось.

Штаремберг пока еще не подошел, был занят. Вот беда-то, вот горе, половина войска с поносом свалилась. Жестоким. А не надо абы где припасы закупать. Не просто ж так русские обещали Гуссейну-паше помощь, ой, не просто. Продал купец несколько десятков мешков муки, например. Или крупы. А что там еще и посторонняя примесь имеется — да кто там вычищать-перебирать будет? Сварили кашу — и жри, солдат!

Точнее и сам Гуссейн-паша не знал, но воевать с русскими не собирался. Сила — это не страшно, сильных много, но когда к силе прилагается еще и коварство — вот в этом случае свернут в сторону даже львы. С русскими выгодно не воевать, а торговать. И они — будут.

Да, русские захватили Крым, но, правду говоря, что там толку было от татар? Только что рабы? А в остальном — больше жрали да требовали, чем дела делали. Русские, конечно, рабами не торгуют, но — русскими! А сколько на свете других стран?

Не только на его век хватит.

Крым простить можно, тем более, что купцам турецким там и почет, и уважение, товары везут, кое-какие деньги платят, соль розовую к столу султана поставили вовремя, чего от татар в жизни добиться не удавалось... посмотрим, что дальше будет.

Но Веной русские уже часть своего долга оплатили.

Государь Алексей Алексеевич так и намекнул — мол, и взять поможем, и удержать, главное, сами не оплошайте.

Ну, удержать — дело такое, сложное. Но самых бессовестных смутьянов Гуссейн-паша здесь оставил. Пусть на австрияков поорут, авось, полегчает.

Да и... раз взятое — это уже почти твое, родное и кровное. Можно тут и тайники устроить, и тайные ходы — много чего можно. Опять же, с Австрии уже больше рабов получили, чем с Крыма за пять лет... нет, все не так плохо, вовсе даже хорошо.

А дома он развернется.

Уходили домой и русские.

Ежи Володыевский вез на Русь более двухсот человек разных специальностей. Ткачи, стеклодувы, краснодеревщики... всех и не перечислить. А поскольку выкупал он не только мастеров, но и членов их семей, народу набралось изрядно. Но люди соглашались.

Лучше уж отработать свой долг на Руси и вернуться домой, чем жить в рабстве у турок. На Руси-то, говорят, христиане живут, только странные. Справа налево крестятся, как неучи какие...

Маленькому рыцарю хотелось поскорее вернуться домой. Да, ему нравилась война. Лететь вперед на коне, побеждать, рубить врага, но и дом манил к себе.

Жена, дети, школа, в которой он занимал почетное место наставника...

Старость?

Скорее, зрелость.

* * *

Софья быстро проглядывала корреспонденцию, когда к ней постучался Федор.

— У Шан вернулась.

И чего ее в этом монастыре до зимы за ногу не привязали? — с раздражением подумала Софья. Хотя такую привяжешь...

— Ты ее встретил?

— Да.

— А от меня что надо?

— Соня, пока Алешки нет, ты ведь главная...

— Это громко сказано.

— Мы просто хотели пожениться пораньше.

Софья почувствовала себя так, словно у нее все зубы разом заболели. Вот ведь... с-стерва. Приехать не успела, а уже за свое.

— А креститься кто будет?

— Она хоть завтра готова.

— А имя?

— Сказала, что ей имя Мария нравится.

— Нравится — пусть крестится, только лучше не Марией, а то от Маш не продохнуть. Пусть другое выберет, чтобы путаницы не было, пусть принимает нашу веру, обычаи... Федя, тут я не возражаю. А вот со свадьбой придется подождать.

— Почему?

— Какая свадьба, когда Алешка воюет? Ты что — хочешь жениться без брата?

— А какая разница? Жить-то нам? И Шан рада будет, ей без меня жизнь не в жизнь...

— Фе-дя...

Когда Софья говорила таким тоном, брат понимал, что лучше помолчать. Уши ему еще были дороги.

— Я не против вашей свадьбы. Если ты без сантиментов объяснишь мне, почему ее выгодно устроить сейчас. Когда царь воюет, и мы все вынуждены экономить. К тому же — летом, хотя свадьбы лучше справлять осенью? Да и Алешка рад был бы, если бы ты его дождался? Итак?

— Ну... Шан плачет...

— Поплачет — успокоится. Федя, ты что — не знаешь, что в некоторые периоды девушки в принципе крикливы и плаксивы?

Теперь смутился уже братец.

— Н-ну... знаю.

— Вот. Объясни девочке, что стоит немного потерпеть. Не за конюха замуж идет — за царевича.

— Шан боится... она здесь совсем одна...

— И она серьезно считает, что после брака станет своей и родной? Федя, милый, это долгий и тяжелый труд.

— Она тебе не нравится?

— Если бы она мне не нравилась — я бы нашла способ расстроить вашу свадьбу. Как договорились, так и переговорили бы. Уж поверь — У Саньгуй не в том положении, чтобы от нашей помощи отказываться. Даже если я его сестру с кашей сварю и съем.

Федя невольно хихикнул.

— Ты можешь.

— Могу. А потому — не провоцируйте. Свадьба — осенью, когда вернется Алешка. Федь, уж ты-то понимать должен. Проектов масса, война обходится дорого, закатывать две свадьбы — никакого бюджета не хватит. А так сольем ваши венчания в одно, хоть как-то да сэкономим.

— Корыстная и расчетливая женщина.

Софья показала брату язык, и Федор удрал за дверь. А женщина разозлено топнула ногой. Чего боится у Шан?

Да того же самого! Сложно ли просчитать?!

Если сейчас что на войне случается с Алешкой, кто ж ее за государя замуж выдаст? Найдут кого попроще. А если она уже будет Федькиной женой... о, тут будущая государыня может развернуться. Что же с ней делать?

Отравить?

Или куда-нибудь отослать?

Посмотрим... жизнь карты выложит, а Софьино дело — ими воспользоваться наилучшим образом. А пока — вызвать девчонок и прочесать поперек шерсти! Почему так плохо занимаются Федором? Он в принципе должен сейчас не думать о невесте! У него должна быть любовь, а он?!

Чем они там занимаются, косами груши околачивают?!

Увы... вместо девушек пришел Василий Голицын.

Нельзя сказать, что Софья отнеслась к нему дружелюбно, но мужчина уже не пугался ее злого взгляда. Понятно ж все — устала царевна, что та тягловая лошадь, вот и злится.

— Что нового?

— Не знаю, как сказать, государыня.

Софья смотрела молча. Узнает — объяснит.

— Понимаете, с тех пор, как вы Медведева взяли, они словно... не знаю, как объяснить. Давит как перед грозой!

Софья задумалась, потом кивнула.

— Кажется, понимаю. Что-то назревает, но что — ты сказать не можешь.

— Очень вы им не по нраву.

— Именно я? Не государь?

— Государя женить можно. Или еще что. А вы...

Софья кивнула.

И верно, иезуитам ее любить не за что. Давила и давить будет. Ни к чему нам на Руси иноземные пауки, свой бы гадюшник разогнать чуток.

— А еще я там англичанина видел.

— Какого? Кого?

Софья резко насторожилась. И по отдельности врагам ее любить было не за что, а уж объединившись...

— Не видел, скорее, слышал. Я подъезжал как раз, а он отъезжал. И из возка крикнул, трогать, да по-англицки.

— Вот как...

Усилим пригляд. Авось и выловим супостата.

— За новости благодарствую. Это все?

— Да, государыня.

Софья чуть усмехнулась. Василию она денег не платила, Голицыны не из бедных. А вот подарками баловала. И сейчас выложила на стол крупный изумруд, хоть в перстень, хоть в серьгу.

Василий принял его с поклоном.

Эта игра устраивала обоих. Понятно же, что шпионить благородному боярину невместно. И плату принимать от женщины — тоже. А так — подарок и подарок. А что не из дешевых — так не крестьянка ж дарит, царевна. В знак милости...

Мужчина ушел, а Софья крепко задумалась.

Ну, с иезуитами там все понятно, им и Ванечкина помолвка, что тот еж поперек шерсти, и ее действия, и то, что их на Русь не пускают...

А англичанам она где ноги отдавила? Что Георгу вместо англичанки русскую предложила?

Так не согласились ведь...

Или все проще?

У шведов любовь с Людовиком, у англичан — с Данией. Но и те, и другие преследуют свои интересы. На море датчане не хуже англичан, а то и получше будут. Кому выгодна война между двумя странами? Долгая, затяжная...

Да обоим, что Франции, что Англии, второй так даже выгоднее загнать Данию по максимуму. Сейчас Вильгельма нет, Нидерланды им не конкурент, а вот датчане могут заполнить нишу.

А с русской помощью Кристиан может и шведов разгромить, и в торговлю влезть... откажутся русские купцы торговать с кем-то кроме датчан — у англичан целый пласт отвалится.

Софья уже думала над этим вопросом.

А вычислить, кто за Алексеем стоит... разве это сложно? Она бы вычислила, так что не стоит недооценивать местные спецслужбы.

Надо ждать покушения?

А она и так всегда начеку.

Справится. Должна. Ей еще так много надо сделать...

* * *

Магнус Делагарди русских всерьез не принял. Не привык.

Ну что там может быть такого серьезного? Пришли, постоят под стенами Нарвы, потом он подойдет со своим корпусом, разгромит их — и закажет впредь являться.

Хотя эти русские тупые, может сразу и не дойти...

Надо будет кого-нибудь высокопоставленного в плен взять. Например, русского царя. А что? Хорошая добыча... за такое можно и министром сделаться. Да и пожалует король много чего...

Магнус предавался мечтам целых двенадцать дней. А потом прискакал гонец...

— не может быть!!!

Нарва была захвачена русскими. За одну ночь!

Звучало это полным бредом, но измученные глаза гонца, который скакал день и ночь, не давали отмахнуться.

— Но там же укрепления, стены...

Магнус сам не верил своим словам.

За один день?!

Даже с учетом того, что ремонт в Нарве только планировали* — это было невероятным.

* в реальной истории ремонт Нарвы и строительство бастионов начали в 1683 году по проекту Эрика Дальберга. В 1676-1680 гг. был построен только один бастион со стороны реки, а остальные укрепления только ремонтировались. Прим. авт.

Не такой уж там беззащитный город.

КАК!?

Гонец сам не мог поведать ничего вразумительного. Якобы, русские заложили мину или что-то такое под стену. Но — за один день!?

Да что там за мина должна быть!?

Этого гонец, понятное дело, не знал. Делагарди задумался.

Мина, бомба... простите, но такого не бывает. Вот во что он готов был поверить более — так это в... предательство!

Точно! Наверняка у этих русских собак был сообщник в крепости, который и впустил их. А стену они потом подорвали, чтобы никто не догадался об их подлости и трусости!

Магнус порадовался своей сообразительности.

Итак, русские взяли Нарву и теперь движутся к Дерпту? Надеются, что и там им поможет предательство? Ха!

Надо выкинуть этих негодяев из Швеции! Полторы тысячи солдат хватит?

Должно хватить. Плюс пушки, плюс кавалерия...

Через два дня корпус Магнуса Делагарди выступил в поход.

* * *

Софья потянулась, отпила еще воды. Кофе хотелось по-страшному. До судорог в мышцах.

И то верно — устала. Уж полночь на дворе, а она все сидит за бумагами. А как вы хотели? Мало войну выиграть, важно еще при этом мир не проиграть. А потому Алексей совершает подвиги на полях сражений, а она — среди писем и бумаг. Эх, как же ей не хватает Ванечки с его чутьем на финансовые аферы! Пусть он не знает, как это называется, но воровство нюхом чует. Скорее бы мальчишки вернулись.

Кофе?

Опять не уснешь, и сердце биться будет... это ж не суррогат из пакетиков, здесь все натуральное... Софья поборолась с собой еще пару минут и проиграла.

Звякнул колокольчик, возникла на пороге кабинета служанка.

— Чашку кофе мне принеси и перекусить чего...

Та понятливо испарилась а Софья оглядела фронт работ.

Донесения, доносы, справки, просьбы, требования, от умных, до откровенно глупых.

Жалоба на дочь окольничьего Свиньина, дескать, она в полнолуние на свинье летала и голыми грудями трясла, не иначе, волховала, а от дочери окольничьего Суханова из-за того жених ушел. Дескать, дурна ему девка стала. Как есть парня попортили — и это Свиньина, ух, чтоб ей!

Письмо из Архангельска — скоро еще один корабль на воду спустят.

От Строганова — опять будет торговаться. Хорошо, что на Урале теперь и царевичевы воспитанники есть, все не без пригляда самодурствует.

От...

— Можно, Сонюшка?

В комнату скользнула царевна Екатерина, зябко переступила ногами.

— Можно, чего ж нельзя. Что случилось?

— Да вроде как все в порядке... Соня, а что с моим женихом?

Что с доном Хуаном? Скорее всего, едет.

— Думаю, к зиме тут будет. Хочешь быть испанской королевой?

Катерина вздохнула.

— Сонь, а если я другого люблю?

Софья прищурилась.

— Любишь — или если?

Царевна подумала, потупилась.

— Пока — если. Просто... старый он! Старше батюшки!

Соня пожала плечами.

— И что? Твое дело от него пару детей родить, а потом пусть хоть помирает.

— Сама бы так попробовала! — с неожиданной злобой выпалила Катерина. — Легко тебе говорить, за молодым-то мужем!

— Можешь и вовсе без мужа. Машка согласится, заменить тебя несложно, на край еще и Феодосия есть. А ты сиди, пока плесенью не покроешься.

— Ты-то не покрылась, — прищурилась Катерина.

Софья равнодушно смотрела на сестру. Оправдываться здесь и сейчас было равносильно поражению, как и петь о долге перед родиной. Этот разговор часами вести можно будет. Она об одном, Катерина о втором, а в результате — пустота.

— Так то я, а то ты. Тебе уже сколько, девятнадцать лет? И так перестарок, еще пару лет просидишь в тереме — и ни один мужчина не позарится.

— Тетка Анна замуж вышла. И тетка Татьяна.

— Не за царевичей. Титул мы потом даровали. И Степан теперь боярин Разин, с владениями в Крыму, и Ордин-Нащокин род хоть и древний, но если б не старый Афанасий, Анне б такого счастья не видать. И Ване Алексей думает титул князя даровать.

Софья не кривила душой. Народ хорошо запомнил, как пытался сдержать бунт старый Ордин-Нащокин и чего ему это стоило. Жизнью заплатил...

А Степан...

Тоже проблем не возникло потому, что молодые после свадьбы в Крыму обосновались. Не на глазах — потому и тихо, а то б бояре каждый раз копья ломали.

Кстати, и от Степана письмо есть в этой куче, прочесть надобно... Хотя бы проглядеть, ответ уж завтра надиктуем.

— Так и мне царевич не надобен.

Нет, это точно неспроста.

— Катька, не крути хвостом. Кто?

— Да нет пока никого!

Врала она откровенно топорно. Сейчас ее расколоть — или потом задание девочкам дать? Но ведь не докладывали ни о ком... значит, кто-то из своих.

Стрельцы, бояре, стольники, у кого есть доступ во дворец... кто решил таким образом с царской семьей породниться?

Интересно-то как...

Ладно, сейчас, в первом часу ночи, Софья точно ее допросить не сможет. Завтра — дело другое.

— С чего ты сегодня поговорить решила?

— А коли завтра уже поздно будет? Я ж не знаю... Сонюшка, ну не выдавай меня за этого старого дона замуж! Ну, миленькая!

— А что в том плохого? Ты королевой станешь!

— Я за любимого замуж хочу! Не абы за кого! Ты-то вот за Ваньку замуж вышла!

— От Вани пользы больше, чем от трех королей.

— Вдруг и от моего мужа тоже будет?!

— Ты его сначала найди, а потом говори.

— Можно подумать, ты согласишься! Ты же всех под свою гребенку ровняешь!

— И кому от этого хуже? Мальчишки женятся, Евдокия замуж вышла, Марфа... ты думаешь, что будь батюшка жив, ты бы смогла из терема выйти? Да никогда! Так и засохла бы бездетной!

— И все равно — несправедливо.

— Катя, я делаю больше вас всех, вместе взятых. Потому мне и привилегий больше. Нравится тебе это, не нравится — я полезнее дома. А ты будешь полезнее в Испании.

— Сонь, ну не хочу я за старика!

— Пока на него ни одна любовница не пожаловалась. И вообще — вопрос не в возрасте, а в умении.

— А я не хочу! Не выйду я за него! Не выйду! Машку предложи! Вот!

Царевна топнула ножкой, подчеркивая серьезность своих слов. Софья смотрела на это вполне равнодушно. Тоже мне, гордая и непреклонная нашлась.

— Кать, а за кого ты соберешься? Ты не маленькая, понимать должна, что коли мы младшую сестру предлагаем, старшая должна быть уже сговорена. Или — в монастырь захотелось?

— Скажи, что я сговорена! Что тут такого!?

— Врать неохота.

— Да ты всегда врешь!

— И где я тебе соврала?

— Не мне! Но...

— А на чужие сплетни нечего и оглядываться, — отбрила Софья. Оххх, а вот и ОН! Кофе!

Небольшой кофейник, маленькие чашечки из прозрачного фарфора — две штуки, на обеих царевен, рядом на отдельном блюдце сахар, молоко в молочнике, на блюдце — несколько булочек, которые так одуряюще пахнут сдобой, ванилью и миндальным орехом, что рот сам слюной наполнился.

И видимо, не только у Софьи. Царевна и слова сказать не успела, не то, что сестру остановить. А служанка, как назло, поставила поднос ближе к сестре...

Катерина потянулась к кофейнику.

— Можно?

— Разумеется.

Софья искренне рассчитывала, что когда в дело пойдет желудочный сок, голова начнет работать лучше. И у сестры тоже. Да и выспросить у нее, кто это там такой активный, тоже надобно. А за кофейком, да с плюшками...

Катерина тем временем коснулась губами чашки, а потом протянула руку за сдобой и впилась зубами в булочку.

— Вкус...но...

И вдруг схватилась за горло, оседая на пол, разинула рот, словно пытаясь не то закричать, не то вдохнуть, но ничего, ничего не получалось. Рядом схватилась за горло и вторая царевна. Не была Софья реаниматологом, даже не предполагала, что в таких случаях делать.

Кричать?

Даже и на то воздуха не хватило, словно весь он в единый миг сгустился в легких, оборачиваясь густой стеклянной массой.

Катерина корчилась на полу.

Софья слишком хорошо знала эти признаки.

Она видела, как бледнеет лицо, как уходит жизнь из глубоких синих глаз, как, запрокидывается девичья головка и медленно падает на пол из разжавшихся пальцев изящная чашечка.

И только когда раздался звон осколков, Софья закричала.

Бросилась к сестре, коснулась шеи, нащупывая дыхание, поднесла к ее губам нож для разрезания писем из полированного металла — все напрасно.

Что бы ни добавили в кофе — это действовало практически мгновенно.

— Государыня!!!

На крик вбежала служанка и замерла. Примчались стражники...

Софья усилием воли взяла себя в руки.

Она оплачет свою сестру.

Потом, все потом.

Сначала она прольет кровь убийц на ее могилу.

* * *

Расследование затянулось до утра. Примчался Ромодановский, но и без него Софья справлялась. Начали со служанки. Но та-то явно была невиновна. Подсыпь она яд в кофе — уже убегала бы за тридевять земель от дворца. Виновна там, невиновна, а кого первого трясти будут?

Но девчонка держалась стойко даже под взглядом Ромодановского. Твердила, что просто пришла на кухню и дождалась кофе.

А, да. Еще немного полюбезничала с поваром. Но кому ж с того плохо?

И хоть каленым железом ее жгите!

Расследование переместилось на кухню. И вот там обнаружилось нечто интереснее. Кофе-то был безвреден. А вот булочки были с добавкой. Цианидом.

А что, крупинки и крупинки, посыпали ими и посыпали, еще и размололи специально, главное, что на сахар похоже...

Тут Софья сама подставилась. Сахар на Руси был продуктом весьма ценным и дорогостоящим, обычно его заменяли медом, но она пару раз позволила себе плюшки и пончики с сахарной пудрой. Ну и... понравилось. Что Ване, что Алешке...

Пристрастились, герои. Она и сама иногда, вот, как сейчас... почувствовала бы она? Или нет?

Цианид действует почти мгновенно, запах легко списать на орехи, которыми усыпана булочка, к тому же ночь, она устала, запах кофе сильный, перебивает все остальные...

Могла сейчас и она лежать рядом с Катериной. Точнее — просто она. Лежать.

Но — кто!?

У Шан?

Не успела вернуться — и уже? Софья посмаковала эту версию — и откинула в сторону как бредовую. Как бы она так исхитрилась? Невозможно! Тут союзники нужны...

А еще куда-то делся повар. Один из. Младший.

Виноват — или его просто подставил истинный виновник? В любом случае, Софья волновал заказчик, а не исполнитель. Вот заказчик — да, когда она до него доберется, эта мразь кровью заплачет. А она — дура!

Расслабилась!

Ох, рано.

Видимо долгоиграющим ядом ее травить не решились, понимали, что она и распознать может, и яд может не подействовать...

А цианид — это да. Это сейчас он неизвестный и заморский... кстати, а ведь след.

Ромодановский получил описание яда. На Руси как-то им не баловались, тут больше природные токсины в ходу, например, бледные поганки. Тоже отличная вещь! Хоть и не цианид, а потом не откачаешь.

А задумано было отлично. Заполночь засиживается из царской семьи она одна, периодически пьет кофе — и да! Любит плюшки! Какое счастье, что сюда не пришла еще индустрия скелет-моделей! Здесь-то считают, что лучше качаться на волнах любви, чем биться о кости. Поэтому она себе иногда и позволяет мелкие ночные радости-сладости, потому и повара знают, что можно прислать что-нибудь вкусненькое...

А если бы Лешка не уехал и они полуночничали вместе?

Или с Ванечкой?

Руки женщины сжались в кулаки.

Она найдет того, кто задумал это покушение. И травить его будет не цианидом. Катерину жалко до слез, и сестра, и умничка, и...

Софья вспомнила, как мать просила ее беречь младших. Перед смертью просила...

Не справилась. Пусть в одном случае, а не во всех, но — не справилась! Остается только принять к сведению, ввести должность дегустатора — и отомстить за Катьку.

Да так, чтобы потом все с опаской перешептывались и оглядывались. Проклятая царевна, говорите?

Будет вам проклятье!

Фараоны позавидуют!

Кстати, а кто Катеньке голову морочил? Надо бы разобраться, а то еще есть Марья, есть Феодосия, да и Любава, вон, мелкую воспитывает...

И не связаны ли эти две вещи друг с другом?

Скажем, Софью травят, под шумок Катерина выходит замуж за кого пожелает, а там и до трона недалеко?

А ведь этот расклад вполне возможен, особенно пока Алексей на войне! Вот Ромодановский допросит всю челядь, а потом будем думать. Вместе с ним думать.

Умный же мужик, ему бы в роли Шерлока Холмса цены не было. Не кровь ему подавай, а дело и только дело. И справится.

Найдет злоумышленника и на части порвет.

Софья вздохнула.

Поспать?

Куда там спать! Сейчас мелким надо будет объяснять, что случилось, потом о похоронах распоряжаться... хотя нет, последнее — свалим на Аввакума, чтобы без дела не ходил, а сама...

Взять, что ли, Машку за косу и обыскать Катины покои?

Вдруг что интересное найдется?

* * *

Дон Хуан потерял представление о времени. В трюме не было ни солнца, ни звезд — там не было ничего, кроме поганого ведра и цепей на стене. Время словно остановилось для мужчины.

Молиться?

Хоть и верил Хуан в Бога, как всякий испанец, но молиться предпочитал со шпагой в руках. Такая молитва Богом лучше услышана будет.

А потому — оставалась ненависть.

И — планы мести.

Ненавидел мужчина свою мачеху. А вот месть...

Она будет. И она будет сладка. Марианна пошла на это ради власти? Он отберет у нее то, что она ценит больше всего.

Корону и власть.

Пусть официально правит Карл. Но...

Врать ли себе?

При виде сводного брата, непропорционального, уродливого с большой головой и вытянутым телом, первое что думалось — дурная кровь. Только вот — чья?

Не отца же...

Марианны, ее, гадюки...

Еще бы она не боялась! Случись что с Карлом — и он имеет все права на корону! Он — и его дети. А детей-то нету...

Почему, почему он до сих пор не женился?

То родину защищал, то по морям шатался... нет бы жениться и детей завести! Троих или четверых? Пока отец был жив, никто б и слова дурного не сказал. Он хоть и бастард, да признанный! Но все что-то доказывал — кому!? Если вырвется на свободу — обязательно женится! И детей сделает! Штук пять!

* * *

Москва погрузилась в траур. Добрую царевну Екатерину любили. И сейчас вся семья Романовых шла за гробом. Плакали, чуть ли не волосы на себе рвали.

Ульрика не знала, как быть, идти — или ограничиться только соболезнованиями, но Софья лично явилась к ней с траурным платьем в руках.

— Ты часть нашей семьи, ты должна.

Лучших слов девушка давно не слышала. Она уже поняла, что для Софьи долг — главная движущая сила. Долг перед семьей, страной... И если она признала Ульрику частью семьи — о, это дорогого стоит!

— Да, разумеется. Но кто мог...

— Пока неизвестно.

Софья чуть кривила душой.

Да, отравителя пока не нашли. Но про возлюбленного Катерины уже узнали. Князь Петр Григорьевич Львов, изволите ли жаловать. Ничего не скажешь, симпатичный, лет тридцати, неглупый, иначе не взят был бы сначала стряпчим, а потом и стольником, но...

Чего гаду не хватало?!

Власти? Денег?

Голицыну позавидовал?

Сейчас с этим вопросом подробно так разбирался Ромодановский.

Вдумчиво...

Начав с иголок под ногти на ногах и неспешно продвигаясь выше по организму. Так, чтбы клочка целой шкуры не осталось.

Жалела ли Софья мужчину? Да ни минуты! Не лез бы, куда не надо — и остался бы цел. А Катя — жива. Если бы она не нервничала, если бы не пришла к сестре... Софья ненавидела это слово 'если'. Это слишком плохая замена тем, кого не спасли.

Плакали все.

И бояре, и простой народ, и царевны...

Единственный плюс, который Софья нашла в этой истории — отложенная свадьба с У Шан. Теперь-то точно никаких поползновений до осени.

Алексею она лично сообщит о своей оплошности. Найдет негодяев — и сообщит. Казнить их сама она тоже не будет.

Агентура по Москве зашевелилась, выползали из своих канав воры, прислушивались на папертях нищие, навострили ушки купцы...

Софья готова была наградить любого, кто прольет свет на смерть ее сестры. И через два дня после похорон разрешилась и эта тайна.

* * *

— Государыня, у меня новости есть. О вашей сестре.

Была бы Софья кошкой — у нее бы хвост дыбом встал от такой новости. Но...

— Какие?

Василий Голицын был бледен и взволнован, насколько могла судить Софья — непритворно.

— Мне кажется, что к этому приложил руку английский посол.

— Вот как? Почему?

— Я недавно был в Немецкой слободе...

Софья поощрила мужчину кивком. Ну, Немецкая слобода, знаем, плавали. Боярин туда регулярно являлся с отчетом. И Медведев туда ж бегал... пока еще было чем. Софья подозревала, что и Голицына уже раскрыли и пора его уводить из-под удара, но пока медлила. Не сказать, что она хорошо организовала работу с агентурой, но за ней-то был опыт двадцатого века с его промышленным шпионажем и наработками, а за соперниками — ну, их опыту было на три века меньше.

— И есть у меня там одна девушка...

— Только одна? Василий, разве можно так обижать девушек? — мягко поддразнила Софья. А что делать, если этот поганец на баб действует, как валерьянка на кошек? Ее девушки — и те ведутся, пусть не все, но многие. Улыбка была ответом царевне.

— Вы ведь хотели Катеньку с Георгом сговорить...

— Та-ак?

— Вот девушка о том и обмолвилась.

Софья насторожила ушки. Она-то хотела, но откуда девица из Немецкой слободы так осведомлена о ее политике? Кристиан перед ней точно не отчитывался, здесь ей тоже узнать было неоткуда — вывод?

Кто-то об этом говорил... и недавно, иначе бы стерлось в памяти, заслонилось...

— И?

— Она убирается в домике у одного англичанина. А он служит Московской компании.

Вот теперь Софье и зашипеть захотелось.

Вот откуда ноги растут?

Вырвем! С корнем!

Что такое Московская компания? Ну, если политкорректно — зародыш колониальной торговли. Если честно — наглая английская обдираловка русских купцов. Это дело постарался прикрыть еще Алексей Михайлович, когда в Англии Карла обезглавили. И неплохо так прикрыл, остаточки хоть англичанам и попадали, но по сравнению с тем, что было — капля в море.

Потом уже, когда на престол взошел второй Карлуша, приезжал лорд Карлейл, пытался наладить отношения...

Естественно, получил отлуп и разобиделся. Да настолько, что от пристального изучения Сибири его спас только добрый характер Алексея Михайловича. Тоже выдумал, ответные подарки возвращать и нос перед царем драть... быдло английское. Хоть и лорд, а быдло. Ну и не до него просто было. Шестьдесят третий год... Только что Медный бунт отгремел, тут финансовую систему тянуть надо, а не на идиотов обижаться...

А она не помнит — почему?

Хотя странный вопрос. Ее тогда интересовали Алешка и Дьяково. Или наоборот — Дьяково и Алешка.

А Московскую компанию она зря из вида упустила, додавить надо бы...

— А подробности?

— Да почти нет никаких подробностей. Только поговаривают, что у представителя сей компании в гостях недавно интересный человек побывал.

— И кто же?

Улыбка у Василия была такая... как у кота, который сожрал все сливки, поимел всех кошек и твердо знает, что его за это похвалят.

— Некто Эдвард Говард, скромный английский купец.

— Говард?

— Государыня, вы, может, не в курсе, но Карлейлы-то — Говарды. И наследника Карлейла так и зовут. Эдвард Говард...

Софья посмотрела на Голицына.

— Василий... если это правда... слов нет!

— А вы проверьте, государыня, — наглец ухмылялся, но Софья не злилась. За такое — не жалко.

Доказать, конечно, ничего не удастся, тут и говорить не о чем. Но... картинка-то получается непротиворечивая?

Англы, узнав о матримониальных планах Софьи, начинают сильно обижаться. У них самих две девицы на выданье. К тому же, на Русь ни одна не сгодилась. А хотелось, ой как хотелось. Это в той истории

Московская компания жива пока лишь потому, что на нее не обращают внимания, Алексей Алексеевич успешно воюет уже третью войну, его сестра крепко держит в руках вожжи... а отрави ее сейчас?

Софья представила, что ее нет.

А кто возьмет все в свои руки?

Федька, и к гадалке не ходи. А У Шан...

Софья быстро черканула пару строчек Ромодановскому. Срочно проверить все Федькино окружение. Если откуда и могла стечь информация о сестре, о ее делах, привычках, вкусах — то от него. Девчонки в изоляции, Ванька уехал, Любава тоже с кем попало откровенничать не будет, к тетушкам не подберешься, свекровь вообще не вариант. Сам того не желая, брат мог что-то и сболтнуть... Аввакум ему постоянно пеняет, что Федька зла в людях не видит...

Дохлопался ушами... б-братец!

В злой умысел или желание Федора свет Алексеевича сесть на трон Софья и на минуту не поверила. Глупости. Ему этот трон, как ежику эпилятор — даром сто лет не сдался, парень и помыслить не может, чтобы брата предать. А с другой стороны — он не может, так кто еще найдется? Идеалисты — опасны. Брата Федя не предаст, а вот для блага родины или семьи много чего сделать может. Это как бомба с часовым механизмом — никогда не знаешь, где она рванет.

Софья медленно стянула с руки дорогое кольцо с рубином, протянула Голицыну.

— Если правдой окажется... клянусь — не забуду.

— Вы меня и так своими милостями не забываете, государыня.

— А все же милости много не бывает. Так что подумай — чего желаешь?

— Подумаю, — Васька ухмылялся, — позволите идти?

— К Ромодановскому зайди, записку ему передай да все. Что мне обсказал — ему расскажи подробно.

Улыбка померкла.

И почему Федора Ромодановского так не любят? Милейшей же души человек! Ему только кота Матроскина не хватает — и будет вылитый дядя Федор!

— Слушаюсь, государыня.

Софья кивнула, лихорадочно набрасывая план.

Англичане?

Ну... что сказать? Не в первый раз островитяне пытаются вершить континентальную политику, ой, не в первый. Но по рукам получат в первый... если это они — с корнем все грабушки повырывает! Им сильная Русь невыгодна, они ее давили и давить будут, но раньше ответить было некому. А сейчас она — есть. И ответ будет страшным, в духе этого века. К черту гуманизм! Поднявшему меч... она его вот туда и вколотит!

Лист пергамента пополнился первой строчкой.

Карлейлы?

Вся семья и весь род. Жалости Софья испытывать не собиралась. Ей надо было хорошо вколотить в головы всех нерусских простую истину. Поднявший руку на русского обязан умереть. Быстро и мучительно. А коли это член царской семьи... ладно. Медленно и мучительно.

А то навострились... нет уж. Вы мне еще за Елену Глинскую ответите, за Ивана Грозного с его детьми, за Смуту, а уж про некоего Артура Ди, который крутился возле деда, вообще помолчим. Софья не исключала, что если бы Алешка не оказался в Дьяково, и его бы отравили.

Да и у Матвеева жена была англичанкой... не многовато ли для совпадений?

Впрочем, отвечать любезностью на любезность и травить Карла или Якова Софья не собиралась. Сами подохнут. Еще и страну до ручки доведут...

О, нет.

Получат от всей широкой русской души исполнители — это первое. Идеолог — наверняка это не Карл, у того мозгов, что у жеребца. И — торговля.

Самое нежное, уязвимое и чувствительно место англичан — это их кошелек. Вот туда и будем бить — и жестоко. И ногами.

Надо написать проект письма в Португалию — это первое. И... дон Хуан... вы попали! Черта с два вы теперь вырветесь из цепких женских лапок.

Кристиан же пусть женит Георга на англичанке, такого короля Англии в самый раз подсунуть. Тряпка и есть.

А мы...

А нам пора запустить в Англию оружие массового поражения.

Миледи Винтер.

* * *

Этот проект Софья готовила уже пять лет. В Дьяково, в строгом секрете, среди своих девушек. Туда и отправилась. Уселась в кресло в своем кабинете, вздохнула мечтательно... как же хорошо! Вернуться бы в те дни до смерти отца, когда все было тихо и спокойно, а самым страшным вопросом было, где взять денег на свои авантюры?

Но не вернешь, ничего не вернешь...

— Вызовите Марию.

Долго ждать не пришлось.

Девушка, которая вошла в кабинет, была... нет, это была не просто красота. Это было нечто воздушное, хрупкое и нереальное. Громадные голубые глаза, длиннющие, до пояса, платиновые волосы, белоснежная кожа, тонкие черты лица... и при этом — абсолютное отсутствие моральных принципов. Девушка из сточной канавы во всей своей красе.

Там Машка и родилась, и воспитывалась аж до восьми лет. Потом ее мать убили — и малявка оказалась перед сложным выбором — продавать себя или воровать. Попробовала воровать, получилось, но плохо. Продавать себя не пробовала, видела результат, жить хотелось. А однажды ее заприметила Софья. Просто шла к заутрене вместе с царевичами — и наткнулась на недетский взгляд голубых глаз.

Очень недетский. В сточной канаве рано взрослеют.

Она забрала девчонку, привезла в Дьяково, отмыла и учила вот уже шесть лет. За что и получила горячую благодарность подзаборницы. А еще...

У Машки обнаружился авантюрный характер, полное неуважение авторитетов и стремление к власти. Грех было не воспользоваться.

— Государыня.

Голубые глаза смотрели серьезно и внимательно. Софья кивнула на кресло напротив.

— Располагайся, разговор у нас будет... неприятный.

— Честное слово, это — не я, — тут же отперлась нахалка.

— Честное слово — не о том, — передразнила Софья. И получила в ответ дерзкую улыбку.

— А о чем тогда?

— О твоем будущем.

— Слушаю внимательно.

— Очень внимательно, Маша. Сейчас тебе придется выбирать. Или ты остаешься на Руси — и рано или поздно мы найдем тебе хорошего мужа... нет?

Судя по сморщенному носу — точно нет.

— Зато это тихая и спокойная жизнь. Тебе не придется рисковать собой, спать с разными мужчинами, опасаться яда...

— Уже интересно?

— Нахалка малолетняя, — проворчала Софья, отлично зная, что девчонка не обидится. — Есть второй вариант. Ты можешь поехать в Англию.

— А там меня кто ждет?

— Английский король.

— Старина Роули?

— Наводила справки?

— Уж это-то нам рассказывают, — обиделась девчонка, — а делать с ним что надо?

— Там сейчас Карл. Потом будет Яков. Твоя задача будет крутить ими обоими так, чтобы они чихнуть лишний раз не смели. Понадобится — спать с обоими. Нет — морочить им головы. Но чтоб оба тебя обожали до позеленения.

— Задачка не из легких.

— А легкую тебе предлагать и не стоит. Оскорбительно.

Довольная улыбка была ответом Софье.

— Ты — лучшая среди сверстниц. У тебя лучше всего развито логическое мышление, ты умна, опасна, знаешь языки и не склонна к тихой жизни. Потому я и говорю с тобой. Твоей задачей будет сделать так, чтобы все деньги из английской казны уходили только на тебя. Не на армии, флот, колонии, войны и прочие глупости. На твои прихоти, твои наряды, твои украшения, твои развлечения... а фантазия у тебя богатая, я знаю. Ты много чего придумаешь. Можно должности продавать, можно праздники устраивать, можно что-то бесполезное строить, вроде Версаля.

В голубых глазах горел хищный огонек. Клюнула девочка.

— Я не стану тебя просить шпионить. На то будут другие люди, уж поверь. Ты просто должна будешь размотать на мертвые и ненужные проекты всю английскую казну. Чем дольше — тем лучше. Ясно?

— Более чем. С этим я справлюсь.

— Самоуверенность — не порок, но большое свинство.

— А не свинство сидеть на своем островке, который ногтем накрыть можно — и ко всем лезть с указаниями?

— Хм-м... вот и займи короля, чтобы не лез. Ага?

— Будет исполнено, государыня.

— Легенду тебе подготовят. А пока... привыкай к новому имени. Отныне ты Анна Мария де Бейль, миледи Винтер.

— Леди зима?

— Снегурочка. Скажешь, тебе не идет?

— Привыкну, государыня.

— Практикуйся в английском и французском. Легенда будет такая. Ты из Нидерландов, протестантка, дворянка, отец был французом... ну, это ты потом все прочитаешь и выучишь. Карл очень падок на красивых женщин, вот и постарайся, чтобы он не просто обратил на тебя внимание, но и прикипел.

— Я девушка?

— По-моему до сих пор — да?

— Да.

— Вот и отлично. Умничка, что не размотала себя на кого попало. Девственность — это тоже товар. Найдем мы тебе престарелую тетушку, которая и вывезет тебя ко двору. И начинай рыдать по погибшим от рук подлых французов или там испанцев, и конкретно коварного Людовика родителям.

Из глаз Марии выкатились две слезинки. Скользнули по мраморным щечкам, потом еще две... и хоть бы нос покраснел! Нет! Рыдала бывшая беспризорница так, что хоть сейчас на большой экран! Красиво, элегантно изящно... Станиславский сам бы рыдал с ней в обнимку от счастья.

— Ну и последний пряничек. Задание продлится ровно столько, сколько ты сама пожелаешь. Потом вернешься на Русь с другим именем и другой историей жизни. Полагаю, что боярыня Мария — это звучит.

— А если не захочу возвращаться?

— Значит, и там поможем. Русские своих не бросают. Романовы — тоже.

И в голубых глазах медленно зажигаются огоньки глубокой признательности.

Своих...

Этими словами царевна причисляет девчонку к своим людям. А что это значит для бывшей девчонки из канавы... да все! Спокойствие, защищенность, уверенность в будущем. За такое и душу продать не страшно.

Держись, Англия! На свет появилась миледи Винтер — и в этот раз шкуркой Бэкингема тебе не отделаться!

* * *

Роковая для Магнуса Делагарди встреча двух войск произошла на равнине, недалеко от Везенберга. Алексей Алексеевич двигался в сторону Ревеля, так что два войска столкнулись у озера Сурро.

Везенберг сдался без боя — оно и понятно, там населения-то было не намного больше, чем войска у русского царя. Так что задерживаться Алексей там не стал.

А вот разведчиков вперед выслал.

Те и донесли, что Магнус с войском уже в пяти днях... трех днях...

Грех было не приготовиться к встрече.

Алексей так и поступил — на свой лад. Два войска 'столкнулись на марше', якобы, обнаружив друг друга примерно за день пути. И — остановились. Алексей Алексеевич у озера, Магнус — наготове, собираясь напасть.

Логично было бы русскому государю пойти вперед. Но... зачем?

У озера Алексей Алексеевич уже устроился, оборудовал пару 'сюрпризов' и покидать выгодную позицию не собирался. Магнусу его надо выгнать?

Милости просим!

А мы подождем, посмотрим...

Или лучше спровоцировать?

Провоцировать Магнуса не понадобилось. Фаворит давно ощущал тревожные покачивания мягкого креслица, и сейчас, когда у него появился такой шанс отличиться — попер в засаду, что тот кабан через камыши. То есть сначала-то он прислал гонца...

С предложением сдаться. Достаточно наглым с точки зрения Алексея и Ивана. Они тут более чем с десятитысячным войском, с орудиями, уже сколько захватили, сколько отбили, а им, как каким соплякам, предлагают сдаваться? Так и быть, обещают обращаться со всем уважением и вернуть за выкуп?

Хамство какое!

С другой стороны... ну, хамство. Но — спровоцированное. Просто Алексей Алексеевич позаботился с помощью своей разведки, чтобы до Магнуса дошла нужная информация. Что у русского государя намного меньше войск, чем в реальности. Раз так в десять.

И получилось ведь!

Правда, пришлось разделить войско и самому выступить в качестве приманки, но овчинка стоила выделки. Магнус видел самое простое. У него больше пушек, больше людей, больше кавалерии — надо бить! Ну и побьем!

Пришлось ответить на ультиматум... невежливо.

До высокого искусства, с которым запорожцы составляли письмо султану, Алексей с Иваном не поднялись, так, по-простому ответили, что ежели господин Делагарди сдастся — они его вернут после окончания войны. Без всякого выкупа — ибо грех требовать деньги с женщины. Ну а решит воевать — пусть пеняет на себя. Поедет на Русь, изучать язык и обычаи. В частности — этикет и манеры.

Естественно, получив такой ответ, Магнус обиделся. И ранним августовским утром двинулся вперед.

Может, кого-то другого он и застал бы врасплох, но не Алексея, для которого разведка уже давно стала ближе отца родного. Так что войска Делагарди встретили в полном строю.

У озера — примерно двести стрелков. То, что у озера они не просто так и за их спинами спрятаны тщательно замаскированные пушки и парочка сюрпризов для лошадей Делагарди не понял. Далее — пушки. И как-то многовато их?

Хотя... старые, мелкокалиберные — много вреда от них быть не должно.

Знал бы Делагарди, что вот это старье Алексей Алексеевич специально притащил из Нарвы, чтобы замаскировать хорошие и скорострельные орудия...

Потом стоит пехотное каре, кавалерия... как-то ее подозрительно мало? Может, удрали? Всем известно, что эти русские трусливы! Немного пушек — и русский стяг. То есть государь находится неподалеку от кавалерии. У Магнуса аж слюнки потекли.

Да, захватить в плен русского государя, это ж... это такое... и войне конец — и милостям начало! И побольше, побольше милостей!

Подумать о том, что русские не особо трусливы, да и вроде как людей у них побольше было, и куда девалась кавалерия — не подумал. Хотя потому кавалерии и мало было, что ее большая часть пошла в обход, намереваясь в нужный момент ударить шведам в спину.

И Делагарди приказал наступать.

Если русские так глупы, что даже войска расставить нормально не могут, кто ж им лекарь? Грех вражьей глупостью не воспользоваться!

Если бить в каре — это опасно, можно потерять много народа. А вот если ударить вдоль озера по стрелкам...

Ну да, пока до них пехота не добежит, потери будут. Но сколько будет тех потерь?

Ничего, рискнуть можно. Сейчас мы опрокинем стрелков, захватим артиллеристов — и считай, война выиграна.

Магнус окинул взглядом свое войско — ближе к озеру оказалась пехота, за ней артиллерия, кавалерия переместилась в арьергард — и отлично! В самый раз!

И отдал команду — в атаку!

Гулко запели рога, и армия шведов двинулась на русских стрелков.

* * *

— Он что — идиот? — Алексей оглянулся на друга, не веря своим глазам.

Иван развел руками. Согласно данным разведки — неглупый тип, а вот такие поступки? Ох, не от ума это сделано, не от ума.

С другой тороны, не работай русские над улучшением своего оружия вот уже больше десяти лет, мог бы план и удасться. А сейчас — простите.

Стрелки даже команды не стали дожидаться. Первые ряды привычно припали на колено.

— Готовьсь! Цельсь! ОГОНЬ!!!

И приближающихся шведов накрыло залповым огнем.

Стрелять по команде русские умели. Немало времени в войсках отдали ради согласованности движений. А что такое залповый огонь?

Это двигался ты, двигался,, вроде бы и на врага, и в толпе, а потом вдруг просвистели пули — и оказываешься ты один, в чистом поле. А рядом корчатся на залитой кровью траве твои товарищи. И отчетливо понимается, что ты — следующий.

Какой тут, к черту, боевой дух?

Пехота заколебалась, на Магнусу было не до них. Он сосредоточил внимание на артиллерии, приказывая пушкарям накрыть огнем укрепления русских в центре войска.

Увы...

Пуушки шведов просто не достреливали до русских редутов. А с того расстояния, с которого они могли попасть, уже до них добивали русские пушки. Алексей Алексеевич приказал их развернуть и слегка передвинуть — и пушкари принялись развлекаться. Шведские пушки оказались весьма неустойчивы к обстрелу.

Артиллерийский огонь просто выкашивал шведов.

Магнус не верил глазами своим.

Бой еще не начался, а он уже несет потери! И в пехоте, которая... черт!!! Пехотинцы просто колебались! А где натиск!? Где ярость!? Они по-прежнему надвигались на врага, но так неуверенно, что враг успел бы и пообедать за это время!

— Вперед!!! Вперед, свиньи!!! — заорал он.

Пехота послушно ускорилась. Магнус бросил бешеный взгляд на русские пушки — и махнул рукой, отдавая приказ кавалерии. У русских ее нет — вот и отлично! Налететь, смять...

Кавалерия до врага доскакать не успела.

Кого Алексею было жалко до слез, так это коней, но что ж поделать? Надо было просто выждать, пока они подскачут достаточно близко. Старые нарвские еще пушчонки, и верно, много вреда не причинили. А вот новые, замаскированные — это намного интереснее. Да и сюрприз для шведов не подвел.

Конь — это благородное и прекрасное животное. Но если над головой коня в воздухе разрывается петарда, с шумом и грохотом, а потом еще осыпает жгучими искрами... все-таки лошади плохо относятся к пиротехнике.

А в Дьяково таких много наделали... что страшного? Где взрывчатка, там и фейерверк, там и бенгальский огонь, а кони к таким вещам непривычны. Это не пушки, это что-то страшное...

Примерно половина кавалерии была выведена из строя. Какое там скакать?

Всадники были заняты важным делом — им надо было успокоить коней и не свалиться под копыта. А пока они пытались это сделать...

Пехотное каре чуть раздвинулось.

— Картечью... пли!!!

Беглый огонь...

Не Бог весть какая идея, но... почему раньше до нее никто не додумался? Вот они втроем еще в Дьяково. Стрельба велась не одновременно, а так, чтобы не давать ни минуты передышки врагу. Не вразнобой, нет. По очереди. Есть ситуации, когда полезен огонь залповый. А вот в этом случае пушки стреляли друг за другом, беспрерывно, так, чтобы к моменту когда выстрелит последняя пушка, была уже готова к залпу первая. Пушкари сбивались с ног на тренировках, а Алексей сорвал когда-то голос, пока не объяснил, чего хочет. Но — получилось.

И сейчас кавалерию просто выкашивали.

Магнус растерялся.

Ядра летели... да, собственно, летели они с таким диким и жутким воем, что часть его пехотинцев просто развернулась и вопя что-то про демонов, помчалась назад. О том, что это просто акустическая атака, а именно бороздки на поверхности ядер, никто не догадался.

Делагарди попробовал ударить во фланг пехотой, но и тут — не судьба.

Русские-то стояли тут уже сутки! Успели и приспособиться, и... твари, негодяи, мерзавцы!!!

Вывести часть пехотинцев из строя, еще до начала честного боя.

А ничего особо сложного тут и не требовалось. Даже глубоких ям копать не надо было. Заостренные колышки — шикарная штука. Пехота же, кто их железными сапогами обеспечит? А кожаную подошву такие колышки пробивают на раз, впиваются в ногу — и считай, одним бойцом меньше. И делается-то просто. Один взмах лопатой, снять дерн, установить колышек, вернуть дерн на место. Почва у озера подходила идеально — достаточно заросшая, не слишком мягкая, но и не настолько твердая, чтобы сложно было установить колья...

Так что торжественный марш шведской пехоты начал перерываться. То один, то другой пехотинец с воплем валился навзничь — Магнус не сразу и разобрался, что происходит. Но... не отступать же?

Может, он и не отступил бы. А может, и отступил, если бы было куда. Но кто ж даст ему время и выбор?

В тыл шведам ударила русская кавалерия. Та самая недостающая часть. И шведы дрогнули. Враг был везде, повсюду, договорился с демонами, не иначе... страх сковал руки и ноги, страх вынуждал бросать оружие...

Сражение не заняло и часа.

В руки русских попало около пятисот военнопленных во главе с Делагарди, полковая казна, знамена, орудия... но главным было то, что Эстляндия оставалась без прикрытия. Иди и бери.

Чем Алексей и собирался заняться.

Ревель впереди.

Опять же, Рига, острова... в хозяйстве все пригодится. А компанию надо закончить до осени.

* * *

Эдвард Говард был доволен. Поручение выполнено, к тому же...

Месть — благородное и священное чувство. А месть за отца — тем более... Да, лорду Карлейлу не досталась путевка в Сибирь, но ведь и остальное — тоже! Из-за наглого русского его отец впал в немилость у короля! Этого было достаточно, чтобы обидеться.

И когда Эдварду предложили съездить на Русь и кое-что сделать...

Ну, дело-то житейское. Приехал, нашпионил, порошочек кому надо подсунул... жаль, что Софью отравить не удалось. Но ведь не все еще потеряно?

Повар, который яд подсунул, уже ничего никому не скажет, потому как со дна Москвы-реки говорить затруднительно. А яд еще остался. Найдется и другой человечек... обязательно найдется.

С этими мыслями мужчина и вернулся домой. То есть в дом, хозяин которого приютил лорда на время выполнения важной миссии.

Дверь открыла хорошенькая служаночка, присела, улыбнулась, приняла шляпу.

— Чая мне принеси в малую гостиную.

— Слушаюсь, господин.

В гостиной было тихо и уютно. Потрескивали поленья в камине. Эдвард уселся в кресло и предался размышлениям.

Конечно, жаль другую царевну, да все одно — крапьивное сьемя, как говорят на Руси. Чем русских меньше, тем цивилизованным людям лучше.

Приятные мысли прервал стук в дверь.

Вошла девушка, мило улыбнулась.

— Чай для господина.

А хорошенькая. Раньше он ее и не видел.

— Неси.

И полюбовался покачиванием бедер под сарафаном.

Варвары, конечно, эти русские, но до чего ж красивые у них женщины! И мода такая... что не видно, то всегда угадать можно!

Горничная вернулась, поставила перед мужчиной поднос, на миг мелькнула в вырезе рубашки белоснежная кожа груди.

Ну... и что — что варварка? Он же с ней не детей делать собирается? А сам процесс...

— Тебя как зовут, крошка?

— Кэти, сэр.

По-английски девушка говорила с явственным акцентом, но это только красило ее глубокий грудной голос.

— Кэти... красивое имя. И ты красивая.

Эдвард отпил пару глотков из чашки. Поморщился, положил сахара, добавил молока. Все-таки сам по себе чай чуть горчит...

И, подняв голову, наткнулся на взгляд служанки.

Ох!

Так не смотрят скромные горничные. Так смотрят на свою добычу большие хищные звери. Уверенно, спокойно, с легкой долей равнодушия...

В мозгу мелькнула страшная догадка.

Яд!?

Но сознание уже затуманивалось. Он не видел, как горничная метнулась к окну, как взмахнула платком, потом открыла дверь и помогла перегрузить бесчувственного англичанина на крепкие плечи слуг, а уж те дотащили его до кареты. Сцена была обыденная и удивления не вызвала. Русские-то вино старались не пить, а вот в Немецкой слободе бывало и такое, что благородные господа нарезамшись до бесчувствия...

А теперь домой едет, тоже ничего удивительного. Эдвард старался скрываться и на улице лишний раз не показывался, вот никто и не удивился.

Никто не удивился и тому, что все спали. Скромная служанка, проникнув в дом, подсыпала снотворного щедрой рукой. А вот Эдварду не удалось, он недавно вернулся, не успев поужинать вместе со всеми. Но когда людей государыни Софьи трудности останавливали?

* * *

Пробуждение лорда и графского наследника, между прочим, было очень неприятным. Голова разламывается, в горле сушь, подташнивает, да еще и руки-ноги болят.

Впрочем, последние — по причине... Дыбы!?

Да. Именно на этом гуманном приспособлении Эдвард себя и обнаружил. И тут же попробовал возмутиться.

— Что происходит!? Я — лорд...

Удар получился знатным, только зубы лязгнули.

Откуда он взялся, этот громила в кожаном фартуке, который небрежно съездил милорду в челюсть.

— Молчи, холоп, покуда государыня говорить не позволит.

— Да я...

Второй удар, под ложечку, выбил из милорда остатки снотворного вместе с желчью. А пока он хрипел и прокашливался, в поле его зрения вступила женщина.

— Очнулся?

— Как есть, очухался, государыня. В разум пришел.

— Я смотрю, сразу возмущаться начал...

Эдвард заледенел.

Слишком хорошо ему было известно, кого могут назвать государыней в пыточной камере. Только одну женщину на Руси. Проклятую царевну.

— Прикажете, государыня, его от наглости железом полечить, али веревку подтянуть? Так это мы быстро... — палач явно не лебезил и не заискивал. Эти двое общались так, будто уже работали вместе. И сейчас два хищника обсуждали, как удобнее жрать его, Эдварда, тушку. С какого конца, как свежевать...

— Надо подумать. Иголки под ногти у тебя остались?

— Так я их с прошлого разу и не прокалил...

— А это не страшно. Он и некаленым рад будет, — царевна усмехнулась. — Ну что, графенок? Поговоришь со мной добром, али железом спрашивать будем?

Английский у нее был, кстати, очень хороший. Только с легким таким горловым рычанием. Эдвард понимал, что все плохо, но это же не повод сдаться?

— Меня будут искать! Мой король...

— С радостью тебя похоронит. Вот беда-то, гулял англичанин по нашим улицам, да татям попался. А уж что они с добрыми людьми делают — и сказать-то страшно. Мало не на части режут... а то и на части, чтобы убедиться, что пойманный ничего ценного не проглотил.

— Вы...

— Я, мальчик. И ты. Только я твоих родных не травила... пока.

Спектаклю удался на славу, хотя не больно-то и спектаклем это было. И с палачом Софья уже работала, и насчет иголок не шутила, и готова была сама применить их к тому, кто лишил ее сестры... тварь! Просто не хотелось на будущем трупе слишком явных следов пыток его ж еще обратно подбрасывать. Поэтому и только поэтому (ну и потому, что исполнитель — лицо не главное, главное — заказчик) Софья решила потратить свое время. Да и репутация — великая вещь. Грех не попользоваться, если о ней столько жутких слухов ходит!

И глядя в безжалостные темные глаза, лорд и будущий граф начал колоться, как сухое полено. До всяких конвенций оставалось еще несколько веков, о добродушии и милосердии эта женщина, определенно, не слышала, да и то сказать, убей кто его сестру...

Эдвард понимал, что выбор у него будет между быстрой и медленной смертью — и только. То, что выбора у него нет, он не понимал.

А еще не понимал, что Софья многое знает о политике Англии. Так что Томас Осборн, граф Дэнби тоже не прошел мимо ее внимания. Как и герцог Лодердейл...

Спустя четыре дня тело Эдварда подбросили в Немецкую слободу. И очень сильно расстроили бедного представителя Московской компании.

Ибо в таком виде...

Без пальцев, как на руках, так и на ногах, со вспоротым животом и следами ожогов...

Мужчина, определенно, мучился перед смертью. Но... это дикая Русь. Попался разбойникам — вот и получил. Говорили ж ему не ходить при золотых украшениях! Или хотя бы ходить с охраной...

Ох, горе-то какое!

* * *

Спустя еще две недели Софья вызвала к себе протопопа Аввакума. И святому отцу досталось вдоль и поперек.

'Текло' действительно от Феди. Точнее — из его окружения, от сочувствующих Медведеву и Полоцкому. Да, были и такие. Все-таки Полоцкий был той еще змеюкой в сиропе, пока докопаешься до истины — всласть сахара нахлебаешься, вот кое-кто и хлебнул лишнего. Он же ведь духовников обрабатывал, тех, кто имеет власть над умами и душами людей...

И ведь не со зла, нет!

Просто поделились пару раз с друзьями, те — еще раз, ну и... дошло что не надо куда не следует.

Аввакум покраснел, побледнел, побагровел — и поклялся, что он их всех! Библией по башке до полного просветления! Софья с чистой душой спихнула ему список сочувствующих, и попросила, чтобы им нашли дела поважнее, чем сплетничать. А то ведь языки без костей — они для бабушек у колодца хороши. А священникам такое и не к лицу.

Зная протопопа и зная его дружбу с Патриархом — найдут. Еще как найдут!

Федор так об этом разговоре и не узнал. Он вообще был сильно занят. Молился за душу невинно убиенной Екатерины.

У Шан бесилась, но что тут можно было сделать? Смерть сестры — это вам не кошка сдохла. Какие уж тут свадьбы...

Теперь оставалось учить Машку испанскому, а Феодосию покамест шведскому языку. Или немецкому тоже? Софья сильно подумывала насчет Курляндии... Алексей и так оторвал от шведов, что им надобно, а отправлять сестру туда, где русских будут ненавидеть всеми фибрами души — стоит ли? Уж точно не Феодосию, слишком добрая она девочка.

Присмиревшие сестренки покорно учились.

Пришло письмо от Илоны Зриньи. Чисто теоретически — она была согласна на браки, только надо было решить, кого и с кем. Либо Наталья отправлялась в Венгрию, а дочь Илоны в Польшу. Либо — наоборот. Ферек женился на полячке, а Юлиана едет на Русь. К Владимиру.

Софья решила обдумать оба варианта на досуге.

Если все получится, будет у нее в меру сильная и зависимая Польша, сильная и зависимая Венгрия, ну и злая и завистливая Европа.

Ну и пусть...

Начнем мы все равно с дона Хуана.

У нас, в Испании*... куда вы денетесь, будет и 'у нас' и 'в Испании'.

* Песня из к/ф 'Благочестивая Марта', прим. авт.

* * *

Когда началась перестрелка, дон Хуан насторожился.

Когда послышался шум боя — едва не взвыл.

Да что ж такое!? Куда этих турок опять понесло!? Опять его кто-то перезахватывает!? Сколько можно!?

Теперь опять излагай свою легенду, ищи общий язык, договаривайся — и не факт, что его к веслу не прикуют!

Твою же ж...

Ругаться в Испании тоже умели.

Когда крышка трюма открылась, он всмотрелся. Свои? Нет?

Но спрыгнувший в трюм человек меньше всего походил на европейца. Не лицом, нет. Но одежда, прическа...

Широкие штаны, бритая голова с клоком волос на темени, сабля в руке, с которой кровь капает.

— А тут кто?

Язык тоже был незнаком дону Хуану. Мужчина попытался развести руками и ответить по-испански.

— Простите, не понимаю...

Понимать его и не собирались. Отцепили и потащили наверх.

На палубе в лужах крови то там, то здесь валялись турки. Приятное зрелище. А вокруг галеры кружили мелкие кораблики. Вот на один из них и переправили благородного дона.

— Кто таков!?

— Простите, не понимаю...

Высокий русоволосый мужчина с короткой бородкой прищурился. И заговорил по-французски.

— qui est-ce?

Вот этот язык дон Хуан понимал. Хотя акцент у мужчины был такой, что страшно и сказать. Но понять друг друга было можно.

— Маркиз Мануэль Алькансар. Испанский дворянин, был захвачен в плен.

— Степан Разин. Русский князь. Что ж, считайте себя моим гостем, дон Мануэль.

Дон Хуан поклонился. Ну, как смог, цепи мешали. Князь Стефано нахмурился.

— Снять кандалы. У меня на корабле в цепях не ходят.

И перевел то же самое для дона Хуана.

— Идите за моим человеком, с вас снимут цепи, дадут поесть и переодеться. Потом поговорим. Надо еще сжечь...

Кивок на галеру был более чем выразительным.

Дон Хуан кивнул и последовал за одним из людей князя в трюм, где его быстро лишили кандалов, достали из сундука одежду, похожую на то, в которой все здесь ходили — и повели в каюту. Куда и принесли бочку с водой и мыло.

— Купаться... потом лекарь.

Сопровождающий по-французски вообще почти не говорил, но тут понятно было и без перевода. Дон Хуан потер запястья со следами от цепей и чуть ли не со слезами на глазах погрузился в воду. Хотя и не привыкли в Европах мыться, но есть предел и их терпению...

Приятно было и зрелище дыма в окне. Там горела турецкая галера... наверное. Ждать, пока она догорит, князь не стал — и кораблики быстро уходили с добычей.

Дон Хуан не был бы так спокоен, знай он, что все это лишь инсценировка. Казачьи чайки встретили в условленном месте галеру, от души постреляли, пооскорбляли друг друга, потом перегрузили товары, просто турки их спустили в трюм, а казаки специально выставили на палубу, вроде трофея, заплатили за доставку дона Хуана, часть турок спряталась, вторая разлеглась на палубе, обильно политая овечьей кровью — и вывели пленника.

А горела на плоту за бортом солома, обильно пропитанная греческим огнем. Дымит хорошо, дым черный... да и кто там разглядывать будет?

Когда свобода, лекарь, обед...

Вот после обеда и настанет время для разговора.

* * *

Дон Хуан и не помнил, когда он себя так великолепно чувствовал. Но после обеда настает и время разговора, так что мужчина не удивился, когда за ним пришли. Удивлен он был, когда увидел каюту капитана. Ей-ей, клетушка для канарейки иногда больше бывает. Ни золота, ни бархата — дорогой секстант, карта на стене и портрет потрясающе красивой синеглазой женщины в странной одежде — вот и все украшения. Да ни один испанский гранд не согласился бы так жить!

Но дворянин ведь! Русский князь — это один из высших титулов... кажется.

Стефан предложил гостю устраиваться на единственном кресле, сам разлил по бокалам рубиновое вино, протянул один из них дону Хуану — и принялся расспрашивать. Кое-как, на французском, дон Хуан рассказывал 'свою' историю.

Испанский гранд, попал в плен к подлым турецким собакам, нельзя ли его как-то доставить домой?

Он заплатит. Золотом.

Но князь Разин только покачал головой.

— Дон Мануэль, мы бы с радостью, но дальше уже турецкие воды. Мы стараемся туда не ходить.

— Но...

— Вы сами понимаете, обострение русско-турецких отношений...

Дон Хуан понимал. Да и нет гарантии, что ему удастся добраться домой. До Испании далеко, а воды там очень неспокойные.

— Как же мне тогда...

— Полагаю, маркиз, что у нас есть другие пути. Мы скоро будем в Азове. Там я передам вас с рук на руки коменданту города. А уж боярин Ромодановский отправит вас в Москву. Ну и из Москвы вам всяко проще будет домой добраться. Через поляков, например.

Дон Хуан задумался.

Что ж...

— Я с радостью заплачу...

— Ни слова более, дон Мануэль. Вы мой гость. На Руси от века не бывало такого, чтобы плату за спасение с человека требовать!

Дон Хуан молча поклонился, прижав руку к сердцу.

Русские — дикари?

Какие-то они подозрительно порядочные для дикости.

* * *

После разгрома Делагарди никто не мешал Алексею наводить свои порядки в Эстляндии. Ревель русские войска даже брать не стали, просто блокировали. Взяли бы, конечно, если бы захотели, но кому он нужен, когда там бушует чума?

Нет уж!

Разбирайтесь со своими болячками сами! А мы окружим город двойным кольцом, кордонами, кострами, построим побольше бань и будем ждать, пока перемрут самые стойкие.*

* в реальной истории примерно так и было. А поскольку эпидемии чумы в те века были регулярными, то могла и в 1676 г. быть. Прим. авт.

Больше месяца город не продержался. А Алексей Алексеевич тем временем шел маршем по Эстляндии. Городки и деревушки сдавались одна за другой.

Из Дании приходили письма.

Кристиан больше удерживать Карла просто не мог. Короленок рвался в бой так, что аж корона нагревалась и из ушей пар валил. Он был согласен на любые условия Дании, справедливо полагая, что с соседями и потом повоевать можно, а вот откушенная Эстляндия — это да. Это тяжко...

Да и куда потом пойдет русский царь? Хорошо, если домой. А если в Финляндию?

А может, еще как может. Карл бы на его месте точно пошел. И что самое печальное — помощи шведам ждать неоткуда. Вообще.

Французы заняты, испанцам не до них, у англичан свои дела и заботы... все заняты дележкой Нидерландов. А шведы и в ней поучаствовать не смогут.

Кошмар!

Кристиан предлагал устроить трехсторонние мирные переговоры. И даже готов был выступить примиряющей силой... за скромный процент территории. Алексей не возражал. Но — пусть переговоры начнутся не раньше осени. А то он не успеет взять все, что ему надо.

Хотя съедать Швецию он не планировал. Пока что присоединить ее будет сложно, но надо, надо оставить задел на будущее. Карл не вечен, мало ли какая случайность? Почему нет?

Дайте время. А пока соединим две страны тонкими, но прочными ниточками.

Именно в Эстляндии Алексея настигло письмо Софьи.

Большой официальный отчет о происходящем в стране.

Софья себя не пощадила. Честно отписала про смерть сестры, про раскрытый заговор, про участие англичан в покушении, про свой ответ островитянам...

Мужчины восприняли это почти одинкаково.

И бросить бы все, и поехать домой, просто, чтобы убедиться, что с любимой, с сестренкой все в порядке, но — нельзя. Война — ревнивая любовница и соперниц не потерпит.

Что ж.

Опасность на время избыта, а потом они сами еще добавят покушавшимся на Сонюшку. Так добавят, что те родной английский забудут!

Катерину жалко, ни за что пострадала девушка.

Официальный отчет был сух и логичен. Но еще в письмо были влжены и две коротенькие записочки — для мужа и для брата. Ждем, любим, целуем, молимся. Возвращайтесь живыми!

Впрочем, если бы кто-то прочел их — в жизни не поверили бы, что пишет Проклятая царевна. Столько в них было тепла, столько любви и тревоги...

Хорошо, когда тебя любят и ждут...

Из крупных городов Алексею оставалось взять Ригу. Высадить десант на островах — и можно отправляться на переговоры.

* * *

Дон Хуан осваивал русский язык. Хотя бы просто объясниться, спросить, где он находится, как называется тот или иной предмет. Было сложно, но мужчина очень старался. По его представлениям, на Руси он застревал до следующего года. И надо бы как-то прожить все это время.

Князь Разин, правда, уверял его, что проблем не возникнет. Русские рады будут оказать попавшему в беду маркизу небольшую услугу, но... бескорыстие?

Уж позвольте не поверить.

Азов понравился мужчине с первого взгляда. Белый город у моря. Красиво...

Пристань с кораблями — и дворец правителя. То есть сейчас — русского наместника. Туда-то и отправились мужчины, высадившись на берег. Князя Разина тут явно знали. Ему махали руками, выкрикивали что-то приветственное, он шутил в ответ и люди смеялись.

— Вас здесь любят, князь.

— Мы защищаем людей. Они это знают.

— У нас в Испании не так...

— У нас тоже бывало по-разному. Но я — князь. И государь меня любит. Я женат на его тетке...

Степан скромно умолчал, что стал примером для тысяч казаков. А еще — поводом для тысяч сказок, которые рассказывались по всей стране. А разве не было повода?

Храбрый воин за свои заслуги пред отечеством получил титул и царевну в жены. И это не где-то, это здесь, рядом... это и с тобой может быть! Лишь будь достоин!

Во многом его популярности и Софья поспособствовала. Уж очень история незаурядная получалась.

Ждать приема у боярина Ромодановского долго не пришлось. Похожий на медведя мужчина крепко сжал руку Степана, что-то спросил, князь ответил, пояснил что-то, кивнув на гостя...

Мужчина кивнул и что-то крикнул в дверь. Не прошло и пяти минут, как на пороге появился невысокий юноша в простой одежде. Спросил что-то, получил ответ — и вежливо поклонился дону Хуану.

— Мы рады приветствовать вас в Азове, маркиз.

Вот этот юнец говорил по-испански так, что ей-ей, мог родиться где-нибудь под Севильей.

— Вы — переводчик?

— Я сын князя Ромодановского. Дмитрий. Можете так и называть меня.

— Князя? — по-испански этот титул звучал, как 'prince'

Боярин опять что-то рыкнул. Но на сына он смотрел с любовью и уважением, это дон Хуан видел, и опять царапнуло по сердцу.

А ведь и у меня мог быть сын сейчас. Ему бы столько же было... может быть. Если бы я вечно не давил в себе все, кроме долга.

— Пойдемте, дон Мануэль. Я помогу вам устроиться и расскажу, где что. Наверное, для начала вас надо отвести в баню?

— Почему бы нет?

Что такое баня благородный дон знал. А мавританские бани в Гранаде посещал и не единожды, заметив, что после этого чувствует себя намного лучше.

— Баня, новая одежда, достойная вашего титула, а еще отец хотел бы видеть вас через четыре часа на ужине.

— Передайте, что я буду весьма признателен, дон Димитри...

— Мое имя звучит на вашем языке, как Деметрио.

— Дон Деметрио. Надеюсь, я еще увижусь с князем Разиным?

— Разумеется! Отец его так легко не отпустит, они хорошие друзья.

— Тогда не будем задерживаться.

Дон Хуан вежливо поклонился, Деметрио что-то сказал и так же вежливо пригласил гостя на выход.

— Отец попросил меня побыть при вас, в качестве переводчика, так что если мое общество будет стеснять вас — скажите мне об этом.

— Я не ждал, что кто-то говорит по-испански здесь...

— В стране варваров, не так ли? — В глазах Деметрио плясали веселые искорки. — Честное слово, все не так страшно, как о нас рассказывают. И язык у нас человеческий, и людей мы не едим...

— Я никогда так и не думал, — чуточку смутился дон Хуан. Он вообще о Руси не думал, не нужно было как-то...

— А язык ваш я изучал в царевичевой школе. Столько трудов лекарей есть на вашем языке...

— Лекарей?

— Да, мы все изучали лекарское дело, может, я более подробно.

Деметрио казался вполне дружелюбным. Он искренне не понимал, чему удивляется благородный дон, но...

— Царевичева школа?

В следующие полчаса дон Хуан был ошеломлен потоком информации, который на него вылился. Царевичева школа! А ведь какое великолепное решение! Сразу снимается вопрос интриг, предательства, на которые так богаты чиновники, некомпетентности...

Собрать ребят и воспитывать так, как тебе нужно! Великолепно!

— Наверное, вам было трудно?

— В жизни часто бывает тяжело, но никто из нас не жалеет. Родители дали нам жизнь, а государь — возможность прожить ее достойно.

— Слова, достойные дворянина.

По губам юноши скользнула улыбка.

— Из ваших уст, дон Мануэль, это высокая похвала. Я наслышан об испанских обычаях...

И почему дон Хуан не почувствовал себя польщённым?

* * *

Ложился спать благородный дон в состоянии легкого ошеломления. Не ждал он такого, никак не ждал. Он отлично знал, чего можно было ждать от 'цивилизованных' англичан, французов, голландцев. Но гостеприимство?

Обещание помощи, причем, безвозмездной?

Вот ведь что удивительно — этим людям от него ничего не нужно! Вообще! Они слишком далеки друг от друга, все, что он может предложить, им просто ни к чему. Что можно предложить тому же дону Стефано, у которого власть, громадный кусок земли и жена-царевна? Еще и дети, и счастлив ведь! Или боярину Ромодановскому, который правит почти самовластно, у которого родные приближены к царю, да и сам он — лицо не последнее в государстве?

Его сыну?

А это вообще не смешно. Ради интереса, дон Хуан попробовал прощупать юного Деметрио. Получилось, да. И заставило чувствовать себя еще более ущербным. В то время, как испанское дворянство плело интриги, напоминая паучатник, этот юноша не мыслил себя без служения государю и отечеству. Это-то королевский бастард видел отчетливо, сам страдал от той же напасти.

Но разница между ним и этим мальчишкой была — и существенная.

Деметрио не предавали. Ни отец, ни мачеха, ни... да никто! Он вручил свою судьбу государю — и с тех пор ни разу не пожалел. Хотя по некоторым оговоркам дон Хуан понимал, что мальчишке бывало адски сложно, что ему и жизнью рисковать приходилось — и все равно. За поступок следовали похвала и награда. И юноша старался не за страх, а за совесть.

Он любил свою страну и своего государя. И с восторгом отзывался даже о его семье. Каково?!

И это в то время, когда сам дон Хуан кроме черных ругательств ничего о Марианне сказать не мог? Да и вообще... сплетни о королевской жизни ходили такие, что лошади краснели и смущенно фыркали. А тут — тишина?

Царица не блудит, царевны не меняют любовников, царевичи проводят время в трудах на благо родины? Это вместо того, чтобы интриговать в свою пользу!?

Такого — не бывает!

А если бывает — то надо подробно рассмотреть то чудо, которым это случилось. Идея Софьи сработала на все сто процентов. Дон Хуан ехал в Москву не просто за помощью. Он поедет туда еще и ведомый своим любопытством. А дальше... дело техники. Мужчина еще не знал, что его судьбу решили варвары с края мира. И спрашивать его никто не собирался даже из вежливости.

Следующий пункт — Москва.

* * *

Примерно это высказал и Иван Морозов.

— Скорее бы! Пообщаться с Карлушей — да и домой!

Алексей ответил ему понимающей улыбкой.

Ревель, Рига — Ливония была полностью под контролем русских войск. И выводить их оттуда никто не собирался. К тому же, русские, недолго думая, высадили с кораблей десант на острова, где взяв крепости, а где блокировав их. Да там и было-то тех Моонзундских островов... пришлось до кучи Даго и Эйзель прихватить, а то даже плавать неловко было.

Например, Готланд русские не трогали... пока. Пусть его Кристиан воюет, ну а коли не справится...

Тем более, что Кристиан прислал письмо, в котором уже и сам просил о переговорах. Карл не сдался, нет. Но отлично понимал, что войну ему сейчас и здесь просто не потянуть. А потому...

Сейчас подписать мирный договор, а потом собрать силы — и расплатиться с врагами стократ. Ну... дело житейское, вполне обыденные планы. Алексей это тоже понимал, а потому каждую выигранную минуту собирался использовать для укрепления своей власти на берегах Балтики, для постройки флота, крепостей, для защиты... пяти лет ему за глаза хватит. Планы уже разработаны, подробные, вплоть до того, сколько пушек и людей нужно в каждой крепости.

Переговоры должны были проводиться как раз на Готланде, почти на нейтральной территории. В замке Висборг.

Но территория — это хорошо, а флот — лучше. Поэтому Алексей Алексеевич распорядился, чтобы его корабли далеко не отходили. Мало ли как пойдут переговоры...

Это на словах все благородные, а как поймут, что могут расстаться с хоро-ошим куском территории... да ми не могут, а расстанутся.

Людовику сейчас не до шведов, он сейчас Нидерланды делит и больше заинтересован, чтобы свеи туда не сунулись.

Австрия при деле — им бы от турок отпихаться.

Польша — союзник. Дания — тоже. В общем, в замке Висборг намечался самый беззастенчивый рэкет. Карлу собирались предложить на выбор — либо отдать добровольно и получить хоть что-то — либо получить еще раз поперек коронованного... лица и отдать все — а тоже добровольно! У нас же на Руси даже собаки перец добровольно лижут.

Алексей хмыкнул, вспомнив смешную историю, которую рассказывала Софья — и поделился воспоминанием с Иваном. И натолкнулся на тоскливый взгляд.

— Алеша, если б ты Соне братом не был... Она тебя куда как поболее меня любит.

— Ерунда! Она нас обоих любит, но по-разному.

Иван пожал плечами, но ничего говорить не стал. Домой бы. Скорее...

* * *

Время шло.

А потому в один прекрасный миг к русскому посольству в Португалии подкатило несколько десятков карет. И из одной выпрыгнул мальчишка двенадцати лет. Встряхнулся, оглядел каменный домище — и решительно направился внутрь, где его с поклонами встретил боярин Куракин.

— Государь царевич!

То, что параллельно мальчишку встречала пара десятков шпионов, посол знал, но к чему такие подробности? Понятное дело, что Педру обязан посмотреть на кандидата, составить свое мнение... не козу продает! Дочь замуж отдает. Пока — единственную наследницу.

А вот бы она единственной и осталась?

Хотя для такого король был еще слишком молод, успеет еще наклепать. А что делать боярину?

Как оказалось — есть что. Иван отдал ему несколько свитков и коротко пояснил.

— Это от моего брата. Важно. Ознакомьтесь, пожалуйста.

Чем боярин и занялся, пока царевич мылся в бане с дороги и ужинал. И не пожалел. На нескольких свитках мелким острым почерком были подробно расписаны условия брачного договора.

Что, как, сколько, какие территории, за что надо торговаться до последнего, что лучше уступить...

Что предложить взамен, о чем договариваться — боярин только похмыкивал в усы. Что тут скажешь? Если он своего добьется — для Руси будет очень хорошая перспектива в ближайшие годы. А он точно получит государеву благосклонность. А если нет...

Добьется, куда он денется.

Боярин взялся за перо и со всем пиететом отписал королю, что так и так, жених прибыл, не желаете ли его повидать? И отправил с посыльным.

Ответ пришел очень быстро. Его величество (ладно пока еще не официальное, но сколько там тому Афонсу осталось? Двор так уже и привык именовать Педру королем.) будет рад увидеть русского принца завтра к обеду. Так что надобно готовиться. Местную одежду для мальчика заказать, побеседовать — мало ли что...

Но боярин зря волновался. Сундуки мальчика и так ломились от одежды по последней моде, в этикете он тоже разбирался на совесть — оставалось отоспаться с дороги и можно на прием.

* * *

Изабелла смотрела с интересом. Правда, за столом ее сегодня не будет. Если парень произведет на отца хорошее впечатление, если они договорятся — тогда и только тогда их познакомят. Даже то, что ей разрешили подглядывать — уже из ряда вон. Но Педру любил свою дочку.

Сама Белла была заинтригована.

Русь...

Далекая сказочная страна, где водятся ручные хорьки (рука привычно погладила хорька, названного Русом), где добывают драгоценные камни и растут вековые леса. Где зимой вода замерзает в лед, а когда начинается метель, можно ничего не увидеть в шаге от себя. Где...

Анита постаралась на совесть, рассказывая девочке о Руси — и Изабелла часто думала о чудесной стране, сожалея, что никогда там не побывает. Хотя кто знает? Если у отца еще родится сын, то у нее будет братик — и она сможет... если позволит муж?

Виктора Савойского, кстати, Изабелла в этом качестве никогда не видела. Политический там брак или нет — женщины не прощают пренебрежения. Явись пред светлы очи женишок — мигом бы своих лишился. Выцарапали бы.

Кстати, русский принц Изабелле с первого взгляда понравился. Невысокий, чуть выше нее, мальчик со светлыми волосами и похоже, голубыми глазами, с приятным умным лицом, одетый в роскошный синий камзол... мечта девичья. Будет, через пару лет.

Изабелла невольно подумала, что они будут хорошо смотреться рядом. А остальное?

Принц безупречно раскланялся, поприветствовал ее отца на весьма неплохом португальском языке, тут же добавив себе ценности в глазах Беллы. Не каждый будет вот так... она лично учила и французский, и испанский, мало ли кто станет ее мужем. Русский тоже учила, просто из любопытства. Интересно, смогут ли они поговорить с мальчиком?

Но пока Иван разговаривал с ее отцом и вполне справлялся. Вежливо отвечал на вопросы, улыбался, похвалил прекрасную страну, одобрительно высказался о политике ее мудрого правителя...

И перешли к торгу.

Тут уже говорил князь Куракин. И торговался он не за страх, а за совесть. По результатам были достигнуты предварительные договоренности — помолвка заключается, но будущие супруги пока остаются при своих вероисповеданиях. В дальнейшем, если это будет необходимо, царевич примет католичество.

А вот торговые вопросы обговаривались куда как тщательнее.

Русских интересовали португальские колонии, но — отстраненно. Своих они заводить не собирались, а вот помочь португальцам вернуть то, что с начала века откусывали у них голландцы — со всем удовольствием. Благо, Нидерландам сейчас не до войны, сами на ладан дышат. И — если эти колонии пойдут в приданое принцессе, а русские торговцы будут иметь там равные права с португальцами — вообще великолепно.

На таких условиях Педру был согласен. И даже согласен был отдать в ведение Руси острова Маврикий и Родригес. И даже прибавить Сокотру, если русские помогут ему вытеснить голландцев с Цейлона и Явы. Хорошие острова, но их пока еще отвоюй... если союзники берут это на себя...?

Брали.

По принципу — с вас корабли, с нас материалы для постройки. Доставим, по хорошей цене, поможем с военными. А ваше дело — обеспечить моряков. Ну и... на русских судах приняты свои порядки. Вот коли их соблюдать будете — точно договоримся.

Педру это явно казалось странным, ну какая разница — чем кормить матросов? Классический рацион — галеты и солонина! К чему там еще какая-то кваченайа капусьта? Или клиукьва? Или что пить матросам? Ром, это же понятно! Вода есть, в бочках... к чему обговаривать, что бочки обязательно будут дубовыми, например?

Но русский посол настаивал. И буквально требовал соблюдения этих условий! Ей-ей, он к вере так не придирался. Педру это казалось странным, но это же русские! Они по определению варвары, они в банях моются! Зато когда он увидел цены на канаты, на лес... едва не прослезился! Чего уж там, лесов в Португалии было... маловато. И те, что были — для постройки кораблей годились мало. Можно возить лес из колоний. Но...

Когда ты находишься под пятой Испании — сильно не покрутишься. Это сейчас у Педру появился реальный шанс выдернуть лапы из капкана — и больше туда не попадать. Сама по себе Португалия невелика, сил отстоять свое у нее не хватит. А постоянные испанские, английские и французские войны мужчине вообще стояли поперек шерсти. А вот в союзе с русскими...

О, эти свое отстаивать могут! Стоит только посмотреть на последние их войны! Педру вообще радовался победам русского царя. Турки ему друзьями не были, татары — тоже, а показанные новым родственником зубки давали понять, что он и свое защитит, и чужое без внимания не оставит. Очень, очень полезное качество в политике. Да и брат у него неглуп. Больше молчит, слушает, на прямые вопросы отвечает осторожно... хорошая партия будет для Беллы.

Обговаривали и пиратов, и дележку трофеев, и участие в войнах — Педру с удовольствием пообещал не поддерживать врагов людей русских! А то как же!

Ни турок, если что, ни шведов, ни... англичан?

Этих — с особым удовольствием!

Конечно, Педру юлил и торговался, но боярин все равно был доволен. Он выторговал ровно столько, сколько надо. Остальное — дело времени и принца-консорта.

* * *

Кого видел перед собой Алексей Алексеевич, глядя на Карла Одиннадцатого?

Мальчишку. Высокий лоб, высокий парик, смешные усики над верхней губой, похожие на двух червячков, выпуклые темные глаза... лицо человека неглупого, но избалованного и капризного.

Слабовольного?

Нет, вряд ли, по глазам видно — парень и неглуп, и силен, но даже орел в детстве — яйцо, не больше. Этот пока — орленок, а вот вырастет ли? Воспитывался-то парень властной матерью, которая вовсе не хотела допускать его к управлению государством. И сейчас не хочет, да вот беда — некому больше. Ее аристократия особенно не приемлет, Делагарди себя скомпрометировал дальше некуда, да еще и в плен угодил, а кого еще?

А больше и некому и некого.

Да и сам Карл вырос с полным осознанием своего 'Хочу' и великого 'Я'. А вот 'должен'...

Да, король должен править страной, но еще... король должен своей стране. И отдает он этот долг всей своей жизнью. Женитьбой на нелюбимой женщине, постоянным тяжким трудом, решениями, от которых потом коробит потомков и историков — такая работа. А у Карла этого нет.

Он храбрый, неглупый, но мальчишка, которому должна его страна. Должна повиноваться, покоряться, принимать его решения... ну-ну.

Алексей подумал, что мог бы стать таким. Не стал. Повезло. Спасибо сестренке, которая все время была рядом. И как это ей удавалось? Сейчас-то он понимал, что Софья всю жизнь умудрялась осаживать его самодовольство, его амбиции, его... да все то, что кипело и бурлило в Карле! Только у него такой сестры не было, а то бы Швеция сейчас диктовала Руси мирные условия.

Карл смотрел с негодованием — и не мог это скрыть. Нет, не мог. Не от Алексея Алексеевича. Интересно, кого видит Карл?

Алексей был бы польщен, знай он, что Карл смотрит даже с легкой завистью. К внешности — что уж там, русские цари брали в жены красивых женщин, так что мужчина обладал внешностью былинного богатыря, этакого Добрыни Никитича. Золотые волосы кольцами, которые грех было прятать под парик, синие глаза, широкие плечи, легкая улыбка на губах — красавец мужчина. А вот о себе Карл этого сказать не мог. И немного, чуть по-детски завидовал. Но ладно бы внешность! Так еще и полководец! И талантливый, и умный... и как!?

Даже невесту у Карла — и то этот русский перехватил! С полного согласия, между прочим, Кристиана. Ууууу, предатель!

Кристиан чуть поклонился на обе стороны.

— Мои венценосные братья, я предлагаю сесть за стол переговоров.

Говорили все на датском. На шведском принципиально не собирался говорить Алексей, русского не знал Карл, а потому — нейтральный язык. Больше на переговорах никого не было. Англичане... нельзя сказать, что они не пытались. Но... короля там не было, а допускать кого-то менее знатного — это урон царской чести. Хотя... нельзя сказать, что английский посол не настаивал.

Но чем он мог повлиять на переговоры?

Французы тоже были заняты, им было сейчас не до окраины мира. Так что помешать драть на части Швецию никто не мог. Карл это понимал — и лучше ему не было.

И понимал, что будет сопротивляться, спорить, но сила не на его стороне. Отнюдь не на его.

Первым переговоры начал Кристиан, на правах старшего.

— Мы собрались здесь, потому что никто не хочет продолжать тяжелую и кровопролитную войну. Она изматывает наши страны, разоряет нашу казну...

Алексей и Карл вежливо слушали его, но взгляды у обоих прямо-таки горели. У одного — торжеством, спрятанным под густыми светлыми ресницами, у второго — яростью побежденного.

Но — куда деваться?

Соседи не помогут, а Русь с Данией просто раздерут Швецию на части, тут и флот не поможет. По земле-то корабли не ходят, а войска будут бесчинствовать именно там.

Карл взвился, когда Кристиан начал перечислять условия мирного договора. По этому договору, Дании отходили все провинции, которые Швеция отторгла по Роскильскому мирному договору. Как бонус, Дания получала еще и Готланд с Эландом. А Швеция теперь платила за прохождение ее судов через пролив Эресунн.

Мягко говоря, Карлу это не нравилось. Но...

Условия русского государя ему не понравились еще больше.

Ни Ингрию, ни Ливонию ему никто возвращать не собирался. Кроме того, русский государь требовал разоружения шведского флота и сокращения его численности. Разгорелся скандал, в результате которого Карл вылетел из зала, хлопнув дверью. Только вот беда — уйти-то ему было и некуда. И это отлично понимали все трое. Так что назавтра переговоры продолжились. И еще почти десять дней...

Вымотались все. Но... для своих же стран торговались, не для чужих! Так что наконец был подписан Готландский мирный договор.

Дания получала все, что хотела — территориально. В конце концов, это ее провинции и были, каких-то двадцать лет назад. А вот за проход через пролив шведские суда платить все равно не будут. Это уже перебор.

Русские получали Ингрию и Ливонию — полностью. Рига отходила им просто так — по мирному договору. Остальное — Алексей не настаивал. И даже Моонзундские острова отдал — Карл иначе не соглашался вообще ничего заключать. Отдать-то отдал. Но настоял на строительстве на островах крепостей с совместным гарнизоном. Русские, датчане, шведы — чтобы никто себя спокойно не чувствовал.

Дайте время — сами прибегут. Шведский флот, конечно, никто разоружать не собирался. Но...

Что касается Алексея Алексеевича — он и требовал больше, чем надо, чтобы получить нужное. Да пусть не разоружает! Невелика трагедия! Греческий огонь — он и в Балтийском море гореть будет, и в Азовском... к следующей весне в залив столько кораблей запустим, что он в суп с фрикадельками превратится, всем шведам тесно станет. В море будут бояться выйти!

В Архангельске их уже строят...

Контрибуции?

Нет, вот этого не досталось. Хотя пленных во главе с Делагарди Карл бы выкупил, скрипя зубами. Впрочем, Алексей предложил простить ему этот выкуп. И — породниться.

А что?

У вас теперь невесты нет, зато у нас сестра есть. Заключим мирный брачный договор?

И война вам подешевле обойдется. А сестра — красивая...

И верно — что Мария, что Феодосия пошли в мать. Это Софья выпадала из семейства, казалась в нем подкинутым кукушонком, со своими резкими чертами лица и темными глазами. А вот остальные Романовы были либо синеглазы и светловолосы в отца, либо синеглазы же и темноволосы — в мать. И — красивы.

Карл желанием жениться не горел — шведы Русь теперь очень не любили, так что отговорился помолвкой с англичанкой. Алексей не настаивал. А пленные... да и черт с ними, с пленными! Сами виноваты! Карл просто махнул на них рукой.

В казне и так — шаром покати, а он еще всяких болванов во главе с Делагарди выкупать будет?!

Не будет. Не хочет.

Алексей тоже понимал, о чем думает несостоявшийся родственничек, но лишь усмехался про себя. Не знаешь ты Марию. И Феодосию тоже не знаешь. Жаль, конечно, что ты отказался, но, может, оно и к лучшему? Девочки — ресурс ценный, была бы честь предложена, а от убытка Бог избавил. Тратить сестре на тебя, болвана? Вот еще! Найдется, с кем их сосватать. Например, в Курляндию...

Это, конечно, не Соня, у той бы кто хочешь через два дня приучился через обруч прыгать и тявкать по команде, но девочки тоже очень неплохи. Полгода, месяцев десять — и ты сам не заметишь, как влюбишься. И будешь так же делать все, что нужно жене.

И мать тут не помеха.

Кристиан был откровенно доволен. Мог бы — точно бы обнял Алексея. Знал, знал, кому сестру отдавать! Может, он теперь в истории останется, как Кристиан Вернувший Земли? А кто знает?

На двенадцатый день все было завершено, подписано, заверено и опечатано государственными печатями в трех экземплярах. Хотя никто не гарантировал, что через пару лет не начнется очередная война. И войска двинулись домой. Карл со злости заслал Делагарди комендантом аж в Кируну, чтобы лишний раз мерзавца не видеть, а то так руки казнить его чешутся, аж свербит!

Кристиан приглашал любезного зятя погостить, но Алексею хотелось в Москву. Впрочем, он тоже пригласил в ответ Кристиана, заранее зная, что получит отказ. Но переписываться они договорились. Мало ли что, мало ли как...

Надо, надо грызть Карла следующие д...цать лет, до полного проедания всей Швеции. Чтобы не расслаблялся. А то дай таким спокойствие и экономическую стабильность — через год войну получишь. Да еще французы подстрекать будут, этим вообще договор поперек горла. Англичане... у этих всегда свои интересы.

Не отравили бы...

Нет уж, Спокойствия Карлу не увидать в этой жизни. Алексей еще не знал, что он точно сделает, но... Что угодно! Шпионаж, подкупы, доносы, убийства — лишь бы шведы были заняты внутренними проблемами и не пытались вернуть обратно свежеоткушенные русские земли!

Но Кристиана Алексей предупредил, а сам надеялся не оплошать в нужный момент.

Софья почему-то была уверена, что этот конкретный Карл долго не протянет. А в сестру Алексей верил.*

* в реальной истории он прожил до 1697 года, но Софья этого не помнит. Она просто помнит, что Петр 1-й сражался с Карлом 12-м, а вот по датам — увы... прим. авт.

* * *

Уже поздно вечером, Алексей и Иван, как всегда, обсуждали прошедший день.

— Как тебе Карл показался?

— Не знаю. Сначала смотришь — мальчишка. Но в глазах у него нехорошее посверкивает, да еще как. При грамотном советчике далеко пойдет.*

* в реальности советником стал Юхан Юлленшерна, он же организовал изъятие земли у дворян, прим. авт.

— Значит, нужно сделать так, чтобы советчик не появился.

— Надо поговорить с Соней, это по ее части, — на сестру Алексей надеялся крепко.

— Да, не хотелось бы тут следующим летом воевать...

— А придется, скорее всего. — В будущее царь тоже предпочитал заглядывать без розовых очков. — Вот смотри, сейчас Карл бросится к Людовику, тот либо войсками поможет, либо еще чего — и полыхнет...

— А если не поможет?

— Думаю, тогда лет пять у нас будет. Чтобы шведы собрали армию, нормально вооружили ее, построили флот взамен того, которому досталось от датчан, ну, и от нас немного... потом повоюем — мы ведь тоже не лыком шиты, тоже подготовимся, еще раз-другой наваляем Карлу, и можно будет окончательно присоединять эти земли. Еще и кусок Финляндии отгрызть. В дополнение к имеющемуся.

— М-да... если Соне удастся повлиять на Людовика — чудом будет.

— Больше надо в жену верить, — подколол друга Алексей. — Она у тебя — чудо и есть.

С этим Иван спорить и не собирался. Вместо этого достал лист пергамента, придавил на столе...

— Давай посмотрим, на что мы еще можем рассчитывать в самом худшем случае? Сколько можно отдать, сколько удержать?

И мужчины склонились над картой.

Кто сказал про праздник в честь победы?

Это солдатам можно по рублю выдать и по рюмке выпить, а у царя — работа!

* * *

Думаете, царь домой возвращается — это так просто?

Ох, не просто. Даже наоборот — сложно. Тоскливо и тяжко. Особенно тем, кто встречает. Организовать-то встречу надо?

Надо. И войско кормить, и награждать, и отправлять по домам — хорошо хоть не все возвращаются. Нет, это не оговорка, именно что хорошо.

Потому что примерно половина войска осталась гарнизонами по шведским крепостям. А то ж!

Захватить мало, ты еще удержи, окопайся, устройся, не дай бывшим хозяевам вернуть себе все это добро... а Карл пытаться будет. Софья хоть про разговор брата и не знала. А действия Людовика просчитывала с точностью до миллиметра. Чего уж там, сама бы ухватилась за повод обрезать кое-кому шустрому ноги — по самые уши.

А что делать?

Физически устранить Людовика?

А черт его знает, получится или нет. Если кто не в курсе — данного короля всей Фрондой угробить не смогли, и в быту он тем еще параноиком был. Это уж потомки его расписали — этикет придумал, праздники закатывал... ну, было! Только ни один из потомков этому этикету следовать не смог. Сложновато-с для франко-королевских мозгов оказалось.

Угробить можно попробовать. Но можно и вляпаться.

Ла Рейни, между прочим, не лаптем щи хлебает, если хоть малейший след останется... даже в деле о ядах он подозревал уши русских. Только бездоказательно. А там они ведь только информацию слили, сами не действовали.

Сначала устранить слишком умного Николя?

Так половину Франции перебить придется. Не пойдет. Да и вообще, война — это не кто кого перестреляет, это кто кого передумает.

Людовик не должен влезть в русско-шведские дела?

Сказано! А чем его можно отвлечь?

Педру сейчас в эту заварушку не полезет, португальцев не приплетешь. Испанцы? Годом бы позже. Дона Хуана еще обработать надобно, а сейчас он за Русь не впишется. То есть не Испания — тоже. А кто?

Чем сейчас занят Людовик?

Да Нидерландами! После смерти Вилли народ там живет весело и интересно. М-да, и убрала — проблемы, и оставила бы — вдвое было бы. А если...

Колесики в разуме Софьи завертелись почти физически ощутимо. А ведь можно, черт возьми, еще как можно! Нет Вильгельма!?

Так мы его создадим!

Оному Вилли было бы сейчас... да, он родился в пятидесятом году. Двадцать шесть — двадцать семь лет. Для внебрачного ребенка маловато. Но для брата?

Которого сделал, допустим, его отец, Вильгельм 2-й. Как раз казнили Карла Первого, мужчина чуть охладел к жене, но бросить ее не смог, потому что та была в тягости... а вот сына на стороне сделал? Можно попробовать?

Только сына надо подобрать от коренной голландки, хорошей родословной — и уже помершей. Это, кстати, не проблема. Внебрачный деть — обыденность жизни, тем более, что любовников тут менять принято часто, а вот противозачаточные средства по Европе — зародышевые.

Итак, ребенок был рожден от Вильгельма Второго и какой-нибудь Софии или Августины, там разберемся. Отдан на воспитание в чужую семью, и вот, только перед смертью, приемный отец раскрыл ему тайну рождения. А соболезнующие дали денег на священную борьбу с французскими захватчиками... много денег.

Что нужно?

Несколько писем, медальоны родителей, какие-нибудь побрякушки... не проблема! В Нидерландах у нее дураков нет, мигом подберут и борца за независимость, и соответствующий антураж. А народ...

А народ пойдет, как миленький. Бегом побежит! Недаром, вон, в Англии полыхнуло (то есть скоро уже полыхнет, и десяти лет не пройдет) восстание Монмута, который будет уверять всех в своем королевском происхождении... ох, господин Сабатини, спасибо вам за Питера Блада. Книгу, фильм, а главное — даты. Кстати — Монмута тоже надо будет поддержать, наглость заслуживает награды.

Может помешать только Нассау-Зиген, но... это — не Людовик. Этому несварение желудка устроить проще простого — или по возрасту, сердечно-поганочный приступ. И объявить, кстати, что дядя знал, но молчал по просьбе Вильгельма второго. Чтобы трон не позорить... как-то так.

План складывался на глазах, и Софья довольно потерла руки. Если Нидерланды полыхнут — Людовику будет не до шведов. Сейчас начать организовывать, зимой как раз поднять знамя, по весне начать бить... надо только устроить так, чтобы не класть в боях своих людей. Слишком дорого Софье дались парнишки и девчата из царевичевых школ, чтобы вот так ими разбрасываться. Да гори они огнем, те Нидерланды, свои люди дороже!

И Софья вдруг отчетливо поняла, что план может сработать. И полыхнет.

А ведь там тоже люди. Чьи-то жизни, судьбы, близкие... не боишься ответить за свои решения?

Софья боялась. Но знала, что все равно пойдет вперед. Черт бы побрал эту правительскую мораль.

Знаешь, что мразь, понимаешь, что поступаешь мерзко — и ничего менять все равно не станешь.

Ибо — дорога правителя.

Судьба.

* * *

Дон Хуан пребывал в шоке.

Да кой дурак обозвал русских — варварами!? Этих людей можно было назвать как угодно — своеобразными интересными, необычными, язычниками — даже! — но не варварами. Потому что все, все вступало в противоречие с этим названием.

Широкие дороги, засыпанные чем-то вроде мелкого камня. Не размывает по весне или по осени?

Нет, укладывали на специальное основание, предусматривали канавы, водоотводы, учитывали особенности местности. Делается это по принципу римских дорог.

Дорого ли обходится государству?

Ну... средне. Тут сказывается война с крымским ханством, благодаря которой значительная часть рабочей силы попросту бесплатна. Не жалеть же мерзавцев, которые русских людей в рабство угоняли? Вот, пусть на своих шкурах теперь плетей отпробуют.

Так что каменоломни работают, а уж обеспечить доставку и укладку... Можно, еще как можно. И строительство тоже. Уже силами местных бояр и дворян.

Не воруют?

Пытались, как же без того. Но у государя Алексея Алексеевича не забалуешь. Один воевода от великого ума попробовал дорогу кое-как сделать, а камни присвоить. Так донесли ж. Нагрянули люди из Москвы — и заставили несчастного под плетями все переделывать. Имущество в казну, самого, как вора, бить, да не нещадно — ишь ты, хитренький, что от мертвого пользы? А ровно настолько, чтобы неба невзвидел — и на работу! До сих пор, говорят, дороги мостит, коли еще не помер.

Кто донес?

Есть у государя глаза и уши по всей Руси, не без того. Он еще когда был царевичем, это начал, а сейчас углубляет и расширяет. Ученость у людей повышает, по приходам детей чтению и счету учат, чтобы последний лапоть хоть чуть, а грамоте разумел.

Дорого ли? Да нет, дешево. Священники ведь так и так паству наставлять должны. Вот и наставляют. В том, что пастве пригодится. А там и Библию дети сами прочтут, все польза.

Дон Хуан вспоминал падре Мигеля — личного духовника, пытался представить, как гордый иезуит учит крестьянских детей грамоте... нет! Не получалось!

Хоть убивайте — не складывалось. Деметрио смотрел на его мучения с усмешкой, а потом подкидывал рюсски поговьорки. Что-то вроде: 'Каков поп, таков и приход'. Или: 'Одна ложка дегтя бочку меда портит'. Приходилось долго объяснять смысл фразы, потом разбирать непонятные слова, а потом только восхититься столь краткой и четкой мудростью. Русский язык дон Хуан учить начал сначала понимая, что ему надо будет как-то говорить с русским государем. И лучше бы хоть какое вежество соблюсти. А потом и любопытно стало. Красивый оказался язык, певучий, нежный — и чем-то схожий с испанским языком. На это, впрочем, у Деметрио тоже нашелся ответ.

— Так все мы от Адама и Евы, чего ж удивительного, что языки схожи?

Странные мысли были у мальчишки, иногда более подходящие для столетнего старца, но разговаривать с ним было интересно. Не зря боярин предложил дону Хуану своего сына в сопровождающие, мол, так проще будет. И поговорить с кем будет, и на вопросы мальчик ответит... хотя какой там мальчик!

Мужчина!

Женить скоро надо будет, вон как с дочкой Мельина друг на друга поглядывают, скоро занавески тушить придется.

Тоже ведь... загадка!

Французский моряк Поль Мелье — и вдруг русский адмирал Павел Мельин! Как!?

Дон Хуан просто в ум взять не мог, как так получилось! Да в Испании никогда бы... и в других цивилизованных странах... вчерашнего каторжника, висельника — и в дворяне?

На такое разве что англичане способны, но то вообще мерзкий народишко! Пирата — в дворяне и губернаторы! Тут о них и все сказано! За деньги, сразу ясно — небось, столько в Панаме награбил, что пятерых пиратов хватило бы от виселицы откупить! В испанских городах... с-сволочи!*

*— имеется в виду Генри Морган, сэр. Прим. авт.

А тут как?

Прояснилось это достаточно быстро, сам Мельин и рассказал.

Был рабом на галерах. Когда освободили, решил отработать свой проезд до дома, не милостыню ж просить? Тут помог, там помог, а моряком был от Бога, иначе и не скажешь. А что тут сделаешь, когда капитан — благородный офицер, который в морском деле ни уха, ни рыла. А плыть надо? Корабль-то жалко! Научился, благо, грамоте разумел. Да и так поглядеть — не все флотоводцы дворянами были! Знаменитый де Рюйтер вообще из крестьянской семьи, дед у него землю пахал, а внук, вот, в адмиралы выбился! Чем Павел-то хуже? Вот и стал в какой-то миг капитаном корабля. И других учил. Русские благодарными оказались, не только денег дали, но и предложили повоевать остаться.

Остался.

А уж как бои провел с турками погаными, тут государь ему предложение и сделал. Оставайся, мол, Павел, дворянство дадим, дом дадим, флот муштровать будешь!

Грех не согласиться было!

Вот еще бы де Рюйтера переманить, да не выйдет! Он свою страну не бросит, не тот человек. Хотя будь во Франции такая беда — Поль тоже б туда бросился.

А дети его уже Русь родиной почитают. Внуки вообще русскими будут... не исключено, что и Ромодановскими. А чем плохо-то?

Вера?

Так есть тут и для католиков храм, и для протестантов. Единственное условие — никакой розни! Любого, кто посмеет...

Случай был — трое католиков решили поглумиться над трупом гугенота, как привыкли. Из могилы выкопать, по городу проволочь...

Схватили их сразу. И судили по всей строгости закона. И наказали — и поркой, и каторжными работами на десять лет. Да не за веру, нет! Хоть изверься — не жалко. А за осквернение могил — раз! За разжигание розни — два. За разнесение заразы, ибо известно, что мертвые тела и нечистоты для нее первейшая радость — три. Как ни негодовали отдельные личности, а пришлось добрым молодцам законы через задние ворота превосходить. И родители их не помогли, и друзья.

Был и другой случай. Кабатчик, перебравшись, вздумал крепким вином людей спаивать, а кого потом и грабить. Тоже на галеры попал. И за грабеж — и за то, что людям здоровье рушил. Нет на Руси таких привычек, как винопитие, или никотиана... последнее — так особенно. Ежели кого с трубкой никотианы увидят — уж побьют точно. А могут и чего похуже придумать. Но это — крайности. А так на Руси жить можно, да еще как неплохо жить! Можете, господин, по городу погулять, сами убедитесь. Тут и о калеках заботятся, либо к делу приставляют, либо в специальные дома селят — известно ж, что от сумы и от тюрьмы не зарекайся.

Дону Хуану оставалось только качать головой.

И смотреть на красивых женщин, на крепких мужчин, уютные, устроенные деревеньки, чистые трактирчики (государь приказал за каждого платяного зверя трактирщика не штрафовать, но коли у него такое поймают — все присутствующие ночь ночевать и кушать бесплатно будут), густые леса и могучие реки.

Красива и велика Русь.

Воевать?

А вот этого благородному дону хотелось все меньше и меньше. И с каждым днем он все чаще думал, что хорошо бы иметь Русь... да, в союзниках. Ему нашлось бы что предложить, а им...

Интересно, что может предложить Русь? Дон Хуан не знал. Но не сомневался, что если предложение сделают, то отказывать он попросту не захочет.

* * *

— Триумфальное возвращение — есть! Памятников никаких не надобно, нам еще со шведами грызться и грызться. Надобно медали начеканить, чтобы на всех хватило. Дальше... Алеша прислал списки — там раненых и увечных, то есть к строевой негодных — сорок два человека. Им — пенсию или работу. У нас как раз и места есть подходящие. Дома — обязательно. Погибших — почти триста человек. Семьям пенсии, у кого семьи есть, детям. Если есть сыновья или дочери — приглядеться. Нам для Дьяково всегда кадры нужны.

Секретарь кивнул, поспешно записывая за царевной.

— Утешение?

— Обязательно.

Церковь Софья припахала бы в обязательном порядке. А то ж!

Памятны ей были долбаные афгано-чеченские компании... эх, взять бы тех, кто их затеял и по всей местной строгости! Через колесование!

Но даже если оставить в стороне мясорубку... вот вернулся паренек с войны.

Пенсия — копейки, делать ничего не умеет, квартиру — и ту от государства не получишь — и спивались, скалывались, в криминал уходили... да много чего было в те годы. Софья видела.

И собиралась всячески этого избегать.

Что главное в войне?

Боевой дух! Вот если человек знает, что случись беда — и он не пропадет, что семья его на улице нищей не останется — это ж лев будет! Рыкающий! Любого врага рвать будет!

Вот Софья и проводила это все в дело. Медленно, постепенно... после польской компании, конечно, возможностей у них много не было, а все ж что смогли для семей погибших сделали. И деньгами помогли, и детей на казенный кошт взяли, кое-кто уж школу заканчивает.

После крымской компании — тоже. Там, конечно, не до гласности было, едва с бунтом справились, но о людях позаботились. А это важнее шумихи.

А в этот раз можно и покрасоваться на весь мир. Раненых наградить при всех, вдовам и сиротам со всем почетом грамоты вручить на получение пенсии, людей своих проинструктировать — и пусть несут вести по Руси.

Это ж понятно — копейку сейчас вложишь, потом она рубль принесет, да не один! Но такие проекты с детьми, с калеками — они долгосрочные, они для царя. А для временщиков вроде демократов — это ни о чем. Они сами скороспелки-однодневки, где уж им о людях думать! Сожрать бы сколько успел — да и в суп.

То же и с науками, с Университетом — пусть он деньги жрет, пусть не все результаты годятся в дело — так дайте время! Все когда-нибудь окупится. Найдется свой Ломоносов, так, и до Галилея астрономы писали: 'основываясь на имеющемся, можно предположить, что земля вертится вокруг солнца. Хотя — бред сие...'

Так ведь основываясь на имеющемся!

А если ничего нет? Как в том старом фильме? Сел задумался, открыл? А думать-то о чем, когда базы нет? Тьфу!

Софья потрясла головой, выгоняя из нее остатки идиотских мыслей. Нашла когда вспоминать и о чем. Тут забот невпроворот...

Из Венгрии пришло письмо — Илона Зриньи (фамилию мужа она не взяла) была согласна на брак. Ференца Ракоци собирались женить на маленькой Наталье, а маленькую Юлиану выдать замуж за наследника польского престола. Михайла не возражал. Конечно, ему хотелось бы обоих детей Илоны пригрести под свою руку, но — перебьется. В политике так не бывает.

Софья подумала, что все складывается не так плохо. Сестер почти всех пристроила, остался маленький братик Володя, найти ему невесту — и можно лет на десять вздохнуть спокойно. Политика — это и браки в том числе. Кого, куда, с кем родниться... да кто знает — не женись в свое время Николай Второй на Гессенской мухе с наследственной гемофилией, может, и человеком бы стал? Страну не угробил... но Алиса на Екатерину не тянула.

В дверь кабинета поскреблись.

— Да?

— Боярыня Морозова принять просит.

Софья едва не застонала вслух, вцепившись в конец косы.

Ну, твою ж редьку медом! Вот как приличные женщины перерождаются в неприличных свекровей? Кто объяснит? До брака была просто прелесть, а не тетка, сейчас же... уши отгрызть готова!

И ведь не пошлешь ее вежливо. Ч-черт!

— Проси.

Секретарь понятливо вылетел за дверь. Боярыня вплыла лебедью, темные глаза блеснули искрами. Софья вежливо встала и даже чуть склонила голову. Первой. Все-таки невестка. Младшая по возрасту, но — царевна. И венец в темных волосах явственно напоминал об этом. Пришлось Феодосии скрипнуть зубками, но тоже поклониться.

— Поздорову ли, невестушка?

— Благодарствую, — пропела в ответ Софья. — А вы как поживаете? Подобру ли? Все ли ладно?

— Да не жалуюсь. Матюша дела ведет, я за детьми смотрю...

Ага, так Софья и поверила. Чтоб боярыня Морозова в дела не лезла? Да скорее крокодилы полетят!

За разговорами о здоровье и обязательными раскланиваниями прошло аж десять минут — ритуал. Никуда не денешься, обязанность. А еще — возможность оценить собеседника. Его настрой, благожелательность, расположенность к беседе. Не просто так ведутся светские разговоры, ох, не просто. И наконец — Феодосия перешла к главному.

— Ванечка скоро возвращается....

Софья вздохнула. И как в воду бросилась.

— Да. Надо бы мне молебен посетить, чтобы Бог нам детей даровал, да поскорее...

Феодосия даже рот от изумления открыла. Вот те на! Она-то думала, что ей придется на невестку давить, уговаривать, а тут — получи! Проломилась в открытую дверь!

— Это хорошо, что ты задумалась. Очень хорошо. Чай, не девочка уже.

Софья едва не фыркнула про себя. У нее-то представления были 'из оттуда', не местные. Двадцать лет! Понятно, не девочка, а только и рожать... в двадцать первом веке она бы с этим делом еще лет пять потянула.

— Алеша скоро женится, Бог даст — и у него с Улей дети будут, вместе растить будем.

— С царскими детьми!? Соня!

Софья смотрела на Феодосию спокойно.

— И что тут такого? Ваши внуки тоже царской крови будут, боярыня. Не все, но будут. Почему бы им и не расти, вот, как мы с Алешей? Подмогой царям будут...

Феодосия расплылась в улыбке. Поняла и оценила идею.

Канцлер Морозов — или Морозова, каково? Это — в веках, это не забудут, это к чести семьи...

— Ульяна тоже не возражает, — Софья называла царскую невесту на русский лад, пусть привыкают.

— Дети не возгордятся ли?

— Постараемся, чтобы не возгордились. Тут на вас вся надежда. Вы же нам в совете и помощи не откажете, правда?

Феодосия заверила, что не откажет, а то как же. И была обрадована еще одной новостью.

Алексей решил, что его сестре быть замужем всего лишь за боярином невместно. Вот за князем Морозовым — дело другое. Так что готовится проект приказа, приедет государь — подпишет.

А вы, боярыня, подумайте насет младших детей. Почему бы и их в Дьяково не пристроить? Может, тоже в люди выбьются? Вы-то им многое дадите, а все ж...

Проводив боярыню, Софья подумала, что разговор со свекровью обошелся малой кровью. А рожать все равно надо. Сначала Уле, а потом и ей.

Да, и последняя проблема — У Шан. Но... переживаемая.

Софья собиралась отправить Федю наместником. Аж на побережье Балтики! А что?

В Крыму хорошо устроились казаки. Там лезть не надо. В Сибири Строганову мешать ни к чему — мужчина и так разворачивается во всю ширь интеллекта. Рудники открывает, дерево гонит, пушнину... Федя там — лишний элемент.

А вот в Риге или Ревеле — в самый раз. До Китая там далеко, рассчитывать У Шан будет не на кого, пусть хоть заинтригуется. Обвенчать их — чтобы вписать две свадьбы, как одну (бюджет не казенный!) и пусть Федя отправляется к месту жительства. Для начала — в Выборг. И — один.

А жена к нему приедет по весне, как царевич обустроится. Лишняя гарантия, что раньше времени не залетит. Да и...

Лифляндия — то место, где отложиться не удастся еще долго. Шведы — они с русскими тихие и милые, а коли Федя решит (по настоянию жены) объявить себя самодержцем — схряпают мальчишку за милую душу. Сам царевич, правда, пока ничего не знает, ну так дело житейское. Вот Алексей приедет — и сообщим. А Софья — что?

Вовсе даже она не при чем. Она хорошая... наверное.

Ладно! Свекровь спихнули?

Вернемся к нашим баранам! Там дон Хуан скоро быть должен, аккурат через три-четыре недели, Алексей как раз через пару месяцев подойдет, так что будет время бравому испанцу познакомиться с невестой... все-таки лучше Марья. Эта постарше. А Феодосию в Курляндию...

Но языки пусть оба учат — на всякий случай. И оба — и обе.

Да, шведы...

Мало того, что она собирается провернуть с Людовиком, мало! Есть еще такое хорошее слово — диверсант!

Вот она и обеспечит шведам промышленную диверсию. На верфях, на складах, в казармах... заодно ребятам и практика будет! А шведам будет весело и интересно жить.

Надо составить план, снабдить их взрывчаткой — и пусть едут в гости. Надо, надо помочь шведам в их священной войне с русскими. Как можем — так и поможем!

* * *

Многое видел на своем столе курляндский героцог Фридрих Казимир. Видел документы (редко, потому что делами заниматься было очень скучно), деньги — часто, но ненадолго, потому что сразу их тратил, драгоценности и даже голых женщин. Да, бывало и такое...

А вот письмо от русского государя он видел впервые.

Царь и великий князь всея руси предлагал породниться. У него — сестра, у Фридриха брат не женат, Александр, вот не изволите ли честным пирком, да за свадебку. Ну и разумеется, договора о взаимопомощи, намек на неплохое приданое...

Нельзя сказать, что Фридрих был глуп или нессобразителен. О, нет.

Просто ему было неинтересно заниматься государственными делами, гулять, пить вино и любить прекрасных женщин было намного интереснее. Этим он и занимался, доверяя править государством советникам. Те и справлялись.

Сколько прилипало к их рукам и что там думает народ, Фридриха не интересовало — хвватило бы ему на развлечения.

Покамест хватало.

Царевна русская, говорите?

А в Европах нынче неспокойно. Не худо бы и противовес иметь...

Фридрих пожал плечами, вызвал секретаря и приказал написать ответ. Разумеется, они согласны, а с Александром он потом поговорит. Пусть братец хоть слово против сказать попробует!

Мигом со двора вылетит!

* * *

— Дуня, слыхала? Говорят, государь наш возвращается. Да с победой!

Где и поговорить бабам, как не у колодца? Симпатичная молодка в сарафане из синего сукна улыбнулась. Весело, задорно.

— А то ж! Говорят еще, что свеев он посек — несчетное число! Теперь дань платить нам будут!

— Наши б вернулись, — вздохнула еще одна молодка, по виду — стрельчиха.

Дуня быстро перекрестилась на старый манер, двумя пальцами.

— Бог даст, смилуется над нашими мужчинами. Но говорят, что государь наш будет каждый месяц деньгу платить тем, кто кормильца лишился. А детей на казенное содержание брать.

— Да неужто?

— Мне муж рассказывал, а он своими ушами слышал, как то в Кремле обсуждали. Аккурат, когда масло туда отвозил...

— И что там говорили?

— Царевна говорила, что те, кто жизнь за родину сложил, достойны памяти, а их семьи бедствовать не должны... вроде так? — наморщила лоб Дуня, гордая своим успехом.

Разумеется, все тут же принялись обсуждать эти слова, а коварная женщина наполнила ведра, перекинула коромысло через плечо — да и домой пошла. На розовых губах играла веселая улыбка.

А что?

Чистая ж правда! Коли царевна сказала — так и сделают, никуда не денутся.

Дуня 'царевниной девушкой' не была. Не годилась. Слишком тихая и домашняя. Так что вышла она замуж за мелкого купца, детей рожала и была счастлива. Но разве ж откажешь подружкам, когда те забегают и просят рассказать людям новости?

Никак не откажешь. Да и не хочется. Невелика плата за счастливую жизнь.

* * *

Король Карл был в ярости. И орал так, что стены дворца дрожали.

На мать.

Ее величество Гедвигу Элеонору.

Вообще, это было несвойственно мужчине, но уж больно зол он был. Безумно зло.

— По вашей вине, матушка!!! Кто, кто рекомендовал этого пакетного шаркуна Делагарди!?

Гедвига не оправдывалась. Стояла гордо, только ноздри раздувались.

Ну да, Магнус был ее кандидатурой. Но кто ж знал об этих русских мерзавцах!? Которые прошлись частым гребнем по побережью и затронули Финляндию!?

Кто был готов с ними драться!?

— Вы тоже не победили, сын мой.

В стену полетела здоровущая ваза.

— Ваш риксдаг, ...!!! Ваши фавориты, ...!!!

Короли не ругаются. Наверное. Так что большую часть речи Карла стоило пропустить хотя бы из соображений дипломатии.

Но наконец он выплеснул ярость и смог нормально разговаривать.

— Мы вынуждены уступить Руси. Дании. Бранденбург — и тот!!! Чертов Фридрих! Рюген! Штральзунд! А еще, дорогая матушка, можете готовиться к встрече с невесткой!

— Что!?

— То! К нам приедет английская принцесса! И мне придется на ней жениться! И оказывать ей все почести, соответствующие ее титулу! Нравится!?

Не нравилось. Совсем не нравилось. Какой матери понравится женить сына?

С другой стороны — принцесса еще не королева. Да и стань она королевой — в чужой стране, среди чужих людей — это не более, чем пленница. А далее — кто знает?

Сколько женщин умирает родами...

Это весьма утешало и мать и сына. Пусть для укрепления связей Карлу придется жениться на принцессе Марии — перетерпит. Не первый брак по расчету среди королей. А там — кто знает, что еще впереди будет...

Так что помирившись, мать и сын принялись вырабатывать свой совместный план. По которому значилось изыскание средств на войну, ремонт и строительство флота, привлечение союзников — и даже подбор придворных дам для королевы. Чтобы ей жизнь медом не казалась.

Шведам предстояло много работы, прежде, чем они смогут еще раз повоевать с Русью. Хватит ли им года?

Должно хватить!

Они обязаны справиться!

То, что у русских свои планы, им в голову не приходило.

Осень 1676 года.

— Государь в походе. Но я могу представить вас государыне.

— ее величеству?

— Нет. Государыне Софье.

Дон Хуан не спросил, кто это. За время пути Деметрио много рассказал ему о русском дворе, а дон Хуан, в свою очередь, рассказывал ему об испанском. Юноша тщательно все запоминал, а потом и записывал. Ему еще царевне отчитываться...

— Буду очень признателен.

— Тогда я в Кремль, а как приеду — расскажу.

Дона Хуана разместили в московском доме Ромодановских и мужчина разглядывал теперь обстановку. Да, Москва была странным городом. И в первую очередь — чистым.

Никто не выливал нечистоты из окон, никто не кричал поберечься, под заборами не валялась разная дохлятина, крыс — и тех почти не было!

Ладно еще русская баня! Дон Хуан привык к ней и даже начал находить удовольствие в парной и венике. Уж ржаной квас был точно выше всяких похвал.

То, что русские блюли чистоту тела, было странно, но это можно было понять. Вот принято раз в неделю ходить в баню — и ходят. И платяные звери не заводятся, чесаться не приходится лишний раз. Но как они умудрились блюсти чистоту в городах!?

Непонятно...

Объяснил Деметрио.

Царевич Алексей сначала завел такой порядок в Дьяково. Потом уж, когда царем стал, принялся распространять на все города.

За выброшенную тухлятину — плети. За мусор — штраф и убирать его. А вылитые на улицу нечистоты могут вытереть наглецом, который их вылил. Очень даже запросто.

Зато люди меньше болеют. Известно же, что где нечистоты — там мухи. А где эти твари — там зараза. И эпидемий Москва уже лет пять как не видала. А Испания может этим похвалиться?

Испания не могла. Увы...

Деметрио вернулся к вечеру и сообщил, что государыня примет дона Мануэля завтра же. Сразу после обедни. Деметрио привезет его в Кремль и подождет, пока благородный дон не соизволит отправиться обратно.

Не уронит ли чести царевны свидание наедине с мужчиной?

Деметрио только усмехнулся на этот вопрос. Не такова царевна Софья, чтобы о ее чести грязными языками судили. Да и не такова честь у наших русских женщин, чтобы их подобное запятнать могло. Дон Хуан пожал плечами, мол, ваши обычаи — вам виднее. И принялся собираться во дворец.

Правда, придворного наряда у него просто не было. И парика, и даже пудры и мушек. Но Деметрио заверил, что царевна будет разговаривать с человеком, а не с его нарядом, как бы странно это ни звучало. Ее высочеству безразличны одежда и положение человека, ей важны душа и разум. Дон Хуан пожал плечами и задумался уже над другим вопросом. Если ее высочество так проницательна — удастся ли ее обмануть?

Мужчина почувствовал бы себя полным идиотом, если бы знал о тех планах, которые строились в разуме Софьи. А если бы он знал, кто стоит за похищением, покушением и прочими радостями, кому он обязан путешествием на турецкой галере...

Не исключено, что встреча закончилась бы смертью одной очень самонадеянной царевны. Но чего человек не знает...

Так что с утра дон Хуан, облаченный по-русски в праздничную рубаху и кафтан из лучшего сукна, шел по коридорам дворца вслед за сопровождающим.

Софья, против обыкновения, задерживалась. Обычно она была более пунктуальна, но в этот раз ее отловил патриарх, которому позарез надо было решить один ма-аленький, но очень важный вопросик. Отказать ему не получалось, так что дон Хуан ненадолго задержался в коридоре.

И тут появилась она.

Много красивых женщин видел на Руси дон Хуан, но эта...!

Эта была прекраснее остальных во сто крат. Золото волос, синева громадных глаз, фигура, которую не прятал даже убогий сарафан... появись такая в Эскуриале — и мужчины пропали бы для мира. Им было бы ни до чего, только бы видеть эту пленительную фею, дышать с ней одним воздухом...

Женщина проплыла мимо, едва касаясь ногами пола, не повернув даже головы — мужчина был так поражен, что и поклониться не сообразил, потом уже понял, когда краешек черного платья скрылся за поворотом.

И только тогда дон Хуан смог перевести дух.

— Деметрио, кто это!?

— Это вдовствующая царица.

Которая зашла к царевне на минутку, не застала ее, и направлялась в свои покои.

Дома, в Кремле, в покоях, отведенных для царской семьи, Любава позволяла себе ходить без части вдовьего наряда. Не покрывала голову, например. А что носила черное...

Черный цвет ей был безумно к лицу. В черном она казалась хрупкой фарфоровой статуэткой. И, судя по лицу, дон Хуан проникся.

— Ты говорил, что она вдова, да... но такая!?

Деметрио пригляделся — и чертыхнулся про себя. Нет, ну надо же так попасть! Лицо у дона было такое...

Словно Любава его по голове поленом огрела, да не единожды...

Вот что это такое?!

Кажется, он знал. И — в то же время не хотел знать ответа. Дмитрий был немного посвящен в планы царевны касаемо дона Хуана...

И если его предположения верны — одной из царевен точно придется искать другого мужа.

* * *

Долго Софью ждать не пришлось. Застучали каблучки — и пред очи дона Хуана явилась вторая дама.

И вот тут испанец напрягся.

Ей-ей, такого он никогда не испытывал, даже во время боя. Из темных глаз юной еще женщины смотрело что-то очень холодное и расчетливое. Было полное ощущение, что для этого человека все — вплоть до самого испанца и даже Папы Римского, только пешки в большой игре. Ее игре и по ее правилам.

А пешку можно и смахнуть с доски.

Куда и улетучился любовный туман?

— Дон Мануэль?

— Маркиз Мануэль Алькансар, к услугам вашего высочества.

Поклон был совершен по всем правилам испанского придворного этикета. Хотя без шляпы было и неудобно.

В ответ царевна вдруг присела в реверансе. Так уж был сшит ее сарафан, что трудностей не возникало.

— Дон Мануэль, Деметрио рассказал мне о ваших затруднениях. Смею надеяться, что я смогу помочь вам, пока моего брата нет в столице.

Дон Хуан молча поклонился.

— прошу вас пройти ко мне для беседы.

Жест изящной кистью довершил приглашение и испанец повиновался.

Какая она — эта царевна?

Не слишком высокая, достаточно крепкого телосложения, ничем не похожа на хрупкую придворную даму. Темные волосы заплетены в косу, на лбу — узенький венец, как знак власти. Лицо... жесткое, спокойное, ничего не выражающее. Глаза — и те сейчас спокойны. Та сущность показалась — и спряталась, словно и не было.

Платье... русская мода, что тут скажешь? При испанском дворе это смотрелось бы нищетой. Ни нижних юбок, ни воротников, ни золотого шитья — ничего из того, что так любят испанские дамы. Темно-синяя ткань сарафана, чуть боле светлая ткань рубахи, из-под подола носки шелковых туфелек — и все. Никаких украшений.

Диадема — да. И два кольца на руке. Одно простое на безымянном пальце, обручальное. Здесь еще не было этого обычая, но Софья не удержалась. Заказала парные для себя и для мужа. Чай, не мини-юбки, нареканий не вызовет. Второе — с большим рубином. Подарок брата. Алексей бы засыпал сестру бриллиантами, но зная, что она не любит драгоценности — не стал настаивать. Но против громадного, с ноготь большого пальца рубина, оттенка голубиной крови, ограненного в форме сердца, Софья устоять не смогла. Носила не снимая.

Кабинет был так же необычен, как и его хозяйка. Все легкое, достаточно изящное, аккуратное, из светлого дерева, без всякой позолоты и завитушек — единственное украшение — резьба, но каждый предмет на своем месте и весьма функционален. Два стола завалены бумагами, на стене растянуты несколько карт, рядом с большим окном глобус, в углу единственный предмет, не относящийся к работе. Нечто вроде подставки, на которой в беспорядке расположились несколько ваз с цветами.

Красиво...

— прошу вас, маркиз.

Кресло мягко приняло в себя благородное седалище, чуть прогнулось и приняло наиболее удобную форму. Конский волос — неплохая набивка.

Софья уселась напротив.

— С вашего позволения, маркиз, я не стану тратить время на ненужные церемонии. Если желаете — налейте себе вина, мне не надо, мне сегодня еще работать. То, что мне написал боярин Ромодановский — верно? Маркиз Мануэль Алькансар, был в турецком плену, желает добраться на родину?

— Абсолютно верно, ваше высочество.

— Похвальное намерение. Позвольте спросить прямо — как ваше настоящее имя?

Дон Хуан резко выдохнул. Женщина смотрела с легкой иронией. Не дождавшись ответа, чуть ли не на ощупь взяла со стола одно из писем и протянула ему.

— можете прочитать. Мой человек в Эскуриале пишет, что маркиз — на месте. И никуда не пропадал. Письмо выпало из рук испанца. Софья фыркнула.

— Это от Крыма до Рима далеко. А от Москвы куда как ближе.

— при чем тут Рим?

— к слову пришлось. Итак, благородный дон, кто же вы?

Дон Хуан задумался. Царевна наблюдала за ним с легкой иронией. Она точно была в курсе его размышлений.

Солгать? Можно. Только ведь она наведет справки. А единожды солгавшему дважды на слово не верят. И не помогают.

Сказать правду? А чем он рискует, тем, что его попытаются использовать в своих интересах? Ну-ну... пока что все делается в его интересах. Хотя...

— Как давно вы об этом знаете?

— я узнала вскоре после вашего выезда из Крыма.

Софья не лгала. Узнав про 'Мануэля Алькансара' она и правда решила навести справки о маркизе. И — да. Именно тогда по времени.

Мужчина же не уточнял, о чем именно она знает. А раз так — извините. Каков вопрос — таков ответ.

Дон Хуан подумал еще пару минут. Вздохнул — и признался.

— Мое настоящее имя — дон Хуан Хосе Австрийский.

Царевна медленно прикрыла глаза. Помолчала пару минут, выдохнула — и кивнула.

— Насколько я помню, вы внебрачный сын его величества от сеньориты Марии Кальдерон?

— Память вас не подводит, принцесса.

Испанским языком, кстати, царевна владела вполне прилично. Да, она говорила с акцентом, видно было, что она тщательно подбирает слова и делает между ними паузы, но фразы строились очень грамотно. Как у дамы из высшего света.

— Дайте доказать, что меня не подводит не только память. Ваша мачеха имеет какое-нибудь отношение к вашему... путешествию?

Рука дона Хуана непроизвольно сжалась в кулак — и это не укрылось от внимания Софьи.

— Значит, да. Вы хотите знать о моих планах? Я равно окажу помощь и маркизу — и наследнику престола.

— я не наследник.

— Ваш брат — пустота. Он не может иметь детей, не способен править страной... вы хотите отдать страну Людовику? Вы теряете колонии в Новом Свете, вас нагло грабят англичане и французы если так пойдет дальше — от Испании не останется и плевка на карте.

— не будь вы женщиной...

— Думаете, Руси — лучше? — Софья смотрела в упор, глаза были ледяными. — У нас вообще нет колоний, мы воспринимаемся, как провинция с дикими медведями, Европа делает все, чтобы мы остались в изоляции. Вас превратят в ноль, а нас — в место, откуда будут возить лес и пеньку, расплачиваясь бусиками за золото. Что лучше?

Судя по мрачному взгляду — оба варианта были хуже.

— поэтому я здраво смотрю на проблему. Я не могу позволить себе закрывать глаза на беды, иначе они утроятся. Я верну вас домой — и что вы будете делать?

— служить своей стране.

— Как раньше? Второй раз вас убьют с гарантией. Не продавая туркам.

— Меня не... неважно. Что вы предлагаете?

— вы не хотите становиться королем?

— Отец...

— понятно. А о вашем сыне он что-нибудь говорил?

Дон Хуан вздохнул. Дети... да, дети. Больная тема. То некогда, то дама не та, то еще что-то... а семью хотелось. И детей... он вспомнил синие глаза вдовствующей королевы и невольно вздохнул.

Какая же она красивая...

— Тогда стоит ли размышлять? Найдите себе жену, заведите детей и начинайте бороться за титул регента.

— вы мне предлагаете убить королеву?

— А у вас тюрем мало?

— Карл ее любит...

— Любить мать хорошо и правильно, но почему это должно оборачиваться гибелью вашей страны?

— Вы слишком давите, ваше высочество.

— Знаю. Впрочем, дон Хуан... ваше высочество, князь морей, у нас еще будет время поговорить. В зиму по Руси ездить сложно. А моря... судоходство в Архангельске останавливается. Вам волей-неволей придется задержаться до весны. Посмотрите, что творится без вас в вашей же стране, подумаете...

— может, вы и невесту мне здесь подберете, ваше высочество?

— Если пожелаете. Вам удобно в доме Ромодановских, принц?

— Вполне.

— Если вас что-то не устроит — скажите Дмитрию. Я оставлю его при вас для разных поручений. Хотя мальчишка наверняка обидится, вы же ему врали...

Мужчина невольно вспыхнул.

— а вы жестоки, принцесса.

Ответом было равнодушное пожатие плечами. Да, жестока, да, знаю, да, мне плевать на это ценное мнение.

— Я знаю, дон Хуан, что вы не привыкли быть в долгу. Возможно, вы окажете мне помощь? Взамен нашего согласия переправить вас в Испанию?

— Какую помощь?

— Ничего особенно тяжкого для вас или унизительного. Если мой брат, когда вернется, пожелает побеседовать с вами о политике французов и англичан в Колониях, вы пойдете ему навстречу?

— Но у Руси нет колоний...

— Это не значит, что их не будет.

— Надеюсь, не испанские?

— в войну мы не полезем. Но то, что будет валяться на дороге, подберем без угрызений совести.

Сказано было предельно четко и ясно. Дон Хуан вздохнул. Больше всего мужчине хотелось оказаться дома и напиться. И верно ведь — яма без просвета. Но где его взять? И что может он?

Служить руке, которая тебя казнит? А не хочется, ох как не хочется... Поднять бунт? Заточить Марианну куда подальше, в монастырь, взять власть и править от имени Карлоса?

Но силы, силы...

Софья чуть улыбнулась. Мужчина явно поплыл...

— Ваше высочество, я хочу предложить вам отдохнуть в царских садах. Думаю, вам там понравится. А потом захотите — придете поговорить, захотите — поедете домой. Дмитрия я предупрежу о любом исходе.

Дон Хуан механически кивнул. В голове была полная каша.

Что делать? Кто сказал, что этот вопрос неактуален в семнадцатом веке? Да он был актуален еще когда Земля была пуста, Святой Дух носился над водами и думал 'что делать?'!

Впрочем, легче он от этого не становится.

* * *

Его величество Карл Второй страдал с утра похмельем. Ну да, жестокая птичка 'перепел' не облетала головы английских королей, тем более, что в Англии было виски. Это вам не разведенное вино, это — градус! А может, не стоило после виски пить портвейн?

Сейчас вспоминалось уже с трудом.

Вечер-то удался, а вот утро...

Карлу больше всего хотелось казнить надоедливых просителей, но — обязанности короля, никуда не денешься. Вот и сиди куклой на троне, мечтай о холодном вине... хорошо братцу!

Тот небось, уже по дворцу гуляет, развлекается... а это у нас кто?!

Это 'кто' была баронесса Рейвенфилд, из мелкопоместных дворян, которая, тем не менее, после смерти супруга, крутилась при дворе. Баронесса слыла образцом нравственности, была остра на язык, к тому же достаточно богата, чтобы держать себя на должном уровне... но не она сейчас интересовала Карла.

Куда там баронессе!

Чуть позади за ее плечом стояла девушка. И — без преувеличения, очаровательная.

Белокурые локоны, оттенка лунного света, громадные синие глаза, пунцовые от волнения щечки, алые губки — так бы и поцеловал...

Картинка?

Нет!

Ожившая мечта 'Старины Роули', иначе и не скажешь.

Нелл Гвин, последняя любовница монарха, тут же показалась ему вульгарной и неинтересной. Да разве можно их сравнить? Это... очарование — и рыжую девицу из простонародья? Даже подумать смешно!

Платье на девушке было тоже достаточно простым, хоть и сшито по всем придворным канонам. Но как оно подчеркивало тонюсенькую — пальцами обхватить, талию, как показывало грудь...

После такого не то, что перепел улетучится, королю на троне-то сидеть неудобно стало.

А что там вещает баронесса?

Да!!!

Оказывается, девушка — ее племянница, ну, там какая-то родня со стороны четвероюродной сестры мужа, сейчас осталась без родителей. И баронесса желает представить леди Анну Марию де Бейль, леди Винтер ко двору.

Подстрочником — удачно выдать замуж, благо, хоть и малое, но приданное у девчонки есть.

Был ли согласен король?

ДА!!!

Разумеется, юная леди Анна будет представлена ко двору. Возможно, для нее даже найдется место фрейлины у кого-нибудь из принцесс, еще бы оно не нашлось.

А в остальном все в руках баронессы. Та ведь участвует в придворной жизни, вот и...

Кстати, и юная леди вполне благосклонно смотрела на короля. Даже не так, что там — благосклонно!?

Восторженно, наивно, восхищенно... это так приятно! Богом себя чувствуешь!

Так что лишившись нежного взгляда синих глаз, король даже почувствовал себя немножко обделенным.

Озабоченно переглядывались придворные.

У них на всех королевских любовниц уже были сделаны свои ставки, расписаны ходы, никому не хотелось лишаться места или дохода из-за смены фаворитки... что это за девица?

Срочно, срочно навести справки!

А дальше?

А посмотрим, что будет дальше. Что выгоднее — договориться или отравить?

Хотя второе сейчас сложно. Из-за той бури, которая поднялась на континенте, король перестраховывается трижды. Заставляет пробовать каждое блюдо, подозревает всех в злом умысле... Информации не хватает!

Откуда баронесса взяла эту девчонку?

И ведь не скажешь, что не понимает результата своих действий. Скалится, вон, словно голодная барракуда! Но эту трогать — себе дороже. Те, кто попробовал, вынуждены были несколько лет в деревне просидеть. Язык у баронессы был, что то жало...

При английском дворе никто и не догадывался, что баронесса также была русской. Просто с бароном в свое время был заключен договор — деньги в обмен на имя. Полученные сбережения барон тратил с таким размахом, что и трех лет не прожил. А его вдова потихоньку обжилась в Англии, став совершенно обыденной деталью пейзажа. Ну и шпионила помаленьку и по-крупному, когда что удавалось, дело житейское.

Спецслужбы (а такие были во все времена) на нее внимания особо не обращали, но если затея с миледи Винтер пройдет... вполне возможно что баронессе придется покинуть Англию. Ну и пусть! На родине ее ждет неплохое поместье, деньги, тихая жизнь дома — разве плохо?!

Да и надоела эта Англия...

Сама Анна оглядывала зал и короля из-под опущенных ресниц. Чтобы никто не видел холодного блеска глаз.

Король казался потрепанным и потасканным. Но — необходимость. Понадобится — и такого соблазним, если он еще что-то может. Судя по перегару, там давно уже все в вине утонуло...

Двор тоже впечатления не производил. Кавалеры облезлые, дамы — страшные, под косметикой оспины, под париками — вши, зубов — громадная недостача, зато вонь — хоть воздух ножом отрезай. В отхожем месте и то так не смердит!

На нее косятся злобно, так бы и сожрали... подавятся!

Выполнить задание царевны будет несложно. На фоне этого курятника она выглядит райской птицей, так что уложить короля будет делом трех дней. Он уже на все согласен, чего там! А вот удержать? Быстро дается — дешево ценится, это любая женщина знает, так что старине Роули придется за ней побегать. Ой, придется.

А есть ли у нас тут герцог Лодердейл?

Нет, пока не явился пред светлы очи.

Ну, ничего, дружок. Никуда ты не денешься от справедливого возмездия. Или думаешь, островок станет помехой?

За царевну Екатерину тебя вообще бы на кол посадить, но придется ограничиться гуманной местью. Убить без пыток.

Тело леди Анны послушно приседало в реверансе, восторженно глядело на монарха, бормотало, заикаясь от восторга, положенные слова...

Разум был ясен и холоден.

Кто сказал, что изобретение Екатерины Медичи должно быть заброшено за древностью лет?

Летучий эскадрон вновь был готов к действиям, хотя и не на благо Франции. Но тут уж французы сами себе враги? Кто мешал Людовику вспомнить прабабкин опыт?

Уже дома две женщины позволили себе обменяться понимающими взглядами. И принялись готовить платья для следующего выхода ко двору. У Карла не будет возможности устоять!

* * *

— Твою мать! Мать твою! Тьфу!

Софья не выбирала выражений наедине с собой.

— Ну, надо же так вляпаться!? Любоффф!!!

После доклада Дмитрия, ей чуть дурно не стало. Значитца, у его величества (пусть дон Хуан пока высочество, это дело времени) случилось обострение чувства!

Увидел Любаву, всю такую очаровательную — и влюбился, теперь через Дмитрия пытается навести справки, а то и увидеться. И как тут быть?

Да просто.

Спросить саму Любаву, чего она хочет. Потому что если любовь будет только со стороны дона Хуана — это одно. А вот если любят оба...

Ох, ёлки!

Накрывается медным тазом план Софьи насчет Испании. Любава туда точно не поедет, у нее дети, да еще мелкие. То есть дон Хуан остается на Руси. А на фига он на Руси — вот вопрос?

Алексей и сам отлично справится со всеми делами, ему помогать не надо, опять же, серьезного флота нет, с тем, который есть, отлично справляется Поль Мелье, да и Испанию без присмотра не оставишь.

Сейчас бы Хуан очень там пригодился. Явился, запер в монастырь Марианну, сколотил свою клику, честно проправил до смерти Карлоса за его спиной, а там, глядишь, и сына на трон посадил. Но для этого что необходимо?

Сын — от знатной жены. Сам-то герой — бастард, кровь у него, считай, грязная по испанским меркам. Да и жена, которая будет держать всех в кулаке и водить строем. Испания там, не Испания, а если королева сказала — лежать, то всем лежать. Иначе ее просто этикетом затопчут от доброты душевной. Любава этого просто не сможет сделать.

И результат будет печален.

Кажется, кто-то из испанских королей угорел, потому что просить передвинуть жаровню было против этикета? *

* маршал де Бассомпьер рассказал этот анекдот в своих мемуарах. Речь шла о Филиппе III, дедушке дона Хуана. Прим. авт.

Любава бы тоже угорела.

А Машка?

О, та бы пнула жаровню, потом пнула придворных, построила бы всех, до кого можно дорваться... боевой характер у сестренки в наличии! Да и честолюбия ложкой ешь!

Итак, минусы Любавы — дети, характер, незнатное происхождение. Плюс — один, но жирный. Ее дети от дона Хуана родней Романовым ни с какого бока не будут. А значит и тех вариантов скрещивания, которые привели к появлению на престоле жертвы инцеста*, не будет тоже. Но объяснить это испанским грандам?

* король Карлос. Вместо 16 предков по обеим линиям в четвертом поколении, у него было всего 8. Откуда и все его физиологические проблемы. Прим. авт.

Минусы Машки — две штуки. Дон Хуан ее не любит. Гулять вряд ли будет, не тот возраст, чтобы распыляться, но и счастья в семейной жизни сестренка не дождется. Хотя... полтинник мужику, какое там счастье! Здесь это — как в России семьдесят! Спасибо, что еще что-то стоит и не на полшестого. И второй минус — уже сказан. Родственница.

Ну и что ты делать будешь?

Варианты были, но Софья решила так — подождать немножко.

За зиму дон Хуан никуда не денется, будет время все повернуть в нужное русло. Просто Любава — она тот тип, на который любой испанец поведется. Волосы, глаза...

Машка же...

Ладно! Научить можно любую. Но вполне возможно, что ситуация и сама рассосется. Когда возникает желание преодолевать препятствия?

Да когда есть запреты!

А если их нет?

Кушайте, не обляпайтесь?

Не случится ли так, что оба нагуляются — и успокоятся?

Вот Любаву чисто по-человечески жалко. Хоть и царица, а счастья у девчонки в жизни считай, что и не было... и мужика нормального тоже.

Но где его найти? Хм-м... а это идея! Искать, срочно искать! Не подставного Васечку Голицына, а серьезного кобелину, который будет делать царицу счастливой три раза за ночь, а иногда и шесть раз. Благо, других способностей от него и не потребуется, брака — тоже. Царицы, особенно вдовствующие, замуж не выходят. Только в монастырь.

Софья многое ломала из старых обычаев, но грань старалась не пересекать. Допустимо простое платье, но недопустим, например, разрез на юбке. Или вырез на бюсте.

Допустимо выдать замуж царевну. Было, было такое дело, у мужа на полке когда-то стояла 'Анна Ярославна — Королева Франции', как-то так. Но царицу?

Софья такого не помнила. Бояре озвереют. Патриарх, хоть и ручной, но тут может и бунт начаться. Либо надо тут, на Руси, 'убивать' Любаву, а там, в Испании, выдавать замуж под новым именем. Либо еще что... да проще не заморачиваться! И поговорить, кстати, с самой Любавой, чтобы не воспринимала испанского мачо слишком серьезно. Нечего себе и сердце рвать.

Погулять-то они могут, вместе побыть, только тайно. А вот на всю жизнь...

Не получится.

* * *

А приятно, когда тебя встречают, как героя.

Алексей Алексеевич, впрочем, поражений пока и не знал, Бог даст — и не узнает. Планирование, подготовка, вооружение, снабжение — не просто ж он так на войну ходил! Сколько в свое время пришлось трактатов прочитать, сколько выучить...

А результат — вот он.

Идут, поют...

Живые солдаты, спасенные жизни, соответственно, прирастет население в стране, они ж сейчас до баб дорвутся... а что?

Не только ж население Швеции увеличивать? Эх, надо было с Карла еще и за это потребовать. Как соня скажет — за улучшение породы.

М-да... а он свою породу портить собирается. Но жена — дело такое, серьезное.

— Думаешь, в следующем году воевать будем?

— уверен, что нет, — отозвался Алексей.

— Карл не смирится.

— да и плевать на него. Войска мы проредили, флот — датчане, к тому же на Аландских островах тоже закладочки остались...

Мужчины переглянулись и засмеялись.

А что, просто так уходить из крепости? И отдавать ее?

Не-ет. Умных много! А потому в нужные места тайно были заложены пороховые заряды. Решит Алексей опять их штурмом взять — достаточно будет ночью фитиль поджечь. И заходи через новые ворота! А у кого острова — у того и столица под прицелом, и опять Карлу весело и интересно.

Справедливости ради, такие закладки были установлены по всем взятым крепостям. И в курсе были только десять человек, которые сейчас ехали на родину.

Ни коменданты, ни кто-то еще...

Чего человек не знает, то он и не выдаст, верно?

— Дали б нам лет пять мира...

— а это надо уже на твою жену надеяться. Но я в Соню верю, теперь она такое придумает, что никому не до войны с нами будет!

— тебя жена к сестре не приревнует?

Алексей пожал плечами.

— Дело жены — рожать детей, воспитывать их, строить придворных... при чем тут Соня? На соне внешняя политика — и она с ней отлично справляется.

— я вас — и то иногда ревную.

— Ты умный, сам все понимаешь.

— а где сказано, что твоя будущая жена — умная?

Алексей помрачнел.

— Будем надеяться на лучшее. С внешностью еще можно смириться, а вот с умом...

— Всегда можно завести любовницу.

— Сначала надо завести детей.

— Я бы тоже не возражал.... Лет пять бы нам мира, как раз бы успели.

— Будет. Я уверен, что будет.

* * *

Октябрь 1676 г.

Как встречала героев Москва?

Цветами.

Пусть уже осень — неважно! Софья приказала ободрать всю царскую оранжерею, в ход пошли разноцветные осенние листья, гроздья рябины, и все это сейчас летело под копыта коней. Кто-то кричал 'Ура', кто-то плакал, звенели колокола, все было торжественно и красиво.

Алексей Алексеевич был воплощением победоносного государя. Сияла кольчуга, сияли символы царской власти. Войска чеканили шаг, неся шведские знамена.

Царская семья ждала на крыльце Кремля.

Алексей спешился — и как и в прошлый раз, принялся целовать своих родных. Но в этот раз было и дополнение.

Ульрика тоже стояла на крыльце.

Алексей мягко отстранил царевну Феодосию, и подошел к невесте.

Вгляделся — пауза заняла не более доле секунды. И протянул ей руку.

Ульрика смотрела долю секунды. А потом медленно вложила свою руку в его ладонь.

— Все готово для свадьбы, — шепнула Софья, появляясь рядом. — Можно завтра же...

— Если невеста согласна?

Слова были тихими, так, что их не слышал никто, кроме Софьи, Ульрики и самого Алексея.

— Да...

И Ульрику можно было понять. Лицом Алексей Алексеевич был куда как красивее бедняги Карла. Да и остальное...

Софья не зря трудилась эти несколько месяцев, Ульрика готова была под венец хоть сейчас.

Царевна кивнула и исчезла. А Алексей Алексеевич на глазах у всей столицы, поцеловал руку своей невесте. Большего он себе позволить не мог, да и не надо было.

Лицо Ульрики сияло такой любовью, такое доверие светилось в ее глазах — в эту секунду ее даже нос не портил...

Именно в эту минуту Алексей принял решение не огорчать жену. Нельзя причинять боль тому, кто настолько беспомощен. Подло это...

Звенели колокола.

Впереди еще предстояли торжественные речи, на которых Ульрике, как будущей царице, надо было присутствовать рядом с Алексеем. На этом настояла Софья.

Хватит с них затворничества...

Подождите, придет время, еще и короновать цариц будем, и свою Шапку для них заведем. Пусть не Мономаха, но... даешь публичность женщинам Руси? Хотя бы в небольших размерах.

* * *

Царская свадьба праздновалась с размахом.

С бо-ольшим размахом.

Тем более — две свадьбы.

У Шан, крещенная под именем Авдотьи, выходила замуж за царевича Федора.

Ульрика Элеонора, ныне Ульяна, венчалась с государем Всея Руси Алексеем Алексеевичем.

Обе невесты были очаровательны, хотя Софья позаботилась об У Шан на свой лад. Подобрала одежду, которая придавала девушке болезненный вид, драгоценности похуже — сделала все, чтобы бояре, глядя на У Шан, покачивали головой.

Некачественную невесту китайцы подсунули, рядом с молодой царицей она смотрится, как гадкий утенок рядом с прекрасным лебедем.

А Ульрика сегодня была прекрасна. Умело подчеркнутое косметикой лицо, красивое платье, украшения, но главное — сияние влюбленности. Так, что каждый, кто смотрел на эту пару, видел — царица будет мужа любить и почитать. А от любви и дети хорошие родятся.

— Она Алешу любит...

Софья, невидимая за занавесью, прислонилась головой к плечу мужа.

— она не его пока любит, Ванечка, а то, что ей о нем рассказывали. Свое представление о царе. Если Алексей ее не разочарует, у них эта любовь на долгие года сохранится, ее на двоих хватит. Ну а коли сломает девочке красивую сказку....

— Тебе ее не жалко будет?

— Жалко, — покривила душой Софья. — Она неглупая, хорошая, они могут быть счастливы вместе. Хотя и не так, как мы...

— А ты со мной счастлива, Соня?

— Я бы себе другой судьбы и не желала, — честно призналась царевна. — ты — лучшее в моей жизни.

И сейчас она не лгала. Иван видел, какая она, видел без прикрас, знал, на что она может пойти — и все равно продолжал любить. Разве это мало?

Даже слишком много. Софья и на такое не рассчитывала.

— Я бы без тебя жить не мог...

— И я. И... Ванечка, я от тебя ребенка хочу.

Сияющие глаза мужа стали лучшей наградой царевне, и на миг она даже почувствовала укол совести. Все-таки легко манипулировать любящими.

Такими, как Ванечка, Уля, как Любава... м-да, тоже проблемка.

— Сонюшка, ты на себя слишком много берешь.

— Он тебе понравился — или нет?

— Он... хороший.

— Любава, подумай. Можешь принять его, можешь оттолкнуть. Не скрою, мне был бы выгоднее первый вариант, при котором у вас завяжутся.... отношения.

— А Маша?

— От нее кусок не отвалится. А дон Хуан спокойно перегуляет свое увлечение, женится и уедет поднимать Испанию. Или ты поймешь, что он тебе нужен... тогда уже иначе решать придется.

— Какие тут решения могут быть? Я детей не оставлю...

— рано или поздно они оставят тебя. Поэтому думай...

— Соня... ты не боишься, что заиграешься? Судьба не любит тех, кто решает за нее. Рано или поздно ты за это серьезно поплатишься...

— Знаю. Но и выбора у меня нет. Подумай, Любава. Я тебе помогу, но решать ты сама будешь.

Разговор был очень неприятным. И — не последним, наверняка. Но... нельзя ничего делать против желания Любавы. Здесь и сейчас нельзя.

Софье только партизанской войны в своем доме не хватало! На дела-то времени нет, еще их на разборки с обиженной женщиной тратить!

Нет уж!

Если поговорить правильно, каждого человека можно убедить. И он сделает то, что тебе нужно.

— Уйдем пораньше? — шепнул Ваня.

— Молодых проводим — и уйдем, — вздохнула Софья. Она бы тоже с большей радостью провела время с мужем, чем тратить его на церемонии. Но — надо.

Ваня вздохнул, но спорить не стал. И Софья подумала, что именно за это любит мужа. Он знает, что такое необходимость.

Наконец, молодых еще раз осыпали семенем для плодородия и принялись провожать. Софья на прощание чуть сжала ледяную от волнения руку Ульрики, подмигнула Алексею — и двери опочивальни закрылись.

Впрочем, видя на следующее утро сияющую от счастья Улю, Софья подумала, что не ошиблась в брате.

Молодец, Алешка. Вот и еще один человек в их команду. На Ульяну тоже ляжет важная часть работы. Дети. Они все ими будут заниматься, но большую часть времени малыши будут проводить с матерью.

И возможно, ее малышей тоже придется доверить Ульяне.

А счастливая жена не станет настраивать малышей против отца или делать еще какие-нибудь гадости.

* * *

Свадьба — свадьбой, но дела тоже никто не отменял. А потому на следующий же день, в послеобеденное время, вся компания собралась в кабинете у Алексея.

Софья, Иван, Алексей, Аввакум, Воин Афанасьевич — самый ближний круг. Потом, уже потом сюда позовут и патриарха, и Ромодановского, и Разина, если тот окажется в Москве, и Ивана Сирко, который упорно собирается умереть в седле... это — потом.

Сейчас же...

Первое слово, разумеется, держал государь.

— Со Швецией мы повоевали вполне успешно. Думаю, следующую войну надо ожидать лет через пять, раньше Карл не оправится. Но и тогда... мы можем попробовать избежать этой войны, если будем плодотворно сотрудничать с датчанами.

— Сие хорошо было бы, — прогудел Аввакум. — Война — всегда Врагу на потребу.

— А еще — наша казна в ближайшее время никакой войны не выдержит, — Иван с утра уже успел проглядеть кое-какие отчеты. — Даже успешные походы — это все равно громадная нагрузка, а у нас еще куча проектов. Таких, как государевы дороги, как постепенный перевод крестьян в вольные люди, как освоение Сибири и Зауралья, флот, Университет...

Алексей поднял руку.

— Вань, я понял. Денег — нет.

— абсолютно точно подмечено. Нет, не было, не будет. И так гадюками изворачиваемся.

— тогда будем обеспечивать мир.

— На это тоже нужны деньги. Но меньше, — мягко заметила Софья.

— Насколько?

— Чем воевать со Швецией, намного выгоднее устраивать там диверсии. Люди уже направлены, если все будет хорошо и правильно, гарантирую — флот свой они в ближайшее пятилетие не восстановят. Да и в армии... вы воевали успешно, потому что заботились о людях. А они до сих пор солдат палками гоняют и тухлятиной кормят. Интенданты так воруют, что у генералов ночные горшки стащить готовы. Мы это исключили — и выиграли. А у них... о, я постараюсь это еще и развить!

— Удастся?

— потом покажу отчеты. Кроме того, шведы не полезут в драку, если их не поддержат англичане или французы, а тем сейчас некогда.

— и что там такого случится, государыня? — Ромодановский мог позволить себе легкие вольности, как-никак они с Софьей давно вместе работали.

— У Вильгельма Оранского был внебрачный сын. Вы знаете? Его вырастили верные люди, потом сообщили о его правах... все доказательства есть. Гарантирую подлинность.

— и он будет бороться за дело своего отца?

— при правильном подходе Людовику этой борьбы лет на десять хватит, а там посмотрим.

— а в Англии?

— Там и воевать не надо. Там король — неудачный, братец его не лучше, они сами все развалят. С нашей скромной помощью... зато прославятся прекрасными дворцами и парками. Обязательно!

Софья чуть улыбнулась. Леди Винтер еще не так английскую казну разорит! А почему это во Франции есть свой Версаль, а в Англии — нету!? Даешь Англосаль! Или Дворец Великого Карла!

— у нас с Англией и еще есть счеты, так?

Алексей смотрел серьезно — и женщина чуть развела руками.

— Да. За Катерину они мне кровью ответят. Но тут — прости, Алешенька. Я даже и не могла подумать, что меня решат отравить так... нагло! По-английски! И не могла и предположить, что яд достанется сестренке. Принесло ее поговорить не ко времени!

— привыкли, с-суки, — процедил Иван. Покушения на жену он спускать не собирался. Чуяло его сердце...

— Отвыкнут. Некому будет. Лодердейл мне за это кровью ответит, как и исполнители, как и... ладно! Карла трогать не будем, он там все равно ничего не решал, да и не стоит лишаться такого ценного союзника. Мы так Англии отродясь не навредим, как этот с-сынок короля-мученика. А вот остальных...

— Ты понимаешь, что яд мог бы достаться тебе?

— Я усилила меры безопасности. Федор Юрьевич оказал мне в том неоценимую помощь.

Ромодановский бросил благодарный взгляд на царевну. Признавать чужие заслуги она никогда не стеснялась. И хвалить, и благодарить, и награждать... хорошо служить умному господину.

— Подумай, что мы еще хорошего можем сделать Англии?

— Флот. У нас сейчас на руках сильный козырь, который называется дон Хуан. Если окрутить его с Машкой и отправить на завоевание Испании — он там всех построит. Даже если будет регентом — ему это удастся. Опасный мужчина. Очень умный, очень преданный своей стране, вот только чуть прямодушен. Но это его бы с Марьей свести, той яда и хитрости на троих хватит.

— Однако?

— Наш идальго по уши влюбился в Любаву.

Отреагировали все по-разному, от тихого свиста (Иван) до решительного нет (Ромодановского). Софья прищурилась на мужчину, прикидывая в уме... а ведь — может? Или не может?

— Нам это выгодно? — спокойно уточнил Алексей.

— Решительно — нет. Любава... не та кандидатура, которая сможет со всем справиться. Тем более — с ролью королевы-матери. Ролью регента, если хотите. А об этом тоже надо задуматься. Сколько осталось нашему дону? Десять лет? При удаче — двадцать? Больше-то вряд ли, кровь не позволит.

— У него проблемы с кровью?

— Ужасные. По отцовской линии получить нормального потомка нереально. Если бы не мать — наш идальго вымер бы еще в младенчестве...

— А Машины дети?

— Там есть хорошие шансы на здоровых детей. Как и с Любавой, — основы генетики Софья давно изложила в Университете и теперь ученые активно вгрызались в науку. — Но Любава — никто. Копни — и обнаружишь ее худородность. И характер. А вот Марья...

— Я тебя понял. Что будем делать, чтобы свести их с Марьей?

— Любава и сама не горит желанием уехать в Испанию. Просто давить на них обоих сейчас — это гарантированно получить с обеих сторон попытку сопротивления. Помните английского драматурга Шекспира? Так вот, не запрещай родители Ромео встречаться с Джульеттой — они бы друг другу надоели за месяц и разбежались. И ни проблем, ни смертей. К тому же в Европе это распространено. Должна быть дама сердца, жена и любовница. Вот пусть дамой сердца будет Любава, а две другие функции возьмет на себя Марья. В крайнем случае, любовницу найдем из своих, Лейла целый змеюшник дрессирует.

— Добрая ты, Сонюшка,— Алексей беззлобно подтрунивал над сестрой.

— страсть быстро проходит и оставляет угольки и пепел. Долго горит только правильно разожженный костер.

— ладно. Ты сможешь это сделать?

— Постараюсь. Так вот англичане сейчас главенствуют на море, несмотря ни на какого короля. А испанцы терпят поражение за поражением. Англичане оплачивают услуги каперов, возведя пиратство чуть ли не в ранг добродетели, а у испанцев за всю историю был один-единственный капер — и тот быстро помер.

— и ты предлагаешь...?

— разумеется, наших людей. Корабли. Совместные действия. Но для этого дону Хуану придется кое-чем поступиться.

— а если он не согласится?

— Нам хватит пока и того, что мы уже получили. Будем развиваться постепенно. Хотя в союзе с Испанией это было бы намного легче.

— так и порешим. Испания на тебе. Что у нас еще хорошего? — взгляд государя остановился на Аввакуме и протопоп поднялся с месте.

— Не могу пожаловаться, государь. Кое-где народ еще ворчит, кто на старый лад крестится, кто на новый а все одно — ни шума, ни бунта. Тут, как государыня и говорила, ежели б насильно всех под одну гребенку стригли, запрещали да наказывали — втрое б охотнее людишки бунтовали. А когда запрета нет, вроде и шуметь не из-за чего. Опять же, грамотность растет. Церковные школы открываются, дети учатся... есть чему порадоваться.

— Отсутствие бунта — это хорошо. Федор Юрьевич?

Конечно, обращение по имени-отчеству было честью для боярина, но в ближнем кругу Алексей так и поступал. Это, вон, Милославские — Ванька, Илюшка, Голицын Васька, а коли человек умен да полезен, что ж ему и уважение не показать? Пусть и не стар Федор Ромодановский, всего-то на четвертый десяток пошел, а все ж ему приятно.

— Спокойно все, государь. Народишко не бунтует, по кабакам, правда, говорят, что хватит бы войн, ну так их же все равно быть не должно в ближайшее время?

— Пока — не должно. Пусть люди отдохнут.

— По англичанам мы с государыней кое-что сделали, по полякам, французам... я расскажу вкратце?

Алексей кивнул — и следующие полчаса выслушивал сжатое изложение интриг, которые плела его сестра руками главы Тайной Канцелярии. Надо отдать должное Ромодановскому — мужчина был умный, с жестокостью не перебарщивал и лишнюю кровь не лил. Что и требовалось.

Совет закончился примерно через час — и все разошлись по своим делам. А Алеша вернулся в свои покои. К жене.

Пусть не красавица. Но все ж... им жить вместе.

А потому — букет цветов, коробка сладостей и улыбка.

— Уля, ты просто чудо. Не успел оставить тебя, а уже соскучился. Эти государственные дела...

И видя, как расцвела жена, понял — все правильно. Главное для женщины внимание и забота, вот он их и будет выказывать. И поболее, поболее...

Да и детей делать надо — займемся?

Ульрика чуть покраснела, когда супруг увлек ее на кушетку, но возражать не стала. Вот и правильно, все равно никто лишний сюда не войдет, дверь закрыта, а ханжество в святом деле получения наследников вовсе и ни к чему.

* * *

Надо сказать, что Софья тоже времени не теряла.

Кто сказал, что кабинет — это скучное место, в котором только дела обсуждаются? Главное дверь запереть. А сплетни...

И что?

Она же с собственным мужем занимается любовью на столе, а не с чужим!

И смотрит в сияющие счастьем глаза, и ласково перебирает его волосы... она соскучилась, черт возьми! Она не железная!

— Ванечка...

— Соня, я думал, с ума сойду. Это...

— Это стоит ухмылок секретаря, — Софья тоже лукаво улыбнулась. — И пусть. Все равно сплетни не пойдут!

— головы оторву, если что!

— Договорились! Как хорошо, что ты дома...

На языке вертелось то самое 'вы', но Софья не стала упоминать Алексея. Все-таки Ваня чуть ревнует ее к близости с братом. Как ни объясняй, что родная кровь ближе всего, как ни успокаивай...

— Сонюшка, я о тебе каждый день думал. Чуть с ума не сошел, когда про покушение узнал... Это Алешка как железный, а я бы и домой кинулся.

— Алешке не легче было. Только ты меня больше любишь, а он в меня больше верит, — Софья чуть кривила душой, но Иван был слишком счастлив, чтобы ловить ее на нестыковках.

— Я в тебя тоже верю.

— А я хочу от тебя ребенка...

Счастливые глаза мужа были хорошим ответом. И не так важно, что беременность может выбить из колеи что токсикоз века не разбирает, что рожать в местных условиях бывает страшновато... выживем! Все выживают... кто не умирает.

— Ванечка, ты уехал, а я думала, что хочу... Вот такого же как ты, мальчишку, светловолосого, голубоглазого...

— а я бы девочку хотел. И чтобы она пошла вся в мать.

— Тогда придется сделать двоих. Ты не против?

— обещаю постараться! Сегодня же!

— Только уже не на столе, ладно? А то спина затекает... и кажется, мне куда-то чернильница впилась.

— но не пролилась же?

— Это единственное, что утешает, — фыркнула Софья.

Как же легко сделать счастливыми тех, кто нас любит. Почему люди так не поступают?

Странные эти люди...

Хотя была бы она умнее, не будь у нее опыта той, другой жизни? Ей ведь все заново подарили, вот она и старается не совершать тех же ошибок, что раньше.

Нет, наверное. Не была бы. Легко судить людей с высоты опыта, но кто сказал, что ее опыт верен для всех и сразу?

Ладно, это потом. А сейчас хоть косу переплести, что ли...

* * *

При взгляде на русского государя, дона Хуана одолел новый приступ тоски. И было с чего.

Карлос, бедный малыш... ему бы хоть десятую часть такого здоровья, обаяния, красоты! А этот мальчишка смотрит весело и дружелюбно.

— Рад видеть вас на Руси, дон Хуан. Хотя и предпочел бы, чтобы это случилось при более благоприятных обстоятельствах.

Вот когда поблагодаришь сестру за выученные в детстве языки. Учил-то он больше итальянский, но уж очень эти два языка близки. Один знаешь — считай, второй почти освоил. Испанец поклонился и тоже заговорил по-русски.

— Ваше величество, я счастлив, что вы соизволили уделить мне ваше бесценное время.

Фраза вышла откровенно корявой, акцент был — хоть ножом режь, но учил ведь, старался! Как такое не поощрить?

Вечер был задуман, как чисто семейный. Алексей с женой, Софья с супругом, ну и дона Хуана пригласили. Без спутницы, зато с Дмитрием в качестве переводчика. Мало ли...

Приглашать Марью или Любаву посчитали пока нецелесообразным. Всему свое время, и сватовству — тоже.

— Я тоже рад видеть вас.

Неспешная светская беседа — к чему она? Разговоры о погоде, и природе, о русских и испанских обычаях, в сущности, ни о чем. Но в то же время... ничто иное не позволяет так прощупать собеседника, определить его настроение, готов он к сотрудничеству или нет, его душевное состояние... спрашивать в лоб — ни к чему. Будет еще время атаковать.

Дон Хуан и верно, сначала чувствовал себя чуть скованно, как и Ульрика, но потом (усилиями четырех человек) и тот, и другая расслабились — и беседа потекла легко и непринужденно.

Самое серьезное началось уже потом, после ужина. Когда подали чай с разными закусками и заедками — и все перебрались из-за стола в уютную гостиную.

Дон Хуан чуть косился на Дмитрия, но юноша вел себя безукоризненно, словно каждый день с принцами да королями обедал. Непринужденные манеры, великолепная осанка, улыбка, первым в разговор юноша не лез, вмешивался, только если дон Хуан не справлялся (поди, вырази свою мысль правильно, когда люди плохо знают испанский, а ты — русский! Тут и латынь не поможет), отвечал, когда к нему обращались — но и только-то.

Не слуга, нет. Но... кто?

Все прояснил Иван Морозов, подметив недоумевающие взгляды и переглянувшись с царем.

— Деметрио — наш друг и воспитанник. Почти брат. Как и все, кто учился в царевичевой школе. Все мы русские люди и все работаем на благо Руси. Хоть царь, хоть псарь. А это... объединяет.

Дмитрий чуть склонил голову. И тоже дополнил.

— каждый из воспитанников в свое время остался сиротой. Почти каждый. И мы твердо знаем, что наша мать — это Русь. А вместо отца у нас Алексей Алексеевич. Он дал нам новую жизнь — и мы с радостью отдаем ее на благо родины.

Пафосно это, кстати, не звучало. Скорее убежденно. Юноша верил в сказанное и от этого его слова были неотразимы.

— Хотел бы я так и в Испании, — вздохнул дон Хуан.

— Так кто же вам мешает? Открывайте приюты под покровительством короны, с воспитателями поможем, — Софья решила попробовать начать атаку. — Единственным нашим условием будет невмешательство инквизиции. Наши люди — православные и такими останутся. А в ваши школы нужны будут грамотные католические священники. Не фанатики, а истинно верующий и идущие к свету. Думаю, в Испании таких много.

Дон Хуан только улыбнулся. Горько и кривовато.

— у меня другая ситуация. Вы знаете, ваше высочество.

Софья пожала плечами.

— Кроме возраста у вас с Алексеем нет разницы. Вы наследник — и он был наследником, когда мы открыли первую школу.

— я не наследник. Я... труп.

— Физически — нет. А политически — все зависит от вас, — Софья отступать не собиралась. А ответить ей резко не мог уже благородный дон. Не та женщина, не то место...

— Политически... вы не все знаете. Я бастард, пусть признанный, но в глазах наших вельмож я навсегда останусь... не вполне...

— Высокого происхождения, — подсказал Дмитрий.

— Да, можно и так сказать.

— Осетрины второго сорта не бывает, — усмехнулась Софья. Выплыло ж вот. — Либо она свежая — либо тухлая. Сейчас ваша аристократия объедается тухлой рыбкой по уши. Думаю, к вашему возвращению, они будут в тихом восторге от королевы-матери и сменяют ее хоть на кого. Лишь бы мозги были.

— вы мне предлагаете поднять бунт?

— Нет!

— Нам это невыгодно, — спокойно вмешался Алексей Алексеевич. — Более того, если у вашего брата появится сын, будет намного лучше. Законные права на престол, подходящая невеста — и любящий дядюшка, который сумеет воспитать мальчика. Разве нет?

По губам дона Хуана скользнула горькая усмешка.

— Вы в это не верите?

— Не стану вам лгать. Не верю.

Дон Хуан горько усмехнулся.

А как бы он хотел верить! Пока не поговорил с учеными из Университета, пока не посмотрел на опыты, не полистал отчеты, не посидел над ними ночами, осознавая, что вон она — гибель его династии, в чернильных кляксах на хрупких пергаментах...

Русский паренек Алексей Лобанов сейчас проводил опыты по выращиванию гороха. Софья тысячу лет назад забыла про законы Менделя, а вот, пришлось вспомнить. И пробовать подтверждать их практикой. Горох с зелеными и желтыми горошинами, с красными и белыми цветками...

Пусть здесь не слышали про генотип и фенотип, это не страшно. Свои термины изобретут — и за наследственностью следить будут. Еще как будут.

И дон Хуан потихоньку поверил. И пожалел брата.

Что же натворил отец в погоне за чистотой крови!? Как он мог!? Пусть не знал, не догадывался, но все равно — это больно. Видеть маленького Карлоса, такого беспомощного, чего уж там, уродливого, с отклонениями — и понимать, что это они, они сами!

Не кто-то другой — они!

— Ваша сестра, ваше величество, уже предлагала мне этот выход. Но...

— Вы дали кому-то слово?

Обдумав всесторонне поведение дона Хуана, Софья решила, что это может быть только клятва. Иного решения нет. Не самоубийца ж он, те до полтинника не доживают!

— Отцу. Перед смертью он взял с меня клятву, что я никогда не буду претендовать на трон Габсбургов. И я обещал.

— Для себя — или для своих детей? — прищурился Иван Морозов.

— Я дал клятву.

Дон Хуан пожал плечами. Про детей как-то сказано не было, просто по причине их отсутствия. Двенадцать лет назад он и не думал о браке. Он и сейчас о нем не думал.

— Вот и отлично. Не претендуйте. Но поднимите Испанию с колен и дайте ей наследника, потому что ваш брат этого сделать не сможет. Ни с француженкой, ни с кем-то другим.

— у вас, русских, все слишком просто.

— Напротив, это вы все усложняете. Вам надо почистить Эскуриал, завести свою команду, вот, как Алексей, родить сына, а когда настанет момент, передать бразды правления ему.

— Династический брак с ублюдком? Никто из королей не пойдет на это, а кого-то ниже мне не простят.

— Я пойду, — Алексей Алексеевич смотрел холодно и спокойно. — У меня две незамужние сестры. Марье семнадцать лет, Феодосии пятнадцать. Полагаю, что кровь дома Романовых достаточно чиста для самых закоренелых ревнителей традиций.

Тут крыть было нечем. Конечно, Русь — дикая страна на краю света, но по территории и богатству... поплевывал Алексей Алексеевич на всех грандов сверху. И готов был это подтвердить военными победами. Над османами, шведами... в Европе о нем уже говорили.

— Мне почти пятьдесят, а вашей сестре семнадцать. Я не смогу сделать ее счастливой.

А подтекстом — она пожалуется тебе, начнутся разборки... да как ни обзови, а от семьи, где постоянный раздор — толку не будет. Нигде.

— Можно быть счастливым и в договорном браке, — царица очаровательно покраснела, ожидая, что ее сейчас одернут за вырвавшееся из самого сердца, но все вокруг просто расцвели улыбками, а государь вообще поцеловал руку жены, заставив ее зарумяниться еще сильнее.

— Мария умна и честолюбива. Она поймет все правильно и исполнит свой долг.

Так же, подтекстом — у нее будет время погулять. После твоей смерти.

Дон Хуан не обиделся. Этому вообще не место в политике. Обиды — для слабых, а он — испанский идальго, принц страны, которая несколько сотен лет держала в кулаке Европу. Это сейчас... вот так. Но рыба тухнет с головы.

Сейчас ему и в голову не приходили мысли о Любаве. Любовь? Какая, к черту любовь там, где решается судьба страны!? Дон был неглуп. Одно покушение не увенчалось успехом, так второе удастся. Третье, четвертое... кто знает, сколько исполнителей у Марианны. И вернувшись, он будет один. А вот если русский государь поможет...

О, это совсем другая картина. Это вам не бастард с неясно какими правами. Тут и Марианниных клевретов можно потеснить... но цена?

Дон Хуан не заметил взглядов, которыми обменялись Иван, Софья и Алексей. Если человек начал обдумывать перспективы, значит, он почти согласен! Он почти наш!

Зато взгляды заметила Ульяна. И тоже задумалась. Ненадолго. Женщина была умна, этого у нее было не отнять. Эти трое вместе уже лет двадцать, а она пришла — и ей сразу такую же степень близости? Нет, так не бывает даже в романах. А если и бывает, то плохо заканчивается. Но... рано или поздно ее тоже включат в этот круг! Она будет стараться, она очень-очень будет стараться! Вот!

— Как вы себе представляете наш союз?

У Софьи камень с плеч свалился. Все, клиент готов к диалогу. Правильно они дали ему все обдумать. Помариновали, потомили в собственном соку — все лучше, чем давить напропалую. Теперь дон Хуан свято будет уверен, что приносит себя в жертву ради страны... тут и любовь не помешает. Наоборот... эх, Мольера не уберегли, а какую пьесу он мог бы написать на эту тему!

Несчастная любовь, самопожертвование... почти 'Юнона и Авось'.

Черт побери! Нет, удержаться Софья решительно не могла. 'Я тебя никогда не увижу. Я тебя никогда не забуду...'

Пусть эта песня родится на триста лет раньше! А Вознесенский с Рыбниковым еще что-нибудь придумают, они же гении! И потом, какой пиар-ход!

Главное, Машку бессердечной разлучницей не выставить! Ну, ничего, на то есть таланты! Года не пройдет после отъезда дона Хуана, а эта пьеса шквалом прокатится по всем сценам Европы!

Кто недооценит театр?!

В век, когда только зарождаются газеты, нет ни радио, ни телевизора, это весьма мощное оружие! И это вам не святые с их муками! Это — здесь, рядом с вами. Только вот как назвать?

Любовь и родина? А почему нет? Плевать на пафос, сейчас это модно!

Спустя еще два часа четверо заговорщиков (Ульрику тоже пришлось пригласить, невежливо же) собралась у Алексея в кабинете.

— Фууу... гора с плеч.

— Я думала — сорвется.

— Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда? Да, Соня?

Ульрика молчала. Пока она еще не своя, но ее уже пустили в тесную компанию. Это — хорошее начало, теперь все зависит только от нее. Так что молчать — и слушать.

Софья лично налила ей чего-то красного, плеснула то же себе.

— Мальчики, вино?

— Квас.

— сбитень.

Женщина разлила по бокалам требуемые напитки, подмигнула Ульрике.

— Привыкайте, царица. Вино вам теперь не стоит, если хотите здорового наследника. Так что пока — вишневый компот. Это вкусно.

Ульрика знала. Ей вишня нравилась, и забота тоже была приятна. Софья как бы показывала, что ее могут принять. Это — много.

Четыре бокала соприкоснулись с легким звоном.

— За сотрудничество с благородным доном!

— За дружбу Испании и Руси.

— За пятилетний мир.

— И детей побольше, — пискнула Ульрика, от которой явно ждали тоста. И кажется, она не опозорилась, судя по улыбкам.

Софья одобрительно улыбнулась и осушила бокал.

Да Испания. Дон Хуан был за дружбу. Выглядело это так. На Руси хватает ресурсов, корабли, матросы, войска, да и сырье тоже.

В Испании сейчас большие проблемы. Поэтому дон Хуан таки женится на Машке — и отправится наводить порядок. С командой из проверенных людей будет сколачивать свою коалицию упрячет Марианну в монастырь... хотя может проще ее отравить?

Надо дать Ибрагиму заказ на медленный яд. Вы забыли о Борджиа? Так мы напомним! Софья не была сторонницей силового решения проблем, но к кому кинется лишенный властной матушки наследник? Да к старшему любимому брату. И если когда этим заниматься — то только сейчас. И — ей.

Ни Алексею, ни кому другому...

Софья ненавидела приговаривать людей, которые ей ничего не сделали, но один раз уже поступила именно так. И не пожалела. Без Вилли Оранского история развивалась куда как интереснее.

Что будет без Марианны?

Посмотрим.

1681 год.

— Папа!!!

— Мама!!!

Радостный детский визг разорвал весенний щебет сада. Птицы — и те шарахнулись. Трое мелких детей бросились вперед и повисли на родителях.

Двое близнецов-мальчиков на Иване и Софье. Мальчик лет трех — на Алексее. Ульрика, держа на руках маленькую Ангелину, подарила супругу нежную улыбку.

— Родной мой...

Его величество, не спуская с рук сына, поцеловал супругу в щечку.

— Все в порядке?

— Геля чуть капризничает. Зубки режутся...

— Так. А эти друзья?

— Учатся. Александра от книжек не оттянешь, весь в отца.

Алексей улыбнулся.

— А языки как?

— Ох, как мы с ними разговаривать будем? То на русском, то на французском, то на испанском — на всех щебечут!

— ты еще про датский забыла, родная...

Ульрика улыбнулась мужу. Ну да, на обучении языкам и чтению чуть ли не с колыбели, настаивала Софья. Пусть в игровой форме, пусть шутя, но — обязательно! И как ни странно, дети учились!

Трое старших уже читали, пусть и вслух, по слогам, но читали! В три года! *

* уважаемые читатели, прошу не закидывать автора тапками за этот факт. Со мной поступили так же, дав книжку в руки года в два. Правда, первые две книги я съела, но уже третья по счету осталась цела и была прочитана. Как раз к трем годам, прим. авт.

Роли распределились достаточно легко. И Ульрика, и Софья забеременели почти одновременно, хотя Уля родила Александра на два месяца раньше золовки, зато — одного. Софья же порадовала мужа близнецами, Данилкой и Кирюшкой. Еще через два года Ульрика родила маленькую Гелю, а Софья пока выжидала. Первые роды дались ей не тяжело, но слишком часто рожать тоже ни к чему. Это она и Ульрике говорила. Пусть теперь передохнет, а годика через три посмотрим. Второй наследник тоже быть должен, так, на всякий случай. Мало ли что с первым случится...

Молодая царица неплохо вписалась в семью. В политику она не лезла, занималась детьми, но советы давала. И — неглупые.

И старалась интересоваться делами мужа, а то как же! Дети — это хорошо, но одними детьми никого к себе не привяжешь. Должны быть еще и общие интересы.

Как-то естественно определилось, что Ульрика стала заниматься детьми. Это ведь важно, кому попало их не доверишь, придворные из них такое вырастить могут, что потом смотреть будет страшно.

— что нового?

— боюсь, что скоро Алешке опять придется повоевать, — Софья опустилась на одну из скамеечек.

— Как?!

Ульрика побледнела. Уж что-что, а отпускать любимого мужа на войну? Какой женщине такое будет по нраву?

— Турция, — пояснила Софья. — Крым и татары.

И успокаивающе улыбнулась.

За четыре года утекло много воды.

Сложная обстановка была в Европе. Австрийцы с переменным успехом осаждали Вену, добившись, что народ оттуда бежал во всех направлениях. Турки сопротивлялись, и вполне успешно. У Леопольда сил не хватало, а помогать ему никто не рвался. Папа Римский плевался ядом, но...

Ватикан — сильное государство? А сколько у него дивизий?

Иосиф Виссарионович был прав в любом веке. Авторитет, не подкрепленный военной силой, стоит недорого. Ты отлучением пригрозишь, а тебе — дружеским визитом с пушками. Не прошли еще те времена, когда Пап Римских пинками с трона сгоняли. Хотя Бенедикт был слишком умен для прямых угроз. И понимал, что всем — не до него.

Во Франции Людовик, разобравшись с делом о ядах, построил свой двор, но передохнуть не успел. Объявившийся наследник Вильгельма Оранского, тоже Вильгельм, взбунтовал Нидерланды. Да так, что деньги туда полетели широким потоком. А вот Кольберу, единственному, кто их умудрялся добывать для монарха, было плохо и духовно — и физически.

Постоянные ссоры с Лувуа подрывали его здоровье, так что отставка была не за горами. Софья одно время рассматривала возможность его приглашения на Русь, но потом отказалась. От греха...

Так что сейчас Луи был занят по уши. Восстание пока не подавили, неуловимый, словно реактивная вша, наследник возникал то там, то здесь — и Нидерланды полыхали!

Карл пытался добиться помощи, но куда там! Ему не помогла даже женитьба на английской принцессе Марии. Дочери Якова. Женись, не женись, а денег в английской казне попросту нет.

Да по здравому размышлению, Софья решила не выдавать Феодосию за этого героя. Швецию надо было давить — и серьезно, несколько столетий, пропалывая аристократию, что ту морковку. А пока — нет уж! Отдавать сестру на растерзание... можно! Только вот ничего бы это не дало! Даже если убить Карла и его мамашу, ту еще гидру лернейскую, оставался риксдаг. А там пока еще всех не перевешали.

Ладно. Составим план и лет за сто — сто пятьдесят додавим. Не мы — так внуки. Все лучше, чем то, во что Швеция превратится в двадцать первом веке. Знал бы Карл то, что знала Софья — лично б в состав Руси рванулся вступать! Чего только одна сексуальная толерантность стоила... бэээ...

Софье это как-то было параллельно, по большому счету, с сексом, как с вином. Кому-то красное, кому-то белое, а у кого-то и вовсе язва. Но почему это надо выносить на всеобщее обозрение, да еще и привилегий для себя требовать на основании своих пристрастий? Не пинают — уже скажи спасибо! Хотя могли бы. В той же Библии секс идет средством для продолжения рода, а остальное — блуд. А за блуд там что-то увлекательное предусмотрено, с участием чертей и сковородок...

Зато с Данией была нежная дружба. Сестру Кристиан любил — и видя, что Ульрика счастлива, готов был поддержать ее супруга.

Так что строились корабли, обучались матросы, осваивалась Балтика... вот Санкт-Алексбург не строился. Вместо этого Софья решила возвести небольшой замок у слияния Невы и Охты — и хватит. Город там ни к чему, слишком климат гнусный. А вот крепость — пригодится. Берег высокий, залить — не зальет, пушек поставим побольше — и облизнитесь, вражины. Опять же, Петруша под свое строительство сколько тысяч пленных шведов уложил? У нас столько нету. И людей жалко.

Шведы, конечно, пакостили по мелочи, то корабль потопят, то на крепость налетят, ну так ответно бить не запретишь. Софья и так оторвалась на диверсиях. Наверное, американцы в Ираке столько не гадили, сколько ее люди в Швеции. Там ни одна верфь не осталась неохваченной, ни один армейский корпус! Такой полигон для отработки навыков!

Так что Карл сейчас не знал, за что хвататься. То ли диверсантов ловить и давить, то ли русским пакостить, то ли свою аристократию приструнять. На все ж деньги нужны, а откуда их взять? Не дают, нет, никак не дают...

Англия... о, в Англии было весело и интересно.

Денег не было вообще. Их тянуло из казны пылесосом — то есть их вытягивал оттуда и из подданных его величество Карл. При незаметном и скромном содействии своей последней лебединой (лябедь, тьфу!) песни. Той самой.

Леди Винтер, и верно, стала любимицей народа Англии. Скромная, набожная, к тому же протестантка — что еще надо для счастья?

Ах, простите, маленькое пятнышко на светлом образе — королевская фаворитка, за которую активно соперничают и Карл — и Яков. И чего это стоит девчонке — удерживать обоих, крутить интриги, не отталкивать никого, но и не выделять... Софья была просто горда собой.

Куда там Екатерине Медичи!

И кстати, Англии от Машки тоже была сплошная польза, ибо Карл решил построить дворец в честь своего невинно казненного отца. Да не какой-то там, а чтоб круче Версаля!

Выписали архитекторов из Италии, мрамор, лес... стройка эта уже обошлась в три раза дороже, чем расходы на содержание флота. И это — в текущем году. А дальше-то будет еще интереснее! Еще живее и веселее!

Помимо национального развлечения 'католик с гугенотом опять сошлись в бою', там назревало нечто еще более любопытное. Кажется, народ собирался бунтовать. А еще...

Софья подумывала, не поддержать ли Монмута. Все-таки законный наследник, но нужно ли ей такое счастье?

Машка пока вроде неплохо справляется...

Вот если поддержать Ирландию и Шотландию, чтобы те немножко ударили англичанам в спину — это можно, это нужно...

А что будет с Англией?

Вот уж такими мелочами Софья не заморачивалась. Ее больше интересовали английские колонии.

Вот Турция — там все было сложно. Гуссейн-паша принялся активно реформировать устаревший бюрократический аппарат и формировать новые армейские корпуса. В итоге там ни сезона без бунта не обходилось! Называется — отойди в сторону и дай врагу самоуничтожиться. Казаки — и те заскучали! Просто отвратительно! Ни тебе набегов, ни тебе походов, лови изредка турецкие корабли — и те почти не сопротивляются! Все вояки заняты, кто бунтует, кто усмиряет! Людовик — и тот без присмотра остался. Союзы, обязательства... куда там! Свои б проблемы разгрести!

Софья уже всерьез рассматривала вопрос переброски казаков в теплые моря.

А что?

У нас тоже колонии есть, штук несколько. Почему бы ребятам и не объяснить местным флибустьерам, кто в этом пруду самый зубастый карасик? По кличке пиранья?

Испания поможет, если что! Ой как поможет!

Дон Хуан тогда все-таки принял правильное решение. Любовь — это замечательно, но кровь ублюдка надо смешивать с благородной, а не с дворовой. Состоялось тягостное объяснение с Машкой. Ну как, тягостное...

Кабальеро, потупив глазки, объяснял невинной девушке, что просит у нее руку — и взамен предлагает свою. Сердца отдать не может, оно уже принадлежит другой, а вот рука, титул, верность и куча проблем — это вам будет в комплекте. Хоть солите с груздями.

Машка, так же опустив ресницы, чтобы не видно было торжествующего блеска глаз, отвечала, что она все-все понимает.

Скромно не упоминая, что именно. Она, ей-ей, не хотела становиться на пути Любавиного счастья, но она и не встала! С чего бы?

Любава... счастье — оно ведь у всех разное. И женщина просто не хотела никуда выбираться из своей золотой клетки. Привыкла, спокойно, уютно, дети рядом, родные близко... чего еще надо? Такая вот жизнь, уютная, сонная и спокойная. А ехать в Испанию, строить там новую, дрессировать придворных... э, нет. Перебор.

Так что Любава отговорилась детьми.

А Маша для себя посчитала в уме. Дон Хуан ее старше на тридцать лет с хвостиком. И время, чтобы погулять у нее еще будет. И для любви — тоже. Но лучше ж, когда ты — испанская королева-мать, а не русская царевна?

Куда как лучше...

Так что пара обвенчалась еще той зимой. И уехала сначала в Архангельск, а потом и на родину.

В Испании в это время творился бардак. Править Марианна хотела, но ты поди, сумей! С этим была напряженка. К тому же кто-то шептался, что Короля Морей убили по ее указке, настраивал против нее народ, а сын... сына и настраивать не надо было.

Он и так дядюшку обожал всей своей недоразвитой тушкой.

К тому же...

Дон Хуан не просто так пятьдесят лет своей жизни прожил. У него были друзья, сторонники, сотоварищи, которым инициатива 'Марианны' не понравилась. А уж когда они узнали о злоключениях своего лидера...

Особенно старалась Анна Франциска де Борха-и-Дориа, в браке графиня Лемос. Дама была вице-королевой Перу, управляла нехилым куском территории без оглядки на мужа — и имела здоровенный зуб на Эскуриал. После нашествий, иначе и не скажешь, пиратов, во главе с небезызвестным Морганом, чтоб ему...

Софья мельком подумала, что у дамы к дону Хуану отнюдь не платонические чувства, но беспокоиться об этом не стоило. Слишком уж оная дама набожна и честна. Хорошие качества.

Так что когда дон Хуан с молодой женой высадился в Гранаде, почва для возвращения героя была подготовлена. И для донны Марианны монастырь нашелся.

Хороший, католический, а главное — с высокими стенами и сговорчивыми сестрами. Которые не собирались ни выпускать дамочку, ни предавать весточки с воли.

Жестоко, да. Но не убили ж! И даже родной сын слова против не сказал. Так что дон Хуан был регентом Испании при его величестве короле Карлосе Втором, а его жена успела уже родить горячему испанцу сына.

Интересно, что они сейчас поделывают?

* * *

Сеньора Мария в данный момент вытирала краешком платка умело подкрашенный глаз.

Я тебя никогда не забуду. Я тебя никогда не увижу...

Привет из далекой Руси, от сестрицы, не иначе.

История любви его величества Хуана к русской принцессе Аманде обошла уже половину мира. Персонажи были легко узнаваемы, а вот историю подчистили. В ней была и коварная злодейка, которая покушалась на своего сына, и пираты, и принцесса, которая нашла на берегу раненого героя, но — увы! Принцесса оказалась замужем, и влюбленным пришлось расстаться.

Он женился на другой, но...

Я тебя никогда не увижу. Я тебя никогда не забуду...

Рядом раздался всхлип.

Проняло даже стальную донну Стефанию, которую Машка про себя именовала Степанидой. То-то же, а как ворчала, а как шипела, мол, это простонародное зрелище, да еще и песни на другом языке... сейчас сидит, сопли за мантильей прячет! Так тебя!

Сколько же трудов пришлось приложить Марии, чтобы просто — выжить!

Вот просто — выжить в этой Испании, будь она неладна! Здесь регламентировали каждое движение, каждый чих и пук благородных сеньоров и сеньорит. Доходило до смешного.

Например. Дворцы делились на женскую и мужскую часть — и если после захода солнца кто-то из мужчин, кроме короля, оставался на женской половине — все, смертная казнь.

Регламентировалось все.

Как есть, как молиться, ходить в туалет... вплоть до формы ночной вазы. И Маша понимала, почему так тревожились за нее старшие брат и сестра. Окажись она чуть слабее, чуть безвольнее — ее бы сломали.

Статс-дама, властная и стервозная донна Стефания, попросту пыталась сломать юную женщину. Маша с неудовольствием вспомнила, как ее пытались третировать, как неодобрительно смотрели, как шипели в спину... зря, все зря!

Маша не собиралась ни молиться в отведенное время, ни вышивать, ни проводить целые часы в обществе своих дам... размечтались! Это когда не знаешь другой жизни, или скован по рукам и ногам... а она — сестра русского государя! Она таких дам на завтрак без соли слопает!

Первым делом дамам досталось за вырезы на платьях. Потом — за неуместное украшательство. За сплетни, за любовные интрижки, за ханжество.

Одну дамочку Машка просто выгнала из фрейлин, заявив, что в ее свите не место особе, которая по ночам задирает юбки перед всеми желающими, а днем разбивает лоб в храме, надеясь кого-то обмануть. Либо не греши, либо пошла вон.

Тяжело?

О, да. Было адски, каторжно тяжко. Утешало лишь одно — она не королева. Она лишь супруга регента.

Королева появилась два года назад, кстати — тезка Маши. Только Мария-Луиза, французская принцесса. Муж наивно надеялся на наследника от любимого племянника. Маша не спорила, но была твердо уверена в словах Софьи.

Раз та сказала — бесплоден, значит, хоть кабачками его обложи, а детей не будет.

Вот француженке было тяжко. До нее даже дотрагиваться не имели права. Искоренялось все... ей-ей, Маше иногда казалось, что испанцам не нужны король и королева. Посадите пару кукол в кресла — и пусть правят! А что?

Денег не просят, приказов не отдают, этикетные — насквозь! Но все верно. Работал и тянул на себе весь воз ее супруг. Ну и соратники.

Кое-кого Маша знала еще по временам царевичевой школы, по рассказам Софьи.

Шпионы?

Да благородный дон отлично понимал ситуацию. Ну, шпионы. Так от своих же, родных испанских дураков, вреда куда как больше, чем от заграничных врагов. А уж с Русью ругаться...

Дон Хуан отлично понимал, что это — его естественный союзник, особенно против Людовика.

Собственно, что пока сдерживало французского монарха — это Нидерланды — первое, и отсутствие детей у Карла — второе. Как ни старалась очаровательная француженка — увы! Поцелуи, ласки, сказки — пожалуйста. А вот сам процесс...

Королю это было не дано.

Так что пока наследником испанского престола официально считался их маленький Мигель. Мигель Хорхе Франциск, наследный принц Испании.

И Маша знала, что опять в тягости. Просто пока молчала. Еще месяц-полтора у нее есть, потом опять надо будет гонять лекарей, ругаться с придворными дамами и беречься убийц. Было, все было.

И отравить их пытались, и наемников подсылали — если б не охрана, да не простая, а из русских, проверенных людей, давно бы ни ее, ни мужа не было. Сейчас-то чуть полегче стало, но в самом начале...

Маша вспомнила, поежилась... и бросила цветок на сцену. Там как раз закончился спектакль, раскланивались актеры, зрители утирали слезинки, а кое-кто, менее благородный, шмыгал во весь нос.

Донна Стефания еще раз всхлипнула, покосилась на Марию и промолчала.

То-то же. А года два назад так точно б ляпнула нечто вроде: 'варвары' или 'поверить не могу, что эти медведи способны на такое...'. И испанские гранды дрессировке поддаются, главное правильно подойти к делу.

Но сколько ж еще предстоит работать! Сколько труда потребовалось Маше, чтобы у нее не отняли сына! По счастью, супруг был полностью на ее стороне. Насмотрелся на племянника, потом на Руси добавил впечатлений — и первого лекаря вообще через окно выкинул. Жив тот остался, но спорить уже не мог. Со сломанной в шести местах челюстью это вообще сложно.

Так что...

Маша могла оставить ребенка часа на два-три под присмотром нянек и проверенных людей, но потом возвращалась — и горе тем, кто ее ослушался. На нахальную русскую смотрели косо, но что могли сделать придворные, если король к ней благоволил? Да и Мигелито вопреки всем воплям и прогнозам рос здоровым крепким мальчишкой, копией отца в детстве, свободно болтал то на русском, то на испанском, пытался читать и обещал в будущем разбить не одно девичье сердечко. Глаза ему, кстати, Романовские достались. Ярко-голубые, как и у матери.

Но сразу Маше попасть к сыну не удалось. Пришлось идти к мужу.

— что случилось?

— Вести из Англии. Умер Карл Стюарт. Наследником объявлен его брат Яков.*

*— в реальной истории это случилось на четыре года позже, после чего вспыхнул бунт Монмута (с этого бунта начинается история Питера Блада), но здесь и сейчас здоровье короля могли и подорвать. Пьянки, гулянки... прим. авт.

— и что теперь будет?

Лицо дона Хуана осветила улыбка.

— а теперь, дорогая супруга, мы будем писать твоему брату. Настало время расквитаться с подлыми англичанишками за все их происки. И вернуть себе хотя бы часть награбленного.

Маша кивнула.

— я в вашем распоряжении, мой супруг и повелитель.

Дон Хуан кивнул, притягивая к себе чернильницу. Такие письма пишут сами, не доверяя секретарям. А Маша нужна, чтобы перевести его на русский язык и переписать. Все же он не сделал тогда ошибки...

И пусть до сих пор перед глазами стоит синеглазая фея, в волосах которой запуталось солнце, пусть любить Аманду он будет до конца жизни, но...

Это — не счастье, как пишут о нем поэты, но и несчастьем его назвать нельзя. У него есть... да практически все, что нужно. Он плакал о судьбе Испании, не в силах ничего изменить?

Вот ему и помощь, и деньги, и титул регента — меняй!

У него не было детей?

Теперь есть. И еще будут, он еще не настолько стар.

Не было жены?

Да, это не Аманда. И никогда ей не будет. Но Мария умная и сильная. Случись что с ним — она вырастит Мигелито достойным. Разве мало?

Верьте, у кого-то и того не было и не будет. Да, хотелось бы большего, но тогда...

Ах, он мог бы. Мог остаться на Руси, жениться, навсегда забыть про свой долг, про обещания, данные отцу — и был бы счастлив?

Нет. Никогда. Рано или поздно он бы проклял и себя — и свою слабость. И Аманда не помогла бы... Он возненавидел бы все. Себя, ее, детей, саму Русь, Испанию... чувство долга бывает хуже кислоты. Оно разъест любую душу.

И выбирая между долгом и любовью, Князь Морей выбрал долг. И надеялся только на одно. Может, потом, после смерти... хотя бы там его душа встретится с ее душой?

Я тебя никогда не увижу. Я тебя никогда не забуду...

Как поэт мог так понять его чувства? Так сказать? Так искренне, сильно, точно... он терпеть не мог эту пьесу. И все же... это как нож, прижигающий рану. Больно, страшно — и очищает.

Мужчина встряхнул головой. Супруга стояла рядом, молчала... он видел, она понимает. Но промолчит и на этот раз, и в следующий — и дон Хуан был благодарен ей за это.

Не возлюбленная, нет. Соратница. Совсем, как ее сестра, даже улыбка похожа. И это — хорошо.

Перо мягко побежало по бумаге.

Друг мой и брат, я получил сегодня неожиданное известие...

* * *

Анна Мария де Бейль вытерла слезинку со щеки.

Король Карл умер. Да здравствует король Яков!

Ах, бедный, слабый старина Роули. Несчастный ты католик... болван и тряпка, если уж называть вещи своими именами.

Сама Анна всячески подчеркивала свою приверженность англиканской церкви, одевалась подчеркнуто скромно, не носила роскошных драгоценностей, но тут ведь важно, не что надеть, а как!

И простенькие платья сидели на ней идеально и подчеркивали фигуру так, что красоткам с декольте оставалось только шипеть женщине вслед.

Зато ее не ненавидели.

Между прочим, и по Лондону ездить можно было спокойно, и даже ходить, коли придет такое желание, никто не кидался в нее гнильем, не орал 'папистская шлюха' или еще что-нибудь такое же приятное, не пытался растерзать, как Нелл Гвин...

* был случай, когда ее карету окружили и принялись забрасывать камнями. Нелл высунулась и завопила, что она — английская и протестантская шлюха, после чего ее пропустили целой и невредимой, прим. авт.

О, бедная Нелли Гвин. Актрисулька умерла год назад. Карл был утешен Анной и не вспомнил про свою любовницу. А вот не надо, не стоило договариваться с Луизой Керуаль и пытаться отравить новую фаворитку. Вот и пришлось леди Винтер ответить 'апельсиновой девушке' любезностью за любезность. Хотела отравить?

Ну, так приятного аппетита, дорогуша! Кушай грибочки, не обляпайся! Порошок из бледных поганок — это не вульгарный мышьяк, чесноком не воняет. И поди, распознай его на блюде. В гибели Нелл обвинили Луизу Керуаль, еще одну надоевшую Карлу любовницу, и до эшафота француженка не доехала. По дороге камнями закидали. Анна честно погрустила два дня, посокрушалась о своем коварстве и сосредоточилась на главном.

Ей надо было стать фавориткой и Карла — и Якова. И видит Бог, ей это удалось. О многом еще и благодаря натуре мужчин. Пусть братья, но Яков мечтал о том, что есть у Карла, а старший невольно подогревал эту зависть. Сейчас, конечно, будет сложнее.

Но Анна продержится, сколько надо. И...

По губам женщины скользнула коварная улыбка.

Она в общем-то дешево обходится Англии. Ей не дарят замков и не жалуют титулы, у нее нет незаконных детей... все, что она просит — в Англии и останется.

Например, мост через Темзу, такой большой, что под ним может пройти корабль. Не строить же еще один Версаль? Это скучно и пошло, мост полезнее.

А то, что он обойдется дороже золотого... ну это уже детали. Зато там будут две громадные башни, куча фигур, статуй, его ширина будет чуть ли не пятнадцать метров, а длина двести пятьдесят метров. И главными статуями будут статуи Карла Первого и его жены Генриетты-Марии.

Разве это не замечательное начинание?

Или здание театра. Настолько монументальное, что Тауэр рядом с ним не смотрится. Зато красиво! И выступить в нем будет громадной честью!

Деньги, правда, высасывает полностью, но это — мелочи жизни. Главное — след в веках останется! А деньги — прах. В этом уже убедились несколько десятков тысяч англичан. А не надо было вступать в разные непроверенные компании и оплачивать создание рудников в Перу, разработку угля в Марокко и прочую чушь. Что вы хотите?

Вложить пенни и заработать фунт?

Это возможно, но неправильно сформулировано. Если сто дураков вложат пенни, то умный заработает фунт, так-то.

— Леди Винтер, вы сегодня очаровательны...

Анна машинально ответила на приветствие графа Шефтсбери. 'Кабальное' министерство давно распалось после мучительной смерти герцога Лодердейла, но Энтони Эшли был одним из его огрызков. Пока — непотопляемым.

А герцог Лодердейл... да, ужасная трагедия!

Однажды оный герцог был найден в своем доме, в таком виде, что страшно смотреть было. Неизвестные поглумились над беднягой так что опознать было трудно. Похоже, что с герцога кожу по лоскутку обдирали тупым ножом. Выкололи глаза, переломали кости... страшное убийство всколыхнуло весь Лондон.

Негодяев так и не нашли. А леди Анна не торопилась никого просвещать. Месть — это хотя бы честно. Вот зачем было подсылать убийц к государыне Софье? Да еще и государыню Екатерину травить? А не делал бы людям гадости — и жив бы остался.

И так будет с каждым, кто протянет свои гнусные лапы к русскому человеку.

* * *

Иван Сирко взмахнул саблей.

На миг казакам показалось, что впустую. Но потом кисти рук упали на землю, а по степи понесся дикий вой.

— прижечь! А как очухается — пинками отсюда гнать! Чтобы впредь неповадно было!

Хоть и шел старому казаку восьмой десяток, а все одно рука не дрогнула. И приговор ему это вынести не помешало.

А то ж!

Всех путей не перекроешь. Весь Крым пока не заселен, плотно форпостами не обставлен, а потому случаются иногда налеты татарских шаек. Из тех, кто в Грузию да Армению удрал.

Оно и понятно, сразу всех не выведешь, остатки пропалывать приходится. Воевать по-честному — это не для таких 'героев', а вот налететь, пошакалить и удрать обратно — самое татарское поведение. Вот и приходится старому казаку объезжать границы да за такими негодяями гоняться.

А хорошо здесь...

Тогда, пять лет назад, еще не верил Иван, что и верно — их Крым станет, казачий. Но слово свое государь сдержал. Люди с Сечи пришли, расселились, кто из пленных остался, кто просто так приехал — и получилась этакая смесь из разных народов и племен. Не обходилось и без трудностей, недавно сам на корабли несколько семей грузил... решили, понимаешь, что можно на православной земле свои законы устанавливать. Нет уж, раз ты тут — так ходи в церковь, Богу молись, как положено, с батюшкой, опять же, словом перемолвись, детей на учебу отдай, сыновей потом — обязательно в учение, чтобы саблей владеть умели, а то как же?

Казачья станица — это тебе не холопская деревенька, здесь каждый мужчина — воин, защитник. А тут приехали, черт их разберет откуда, вроде как из Голландии, беженцы, поселились — и начали требовать неясно чего.

Детей они в школу не отдадут, им Закона Божьего хватит.

Сыновей к казакам на выучку тоже не отдадут — вот еще! Мы к вам приехали, так что вы нас защищать должны. А мы так поживем.

Батюшка с ними поговорить пытался, хороший поп, отец Федор. Иван его лично знает, так чуть не побили божьего человека. Бурчат что-то по-своему, глазами косятся...

А суть одна. У нас свой бог, у нас свои дела — и не лезь в них. Вот куда это годится? Ты среди людей живешь, на чужую землю приехал, и ее ж законы соблюдать отказываешься? Точно, отказываешься?

Ну, тут разговор с ними короткий и оказался. За шкирку — и на корабль. И куда подальше, в Турцию. Авось, Бог милостив, не даст пропасть!

И умолитесь там на здоровье.

На Сечи, да и в Крыму разные люди живут. Со своими богами, и католики, и протестанты, и православные, и вроде как в горло друг другу не вцепляются. Лет сто пройдет — все православными будут. Правда, и расселяли иноземцев — государь особливо просил, чтобы не более двух-трех семей на село. Переженятся потихоньку, кровь обновят, перемелются на русский лад...

Только потрудиться для этого придется очень много, может, и дети его конца не увидят, разве что внуки.

Но ради своей земли — стоит.

Иван поправил перевязь, чуть сбившуюся на сторону, оглянулся на своих людей.

— Что с этой падалью?

— сомлел.

— ну и бросьте, где валяется. Если Бог милостив — выживут, нет — сдохнут.

Жалости к грабителям Иван и на грош не проявлял, вот еще! Со злом пришел — на своих двоих не уйдешь. Из десятка бандитов в живых осталось трое, но даже ложку ко рту им уже не поднести. Безруким-то...

— и поехали. Меня Мазепа видеть хотел. Приехал, разговора просит.

* * *

Иван Степанович Мазепа был из тех людей, которых Сирко не переваривал.

Вот посмотришь — и пригож, и хорош, и обаятелен, и рубака не из последних, гетманом абы кого не выберут, но...!

Убивайте — не лежала душа у старого характерника к этому человеку. Черт его знает почему, а только ощущение было, что на болоте с гадюками. Противно и тошно. Но выбирать не приходится. Так что и шести часов не прошло, когда Иван осадил коня у своего дома — и полюбовался на Мазепину свиту.

Ох и разряжены, что те девки восточные. Камней налепили, дорогое оружие нацепили... с-соплячье!

Еще и по сторонам зыркают, мол, что это такое? Атаман, а в хате живет. Не во дворце. Да предлагали Ивану дворец, предлагали. Не захотел. Поздно ему уж переучиваться было, да и ни к чему. Атаман — он со своими людьми быть должен, чай, не султан турецкий.

Мазепа ждал в хате, мирно попивая чаек с плюшками. Кухарка Ганна улыбалась гостю, но тоже как-то натянуто. Иван-то видел, а вот Мазепа то ли предпочел не замечать, то ли...

— поздорову, батько Иван, — при виде хозяина Мазепа встал и поклонился. Уважительно.

— и тебе, Иван Степаныч подобру. А с добром ли?

Желтые глаза Сирко впились в гостя двумя клинками.

— а тебе решать, батько...

— ну, рассказывай.

В изложении Мазепы было так.

В Турции что-то да назревает. И может так быть, что скоро опять придется кровавить клинки.

Иван согласно кивнул.

Да... Турция. Тот еще прыщ на ровном месте. Османская Империя, чтоб ей! Но сильны, отрицать нельзя. Даже с султаном Сулейманом...

Его недавно из Вены выбили.

Это Иван тоже слышал. Знал. Как же, турки ее, почитай, три с лишним года удерживали. Сколько там народу полегло — подумать тошно, но хоть не своих, и то хлеб. Наконец туркам просто перекрыли все пути поступления провизии и боеприпасов и взяли измором. Леопольд то ли торжествовал, то ли плакал. Казна пуста, город чуть ли не на куски разнесли — и гарантии, что набег не повторится, попросту нет. К тому же за это время турки усилились. Реформировали армию, часть бюрократического аппарата — и стали опасны. И куда они пойдут?

Опять в Европу?

Ой ли...

А вот сюда — могут. Понимают, что есть, чем поживиться...

Иван Сирко выслушал гетмана и молча кивнул.

— Государю отписывать надобно.

— и опять на пули турецкие идти?

— Так ведь за свою землю, не за чужую...

— за свою ли? Царь нас сюда посадил, царь и согнать может...

И будь на месте Ивана Сирко кто из его детей, тут бы разговору и конец. Молоды были, вспыльчивы. А вот старый характерник...

Невелик труд — выхватить шашку, да рубануть от плеча до пояса. Это можно, это легко. Только и Мазепа не дурак, и его можно не положить, и сам здесь упадешь, и... главное-то иное! Неспроста ж он такие речи заводит! Ох, неспроста...

А потому...

— может. Только и выбора у нас нет. На Сечи мы не жили — выживали, а тут хоть дети спокойно расти могут.

— а мы, казаки вольные, царю служим, что те шавки! Только хвостом не виляем.

— Ты Иван Степанович, мне не это говори. Что, другой царь есть? Коли дело сказать можешь — вот о том побеседуем. А коли нет выбора, так приходится и хвостом вилять, никуда не денешься. Разве что на живодерню...

Мазепа немного помялся, а потом, видя, что старый характерник не хватается за саблю, принялся излагать свою мысль. Очень осторожно, аккуратно, окольными путями...

Татары в Крыму сколько держались? И сами себе хозяева были!

Ну, так теперь казакам надо их путь повторить!

Послать... подумать русского государя и отделиться от Руси! Турки помогут, ежели им помочь в обратную. И будут у казаков и корабли, и люди, и города... кто согласен — пусть остается, работает тут, живет. Кто не согласен...

Сабля — она острая. Хороший аргумент в переговорах.

Иван слушал, покусывая длинный ус. Думал. Потом прищурился на Мазепу.

— А мне тут где место?

— Как же без тебя, батько Иван? За мной люди пойдут. Но не так много, как хотелось бы. А ты...

Суть заговора окончательно стала ясна Ивану.

— Ты, Ваня, не дурак. А только с султаном поговорить надобно, сам понимаешь. Что ж мы, глупее утки, нам хлебушек показали, а мы и крякать? Кто сказал, что нам его еще и бросят?

— Переговорить-то несложно...

— Вот ты сначала переговори, бумаги какие получи... фирман, кажись?

— Да, батько.

— Да осторожно, сам понимаешь. Узнает об этом русский государь — голов не снесем. Ни ты, ни я, ни дети наши...

Вот слова о детях мазепу окончательно и убедили. Он покрутил носом.

— а я уж, грешным делом думал, батько Иван, что ты меня...

— Думаешь, волку на сворке ходить легко? А только и выбора нету, коли сорвемся — головы поотрывают.

Дальше беседа пошла уже намного легче. Под чаек с горилкой, да под ватрушки с творогом...

Уезжал Мазепа довольный и спокойный. Поверил. И не таких старый характерник вокруг пальца обводил, а только нехорошее дело затевается. Ох, нехорошее...

А что делать?

А грамотку писать царю.

* * *

Как хороша, как красива ночная степь. Только тот, кто бывал там, может передать всю ее торжественность, всю необъятность, всю загадочность.

Небосвод опрокинутым куполом, громадные загадочные звезды, льющие холодный свет на землю, трепетный шепот ветра — и запах трав. Дурманящий, кружащий голову.

И — ночная песня.

Песня волка. Песня стаи.

Глухие и звонкие голоса переплетаются, взлетают к небу, приветствуя царицу-ночь. Хор выводит согласованную торжественную мелодию, то вплетая новые голоса, то выпуская на волю старые... И люди тут вовсе ни к чему.

Но куда спрячешься от этих отвратительных двуногих? Скоро в логово к порядочным волкам залезут!

— Скачи, Митька, сразу до Азова. А там проси своих — только своих, запомни! — переправить тебя к государю. Или к государыне Софье, вот уж толковая баба, ей бы атаманшей быть...

— что на словах передать, батько Иван?

— Передай, что я постараюсь всех вызнать, да и ударю. Коли дурное обо мне услышат, пусть не верят. Я государю крест целовал и от слова своего не отойду. Но другой отошел — и коли дать ему развернуться, много крови прольется на нашей земле.

— я передам.

Очередная волчья рулада взвивается к небесам. Митька передергивает плечами. Иван словно и не замечает ничего.

— дай, проверю. Пистоль, порох, пули — все на месте?

Все здесь.

— Вода, сухари, мясо...

— все взял.

— Коней не жалей. Я тебе лучших дал, да и ты не тяжел. Бог милостив, не загонишь. А и загонишь — пес с ними, известия важнее...

Дмитрий, он же Митька, кивнул. Он-то понимал, Иван Сирко дал ему прочитать письмо к государю, а после лично зашил его в шапку мальчишки. Благо, в Крыму царевичевых воспитанников хватает, уследить за ними возможности нет, но именно этому приглянулась девчушка из села, в котором жил старый казак. Вот и пробирался Митька огородами к своей зазнобе, когда на его плече сомкнулись сильные пальцы.

— поговорим, конек?

Атаману в Крыму не отказывают. Вот и получилось, что ясноглазая Оксана была забыта через полчаса разговора, а Митька готовился что есть силы лететь в Азов. Тут уж не до гулянок. И отчитываться никому нельзя. Коли Мазепа так нагло явился к атаману — точно были у него кинжалы за пазухой. Кто еще с ним, сколько их — Бог весть. А значит, и верить никому нельзя.

Миитька и не собирался. Ему сейчас было лететь по ночной степи, под волчий вой... бррр... Иван Сирко словно прочел мысли юнца.

— а ты не бойся, не тронут тебя волки.

— Жаль, они о том не знают.

— Я о том знаю — и тебе довольно.

Глаза атамана блеснули желтым. И выглядело это так... тут любые сплетни попомнишь. И про его братание с волками, и про то, что рожден он с зубами был, а выкормлен волчьей кровью... страшно...

А, плевать! Предательство страшнее волка, тот честно нападает, а эти из засады горло рвут.

Так что Митька еще раз все проверил и взлетел в седло.

К царю, как можно более спешно — к царю.

* * *

— Дорогая маркиза, благодарю вас за сына.

Людовик 14-й склонился над фавориткой и коснулся губами ее лба.

— Это я благодарна вам, мой повелитель, — прошептала маркиза де Фотанж.

Очаровательная Анжелика по-прежнему была фавориткой Людовика. И знать не знала, что на Руси ее прозвали 'Маркизой ангелов'. Удержаться было выше человеческих сил.

Людовик, Анжелика, только графа не хватало, но кто сказал, что его еще не будет? В перспективе?

Людовик-то уже немолод, а женщина должна устраивать свою жизнь... даже у мадам де Монтеспан был супруг, а очаровательная Анжелика чем хуже?

И ее выдадут...

Людовик вообще поступил, как бизнесмен двадцатого века и поделил полномочия. Анжелику он любил в плотском смысле и во всех позах, а Франсуазу Скаррон вызывал для бесед. Одна для души, вторая для тела — чего еще надо? Обе терпеть друг друга не могут, но кого и когда волновали чувства фавориток?

Людовику так точно было все равно, он и этого сына собирался подсунуть Франсуазе, поскольку количество мозгов в голове Анжелики стремилось к нулю. Такая приятная розовая пустота...

Но — сын. Значит, он еще о-го-го, мужчина!

Людовик довольно улыбнулся. Здесь и сейчас жизнь его радовала. Версаль строился, фаворитка родила, политика... так. Не будем в такой хороший день о политике! Потому что она-то и не радовала.

Турок закономерно выбили из Вены, так что хотя бы Папа Римский отцепится.

Ненадолго.

Тут еще много всего. И Нидерланды, и Испания... вот где плохо-то! Почему эта курица никак не родит!? Не может от мужа, так хоть бы от любовника умудрилась!

В роли испанской королевы Людовик не бывал, а потому и не знал, насколько тщательно стерегут юную красавицу. Какой там любовник — собачку, и ту не спрячешь!

А Испанию прибрать к рукам хочется! Но там же еще этот... бастард! И обойти дона Хуана не получается! Могла бы сыграть свою роль Турция, но там сейчас своих проблем хватает. Если турки куда и пойдут — то только к русским. В Европу им ход сейчас заказан.

А вот что будет дальше — за эти несколько лет отделились от Австро-Венгрии и Молдовия, и Валахия, и собственно венгры перешли под уютное польское крылышко. И им там вовсе даже неплохо живется. Помолвки заключают, с-сволочи! Людовик аж оставшимися зубами скрипнул, как вспомнил! Значит, его дети незаконные! А выдать русскую царевну за испанского ублюдка... что ж он-то ему племянницу не предложил, их ведь две!? Не подрассчитал. Думал, убьют! И с Текели русские породнились...

Вот ведь, вроде на мировую арену и не лезут, а уши торчат. Не там, так здесь, чувствуется — русским духом пахнет! Подозрения не есть уверенность и потому Людовик пристальное внимание на Русь не обращал. Где там тот Крым! Где там те шведы! Сидят русские себе в глуши — и сидят, в Европу не лезут. Или — лезут?

Сейчас, к гадалке не ходи, Леопольд будет стараться вернуть себе отпавшие кусочки территории, а те возвращаться вовсе не захотят. Им-то к чему? Они этой независимости сто лет добиваются, кабы не больше, они ее получили — и теперь просто так не расстанутся. То есть поляки им помогут войсками, а там Ян Собесский... эх, тоже упущенная возможность. Могли ведь через его жену влиять, но развелся, гад! И женился на другой, какой-то русской... опять! Опять русские!

Он-то счастлив, но на интересы La belle France ему теперь плевать. С горы Арарат.

Папа Римский поддержит Леопольда, будет требовать помощи и от остальных, а к чему это Людовику? Нет уж, ему ослабление давнего врага только выгодно.

Англия? А что будет в Англии?

Умер Карл, пришел Яков. И... есть ведь незаконный сын Карла. Джеймс Монмут. Пару лет назад он вынужден был отправиться в изгнание на континент. А между прочим, он протестант. Гадость, конечно, но ведь в Англии таких любят! Там сейчас не терпят католиков, вот если помочь молодому Джейми... а почему — нет?

А там можно и сговорить кого из своих внебрачных детей за его сына. Джеймс ничем, кроме смазливой мордашки не блещет, но при хорошем полководце и министрах управлять Англией сможет. К вящей пользе и славе Франции. Опять же, колонии...

Людовик хищно улыбнулся.

По справедливости, Франция должна быть первой из мировых держав. И самой богатой. Так что... нет, не будет он поддерживать Леопольда. Он лучше выделит деньги Джеймсу. Тот больше в хозяйстве пригодится.

* * *

— Соня, ты уверена, что стоит поддерживать этого Монмута?

— Его — не стоит, — согласилась Софья, покачивая носком туфельки. Да и не так у нас много денег и сил, чтобы их отдавать такому... Петрушке.

— Клоун?

— Смазливый сопляк. Особенно ничего не представляет, но обаятелен — не отнимешь. Потому и легко находит себе сторонников. Это у него в отца.

— Которого? — уточнил Ваня.

— Карла. Он — его сын.

— Люси Уолтер спала со многими.

— Карл — отец Монмута, — спокойно повторила Софья. — Я знаю.

И скромно умолчала, что знала-то она это из своего, двадцать первого века. Когда провели генетическую экспертизу и доказали родство Джеймса со Стюартами.

Мужчины переглянулись. Софья обычно отвечала за свои знания, что есть — то есть.

— И что ты хочешь?

— Людовик поддержит Монмута, ему выгодна смута в Англии.

— Думаешь?

— Уверена. А мы пока поддержим кого поинтереснее. Есть ведь и шотландцы, и ирландцы... давно их островок со всех четырех концов не полыхал. А пока им будет весело и интересно, Хуан под шумок захватит большую часть их колоний.

— а мы с этого что получим? — прищурился Алексей.

— Перспективу. Думаю, Князь Морей поделиться не откажется, сначала в малом, а потом и в большом. Ну что такое? Держава громадная, а колоний — шиш!? Я так не согласна. Прирастать надо, мальчики, прирастать!

Ни Алексей, ни Иван и не спорили. Дело нужное. А если еще и чужими руками, ну, почти чужими.

Ни Алексей, ни Иван и не спорили. Дело нужное. А если еще и чужими руками, ну, почти чужими.

— Мы обеспечим беспорядки в Англии, а дон Хуан прижмет их на море. Почему бы нет... а Людовик?

— С ним мы пока ничего поделать не сможем. Надо будет делиться, — Софья развела руками.

Думала она об устранении Людовика, думала. Остановило одно — невыгодно. Кто сказал, что с его наследником договориться легче будет? Парень ведь неглуп, просто сейчас отцом придавлен до состояния тряпочки под плинтусом. А если выберется? Да крылышки расправит?

Сколько она не напрягала свою память, но так и не вспомнила, какой из Людовиков был казнен на гильотине. Шестнадцатый? Восемнадцатый?

Она не помнила. Вот мушкетеры точно геройствовали при Тринадцатом, а потом?

Сын у Короля-Солнца вышел неудачным, факт. Но почему, как, насколько... может, потому и неудачным, что привык жить под отцом и оказался неспособен к самостоятельности?

— Соня, а денег у нас хватит?

— Это к Ивану.

— Умеренно, но должно хватить. Но про театр извольте забыть.

Софья невольно вздохнула.

Театр ей хотелось. Большой, красивый, каменный — сейчас было время и на искусство. А вот денег — не было.

— Ванечка, а может...

— Соня, или театр — или дороги. Выбирай.

— Сложный выбор.

— Отложим театр лет на пять — ничего с ним не будет. — Алексей почтения к Терпсихоре и Мельпомене не испытывал. — Турки еще...

— да, турки меня беспокоят. У них сейчас выбора нет, только воевать.

— Гуссейн-паша человек умный, но для своей страны, — поддержал Иван.

— А если его устранить? — Алексей серьезно задумался над этом вопросом.

— А кто придет на его место? Что нам вообще выгоднее — Османская империя под боком, как противовес Европе — или она же, распавшаяся на множество голодных шакалов?

— Если подыхающий лев не будет кусать нас за бок, можно и потерпеть.

— А еще — мы пока слишком слабы. Если Османы сейчас распадутся, кто протянет руки к их землям? Мы не сможем получить все, что хочется.

— а хочется?

— Константинополь, — Софья смотрела удивленно. — Святая София зовет. Мальчики, вы так не думаете?

— Пусть не мы, но наши дети и внуки, — глаза Алексея блестели.

— для них и работаем, — подвел итог Иван. — Давайте? Детский час?

— Да, думаю, Уля уже заждалась.

— Ты там, главное, с Аришей поосторожнее, — Софья не могла удержаться. Брата она любила и искренне хотела, чтобы у него в семье все было хорошо.

— обещаю.

Что поделать, Алексей был нормальным здоровым мужчиной. И любовницы у него были, и бывали и одна — вполне действующая. Просто раньше он их не сильно прятал — удаль молодцу не в укор, а сейчас...

Да, с тех пор, как в их круг оказалась допущена еще и Ульрика, пришлось стать осторожнее. Но... выбора не было.

Царица — это не ширма, не кукла из терема, которая сидит и вышивает целыми днями, регулярно рожая наследников. Это — вторая половинка государя Российского. И она должна соответствовать.

Достигнуть этого можно было только совместными усилиями Алексея и Софьи. Но — только в том случае, если Ульрика не станет ревновать мужа к сестре, работе, делам, государству...

Пришлось ввести жесткие условия. Например, Алексею — два раза в день захаживать к жене, раз в четыре дня обязательно дарить цветы или сладости...

Софья тоже старалась показать, что она просто помощница брата в государственных делах. Вот Ульрика еще поможет — и она вообще от дел отойдет... потом, познакомившись и с Софьей и с делами поближе, Ульрика поняла, что другого человека, который будет так же бесстрастно, как Софья, копаться в навозной куче, Алексею не найти. Более того, что Софья не ищет выгоды для себя и действует просто из любви к брату.

Такое в нашем мире встречается крайне редко. Стоит ценить, особенно на фоне бестолкового Георга.

Ну и Софья всячески подчеркивала, что у нее свое место, а вот у Ульрики... о, тут все намного важнее и серьезнее. Софья-то не родит Алексею детей, не сможет их воспитать настоящими наследниками престола, не...

Даже если Ульрика и подозревала, что это немножко спектакль, она была достаточно умна, чтобы аккуратно подыгрывать авторам и получать удовольствие от своего положения.

А что?

Муж молод, красив, жену любит, детьми занимается — обязательно! Вот и сейчас все трое пойдут к детям. Поиграть, поцеловать на ночь, рассказать сказку...

Детьми надо заниматься — это Софья поняла на своем горьком опыте. Только тогда есть шанс вырастить из них правителей, серых канцлеров, полководцев, музыкантов — да кого угодно! Но развивать и воспитывать их надо, пока они помещаются поперек лавки.

Вот и займемся.

Все подождет, кроме детей.

* * *

— Людовик денег не даст.

Гедвига Элеонора вздохнула глядя в окно.

— На тестя тоже рассчитывать не стоит?

— Королевские увлечения дорого обходятся Англии. Даже флот... даже флот он не даст! Пусть я женат на одной из его дочерей — Якову они безразличны! Обе!

— Лучше англичанка, чем датчанка. Сыновей у Якова тоже нет, так что после его смерти права на престол могут быть у ваших детей.

— детей у нас тоже пока нет.

— Это вы плохо стараетесь. Я поговорю с Марией. Вот, русский государь женился — и ребенок появился неприлично быстро после свадьбы!

Гедвига скривила тонкие губы. На самом-то деле сын у Алексея появился почти через десять месяцев, но уж больно ей хотелось уколоть врага. Пусть даже тот об этом никогда и не узнает. Есть ли для матери более страшный враг, чем женщина, которая предпочла ее сыну — другого мужчину? Ульрика и знать не знала о чувствах своей несостоявшейся свекрови, но это не мешало Гедвиге злиться.

Справедливости ради, доставалось и Марии.

Любая женщина, покусившаяся на ее ненаглядное чадо, автоматически становилась врагом для вдовствующей королевы. А ведь покушение было не только на сына, нет! Еще и на статус!

Мария — и та начинала уже роптать, потому что Гедвига вела себя так же, как когда была супругой Карла десятого. Исполняла обязанности королевы, унижала невестку своим поведением... было на что злиться. Было.

Дочь Якова пока терпела, но напряжение копилось и готовилось прорваться.

Карл задумчиво кивнул.

— Все равно, на два фронта мы воевать не сможем. Либо Русь, но тут же в войну вступит и Дания, и немцы, либо — Англия. В первом случае нас, скорее всего, опять разобьют. Во втором же... есть возможность добиться для наших детей права на престол. Или... даже для нас?

— Н-но...

— Здесь есть риксдаг. Есть ты, есть Юлленшерна — вы сможете справиться. Но с английским флотом, с их армией, мы могли бы поспорить и с этими наглыми варварами...

Да уж, наглости русским было не занимать. Ими осваивались завоеванные территории, строились крепости, по заливу гордо плавали их корабли — и не было никакой возможности воспрепятствовать захватчикам.

— Если у вас появятся дети раньше, чем в Анны. Если одного из них потом отдать Англии. Слишком много — если! — Гедвига топнула ножкой. — Я не хочу, чтобы ты уезжал!

— Я тоже, мама. Но есть предложения, от которых грех отказываться.*

* в реальной истории после смерти короля Якова править пригласили его дочь Марию с супругом Вильгельмом Оранским. Полагаю, в этой истории шансы есть у Карла. Прим. авт.

Спорить было сложно, но очень хотелось.

Гедвига раздраженно захлопнула веер. Этим же вечером она попытается отыграться на невестке, а в ответ Мария устроит скандал и заявит, что если свекровь не понимает своего положения, то...

Кроме Дроттнингхольма существует множество мест, куда может удалиться вдовствующая королева. И — подальше.

Карл не примет сторону матери в этом скандале, но и жену не поддержит, за что Мария сильно на него обидится. Так что в ближайшее время появления на свет Карла Двенадцатого ожидать не стоит.

* * *

* * *

— Какими силами мы располагаем?

Гуссейн-паша знал все на память, но в свиток все-таки заглянул.

— Двадцать два фрегата. Пятьдесят две галеры. Восемнадцать шебек и шестьдесят одно вспомогательное судно. Больше мы дать просто не можем, не оголяя границы.

— Хватит ли этого, чтобы огнем пройтись по берегам Крыма?

— Если не вмешаются русские. Их флот тоже строится и не бездействует...

— их флоту пять лет, а нашему... мы сильнее на море.

Гуссейн-паша мудро не стал противоречить повелителю. Может, и сильнее. Но в Крыму-то они тоже были сильнее! И татары! А чем закончилось?

Воевать с русскими сложно и неудобно. Слишком опасный и непредсказуемый противник. А придется. Вену пришлось оставить — не было возможности ее удержать. Теперь нужна хотя бы маленькая, но победа. И русские в Крыму подходят для этого как нельзя лучше. Они еще не успели укрепиться там, не набрали силы, не настолько опытны в морских битвах...

— Как прикажет мой повелитель... во имя Аллаха наши воины разгромят неверных.

Сулейман ответил снисходительной улыбкой. По-своему он был даже привязан к визирю. Ценил его ум, опыт, знания — и менять не собирался, что бы ни нашептывали в уши то жены, то придворные...

— Я верю в это, Гуссейн... Наш флот готов?

— Месяц-полтора — и все будет готово.

— И мы вернем Крым себе, как и должно быть.

Гуссейн-паша мудро держал свои соображения при себе.

Может, они и разгромят русских в Крыму. Но — только с помощью маленькой хитрости, которую некогда описал Гомер в своем произведении. И судя по донесениям, дешево это не обойдется. Не стоит недооценивать казаков. Как-то же они сдерживали татар, проходили по Крыму огнем и мечом, брали Азов... впрочем, предатели есть везде.

И это — хорошо.

* * *

— Что у нас есть? Павел, что ты можешь выставить?

Что Павел Мельин, некогда Поль Мелье, что Григорий Ромодановский, давно сдружившись, не обращали внимание на чины и звания. Важно ли, что один — боярин, а второй — бывший раб с галер? Да нет... Оба Руси служат, оба на своем месте хороши, да и приемный сын Григория недавно обвенчался с дочкой Павла, так что почитай — свои, родные. Чего тут церемониться?

— Фрегаты. Двадцать четыре штуки. Все, что построить успели. Галеоны — шестнадцать штук. Чайки — те без счета. Есть пара десятков вспомогательных суденышек, но этого слишком мало. Я знаю, царь строит суда, но они просто не успеют сюда прийти. Не смогут.

— Придется нам стоят насмерть.

Григорий Ромодановский себя не переоценивал. Полководцем ему не быть, но на то Разин есть. У Степана сие хорошо получается — на суше! А на море?

Шпионы доносят неладное. Турки готовят и снаряжают флот. И по некоторым намекам... сюда он пойдет!

Сюда!

В Крым!

Не ради татар, нет. Но люди тут уже расселились, обосновались, есть, что пограбить, есть кого захватить, а то и вовсе палом все пустить. С турок станется... нехристи поганые!

Павел Мельин пожал плечами. Спорить он и не собирался. Да, придется. И стоять, и драться, и не отступать — турецкий флот коснется берегов Крыма только после того, как будет уничтожен флот русский.

— на что из арсенала... троянских коней мы можем рассчитывать?

— На складах есть то взрывающееся зелье. И есть греческий огонь. Хотя и немного.

— отдашь?

— Отдам. Нам крепости не штурмовать, а для защиты они не так хороши...

Павел кивнул.

— Зато на море пригодятся. А еще... знаешь, надо будет команды создать... мне тут идея в голову пришла...

Григорий молчал, пока Павел задумчиво смотрел в стену. Спугнуть мысль намного легче, чем кажется, а если она дельная — это обидно.

Но когда на лице Павла заиграла шальная улыбка, не выдержал.

— Ну?

— Брандеры. Из чаек выйдут неплохие брандеры, все равно выбора у нас нет.

— ага. И тебе нужны этакие горячие головы...

— Холодные. И чем холоднее — тем лучше. Чтобы и сами не пропали, и других не подвели. Тут горячиться ни к чему, тут сто раз отмерить нужно и пять раз отрезать.

— Десять раз отмерить — один отрезать, — привычно поправил Григорий. За время жизни на Руси появилась у Павла такая привычка — калечить русские поговорки.

— Пусть один. Но резануть от души, — охотно согласился Павел. — Чтобы впредь неповадно было...

Тут Григорий был полностью согласен с родственником. Надо сделать так, чтобы турецкий флот серьезно пострадал. Так, чтобы они не смогли продолжать войну, сочтя, что понесли недопустимые потери. Чтобы убрались, пожав хвосты... удастся ли им это?

— я отдам все приказы... сколько тебе потребуется времени, чтобы подготовить флот?

— около месяца. И надо выйти из залива, мы тут как кошки в мешке.

— Действуй...

Павел кивнул. Мысли его уже были далеко. Там, где на синей глади расправляли паруса его корабли.

Бой. Да, и только победоносный! Другого выхода у них нет.

* * *

Софья Алексеевну разбирал истерический смех.

Мало кто видел ее в таком состоянии, но...

— О-ох... Мазепа! Слов нет! МАЗЕПА!!!

Брат и муж с удивлением смотрели на нее, но что делать — даже не представляли. Софья посмотрела на них и протянула руку к кувшину с водой. Кое-как ее удалось напоить.

— Вы просто не понимаете... Мазепа! Черт!

Слишком сильным оказалось потрясение для Софьи. В той жизни она была не последней в школе, и потому...

— Зачем он шапкой дорожит?

Затем, что в ней донос зашит,

Донос на гетмана-злодея...

Последняя строчка пушкинской 'Полтавы': 'Царю Петру от Кочубея' так и не прозвучала. Софья вовремя заткнулась. Поди, объясни, что это за Петр и откуда взялся. И жил ли уже Мазепа с Кочубеевой дочерью? И вообще — рядом ли с ним Кочубей? Кто это — Софья, хоть убивай, не помнила. И про дочь-то рассказывал когда-то Володя, как про занимательный факт. Вот, мол, на что способны оскорбленные отцы.

— Соня, ты стихи пишешь? — искренне удивился супруг. Софья кое-как замотала головой.

— Нет! Это другое...

Алексей на стихи не разменивался. Тут не в стихах дело.

— Мазепа, значит? Да что он вообще такое?

— Один из возможных преемников Ивана Сирко. — Софья уже достаточно пришла в себя, чтобы дать справку. Пошуршала бумагами на столе и уже более уверенно продолжила. — Иван Карлович, человек обыкновенной биографии. Отец — поляк из не особенно знатных. Мать — ныне монашка. Учился у иезуитов, был принят при польском дворе. В шестьдесят пятом году стал подчашим Черниговским. Через пару лет женился и активно прислуживал Дорошенко. Очень активно. Вовремя успел переметнуться к Степану. Где и дорос до гетмана. А дальше — все. Расти некуда.

— а если сдать Крым туркам, как пишет Иван...

Разъяснений никому не требовалось. Все трое понимали, что худшая тварь, которая может завестись в доме — это не таракан, а диверсант. Не орать же на весь Крым, что Мазепа предатель?

Софья кстати, в этом и не сомневалась. Видимо, еще из той жизни...

Но что делать? Попробовать казнить? А кто сказал, что другие лучше? Что нет запасного варианта? Она бы на месте Гуссейна-паши троих таких подобрала. Минимум. Чтобы наверняка.

Просто Мазепа оказался самым наглым — перетягивать на свою сторону Сирко! Это ж вообще ума не иметь нужно! Или наоборот?

При одной мысли Софья похолодела..

А если....

Согласится Иван — хорошо. А если нет... что бы предусмотрела она?

Да просто его ликвидацию. Возраст уже... кто у нас застрахован от сердечных приступов? А если уж вовсе допустить самое страшное... Мазепу могут продвинуть вместо Ивана. У казаков же вольница, Степан вроде как ничего про Мазепу не говорил, но по донесениям...

Софья попробовала вспомнить.

Да вроде бы Степан неплохо относится к Мазепе. В меру равнодушно, в меру спокойно. А мог он — продаться? И мог Мазепа прийти не сам, а от Степана?

Самое мерзкое, что допускать приходилось — все. Хотя... не стоит уж вовсе давать воли паранойе. Степану не было бы нужды подсылать Мазепу к Сирко. Это глупо, а глупцом атаман никогда не был. Да и к чему ему? Он и так князь крымский, это его наследственное владение, вотчина, он ее детям передаст. Да и долго еще в Крыму не стоит закрепляться. Слишком много сил потребуется на его отстаивание от турок.

Ладно.

Степану можно верить. А кому — нельзя?

Сам по себе, такой умный Мазепа? Из грязи в князи?

А ведь мог, мог...

Софья отчетливо помнила, что Петр наградил товарища орденом Иуды. Или собирался? Но уж точно не за добрые дела. Или вы хотите меня уверить, что человек прожил на свете семьдесят лет, и только на восьмом десятке решился попробовать? А не предать ли нам Петра?

Ох, неубедительно....

Если кто подлец — так он с самого начала. В школе такие дети вдохновенно закладывают одноклассников, потом в институте стучат в деканат, а в зрелом возрасте пишут оперу. Опер велел про всех писать. Итак, мог ли Мазепа стать предателем сам по себе?

Мог. Хотя и сомнительно.

Мог ли Гуссейн-паша принять его во внимание?

Да то же самое. Может, и мог. Хотя... а сколько вторых мечтало стать первыми? И вообще, кто там до перестройки Ельцина знал? А поди ж ты, пр-резидент!

Так что шансы были. И не такие, как Мазепа атаманами становились, а у этого конкретного нельзя отнять обаяния. Ну и связей, не без того.

— Что делать с этой тварью будем?

Алексей, как всегда, зрил в корень, пока сестра предавалась размышлениям.

— Дать ему начать действовать и выловить всех, — Софья даже не сомневалась.

— А если не выловим?

— Будет плохо. Но и ждать предательства изо дня в день, из года в год? Слишком накладно и нервно.

— Может, прижухнут, если мы Мазепу приговорим с особой жестокостью?

Софья пожала плечами.

— Алеша, а ты уверен, что у нас это получится? Мне кажется, у нас против казачьей фантазия бедновата.

После недолгого обсуждения, был принят именно Софьин вариант. А и верно, орден Иуды — это Петр от злобы и бессилия. Казнить можно, но сколько казнокрадов перевешали, и что? Все равно воруют!

Так что и мучительная смерть не вариант.

Только длительная и кропотливая профилактическая работа, иначе никак. Главное, чтобы свои уцелели...

* * *

— Вечер добрый, батько атаман.

Мазепа кланялся, как и положено, а в глазах горело что-то такое... торжество подлеца, как окрестил про себя этот свет Иван Сирко.

— И тебе не хворать. Почто пожаловал?

— Время, батько. Время...

И то верно, с первого их разговора, почитай месяца два прошло. Но Иван все еще был жив.

Почему?

Ну... была у него одна версия. Кто сейчас распоряжается? Да именно, что он! А Мазепа кто? А серая скотинка! Приказы отдавать Сирко будет, его, как предателя, и вспомнят. А Мазепа потом убьет его, займет место — и будет еще утирать лицемерную слезинку.

Может такое быть?

Иван-то знал, что не может. Он верил государю, он знал Алексея Алексеевича лично, поэтому был уверен — его предателем и подлецом не посчитают.

Ближний круг, этим все сказано. Но Мазепа этого не знает! Представить себе не может — да кому сказать, что казак Сирко с царем за одним столом сиживал, не поверят ведь! Иван и не говорил...

— И что ты делать хочешь?

— Батько, сюда турецкий флот идет. Вот как они наших разобьют, надобно, чтобы никто им высадиться не мешал.

— Это можно. А разобьют ли?

— Должны. У них силища — раз в пять кораблей больше русских! Так что потопят они Мельина, и глазом не моргнут. А там уж и наше время настанет...

— Какие крепости надобны?

Мазепа достал из кармана карту и расстелил на столе. Сирко смотрел пристально...

— Да, хорошо задумано. Надобно в эти крепости своих людей вести... готовься. Тоже пойдешь.

Мазепа кивнул.

О нем можно было сказать многое, об этом невысоком худощавом человеке со светлыми волосами и длинными висячими усами на польский манер. Но вот трусом его назвать никто бы не осмелился. В битву он шел наравне со всеми, и в седле не плошал, и с саблей управлялся на редкость ловко...

— Коли все получится — наш Крым будет! Наш!

Иван Сирко не фыркнул, пусть и хотелось. Наш... дали тебе турки! И добавили! Был русской собакой, станешь мусульманской. Только вот шавка — она везде шавка. И то — подобное сравнение собак оскорбляет.

Иван тоже не сидел на месте эти полтора месяца.

Тайно, втихорца готовился, разведывал, узнавал...

Если все получится, как задумал он — вряд ли живым уйти удастся.

А и пусть!

Жена ушла, дети выросли и тоже улетели из гнезда, жаль, волчьей крови в них мало. Нет в них того, что дано Ивану. Может, во внуках когда проснется?

Он уже не увидит. Не успеет.

Жаль?

Нет. Лучшей судьбы себе и пожелать нельзя.

* * *

В середине лета 1681 года, турецкая эскадра, до того курсировавшая неподалеку от Синопа, взяла курс на Керчь.

— Двадцать два фрегата. Пятьдесят две галеры. Восемнадцать шебек и шестьдесят одно вспомогательное судно.

Это был предварительный список. Потом добавилось еще восемь галер.

Увы, Мельин не мог похвастаться тем же.Он располагал только прежними силами — и потом особенно тщательно выбирал место встречи.

Вблизи берега, чтобы можно было спрятать брандеры. Но такое, чтобы случись что — паруса не потеряли ветра. Это у турок галеры, им все равно. Рабы гребут, ветер там, не ветер...

А вот русским потерять ветер может дорого обойтись. Очень дорого.

Павел понимал, пропускать турок в Азовское море никак нельзя. А потому придется встретить их неподалеку от крепости Керчь.

Там решится, быть победе — или не быть. И если флот разобьют, крепость сможет сопротивляться еще несколько дней. Выгадают время...

Не хуже Павла это понимал и Мазепа, назначивший себе именно Керчь. Ключевое место.

Кто встанет там — получит особые заслуги. Это фактически ключ... один из, к Крыму.

Командовал турецким флотом капудан-паша Мезоморте. А кому еще султан мог доверить такой флот и такой поход? Только самому лучшему, самому проверенному...

Все шло неплохо, попутный ветер, казалось, благоприятствовал турецким кораблям, подталкивая их и раздувая паруса... корабли шли вроде бы беспорядочно, пока не закричали впередсмотрящие.

Русский флот ждал их.

Как такое может быть?

Мезоморте не раздумывал об этом. Да, султан был уверен, что серьезного сопротивления не будет. А это — какое?

Хм-м...

Пересчитав корабли врага, Мезоморте позволил себе чуть расслабиться.

Вся военная наука говорит, что при таком численном превосходстве русским остается только сдаться. Или бесславно погибнуть. У них больше 'чаек', но такими судами бои не выигрываются.

— просигнальте им, — распорядился бей. — Пусть сдаются.

Драться ему действительно не хотелось. Пусть русские получат возможность перейти на сторону сильного? Всегда можно принять мусульманство, Аллах милостив. Они получат новые имена, кто-то, может, даже титулы, земли — и думать забудут о своей варварской родине. Ему это было хорошо знакомо.

Но в ответ...?

В ответ прилетело плевком презрительное: 'убирайтесь — или умрите!'.

Ах так?

Вы сами выбрали для себя эту участь, христианские собаки. Больше Мезоморте не колебался.

— Разворачиваем корабли в линию! Передавай мою команду!

Турецкий флот медленно разворачивался в две дугообразные линии так, чтобы корабли переднего ряда не мешали стрелять задним. Мелкие суда толпились позади — их время наступит, когда надо будет вылавливать из воды русских матросов. Не бросать же тонуть удобных галлерных рабов?

Русский флот ждал.

Чего?

Вот об этом паша и не подумал. А и подумал бы — что это могло изменить?

* * *

* * *

Корабли медленно маневрировали друг относительно друга. И русские и турки старались занять наиболее выгодную позицию друг относительно друга, но постоянно меняющийся ветер мешал обеим сторонам. Приходилось двигаться вдоль береговой линии, ожидая, пока он хотя бы чуть установится и можно будет сражаться.

Мезоморте тоже не торопился выпускать вперед галеры.

Было известно, что у русских есть какие-то дальнобойные пушки (выкрасть секрет изготовления пока не удалось, но Гуссейн-паша не терял надежды), поэтому посылать своих солдат на верную смерть? Послал бы, но ведь не на бессмысленную же!

О, нет.

Галеры пригодятся — но на своем месте и в свое время. А пока...

Ждемь определенности.

Так же ждал и Мельин. Турок было больше чуть ли не в два раза, а потому рисковать не хотелось. К тому же...

Они шли вдоль берега — и Мельин собирался загнать турок на скалы. Если ветер будет удачным и все получится...

Полдень. Без изменений.

Пять часов вечера...

— Впереди мели и рифы.

Мельин взглянул на адъютанта. Одного из 'троянских коньков' на практике.

— Да.

— Мы будем сражаться ночью? Или завтра?

— Если Мезоморте не решит иначе.

А вдруг?

Место было выбрано не случайно. Не случайно Мельин оттеснял сюда турок, зная фарватер. Буквально в двадцати минутах хода щерились из воды темные каменные клыки.

— Вам надо попробовать поспать.

Мельин и сам понимал, что двое суток он на ногах-то продержится. Но!

А сможет ли он командовать? Он ведь не матрос, чье дело ванты тянуть, он — адмирал, эти люди все на его совести. Все, кто погибнет...

А в следующий миг...

— Э, нет. Спать мы сегодня будем победителями — или побежденными.

Ветер, словно по заказу, подул с нужной стороны. Надолго ли?

А, неважно! Этого хватит, чтобы прижать противника к берегу — и пусть он сам себя рифами гробит!

Мезоморте так же двигался вперед, то ли забыв про рифы, то ли стараясь уйти вперед, чтобы не атаковали при невыгодном ему ветре, то ли просто не зная — грех не воспользоваться? А потому...

— Передай приказ. Разбиваемся на три части согласно плану. Двигаемся на них, стараясь прижать к рифам.

Адъютант кивнул. А в следующий миг на мачтах русского флота заплескались флаги, засверкали вогнутые металлические линзы, передавая приказ... что другое, а без знания азбуки Морзе (простите, государевой тайной речи) на флот было не попасть.

Мельин подозревал, что и у турок уже есть знатоки, но ты поди, переведи в горячке боя, да с русского языка, да правильно... ему — и то было тяжело.

Мезоморте правильно оценил ситуацию.

Пес с ним, с ветром. Если сейчас их прижмут к суше — проблем будет куда как поболее.

И принял бой.

Над морем гулко рявкнула первая пушка. Турецкая. Надо же попробовать пристреляться?

Ответом ей стало такое же утробное ворчание русских пушек.

Русских кораблей было меньше, но они старались прижать турок к отмели, а в идеале — и выкинуть турецкие корабли на берег.

Мезоморте покусал губы.

Да, дальнобойность у русских была лучше. Так что либо его будут расстреливать с расстояния либо...

— Брандеры!!!

Небольшие кораблики, залитые маслом и ждущие только щелчка, чтобы вспыхнуть, двинулись вперед.

— Брандеры!!!

Рык Мельина был слышен по всему кораблю.

— 'Чайки'!!! 'Сигнал чайкам'!!!

Другого метода борьбы сейчас было не придумать. Расстрелять?

Но при сильном ветре была опасность промазать. И подпустить брандер к себе на опасное расстояние. Нет уж...

'Чайки' выметнулись из-за тяжелых тушек фрегатов хищными горностаями и закружили вокруг брандеров. Послышались частые выстрелы.

Один из капитанов брандера не выдержал и поджег его раньше. Чайки шарахнулись, и теперь корабль мирно дрейфовал по воле волн — команда-то на нем тоже не осталась. Более того, его понесло на турецкий флот — и мусульманам пришлось расстреливать кораблик из пушек.

Хуже того, один из турецких фрегатов, 'Мескен-и-Гази' таки свильнул в сторону берега — и над морем разнесся оглушительный треск ломающегося дерева.

Рифы!

Остальные корабли шарахнулись подальше от страшного места.

Мезоморте грязно выругался и принялся отдавать приказы. Два мелких кораблика бросились на помощь, снять хотя бы экипаж с тонущего фрегата — уж больно хорошо налетел. А остальные, заподозрив, что их не просто так гнали вдоль берега, принялись маневрировать. Если бы сейчас турецкому флоту удалось пройти за кормой флота русского, они могли бы в свою очередь зайти с наветренной стороны и получить пространство для маневра.

Но кто ему бы дал?

Русские всеми силами старались предотвратить такое развитие событий, нещадно обстреливали турок — и достаточно скоро бой разделился на дуэли.

Правда, русских кораблей на всех не хватало, но это отлично компенсировалось 'чайками'. Вот уж воистину — хищницы.

'Чайки' нагло налетали и на крупные корабли, и на мелкие, мешали обстрелу, забрасывали на палубы кораблей бутыли с 'греческим огнем', которые разбивались и вспыхивали веселыми язычками огня, казаки лезли на абордаж...

'Морской волк', флагман Мельина постепенно сближался с флагманом Мезоморте. Адмиралы собирались разобраться между собой, как и положено рыцарям. Один на один — и честный бой. Насколько честный?

Ну... как получится, но лучше, если эта сволочь сдохнет. Тут мысли адмиралов полностью совпадали.

'Рука Аллаха' и 'Морской волк' медленно сближались. Два фрегата, примерно равные по количеству пушек, но не равные по их мощности.

— Цельтесь по корпусу! — рявкнул Мельин.

И русские пушки первые плюнули ядрами.

Но и у Мезоморте не было выбора. Сейчас он старался подойти поближе. Пусть выиграть пушками не получится — можно пойти на абордаж!

Людей у него определенно больше, а гибель адмирала — это часто и гибель его эскадры. Под ударами русских пушек корабль Мезоморте вздрогнул и чуть замедлил продвижение вперед, постарался развернуться носом к противнику, чтобы получить меньше пробоин — и ему это удалось.

Против русского адмирала сыграло то, что кораблей у него было изначально меньше, чем у турок. Пусть они были сильнее, но — численность! Даже казачьи 'чайки' не спасали положения!

Чуть повыше ватерлинии у корабля Мезоморте зияла пробоина. Турки уже сбросили в воду все носовые пушки, продолжая двигаться вперед.

Мезоморте бесновался на мостике, мешая французские ругательства с турецкими. Здесь и сейчас он вспомнил о своей родине... турки работали с отчаянием обреченных — были спущены паруса, обрублены веревки, поддерживавшие реи, выстроен на корме авангард абордажного отряда

Но корабли были все ближе и ближе.

Турки стреляли из всех оставшихся пушек, русские, маневрируя, отвечали им тем же... когда на палубу 'Морского волка' забросили абордажные крючья, турецкий флагман уже собирался тонуть. Буквально на последнем издыхании два корабля оказались пришвартованными друг к другу — и на палубах разверзся ад.

Палили и те, и другие.

Из пистолетов, мушкетов... и тут преимущество тоже было у русских. Софья, памятуя про великого уравнителя Кольта, всячески финансировала изобретение скорострелов. И их поступление в войска — тоже.

Пусть до Азова добралось не так много — на турок хватило с избытком.

Но и турки были не худшими стрелками.

Что-то толкнуло Мельчина в плечо — и он увидел кровь на мундире.

Но позвать лекаря сейчас?

Невозможно!

Адмирал не может получить рану во время боя. Потом — хоть умри, но сейчас, когда вовсю идет перестрелка... хорошо, что мундиры черные. Кровь не так заметна.

Мельин выпрямился и продолжил отдавать приказы.

Турки ринулись на абордаж, навстречу им блеснули русские сабли. Применять здесь и сейчас греческий огонь было безумием... вспыхнут оба корабля.

Оставалось драться.

* * *

Роман Сирко стряхнул с сабли капли крови. Серебристая сталь дрогнула в руке, словно живая, покачнулась, выбирая добычу.

Да, и такое бывает. Вот Петра любила земля, а Романа позвало море. Не реки, нет. Море — настоящее, громадное, переливчато-изумрудное, изменчивое и манящее.

Увидел один раз — и заболел. Понял, что лучше не бывает, начал ходить по Азовскому морю на своей чайке команду сбил...

Отец не препятствовал. Смеялся, что еще посмотрит — какие волки зубастее, морские али сухопутные. Да пусть смеется. Все одно они с Петром братья, так что раздору меж ними не бывать!

Казаки дорубали последних турок и поглядывали на капитана. Кого дальше резать?

А то что это такое?

Хоть купеческое судно и было раза в два большое 'чайки', а все одно — бараны турецкие!

И тут, оглядевшись, Роман заметил, что флагман сцепился с турком — и басурмане лезут на абордаж.

Тут точно помощь лишней не будет!

* * *

Мезоморте лично шел на абордаж во главе своих людей!

Резал, рубил, колол... вокруг падали друзья и враги, но он был словно заговоренный, пробиваясь на кватердек, где стоял Павел Мельин.

Павел с радостью спустился бы ему навстречу, но...

Рана, проклятая рана!

Он чувствовал, как намокает мундир, как утекает кровь, а с ней и силы... ничего! Выстоит!

Обязан!

Бой продолжался, разбившись на множество схваток — и русские пока выигрывали. Не всегда Бог на стороне большой армии, иногда он за тех, кто вооружен лучше.

В нескольких местах русские взорвали свои брандеры — и часть турецких кораблей решила, что лучше — подальше отсюда. Кажется, это были реквизированные торговцы. Они разворачивались и уходили.

Таких даже 'чайки' не преследовали.

Что-то орал Мезоморте, да так, что перекрывал даже шум схватки. На французском.

Приглашал адмирала спуститься и решить спор, как подобает мужчинам. Капитанам. Один на один...

Спору нет, раньше бы Павел спустился. Но сейчас?

Когда он ранен?

Когда не может бросить командование эскадрой?

Невозможно!

Тем более, что русские вполне успешно отбивали атаку, не вытесняя покамест турок со своего корабля — их было многовато, но и не пропуская к кватердеку.

С другой стороны к кораблю пришвартовались казаки на 'чайке' — и тоже полезли на борт. На них сперва обернулись, но потом поняли, что свои. Это и переломило ход сражения.

Турки принялись пятиться, что привело в бешенство Мезоморте.

— а ну стойте, шакалы!!!

Сам он отступать и не думал. И сдаваться — тоже! Либо победа — либо смерть.

Но тут...

Перед ним на палубу спрыгнул парень в казачьей одежде, оскалился. Хищно, недобро, по-волчьи...

— Поговорим?

И хоть был тот вопрос задан по-русски, Мезоморте все равно его понял. И тоже оскалился.

— А то ж...

Двое мужчин двигались друг напротив друга. На кватердеке замер Павел, нащупывая пистолет.

Если Мезоморте начнет одолевать... да, он не пристрелил бы врага в гуще схватки — мог бы просто не попасть. Но вот так, когда все замерли и дерутся двое — запросто. Ах, неблагородно?

О каком благородстве может идти речь с такими, как Мезоморте? Выкрест, предатель, подонок... да за пулю в такого десять грехов снимется!

Роман двигался легко и весело. Столкнулись сабля и ятаган, прозвенели, скользнули, высекая искры...

— Ублюдок! Шлюхин сын, — бросил на пробу Мезоморте.

Противника он уже оценил и теперь старался вывести из себя. Ну и заодно разозлиться сильнее. По лицу Романа проскользнула улыбка.

Языков он не знал, но догадывался, что доброго слова ждать не стоит. Оскалился, шагнул вперед.

Удар, отвод, опять удар... сначала и вскоре Мезоморте начала одолевать паника.

Парень смотрел желтоватыми волчьими глазами, усмехался, молчал — и нападал. Да так...

Казалось, любое движение Мезоморте он предугадывает заранее.

Шайтан!

Впрочем, есть еще и клинок в рукаве...

Говорят, добрая сталь и на дьявола подействует.

Шаг, удар, уход, перекат — и нож летит прямо в горло противнику... Мезомлорте уже видел, как расходится под острой сталью кожа, как хлещет кровь из горла...

Зазвенел по палубе отбитый кинжал.

Роман оскалился и шагнул вперед. Все, игры кончились, пощады не будет....

Шаг, другой, третий... он методично гнал Мезоморте к мачте. И только там позволил себе взмахнуть рукой.

Жестокий удар пришпилил вражеского адмирала к мачте, словно бабочку к картонке. И это оказалось решающим для турок.

Мельин посмотрел на это с довольной улыбкой — и пошатнулся.

Последнее, что он запомнил из дня сражения, это чей-то тревожный возглас:

— Лекаря!!!

* * *

Иван Степанович Мазепа чувствовал себя... не очень хорошо.

Что-то давило, свербило, саднило под ложечкой. Так, что к вечеру он решил плюнуть на все и напиться...

Не успел.

Скользнула за окном серая тень, постучалась в хату — и обернулась Иваном Сирко на пороге.

— Поздорову ли, Иван?

— И тебе не хворать, батько. Что случилось?

— да горе у нас, Иван. Горе-то какое...

Мазепа вскинул голову. Голос старого атамана совершенно не походил на голос горюющего.

— что случилось?

— Турецкий флот затонул. Почти весь, спаслись единицы.

— К-как!?

— а вот так. Встретили их честь по чести, даже в пролив войти не дали, Ромка мне весточку прислал.

— Это же...

— да. Предать тебе никого не удастся. Некому за это платить.

Мазепа поднял голову. Посмотрел на старого характерника. И — понял.

— т-ты...

— Неужто ты думал, что в моем роду предатели родятся?

Хотя странный вопрос. Думал, конечно. Сам предавал, и полагал, что и другие тоже хотели бы, да не могут. Лжец видит везде вранье, предатель — предательство...

— Это все ты...

— Я, конечно. И на людей своих можешь не рассчитывать — помощи не будет. Их уже всех повязали.

Мазепа затравленно огляделся.

А ведь старик здесь один... я бы услышал...

В следующий миг блеснула сталь.

— пропусти, не то убью!

Иван показал в ответ клыки. Обнажил свою саблю.

— попробуй...

Зазвенела, сталкиваясь, сталь.

Мазепа был моложе и сильнее. Иван — опытнее и лучше учен. Но молодость брала верх... Мазепа кое-как вытеснил старика из хаты во двор.

Удар, еще удар. Оглядеться вокруг...

Лошадь!

Это — шанс!

Мезоморте с кинжалом не повезло. А вот Мазепа лучше выбрал время. И Иван Сирко осел на землю, окропив ее кровью из пробитого плеча. Целил в горло, да промахнулся.

Но добивать противника Мазепа не стал. Прыгнул в седло и лошадь чуть ли не свечкой взвилась с места.

Иван Сирко смотрел ему вслед. Ухмылялся. И глаза у него были совершенно желтыми. Хищными. Волчьими.

* * *

Как хороша ночная степь.

Уже нету жары, даже чуть прохладно.

Перекатывается под ветром трава, оживают ночные бабочки, выползают из глубоких нор звери, выходя на охоту...

А звезды?

А невероятная по своей красоте и внушительности полнобокая луна?

Всем этим приятно полюбоваться, когда ты просто едешь по своим делам, зная, что в безопасности. Хорошо показать эту красоту девушке.

Но если ты беглец... о сколько ужасов таит в себе ночная степная жизнь!

Каждый крик кажется погоней, каждый шум — преследованием. И чудится, что на твой след уже встали. И погнать бы коня галопом, да нельзя — загонишь. И вообще останешься беспомощным.

Конь в степи — это жизнь.

Так что Мазепа волей-неволей остановился на отдых. Расседлал коня, вытер, разжег костерок, понимая, что если решат найти — и так найдут.

Проклятье!

Все ведь было продумано! Такой план!

Но турки даже не смогли высадиться с кораблей, Ивану Сирко в этом верить можно.

А люди Мазепы... ведь сам, сам дал ему возможность! Но казалось бы — что может быть лучше независимости от османов и от русских? Под умелой рукой, конечно!

Да, под его рукой! Это же будет его хозяйство, а свою выгоду Мазепа чувствовал всегда! Крым процветал бы под его управлением, он знает...

Или Иван хотел посадить сюда одного из своих сыновей?

Но они не такие... им словно власть и не нужна. Один вообще в море удрал — смешно!

— Аууууууууууууууууууу!

Волки выли в темноте.

Мазепа невольно поежился — какие-то ноты они взяли... страшноватые.

И стая приближалась.

Он не испугался бы и дюжины волков. Но... в честной схватке. Лицом к лицу. А сейчас...

Они загоняли добычу.

Его.

Это была охота на человека...

Что ж, так просто он не сдастся... у него есть лошадь и оружие... поздно!

Конь, дико заржав, рванулся так, что повод не выдержал. Миг — и он скрылся в темноте. А через минуту оттуда послышался крик. Высокий, тонкий, почти детский... Мазепа знал, что это.

Так кричит загнанное животное... они уже рядом?

Он вскочил, выхватил саблю...

Они появлялись словно из ниоткуда. Вначала загорались глаза. Желтые, зеленые, беспощадные. А потом — потом из темноты начали проявляться серые тени.

Скользили, переливались... а рядом ни дерева, к которому можно прислониться спиной, ни...

И впереди скользил здоровущий седой волк и желтыми глазами. И смотрел так, что сразу вспомнились Мазепе истории про оборотней и про то, что Иван Сирко... кажется ему — или волк и верно прихрамывает на переднюю лапу?!

Мазепа так и не понял, когда он прыгнул.

Кажется, пару раз он еще успел взмахнуть саблей. А потом... волчьи зубы впились в руку, кто-то прыгнул ему на плечи, повалил — и последнее, что Иван Степанович видел в своей жизни — были волчьи клыки.

Желтые и кривые, со стекающей по ним его кровью.

* * *

Героев встречали всем Азовом.

Фейерверком, залпами пушек, торжественной делегацией на причале во главе с Ромодановским — и потребовались грандиозные усилия, чтобы удержать Павла на носилках.

Лекарь орал, что если адмирал решит пойти своими ногами — он ни за что не отвечает! И так кровопотеря слишком велика! Куда еще!?

Пусть идет!

Сначала на встречу, потом на погост!

С лекарями спорить было сложно, особенно когда они еще были и из числа государевых воспитанников, так что Мельин поругался, но на берег выехал на носилках.

И первыми — торжество там или нет, к его носилкам кинулись родные и близкие. Разрыдалась жена, схватил за руку сын...

— Да не умираю я! Не повезло немного!

— Ваш муж герой, — Роман Сирко незаметно оказался рядом. — Только благодаря ему выиграно сражение...

— Ты лучше расскажи, как Мезоморте к мачте пришпилил, — ругнулся Мельин. — Втроем отдирали...

— Это я случайно.

— За такие случайности и награда должна быть достойной — на шею казака опустился орден, а в руке оказалась небольшая грамотка. Ибо что толку в награде, если к ней ничего не приложить?

Нет уж.

Орден — для славы и памяти. Но для души и тела тоже хорошо бы что-то иметь. Деньги там, или кусок земли, который можно будет передать потомкам... титул, на худой конец.

И у Романа все еще было впереди.

Хотя больше всего сын Ивана Сирко мечтал о том, чтобы когда-нибудь тоже стать адмиралом. Водить в бой не одну 'чайку', а всю эскадру, пугать турок, топить вражеские корабли.

Море — оно не отпускает своих возлюбленных.

Что ж.

Его время еще придет.

* * *

— что у нас хорошего?

Софья посмотрела на брата Алешу. Подумала.

— Можно я начну с плохих новостей?

— а что у нас плохого? — насторожился государь всея Руси.

— у Феди жена умерла.

— У Шан?

— Роды. Ребенок родился, а вот мать от родильной горячки и того-с... представилась на третий день. Федя пьет... по крайней мере пил, когда письмо писали.

— Соня, ты тут точно не при чем?

Алексей прищурился на сестру. У Шан ее давно раздражала, как тот камешек в сапоге, так что могла, еще как могла...

— Могу поклясться, что я к ее смерти непричастна. Ну... разве что как и ты. Может, рожай она здесь, исход был бы другим. Или рожай она не от Феди...

Алексей кивнул. Поверил.

Впрочем, Софья и не лгала. Зачем?

Да и китаянку она не убивала. Не травила, не подсылала к ней убийц, не... хотя и понимала, что Федя все больше попадает под влияние жены и скоро уже может наступить тот момент, когда он взбунтуется против Алексея.

Может ведь и такое быть. Предают почему-то только родные и близкие, у чужих это не получается.

Так что Федя был назначен в Финляндию. Туда, где требовался присмотр, а вот закрепиться было сложно и вряд ли возможно вообще.

Хотя, останься У Шан в живых — она бы точно что-то да придумала.

Не успела.

Роды — процесс серьезный. А почему была раньше такая высокая детская смертность? И материнская тоже?

А так вот.

Потому что и в голову не приходило европейским медикам вымыть руки перед осмотром. Как на лошади проехался, в заднице почесал, и кусок мяса сожрал, так и в пациентку полезет.

Теми же лапами, без салфеток и стерильности.

И долго ли тут ждать заражения крови? Особенно после родов?

Софья над этим долго размышляла, а потом поняла, что основы гигиены надо прививать — через церковь.

Да, именно так. Как католики считают, что мыться грех, ибо при этом смывается вода святого крещения, так православные должны считать, что войти к кому-то в дом и не вымыть при этом рук — плохо. Что в грязных руках черт сидит, или что грязь телесная свидетельствует о грязи душевной — это пусть попы учат.

Патриарх на пару с Аввакумом обещали подумать.

А еще Софья старалась как-то нейтрализовать повитух и прочую знахарскую заразу. Она ввела медицинский курс в Университете, она готова была из казны финансировать обучения священников хотя бы азам лечебного дела... и тут церковь пошла ей навстречу.

Как сказал патриарх: 'Мы лечим души, но ежели при этом можно излечить и тело — почему бы нет?'. Может, это противоречило Библии и догмату о том, что болезни посылает Бог. Но тогда чего ж он дал людям разум?

Да чтобы те могли найти еще и способ лечения!

Ибо что толку в неразумной и больной пастве? Кто ж будет держать больное стадо? Или доить больную корову?

Это глупо, а церковь глупостью не отличалась.

Иногда Софья и сама себе поражалась, как ей легко удается находить общий язык со священниками — здесь. И как тяжело было там? В двадцать первом веке?

Хотя что тут удивительного?

Здесь — верили. А там?

А там... пока церковь была гонима и отвергнута, семьдесят лет коммунизма, туда шли только подвижники. Те, кто верил и готов был служить. Через муки и страдания.

А когда вера стала модой...

Бэээ...

Ты за сколько баксов свечу поставил? За сто? Ну и лох, мои грехи на триста потянули!

И пусть кто-то посмеет сказать, что это не мерзко.

Здесь так не было. И Софья намеревалась приложить все усилия, чтобы и не стало никогда. Чтобы вера оставалась верой и не превращалась в модную религию.

Но это проект долгосрочный. А У Шан...

Роды у китаянки принимал четверо докторов. И все европейцы! Избежать при таких условиях заражения крови было бы чудом.

— А что у нас на Востоке?

— Чуть-чуть воюем, чуть-чуть прирастаем землями и обживаемся.

Медленно, постепенно, обживаясь, укрепляясь и строя остроги. А как еще?

Лет через триста те края должны быть заселены на совесть. Так, чтобы и в голову никому не пришло зариться на них. Например, китайцам, которые что саранча. Только пусти!

Софья знала, как после них остается только выжженная земля — и не хотела здесь повторения. Благо, пока Поднебесной было не до Руси.

Это в ее родном мире к этому времени уже завершилось противостояние династии Мин и династии Цин в пользу последней. А здесь осколочки отлично сопротивлялись.

С русским-то оружием, с Божьей и казачьей помощью... пусть — агония! Лишь бы лет на сто хватило, а там поздно будет на нашу Сибирь губы раскатывать! Поленом закатаем!

— Проблем нет?

— постольку поскольку. Серьезных точно нет.

А что?

Шахты на Урале строятся, Демидовых не будет, так Строгановы своего не упустят, а что надо делиться с государством, они уже поняли. Пары уроков хватило.

А остальное...

Ну, местные племена то клятвы верности приносят, то стрелы из-за кустов пускают. Но то дело вполне житейское. Бытовое, можно сказать.

— Что у нас еще нового?

— Ваня пишет. Они с Беллой нашли общий язык, теперь он просит ей в подарок штук пять живых белок.

— у нее пока брата не появилось?

— пока — нет. Но все еще возможно.

— Маша?

— Опять ждет ребенка.

— молодцы они с Михайлой.

— да кто б спорил. Илона Зриньи, кстати, тоже в тягости.

— Все-таки молодец Текели!

— Да уж.

Имре Текели за это время развернулся.

Как польский вассал, он укреплял границы страны, строил крепости, покупал оружие.... и какая кому разница, что часть денег шла с Руси?

Но не просто так.

Помогать по доброте душевной Софье претило. В принципе. Сегодня ты им поможешь, а завтра тебя же за это грязью польют. Люди — существа неблагодарные.

Знаем, проходили, еще после развала Советского Союза.

Нет уж.

В этой жизни она бескорыстно помогать не будет. И появляются в Венгриии аристократы с подозрительно русскими именами, или просто часть венгров роднится с русскими, с поляками. А то ж!

Поможем по-братски. Но для того сначала породнимся!

Да, это не гарантия мира. Но лучше, чем ничего.

И уж точно она не станет помогать чужим людям в ущерб своему народу. Сначала Русь, потом все остальное.

— Кстати, он опять денег просит.

— Не дадим, — отреагировал Алексей. — Нам на свое не хватает.

— да,, скорее всего, не дадим. Я еще спрошу у Ивана, но вряд ли он тоже что-то выкроит.

— я думал, кстати, что он сейчас у тебя?

— Нет. К матери поехал. Внуков повез.

Феодосия хоть и смягчилась за последнее время, но Софья все равно предпочитала видеться с ней пореже. Лучше — по большим христианским праздникам. На рождество и пасху. И — хватит.

— а мне Георг отписал. В гости напрашивается.

— Ну так проси. Уля будет счастлива.

— Уже отписал. Пусть приезжает. Он хоть и шалопай, но человек хороший.

— Кстати — без жены.

— И это неплохо. Надо посмотреть, у тебя там никто из девочек не хочет...?

— я поговорю.

Софья чуть улыбнулась.

Миром правят не деньги и не сила. Миром правит информация. В том веке или в этом — выиграют не большие батальоны, а те, у кого больше знаний.

Вот мы и будем их собирать. Из обмолвок, писем, оговорок, официальных документов, и из чужих постелей — в том числе! В политике ангелов не бывает.

* * *

Татьяна редко видела мужа таким расстроенным. Но сейчас Степан сидел, повесив голову, а в глазах стыла почти волчья тоска.

Женщина молча присела на пол у его ног, взяла за руку, стиснула — и не отпускала, пока наконец Степан не соизволил вынырнуть из болота своей тоски.

— что случилось?

— Иван Сирко умер.

— Как!?

Старого казака царевна знала и уважала. И — побаивалась.

Было в нем нечто такое... хищное, звериное, безжалостное. И как племянники с ним общий язык находили?

А вот поди ж ты!

Что Алексей, что Софья души в характернике не чаяли. Да и Степан тоже. А уж как его казаки уважали...

— Вот так. Заходят к нему, а в доме никого. Конь весь... словно на нем черти катались.

— А он?

— Нашли его потом. В степи. Лежит. В небо смотрит и лицо такое...

Степан даже замялся.

Ну как объяснить жене такие вещи? Радость на лице мертвеца, хищный оскал волка, настигнувшего добычу — и даже струйку крови, стекающую изо рта?

— И кто теперь вместо него будет?

— Старший его. Петр. Казаки как один его имя выкрикнули.

— Теперь ему в Москву надобно?

— Обязательно. Я бы и сам, пожалуй, съездил, да не могу сейчас Крым оставить.

Татьяна кивнула.

Турки, надеявшиеся на маленькую победоносную войну, были отброшены резко и жестко. Флот разбит, а предатели, готовые поддержать их — вырезаны. Не без участия Ивана Сирко, кстати. И было в этом что-то...

— Он до конца хранил Крым.

— Да. Все уже согласились, что его могила тоже должна быть здесь. В степи. Поставим обелиск...

— Он был бы доволен.

Степан кивнул.

А перед глазами все стоял волчий оскал на лице мертвеца. И как тут скажешь Татьяне, что тело Мазепы, изрядно поглоданное волками, нашли неподалеку?

Как объяснишь?

Лично атаман Разин, да и почти все казаки были свято уверены, что Иван Сирко перекидывался в волка и бегал ночами в серой шкуре. И сейчас тоже... погнался за предателем. Горло-то ему порвал, а вот на оборот сил не хватило. И расплатился характерник жизнью.

И Степану было жутко...

* * *

Белки были красивыми. Изабелла — тоже. Иван смотрел на невесту с удовольствием, а та восторгалась симпатичными пушистыми зверьками.

— Жуан, а покормить их можно?

— Орешков насыпать. Можно.

— А это мальчики или девочки?

— И те — и другие, брат написал.

— И у них могут быть дети?

— Еще как могут, бельчонок.

В Португалии русское прозвище звучало странновато, но Изабелла привыкла. И даже начала учить русский язык.

Иван жил здесь уже несколько лет — и мог смело сказать, что не зря.

Изабелла его любила, да и он сам привязался к симпатичной черноглазой девчушке. Так что мальчик поцеловал подруге руку и принялся показывать, как кормить белок. Они и не подозревали, что из окна дворца за ними наблюдает отец Изабеллы.

Педру тоже оценил вероятного зятя — и будь Изабелла чуть постарше, заключил бы брак немедля.

Плюсов добавляло и отношение русского царя к брату, а значит — и к его тестю. Отказов в своих просьбах Педру не знал. Правда, он и не зарывался, говоря только о самом необходимом. О дереве для флота, о людях, о поставках продуктов... В обмен на Русь шли товары из колоний... да, колонии.

Очень медленно, но процесс тронулся. Португалия вернула себе Аргуин и остров Святой Елены, присоединила Бисау, потеснив англичан, следующими должны были стать Малакка и Тимор.

Разумеется, на всех островах были и русские фактории. И торговали эти северяне ничуть не хуже, чем сами португальцы. Ну да Педру в претензии не был. Лучше поделиться частью, чем гордо не вернуть ни монетки из утраченного.

А еще...

Был у русских один проект, с которым они не могли справиться без участия Испании и Португалии. Так что Педру, хочешь, не хочешь, приходилось работать с доном Хуаном. И — работал.

А что?

Мужчина умный, это вам не истеричка Марианна или слабоумный Карлос, это Князь Морей. К тому же — почти родственники. Через русских.

Педру иногда думал, что если и не даст Бог ему сына — да пусть! Белла не пропадет с таким консортом, если парень хоть чуть в брата пошел. Русского государя начинали бояться в Европе. Как медведя, который вроде бы и спит, а тронь! Живым не уйдешь!

Опасен, непредсказуем, страшен в своей мести... и при том — Русь процветает! Одержали несколько побед — и успокоились. Никуда не лезут, разве что чуть прирастают колониями, но не самыми выгодными.

Кто-то думал, что это от слабости или глупости. Педру же считал, что это — неспроста. Русский государь неглуп и не понимает, что двумя руками сорок кубков не удержишь. Поэтому он наводит порядок у себя дома.

Но если русские решат что-то присоединить или завоевать...

Педру был рад, что они — друзья. А еще — что у русских крепкие родственные связи. Это гарантия того, что Португалия не пострадает от русских цепких ручек. И сам Жуан — паренек умный. Правда, склонности к интригам он не проявляет, в политику не лезет, делами государства вроде бы и не интересуется, весь в науке. Ученых разыскал, собрал свой 'научный дом', опыты там какие-то проводят, да так, что иногда полстолицы на вонь жалуется.

Но это — внешне.

А приглядишься — и такие зубки блеснут на милом лице, что волк позавидует. То Жуан охарактеризует Изабелле кого-нибудь из придворных так, что сам Педру диву дается. То словно бы ненароком выдаст расклад по событиям в Австрии. То... да мало ли случаев?

Ох, неглуп этот мальчишка, еще как неглуп. И — умен.

Казалось бы, пятнадцать лет, самое такое время, кровь играет... да, себя стоит вспомнить! Ведь от каждого шороха юбок загорался! И этот мог бы, тем более, что Белла еще мала, двенадцать лет недавно девочке исполнилось. Мог бы и покрутить на стороне — ан нет!

Ни одна из придворных дам, которые охотились за русским принцем, успеха не имела. Наоборот, Жуан может так их обсмеять вместе с Беллой, что дамы красными месяц ходят. Блюдет верность.

Или достаточно умен, чтобы хранить все свои похождения в самой глубокой тайне?

Возможно и то, и другое. И Педру не знал, что ему нравится больше. Умный паренек. В брата пошел, точно.

Брат, да...

Ах,, если бы план русского государя удался! Большего при жизни и пожелать нельзя! Конечно, работать ему придется, и детям он ту еще каторгу в наследство оставит, но коли все будет правильно сделано — быть Португалии вровень с Испанией! И — в ведущих мировых державах.

Уж он постарается!

А Иван и Изабелла, не подозревая о мыслях короля, кормили белок орешками и весело обсуждали, какие опыты можно еще провести. Интересно же, вот например, недавно им прислали с Руси последний альманах Университета и там — уйма всего интересного!

Правда ли, что в капле воды можно увидеть мелких существ, которые там живут? Если смотреть в специальное увеличивающее стекло?

И почему они там живут?

А как действуют на людей?

Обязательно надо самим посмотреть! Вот только линзы изготовят — и вперед! И можно даже опыты на мышах проводить. Одних, например, поить водой с этими, мелкими, а вторых — чистой водой. И посмотреть, что будет!

Педру знал, что Белла тоже интересуется наукой, в подражание жениху — и не запрещал развлекаться родной кровиночке. Не мужчинами же! Полезным делом занята! Пусть учится!

* * *

Царевич Федор чувствовал себя омерзительно.

И состояние его не улучшилось, когда его куда-то поволокли, а потом сунули головой в бадью с ледяной колодезной водой.

Царевич попытался орать и дергаться, но куда там!

Пара затрещин — и опять купание!

И еще раз!

И еще! Не обращая никакого внимания на его вопли о смертной казни для негодяев, требования и ругательства. Наконец его соизволили отпустить — и Федор воззрился на протопопа Аввакума.

За прошедшее время святой отец заматерел, но это был не жир, от привольной и сладкой жизни, а могутная медвежья сила. Она у него и раньше была, просто в плохих условиях не раскроешься. А сейчас...

Понятное дело, что двадцатилетний юнец не смог ему противостоять! Батюшка иногда и Степана Разина укладывал, на руках с ним побарываясь!

— Опамятовал, сыне?

Федор мрачно кивнул, мечтая вернуться в свои покои и нажраться еще раз. Да так, чтобы и поленом хмель не вытряхнули..

Шан мертва.

Ее больше нет. Вообще нигде нет. Там, на небе — да, и она сейчас смотрит на него и ребенка, но это — там! А она нужна ему здесь! Он любил, в конце концов!

Любил, понимаете!?

Почему судьба так жестока!? За что ему это — потерять любимую жену!!? За что!?

Аввакум смотрел понимающе.

— Вытрись, вот. Весь кафтан водой заляпал.... хотя оно и к лучшему. И пошли, переоденешься.

Споры тут явно не предполагались. Да и не возражал Федор против переодевания. Самому тошно было от вонючей одежды и потного немытого тела. Слишком глубоко это въелось...

Так что царевич безропотно проследовал в свои покои, где были видны следы многодневного пьянства, ополоснулся в лохани на скорую руку, переоделся и вышел к протопопу. Аввакум оглядел его весьма скептически.

— Хоро-ош...

Федор ощетинился ежом. А то он сам не знает, что растрепан, бледен, красноглаз и перегаром от него разит так, что капуста сама собой сквашивается!

И что?

— ты на меня волком не смотри, сынок.. Стар я уже для этого... присядь, поговорим.

— а что — у меня есть выбор?

— Можешь меня, старика, и вовсе палкой на улицу выгнать — слова худого не скажу.

Ага, ему и не надобно. Такой одной левой приложит — на стене мокрое место останется. А вот что Федору потом скажут брат и сестры? М-да, лучше не думать.

— Слушаю тебя, отче.

В конце концов, рано или поздно он уйдет — и никто не будет мешать царевичу сделать, что пожелает. Например — напиться, уснуть и хотя бы во сне увидеть жену. Эх, Шан, жемчужина моя любимая...

Аввакум эти мысли читал вполне отчетливо. И — ему они резко не нравились. Не так богато царевичами государство русское, чтобы ими раскидываться, словно пьяными свиньями.

Так что...

Либо ему здесь оставаться — либо Федора в Москву везти и так ему разум вправлять, коли уж раньше не сделали... и куда его везти? С грудным-то дитем?

Аввакум вздохнул, понимая, что до Дьяково он еще долго не доберется и принялся за работу.

— А ты присядь, сынок. Горе у тебя... большое горе. Я и сам сына похоронил, врагу такого не пожелаешь. И ты жену свою любил, вижу я это. Вот не стыдно тебе перед ее памятью? Ребенок брошен, а муж свиньей в блевотной луже валяется?

Понятное дело, это было только начало обработки. Ну так дайте время! Сильно, конечно, парня эта смерть подкосила. Ну да ничего. Пастырское слово — оно и не с таким горем справлялось.

Аввакум говорил. Федор мрачно слушал. Жизнь — продолжалась.

* * *

В Англии жизнь так и вовсе била ключом.

— Ваше высочество, все готово.

Джеймс Скотт, герцог Монмут, поправил на широких плечах темный простой плащ. Да, именно простой и темный. Не подражая ни отцу, ни дяде, Джеймс делал ставку на протестантов, а у тех пышность была не в чести.

— Пойдемте, Джон. Мой народ ждет меня.

Джеймс высадился в Лайме в конце лета 1881 года. При нем было более трех тысяч людей, два десятка пушек и самое главное, что нужно для войны — испанское и португальское золото!

Тот ключ, который открывает любые двери.

Да, и так бывает.

Прижил его величество Карл сына от Люси Уолтерс, вроде как даже в законном браке, только тайном. Признал сына, титул дал, но что титул, когда манит Англия?!

Яков сделал ставку на католиков. Джеймс — на протестантов.

А еще...

Однажды вечером в его дом постучался человек. Вручил вверительные письма от государей и предложил помощь в святом деле. Чего он хотел?

Пусть Джеймс займет трон своего отца. А они помогут. Разумеется, не просто так, за помощь и поддержку придется отдать часть английских колоний. Но ведь они и так... своеобразно принадлежат англичанам. Ни для кого не секрет, что в Новом Свете и свои законы, и свои порядки, и на законы Света Старого там часто хотели... чихать. Это если вежливо.

Вам, ваше величество (пусть будущее, это как раз неважно) еще в своей стране порядок наводить, вам с колониями возиться некогда будет, там пираты расплодятся так, что никому жизни не будет. А мы поможем.

Наведем порядок, подбросим денюжку, а там и торговля наладится. Да и — это уже додумывал сам Джеймс — кто ему мешает потом отвоевать все колонии обратно? Каперство еще никто не отменял. А вообще, поможете — спасибо. Денег подкинете — дважды спасибо. Но дружба дружбой, а колонии врозь. Хотя... может, кое-что и приданным взять можно будет?

Сам Джеймс был женат, но у него уже было пятеро детей! Хватит на все брачные союзы!

И на главной площади Лайма, впервые прозвучали слова короля Джеймса.

— Народ мой...

Говорил он красиво. О загнивании церкви католической, о притеснении протестантов, о том, что король погряз в ненужной роскоши и одаривает шлюх, вместо того, чтобы заботиться о своем отечестве.

Король Яков обвинялся в тирании, в отравлении отца Джеймса, короля Карла, якобы, не поделив с ним любовницу, в извращении традиционных английских законов и в стремлении отдать родную и любимую Англию под власть злобных католиков вообще и папы Римского в частности. Разумеется, доброму гугеноту стерпеть такое никак нельзя и Джеймс собирается выступить против тирана. Титул и награду самому Монмуту после победы определят "Мудрость, Справедливость и Власть законно избранного и свободно действующего парламента страны".*

* автор пользовался книгой Ч.Поулсена 'Английские бунтари', справедливо решив, что англичанам виднее, как и что там у них происходило. Прим. авт.

На голубом с золотом знамени Монмута было начертано 'Нет страха иного, чем перед Богом'. Но если заглянуть в душу храброго герцога...

Нет, не Бога он сейчас боялся, а поражения. Потому что смерть его будет медленной и жестокой. Удушение не до смерти, четвертование и колесование. А то и сожжение...

Нет!

Он обязательно победит!

А еще — он скромно упоминал о том, что в армию освободителей пока можно вступить. Есть вакантные места. Ну а поскольку у Джеймса было обаяние, был незаурядный ум и главное — была подходящая политическая платформа, в одном Лайме в его армию записалось более сотни человек. И еще два раза по столько же присоединилось из близлежащих деревенек и городков. Кромвелианцы, сектанты, крестьяне, ремесленники, подмастерья... весьма неоднородная масса. Но как смазка для меча — сгодится!

Цинично? Ну уж как есть!

Положим, новобранцы тоже не горели желанием умереть именно за некоего Д. Монмута, считая его воплощением многих нехороших качеств. Драться и умирать они собирались именно за возвращение доброй старой Англии, в идеале — времен королевы Бесс. При ней-то такой бардак никак твориться не мог!

Но и Монмуту было плевать, за какую идею станет драться вся эта шваль! Главное — пусть сражаются!

На день и ночь они остаются в Лайме, а утром двинутся на столицу. Враг будет разбит и победа будет за ними!

Джеймс не был до конца уверен в себе, но надежды-то были! К тому же в Шотландии действовал граф Аргайла, обещая взбунтовать страну, а если ударить с нескольких концов... они же обязательно победят!

Ну, почти...

* * *

Примерно в это время в Ирландии...

— Деньги. Корабль с оружием прибудет завтра. Я выполнил обещанное, лорд.

Лорд Финн О´Конахи сверкнул голубыми глазами.

— Да. Ты дал нам надежду, человек. И мы обязаны тебе. Когда Монмут схватится с тираном, мы поднимем восстание. И Ирландия опять будет свободна от английских захватчиков!

Мужчина в темном плаще почтительно поклонился.

Со старым О´Конахи можно было иметь дело.

А еще с О´Мэлли, Финнеганами, О´Доннелами и множеством других ирландских лордов.

А как иначе?

Государь Алексей Алексеевич поставил перед своими людьми задачу. Англия должна вскипеть — и вариться до-олго. А значит костер надо поджигать с нескольких сторон.

Иван, которого здесь называли Джоном, занимался, в числе многих 'троянских коньков', Ирландией. Почему ирландцы раньше бунтовали неудачно?

Да в них просто денег не вкладывали! А дали людям средства, помогли оружием — и главное теперь, удержать их, чтобы раньше времени не начали резать англичан! А кому по нраву спесивые твари, которые жиреют на твоей крови? Король им отдает твои земли, выживает лордов, душит ирландцев непомерными налогами... смириться можно только, имея в жилах рыбью кровь! А у жителей Ирландии она отродясь таковой не была!

И страна готовилась полыхнуть — и отделиться.

Иван точно знал, что русские есть и в окружении графа Аргайлы. И что Испания и Португалия помогли оружием и золотом, а Русь — людьми. Потому что испанский и португальский короли знали, что надо сделать, а русский государь знал, как это надо сделать, чтобы добиться своей цели.

В случае победы Монмута, Англия распадется на собственно Англию, Ирландию и Шотландию. Возможно, еще отделится Уэльс. Если повезет.

А вернуть их под свою руку Монмут не сможет. Уж точно не сразу и с большими потерями. И останется только подбрасывать дрова в котел, а остальное ирландцы и шотландцы сами сделают. Слишком долго в них взращивали ненависть, чтобы они смирились. Слишком страшно...

Хотя Иван иногда даже поражался этим людям. Умные, сильные, яркие — и такие беспомощные! Всегда ведь есть несколько выходов из ситуации, в они сидят, ругают короля и не знают, куда двинуться. Ничего, поможем! У каждого клана даже есть свой план передвижений. Кто пойдет,, куда пойдет, зачем... Да,, многое они испортят. Но многое и будет сделано, усугубляя сумятицу и неразбериху.

Впрочем, есть план и на случай провала Монмута. Эвакуация 'коньков'.

Своими людьми русский государь жертвовать не собирался. Слишком ценный материал. Это лордов с ледями хоть соли и ешь, а чтобы одного 'троянского конька' вырастить нужно не меньше десяти лет и уйма труда.

* * *

Граф Аргайла вел повстанцев на берега Шотландии. У него был отряд поменьше, чем у Монмута, всего лишь тысяча человек. Но к чему больше?

Шотландия тоже была готова к бунту, он знал это лучше других. Со времен Якова Стюарта из несчастной страны выкачивают все, что можно! Сами шотландцы считаются людьми чуть ли не второго сорта, Стюарты, кстати, исконно шотландцы, забывают и про веру предков и про свои корни, сев на английский трон — пора с этим покончить!

Монмут хочет стать королем Англии?

А Арчибальд Кэмпбелл, 9-й граф Аргайл хотел править Шотландией! Вот!

И надеялся, что его поддержат! Виги, которых поддерживал он, пресветериане...

Правда, шотландцы равно не выносили и англичан и католиков, но, может, англичан-католиков они будут ненавидеть вдвойне?

Да и потом, вот если бы он высадился с голым задом и пытался вербовать народ в Шотландии — да, он был бы обречен на поражение. Определенно.

Но у него есть войско, пушки, золото — к нему обязательно присоединятся сторонники! Люди вообще любят становиться на сторону сильного. А что им пообещать — он знает.

* * *

— Дорогой, стоит ли так волноваться?

Леди Винтер заботливо подала королю кубок с хорошим вином и вытерла платочком потное чело. Посмотрела на батистовый лоскуток — и украдкой швырнула в угол. Она этим вытираться точно побрезгует!

Фу!

— Этот щенок возомнил себя львом! Я ему вырву зубы!

— Конечно! Неужели кто-то может в этом сомневаться?

— Какой-то ублюдок, поганая тварь...

— Да он вообще не сын бедного Карла...

— Сын, — вздохнул Яков. — к сожалению.

— Но не законный же!

Яков промолчал. Леди Винтер подлила ему еще вина. Выходит, что-то у Монмута есть? Какие-то права? Люси и правда была женой Карла?

Анна де Бейль не удивилась бы этому. Зная, насколько легко крутить обоими коронованными братцами, странно было, что такой Монмут только один. Можно бы и десятка ждать!

— Ах, это безразлично! Ну кто его может поддержать? Всякий сброд! А ты такой умный, такой отважный, ты их легко разобьешь...

Песня сирены лилась в уши Якова. А обратно...

Очень скоро Анна узнала, что против Монмута пошлют Джона Черчилля и графа Фэвершема. И если первый был еще молод, то Фэвершем всерьез беспокоил Анну. Слишком серьезный противник.

Надо бы передать весточку своим.

Пусть примут меры.

А пока...

Анна с любовью поглядела на своего короля и любовника. Да-да, именно с любовью. Нельзя ведь играть роль, ей надо жить, любить, врасти... она и вросла. И обожала Якова.

Пока не придет иного приказа.

— Любовь моя, я всегда была уверена в твоей мудрости! Ты просто великолепен! Конечно, Фэвершем легко разобьет эту шваль...

И самое приятное, что для Анны в этом нет ничего опасного. В случае смерти Якова она уедет из Англии, а на родине ее давно ждут и поместье, и титул, и удачное замужество, если она пожелает. И никто никогда и не вспомнит рядом с ней об Англии.

А если он выиграет... ну, тогда как государыня Софья прикажет. Анне нравилась придворная жизнь, ее развлекали балы и приемы, радовали драгоценности, но больше всего ей нравились интриги. И — управлять людьми.

Она подозревала, что после своей миссии в Англии, уже не сможет оставаться на Руси. Но государыня, конечно, пойдет ей навстречу! Она мудрая, она поймет.

А пока...

Фэвершем, говорите?

Черчилль, говорите?

Что ж, посмотрим. Александр Македонский талантливее вас обоих был — и то помер. А уж вы-то...

* * *

Софья об Англии пока не думала. Ей хватило и мужа с братом и их переживаний. Второго она уже убедила в совпадениях, а вот муж...

Иван все-таки был сыном Феодосии Морозовой и ушел от матери достаточно поздно. Основа у него была не та, что у Алексея. Братом она сама занималась, так что ко всем чудесам Алешка относился достаточно скептически. А вот Иван...

Что один, кстати, что второй. Один верит во все сказки, а второй так помереть умудрился, что точно в легенду попадет! Вот о смерти Ивана Сирко царевна сейчас и толковала мужу.

— Звучит, безусловно, страшновато. Но все вполне объяснимо.

— да неужели? Хотел бы я услышать — как?

Софья пожала плечами. Петр Сирко, приехавший на Москву с докладом, произвел на нее самое лучшее впечатление. Определенно, мужчина унаследовал от отца такие замечательные черты, как решительность, ум, характер — да просто Иван, только помолодевший лет на тридцать-сорок.

— Ваня, ну подумай сам. Мазепа вырвался — Иван, безусловно, пустился за ним вдогонку. И сердце не выдержало. Возраст-то какой! Уж почитай восьмой десяток завершил, девятый на подходе! А ярость? А азарт? Тут и кого помоложе скрутить могло, удивительно ли, что у Сирко сердце не выдержало?

— А конь?

— Если седок умирает прямо в седле? Ну... коня тут понять можно. Ошалеешь и взбесишься. Тут и чертей приплетут, а на деле-то все куда как проще.

— И кровь на губах у Ивана?

— Может, он при падении язык прикусил. Да и с улыбкой все не так ясно. Бывают гримасы...

Иван пожал плечами. Может, и так. Но...

— ты же не будешь разрушать легенду?

— Смеешься? Я ее еще и поддержу!

Софья уже обдумывала проект стелы. И — волка. Обязательно памятник в виде волка, одинокого, закинувшего морду к луне, из серого камня... пусть надолго затянется, но память должна остаться на века. Чтобы над могилой характерника стоял зверь — и тоскливо выл лунными ночами. Волков в Крыму хватает, антураж обеспечат.

Зато какая легенда!

Спорим — найдутся и свидетели-очевидцы, которые видели в степи какого-нибудь необычного волка? Сплетни пойдут, мол выл перед налетом турок (эти ведь не успокоятся) или перед нападением пиратов. Умер, чтобы до скончания веков хранить свою землю. Пары лет не пройдет... Людям только дай прикоснуться к чему-то необычному. Да и можно ли упрекать их за это?

Она ведь и сама... скажи кому — не поверят!

Может, это у нее сейчас предсмертный бред? А она, вылетев головой вперед из 'Макса', доживает последние минуты на обочине автострады?

По спине пробежал холодок, и Софья тряхнула головой, отгоняя страшноватые мысли. Пусть бред! Но ведь и его прожить надо с толком!

— Обними меня, Ванечка. Что-то мне холодно...

Иван Морозов притянул к себе жену и поцеловал куда-то в ухо. Кому-то она 'проклятая царевна', кому-то 'серый кардинал' и 'тень за троном'. А он всегда будет видеть в ней вот эту девчонку. Где-то глубоко внутри, там, куда нет доступа посторонним — Софья все-таки позволяет себе быть слабой. Просто прижаться, обнять — и забыть обо всем.

Потому что они вместе.

— Хочу, чтобы наша дочь была похожа на тебя.

— Надо над этим серьезно поработать.

Кто сказал? Кто ответил? Сейчас для семьи боярина Морозова это было совершенно неважно. Такая она, любовь.

* * *

Вторым пунктом на пути Монмута оказался Таунтон.

О, там Джеймса приняли с восторгом. Осыпали цветами, встретили салютом, а еще — преподнесли ему знамя.

Да какое!

Местные красавицы из школы благородных девиц сшили его, используя свои нижние юбки!

Но Монмут принял знамя с благодарностью! Это ведь было признание народа! И собрался объявить о низложении Якова.

Едва удержали.

И то пришлось сказать, что не хвалятся собой, не одержав ни одной победы. Вот этот довод Монмут понял. То, что коронацией он оттолкнул бы от себя кучу республиканцев, ему и в голову не приходило. В сознании аристократа было намертво пропечатано, что чернь должна служить ему — и он не допускал иного. Да и пример Людовика толкал на пышные лозунги. Как же, Король-Солнце уже более двадцати лет оставался самым популярным монархом Европы.

Советники едва удержали Монмута, объяснив, что короноваться надо не таким образом,, а как приличный человек. В Лондоне, короной древних королей, по полному обряду...

А пока — рано.

Джеймс протестовал, но недолго — и покорился.

Очень хорош оказался довод, что бунтовщика одной с собой крови Яков может и простить в случае неудачи, а вот самопровозглашенного короля точно уничтожит.

Монмут разгромил пораженческие настроения, но от идеи отказался. Англия — это еще не один Таунтон.

А на следующий день произошла и первая стычка у деревни Бриджпорт.

Кавалерия под предводительством лорда Грея (точнее будет сказать — в его присутствии) разгромила отряд милиции и обратила англичан в бегство. Лорд грей искренне пытался помешать этому своим неумелым руководством, но скромный английский сержант Джон Смит вовремя перехватил командование — и милиция была разбита.

Сторонникам Монмута достались трофеи со стороны побежденных и награды от герцога. Джон Смит, в частности, стал капитаном.Тем временем королевская армия выступила в сторону Таунтона.

От него до столицы было около ста пятидесяти миль. Джеймс подумал — и решил не ждать врага, а пойти к нему навстречу и разгромить. И не так утомительно, и до Лондона все потом ближе идти будет.

Так что армия повстанцев выступила из Таунтона на север. А по дороге они намеревались громить королевские войска и милицию, чтобы те не собрались под знаменами Фэвершема. С миру по нитке, а у них и у самих численность не так велика. Народишко-то сбежался, но сражаться?

Косами? Серпами? Молотками?

Тьфу!

Да разбежится тут половина при первом же пушечном залпе!

Монмут трезво смотрел на свою армию, а потому понимал — наслаждаться своим величием некогда. Надо уменьшать численность врага.

Этом он и собирался заняться.

* * *

В это же время шотландцы уменьшали численность его армии.

Джеймс немного не принял в расчет, что Яков, хоть и король, но Стюарт же! Клан! Шотландский! Связанный много с кем родственными узами.

А потому...

Граф успел высадиться в Данбаре.

Объявить его территорией Джеймса Монмута.

Кликнуть на помощь свой клан. И даже пройти по Шотландии примерно десять километров вместе со своим войском наемников.

А потом...

В Шотландии есть еще кланы Стюартов, Гамильтонов, Гордонов...

И Арчибальд Кэмпбелл, девятый граф Аргайл достаточно быстро нашел свой конец.

Аккурат когда столкнулся на дороге с засадой. Клан Гордонов не стал разбираться, чего там хочет Кэмпбелл. Они просто собрали кавалерию — и атаковали.

В холмах есть много удачных мест для засады и местным жителям они были хорошо известны. Наемников для начала обстреляли, чуть ли не засыпав стрелами, а потом ударили им в левый фланг.

Можно было выстоять?

Можно. Если дерешься за идею. Или хотя бы за крепкие деньги. А так...

Когда со стрелой в горле упал Арчибальд Кэмпбелл, граф Аргайл, наемники, решив, что погибать за Монмута — это уж слишком, просто разбежались.

Клан Аргайла оказался в буквальном смысле слова у разбитого корыта. Пришли, похоронили графа — и пошли по своим делам.

Попытка поднять восстание в Шотландии провалилась, не успев начаться. А вот в Англии дела обстояли не так радужно для Стюартов.

* * *

В Таунтоне Монмут пробыл ровно два дня. А потом решительным маршем направился туда, куда ему подсказывало честолюбие.

На Лондон.

Через Бриджуотер на Бат и Ньюбери.

А там...

А там — кто знает? Королевские войска тоже не дремали.

Бриджуотер честно пытался сопротивляться, выставив на стены аж двести человек и две пушки. Да еще отряд милиции числом пятьдесят человек.

Увы...

Для армии Монмута это были семечки. Повстанцы смели их, даже не сильно заметив, потеряли двадцать два человека убитыми и около сотни ранеными, но через два часа ожесточенной схватки Бриджуотер пал к ногам победителя. И тут Монмут показал себя с лучшей стороны.

Громогласно объявил, что у горожан не было выбора. Они-де присягали Якову — и обязаны были сражаться за его дело. Но теперь Бриджуотер его — по праву короля и завоевателя. Карать он никого не будет, но требует присяги на верность. И — пусть заботятся о раненых.

После такого заявления даже те, кто не одобрял Монмута, стали задумываться. А Джеймс тем временем двинулся на Бат.

Очень крупным городом Бат называть не стоило, так, среднее что-то. Не Бристоль, второй по величине город страны, но и не захолустье вроде Лайма.

Монмут собирался захватить Бат — и уже оттуда послать гонцов в Бристоль, предлагая людям сдаться на милость законного правителя.

Устраивать шествия? Парады? Красоваться перед людьми?

Некогда, это все некогда, это потом...

Кто бы знал, каких усилий такие действия Джеймса стоили его советнику. Да, именно советнику. Кто такой этот молодчик в простой черной одежде — не знал никто. Голландец, определенно. Питер ван Хорн — и только-то. Протестант, что приятно. Вежлив, неглуп, расчетлив... Почему Джеймс приблизил его к себе, советуется и прислушивается? Вот этого не знал никто. А тем временем...

— С Бриджуотером получилось отлично. Если мы так же возьмем Бат...

— Люди устали и им нужно отдохнуть.

— В петле отдохнут.

— Питер!

— Ваша светлость, я давно Питер. Не забывайте, стоит нам проиграть — и нас всех повесят. Хотя вас — нет, вам отрубят голову. А до того, наверное... что там положено делать с предателями? Колесование? Четвертование?

— Я не предатель!

— Якову вы этого не докажете. Или думаете, что он вас помилует?

Джеймс Монмут так не думал.

— Ваша светлость, покорнейше прошу вас прислушаться к моим словам. Отряды королевской милиции подтягиваются к Бату и могут перекрыть нам дорогу.

— Мы их разобьем! Мы уже одержали несколько побед...

— Это пока еще не настоящие победы... Маленькие городки, крохотные отряды...

Джеймс кривился, но делал, как ему велено. Оно и понятно, кто платит — тот и музыку заказывает, а платили за все хозяева голландца.

Кто?

Джеймс думал, что знает. Французы, вестимо, которым никогда не нравились англичане. А потому Людовик, благосклонно поглядывая в сторону Якова, другой рукой сыпал золото в карманы бунтовщиков.

То, что из этого дела торчат русские уши, ему и в голову не приходило. Да какие интересы могут быть у этих варваров с окраины мира?

Варвары тоже вежливо молчали и не торопились просвещать Монмута, о том, что даже его штаны куплены на русское золото. Пусть выполняет свою задачу, играет роль вымпела и символа, разоряет Англию. А много знать ему ни к чему. Определенно.

* * *

Армия его величества Якова выступала из Лондона.

Звенели шпоры, сияли доспехи, звонко пели трубы и барабаны, развевались знамена — все было картинно красиво. Руководил армией граф Фэвершем.

Яков смотрел им вслед — не королевское это дело за бунтовщиками гоняться. А еще...

Жить ему хотелось. И очень. А потому Яков заранее готовился к бегству. Выгребал что поменьше и поценнее из королевской казны, прикидывал, куда, когда и на чем бежать — памятны ему были детские скитания. Ой, памятны. Одолеют Монмута?

Отлично, орденов людям понавесим!

Не одолеют?

А при чем тут его величество? Его тут и вовсе не было! Он во Франции, вдохновляет народ на борьбу с узурпатором! Вот!

Этими планами король и поделился с леди Винтер.

Анна де Бейль выслушала его, подумала — и покачала головой. Мол, кто ты на континенте, любовь моя? Да ноль без палочки, приживал при Людовике. А надо не так!

Надо оставаться в Англии — и драться за свой народ и свой трон! Через пролив это определенно неудобно. А вот из Шотландии — милое дело! Там тебя любят, ценят, поддержат... не бастарда же от дешевой шлюхи им поддерживать?

Яков подумал — и согласился. Видимо, владела миледи какими-то новейшими методами убеждения. А сама Анна в это время подбивала статистику.

Уэльс точно полыхнет. Отложится, не отложится, но проблем добавит. Шотландия? Ну, горцы народ своеобразный, им важно, что один из них на троне Англии, так что тут половина на половину. Может, и сыграет национальная гордость, а может, и притопят Якова в милом озере Лох-Несс, о котором говорила государыня Софья.

Ирландия? О, вот уж что полыхнет, так это она! И полыхнет, и отложится, и плевать горячим ирландским парням будет, кто там на английском троне.

И в это время... Пока Англия будет разбираться со своими внутренними делами, Русь спокойно подгребет под себя ее колонии. Опять же, каперство изведем, гадость какая — пираты. Тати разбойные, коих за ноги вешать потребно, чтобы мучились подольше, а им титулы жалуют! Тьфу!

Миледи примерно знала о планах государыни. Очень примерно, но этого хватало, чтобы планировать свои дальнейшие действия. А как иначе? У нее же нет возможности связываться с государыней каждый раз, когда нужны инструкции, вот и приходится многое делать на свой страх и риск, ориентируясь на главную цель...

Маша знала, что ни в один учебник истории она не попадет. И добрым словом ее вряд ли помянут. И что?

Не будь царевны, загнулась бы она еще в детстве, в сточной канаве. А сейчас королями вертит. Стоит благодарности. Определенно, стоит.

А потому Яков прикидывал, куда бежать, а миледи — куда бить. Она планировала удар — и этот удар будет нанесен в свое время.

* * *

В Бате Джеймса Монмута ждал первый неприятный сюрприз.

А именно — расстрел гонца, что по всем законам войны считалось невероятной подлостью. Стены Бата были достаточно высокими, а мэр города был готов обороняться. Поэтому, Монмут решил сначала послать парламентера и предложить жителям почетную сдачу.

Послал... на свою голову.

Ровно через двадцать минут из города выпустили лошадь, к хвосту которой привязали то, что осталось от гонца. Расстрелянного.

— М-да, будем считать это отрицательным ответом, — пробормотал 'Питер'.

Монмут злобно выругался — и приказал штурмовать город.

Сначала все свелось к перестрелке. Со стен стреляли в нападающих, нападающие не оставались в долгу. Потом под стены удалось прикатить пушки и установить за небольшой насыпью. Тут дело уже пошло лучше. Монмут приказал пушкарям сосредоточить усилия на одном участке стены и принялся долбить по нему из всех орудий.

Это горожанам не понравилось и они попробовали перетащить орудия по стене, чтобы достать пушки Монмута.

Не вышло. Под непрерывным огнем это вообще плохо получается. Обстрел велся до темноты, потом Монмут прекратил его, чтобы дать отдохнуть людям.

И отправил еще одного гонца. Который вежливо (не приближаясь на расстояние выстрела) объявил, что за вероломство король Джеймс Монмут, конечно, обиделся на город, но губить невинные души ему не хочется. А потому — кто передумает, милости просим в его лагерь. А остальным... остальных он сотрет с лица земли.

Понятное дело, если кто из наглецов, расстрелявших его гонца, захочет переметнуться — так этого не надо. Пусть вешаются сами.

Призыв подействовал.

Под утро армия Монмута пополнилась двумя десятками беженцев, которых тут же и привели к герцогу. И один из них, не будь дурак, заложил потайной ход, по которому сбежал.

Остальное было делом техники.

Заложить в этот ход изрядное количество пороха и подорвать. И — на штурм.

Бат был взят с налета.

Мэра города и еще нескольких из городского магистрата повесили прямо на воротах. Монмут произнес торжественную речь, из которой следовало, что это — не за верность присяге! Вовсе нет! Сражались вы за Якова — умнички, детишки, так и надо может, и за меня так сражаться будете! А вот чужих гонцов вешать — не комильфо. В приличном обществе так не поступают!

За то и покарал отдельных личностей.

Народ оценил речь по достоинству, поаплодировал и разошелся. Монмут же распорядился устроить своих раненых, передохнул ночь — и войска выдвинулись к Лондону.

Джеймса беспокоили что Черчилль, что Фэвершем — и у него были основания. Оба считались отличными полководцами, умными и хваткими, а насчет себя Монмут иллюзий не питал. Не дано...

Но деваться было некуда.

* * *

— кто устроил вот это... в Англии?

Людовик был гневен. Не то, чтобы он был сильно против, под шумок и у него появлялись интересные возможности, но... такие подарки, как бунт и бунт успешный, короли делают себе сами. Или это конфетка с гвоздями.

Попроси Монмут денег у Людовика — он бы дал их. Пусть с болью душевной, поскольку неплохо относился к Стюартам вообще и Якову в частности, но дал бы. А тут как?

Не просил, а получил?

Ох, непорядок.

Лувуа разводил руками. Ну да, одно дело заниматься прогибательством при короле и жрать Кольбера, другое — выполнять его работу. Серьезную и требующую не просто знаний — чутья.

Вот Кольбер мог. Как моряки по крику чайки могут предсказать грядущий шторм, так он, по движению малейших финансовых потоков, указывал автора. Кто, откуда, как...

Лувуа этого было не дано, как свинье — крыльев. А Кольбер...

Опала болезнь, отравление, чего уж там... в настоящий момент бывший министр находился в своем поместье и доктора только руками разводили. Какое там состояние? Да нестояния. На ногах. Тут речь уже шла о сроке жизни — полгода или, если очень повезет, то год.*

*— в реальности Кольбер умер на два года позже, но у него не было таких тяжелых условий жизни, прим. авт.

Что забавно, тут Софья была и вовсе не при делах. Не травила, не портила жизнь человеку, не лезла в интриги, справедливо полагая, что не с ее опытом. Информация — это одно, а вот плести нечто свое при дворе Людовика Четырнадцатого?

Нет, не пойдет.

Выловит в момент и сильно обидится. Травился Кольбер вполне самостоятельно, подцепив от одной из придворных дам нехорошую болезнь и лечась ртутью. В опалу попал тоже сам, вычитывая королю за избыток расходов. Да и вообще, добросовестным служакам в любом веке не везет.

— Вроде бы это Нидерланды. Деньги идут оттуда.

Людовик с сомнением покачал головой. Верилось плохо. Откуда в Нидерландах деньги? Там сейчас с хлеба на воду перебиваются! Да и ни к чему им, англичане их естественные союзники... разве что Яков католик, а вот Джеймс — протестант.

— Это наверняка испанцы, сир! — глаза Франсуазы Скаррон были самой красивой ее чертой. Большие, яркие, умные, угольно-черные...

Да, Людовик допускал ее на такие совещания — иногда. Вот как сейчас. И...

— может, что и так. Им это точно выгодно...

— прикажите проверить, сир! Больше просто некому!

Аргумент хоть и звучал нелепо, но был очень точным. А кому еще в Европе так выгодно падение Англии, если не Испании? Второго такого врага и не найти, пожалуй.

Лувуа поклонился.

Почему бы и не проверить? Окажется Франсуаза права — он ничего не потеряет. Скажет глупость — будет возможность ее подсидеть.

— Как прикажет ваше величество.

— Мое величество приказывает узнать. Если это Хуан... ух!

Людовик стиснул кулак, отлично понимая, что пока ничего Королю морей сделать не сможет. При нем Карлос, как за каменной стеной. Не станет дона Хуана — и черт его знает, кто придет следом. А ребенок Марии должен получить всю Испанию после отца.

Когда же безмозглая девчонка забеременеет?

Но пока у Карлоса не было наследника, а у дона Хуана уже было двое. Один — здоровый и крепкий мальчишка и второй на подходе. Время играло против Людовика, а тут еще этот бунт, который неясно чем закончится...

Кто?! Кто стоит за сценой!?

Людовик пока не знал, но собирался найти и вычислить врага. И поступить... решительно. В паутине есть место лишь для одного паука, двоим будет тесновато.

* * *

Восстание набирало обороты.

Англии не нравились ни старина Роули, ни Яков, так что мнения разделились примерно сорок на шестьдесят. Пусть не в пользу Монмута, который вообще был темной лошадкой. Но он был красив, неглуп, приятно говорил о справедливости, а народ любит, когда ему вешают лапшу на уши. Так что англичане толком и не оборонялись. Так, налетели пару раз небольшие отряды, каждый, человек на сто, получили не особенно прицельные залпы из мушкетов и тучу камней — и быстренько решили, что им тут делать нечего. Вот королевская армия подойдет...

И она подошла.

Две армии — повстанцев, которая к тому времени подросла примерно на десять тысяч человек и регулярная английская королевская армия числом в восемь тысяч человек встретились неподалеку от Ньюберри.

Английская армия была сильна своей кавалерией, армия повстанцев была в полтора раза больше, но это было не то превосходство, которым стоило гордиться. Повстанцы, чуть ли не с косами и цепами вместо оружия...

Монмут понимал, что это пока лишь смазка для мечей, но не протестовал. Хотя они отдать жизнь за родину?

Отлично!

Все его людей больше останется. Позицию они заняли отличную, неподалеку от реки, мост снесли, так, что любому врагу до них придется добираться вброд, пушки поставили — оставалось ждать.

И все же Монмут переживал. А вот его советник был спокоен. Все, от него зависящее, он сделал, теперь оставалось надеяться на друзей.

* * *

Роялисты подошли спустя день после повстанцев и встали лагерем на другом берегу реки. Фэрфакс не собирался бросать своих людей в бой, пока те не отдохнут. А потому — палатки, укрепления, лагерь пушки, чтобы глядя на это, Монмут начинал нервничать. В прошлый раз при Ньюбери победили войска Кромвеля. В этот раз повстанцам не повезет.

Во всяком случае, Фэрфакс так и думал, приглашая Черчилля на военный совет.

Ну и еще с пяток полковников и генералов.

Как проходят такие советы?

Карта, кубки, вино, нехитрая закуска, споры, ругательства. Раньше это проходило именно так. А в этот раз...

Да и в этот раз примерно так же. Если, пили, спорили, сходясь на одном и том же — что завтра надо на штурм, использовать кавалерию и бить самозванца в хвост и гриву.

Как вдруг...

Первым яд подействовал на самого молодого. Джон Черчилль захрипел, схватился за горло, повалился на пол — остальные в ужасе смотрели на него. Потом поняли, бросились искать лекаря, но поздно, поздно...

В единый миг армия короля осталась без командования. А слуга, который и подсыпал яд в вино, удалился в темноту, хитро улыбаясь. Ну, отравил он своего господина. И что?

Бог простит честного протестанта. А увесистые кошели с золотом ему немало в том помогут. Хватит и ему, и его семье... искать? Искать его, может, и будут. А может, и нет. Ну кто обращает внимание на слуг? Это ж вечные подай-принеси-пошел вон— не мешайся! А что у них есть свои воля, разум, чувства... это касается кого-то из благородных?

Когда, например, лорд и граф прижимает к стене смазливую служаночку и не слушает ее лепета, что она честная жена. А она-то и впрямь — честная. И каково при этом ее мужу?

И ведь не поднимешь руку, не ударишь супостата! Остается только терпеть и смиряться!

Тут и червяк бы зло затаил. Только вот укусить червяку нечем. А процесс превращения его в полноценную змею прошел, когда на него вышли сторонники Монмута. И предложили много денег за пустяковую услугу. И даже помощь в переезде из страны.

Мэри с детьми уже была во Франции. Он тоже не задержится. Где Ньюберри, там и Бат, а оттуда — в Бристоль и на корабль. И прощай, Англия.

* * *

В это же время, другой человек, поглядев на трупы, неторопливо раскурил трубку, и пока все бегали и переживали, вытряхнул по-простому из нее горячие угольки на край одного из шатров.

Долго пожара ждать не пришлось. Полыхнуло весело, активно и ярко.

Это и было сигналом для Монмута. А сам поджигатель вежливо удалился в темноту ночи. К чему ему известность?

Он — скромный герой неизвестной войны.

Джеймс Монмут получив сигнал и напутствие от своего советника, тоже ждать не стал. Первыми на штурм ринулись повстанцы из новоприбывших.

Прямо через заранее разведанный брод, с ревом и воплями.

Мягко говоря, королевская армия растерялась. Ну, толпа. Но... командир убит, командовать некому, а армия без головы, это как та же обезглавленная гадюка. Туловище еще извивается, а вот укусить...

Если бы нашелся кто-то решительный, крикнул бы, взял все в свои руки!

Но откуда?

Дефицит был в армии Якова на умных и решительных. Ибо подчиненный должен вид иметь лихой и придурковатый.. дабы разумением своим не смущать начальство.*

*— фраза принадлежит Петру Первому. Прим. авт.

Так что в сторону ополченцев ядра не полетели. Не успели попросту. Было сделано несколько десятков выстрелов. Но потом добровольцы переправились-таки через реку и началась жуткая в своей бессмысленности и беспощадности резня.

Тем временем Джеймс Монмут повел кавалерию в обход. Надолго ли хватит ополченцев против регулярных войск?

Нет. Ненадолго. Но если войскам ударят в спину... что и произошло. С одного фланга ударила пехота, с другого сцепилась с королевской кавалерией конница — и к утру армия Якова просто перестала существовать.

Монмут был горд и счастлив. И даже мысли о не вполне честной победе не омрачали его разум. Честь?

Да плевать!

Поверьте, историки напишут...

Они покрасят в белый цвет самую черную грязь, лишь бы та победила. А Монмут видел себя победителем....

* * *

— государыня, письмо из Англии.

Софья быстро вскрыла трубочку голубиной почты. Проглядела ее. И расплылась в улыбке.

— Ах, как хорошо!

Теперь можно заслать еще больше агентов в Англию для вербовки. Можно вместе с испанцами и португальцами как следует начинать осваивать колонии. Можно...

Монмут, разбив королевские войска, победным маршем идет на столицу! Яков в панике!

Великолепно!

Секретарь опять поскребся в дверь.

— Государыня...

Второе письмо было уже обычным. Только по краю свиток был оторочен красной каймой.

Срочно!

Софья сорвала ленту, пробежала глазами — и чертыхнулась.

— Нет, ну как неудачно!

Вот уж воистину, говорят, что все прибыли будут уравновешены убылями. Они и... того-с.

На пятьдесят третьем году жизни скончалась царевна Ирина.

Сердце.*

*— в реальности она скончалась на два года раньше. Прим. авт.

Софья вздохнула. Нет, ну как она так? Молодая ж еще... теперь все переживать будут, тетка Анна и тетка Татьяна, те особенно. Сестра...

Не утратишь — не сохранишь. А жалко...

Ладно. Будем строить два храма. Первый — для Ивана Сирко, Защитника Крымского. Второй — для царевны Ирины. Заступницы невинных женщин, как-нибудь так. Церковь придумает. Святость, мощи и прочее. Пусть канонизируют...

Хорошая она была. Пусть первую часть жизни и провела сидя сиднем в тереме, зато вторую — с лихвой искупила первую. Скольким она помогла, скольким новую жизнь подарила...

Вот когда считать человека святым? Когда он принял мученическую смерть за веру? Здесь и сейчас этим никого не удивишь, это не подвиг, а печальная обыденность. Просто не про всех пишут.

Или вот так, как Ирину? Когда работала, помогала, пахала, не покладая рук...

Может, второе — вернее?

Софья вздохнула. Давно ли она была крошкой, а царевна Ирина смотрела на нее сверху вниз? Кажется, не прошло и пяти лет, а сколько пролетело? Кажется, что это было так давно... так странно... оглядываешься назад и видишь ребенка, который играл с отцом в тавлеи, учил и воспитывал брата, пытался найти выход из терема...

И повторяешь за д´Артаньяном. Молодость, молодость. Ах, как давно это было... Всего лишь триста лет вперед.

Сейчас же...

Надо приглядываться к детям. Кто-то должен остаться вместо нее — и готовить ребенка надо с детства. Время слишком быстро летит. Слишком...

* * *

Теперь армию Монмута встречали цветами в каждом городе. Если бы не советники, до Лондона Джеймс дошел бы через полгода. Но злобный Питер ван Хорн жестко пресекал все попытки 'сына Карла Второго' напиться, отдохнуть и расслабиться. И тем более — насладиться заслуженными почестями.

Нет уж.

Пока не коронуют — никаких торжеств. Да и потом первый год — точно. Пуританский образ жизни. Втихорца — хоть угуляйся. Но не напоказ.

А если серьезно — Питер подозревал, что и не на что будет. Яков уже один раз поскитался, думаете, второй раз он к бегству не подготовится? Да он из казны все выгребет, что сможет! А что не сможет — то спрячет. Не выйдет у Джеймса Монмута веселого правления — и пусть. Зато не проиграет, может, даже на трон сядет...

Что будет с Англией?

А вот это Питера (Петра Васильевича Кроткого) вообще не волновало. Что-то Англия в заботе о сопредельных странах замечена не была, скорее в хищническом желании то порвать, то урвать. Вот и не жалуйтесь, когда вам чужие слезки отольются.

Второе сражение, решившее судьбу Англии, состоялось под Лондоном.

Примерно пятнадцатитысячная армия повстанцев против двадцати тысяч королевской регулярной армии. И тут уж на яд уповать не приходилось. Так что...

Питер заранее подготовил для себя и Монмута пути отхода. Коней, деньги, сопровождение. Знай он, что то же самое сделал Яков, посмеялся бы. И еще больше, когда узнал, что вместе с казной король вывез из Лондона и Анну де Бейль.

Любовь-с...

Две армии сошлись с утра.

Первыми атаковали солдаты Якова.. Начался обстрел, в сторону ополченцев полетели ядра. Те ответили своими выстрелами. Пушек у них было намного меньше, зато боевого духа хватало. Кавалерия Якова ударила в бок армии Монмута и неизвестно,, чем бы все закончилось, если бы не предательство.

Ну или... что потом напишут летописцы?

Что ван Батон ударил в спину своему королю? Или что он перешел на сторону законного правителя?

В самый неподходящий момент полк ван Батона ударил во фланг войскам Якова. Увидев, что ему грозит поражение, его величество Яков развернулся — и доблестно ретировался, оставив свои войска сражаться.

Монмут смял остатки сопротивления — и вступил в Лондон. Где и короновался, спустя два месяца.

Яков бежал в Шотландию и принялся организовывать там второй фронт.

Испанцы с португальцами перекрестились — и усилили освоение колоний. Заодно подкинули денег Ирландии, которая тоже отделилась под шумок. Добрые ж католики, грех не помочь!

Уэльс бунтовал, но пока не отделялся. Впрочем, Монмуту от этого было не легче. В казне мышь повесилась от отчаяния, денег не было, а взять их можно было только с народа. Повышать налоги? Это бунт...

Так что Джеймс сделал гениальный в своей простоте ход.

Он честно рассказал все народу. Мол, так и так, Яков, гад, удрал со всей казной, так что сейчас даже казначею украсть нечего. А потому — в стране пуританский режим. Ни балов, ни праздников.

И популярность себе поднял, и войска Якова теперь лупили в хвост и в гриву. Какое там возвращение?

Людовик очень сочувствовал и даже помогал деньгами, но — увы. Судя по настрою простого народа — в ближайшие лет десять Якову Стюарту соваться в Англию не следовало.

Раздерут на клочья.

1682 год. Зима.

— Охххх!!!

Софья смеялась так, что слезы текли из глаз. Она кое-как вытирала их, потом бросала взгляд на письмо на столе — и принималась опять смеяться.

— что случилось?

Иван напоил жену водой, отвел к окну, чтобы подышала, но ответ смог получить только минут через десять.

— Он женился!

— Кто?

— Яков!!!

— На ком?

— На Анне Марии де Бейль, леди Винтер!

— На КОМ!?

Иван был в курсе части планов любимой жены. Во все не вникал, справедливо полагая, что у него и так проблем хватает, но о леди Винтер знал.

— ДА!!! — почти взвыла Софья. — Именно!!!

— Но...

— Это в Англии Анна де Бейль — официальная метресса. А в Шотландии на таких жестче смотрят. Ну и посмотрели. Она поплакалась Якову, ну тот и женился. Еще и чтобы кланы не провоцировать, а то он мужчина холостой... оххх! Английская королева! Из сточной канавы!

— И чем это теперь грозит?

— да ничем. Пусть правит, сколько хочет. После смерти Якова у нее все равно власти останется с овечий хвост и придется из Шотландии куда-то удирать. Домой...

— А если ребенок будет?

— Значит, в Англии еще долго порядка не будет.

— ты и на это готова пойти? Пожертвовать невинным ребенком?

Софья вздохнула. Иногда ее муж был ну очень сентиментален, в ущерб делу. А зря.

Даже в Библии сказано — грех твой падет на потомков твоих до седьмого колена. А уж нагрешили Стюарты — от души. Но мужа расстраивать не хотелось, так что слова стоило подбирать очень осторожно.

— Конечно, не готова. Но если Маша решит родить от Якова — это будет ее и только ее решение. Не мое и не твое. Ее и ответ.

— ты ей приказывать не будешь?

— Нет, конечно. Она взрослый человек и сама решит, как лучше. Захочет — пусть остается просто вдовствующей королевой, захочет — пусть будет с ребенком. Она умненькая, а я ей помогу в любом случае.

Софья умолчала о том, что и сама не знала, как лучше. В данном случае стоило проработать оба варианта — с ребенком и без оного. И в крайнем случае — родить даже и не от Якова. Найдется уж наверное подходящий шотландец?

А пока все складывается не так и плохо. Англия нейтрализована и деморализована, во Франции своих забот хватает, Нидерланды вообще рвут на части, в Турции султану самому бы отбиться, Испания и Португалия в союзниках... что делать?

Да срочно позаботиться об Индии.

Перехватить голландские колонии, проторить дорожку на Гоа, наладить дружеские отношения...

Африка?

Торговцам 'черным деревом' она уже помешать не сможет, слишком сложно. Но сделать так, чтобы английские завоеватели не уничтожили уникальную культуру, чтобы в Индии не было восстания сипаев и прочей гадости... это она сможет!

Сделает!

Сибирь осваивается. Хабаров, Дежнев, Поярков — эти фамилии много что говорили любому коммунисту. И сейчас кое-кто из этих титанов еще окаянствовал на Урале.

Пусть, дело полезное. А там и на Аляску дорожку проторим, и на Чукотку замахнемся, и вообще — Америка зовет! Французы там уже есть, англичане есть, а русских нет?

Непорядок!

Было бы время для спокойной и методичной работы....

Софья посмотрела на мужа.

— Ванечка, нам бы лет десять мира...

— Думаешь, будет?

— Не знаю. Будем над этим серьезно работать...

— а над увеличением нашей семьи?

— А над этим — еще тщательнее.

* * *

Сказать оказалось проще, чем сделать. Софья на своем опыте поняла, что разжечь войну намного проще, чем успокоить пламя. Австрия успокаиваться не собиралась ни под каким предлогом. Турок они выбили из Вены, но теперь надо было идти дальше, в гости к Османам и уже оттяпать что-нибудь у них. Требования международной политики обязывали показать клыки.

А выстоят ли турки?

Сулейман был вынужден отправить в отставку Гуссейна-пашу. Пришедший на его место Селим-паша может, был и неглуп, но жаден сверх меры и договориться с ним можно было только за очень большие деньги.

По мнению Софьи, он столько не стоил, даже если его продать на органы. Проще было подождать, пока советчик не надоест и самому Сулейману, а там посмотрим.

В любом случае, Австрия воевать будет.

Венгрия?

Эту сейчас в войну и палкой не загонишь.Добившись своего — то есть хиленькой независимости, венгры так задрали нос, что скоро небо проткнут. Имре Текели вообще отдавал все время укреплению границ, строительству крепостей, ну и жене. Недавно у них родилась дочь Жужанна, которую любящий отец готов был носить на руках, так что Алексею пришло письмо с предложением брака. Мало ли....

У вас в царской семье есть мальчики, у меня есть девочка, надо укреплять родственные связи. Уже укрепили? Ференц на Наталье женится? Ну и пусть еще один брак будет, больше не меньше. Семья хорошая, генетика отличная — что еще надо?

То мы Наташу отдадим туда, а то получим себе и сюда девочку. Почему бы нет? Москва большая, места хватит. Конечно, о женитьбе царского первенца пока речи не идет, а потом...

Если девочка пойдет в мать? В Великолепную Илону Зриньи?

В годы давние Илона Зриньи стяг свободы поднимала тут...

Слова венгерского поэта Шандора Петефи были хорошо памятны Софье. Великая вещь — советское образование.

Кровь не спрячешь, это будет отличная партия для многих. Так что ответим предварительным согласием — и подождем лет до десяти. А там и помолвку заключать можно будет.

Нидерланды неспокойны и бунтовать будут еще до-олго. Но зато Людовику будет чем заняться. Пусть воюет.

Англия занята войной.

А вот удастся ли Руси остаться в стороне?

Нет, никак не удастся.

Швеция.

Под боком очень активный Карл, который к тому же женится на англичанке. Так что войне — быть. Вот как только, так и сразу.

Но они будут готовы. Надо просто при каждом явлении шведов на Русь отгрызать у них кусочки территории. Хотя бы и финской.

И строить флот, держать в готовности армию, делать деньги...

Поляки — и те отправляют армию на помощь Леопольду. Ян Собесский отписал, пожаловался. Он-де так свою жену в глаза раз в год видеть будет. Она, конечно, ему не изменит и не бросит, но...

И детям отец нужен, а не герой, погибший в боях за родину. Тем более — чужую.

Что мог ему ответить Алексей?

Да ничего! Сам с трудом выкраивал время для детей, хорошо хоть Ульрика оказалась милой, умной и понимающей.

Предстояло весьма и весьма сложное время.

И вот в этот момент Софья поняла, что беременна. А через девять месяцев на свет появилась и милая дочурка, которую нарекли Ангелиной. Благо, малышка и правда на ангела походила. Светлые волосы, синие глаза, очаровательная улыбка — даже в младенчестве. Красавица...

Даже Феодосия Морозова смягчилась, глядя на внучку. И обожала девочку до безумия.

Время шло.

Люди воевали, а дети росли.

1683 год.

— Кольбер умер.

— Жалость какая, — Иван искренне жалел о талантливом человеке, так что Софья тоже опустила глазки долу. Иногда проще притвориться, чем объясняться.

Кому талант, а кому — враг. Да еще какая вражина! Умный и талантливый человек на службе врага — хуже чумы.

— Зато Людовик с подачи Лувуа уже умудрился... он хочет отменить Нантский эдикт.*

* В нашей реальности это случилось в 1685 году, но там была чуть другая политическая обстановка. Прим. авт.

— Что!?

Софья обернулась к брату.

— А вот именно то! Канцлер — Летелье, военный министр — Лувуа, ну и спелись! Раскатали губки на гугенотов! Те не бедствуют, ну и... кто перешел в католичество — останутся, кто не — тех давить будут! Гнобить, отбирать нажитое, гнать из королевства...

— Бред какой...

Софья фыркнула.

Знал бы ты, милый братик, что у нас на Руси могло натвориться, если бы допустили церковный раскол! Как люди заживо горели, причем — сами! Не с легкой руки святой инквизиции, а просто — чтобы не становиться ближе к Антихристу, как-то так...

— Кому бред, кому вред. А нам надо подумать, как это использовать в своих интересах.

— Звать их на Русь?

Софья пожала плечами. Честно говоря, уже особо и не хотелось. С легкой руки царевны Ирины, повысилась рождаемость, а благодаря церкви, упала и смертность. И всего-то надо было пошептаться с Патриархом, чтобы тот издал указ. Мол, кто из лекарей, знахарей, ворожей не омывшись лечит — так точно с черными мыслями.

А вот коли лекарь чистенький, да с чистыми руками — это явно от Бога.

Указом это назвать было сложно, но слова Патриарха быстро разошлись по монастырям, приходам, даже по самым отдаленным деревням. А что еще нужно?

Семьдесят процентов любой болячки — это грязь.

Опять же, кошек благословили, даже Патриарх себе пару завел. Ругался на царевну, но завезли — и стал мужчина котовладельцем. А где кошки — нет мышей и крыс, нет чумы... мелочь, а приятно! Какое там ведьмино животное? Окститесь, люди добрые, это в непросвещенной Европе ведьм на костры таскают, а у нас тут — Русь! Государство православное, а значит — мудрое и доброе. Коли лекарка никому вреда не причиняет, за что ж ее жечь-то? За то, что кошку завела, потому как мышей боится?

Ай-ай-ай, как нехорошо звучит... совсем не по-православному. Стыдно...

Более того, Патриарх, как мужчина мудрый и не особо самостоятельный, отдал негласное распоряжение собирать рецепты у таких знахарок. Софья лично планировала — пусть не сразу, не сейчас, но на базах монастырей обязаны быть больницы!

Врачуете душу? Ну так и тело целить тоже надо уметь! А то поверьте, когда почечуй обостряется, человеку не до молитвы становится. Факт.

Но гугеноты все равно на Руси особо не нужны. Сколько Софья о них знала — народ очень упертый. Моогут запросто не поделить с кем-то веру, ну и начнется...

— Можно, но в малых количествах.

— А в больших? Соня, ты что придумала?

Софья коварно улыбнулась.

В Англии полыхала гражданская война. Яков был весьма плох. Анна Мария писала, что на фооне стресса там вечные стрелки на полшестого и о детях даже мечтать нельзя. Разве что продолжить династию Стюартов от кого-нибудь из шотландцев. Но этого не хотела уже Софья, ни к чему.

Пусть будет, как суждено. Принцесса Анна вышла замуж за Георга — и Софья не сомневалась, кого пригласят на английский трон, после смерти Якова.

Или — на Шотландский?

Монмут пока сидел крепко. Пуритане так соскучились по временам Кромвеля, что человек, говорящий им то же самое, пользовался большим успехом.. беда в другом. В отличие от Кромвеля, Монмут был всего лишь попугаем. Повторить он мог, а сделать — нет. Но запас прочности у Англии пока еще был.

Яков активно писал Людовику, прося помощи, король-солнце колебался, не зная, как будет лучше

А тем временем медленно составлялась коалиция.

Испания, Португалия, Нидерланды, Русь — всем хотелось колоний. Но вот как оттереть Францию?

Можно ли поднять бунт? Варфоломеевская ночь уже была, почему нельзя организовать серию ночей? Чтобы Людовику жизнь медом не показалась?

Помочь оружием, деньгами...?

Над этим стоило подумать предметно. Сколько гугенотов во Франции? Много, очень много! И помогать им, кстати, будет не она! Вот еще!

Помогать им будет Монмут! Никуда не денется! Правильно организованная пропаганда — великая вещь. Братья английские гугеноты, в то время, как космическое корабли бороздят простоы большого театра, наши братья — французские гугеноты подвергаются угрозам и гонениям. И только так!

Поможем в борьбе за правое дело!

Кто — чем, кстати. Тут можно и на Якова наехать, мол, католик несчастный, не может братьям по вере помочь, да как не стыдно!

Ну не верила Софья, не верила, что отмена такого эдикта, как Нантский, может пройти безболезненно! Скажите, факела не нашлось, вот и не полыхнуло на всю страну. Но сейчас-то есть она! И она поможет...

Хотя не так уж Людовик и виноват, если честно. С одной стороны ему на мозг капает Летелье, с другой — Франсуаза Скаррон, клиническая, чтобы не сказать матерно, католичка, точных данных не предоставляют — вот и получается черт те что. Она-то свои сводки получает со всей страны,каждый — каждый! — царский воспитанник что-то да отпишет! Вон уже, двадцать человек сидят на систематизации и составлении отчетов, и то ребятам рук не хватает. А как иначе?

Правильная и точная статистика — вот первый друг любого короля. Хочешь строить нормальную страну — сделай все, чтобы у тебя не случалось 'Потемкинских деревень', кои и в двадцатом веке были велики и изобильны. Какая разница — строят к приезду царицы избы или кладут асфальт к визиту президента?

Да никакой!

Вон, в родной области Софьи мэр был такой, что после него тараканы с голодухи вешались. Но сводки подавал наверх — зачиитаешься! Поэма Пушкина! И кот на дубе том поет!

Тьфу!

Надо, надо помочь прекрасной Франции. Нельзя же так со своими-то гражданами!

* * *

— Надо изыскать средства.

Людовик смотрел строго. Да уж, Лувуа — это не Кольбер, и рядом даже не стоял. Вот Кольбер на такое заявление только кланялся — и изыскивал. А этот...

Эх, рано он отстранил старого министра. Но теперь уж не вернешь. Умер — так умер.

Вообще, этот год выдался богатым на смерти. Скончалась супруга его величества — тихая и милая Мария-Терезия. Людовик горевал искренне.

Ну, не любил он жену. Но та родила ему детей, не доставляла хлопот, не обращала внимания на любовниц, не лезла в государственные дела и не интриговала в пользу родной страны. Чем не идеальная королева?

А теперь...

Анжелика — очаровательное украшение его зрелости. Франсуаза — друг и наперсница. Но....

Чтобы держать любовниц в кулаке — нужна жена, это знает каждый мужчина. А что начнется сейчас?

Да интриговать будут красотки, в меру своих сил и умения, оттирать друг друга, соперничать за его благосклонность, а это не всегда хорошо. Так могут заиграться, что про короля позабудут... Ничего. Всегда можно завести еще одну любовницу, при дворе много очаровательных девушек.

— Ваше величество, я постараюсь.

— постарайся, — темные глаза Людовика полыхнули гневом.

Лувуа, кланяясь, исчез за дверью. Людовик смотрел задумчиво.

Яков опять прислал письмо с просьбой о помощи — и его величество желал помочь. А почему нет?

Он хорошо относился к Якову, благо, родственник, достаточно управляемый и слабовольный. А еще лучше он относился к перспективе междоусобицы в Англии.

Если уж Софье пришла в голову мысль о колониях — кто сказал, что она не пришла Людовику? Дружба — дружбой, а кое-какие английские острова и Людовику не помешают. Разумеется, подаренные в благодарность! А как же иначе, нельзя ведь грабить родственника?

Людовик бы искренне удивился, узнав, что мысль о переделе пришла не только в его голову. Увы, если тебе сорок лет поют про твою гениальность и исключительность — нетрудно и поверить.

Только вот, в отличие от Софьи, он делиться не собирался. С кем? Зачем?

Испания? Португалия?

Пффффф....

Перебьются!

* * *

— Жуан...

Изабелла плакала на груди у жениха, не стесняясь чужих глаз.

За этот год в королевской семье было две смерти.

Ладно еще, когда скончался Афонсу Шестой. Помер — и помер, все равно от него ни вреда, ни пользы. Сидел себе, напивался в хлам и ждал конца. Ну и дождался. Педру благополучно короновался, даже не устраивая пышных церемоний — все равно он этой страной правил уж сколько лет, и все забыли о трагедии.

Бесполезный человечишка был, хоть и король, стоит ли о таком горевать?

А вот вторая смерть...

Скончалась Мария-Франциска, мать Изабеллы.

Иван о ней не горевал. Ну ничуточки, если быть честным. Мария-Франциска, как ни крути, была француженкой, интриганкой и весьма властной дамой. Впридачу к этому она была удивительно красива, что немало помогало ей морочить людям головы. А на Ивана она посматривала с большим подозрением. Классический синдром вредной тещи.

Ваня старался изо всех сил, чтобы завоевать ее расположение, но получалось плоховато. А теперь — все. Нет ее.

И Бог бы с ней, да Белку жалко. Так что Иван гладил густые черные волосы невесты и думал, что будет дальше.

Педру, безусловно, женится. Может, выдержит пару лет траура, жену он все-таки любил. И любил сильно, если отбил у брата. А потом...

И женится, и детей нарожать может — вот второе было бы некстати. Но на все воля Божья. А вообще — надо написать Соне.

Сестер, конечно, всех пристроили, но может, она кого еще посоветует? Потому что если второй женой будет француженка — плоховато. И англичанка — тоже. Испанку бы, но там дефицит принцесс, да и не каждый решится породниться с Габсбургами...

Надо подумать.

Белла рыдала и Иван зашептал ей на ухо какую-то глупость. О том, что мама сейчас на небесах, с ангелами, что она смотрит на свою Белочку и печалится за нее, что смерть — это не страшно, это на секунду и как сон, а потом мы вновь просыпаемся для жизни вечной...

Только вот когда и кого это утешало?

Изабелла рыдала в голос, Иван утешал девушку, а Педру смотрел на обнявшуюся парочку и думал, что сделал неплохой выбор.

Даже если он второй раз не женится — или наследник не получится, на консорта можно положиться. Беллу он любит и не обидит. Это видно.

* * *

— Я — старшая!

Принцесса Мария нервно расхаживала по комнате. То есть уже королева. Только — шведская.

Супруг поглядывал на нее с иронией.

— Я понимаю, тебе хотелось бы усесться на трон отца, но Джеймс Монмут, боюсь, пришел надолго.

— Он не сын дядюшки! Он вообще неясно чей выродок! — вспыхнула молодая королева.

— Это — не доказано. И у него сила, его поддерживает народ...

— Карл, мы обязаны помочь отцу! Ты должен послать войска!

— Оголить границы? Оставить свою страну без защиты? Это когда от Швеции мечтают оторвать кусочки и Дания, и Русь? Это невозможно.

— Но ты же такой умный! Такой талантливый! Ну придумай что-нибудь, пожалуйста! Отец один не выстоит, а Англия — это и мое наследство! И твое — тоже!

— Риксдаг никогда такое наследство не одобрит.

— Ты и так постоянно оглядываешься на них! — вспыхнула Мария.

— А тебе бы это тоже не мешало делать, — Гедвига Элеонора проскользнула в комнату неслышно, словно тень. — Мы не можем сейчас позволить себе ввязаться в проблемы твоего отца. У нас фактически война с Русью — и эти шакалы только и ждут, когда мы ослабим защиту! А ты хочешь, чтобы мы ввязывались в драку, которая нам ничего не принесет?

Карл кивнул, воодушевленный поддержкой матери.

— Да, Мария. Мама абсолютно права.

— Мама! Риксдаг! Да кто угодно — лишь бы не я! Почему!?

— Хотя бы потому, что ты до сих пор не подарила короне наследника, — Гедвига Элеонора презрительно сощурилась.

— вы тоже не сразу родили, — прищурилась в ответ Мария.

Карл поморщился.

Жена и мать конфликтовали между собой, начиная с медового месяца. И уступать никто не желал. Мария пошла в отца и дядю, да и вообще — кровь Стюартов... иногда это оказывалось очень кстати, например в постели. Но чаще всего, вот как сейчас...

— Ошибаешься, милочка. Мой сын появился на свет меньше, чем через год после свадьбы, — с достоинством сообщила свекровь. А вы уже несколько лет вместе... ох, гнилая у вас кровь...

Мария вспыхнула и вылетела из комнаты. Карл покачал головой.

— Мама, ну зачем?

— Милый, так это ведь правда, — Гедвига Элеонора подошла к сыну, взъерошила ему волосы, ласково обняла за плечи. — Самое главное, что нужно Швеции — это наследник. А Мария — гнилое деревце, не иначе. Если еще пару лет не родит, надо будет от нее избавляться.

— Мама, я этих слов не слышал.

— Разумеется, милый мой. Да, ваш сын будет иметь права и на английский престол — если родится и если сможет его отвоевать. Но до этого еще так далеко...

— Ты думаешь, нам не стоит лезть в эту свару?

— ты и сам так думаешь. Пусть островитяне колошматят друг друга — какое нам до этого дело? Кто бы ни победил — мы будем только в выигрыше.

— Мама, ты у меня самая умная. И очаровательная.

— Льстец, — Гедвига наградила сына улыбкой.

И с раздражением подумала, что невестка и правда становится слишком наглой.

Убивать пора.

Если не родит в ближайшее время — так точно.*

* в реальности означенная свекровь так же гнобила Ульрику Элеонору, но у той характер был намного мягче, поэтому до прямых конфликтов дело доходило редко. Прим. авт.

* * *

— Федя, ты долго будешь дурака валять?

Софья не собиралась церемониться с братом.

Ну, потерял ты жену! И что? Уж больше года прошло — это первое. И работу на благо страны никто не отменял — это второе. А вы как думали?

Корона — это крест. И не только для царя, но еще и для его ближних. Федька мог бы поступить, как приличный человек. Включиться в работу, как она в свое время, помочь брату...

Вместо этого означенный товарищ строит из себя гибрид между монахом и Гамлетом. Весь такой страдающе-молящийся принц.

Впечатление-то производит, кто бы спорил! Особенно, когда в народ запущены соответствующие слухи. Ах, как он любил жену! Да в царской семье все такие, однолюбы. А батюшка их, говорят, женился два раза? Ну так то женился, а то любил. Зато погляди, как остальные его дети? Царь свою жену только что не на руках носит, царевна на мужа не надышится, да и старшие царевны...

Между прочим — не просто так распускалось. Софья была уверена, что основа любого государства — крепкая и правильная семья. А не так — дорогой, дай я у тебя рога померяю. Не растут? Кальция не хватает...

Нет уж. Никакой сексуальной свободы.

Может, и будут у Алексея любовницы, но настолько тайные, что даже Ромодановский об этом не узнает. А он-то почти все знает, должность такая.

Крепкая семья, брак по расчету, но дети — по любви. Странно звучит?

Так самые крепкие браки те, которые заключаются с открытыми глазами. Между прочим, вот Ромео и Джульетта. Любовь фейерверком. И что?

Оба умерли.

Это — не наш метод.

— Соня, что тебе надо?

— Чтобы ты выполз из своих покоев и делом занялся.

— И какое дело ты мне нашла?

— Полезное. Поедешь на Урал.

— Тебе Строганова там мало?

— Мало. Там найдено железо, медь, так что мы собираемся закладывать там заводы. И лучше — под твоим чутким присмотром.

— А мой сын?

— Ты его и так видишь раз в месяц...

— Ты не понимаешь. Шан...

— Все я понимаю! Но она мертва, а ты пока еще жив. Так что — вперед! И с песней! Я же от тебя не жениться требую, а просто присматривать за строительством завода...

— А могла бы и потребовать?

— Вполне. Если это нужно в интересах династии.

— Ты стала жестокой, Соня.

— Ошибаешься, Феденька. Я такой и была. Слово 'стала' тут неуместно.

— Мне там делать нечего, я в этом ничего не понимаю...

— С тобой будут знающие люди. Помогут...

Сломать брата удалось достаточно быстро. Помогло еще и то, что протопоп Аввакум, вытащивший Федьку из пьянства буквально за уши, сильно напирал на долг перед державой и на божью кару за небрежение. Мол, тебе крест дан, а ты налакался, да в кусты его? Или сам в кусты?

Нехорошо, за такое вместо креста и вилы получить можно... после смерти и в плохом месте.

Вообще, Федька последнее время сильно склонялся к монастырской стезе. Молился, постился, и все как-то истово. Но ведь не определился ж пока? Значит — используем.

Софья убивала сразу двух зайцев.

Уж простите, но Федя сейчас самое слабое звено. Если сопьется — плохо, в царской семье алкоголиков и бездельников быть не должно. Но это полбеды.

А если ему что-нибудь предложат? Он ведь следующий после Алешки. Хороший брат, замечательный человечек, но — мягковат.

Такое тоже бывает. Вот и удалим его подальше от соблазнов. Даже если иностранные агенты и полезут ради него в Сибирь, на Урал... ну, дело вкуса. Закон — тайга, прокурор — медведь и приятного аппетита, косолапик.

Туда пока еще доберешься, да найдешь кого надо... нет, это вам не Москва, где эти шпионы себя вольготно чувствуют.

Слишком вольготно.

Ничего, укротим.

* * *

— Кража?! Как такое может быть?

Алексей Алексеевич, и верно, был в шоке. Случай был совершенно нерядовой.

Кража — в царевичевой школе! Да это... это... слов нет!

Никогда такого не было, первый случай!

— Узнали, кто?

— Никак нет, ваше величество.

Алексей покачал головой, глядя на Воина Афанасьевича.

— Ай-ай-ай... и что же теперь делать?

— Всех допросили, государь, занятия остановили, ждем твоих распоряжений.

А какие тут могут быть распоряжения? Вот уж чего Алексей не знал, а потому... серебряно прозвонил колокольчик.

— Пусть ко мне зайдут царевна Софья и боярин Ромодановский.

Секретарь поклонился и исчез. Алексей кивнул дядюшке на кресло.

— ты присаживайся пока, расскажи, как тетка, как дети?

— Замечательно. Мальцы уж взрослые совсем, так я хотел тебя просить отправить их куда-нибудь послужить Руси...

— Крым подойдет?

— Почему бы нет. Турки там сейчас как — лютуют?

— Налетают иногда...

— Это плохо. Мне бы хотелось, чтобы они пороху понюхали. Ну что может вырасти из мальчишки, если он с врагом глаза в глаза не переведался?

— Не боишься отпускать?

— Боюсь. И Аня боится. Только вот опаснее, коли они глупыми боярскими детьми вырастут.

— Уже не вырастут, не те у них родители.

— Спасибо, государь, на добром слове.

Алексей смотрел на Воина Афанасьевича.

Да уж... за пятьдесят лет ему перевалило. Уж и волосы сединой выбелило, но спина все еще прямая, тут годы его не согнули.

— Что случилось, государь?

При посторонних Софья строго следила за собой. Хотя все равно иногда оговаривалась, называя Алексея братиком. Ну, бывает....

Ромодановский поклонился, молча перемещаясь в угол комнаты.

— Рассказывай, дядюшка...

Воин Афанасьевич послушно принялся рассказывать.

Школа работала как обычно, ничего беды не предвещало. А потом один из детей боярских, Михайла, шум поднял. У него подарок отца пропал — кольцо с лалом драгоценным. Мальчишка его оставил в шкатулке, потому как неудобно на занятиях да с украшениями...

— а что вообще он делал в школе с украшениями? — нахмурилась Софья.

Воин развел руками.

— Так день рождения у него был. Отец приехал, подарками засыпал, для всего класса стол накрыл, ну, как принято — и колечко подарил. На выходных Мишка все бы отцу отдал, в школе такое ни к чему, но...

— Понятно, — кивнула Софья.

— И опять же, десять лет мальчику исполнилось. Дата...

— Да, дата хорошая... кольцо в шкатулке лежало?

— Именно.

Софья коварно улыбнулась.

— А где та шкатулка?

— В спальне мальчишек. Я ее запер, чтобы никто ни к чему не прикасался — и в Москву.

Софья довольно улыбнулась. Ну да, она сама так составляла устав школы.

— там никто, ни к чему не прикасался?

— Нет. Я распорядился. Детей перевели в другую спальню, у комнаты охрана...

— Тогда все просто, — Софья улыбнулась. — осталось только решить вопрос — нам съездить в Дьяково — или лучше все привезти сюда?

— Нам, разумеется. Заодно и проветримся, — пожал плечами Алексей.

В отличие от отца, он в поездку год не собирался. Быстрый конь, отряд сопровождения... кареты? Ближники? Подушки-одеялки?

Тьфу на вас! Может, еще и в нужник со свитой ходить?

Софья честно предупредила мужа — и получив благословение, отправилась вместе с братом. Кони быстро несли их к Дьяково.

Брат и сестра молчали. Воспоминания захватывали в плен. Когда-то они были всего лишь царскими детьми, они были свободны... хотя — нет! Не были.

Никогда они не были свободны от своего креста.

Вот и школа.

Купола, терема, все красиво, как на картинке.

А дальше все было просто. Осмотреть шкатулку. Красивая, из полированного дерева — и на ней отчетливо выделяются отпечатки пальцев. Нанести на них угольную пыль и собрать всю группу.

— Пусть вор признается сам, — произнес Алексей Алексеевич.

Молчание.

Двадцать две пары глаз настороженно смотрят на царя.

— Последний раз говорю — если вор признается сам, казнить его не будут. Если не признается — все будет в моей воле. Но воровства в этой школе не будет.

Софья тем временем осторожно наносила на шкатулку угольную пыль. Конечно, без скотча сложно, но и так можно кое-что увидеть. Отпечатки пальцев владельца у нее уже были, оставалось сравнить.

Долго, муторно, неудобно... только вот остальные способы результата не дадут. Не пытать же детей?

И выгонять весь класс тоже не стоит...

Пока Алексей Алексеевич пытался воздействовать на совесть учеников Софья еще раз пошепталась с Ромодановским. И они тоже вошли в комнату, где проводилось дознание.

— Государь, дозволь слово молвить?

Алексей кивнул, глядя на сестру.

— Не сознался тать?

— Молчит.

— Можно переходить к дознанию, государь?

— Да.

— Тогда... Сейчас все по очереди пройдут в ту комнату. — Дети с ужасом уставились на Софью и царевна подняла руку. — Пытать вас и причинять вред никто не будет. У вас просто возьмут отпечатки пальцев.

Ответом были круглые глаза детей.

— Вам этого еще не рассказывали, но узоры на пальцах у каждого человека индивидуальны, именно поэтому в Китае вместо подписи часто ставят отпечаток пальца. Когда тать лез в шкатулку, он оставил на ней отпечатки. Вот чьи окажутся, тот и ответит. Или — те...

Ответом было молчание. Дети верили царевне, но... кто?

А если шкатулку несколько человек потрогало?

— предупреждая ваши вопросы, отпечатки пальцев сохраняются последние. И не думаю, что наш ворюга был в перчатках...

Показалось Софье — или в глазах одного из мальчишек мелькнул страх? Но и Ромодановский сделал шаг вперед. И Алексей впился глазами в паренька, и Воин Афанасьевич...

— ты! С тебя и начнем!

— Ей-ей, ничего я не брал, — заныл мальчишка, но государь был неумолим.

— А что тогда нервничаешь? Сейчас отпечатки возьмем, сравним — и если ты к шкатулке не прикасался, то отпустим.

— А коли нет, — прогудел Ромодановский, — то пожалуй ко мне, в Разбойный приказ. Там у меня спрашивать-от умеют! Плеточками, щипцами, железом каленым...

Методика 'злой-добрый следователь' не дала сбоев и в семнадцатом веке. И через пять минут воришка уже каялся, сваливая все на беса, бедность и любимого папеньку, которому денюжка нужна, а то бы он ни в жисть! Да никогда бы...

— Звать его как? — тихо спросила Софья.

— Алексашка. Данилы Меньшикова сын.

— Александр Меньшиков?

— Да, — не понял удивления царевны Воин Афанасьевич.

— А кто его родители?

— Отец его в царских конюшнях работает, мужик крепкий... вот и порадел сыну. В ноги мне бросился, просил за мальчишку, а тот...

— Гнилое семя, — фыркнула Софья.

Ромодановский тем временем дожал мальчишку и вызнал, где спрятан перстень. Посланный слуга там его и нашел — в одной из щелей между бревнами, законопаченный мхом.

Кольцо действительно было дорогим. Массивная оправа, алый камень...

— что с сопляком делать будем?

Трое мужчин и женщина переглянулись. И чуть ли не единогласно вынесли вердикт.

— Пороть — и юнгой на флот. Пусть там научат... линьками.

И пороть — перед всей школой, чтобы знали, что не будет в ней воровства. И прощать за такое не будут. Ни на первый, ни на единственный раз.

Был бы боярский ребенок — все равно бы пороли и на флот. Потому что один сопляк такое дело загубить мог...

Софья смотрела и думала, что жизнь складывается очень причудливо. Не будет Александр в этом мире товарищем Петра. И министром не будет, и главным вором всея эпохи, и Екатерину не подберет где-то в обозе...

А что будет?

Лучше ли? Хуже?

Нет ответа. Но вперед идти надо.

1684 год

Бунт — это всегда неприятно. А если в детских воспоминаниях у тебя числится Фронда — вдвойне противнее. Так что Людовик метался по дворцу, как дикий зверь.

— Твари! Сволочи!

Справедливости ради, христианнейший король-солнце употреблял и другие слова, но историки их не сохранили. А зря — фольклор бы сильно обогатился.

— Ваше величество, Ла-рошель, ним, Монтобан, Кастр, Юнеза...

В Лувуа полетела чернильница, но канцлер уклонился со сноровкой опытного придворного.

— пошел вон, ... и ...!

Лувуа послушно вылетел за дверь. Когда король в таком настроении — тут не титулов и земель, головы лишиться можно. И в общем-то за дело.

При поддержке Англии (Монмут, сволочь) и Нидерландов (добьют когда-нибудь этого потомка Вилли Оранского от неизвестной шлюхи — или нет!?) французские гугеноты встали на дыбы.

Народ это был крепкий, основательный и обиду спускать не склонный. Если бы выбора не было — они бы, конечно, сдались и уехали куда-нибудь, но тут нашла коса на камень.

Просто так с государством бороться нельзя. С государственной машиной должно бороться государство. А в данном случае их вступило в борьбу аж три штуки.

Нидерланды и Англия — даже демонстративно, им Людовик был, что та кость — поперек всего пищеварительного тракта. Дания помогала потихоньку, не светясь, но и не сильно скрываясь. Примерно так же вела себя Испания. Конечно, католицизм там был в приоритете (чтобы не сказать — в авторитете) и святая инквизиция немножко не одобряла королевскую инициативу, но дон Хуан — это вам не Карлос, с ним поспорить не удавалось, да и вообще — грабить братьев-католиков не комильфо, а французы так гадили испанцам в колониях, что ей-ей, все христианские чувства испарялись.

Русь?

Ну, про Русь вообще никто не думал. Но Софья денег не жалела. На хорошее-то дело?!

На беспорядки у врага!?

Тут сколько хочешь отвалишь, лишь бы подольше и побольше!

Тем более, что под шумок продолжался отгрыз (а иначе и не скажешь) колоний от Англии. Русь уже ухватила себе Барбадос и вовсю там обустраивалась. Корабли испанские, солдаты — казаки, пушки — русские, кому не нравится — удавитесь. Сочетание просто убийственное. Но лучшее оружие и лучшие солдаты гарантировали безопасность земель. А корабли...

Пока у Софьи их было мало. Хватало на торговлю в Архангельске, на патрулирование Финского залива и на Крым.

Строились еще, конечно, строились. Но мало же построить как следует! Надо собрать команду, обучить, экипировать — много чего надо.

Так что деньги вкладывались во флот чуть ли не пятой частью всего бюджета, ну а параллельно — финансировались такие хорошие вещи, как бунты и восстания у соседей. Пусть разгребаются у себя и не лезут в чужие дела.

Людовик пока был не в курсе русского участия, но ему и так хватало. Все города, в которых был избыток гугенотов — полыхнули пучком соломы.

Варфоломеевская ночь!?

Да гугеноты за нее с лихвой расплатились только за последний месяц! Католиков сбрасывали со стен, вздевали на вилы, жгли живьем и проделывали еще кучу неаппетитных вещей, которые мог подсказать только воспаленный разум истинного фанатика. И Людовик ничего не мог сделать! Вообще ничего! Только брать каждый город и усмирять. Но...

Для войны нужны три вещи — деньги, деньги и еще раз деньги. Кто-то приписывал эту фразу Людовику 12-му, кто-то маршалу Тривульцио, но менее правдивой она от этого не становилась. А вот деньги...

Кольбер мирно почил в своем имении, а где их взять — не сказал.

А Лувуа — сволочь, сволочь, сволочь...

Гнев опять взбурлил в крови Людовика.

Сир, гугенотов осталось мало, все, кто хотел — стали католиками, вы примете великое решение, за которое вас будут благословлять потомки...

Гррррр!

— Сир, вы печальны, — маркиза де Ментенон появилась из-за портьеры. После того, как из кабинета вылетел Лувуа, она решила подождать немного и попытать удачи.

Людовик ответил ей взглядом тигра-людоеда, которого повели к стоматологу, но маркизу это не испугало. Как управлять венценосным любовником, она знала. Не учла лишь одного — в какой-то момент любой мужчина становится неуправляемым. И у Людовика этот момент был связан именно с бунтом.

Фронда...

Детские страхи, наложенные на взрослую ярость — смесь взрывоопасная.

— Могу ли я чем-либо помочь вам,, сир?

— Поди прочь, — рыкнул Людовик.

Не помогло. Маркиза наоборот, прошла внутрь и стояла совсем рядом с венценосным любовником. Положила ему руку на плечо, вздохнула.

— Сир, это временные трудности. Но подумайте, сколько человек будут счастливы вашим решением? Это богоугодное дело, которое, без сомнения...

— Счастливы!? — вепрем заревел Людовик. — все будут довольны!? Богоугодное дело!? У меня страна полыхает, а ты...

Маркизе бы промолчать, уйти, скрыться с королевских глаз долой, но...

— Вы же понимаете, что ни одно великое решение не обходится без потрясений. Но народ будет благословлять вас...

А вот этого ей говорить и не стоило. Людовик еще от Лувуа не остыл.

— Маркиза, — вроде бы тихий голос короля заставил мадам де Ментенон съежится. — я нахожу, что пребывание при дворе плохо влияет на ваш рассудок. А потому — чтобы через час вы уже сидели в карете и та неслась во весь опор к крепости Ниор. Вам все понятно?

Франсуаза задрожала, как осиновый лист. Этого короля она еще не знала. Галантный с женщинами, Людовик старался не показывать им свою темную сторону. А она была, еще как была...

— Сир...

— и немедленно!!! — взревел его величество.

Мадам Скаррон опрометью вылетела из кабинета. И, кстати, уложилась в час. Жить захочешь — еще не так уложишься.

Оставаться навсегда в крепости она не планировала, но судьба в лице Великолепной Анжелики решила иначе.

Маркиза де Фонтанж не была особенно умна. Но с мужчинами обращаться умела на уровне инстинкта, а потому пока Людовик бушевал — она пряталась по углам, не рискуя получить трепку. Она вышла, когда его величество успокоился — и стала активно интриговать против мадам де Ментенон. Взяла к себе детей Атенаис де Монтеспан, которые сильно порадовались смене строгости на свободный дворцовый режим, окружила любовника заботой — и Людовик решил, что не так уж ему и нужна Франсуаза.

Нет, он ее может и вернет, но потом, потом...

Франсуаза сидела в крепости Ниор, Анжелика блистала при дворе, а время шло...

* * *

— Да, Имре?

Имре Текели посмотрел на жену. За время их брака красота Илоны не увяла. Впрочем, она была из тех женщин, что и в девяносто будут приковывать к себе внимание. Осанка, тяжелые косы, громадные глаза, правильные черты лица — как есть, королева.

Да она и в самом деле — королева, просто пока не коронована. Ракоци и зриньи в Венгрии — это как бы не повыше императорского титула.

— мне пришло письмо от Леопольда.

— что ему нужно?

— Вену они отбили, у себя порядок хоть как-то навели и сейчас он хочет пойти против турок. Мы должны беспрепятственно пропустить его войска через свою территорию, помочь оружием, людьми и вообще — принять участие, как его вассалы.

— Но мы не его вассалы!

— Вот это я и отвечу. Пусть пишет Михайле, еслли король согласится, так мы поможем...

— но мы же тоже отпишем?

Имре улыбнулся.

— Разумеется, любовь моя.

Родственные отношения с двумя государями давали надежду. Ввязываться с драку с Турцией? Из-за ненавистного Леопольда?!

Да гори он ясным пламенем! Пусть разбирается сам. К тому же, сей император всю жизнь действовал по принципу: 'дайте попить, а то так кушать хочется, что переночевать негде...'.

Нет уж.

Пусть разбирается сам. А Венгрия будет держать нейтралитет. Пропустит его войска, но пропустит и турецкие войска. И поддерживать никого не будет.

Надоели!

Людям нужна спокойная жизнь, а не война за чужие интересы! Вот!

* * *

— Дорогая супруга, благодарю вас за дочь.

— Мой возлюбленный муж, я счастлива исполнить свой долг перед вашим родом..

От слов за версту тянуло пафосом, но куда деваться?

Испания...

Его высочество дон Хуан благодарил свою жену за подаренного ребенка именно так. И за первого, и за второго, и за дочку... да, за несколько лет Мария родила ему троих детей. Теперь можно и отдохнуть. Сын — наследник, сын — запасной и дочка на закуску. Теперь если рожать, то года через два, чтобы тело успело отдохнуть.

Все-таки беременность, даже если ее легко переносишь, плохо сказывается на организме. Она его изнашивает.

И сейчас измученная Мария просто выполняла ритуал. Она знала, что после мужа в комнате окажутся Карлос и его супруга — Мария-Луиза. И та будет смотреть ненавидящими глазами.

Увы...

Дон Хуан в свои года был куда как больше мужчиной, чем его племянник. Мария знала достоверно, что ни один половой акт с участием Карлоса не был доведен до конца. Хотя супруга старалась!

А толку?

Сделать ребенка от кого-то еще у нее возможности не было, разве что Хуан постарался бы, но дражайший супруг и в мыслях не имел наставлять рога племяннику. Что вы, как можно-с!?

Да и сама Мария позаботилась.

Какой лучший способ от загулов супруга? Да сделай ты так, чтобы у него на других сил не осталось! Не умеешь?

Учись!

Карлос тетку (пусть Мария была примерно его ровесницей, но тетка ведь!) поцеловал в щеку. И подарил гарнитур с рубинами.

Мария поблагодарила вполне искренне.

Она привязалась к этому уродцу. Карлос, несмотря на все его недостатки — то есть дурную кровь, беду с разумом и телом и дворцовое воспитание (только сейчас Мария понимала, что сделала для нее сестра и как уродуют во дворцах тела и души власть имущих) был милым и добрым парнем. Даже скорее мальчиком. Ума-то Бог недодал...

Глуп он не был, но наивен — да! Мария иногда поражалась, какими заковыристыми путями идут мысли в этой несчастной голове.

— Милая тетушка...

Протокольные фразы — и искренняя приязнь в глазах, на которую она и отвечала таким же теплом. И... недаром говорят, что дети и животные не обманываются. Карлос чувствовал отношение тетки к себе — и дарил тепло Марии. И дон Хуан видел, как жена относится к его племяннику. Без брезгливости, без отвращения, с искренней заботой... и уважал Марию за эти чувства.

— Ваше величество....

Мария отвечала вежливыми заковыристыми фразами, с трудом (после родов-то!) подбирая слова, но настоящее тепло было в ее глазах. И Карлос улыбался в ответ.

А вот Мария-Луиза так и сожрала бы!

Ну и шут с ней, пусть злобится. Главное, чтобы не укусила.

* * *

— что случилось?

Павел Мельин смотрел на боцмана. Петр Игренев сплюнул за борт, избегая попасть на чисто выскобленнцую палубу — за такое могли и корабль драить заставить от носа до кормы. Боцман ты там, не боцман...

— Да юнга этот...

— Меншиков? — тут же вспомнил Павел.

— он, стервец!

— что натворил этот щенок?

Неприязнь Павла была оправдана. Ну не любят люди 'протекционистов'. Нигде и ни в какое время!

А Меншиков попал на флагман именно что по протекции. Выгнанный за воровство из царевичевой школы, он вообще-то должен был отправиться куда-нибудь на галеру на веки вечные — пусть не гребцом, но юнгой там немногим лучше. Вместо этого царевна Софья лично попросила Павла приглядеть за парнем. Мол, коли исправится — хорошо, ну а если нет — пусть суд ваш будет короток и справедлив, слова не скажу.

Уж чем этот сопляк заинтересовал царевну?

Но Мельин честно приглядывал за мальчишкой, и друга приставил, ну и что? Трех месяцев не прошло...

— Ворует он. У команды крысятничает....

— не оговор?

— нет. У Мишки браслет пропал, с боя взятый, уж он убивался. Деньги пропадали, а тут...

Павел кивнул..

Ну да, деньги — дело такое, на них же не напишешь, где чьи. А вот браслет — вещь памятная, трофейная...

Турки последнее время сторожились и старались не задевать русских, но стычки иногда происходили. И трофеи, конечно, были.. Поль у команды по карманам не шарил,, справедливо рассудив, что от медяков казна не обеднеет, а матросам приятно будет. Ну и...

Браслет — и браслет, что в этом такого?

И — пропал.

Петр, не поднимая шума, и принялся обыскивать корабль, рассудив, что посреди моря спрятать уворованное особенно и некуда.

И — нашел в небольшом тайничке. Тот, кто его оборудовал, явно был новичком, не подумав, что свой-то корабль и капитан и боцман до досточки знают. А как иначе? Ты ж ему жизнь доверяешь, хоть в шторм, хоть в бой — и платить обязан любовью и верностью. Пусть береговые смеются, но для моряка корабль — это как жена, любовь, дом...

Одним словом, боцман проследил за тайничком — и увидел Меншикова. А в тайнике добавилось монет.

Так что делать-то с мерзавцем?

А что тут сделаешь? Снисходительность проявлять — только мерзавцев плодить. А потому Алексашка был выпорот кнутом без всякой жалости и выкинут в лодку. А ту оттолкнули от корабля.

Коли верно, что оно не тонет — может, и выплывет. Да и не звери моряки, бурдюк с водой и несколько сухарей негодяю оставили.

Скатертью дорога, а на Русь не возвращайся. Кто увидит — ноги выдернет.

* * *

— Чума! Жуан, мне страшно!

— Белла, нам надо уехать.

Иван смотрел серьезно и строго. Принцесса всхлипнула, вытерла слезы и посмотрела на почти мужа.

— Куда, Жуан?

— Из города — обязательно. И подальше, пока эпидемия не пройдет.

— Почему же?

— Потому что если мы тут останемся — шанс заболеть очень велик. Я не хочу рисковать твоей жизнью, ты мне слишком дорога.

— Ты знаешь, отчего болеют чумой?

Педру в этот раз не подслушивал, просто шел к дочери. Ну и...

— Знаю. На Руси то давно известно.

— и отчего же?

Личный духовник его величества, отец Фернанду* смотрел строго. Но Ивана ли ему было пугать?

*— автор не уверен, что это был именно отец Фернанду, но без личного духовника тогда дело не обходилось, прим. авт.

— От грязи и крыс, святой отец.

— Вот как? Расскажи подробнее, сын мой.

Иван кивнул.

Педру был весьма и весьма неглуп, поэтому и духовника он себе подобрал соответствующего. Не архиепископа, не кардинала, а просто — обычного монаха, не карьериста, но очень умного и образованного человека. Верующего истово, но с широким кругозором. А такие люди Ване всегда нравились.

Бог есть? Безусловно! И спасибо ему за все! Но главное, что он сделал для человека — это дал ему жизнь и разум. А коли у тебя не хватает ума применить второе, чтобы сберечь первое — кто ж тебе виноват? Даже родители тебя всю жизнь за ручку не проводят.

А потому Иван и рассказал, как мог.

Чума?

Крысы, насекомые, грязь, нечистоты, плохая вода, воздушно-капельный путь передачи заразы в том числе... Методы борьбы?

Маски, подобные лекарским — безусловно. Костюм чумного доктора — идея неплохая. Но и остальное...

Бани, омовения, обязательное кипячение воды, изведение крыс, вшей, блох.... Ваня говорил долго. И когда закончил, удостоился пристального взгляда монаха.

— Так делают на Руси?

— Нам легче. У нас, почитай, каждую зиму морозы, вот болезнь и не выживает. А у вас ей самое раздолье. Не говорю, что выживут все, но если делать, как я рассказал — число погибших уменьшится.

— М-да, — Педру был задумчив. — Это большие деньги, но... я найду их. А вот вы...

— Отошлите Беллу из города? Я могу остаться, но ей рисковать не согласен.

Педру усмехнулся.

— отошлю. В удаленный замок в горах. А ты, Жуан, оставайся, если хочешь. Думаю, твои советы будут ценны...

Иван поклонился.

Конечно, за себя он тоже боялся. Оспа — дело другое, от нее он был привит. А вот чума...

Но семи смертям не бывать, а одной не миновать. Белла должна быть в безопасности, а он — мужчина. Он справится.

Педру, глядевший на будущего зятя, одобрительно покачал головой.

А ведь молодец парень. Неглуп, не труслив... м-да. Королевская кровь.

* * *

Контроль — это хорошо. Но вот полноценным его сделать никогда еще не удавалось.

А потому...

Мой любезный дядюшка!

Перо летало по бумаге, времени у женщины было очень мало, а написать требовалось так, чтобы было понятно, но не давало точных указаний на адресата или отправителя, буде оно попадет не в те руки.

Спешу сообщить, что на этот раз двор порадовался дочери Короля Морей.

А король не может порадовать свою жену тем же сокровищем. Если все продолжится так же, брак их останется бесплоден. Кого же назначит наследником Карлос?

У небезизвестного Вам князя есть еще и сыновья, и король задумывается...

Задумайтесь над этим и Вы.

С молитвой о Вашем здоровье.

Преданная Вам племянница.

Письмо, больше похожее на записочку, сворачивается в тугую трубочку и прячется в рукав. Потом его передадут одной из свитских дам — и оно полетит в прекрасную Францию. Где его и прочтут. И сделают выводы!

А вот последствия...

Пишущая отчетливо осознает, что эти строки могут грозить смертью женщине, которой она недавно желала счастья в связи с рождением дочери. Ну так что же?

Почему эта стерва уже изведала радость материнства дважды, а она...?

Неважно, это неважно! Какое бы решение не принял его величество, женщину это не касается. Она просто подсказывает и направляет. Отчитывается. А остальное от нее не зависит!

Вот.

* * *

— Алеша, поздравляю! Уля! Сын — просто богатырь!

Ульрика ответила улыбкой. Да уж, если бы сейчас ей дали выбор — выходить замуж в Швецию или на Русь, она бы и минуты не колебалась. И письма, которые она писала брату, были искренне пронизаны счастьем.

Муж, любимый и любящий, замечательные дети, большая семья, в которой никто не держит в кармане нож... мало?

Да это безумно много!

— Сонечка, а от вас мы еще детей дождемся?

Софья пожала плечами.

— Как получится.

Не то, чтобы она специально избегала зачатия, но после дочери пока не беременела. И не жалела об этом. Дела отнимали столько времени... они втроем, с Алексеем и Иваном едва тянули этот неподъемный воз! И не факт, что с течением времени станет легче!

Хорошо хоть Уля умничка, отлично включилась в цепочку и воспитывает всех детей в нужном ключе. В результате, Александр, старший сын Алексея, был твердо уверен, что ему надо учиться и учиться, чтобы стать хорошим правителем. У Ангелины проявились незаурядные актерские способности — хитрая лисичка могла очаровать кого угодно. Софья считала, что это полезно. Выйдет замуж — так особо оценит. Второй сын Алексея — Михаил, чуть ли не с рождения тянулся к кораблям и всему водоплавающему. Вот пройдет царевичеву школу — и добро пожаловать на флот.

Да и ее собственные дети не отставали. Правда, склонностей к войне не было ни у одного, но вот математические способности мальчишки унаследовали в полном объеме, уже сейчас решая в уме задачки и перемножая трехзначные числа. Ну и ладненько, будет кому Ваню заменить, когда тот на покой уйдет.

А вот кто заменит ее?

Пока в молодой поросли Софья не видела никого подходящего. Тут нужен особый склад ума, сочетание холодной расчетливости с жестокостью, при этом не наслаждаясь ими, а просто по необходимости и математическими способностями. Плюс импровизация...

Но время еще есть.

Может, что-то подобное получится из Ангелины. Или из ее собственной дочери, которая уже сейчас обожает тавлеи, или из этого малыша...

— Как назовете?

— Кузьмой, — пожал плечами Алексей.

И искренне не понял, почему широко улыбнулась Софья. Но фразу 'Уля, так ты теперь — Кузькина мать?' пришлось проглотить. Да и не подойдет мягкая и добрая царица на эту роль. А Софья и пробоваться не будет. Главное в ее работе — оставаться в тени. Чтобы никто не понял и не вычислил...

* * *

— В монастырь? Женский? Банщиком?

Софья не собиралась церемониться с братом. Федор надулся, как крыс на рис.

— Соня, твои шутки неуместны.

— Федя, неуместно твое поведение. Какой монастырь, когда у тебя ребенок? Ты на кого его оставишь?

— на тебя. Соня, милая, ты же понимаешь, что мне жизнь не в радость...

— да мало ли кому она не куда! Живут же люди, а ты с жиру бесишься!

— Соня...

Протопоп Аввакум вошел в комнату как раз вовремя, помешав сестрице оторвать любезному братику голову. Ну надо же — монастырь! Вместо работы на благо общества и лично Руси!

Мало ли у кого жена умирает!?

Так все ж потом живут! И ничего, нормально! Работают, детей растят... а этот — то в алкоголизм, то еще куда. Что за наглость?!

— Сонечка, отпусти его.

Аввакум был неотразимо убедителен. Но не для царевны.

— Нас не так много, чтобы принцами разбрасываться. Дети когда еще в возраст войдут, а Федя уже сейчас помочь может.

— Пусть примет послушание, а там и постриг. Тяжело ему в миру, я же вижу...

— а кому сейчас легко, отче? — Софья топнула ножкой в дорогой туфельке. — Федя, хоть звезд с неба и не хватает, а все ж его присутствие в тех или иных местах полезно!

— У него другое призвание...

— у всей царской семьи одно призвание — родине служить. Иного и быть не может.

Софья уперлась бараном, Аввакум настаивал, Федя просил... одним словом, через два часа обе договаривающиеся стороны пришли к консенсусу. Еще десять лет Федя добросовестно пашет на благо родины и брата. Потом — хоть в монастырь, хоть куда. Сейчас ему тоже никто не мешает готовиться к постригу, но так, чтобы это делу не мешало. Лучше бы, конечно, еще раз жениться и детей нарожать, но тут Софья настаивать не будет. Имеющегося воспитаем, а там — кто знает? Может, еще и передумаешь?

Федор передумывать не собирался, но об этом собиралась позаботиться Софья.

Надо бы наведаться в школу, есть там такая Марфуша Апраксина — красавица, аж глаз не отвести. Попала к царевне после смерти отца, семья бедная, в долгах, как в шелках, но боярыня ведь, не кошка безродная! В жены царевичу сгодится, ежели что...

Вот и подумаем, как их правильно подвести друг к другу. Девочка хорошая, умненькая, правильная... хватит горевать по почившей китаянке! По ней даже родной брат не горюет, а муж никак в себя прийти не может!

Софья ее вообще-то хотела выдать замуж за другого человека, но чего не сделаешь для родного брата?

* * *

Мария кормила дочь. Сыновья играли у окна. Фрейлины были безжалостно выставлены за дверь. Ворчите, не ворчите — мне все равно. Пусть здесь Испания, но я — русская! И попробуйте только мне возразить! Мигом со двора выгоню!

А потому дети проводят много времени при матери, которая учит их говорить в том числе и по-русски, рассказывает сказки своей родины, поет песни, учит играм...

Дверь скрипнула.

— Дорогой!

Мария улыбнулась супругу. Дон Хуан выглядел уставшим и осунувшимся — и она еще раз подумала, что правильно нарожала детей. Так вот стукнет супруга инфаркт, а у нее наследники останутся. Законные — и единственные из Габсбургов, кто будет иметь права на престол после смерти Карлоса.

— Налить тебе вина?

— корми ребенка, я сам.

Супруг удобно разместился в кресле, потянулся...

— Куда бы сбежать от этих государственных дел?

— У меня так брат всегда говорит, — улыбнулась Мария. — так ведь все равно не сбежите, потому как это — ваш долг.

— Да, ему надо написать...

Разговор шел своим чередом. Русь, политика, Франция, война с турками, колонии...

Потом муж ушел к себе, а она осталась. Все равно супружеские отношения им пока не грозили — слишком мало времени прошло после родов.

Дети играли у окна, смеялись, шутили, она уже собиралась спать...

Мария так и не поняла, в какой момент насторожилась. Но... будь она кошкой — у нее бы вся шерсть распушилась и спина выгнулась.

Потом уже, вспоминая, она поняла — шаги.

Ее насторожили именно шаги. Быстрые, уверенные, ничего общего с тем, как ходят во дворцах. Тем более — на женской половине дворца.

Мария схватила детей, быстро впихнула их в гардеробную, сунула старшему дочку.

— что бы ни было — не вылезайте, пока я вас не позову. Поняли?

Во дворцах взрослеют быстро. Мальчишки кивнули, прячась в платьях матери.

За дверью послышался лязг металла... охрана дорого продавала свою жизнь. Мария рысью метнулась по комнате. Когда-то ее учили защищаться тем, что есть под рукой. И умирать, как овца на бойне она не собиралась. Сверкнул нож, распарывая неудобные юбки, остатки ужина еще не унесли — и слава Богу!

Первый вошедший поскользнулся на жирной подливке и умело разложенных фруктах — и достаточно неудачно упал навзничь. Сейчас бы и добить, но...

Шестеро...

Мария трезво оценивала свои шансы. Ей не справиться. Но один временно выбыл из строя. Она хотя бы выиграет время, потому что ее смерть — это и гибель детей. Но если она протяней время — может прийти помощь. Главное поднять шум, позвать на помощь.

А за своего ребенка любая женщина зверем кинется. Мария же, загнанная в угол, была вдвойне опасна.

Лица мужчин были закрыты масками, в руках — кинжалы. Это хорошо, значит, им надо подойти поближе, а она должна держать дистанцию. И еще хорошо, что в ее комнате было оружие. Хоть какое-то...

Грохнул пистоль.

Пятеро.

И еще один выстрел. Вот сейчас Мария и оценила подарок сестры. Спасибо тебе, мастер, придумавший многоствольный пистоль! Жаль, что стволов всего четыре, а нападающих шесть. Жаль, что давно не практиковалась, говорила же Соня...

Спасибо тебе, сестрица...

И еще выстрел.

Трое оставшихся бросились вперед — и четвертый выстрел пропал втуне. Мария отбросила пистоль и выхватила саблю. Небольшую, как раз по руке, богато изукрашенную, выглядящую игрушкой. Но это вполне боевое оружие...

В головы нападающим полетел тяжелый серебряный канделябр. Свечи в полете тоже вылетели, сбивая бросок. Все-таки горящая свеча — это всегда неприятно, особенно когда она летит тебе в голову. И второй туда же!

Еще минута выигрыша.

Мария прекрасно понимала, что не справится. Погибнет, наверняка. Но пока она жива — к ее детям не подойдет ни одна тварь!

Впрочем, вид принцессы в одном корсете и чулках на миг ошеломил нападающих — и Марии удалось нанести удар. А вот потом удача ее покинула.

Звякнули, сталкиваясь, клинки.

Раз, другой, правое плечо пронзила резкая боль, рука повисла плетью.

Мария упала на колени. Звякнула выпущенная из рук сабля.

— Проклинаю!

Сверкнула шпага, но женщина уклонилась.

Рана в плечо чертовски болезненна, но сознания она не лишает. А благородства в женщине отродясь не водилось. Ты слабее мужчины?

Ну так и будь слабой. Умоляй, плачь, лишь бы тебя подпустили поближе. А там — вцепляйся врагу в горло хоть зубами, все средства хороши для победы.

Блеснул кинжал, пущенный в полет умелой рукой. Неважно, что левой, она все равно попала, хотя и не туда, куда целилась. Не в живот. В пах.

Впрочем, врагу от этого легче не стало.

И тут везение нападающих закончилось.

Грянули выстрелы. Мария упала навзничь, понимая, что пуля — дура. А на пороге комнаты возникла ее личная охрана. Девушки от царевны Софьи, в количестве двух штук.

— Государыня? Вы как?

— ранена, — огрызнулась Мария. — помогите подняться и проверьте, все ли сдохли.

Этим девушки и занялись. Одна подняла Марию и потащила почти волоком на кровать.

— Сейчас перевяжу плечо, а чуть позже обработаем.

Вторая прошлась по комнате. Добавила одному подобранным клинком в горло, а второму — рукоятью в голову. Допросить сгодится.

— Отличная работа, государыня.

Мария улыбнулась. Приятно все-таки... она ничего не забыла из полученных уроков. А как ругалась, как возмущалась... зачем это может понадобиться, на нее никто покушаться не будет... Как насмешливо улыбалась тогда сестра.

Как же! Не будут!

Не зарекайся, вот и не будут!

— Мария, ты жива!?

О, а вот и любящий супруг. И тоже весь в крови.

— Да.

Дон Хуан подошел к кровати — и аж переменился в лице.

— Ты ранена! Боже!

— Все в порядке, девочки окажут мне помощь, — успокоила супруга Мария. — Ты не ранен?

— Нет.

— А меня вот едва не достали. Кстати... дети, вылезайте!

Выгонит она к чертовой матери всех горничных, в гардеробной — хоть брюкву сажай! И где они так перемазаться успели? Зато вылезли целы-невредимы, только грязные по уши.

— Ну и грязнули! Отмывать вас....

Хуан заулыбался, понимая, что если супруга шутит, то жить точно будет.

— Кто на нас покушался?

— А вот это нам предстоит узнать. У тебя все мертвы?

— Государыня одного ранила. Может, и не сразу сдохнет, в Турции такие годами живут, — вмешалась одна из девушек. Одернуть ее никто и не подумал — форс-мажор.

Князь Морей оценил рану и уважительно покачал головой.

— Дорогая, напомни мне тебя не сердить?

— Я в живот целилась, просто промахнулась, — обиделась Мария.

Но на душе у нее было спокойно. Она жива, муж жив, дети целы... ну а кто покушался и кто за этим стоит...

Разберемся и ноги переломаем, чтобы стоять было не на чем! А лучше — и некому!

* * *

— кто посмел!? Какая ...!?

Гнев Алексея был непритворным. И — неудивительно.

Если бы Мария с детьми сейчас погибли, дело обернулось бы куда как невесело для Руси. Вот считайте — дону Хуану сейчас пятьдесят пять годочков. Очень почтенный возраст для этого времени-места, недаром Мария так с детьми торопилась. Если сейчас что с ней случается — не факт, что и с благородным доном все будет в порядке. И дети... в чьи руки они попадут? Кто вырастит из них свое подобие? Карлос, который до двадцати лет и читать-то не умел?

Вот спасибо!

— я выясню, — Софья тоже была зла.

— Выясни, — Алексей сверкал глазами. — И чтобы эта тварь своими кишками подавилась!

— Подавится.

Когда Соня говорила таким тоном, ее начинали бояться даже безмозглые мухи. Потому что она была убийственно серьезна. До убийства.

Сегодня Маша, завтра Ваня, послезавтра — кто?1

Нет уж, вы у меня на всю жизнь запомните, европейские, что лучший способ самоубийства — это посягнуть на одного из членов русской царской фамилии. Вас от слова 'русские' еще корчить и крючить будет! Вы еще сами с доносами прибегать будете, ежели кто худое на русского замыслит. Потому что каждый, живущий на Руси должен знать — за ним стоит государство.

Его обида — это обида государства.

Покусился на русского — получи. С избытком.

Вот она и отсыплет.

— Маша прислала письмо. С допросом.

— А скольких удалось допросить?

— двоих. Один уцелел у нее, второй и дона Хуана.

— Больше взять не могли?

— Алешка, окстись! Машка одна оказалась против шести! Хорошо хоть отбилась!

— Да уж мне не надо рассказывать, на что твои девочки способны.

Софья скромно потупилась. А что?

Женщина, конечно, пол слабый, но недаром же д´Артаньян от миледи Винтер без штанов сбежал? Когда разозлил хрупкую женщину?*

* в платье служанки Кэти, прим. авт.

И не подумал, что он там герой, гвардеец и прочее — шкура бы уцелела!

То же самое и здесь. Если умеешь защищаться... почему чаще всего проигрывает человек, на которого напали? Софья это из опыта двадцать первого века знала. У порядочного человека как стопор — он не может причинить зло другим. А вот у отморозка такого нет. Поэтому своих людей Софья учила бить первыми. Потом грехи отмолим!

Лезет к тебе отморозок — пни его так, чтобы коленную чашечку из титанового сплава заказывал! Ступню шпилькой пробей и скажи, что случайно каблуком наступила! Глаза выдави! Да много чего! А не хлопай ресничками, ожидая, пока тебя изнасилуют или искалечат!

— Алешка, я узнаю — кто...

— Заранее даю добро на самый жесткий ответ.

Софья кивнула. Хотя пока она не могла ничего выудить из протоколов допросов. Мало ли, что покушались именно эти! Важно, не в чьей руке кинжал, а кто заказал и оплатил. А этого испанец и сам не знал.

Придется отправлять туда кого-нибудь ради дознания (если негодяев еще не сожгут к тому времени), раскапывать самые важные документы — банковские, беседовать с людьми...

Но она дознается — кто. И этот кто-то заплачет кровью.

* * *

— Ваше величество, спешу сообщить, что ваша супруга в тягости.

Его величество Карл Одиннадцатый расцвел улыбкой. Стянул с руки дорогое кольцо и протянул лекарю.

— отличная новость. Просто отличная.

— Наследник появится через семь месяцев, если Бог будет милостив.

— Вы же будете наблюдать королеву, Густав?

— Как прикажет ваше величество.

— считайте, что я уже приказал.

Осталось обрадовать мать этим известием. Впрочем, Гедвига Элеонора не обрадовалась.

— ты уверен, что ребенок — твой?

— Мама!

— я не доверяю этой английской девке!

— Это моя жена. И она ждет моего ребенка, — чуть надавил голосом Карл.

Гедвига тут же перестроилась и сахарно заулыбалась.

— Разумеется, мальчик мой. И мы все сделаем, чтобы он появился на свет крепким и здоровым! Такая радость! Тем более, что у Анны детей до сих пор нет...

— и у Якова — тоже. Хотя с молодой женой...

— Кто бы признал эту безродную девку!

— Мама!

Спору нет, Гедвига была мила, умна и очаровательна, но... если человек ей не нравился, она упорно красила его в самые черные тона. А невестка ей решительно не нравилась.

— Между прочим, у русского царя уже трое!

— И что?

— Если бы ты женился на Ульрике Элеоноре...

— она бы не нравилась тебе точно так же. — Карл рассмеялся и приобнял мать за плечи. — мама, милая, я все понимаю. Ты у меня самая лучшая, но иногда...

Гедвига покачала головой. Да, они с сыном отлично понимали друг друга. И потому....

— Русские должны нам за все заплатить!

— Обязаны. Но пока еще рано. Еще года три придется ждать, не меньше.

О, три года Гедвига готова была подождать. Она бы и больше подождала...

Русь!

Эта страна становилась для женщины просто символом ненависти. Невеста сына, которая вышла замуж на Русь и сейчас плодовита в браке, немалый кусок территории, союз с Данией... тут было, за что ненавидеть.

И она отомстит!

Страшно отомстит!

Они вернут себе все утраченное, а русские еще горько пожалеют о своей наглости.

* * *

— В чем дело, Аглая?

Когда государыня Софья говорила таким тоном, девочки искренне старались слиться со стеной. На них не ругались, не повышали голоса, не бранились. Но вот это осознание, что ты не оправдала оказанного тебе доверия...

Вот что жгло хуже крапивы!

— Государыня, я виновата...

— Шан уже мертва. Неужели так сложно вытеснить ее из человеческой памяти?

— Да, государыня.

Аглая могла бы сказать многое.

И что она, хоть и подхватила Федора на взлете отчаяния, все равно осталась лишь заменой, и что хуже нет — сражаться с памятью умершей, потому что мертвый всегда идеален, и что...

Могла бы.

Не сказала, потому что Софья и сама это понимала. Читала сейчас по ее лицу — и задумчиво перебирала пальцами косу.

— Твой вердикт?

— отпустите его, государыня. Благочестивый отшельник или монах будет вам более полезен, чем достаточно бездарный управитель на месте.

Софья покачала головой.

— Настолько бездарный?

Ну да, Федя и тяготел больше то к науке, то к религии... вот Ваня, в отличие от брата, весь был в учебе, а Федя... слишком он был отвлечен от мира, чтобы копаться в его делах — и не всегда чистыми руками.

— Ему это просто не дано. Он хороший, но слабый.

Ругаться на девушку не стоило — Софья всегда требовала от своих людей честности. Не нравится — не кушай, но прятать голову в песок и утверждать, что этот человек самый лучший, просто потому, что это — он? Нет уж, не стоит.

— А его сын? Из маленького Юрия получится что-то хорошее?

— сложно сказать, государыня. Задатки пока неплохие. Он хорошо учится, интересуется всем новым, но возраст мал.

— Подлость в любом возрасте видна...

— Это — нет. Не злой, не подлый. Но вот что выйдет?

— как воспитывать будем. Спасибо, Глашенька.

Девушка улыбнулась.

— Рада служить, государыня.

— Если Федя уйдет в монастырь, как хочет, тебе нужно будет новое дело.

— Все в вашей власти, государыня.

— Не устала пока? От моей-то работы?

— бог даст, еще лет пять бы покрутиться, а потом и замуж можно, — лукаво улыбнулась девушка.

— Покрутишься, — задумчиво пообещала Софья. — Работы у нас много.

Аглая бросила взгляд на стол царевны, где лежала и ее докладная записка по Федору. Ну и по Юрию Федоровичу. Что нужно, что не нужно, что любят, к чему тянутся...

— разрешите идти, государыня?

— Пока — разрешаю...

Познакомить Федора с первой московской красавицей Софья все равно собиралась. Так, на всякий случай. Получится — хорошо. Нет?

Ну... пусть идет Богу служить. Здесь и сейчас — это и неплохо.

1687 год.

Шотландия оделась в траур.

Умирал его величество Яков Стюарт. Умирал, не оставляя законного наследника. Дочери были, а вот сына, которому можно бы оставить трон...*

* в реальной истории это произошло в 1701 году во Франции, но начиная уже с 1690 года Яков не играл особой роли в жизни Англии. Вильгельм Оранский, которого пригласили на замену, не давал. Прим. авт.

В трауре была его супруга, в девичестве леди Винтер, а ныне ее величество Анна Стюарт. В трауре были его дочери — Мария и Анна...

Справедливости ради, были и довольные. Например, Джеймс Монмут, которому Яков оставался бельмом на глазу. Ирландцы, которым было все равно, кто из них двоих помрет — Яков ли, Джеймс ли, они любому обрадуются.

А вот Шотландия... Шотландии грозил клановый передел. Или — беспредел. Приглашать кого-то со стороны на трон Стюартов шотландцы не хотели. И государство не то, и силы не те, и вообще... вот если бы кто пришел, из потомков Якова, отвоевал Англию, опять соединил ее с Шотландией...

А кто?

Шведам не до того. Датчане? Георг? Тот сам по себе ни на что способен не был, разве что брат займется. Но Кристиан вовсе не хотел воевать за чужие интересы. Ему приятнее было отгрызать себе кусочки от английских колоний и богатеть на поставках оружия и продовольствия. Пригласят — придем. А так...

Лезть в чужую свару?

Вот еще не хватало...

Анна де Бейль скользнула в спальню к мужу, выставила за дверь доктора, присела рядом на кровать... М-да, как меняются люди. Яков сгорел буквально в полгода от какой-то внутренней хвори. Ничего не мог есть, иссыхал на глазах, не удерживал в себе даже вино...

Но в ответ на нежное пожатие руки, муж открыл глаза.

— Энни...

— я здесь, любовь моя.

Улыбка леди Винтер была очаровательной. Никто бы и не догадался, что под сердцем она носит ребенка, о котором не собирается никому говорить. Под местными платьями — хоть поросенка прячь, не то, что месячную беременность.

— Я скоро умру.

— ты поправишься. Обязательно поправишься.

Анна не верила в это, но не говорить же умирающему правду? Ты умрешь, а я уеду. И увезу с собой кровь Стюартов. Куда?

А посмотрим, куда будет выгоднее. Здесь я точно не останусь, здесь у меня нет таких союзников. Меня просто уничтожат, а ребенка воспитают под свой клан. А потому... смотря, что прикажет государыня Софья. Франция?

Возможно.

Или Испания, или... короче, помер бы ты быстрее, муженек, чтобы я сбежать успела.

Она и не сказала. Слушала Якова, который, искренне любя молодую жену, инструктировал ее, куда поехать, на кого можно положиться, на кого нельзя, кто поможет с деньгами, на какие имена и в каких банках открыты для нее счета... она это уже знала. Но почему бы и не послушать о хорошем?

А вот про ребенка она не скажет. Благо, муж с ней давно не спит.

Да-да.

Именно так.

А кто спит?

Ну, клан Стюартов большой. Подобрать подходящего парня, похожего внешне на короля, оказалось несложно. И бедняга даже толком не понял, с кем встречался. Он-то, наивный горец, думал, что Мэри — служанка. Переспали пару раз, да и уехал себе. Но ей хватило...

Леди Винтер не затевалась бы с ребенком вообще, но царевна прислала письмо. А раз так...

Поиграем.

— Ты поправишься, любовь моя. Я так хочу, чтобы ты выздоровел, хочу от тебя сына...

* * *

— вот оно как? — недобрая ухмылка озарила лицо Алексея. — Сонь, ты точно уверена?

— Головой отвечаю, — сестра скалила зубы. — Думаешь, легко было найти концы?

— Думаю, что тяжко.

— Потому и искали, чуть не два года. Но покушений на свою семью я спускать не собираюсь.

А жена регента Испании была ее сестрой. Этого достаточно.

Да, наконец-то запутанная цепочка размоталась до конца. И оказалось...

На одном ее конце была ее величество испанская королева Генриетта-Мария. На другом — будущий Людовик XV, ныне великий дофин.

Мало кто знал, но еще до замужества, Генриетта обожала своего кузена. Да и он тоже был не прочь. До главного у них не дошло, но...

Сказать, что молодая принцесса была недовольна своим замужеством? Это все равно, что промолчать! Сплошные ограничения, негодный и больной муж, ни семьи настоящей, ни детей... Она бы вытерпела все! Но рядом оказалась Машка!

Красивая, умная, обаятельная, живущая так, как хотелось бы самой королеве. И зависть взыграла так...

Да за меньшее ненавидят и убивают!

Одна из камеристок Генриетты-Марии писала своему дяде, тот пересылал письма племяннику и уже племянник отдавал их Людовику-младшему. А тот распорядился...

В итоге, Мария спать теперь не ложится без пистолета под подушкой. Детей от себя не отпускает, хоть покушений больше и не было. Дон Хуан вообще охраной весь дворец заставил. А ларчик просто открывался...

— Что ты хочешь с ним сделать?

— С Людовиком? Убить.

— Солнце нам этого не спустит.

— Если узнает.

— Соня, это громадный риск.

— да, я знаю. Ты даешь добро на адекватный ответ?

— Да. Но не рискуй лишний раз.

— братик, если бы мы узнали и ударили сразу — да, Людовик мог бы заподозрить неладное. Но сейчас, чуть ли не два года спустя... я постараюсь сделать так, что подозрение падет на гугенотов.

— Да, еще и эти...

Последние остатки мятежей додавливались Людовиком по всей Франции. Гугенотов было не так много, чтобы доставить королю серьезные неприятности, но несколько относительно спокойных лет у Европы получились. К тому же самые умные успели за это время перевести капиталы и производства за границу, нанеся при этом мощный удар по экономике Франции, а кое-кто и удрал поближе к своим деньгам. На Русь — в том числе. Так что скоро уже должны были открыться первые мануфактуры... Софья довольно потирала руки.

Пусть работают. Проживут здесь поколение, два, кто женится, кто замуж выйдет, дети при монастырях поучатся... не таких ассимилировали!

— я справлюсь.

Вот уж в чем Алексей не сомневался. Справится, еще как справится. И все же, все же...

— Если Людовик узнает — это будет война не на жизнь, а на смерть.

— не узнает.

И Алексей поверил сестре. Пусть никто не узнает, а сто лет спустя его осудят потомки, прочитавшие в архиве о жестоком приказе, но... не оставлять же наглое покушение безнаказанным?

— А жена Карлоса?

— Он ее любит.

— и что?

На губах Софьи возникла ехидная улыбка.

— Братец, она уже наказана! Куда еще-то?

Алексей подумал о жизни Генриетты-Марии — и согласился. Пожалуй, что и верно. Больше — некуда.

— Ладно. Даю добро. Действуй.

Софья чуть улыбнулась. Ни к чему брату знать, что акция уже готовится. Он здесь главный. А она... она будет просто исполнять его распоряжения. И не будет она подсылать никаких наемников с кинжалами, вот еще! Ядом обойдется!

* * *

Луиза Амалия шла по коридору, умело покачивая бедрами. Личная и любимая фрейлина ее величества королевы Испании пребывала в прекрасном настроении. Что нужно для счастья?

Молодость, красота, милость королевы и знатный идальго в женихах. Живи и радуйся.

Но вот первого ей сделать и не дали.

От стены отделилась такая же женская тень.

— Кис-кис-кис...

Луиза дернулась, оборачиваясь — и это движение стало для нее последним. Свистнул кинжал, вонзаясь ей в сонную артерию. Женщина осела на пол, даже не захрипев. Чисто сработано. Шум? Тревога? Это когда работают непрофессионалы, а из рук царевны таких не выходило. Тем более — в заграничные командировки.

Выдергивать орудие труда убийца не стала. Мило улыбнулась — и отправилась дальше по тому же коридору. Ну кто заподозрит одну фрейлину в убийстве другой? Тем более, таком циничном и жестоком убийстве?

Это работа для итальянских брави, а не для хрупкой русской дворянки.

А ты не пиши писем... дяде.

* * *

Карл Одиннадцатый довольными глазами смотрел на мать.

— Ну что ж, все готово для наступления.

— Наконец-то! С чего мы начнем?

— С моря, мама. Одержим победу на море — и сможем продолжать на суше ...

— Эти наглые русские!

Гедвига шипела не зря. За прошедшее время русские оч-чень неплохо укрепились на всем завоеванном пространстве. Настроили крепостей, завезли оружие, поставили свои гарнизоны, лихо проредили шпионов... да что там! Эти негодяи даже церкви свои понаставили — и теперь смущали добропорядочных лютеран и протестантов своей православной ересью. И ведь соблазнялись отдельные нестойкие личности! И было тех личностей куда как больше, чем хотелось бы пасторам и пастырям.

Отвратительно!

Шведам приходилось терпеть и смиряться. Единственное, где они могли поспорить с Русью — это на море. А с датчанами можно поговорить и на суше.

Но кроме этого...

— Яков умирает. Ты не хочешь предложить шотландцам своего второго ребенка?

Первый сын у Карла таки появился. Тоже Карл, только Двенадцатый по порядоковому номеру. Слабый и хилый мальчик неотлучно находился при матери, которая по такому поводу даже прекратила грызться со свекровью. Не до старухи, сын бы выжил! И сейчас ее величество Мария Шведская опять была в тягости.

— пожалуй, что стоит. От той девки он никого не прижил, так что...

— Думаю, ему недолго осталось.

Карл молитвенно возвел глаза к небу.

— что ж, попробуем. И тогда подождем с наступлением. У Англии хороший флот, нам он окажется не лишним...

Гедвига посмотрела на сына. Ну что еще надо? Красавец, умница, талантливый полководец... чудо! Еще бы внук в него пошел, а не в дуру-невестку...

* * *

Людовик Великий Дофин...

Ну, что тут скажешь?

Тень отца. Но в то же время тень достаточно умная и храбрая. Тень образованная, любящая искусство и охоту, отлично проявляющая себя на поле боя... просто от Людовика Четырнадцатого так сияло, что никто другой не мог с ним сравниться. С супругой он особенно счастлив не был, изменяя ей если и не так откровенно, как его отец, то достаточно спокойно. Виктория Баварская грустила, тосковала, болела и по мнению многих — была откровенной вяленой рыбой, совершенно не способной удержать супруга.

Что бы они сами делали на месте девушки — злопыхатели не задумывались. Мало того, что Людовик ее не любил, по разговорам, он искренне, детской любовью, любил свою кузину Генриетту, ставшую нынче женой испанского короля. Или был привязан к девушке?

Впрочем, детские воспоминания — они самые крепкие.

Тот день у Людовика ничем не отличался от остальных.

С утра назначена была охота! Одно из тех занятий, которое Людовик искренне любил.

Придворные кавалеры и дамы, егеря, собаки, флаги развеваются, рога трубят, кони бьют копытами... ах, какое это красивое зрелище! Тем более, что в лесу ждут несколько волков...

Одного из них Людовик даже добыл собственноручно! Так что вечером Великий Дофин был в замечательном и чудесном настроении.

Вечером был бал.

Музыка, танцы, дофин искренне веселился, приглашая то одну, то другую даму. А уж потом отправился в спальню...

Кстати — не один. С любовницей, мадам Резен.

Вот ее-то криком и был разбужен двор. Истошным, диким, нечеловеческим.

А кому понравится — проснуться в одной постели с трупом?

Великий дофин утра не увидел, поскольку был безнадежно мертв.

Ах, рано, рано во Франции забыли 'дело о ядах', рано похоронили милые традиции родов Медичи и Борджиа. А вот на Руси ими не побрезговали, грех ведь — не перенять полезный опыт. И восточные традиции, опять же...

Людовика отравили еще на охоте. Да, всю королевскую пищу тщательно пробуют перед подачей на стол. И вино королю абы кто не нальет. И... да много чего.

А где хранится конская сбруя?

Никому и в голову не приходит запереть седла и уздечки на замок. Или приставить к ней охрану. Седлают коня тоже конюхи. Пробраться в конюшню намного легче, чем получить доступ к покоям дофина.

Вы обратите внимание в горячке охоты на то, что вас что-то укололо? Если несильно?

Бляшка, там, на сбруе была с острым краем, или вышивка царапнула...

Бывает?

Хватает.

Дофину вот и хватило. Яд проник в кровь, и постепенно подействовал. Его высочество мирно почил во сне.

Софья бы с удовольствием устроила ему какую-нибудь пакость, вроде несчастного самоубийства шестью кинжалами сразу, но — не стоило. Людовик XIV — это вам не абы кто. Докопается — и мира не видать.

Но к чести русских вообще и Ибрагима с его зельями в частности — убийство не заподозрили.

Несчастный случай. Сердце не выдержало. Хотя мадам Резен выслали из Парижа и даже из Франции — чтобы глаза безутешному отцу не мозолила.

Горе-то какое! Бедная Франция.

Следующим наследником стал его сын — также Людовик, герцог Бургундский.*

* В реальности Людовик великий дофин не правил ни единого дня, равно, как и его сын. Наследником Людовика XIV— Людовиком XV стал его правнук, после того, как половина семьи монарха вымерла от болезней и несчастных случаев еще при жизни короля-солнца. Сам дофин сильно ничем не прославился, так что и его смерть на исторические процессы вряд ли повлияет. Прим. авт.

* * *

— Мария, милая, ты не могла бы навестить Генриетту?

Маша с интересом посмотрела на супруга.

— что случилось?

— Она уже третий день бьется в истерике.

Хм-м... это было серьезно. Более чем, учитывая, что испанский двор — место своеобразное. Но если королеву не могут привести в чувство даже ее придворные дамы!?

Хотя о причинах Мария догадывалась.

— ладно, я сходу. А что говорит Карлос?

— Племянник сам в недоумении...

Маша усмехнулась, вспоминая, как она удивлялась этому 'дядя — племянник' между братьями. Потом поняла. Этикет-с...

Невежливо при живой-то королеве говорить о незаконном королевском сыне, вот и называли вежливо — племянником. Ну и... когда один брат старше другого на четверть века — отношения братскими уже не будут. А именно такими — опека с одной стороны и уважение с другой. Это в лучшем случае.

Маша покивала и решила сходить, навестить 'племянницу'. Хотя будет ли толк?

При всем внешнем обаянии, красоте и доброте, Генриетта была достаточно сложным человеком. Не бывает простодушных принцесс, тем более — французских. Притворялась она виртуозно, а уж что творилось у нее в душе?

Вот и сейчас она попросту рыдала. Не кричала, не пыталась кого-то обвинить или рассказать, что ее расстроило — рыдала. В три ручья.

Маша честно попыталась ее утешить, но — как!? Как успокоить женщину, которая просто изображает слезоразлив? А из-за чего?

А неизвестно!

То ли хомячок сдох, то ли пуговица отлетела... догадка у Маши была. Но утешать женщину, которая мечтала о ее смерти? И смерти ее детей? Мол, не страшно, что умер Людовик, все равно вы на небесах встретитесь. Так, что ли?

Неубедительно.

Так и не вышло приличного утешения.

Дон Хуан искренне расстроился — Карлоса он любил и хотел, чтобы у короля все было в порядке. А какой тут порядок? Но потом рассудил, что слез в любой женщине не больше ведра, выплачется — успокоится и вообще, истерики лучше лечить пощечинами, а не поглаживаниями — и махнул рукой.

И верно.

Спустя неделю Генриетта успокоилась. Но вот прежнего огня и живости в ней не осталось. Теперь это был лишь слепок той Генриетты. Оно и понятно. Насколько уж там была любовь со стороны дофина — неизвестно, но принцесса явно его любила. А может, и он тоже? Бросился ведь Людовик ей на помощь! Или это просто сработали воспоминания о счастливых детских днях? Даже если и так... Детство — важный кусочек нашей жизни. Легкий, счастливый, беззаботный, и теряя кого-то из той, счастливой поры, мы теряем часть себя. И это — больно. Очень больно.

Сочувствовала ли ей Маша?

О, нет. Слишком памятны ей были те секунды, когда она не знала, где спрятать детей. И думала, что умрет сама, но выиграть бы время... и все это по милости позавидовавшей чужому счастью стервозы?!

Хватит с нее и того, что не злорадствовала.

* * *

— что случилось?

Алексей не любил, когда их работу прерывали. Он, Иван, Софья... время от времени им требовалось поработать вместе. И бояре давно уже знали — не стоит лезть в этот момент к государю. Но...

Видимо, что-то такое было у Федора Ромодановского,, что он рискнул царской немилостью.

— Яков умер.

Иван присвистнул. Софья потерла руки.

— Подробности?

— Все сложно. Яков умер, а его вдова бежала из страны.

Софья усмехнулась. Она лично давала Анне добро на такое решение, но...

— Подробности?

— Говорят, что короля отравили. Имена называют самые разные, а уж кто там, что там...

— Пусть сами разбираются. Главное, чтобы долго заняты были.

— Монмут счастлив. Уже сделал шотландцам предложение вассалитета, но пока его никто не оценил.

— а почему бежала вдова? — заинтересовался Иван.

— говорят, она беременна.

— От Якова? — улыбаясь, уточнил Алексей.

Ромодановский только руками развел.

— Зачат-то ребенок точно был при жизни Якова. А дальше... все в руках божьих!

Софья тоже улыбнулась.

— Где вдова — неясно. Но в Шотландии она была бы игрушкой. А на континенте... там возможны комбинации и варианты.

— тебе — да неясно?

— Может быть, — Софья накрутила на палец кончик косы, — она объявится во Франции? Кто знает... Людовику надо чем-то заниматься. И если родится мальчик, и если родится девочка...

— Соня, ты — чудовище! — высказался Иван. Но звучало это так восхищенно, что никто не поверил.

Сколько времени собачатся англичане и французы? И тут Людовику в руки сваливается — ЭТО! И в общем-то все правильно. В Испании без него разберутся, а вот в Англии и Шотландии...

Какой простор для комбинаций! Сколько вариантов!

Например, война за шотландское наследство!

С кем?

О, тут тоже хватает претендентов! Швеция, Дания, Монмут... восхитительно! А ведь Людовик — католик, считай, ирландцы его уже полюбят, а вот протестанты — не примут. Как много интересного может получиться!

Ромодановский ушел. Алексей посмотрел ему вслед.

— Как там у него с Любавой?

— Великолепно. Душа в душу, разве что без детей. Но это им жить не мешает. У нее есть Володя с Наташей, у него жена рожает чуть ли не каждые два года — разве плохо? И никакой ревности! Человек на работе, в Кремле, все всё понимают. А чем он тут занимается между работой — его личное дело.

— И все же, дона Хуана мне жаль, — вздохнул Ваня, — там была такая любовь.

Софья подошла к мужу, приобняла его за плечи.

— Не стоит жалеть. Это не любовь, это страсть. Огонь, в котором сгоришь — и пепла не останется. А вырастет ли что-то на кострище — Бог весть. Любава не подходила князю морей. Слишком уж она мягкая, добрая, нежная... да и воспитание у нее другое, и дон Хуан не смог бы ставить ее интересы на первое место. Знаешь, Маша сейчас пишет, что привязалась к мужу, а он — к ней. И разница в возрасте им не мешает. Можно упоенно восхищаться котенком, но рано или поздно, тебе потребуется партнер, а не плюшевая игрушка. Любить можно разных, а вот строить будущее надо с равными тебе по силе духа, уму, характеру, иначе потом пожалеешь.

— как мы с тобой?

— Хотя бы. Вот у Алеши чуть иная ситуация, но Уля удачно дополняет его.

— Я воюю и делаю детей. Она их воспитывает.

— Кстати, ты мне Таню не обижай.

— Таня уже в отставке. Ты же знаешь, я больше полугода ни с одной не встречаюсь.

— Предусмотрительный.

— Да, я такой. А котята... они бывают оч-чень привлекательными.

— кто? — тут же насторожилась Софья.

— Соня, не волнуйся. Там я не нужен.

— Серьезно?

— Марфа Заборовская, в девичестве Апраксина.

— А, первая красавица столицы?

— Да, была пару лет назад. Она и сейчас, конечно, хороша. Но слишком уж.... благочестива.

— А ты ее где увидел?

— так в храме. Ее Языков выдал замуж за старого Заборовского, а тот пару лет назад возьми да помри. Так она каждый день ходит в храм, свечки за упокой мужа ставит и молится за его душу.

— Надо будет с ней поговорить, — задумалась Софья. — Жалко девчонку.

— Поговори. Глядишь, и пристроишь куда?

Софья послала Алексею улыбку.

— Нам в хозяйстве все пригодится. Даже вдова боярская.

Алексей кивнул. Всей правды он Софье так и не сказал. Женщина чем-то зацепила его. Было в Марфе нечто... тонкое, возвышенное, нежное. Ее хотелось поднять на руки, прижать к себе и защитить от всего мира. Унести на поляну с цветами и остаться рядом с ней навечно. Только вот...

Сейчас он безжалостно давил в себе эти мысли, рассказывая все сестре. Понимал — она сейчас встревожится, найдет Марфу и действительно займется ее судьбой. И будет у той дом, дети, супруг...

Про царя она и думать забудет. А вот Алексей сейчас отлично понимал дона Хуана.

Это могла быть любовь. Могла быть страсть.

И ее надо было раздавить каблуком, потому что есть Ульрика, дети, государство...

Будь оно все... нет!

Он — царь. И это его ярмо. И долг, и честь, и люди на него рассчитывают. Никогда он не поставит даже возможность любви выше всего этого. Так уж воспитали.

А сердце все равно иногда щемит, стоит только вспомнить грустный взгляд громадных голубых глаз.

Алексей и не заметил, как переглянулись Софья и Иван. Друга и брата они знали вдоль и поперек.

— срочно найти ее и пристроить, — решили карие глаза.

— а я отвлеку Алексея, — супруги понимали друг друга просто с полувзгляда.

Когда через два месяца Марфа Заборская вновь вышла замуж, никто и не удивился. И когда ее супруга услали в Крым — тоже. Дело-то житейское, чай, не те нынче времена, чтобы сидеть на одном месте. Прикажет государь, так и на другой конец света поедешь.

Надо...

А то, что Алексей тосковал несколько месяцев...

Так ведь государь же, не сопляк какой безмозглый. Уел с головой в работу, отвлекся, да и успокоился потихоньку. Перебесился. Уля — и та не заметила.

* * *

— Шведы скоро нападут.

— Как скоро?

Адмирал Александр Яузов, выпускник царевичевой школы и один из любимых учеников Мельина, смотрел на гонца прищуренными глазами.

— Думаю, у вас есть не больше десяти дней, прежде, чем их флот окажется у Риги.

— Твою ж!

Ярость адмирала была почти физически ощутима.

— а чем вы занимались раньше!? Почему я узнаю об этом только сейчас!? Что можно успеть за десять дней!? Повеситься!?

Гонец, он же сокурсник, он же шпион, он же Дмитрий Берестов, грустно усмехнулся.

— Сашка, Карл тоже не дурак. Я чудом вырвался. Все порты закрыты, все отслеживается...

— Голуби?

— Сокола.

— Черррт! Десять дней?

— Я не знаю, что ты будешь делать. Но они идут.

Яузов и сам не знал, что именно делать. Но...

— Рига? Это — точно?

— Да. Они хотят пройти вдоль побережья, сначала разорят крепости, а потом за ними пойдут солдаты. Уже на галерах, не торопясь, не ожидая сопротивления...

Слова, которыми Яузов охарактеризовал шведов, в истории не сохранились. Пергамент было жалко.

— М-да, задал ты мне задачку.

Помощь придет, но когда?

А драться — ему, умирать — ему... Ну и пусть.

Когда-то царевич подобрал мальчишку в придорожной канаве. Сашку отмыли, дали ему фамилию, обучили, устроили в жизни... сейчас его пора отдавать долги.

Смерть?

Жалко, конечно. И жену жалко, и детей... крохи еще совсем.

Он — справится. Обязательно справится.

Рига? Сааремаа?

Карта была неподалеку. Медленно, очень медленно, на ней появлялись линии, какие-то прикидки, наброски... шанс есть?

Да.

Не у него, у Риги. У Руси. Он-то, скорее всего, тут и поляжет.

Важно ли это?

Если он заберет с собой шведский флот — нет. На лице Сашки Яузова появилась откровенно волчья ухмылка. Он — справится, еще как справится! Он уже знает — как.

* * *

— Ваше величество, прошу о милости!!!

Нельзя сказать, что Людовик растаял сразу, но... была, была у него слабость к красивым дамам. А склонившаяся перед ним женщина была воздушным и неземным созданием.

Белокурые волосы, голубые глаза, шитое серебром черное платье, придающее ей вид фарфоровой куклы, и не скажешь, что беременна. Такой уж у нее вид... непорочный.

— встаньте, сестра моя. Прошу вас...

Людовик лично подвел даму к креслу, усадил в него и даже предложил вина. Тонкие пальцы сомкнулись на прозрачной ножке бокала — и сами показались едва ли не стеклянными. Совершенство из лунного света и фарфора, иначе и не скажешь.

— Ваше величество, мой муж мертв.

Из голубых глаз выкатились две слезинки, скользнули — и пропали в складках кружевного платочка. Как и не было...

— примите мои соболезнования, ваше величество.

Когда Людовику доложили, что его умоляет об аудиенции вдова Якова Стюарта, он сначала и не поверил. Шутки шутить изволите, она сейчас в Шотландии! Кто б ее оттуда выпустил, теряя такой ценный козырь!?

Оказалось — и спрашивать не стала. Сама сбежала, переправилась через пролив, добралась до города Парижа — и заявилась в дом к Лувуа. А у того еще с прошлого раза холка болела. Поэтому о появлении жены Якова он предпочел доложить сразу, не нарываясь.

Людовик удивился — и приказал организовать тайную встречу в Лувре. И сейчас смотрел на юную женщину в черном. Выглядела она... м-да, его величество понимал английского короля. В таких влюбляются насмерть. Сочетание нежности и чувственности, хрупкости и очарования...

— Ваше величество, я умоляю вас о милости. Мой муж умер, но я жду его ребенка!

Людовик только глазами хлопнул.

Поверил? Ну... вопрос сложный. Все знали, что Яков лежит и болеет. Но все также знали, что его жена ночует рядом с мужем. По ночам из супружеской спальни изгонялись все слуги, ее величество сама ухаживала за больным, словно ангел милосердия, ее ставили в пример другим...

Могло у них один раз что-то получиться?

А кто ж его теперь разберет!

В любом случае, ребенок, зачатый при жизни Якова (к тому же рядом с его женой ни одного постороннего мужчины не было, разведка доносила, что ее величество буквально на шаг от мужа не отходит), станет его наследником. Если это — мальчик. А если девочка... ну так там все наследование сейчас по женской линии! Нет у Якова наследника-мужчины, и у Карла не было... вспомнив и о своей потере, Людовик на миг пригорюнился. Но у него-то уже были внуки... если будет девочка, возможны варианты.

Помолвка, например.

Анна де Бейль (она же Маша) изучала его величество из-под опущенных ресниц.

Ну... что тут скажешь?

Жестокий и коварный сукин сын! И палец ему в рот не клади — мигом в желудке обнаружишься. Но выбора-то нет! Она может вернуться домой, на Русь, и государыня ее примет. Но...

Неинтересно!

Маша уже привыкла жить на острие ножа, она стала адреналиновой наркоманкой, хоть и не знала этих слов, сталкиваясь с противником, подобным Людовику, она расцветала. И отказаться от такой игры?

Пусть ставка — ее жизнь! Но разве интересно играть на что-то другое?

Ребенок?

О, вот за ребенка она не волновалась. Ее чадушко сейчас будет нужно всем, кроме родственников. Но сколько влияния у Монмута во Франции? Или у дочек Якова? Да мало, крохи... Не им с Людовиком тягаться!

Принято думать, что каждая женщина в первую очередь — мать. Увы, Маша пока в себе ничего подобного не ощущала. Может, после родов? А пока...

Пока ее грызла досада, что ребенок может испортить фигуру. Это ведь тоже — оружие! А еще надо родить его здоровым, то есть соблюсти кучу условий, которые вообще отвратительно трудно совместить со светской жизнью. А со здравым смыслом?

Дай Бог, у одной из ста женщин не сносит разум во время беременности! А остальные сильно зависят от своего тела. И вот они — скандалы, ссоры, истерики... крестьянка может позволить себе орать на мужа! Пока по лбу не получит. А вот Маша не могла потерять контроль ни на минуту. И как тут быть?

Поневоле разозлишься.

Пока что беременность воспринималась ей, как суровая необходимость, а что будет потом... видно будет!

— разумеется, ваше величество, вы можете рассчитывать на мою помощь.

Машка опустила бесстыжие глаза.

— простите, что я вот так, сир... Я боялась. Муж умер, я — англичанка и своей мне для горцев никогда не стать. Но и игрушкой в руках глав шотландских кланов я быть не хочу. Я не могу рисковать самым ценным, что оставил мне муж. Не могу рисковать моим ребенком...

По итогам разговора Людовик решил поселить ее величество с немногими верными слугами в Сен-Жерменский дворец. И под рукой, и не на виду...

Разумеется, деньгами он поможет, содержание из казны выделит... появляться при дворе?

Ах нет-нет, сир, я — вдова. Мое дело — родить ребенка и плакать о моем несчастном муже. Вы будете навещать нас?

О, сир, вы ТАК великодушны!

Это был тот редкий случай в политике, когда все остались довольны. Судьба вплетала в полотно новые фигуры — и Бог весть, что из этого могло получиться.

* * *

Шведские корабли шли к Риге. Да, если начинать — то оттуда. Вел их риксадмирал Отто Густав Стенбок. Ему надо будет ударить по Риге, взять город, а потом пройти вдоль побережья, разоряя русские укрепления и уничтожая их корабли.

Что ж, у него более чем достойный флот. Десять линкоров, почти тридцать фрегатов, шесть бомбардирских кораблей, гребные суда — кто сможет противостоять ему?

Как оказалось — русские.

Неожиданности у Стенбока начались почти сразу же.

Ну, кто мог знать, что у русских так поставлена разведка? О флоте узнали как бы еще не до его выхода из гавани. И о месте назначения — тоже.

А потому...

Нет, не вышел ему навстречу флот. И не прислали вызов на честный бой — о какой чести может идти речь? Шведский флот — один из сильнейших, а русские только недавно принялись осваивать Финский залив, и чувствуют себя на кораблях не очень уверенно. Потому — только хитростью. И никак иначе.

Показалось Стенбоку, что один раз на горизонте мелькнул парус — и все. Это уже потом оказалось, что не показалось.

Есть такое слово — диверсия. Это бывает, когда под покровом ночи несколько брандеров врезаются в середину твоего строя — и взрываются, заливая окружающие корабли жидким огнем.

Одним ударом флот лишился чуть ли не четверти кораблей и всего боевого духа сразу.

Естественно, были вахтенные, но... в такой толчее? Что там можно услышать? Что увидеть? Русские использовали подлую уловку — черные корабли, черные паруса, увидеть что-то было совершенно невозможно. И это оказалось только началом.

Русские не собирались вступать в бой, они просто применили тактику изматывания. Ночью ли, днем ли... корабли противника принялись следовать по пятам за шведским флотом. Нет, они не приближались, и в бой не вступали, и от шведских кораблей просто уходили. Быстрые, легкие... кусачие!

И верно, к чему сражаться, если можно просто измотать?

Не вступать в схватку, а дразнить и кусать издали?

В итоге, к Риге подошло уже шесть линкоров, двадцать фрегатов, пять бомбардирских кораблей, а число гребных судов уменьшилось чуть ли не вдвое — кстати, и за счет дезертирства!

Мерзавцы, одно слово!

Русский флот встретил врага у Риги. Даже не совсем у нее — рядом с островом Сааремаа. Пропускать врага к городу никто не собирался — еще не хватало!

Пусть русских было не так много, всего два линкора и семь фрегатов — больше собрать просто не удалось за короткий срок, ну и мелкие суда, но были же! И стоять они собирались до последнего.

Вот тут-то Стенбок и обрадовался. Сейчас он разберется с наглыми русскими тварями!

Ну-ну, не он первый, не он последний.

Все же, шведы оказались в более удобной позиции. Стенбок поставил фрегат и в строй полукружия, а шхерботы во вторую линию. И решил ударить в пролив. Сейчас он сомнет этих наглых русских, как бумагу!

У русских же было свое мнение.

Удирать никто не собирался. Корабли принялись сближаться — то есть шведские суда шли на русские.

Но первые выстрелы прогремели от русских. Более дальнобойные пушки давали им преимущество, которым русские и пользовались. Стреляли много и часто.

Но шведов это не остановило. Они шли вперед и вперед.

Не прошло и часа, как корабли сблизились достаточно для абордажных атак — и началась безжалостная резня. Шведов было больше, но русские стояли насмерть, стреляли, резали, кололи, шли на таран, мелкие суда, объятые пламенем, врезались в борта линкоров, предпочитая положить всех, но не сдаваться.

Шведский фрегат 'Элефант', на борту которого находился адмирал, участия в бою не принимал. Находился чуть поодаль, координируя битву.

Отто был полностью поглощен разворачивающейся перед ним картиной. Вот ушел в морскую пучину один русский фрегат, вот второй, объятый пламенем, внезапно стронулся с места — на шведском корабле слишком поздно поняли, что собираются делать русские — и не успели отклониться в сторону, когда корабль врезался в противника, словно таран.

Прогремел взрыв.

Отто покачал головой.

Как ни крути, но русских было за что уважать. Жизнь — ничто, родина все. Он-то видел, что с взорвавшегося корабля никто не ушел живым.

Клубы дыма застилали поле боя.

И никто не увидел, как из-за острова вынырнуло несколько остроносых хищных кораблей.

Казачьи чайки?

Нет. Не то. Похоже, сильно похоже, но эти были чуть меньше, с немного другими обводами, позволяющими им развивать еще большую скорость... а еще — с Андреевским стягом, который реял над каждым кораблем.

Та часть флота, которую русский адмирал Яузов отправил заранее в засаду.

Остров Сааремаа...

Он ведь не один... там есть еще и Муху, и Хийумаа... есть, где спрятаться. Была опасность не подойти вовремя, но кто не рискует?

Яузов строго-настрого приказал не рисковать. Даже если увидят, что его корабль погиб, а сам адмирал ушел на дно со своим кораблем — неважно! Ударить надо, когда шведы соберутся в кучу и потеряют бдительность. Все сразу они в пролив не войдут, задача русского флота задержать их. А задача брандеров...

А это были именно они.

Быстрые, хищные, и что самое приятное — до краев набитые взрывчаткой, греческим огнем, порохом, смолой — всем, что нашлось за те несколько дней, которые были у русских на подготовку.

Нашлось.

И сейчас...

Моряки знали, что идут на смерть. По пять человек на каждом корабле, больше для управления и не надо. Поставить паруса, двинуться на врага...

Подходящий момент, чтобы умереть?

Нет. Тот самый миг, чтобы остаться навечно в памяти потомков. Каждого, каждого Яузов знал в лицо, каждого отбирал сам — и все шли на смерть добровольно. Семьям героев была обещана помощь, но их вело сейчас не это.

Семьям героев...

Вот именно, семьям.

Когда твоя семья живет в Риге, а первый удар нацелен именно туда... что ты сделаешь, чтобы он не нашел своей цели? Государь милостив, не оставит сирот своей заботой.

Русские не имели права пропустить врага к людям — они его и не пропустили.

Отто Густав слишком поздно заметил скользящие по воде хищные тени. Когда они уже были в пределах слышимости.

На носу одного из кораблей стоял старый моряк и что-то кричал. Что?

Риксадмирал так и не понял.

А потом корабли врезались в строй врага.

Пять взрывов прогремели практически одновременно. От красы и гордости шведского флота 'Элефанта', остался только мусор на воде. Стоящие рядом корабли загорелись.

И шведы дрогнули. Есть вещи, которые были сильнее их понятия. Ну как, как можно вот так, глупо и безрассудно отдавать свою жизнь?! Это же ненормально! Неправильно! Хотя все эти русские безумны...

Лишенные командования, шокированные и испуганные, шведы дрогнули. Ей-ей, эти русские... они все ненормальные! Страшно это — когда понимаешь, что враг не ценит свою жизнь. И отдаст ее с радостью, только вот в обмен на твою. Медленно-медленно над кораблями начали спускаться шведские флаги.

Александр Яузов, правда, этого уже не увидел.

Шальные пули не щадят никого, в том числе и адмиралов. Только вот русских, в отличие от шведов, это не остановило. Что им делать и так знал каждый моряк, стоять — и драться. И не моги уйти с поля боя! А адмирал...

Адмиралов может быть много, а родная земля — одна. И как защищать ее — каждый знать должен. До последней капли крови так, чтобы ни один мерзавец на нее ногой не ступил. А кто посмеет — там и зарыть его. Вместе с ногами.

На острове Сааремаа Яузова и похоронили. Поставили храм, вокруг которого спустя всего-то лет десять стихийно выросла сначала деревенька, а потом и небольшой городок — Яузовка.

И поверье появилось — чтобы у адмирала была удача в битве, обязательно надо после производства в чин приехать — и свечку поставить в часовне.

Стоит она, сияет над морем золотыми куполами, звенит колоколами — вечная слава героям.

Да не забудут потомки тех, кто отдал жизнь ради их появления на свет.

Вечная память.

1688 год

— Сын! Я поздравляю вас, ваше величество.

Машка пустила слезинку. Честно говоря, и стараться-то сильно не пришлось, так она вымоталась за время родов!

— Благодарю вас, сир. Как бы я хотела, чтобы мой несчастный муж мог увидеть малыша.

— Как вы назовете его?

— Мы с мужем обсуждали этот вопрос. Разумеется, Карл.

— Карл Стюарт. Да, Карл Третий.

Когда Людовику сообщили, что у королевы Анны начались роды, тот помчался в Сен-Жермен быстрее лани. Политика!

Мальчик был крепок, здоров и вполне симпатичен. Правда, пока неясно на кого похож, но это — потом. Главное — мальчик. Можно сразу поискать ему невесту, заключить помолвку, а там и шотландцам намекнуть, что есть, есть у них законный король. Да и Монмута придержать за воротник не помешает, ишь, разошелся. Католичество его в Англии не устраивает, протестантское гнездо развел! Убивать пора!

После некоторых событий у Людовика на протестантов был не зуб, а клыки в три ряда.

Людовик отечески поцеловал в лоб измученную королеву.

— Отдыхайте, мадам. Вы выполнили свой долг перед Англией.

И не удержался от чисто мужского взгляда.

Даже сейчас, измученная и с темными кругами под глазами, вдова Якова была безумно хороша. И умна, что немаловажно. Франсуазу Людовик удалил сам, с Анжеликой, увы, можно было говорить только о детях и прическах, а Анна была невероятно умна. И все больше привлекала его величество.

Людовик приезжал в Сен-Жермен выпить вина с любезной хозяйкой, поболтать о том, о сем — и уезжал отдохнувший и освеженный. К тому же, у Анны был идеальный вкус и чутье на все прекрасное, а его величество как раз строил Версаль. Она потеряла мужа, он — сына, он — мужчина и король, а она — вдовствующая королева и очаровательная, надо сказать, женщина...

Из этого многое могло получиться.

Сама же Мария пока просто жила и наслаждалась жизнью. Собирала информацию, передавала ее Софье — беременным женщинам не стоит активно лезть в политику. Она еще успеет наверстать упущенное.

* * *

— М-да, дети...

Алексей Алексеевич сейчас тоже в растерянности смотрел на малышню.

— Так смотря чьи дети, — Софья усмехалась.

Время идет, дети растут — и естественно, у них проявляются определенные склонности. За своими Софья наблюдала очень внимательно — и радовалась. Малышня имела ярко выраженные математические способности, во всяком случае, Данил и Кирилл. Оттащить их от интересной задачки было невозможно. Александру же были интереснее шахматы и шашки. Но его и развивали, как стратега. Ему придется стоять во главе государства, а потому...

Алексей не повторял ошибок других королей. Сын часто присутствовал в его рабочем кабинете, слушал споры, наблюдал, как отец выносит решения.

Учиться надо на чужих ошибках! На практике!

Ангелина радовала Ульрику своей внешностью — малышка получилась копией отца, ничего не взяв от матери. А вот кокетливости и очарования у нее на трех человек хватило бы. Замуж выдать — милое дело. Кому-то очень повезет с малышкой.

Вовсе не такой была родная Софьина дочь. Елена предпочитала молчать, много читала, не любила играть со сверстниками. И часто задавала весьма неудобные вопросы.

Привязанность?

Вот этого у нее вовсе не было. Мать и отца она любила, братьев терпела, всех остальных... исключение делалось разве что для Александра. Софья до сих пор помнила тот разговор несколько месяцев назад.

Она как раз укладывала малышку спать, когда...

— Мам, а у тебя еще будут дети?

— Не знаю. Если Бог даст.

— А у дяди Алеши?

— Обязательно будут.

— А кто после дяди Алеши сядет на трон? Саша?

Кривить душой Софья не собиралась.

— Саша. Ты против?

— по-моему, он глуповатый.

Софья невольно фыркнула. Ага, глуповатый! Знать в своем возрасте несколько языков, читать, писать, отлично играть в стратегические игры... просто Елена была пристрастна. Ей многое давалось намного легче и Софья иногда жалела дочь. Родись та в двадцать первом веке — мигом бы сделала карьеру, у девчонки не голова, а сложный компьютер. Здесь же максимум, чего она достигнет — это роли серого кардинала, как и сама Софья. Если пожелает.

— Мальчики взрослеют позже, чем девочки, это закон жизни. Это естественно...

— А после смерти дяди мы все будем зависеть от Саши?

Софья чуть рот не открыла. Но...

— Ты правильно понимаешь. Но он будет царем.

— А почему — он?

— Потому что он — первенец.

— Но другие дядины дети могут быть умнее, или лучше...

— Понимаешь, малыш, порядок наследования определен жестко — и это правильно. Вот если бы у Саши была неизлечимая болезнь, или если бы он запятнал себя бесчестным поступком — тогда его могли бы лишить короны. Но лучше так не поступать. Помнишь, я рассказывала вам про Смутное время?

— Помню.

— Вот. Тогда погибло много людей, потому что кто-то решил как ты. Что другие будут умнее, или лучше, или достойнее... Царь определяется Богом. А то, что можем сделать мы... Саша ведь неглупый мальчик, верно?

Дочь наморщила нос, и Софья ласково пригладила ей темные пряди волос.

— А кто-то на его месте может быть намного хуже. Вот у нас есть дядя Алеша — он хороший?

— Да!

— А если бы на его месте был дядя Федя?

— Фу!

Сказано было абсолютно искренне. Царевича Федора, который недавно принял постриг в одном из монастырей, Елена не уважала совершенно. Понимала, что он идет не столько служить Богу, сколько прятаться от мира.

— Понимаешь?

— Да. Мам, а если бы и правда был дядя Федя?

— Я постаралась бы помочь ему, как могу и как умею.

— А ты была бы лучше на троне...

— Нет, малышка. Женщины править не должны. Только помогать правителям, потому что рано или поздно ты полюбишь, захочешь свою семью, дом, детей...

— Наверное, — ребенок явно сомневался, но раз мама сказала — значит так и будет.

— А если ты будешь править — этого никогда не будет.

— А тетя Уля?

— правит ее муж. Но дядю Алешу готовили править с детства, а твоего мужа? Ты же за брата замуж не выйдешь, верно?

— не выйду. Я вообще туда не хочу...

— И на троне окажется неподготовленный царь. А женщине придется выбирать между его решениями, которые могут быть вредны для страны — и своей любовью. Помнишь, я вам рассказывала про королеву-девственницу. Такова цена за успешное правление. А ведь она хотела любить...

— Это, наверное, больно.

— Очень. Поэтому не стоит тянуться к короне. Это не награда, а ярмо. Думаешь, дяде Алеше легко?

— Нет. Ты ему помогаешь...

— А ты можешь так же помогать Саше. Если он разрешит.

— А что для этого надо сделать?

— Стать ему хорошим и верным другом. Если сможешь...

— Смогу.

— Ну-ну...

Тот разговор, видимо, врезался в память малышке. Потому что сейчас Алексей Алексеевич наблюдал за компанией царевичей, царевен и племянников — и только головой качал. Очень четкое разделение получалось. Александр с прилипшей к нему Еленой — и Данил и Кирилл, которые вились вокруг Ангелины.

— Крутят ими малявки, как хотят!

— Они женщины, братик. И потом... да пусть крутят! Знаешь, Елена мне напоминает меня саму. Она умненькая и очень властная. Если ей такой муж как Ванечка не попадется, до конца дней в старых девах просидит. Вот и пусть брату помогает.

— Это ты-то властная?

— а что — незаметно?

Брат, как и в детстве, несильно дернул сестру за косу.

— Хотела б ты, Соня, давно б сама правила. Думаешь, я не понимаю? Но ты меня любишь, а Елена — Саньку?

— Дай время.

— было б у нас это время...

Малышня, наконец заметив родителей, с радостным визгом повисла на ком придется — и в очередной раз Софья подумала, что это — шаг вперед и к лучшему. Вспомнила Алексея Михайловича, тихонько вздохнула...

Эх, Тишайший... Ты своих детей тоже любил, но как-то иначе, наверное. У тебя так на шее не повисеть было, не поплакаться, не пожаловаться, не открыться. Сейчас Соня точно знала, что с любой бедой дети придут к ним. Не просить о разрешении, нет! А просто — рассказать. Довериться!

Вот оно — то слово. Тишайший своих детей тоже любил, но вот доверия между ними никогда не было. Не понял бы, не принял, не смог...

А они — смогли. Но что вырастет из этих зерен?

Будем воспитывать. Иначе и не скажешь.

1690 год

— Сука!!!

Сейчас никто не назвал бы Анжелику де Фотанж — красивой. Исказившееся лицо, оскаленные зубы, стиснутые кулачки. И верно — она фаворитка, только вот...

Эта английская сука!!!

Его величество медленно, но верно склонялся к вдовствующей королеве Анне. Вот ведь...

Тащить ее в постель внаглую он не мог — королева. Пусть не урожденная, но и не сельская девка. А по доброй воле...

Анна с удовольствием беседовала с королем, блистала на праздниках, очаровывала всех не только красотой, но и умом... и вот тут Анжелика проигрывала ей вчистую. Она не боялась маркизы де Ментенон — старуха! Но рядом с английской королевой чувствовала себя то неуклюжей, то глупой...

— Ненавижу!!! О, ненавижу!!!

Откричавшись и разбив несколько ваз, Анжелика попыталась подумать. Ненависть — это хорошо. Но... как же быть?

Как вернуть расположение короля? Ведь все чаще он просто не обращает внимания на свою фаворитку, отворачиваются чувствующие это придворные... забеременеть!?

Но король все реже посещает ее в последнее время!

Забеременеть от кого-нибудь другого?! Нет! Настолько глупой Анжелика не была.

Устранить соперницу?

А вот это... возможно ли? Но есть и кинжалы, и яды, и не всех отравителей извел ла Рейни... а уж избавившись от опасной королевской прихоти, она сможет вернуть себе расположение его величества!

Попадется?!

Такая мысль не приходила в очаровательную головку Анжелики. Там вообще было не слишком много места.

Приняв решение, маркиза уселась перед зеркалом и принялась поправлять краску на лице. Эта английская дрянь даже почти не красится... так немодно! И что государь в ней нашел!?

А где можно найти яд?

* * *

— Мерзавцы и негодяи.

Леопольд Австрийский был не в духе. Хотя он в нем и не был последние лет десять, кабы не больше. Вот как турки Вену взяли — так и хрупнуло что-то, надломилось — и не починишь, не удержишь... Конечно, Вену он себе вернул. А вот Венгрию...

Эти Ракоци! Зриньи!! Текели!!!

Ох, как же он ненавидел! Из его рук вырвали то, что он привык считать своим, что принадлежало еще его предкам — и возвращать не собирались. Ни на минуту.

Поляки могли защитить то, что считали своим, Леопольд сполна оценил талант Яна Собесского, когда они шли по следам турок и далее... военный гений! Полководец от Бога!

Просто сейчас он сражается на стороне Леопольда, потому что так приказал король, а потом — прикажут, и будет он сражаться против Леопольда. И победит, потому что сам император — плохой полководец. Его сила в другом, в интригах, он словно паук сплетает тончайшие нити человеческих судеб в одно ему ведомое полотно. А вот войска водить...

Но как вернуть свои территории?

Вообще, был один вариант. У Текели и Илоны Зриньи была общая дочь — Жужанна. А несколько лет назад его третья жена, Элеонора, подарила ему сына, Карла.

Вот если бы они оказались помолвлены, да что-то потом случилось со старшими детьми Илоны... это могло бы быть интересно! Тут был бы простор для игры.

Попробовать отписать Илоне?

Или попросту выкрасть малышку?

Венгры ведут сейчас переговоры с русскими и вроде как пытаются сговорить девочку за кого-то из сыновей государя, но тот не слишком согласен... Леопольд придвинул к себе лист. Сначала попробуем мирным путем. А потом уж можно и насильно.

Да и русские...

Император был неглуп, весьма неглуп и подозревал, что русские ко многому причастны. Доказательств не было, ну так ему и не надо.

Русские, русские...

Что можно придумать для воздействия на них? А ведь можно, еще как можно! Им хочется в Европу, хочется признания, наверняка хочется новых земель, а кто бы стал возражать? Честолюбие и жадность — вот те струны, дергая за которые, можно управлять любым человеком. И почему бы не попробовать управлять с помощью того, кому сам Бог велел?

По лицу императора расплылась едкая усмешка. Второй лист пергамента лег на стол — и на бумаге разбежались строчки.

Ваше святейшество...*

* Ваше святейшество — обращение к Папе римскому, прим. авт.

* * *

— а хорошо здесь. Только вот жарко слишком, — недавно прибывший выпускник царевичевой школы Александр обмахнулся веером. Дамская безделушка, говорите? Так ему и не кокетничать, а в жару веер весьма пригодится может. Особенно когда к климату еще не привык.

— Перетерпим. Зато для Руси тут полезного много, — Федька, то есть уже Федор Тимофеевич, к жаре уже успел привыкнуть. Да и одет был куда как проще собеседника — в белую рубаху и белые же полотняные штаны. Может, и не роскошно, зато удобно и практично.

Остров Ява действительно славился своим жарким климатом. А еще — действующими вулканами. Но русские готовы были это терпеть. Зато здесь выращивался отменный кофе, а местные жители...

А что — местные жители?

Если бы русские поступали с ними, как те же англичане или французы, если бы считали, что буддист не человек, потому что кожа у него другого цвета и он не знает про Христа, если бы принудительно насаждали свою веру и утверждали свою власть...

Так никто не поступал.

Ост-Индская компания, правда, начала колонизацию острова, и даже успела сильно попортить репутацию всем европейцам, но после известных событий в Нидерландах голландцы растерялись, а русские не упустили своего шанса.

Прибыв на остров, русские первым делом вытеснили с него голландцев. Вежливо, аккуратно, исключительно добровольно. Вы же уйдете сами, правда?

Мы верим в ваше благоразумие!

Капитаны как русских, так и испанских, и португальских кораблей покивали — и самые непонятливые голландцы просто исчезли.

Бывает такое в местных морях. Шторм налетит, али пираты, али еще чего — на все Божья воля. И Он ее проявил вполне отчетливо.

Торговля у голландцев не пошла, плантации, уже разбитые ими, предложилли перекупить... одним словом — оставалось только ругаться и убираться. И ведь никто представителей Ост-Индской компании не жалел. Те еще акулы, твари хищные...

Нельзя сказать, что русским было легко. Пришлось и повоевать, и поторговаться, но справились. Может, еще и потому, что местное население оказалось на их стороне. Федька иногда думал, что под Азовом было легче. Ну что там надо было делать?

Дошел, взорвал, завоевал! Красота!

А тут?

Партизанская война во всей красе! Причем — с обеих сторон. И если б не было у Федора за плечами обучения в царевичевой школе, если б не побывал он в свое время в Крыму — смог бы он грамотно обороняться? Наступать?

Давить конкурентов?

Гонять пиратов? Последние так особо зверствовали, нападая на русские корабли, словно те ммедом обмазали. Приходилось и на вооружение куда как поболее тратить, и конвой снаряжать, ну да не страшно. Государь не скупился, справедливо полагая, что жизнь одного его подданного ценнее, чем десяток ружей или пуд пороха.

Может, и смог бы Федор все сам организовать, но куда как тяжелее пришлось бы. И потери были бы куда как больше, а этого допустить никак нельзя. Свои ж люди. Православные.

Да если и не совсем свои, как те же испанцы — так что же? Они ж не виноваты, что пока истинную веру не приняли! Это батюшка Митрофан особливо объяснял когда-то мальчишкам. Все знают, что православная вера — она самая верная, правильная и честная. Но как быть, если человеку того в детстве не объяснили, да еще запутать постарались?

Тащить в рай за уши?

Ох, не поможет, только озлобит больше. С врагами — и то так поступать нельзя, а уж с друзьями или с теми, кто ими стать должен — вдвое осторожнее надо быть!

Показывать надо неразумным, как правильно! И жить, и верить...

А потому русские моряки вели себя куда как порядочнее голландских. В кабаках не буянили, хмельного не пили, девушек не прижимали, а если что и случалось, то только по взаимному согласию. Испанцы и португальцы сначала смотрели на них, как на блажных, потом задумались, а потом и уважать начали.

— Кофе да рис — разве много?

Александр пока еще в курс дела полностью не вошел, а потому Федя не видел ничего странного в его вопросе. Как не читай доклады, как не расспрашивай очевидцев, а все одно — лучше своего впечатления, на месте полученного, ничего нет.

— да тут не только они. Каучук, например. Али хинное дерево, при лихорадке зело пользительное. Сахарный тростник, опять же, капок — и отдают это все по бросовым ценам. Особенно каучук, они ж ему пока настоящей цены не знают!

Александр кивнул. Да уж, каучук!

И как в царевичевой школе додумались его с серой проваривать? Ох, непонятно! Но сделали. И испытания идут полным шагом. Скоро, уже очень скоро во флот поступят непромокаемые плащи,, сапоги и прочее разное, без чего обходиться можно, но нужно ли? Государю для своих людей ничего не жалко! А что самое приятное — каучука на островах много и никого кроме русских он особо не интересует. Вот и скупают за копейки! И становятся монополистами. Постепенно, шаг за шагом...

— А местные не пошаливают?

Федя расплылся в улыбке.

— Да как сказать... Мальчишки — они завсегда есть и будут, себя-то вспомни?

Мужчины переглянулись и дружно хмыкнули, припоминая кое-какие свои подвиги во времена оны.

— и пошаливают, конечно, и стянуть чего не откажутся, и всяко бывает. Но в основном — беззлобно. Мы-то тут своими становимся, на то и упор делаем. А между своими какие счеты? Недавно, вот, Тимка... помнишь его? Он на год старше тебя был...

— Рыжий?

— Нет, тот, который без одного зуба.

— А, помню. Он тоже тут?

— государь нас сюда почитай двадцать человек послал. Так вот, завязалось у него с одной девушкой из местных. Красавица — глаз не оторвать. Туда-сюда, дошло до серьезного, жениться надо. А вера-то разная! А девушка-то — дочь местного деревенского старосты... так что ты думаешь? Два раза их венчали. Сначала им отец Питирим соизволение дал на местный обряд, они в храм ходили, где их буддистский монах обвенчал. А уж потом к нам отправились. Отпущение грехов получили, невесту окрестили Катериной — да и обвенчали их по-честному. Как у православных и полагается.

— А местные не возражали?

— Нет. Отец Питирим вообще говорит, что буддисты, хоть народ и заблудший, да за их доброту и терпимость им многое господь простит. Потому как нет ничего хуже...

— Злобы да глупости, — продолжил Александр. И друзья весело рассмеялись. Это им в царевичевой школе повторять не уставали — и ведь давало результаты! — А я к тебе надолго, года на три-четыре, как государь повелел.

— Это хорошо. Знаешь, нас тут хоть и двадцать человек, а все мало. Так что ты у меня поедешь в султанат Бантен. Есть там такой город — Богор. Людей я даам, устроишься там, представительство откроешь, торговать начнешь...

— Это как скажешь.

— Скажу. Ты в городе пока не был?

— нет еще, я сразу с корабля — и к тебе.

— Ну тогда я сейчас распоряжусь, переоденешься — да поедем. Покажу тебе местных, расскажу, как к кому обращаться, кому кланяться, кому наоборот, можно и пинка дать, на обратном пути заедем на плантации — дел хватит. С месяц, пока не освоишься, побудешь здесь, а потом — в самостоятельное плавание.

— А переодеваться зачем?

Русские европейской моды не придерживались. Штаны, сапоги, рубаха и кафтан — удобно, аккуратно, натянуть можно в единый миг — что еще надо? Было б чисто да без платяных зверей!

— А затем, что у тебя одежка плотновата для местной жары. Спаришься. Так что послушай более старшего и опытного.

Александр встал из кресла и отвесил глубокий поклон.

— благодарствуйте, дяденька за науку.

— Вот-вот, — Федор ухмыльнулся вовсе уж озорно и хлопнул в ладоши. Вошедший слуга склонился в поклоне, как-то странно, на взгляд Александра сложив руки. Федор произнес несколько слов, слуга ответил ему на том же местном щебечущем наречии и исчез. А представитель русского государя кивнул другу.

— Иди, переодевайся. Сейчас все в комнату принесут.

— Благодарствую.

Федор проводил сотоварища долгим взглядом.

Вот и еще один в их компанию. И это правильно. Чем больше их на острове будет, тем лучше. Только здесь понял Федя всю ценность полученной выучки.

Ох, не просто так их школили в царевичевой школе. Учили ведь не только наукам, но и терпимости, пониманию, как обращаться с людьми, находить свой подход к каждому... Потому что за любой наукой, за любым делом стоят люди. И если не поставить их под свое начало — ничего не сдвинется.

Голландцы произвели на яванцев не самое хорошее впечатление. А вот русские...

Дайте нам время освоиться. Уже и храмы стоят православные, пока всего два, но и то неплохо, за три-то года, и местные к русским хорошо относятся, и поработать на русских считается удачей, и султаны русских куда как больше ост-индцев жалуют. А все потому, что русские к ним относятся как к людям, а голландцы — как к источнику денег. И только-то. А кому такое понравится?

Да никому!

Подождите, развернемся... лет через двадцать вы остров не узнаете! Это будет не просто колония, как у других государей! Это будет подлинно русская территория, жители которых сами государю Алексею Алексеевичу присягнут и под чужую руку не попросятся, еще и любого захватчика сами выгонят.

Но труда вложить придется...

Вот Сашка сейчас переоденется — и поедут они в город. Поговорят по дороге, заодно и первый урок яванского языка другу даст. Покажет местные десы*, расскажет о сословном делении...

* деревни, прим. авт.

Колонизиировать новые земли надо так, чтобы люди сами к Руси тянулись. И уходить не хотели. С Божьей помощью, им это обязательно удастся.

* * *

— мне кажется, королева умирает.

Услышав это от супруга, Маша даже плечами не повела.

Ну и ей так казалось, и что? По всем признакам у королевы был 'острый живот'.* Маша об этой болезни знала, но так же знала, что она неизлечима.

На Руси лекари изучали эту болезнь, пытаясь найти причину, но... тут ведь резать надо! И на Руси-то через раз получалось, а тут вообще никто и ничего не умел.

* аппендицит. Есть версия, что первую аппендэктомию провели аж в 1735 году, так что... прим. авт.

— Карлос будет неутешен. Он ее так любит...

— Да уж, — дон Хуан провел рукой по седым волосам, вздохнул. — Ты побудешь с ним, когда...

— Да, разумеется. Я сейчас же пойду к нему.

Маша могла позволить себе великодушие, тем более, что наследником престола официально, с папской буллой и печатями, был назначен ее старший сын. Конечно, пока у Карлоса не появится своих детей, ну так...

— спасибо.

Короткий поцелуй в щеку — все, что супруги позволяли себе не за дверями спальни. И частенько Маша вспоминала сестру. Когда-то она злилась на Соню, потому что та не дала ей наделать глупостей? Смешно...

Пусть между ними с мужем нет великой любви, но зато есть понимание, нежность и терпение. Они — союзники, друзья, две лошади, бегущие в одной упряжке — и это неплохо. Это куда как побольше того, что могли получить в браке большинство аристократов.

— Как маленький?

Маша коснулась живота. Да, она решила родить еще одного — в запас. Пусть будет.

— Толкается. Ты уже написал Людовику?

— Как бы он не решил, что мы специально его племянницу извели...

Маша неаристократически хмыкнула. Извели, как же! Да хотели бы — давно бы! Карлоса пожалели, вот и вся разгадка! Он-то к этой стерве всей душой прикипел, вот и терпели... Хотя было и кому, и за что! Нет, вины русских тут не было ни краешком.

В покоях королевы было душно, сильно пахло благовониями и ладаном, Карлос сидел у постели жены и держал ее за руку. На вошедшую Марию посмотрели оба. Только вот выражение лиц было разным. У Карлоса — даже радостным, пришел человек, который его поддержит. А вот Генриетта-Мария...

Убила бы! Если бы не умирала, так точно убила бы. А испанская королева и правда доживала последние часы. Было что-то такое в ее лице: ввалившиеся глаза, покрытые белым налетом губы, резко запавшие щеки... за последние несколько лет королева растолстела мало не вдвое, но приближающаяся кончина словно сострогала все лишнее с ее лица — и наделила его юностью.

Ах, как быстро и безжалостно летит время!

Маша села рядом с Карлослом, положила ему руку на плечо... нарушение этикета?

О, да, и какое! Способное повергнуть в обморок половину испанского двора. Вторая побежала бы за инквизиторами.

Раньше. Еще пять лет назад. Но с тех пор многое изменилось.

Дон Хуан, наглядевшись на русские порядки, крепко прижал святошам хвост.

Аутодафе? Ведьмы? Еретики?

Замечательно. Только после многократного разбора дел. И без пыток, а то так ведь и самих борцов проверить можно! Дня не пройдет — и сознаются, и раскаются! В чем угодно, не то, что в ведьмовстве!

Инквизиторы шипели гадюками, но сильно не спорили. При доне Хуане страна хоть с колен подниматься начала, это все понимали. Активная торговля с Русью, взаимопомощь, колонии, которые чистили 'на троих' — Русь, Испания и Португалия...

Раньше-то корабль и из порта выйти не мог — тут же пираты налетали! А денег в казне нет! А кушать хочется! Тут и начнешь бросаться на еретиков, чтобы церковное имущество увеличить.

Придворные тоже ругались, но с Машей спорить было сложно. Авторитетов для нее не было, прогибаться она ни перед кем не собиралась — вторая по значимости дама в государстве, а заставить... а как?

Дикая московитка — и все тут! А раз дикая — поберегись, не то ведь и по морде получить можно! Мы, московиты, люди простые, у нас до сих пор медведи по улицам ходят, где уж нам этикетам обучаться? Не превзошли мы сию науку и не собираемся...

Генриетта чуть шевельнула губами.

— Ваше величество, оставьте нас на пару минут, прошу вас?

Карлос с сомнением посмотрел на жену, на Машу, но раз уж просят...

Хлопнула дверь. И ненавидящий взгляд стал живым, острым, не одурманенным опием.

— Сука!

Отпираться Маша и не подумала.

— Я на твоих детей не охотилась.

— Нет у меня детей. И не будет уже никогда. Помру — и все.

— Я в этом не виновата.

— Да неужели?

Маша передернула плечами.

— Могу здоровьем детей поклясться — я не виновна в твоей смерти.

— А в его?

— Чьей?

— Луи. Моего Луи?

Умирающему не лгут. Но... а вдруг да не умрет?

— Дофина? Нет. Я не отдавала такого приказа.

— Но знаешь, кто его отдал?

Маша склонилась пониже, глаза блеснули.

— Ты думаешь, что покушение на русскую царевну должно было сойти ему с рук?

Судя по взгляду Генриетты-Марии — да! Именно так она и думала! Франция — центропуп вселенной, Людовик — король-солнце и этим все сказано. Его сын — тоже что-то почти божественное. В переводе — они могут делать гадости кому и сколько угодно, но ответить им — не моги!

Жаль, что русские были иного мнения.

— Стерва! Ненавижу тебя!

— Так своему Луи и скажешь, когда в аду увидитесь. Но Карлушу мне не расстраивай! Поняла?

— И что ты мне сделаешь?

— Намекаю — у тебя сестра есть. Племянники, у Луи там сын бегает... так что никаких злобных воплей. Все исключительно пристойно. Он-то тебя любит, хотя и неясно за что!

— Любит! Ха! Ха! — умирающая то ли рассмеялась, то ли закашлялась, из глаз покатились слезы. — Любит!? Да он не знает, что это такое!

— Уж как умеет и как может, — оборвала ее Мария. — Ты мне все сказала?

— НЕНАВИЖУ!!!

Шепот был настолько искренним... За что? Да за все! За мужа, детей, здоровье, жизнь... за то, что Мария приняла решение сама, а Генриетту-Марию использовали, как разменную пешку в королевской игре. За то, что одна была умна и сильна, а второй не оставалось ничего, кроме ненависти и тоски.

Больно...

Мария пожала плечами. И позвала Карлоса. Пусть побудет с женой остаток времени.

Любить он не умеет?

Нет уж, простите. Это в постели у него — ноль навечно, а душа-то живая. Любящая, чистая, искренняя... и плевка в эту душу он не заслужил.

Он его и не получил. Максимум, который позволила себе Генриетта — это коротенькое:

— Никто не будет вас любить так, как любила я, сир...

И испанский двор погрузился в траур. Но новую супругу Карлосу подыскивать уже начали, а то как же! Престолонаследие обязывает!

Маша предлагала не мучить девчонок, все равно толку не будет, но тут муж был непреклонен.

А вдруг?!

А божественное чудо?

А надежда?

Нельзя ж так лишить народ Испании и Карлоса персонально уверенности в его величестве!

С точки зрения Маши, Карлосу стоило сейчас уйти в монастырь и спокойно умереть там через полгодика от горя и тоски по жене, как год назад умерла его мать. От тоски, остро связанной с пищевым отравлением поганками. Но дон Хуан на это пойти не мог. Благородство-с...

* * *

— А почему умер мой отец?

Имя 'Людовик' определенно нравилось французским монархам.

А то!

Великий дофин — Людовик, его сын — тоже Людовик, только раньше он был герцог Бургундский, а сейчас стал дофином вместо отца — и его первенца тоже назовут Людовиком. Традиция...*

* вот этот правнук Луи 14-го и станет Людовиком 15-м, прим. авт.

Вот сейчас маленький Луи, внук великого короля-солнца, смотрел на воспитателя — и не ответить было нельзя. Да и восемь лет мальчику, понимает уже...

— Есть предположения, мой принц, что его отравили.

— Вот как?

Мальчишка, определенно, разозлился.

— И откуда это известно?

Мэтр Фенелон чуть помялся, но рассказывать принялся. Сначала-то да. Смерть Дофина была принята, как несчастный случай. С кем не бывает?

А потом поползли слухи.

Ну как — поползли, в Нидерландах так и впрямую об этом говорили, даже в газетах печатали. Якобы Великий дофин решил покуситься на испанскую принцессу. То есть — жену испанского регента, русскую тсаревну Марию. И русские этого не стерпели.

Почему русские?

Дон Хуан даже не знал об этих планах мести, он оказался слишком благороден. А вот русские медведи...

Кто сказал, что медведь — милое и добродушное животное? Да это одна из самых опасных и непредсказуемых тварей! И ты никогда не узнаешь, что он с тобой сделает. Удерет ли, задерет ли...

Киплинг еще не написал свое знаменитое 'не доверяйте медведю, что ходит на двух ногах...', но мэтр Фенелон уже предостерегал маленького Луи. Слишком уж опасны эти существа. Пусть он и маркиз, но это же не означает, что он глуп или безрассудно храбр!

— А почему мой дед не отомстил?

— Потому что известно стало не так давно. Сплетни, слухи... это всего лишь разговоры. А достоверно ничего не известно.

— Я бы отомстил за отца.

— Месть разрушает, ваше высочество...

Только вот хоть и был маркиз де ла Мот-Фенелон хорошим учителем, хоть и написал 'Приключения Телемака', которые были с восторгом восприняты обществом, а убедить ученика не смог. Никак.

Семена были посеяны. Нарочно ли? Нечаянно?

Уже неважно.

Они взойдут.

* * *

Маша, она же Анна де Бейль, она же вдовствующая английская королева, готовилась ко сну. Убрала с лица краску, распустила волосы, помассировала уставшую от пышной прически кожу головы. Анжелика просто не замечала, как красится соперница. Очень аккуратно, совсем чуть-чуть, подчеркивая то, что дано природой. И то сказать — натуральная блондинка при черных бровях и ресницах в искусственной краске нуждалась мало. Так, морщинки замаскировать, а губки подчеркнуть. И здоровее будет! Она-то видела, как с этой местной свинцовой пудрой быстро увядали женщины, как травились белилами и киноварью, как почти что убивали себя... но кто ж им расскажет? Это не занятия у царевны Софьи, где Ибрагим подробно рассказывал, какой компонент краски на что влияет, как именно, как нейтрализовать этот яд...

Ладно!

Сейчас она примет ванну — и пойдет посмотреть на сына.

Нельзя сказать, что рождение ребенка вызвало у Маши острый приступ материнских чувств. Мать-ехидна, мать-авантюристка, и этим все сказано. Малыш Карл был ухожен, присмотрен верными людьми и уже внесен в планы французского государя, это было важно, потому что обеспечивало малышу безопасность. Но вот инстинкта схватить кровиночку в зубы и спрятать где поглубже — этого у Маши не было. Наоборот.

Не наигралась, видимо. Недаром же говорят, что первый ребенок — последняя кукла.

Хотя с полчасика в день она малышу уделяла. Приходила, играла, гладила по головке, приносила сладости... сладости?

Да, надо бы приказать служанке...

В комнату внесли деревянную ванну, лакеи принялись носить ведрами воду...

Наконец Маша осталась одна. Принимать ванну в присутствии слуг она все-таки не любила.

Горячая вода приятно обняла тело... да уж! Зато 'любимый' не моется, с ним рядом постоишь — так потом блевать охота.

Маша поморщилась. Да уж, русские дикари! А ничего, что его величество Людовик ванну принимал два раза в жизни? И воняет от него... его обнять-то страшно, хочется сначала откопать, а потом поплакать! И вот это — монарх! Да еще его милое развлечение — портить воздух при всем народе! Пффф!

Да чтоб на Руси так государь-батюшка сделал?!

Позорище!

А деваться некуда. Не так давно Маша получила указание от царевны. Не приказ, нет. Царевна вежливо осведомлялась, не надоела ли Марии просвещенная Европа, и если не надоела, предлагала ей вплотную заняться Людовиком. Есть такая штука — морганатический брак...

А в ее случае даже не очень и морганатический. Если Анна де Бейль оказалась хороша для одного короля, кто сказал, что она плоха для другого?

Но жить с Людовиком? Ложиться с ним в одну кровать? Оххх...

Впрочем, время подумать еще было. Маша отлично понимала, что если она пожелает — царевна вытащит ее отсюда. Несчастный случай на охоте, горе, слезы, похороны, а сама Маша уже через пару месяцев окажется на Руси. Может, даже ребенка оставлять не придется, он пока еще мелкий и подменить малыша будет несложно.

Можно.

А хочется?

А ведь не хотелось, еще как не хотелось! Интереснее было остаться в Европе и играть дальше, запутывая кошачьей лапкой клубки интриг! А еще...

Вот щелчок был бы всем этим дворянам по носу! Русская девчонка чуть ли не из сточной канавы — королева Франции! Ха!

А на Русь можно вернуться и после смерти Людовика. Ему сорок семь лет, ей — в два раза меньше, будем надеяться, она переживет супруга.

Маша потянулась к кофе, который ей принесли. Пару глотков — можно. Эти минуты — ее и только ее. Крепкий черный кофе, совсем маленькая чашечка, но так приятно. Этот запах будил память о занятиях с девушками, когда Ибрагим заваривал крепкий черный кофе и начинал рассказывать что-нибудь интересное из истории и нравов гаремов.

Глоток, другой, чашка вернулась на место.

Еще несколько минут блаженства. И еще пара глотков. Погадать, что ли?

Кофейная гуща вылилась на блюдечко. Маша вгляделась в черные разводы — и внезапно похолодела. А откуда на дне такой осадок!? Женщина принюхалась — и чашка полетела в стену. Ее вдовствующее величество опрометью вылетело из ванны и сунуло два пальца в рот.

Кофе почти сразу вылетел назад, но не весь! К сожалению — не весь! На истошный звон колокольчика прибежали слуги и тут же заметались вокруг Маши, слушая короткие указания. Спустя четыре часа злая как черт женщина вытянулась в постели, размышляя — кто посмел!?

Кофе с мышьяком, наглость какая!

Узнает кто — голову оторвет и скажет, что так и было! Это ж надо! Два часа тошноты, промывание желудка, молоко со взбитыми яйцами на закуску (гадость жуткая, но выхода не было) и неделю теперь соблюдать особый режим питания. Маша знала, что трое доверенных слуг сейчас носятся по всему дворцу, выясняя, кто подсыпал яд, а потом дойдет и до автора затеи. И она обязательно наябедничает Людовику! Чтоб другим неповадно было!

Пусть этого негодяя казнят!

А кто-то другой мог бы и не понять. Растворили мышьяк в горячем кофе, он и так горький, запах тоже не почувствуешь, все знают, что она любит выпить чашечку вот так, в ванной... задумано было отлично! И осуши она чашку в один прием — могла бы ничего и не понять. Но кофе начал остывать, яд выпал в осадок...

Да уж!

Без той школы, которую она прошла у царевны, без полученных знаний давно бы ее в живых-то не было. Есть за что быть благодарной.

Нет, ну кто посмел!?

* * *

— Ну ты почитай! Вот ведь... Папа!

Алексей перебросил сестре письмо с большой печатью. Софья послушно поймала его и развернула. Могла бы и раньше его прочесть, но не стала — все равно брат все расскажет.

— Папа... ох ты ёж твоё ж!

Удержаться было сложно.

Папа Римский в письме весьма витиевато сообщал, что Русь — государство великое, но увы — не европейское. Потому как не знает света истинной веры. Нет-нет, он все понимает и не настаивает, чтобы русский государь срочно переходил в католичество, но ведь общий язык с другими странами искать как-то надо?

А потому не примет ли русский государь у себя папских легатов? Всего несколько человек? И исключительно на добровольной основе?

Нет-нет, никаких иезуитов, мы помним про господина Полоцкого, но вы же понимаете, в семье не без урода, его позиция никак не может отражать нашу...

Опять же, и его величество Леопольд рад был бы прислать посольство...

В наше просвещенное время, вы, как умный и великодушный государь — ну и еще страница такой болтовни. А по-простому, поди, откажи!

— А мы можем ему отказать? — Алексею явно не хотелось пускать на Русь кого попало. Хотя почему — кого попало!? Отборных шпионов и как бы не диверсантов!

Софья всерьез задумалась над этим вопросом.

— А стоит ли отказывать? Обидится...

— Нам на его обиду, — фыркнул братец.

— Это верно. Только вот... не мы к ним лезем. Они к нам. Много ли вреда они смогут нанести под приглядом?

— Так и пользы от них не будет!

— Будет, Алеша. Мы не можем замыкаться в себе. И считать, что мы — избранные Богом, и кичиться своей правотой тоже. Нам надо развиваться, врастать в другие страны, перенимать у них самое лучшее... вот как шелк, как бумагу — ведь выделывают теперь все это у нас? Мануфактуры строятся, люди работу получают, а все почему? Потому что из Франции побежали гугеноты.

— Сонь, как ты думаешь, они только шпионы?

— безусловно, шпионы. Но думаю, у них есть и другие причины сюда приехать. И хотелось бы их узнать.

— Ты склоняешься к тому, чтобы принять их?

— Да, Алеша. Ты против?

— Мне это не нравится.

— Мне тоже. Но и ссориться неохота. Вот если они сделают что-то, что нам не понравится...

— а они сделают?

В темных глазах Софьи промелькнула искорка.

— Как прикажет мой государь.

— Соня!

— Предлагаю согласиться, помариновать их в Архангельске — все равно у нас карантин обязателен, собрать о них все сведения — и спустить с цепи Ромодановского. И принять — примем, в грязь лицом не ударим. И узнать больше того, что мы захотим, они не смогут.

— Хм-м... Почему бы нет? Тогда сядь, отпиши в Рим, а мне покажешь.

Соня кивнула.

— Как скажешь, Алеша.

Брат и сестра обменялись понимающими улыбками. Рим так Рим! И бояться тут нечего! Просто когда понимают, что русских не сломить силой — начинают войну иного рода. Информационную, дипломатическую... Письмо, которое лежало сейчас на столе и было таким объявлением войны. И Софья с Алексеем принимали вызов.

Хотите принести на Русь свою культуру? Прогнуть нас под свою гребенку?

Ну-ну!

Мы еще посмотрим, кто выиграет в этой схватке.

* * *

Де ла Рейни мух ртом не ловил. С преступниками у него получалось куда как лучше, да и урожай был побольше. И кому, как не ему, отдал приказ его величество, узнав про покушение на свою любовницу?

Да ведь не просто любовницу!

Королеву Англии!

Тут политика-с...

Одно дело — травить соперницу, это все понимают, это нормально. А если тут английские корни? И отравить хотели мать английского принца? А там и самого малыша?

Гнев Людовика, умело подогреваемый иссиня-бледной Анной де Бейль, был страшен. Французские придворные жалели только о том, что они не змеи. Как хорошо бы сейчас заползти куда в щель — да и спрятаться. И не выползать месяц.

Все слуги ее вдовствующего величества были допрошены с пристрастием, кроме трех самых доверенных (с пристрастием — означало и дыбу, и пытки водой и прочие милые радости в застенках Бастилии) и наконец сознался один из поварят. И что получил, и от кого получил — ла Рейни подхватил ниточку и принялся рыть.

И — остановился.

Говорят же, что в жизни все повторяется дважды, но один раз трагедией, а второй — фарсом. В тот раз король пощадил мадам де Монтеспан.

А герцогиню де Фонтанж?

А вот тут — извините.

И детей у нее было куда как поменьше, всего двое от короля, и надоесть она Людовику успела хуже зубной боли. Глупа ведь...

В постели хороша, но и только. И сам Людовик, скажем честно, уже не был таким сатиром, как в молодости, потихоньку снижая постельную активность и задумываясь о душе.

Приговор был жестоким и страшным.

Плаха и топор.

Анжелика бросилась в ноги возлюбленному, умоляя о милости. Не получилось.

Памятно королю было дело о ядах, ой как памятно. И как шатался трон — тоже. Какое там милосердие? Зарыл бы! Собственноручно!

Повезло ли герцогине — сказать сложно, потому что ее недотравленное величество решила, что лучше быть милосердной. Немного. И тоже упала в ноги королю, прося о милосердии к дурочке. Людовик рыкнул, сверкнул глазами, топнул ногой... потом посмотрел на иссиня-бледную интриганку и чуть смягчился. Ладно уж... пускай живет.

В одном из дальних монастырей, где-нибудь в Оверни или еще где подальше...

Милосердие выходило сомнительным. Никто и не сомневался, что Анжелика де Фонтанж не проживет там слишком долго, скоропостижно скончавшись от какой-нибудь чахотки или несварения желудка. Монастыри — они вообще очень вредны для опальных королевских фавориток, и мадам де Монтеспан тому пример. Но вслух все восхваляли доброго короля и милосердную вдовствующую королеву.

Анна де Бейль постепенно приобретала все большее влияние на Людовика и собиралась его использовать исключительно в своих целях.

Франция?

Англия?

Русь и только Русь.

* * *

Его величество Джеймс Стюарт благосклонно взирал на жену и детей.

Нельзя сказать, что он сильно любил свою Энни, но все же... Они столько лет вместе, у них четверо детей, и еще троих прибрал к себе Господь, они отлично понимают друг друга.

А женщины...

Почему бы и нет? У короля могут быть фаворитки, все равно ни одна из них не встанет на место королевы.

Да, король и королева...

И до сих пор Джеймс не мог поверить в свое счастье. Пусть трон весьма зыбок, пусть казна не особенно наполнена, пусть по стране возникают мятежи, а Уэльс — это вообще осиное гнездо, но он воссел на трон своих предков.

Теперь надо удержаться и передать его сыну. Получится ли?

Зыбко, все так зыбко...

Джеймс Монмут был по-житейски неглуп и понимал, что на трон его практически возвели. Подготовили почву, подтолкнули, а то и еще чего... Кто стоит за этим? Он не знал. Голландцы?

Да, безусловно, там и их руки.

Испанцы? Тоже возможно. Во всяком случае, несколько колоний у него уже откусили, а что он может сделать?! И хочет ли что-то сделать?

Честно говоря, не очень. Джеймса устраивала роль короля. И вообще — на его век хватит, а дети... разберутся, куда они денутся! О нем что-то родной отец не позаботился!

Его величество отбросил неприятную мысль в сторону и пригласил жену на танец. Энни вспыхнула и заулыбалась.

Да, фаворитка будет ждать Джеймса в спальне, но на людях... о, здесь и сейчас — он примерный семьянин! Никакой череды любовниц, как у отца с дядюшкой, никаких ценных подарков за счет казны... титул — можно. Или замуж выдать повыгоднее, но эти милости короне ничего не стоят. А золото или земли — нет уж! Самим мало!

Джеймс улыбался, танцевал с супругой, потом смотрел фейерверк и чувствовал себя счастливым. Видела бы мама... но Люси Уолтер умерла, когда он был еще малышом.

Джеймс и не знал, что рядом с ним нарывом медленно зреет заговор...

* * *

— Что скажете, Чарлз?

— Что у меня не меньше прав на престол, чем у этого выскочки, Джон. Да и у вас тоже...

Кроме Монмута у Карла было еще тринадцать внебрачных детей. Признанных и произведенных им в графы и герцоги. И с точки зрения закона, имеющих такое же право на престол, как и Монмут.

А почему — нет?

У них матери и познатнее были. Что мать-герцогиня Чарльза Леннокса, что графиня Кастлмейн у Джорджа Фицроя. И что?

Более знатные матери, более высокие титулы, должности при дворе — и все закончилось в единый миг!

Когда стало ясно, что Монмут побеждает, братья собрали все маленькое и ценное, что помещалось в седельных сумках — и рванули к границе с Шотландией. И правильно сделали.

Те, кто не успел сейчас обживали Тауэр.

Казнить единокровных родственников Джеймс все-таки не мог, но всем было ясно, что Тауэр — это та же смерть. Просто чуть замедленная и отсроченная. Кто там будет проверять, скончался ли граф Плимут от болезни легких, или эта чахотка разгуливала на двух ногах и подливала яд в пищу?

Кому пожаловаться?

Только Богу в храме, но вот беда — не ответит. И гром небесный, чтобы покарать мерзавца Джеймса не пошлет!

Вот и бежали братья туда, где их не должны были выдать. В Шотландское Нагорье.

Но и здесь... а кому они были там нужны? Ладно еще Яков! При нем они были племянниками, о них как-то заботились, их ценили, а потом?

У шотландцев было полно своих проблем. После побега королевы Анны, да еще с ребенком Якова под сердцем, горцы просто кипели, что тот ведьмин котел. Настроения различались от 'как она могла, мерзавка!?' до 'и поделом вам, а то размечтались...'. А уж когда королева обнаружилась при французском дворе...

Это давало простор для комбинаций и предположений. В том числе, были и лорды, которые хотели послать к Людовику посольство и умолять его вмешаться. Свергнуть мерзавца Монмута и посадить малыша Карла (имя ребенка чуть примирило шотландцев с побегом его матери) на трон его предков. Чарлз и Джон к этой группе не принадлежали. Свергнуть Монмута было бы неплохо, но вот посадить на трон Карла?

Э, нет. Им самим хотелось бы править. И если уж трон один раз был взят 'на шпагу', грех не повторить это второй раз! Но надо найти помощь, деньги, наемников...

Как не предоставить шанс хорошему человеку?

* * *

— Соня, ты уверена, что нам нужна смута в Англии?

— Более чем.

Софья теребила конец косы, сидя в кресле, чуть щурилась на яркий свет из окна, но глаз не отводила. Если царю угодно сидеть на подоконнике и вести интеллектуальную беседу с сестрой именно оттуда?

— Деньги мы найдем, — Иван был спокоен и невозмутим. — А причины все же поясни?

— Их несколько. Первая — колонии. Чем дольше смута в Англии, тем выгоднее нам. Сами знаете, Индия. Я вам рассказывала...

Рассказывала. И у мужчин давненько руки чесались.

Дели, Мадрас, Бомбей... нужна ли там Англия? Да помилуйте! Ничего хорошего и толкового англичане туда не принесут. Будут уничтожать уникальную культуру, даже не понимая, что именно теряют и хищнически выдирать из тела Индии то, что копилось столетиями.

Уже выдирают.

Пора прекращать этот процесс и доказывать, что не все бледнолицые одинаково плохи. И не надо путать индейцев и индийцев. Хотя, в данном случае — можно. Что в Индии, что в Америке Англия с ее пуританским подходом добра никому не принесла.

— Принимаю. Еще что?

— пока Англия занята внутренними делами, она не лезет во внешние. К тому же, на престол есть права у многих. У Карла Шведского с супругой, у Георга Датского — также через супругу, у сына Анны де Бейль...

— Еще б он был сыном короля, — фыркнул Алексей.

— Непринципиально. Главное, что его таковым считает Людовик и будет отстаивать права малыша. А это дело богоугодное.

— Ага, считает. С твоей легкой руки...

— С руки Анны. Кстати, вполне возможно, что малыш действительно Стюарт. Эти шотландские кланы так перероднились между собой, что родословную и представить нельзя. А еще, кстати, Карл наплодил кучу детей. И кое-кто из них уже готовится сбросить Монмута с трона.

— А получится? — прищурился Иван.

— С нашей и Божьей помощью — вполне. Надо ли нам это? Конечно, надо! Англия тонет в смуте, под шумок распадаясь на десяток мелких островных королевств, которые будут воевать друг с другом, мы отгрызаем себе колонии, Людовик смотрит на остров вместо континента...

— Он и так смотрит только в декольте своей метрессы.

— Возможно, будущей жены, — Софья пожала плечами.

Историю она знала отвратительно, но уж 'Маркизу Ангелов' и Франсуазу Скаррон, которая вышла замуж за короля, стыдно было не помнить. Почему бы Анне де Бейль и не повторить ее подвиг?

К тому же Анна моложе, красивее и намного умнее. Пусть подталкивает Людовика к браку, то, что удалось одной стерве, другая всегда осилит.

— Думаешь, ей удастся? — глаза Алексея загорелись веселыми искорками.

— Я бы не стала отрицать такую возможность.

— И чьи интересы будет продвигать королева Франции?

— Разумеется, свои. Ну и наши... немножко.

Софья уже раздумывала над этой ситуацией и пришла к выводу, что ей выгодно продолжение политики Ментенон. Пусть Анна тоже травит гугенотов. Народ они умный, крепкий, сильный, а если еще побегут в нужном направлении — в Нидерланды, например, чтобы Людовику окончательно там увязнуть, в колонии, на Русь... Англия?

Раньше — да. Но сейчас, если поджечь островок со всех восьми концов, туда ни один умный человек не поедет и семью не повезет.

— Вернемся к Англии, — Алексей решил не отвлекаться на Людовика. — Значит, помогаем англичанам. Кто там бунтовать вздумает, кстати?

— Старшие дети Карла. Герцог Ричмонд и герцог Нортумберленд.

— Оба сразу?

— Как ни странно, братья довольно-таки дружны. Что они предпримут, дорвавшись до трона, я не знаю, но посмотреть будет любопытно. И вообще, пусть будет с запасом. Одного убьют, второй останется...

— Думаешь, убьют?

— Тянуть руки к короне занятие сложное и неприятное. Могут и укоротить на голову. Монмут только-только распробовал власть — и отдавать ее не захочет. Пусть братцы вцепляются друг другу в глотки, пусть лорды поддерживают их... гражданская война — самая страшная из всех.

— Жалко их...

Софья бросила взгляд на мужа. Потом встала из кресла, подошла к Ивану, который удобно устроился за письменным столом лично государя всея Руси, и чмокнула его в макушку.

— Тебе дай волю — ты всех зажалеешь. Насмерть.

— Соня!

— Ванечка, милый, мне тоже простых людей жалко. Но свою страну я люблю больше, чем чужую.

Аргумент был принят.

— После того, что вспыхнет на острове, им еще долго не до нас будет. И укрепиться успеем, и с Турцией разобраться, и Сибирь под себя подмять.

— Нас не поймут.

— Пусть осуждают. Неважно. Лишь бы жили...

И стояла перед глазами Софьи та самая гражданская война. Когда по вине Николая Второго, чтоб ему черти в зад вилами триста лет тыкали, полыхнула гражданская война. И брат пошел на брата, отец на сына... а кто оплатил эти развлечения?! Кто подкидывал деньги на революционеров?!

Кто поставлял оружие?!

В этом мире еще не прозвучало высказывание про капитал и триста процентов прибыли, но Софья его помнила. Сама такой была когда-то. И это было страшно. *

* Нет такого преступления, на который бы не пошел капиталради 300 процентов прибыли. К. Маркс. Прим. авт.

Софья не оправдывала себя, нет. За то, что она уже натворила и еще натворит, ей и триста лет с вилами в заду мало будет. Но... она гадила в других странах, уничтожала людей, стравливала их между собой, подличала и сводничала не ради прибыли. Вот на деньги ей было сейчас глубоко наплевать. Ивану было интересно их зарабатывать, возиться с инвестициями и прибылями — отлично. А ей всего-навсего надо было, чтобы стояла Русь.

Сильная, красивая, с золотыми куполами церквей, в которые люди идут не грехи замаливать, а просто — помолиться, не как рабы, а как дети Божьи, с людьми, которых будут интересовать не триста сортов помады и двести — колбасы, а далекие звезды, с теми, кто построит до них лестницу и долетит до далей Оберона.

* Ю. Визбор. 'Да будет старт', прим. авт.

Неужели это не стоит ее жизни? Или жизни ее детей?

И жизни, и смерти, и посмертия — пусть. Она уже согласилась, когда легла на тот алтарь. Иногда Софья задумывалась, что же станет с теми, кто отправил ее сюда?

Если они родятся другими или вообще не родятся? Изменение ли это истории ее родного мира, или просто иная ветвь на дереве вероятности?

Впрочем, это неважно. Мы живем 'здесь и сейчас', чтобы у наших детей было 'там и потом'. Вот и будем жить!

Софья блеснула глазами на брата.

— Алешка, ты одобряешь?

— Ты же знаешь, что да. Пусть будет смута в Англии, а в это время вы с испанцами и португальцами...

Алексей не договорил. Не было смысла проговаривать все в сотый раз. Все трое знали, что надо делать и как.

— Да. Меня вот Леопольд беспокоит...

— Да неужели?

— Папа Римский его любит и ценит.

Да, еще и эта... зубная боль! Бенедикт Одескальки, известный более под именем Папы Иннокентия XI недавно помер и его место занял Александр VIII, в миру некогда Пьетро Витто Оттобони. Но тут все было достаточно сложно. Не то, что диким русским варварам — последнему чукче было ясно, что долго сей достйный человек не протянет. Ибо родился аж в тысяча шестьсот десятом году и на настоящий момент насчитывал восемьдесят полновесных лет. А на дворе не двадцать первый век с его хирургами и клиниками, вовсе не двадцать первый. Тут уже не белую шапку примерять, а с червячками вести философские беседы о том, где земля мягче. Просто духовенство, как обычно, не могло договориться — и копило силы для следующего рывка. А вот кто будет следующим... о, тут у Софьи были подозрения.

Сильнее всего мутил воду Антонио Пиньятелли дель Растрелло. Сей достойный воспитанник иезуитов был хитер, изворотлив и достаточно... нечистоплотен. А еще — отметился и в Италии, и в Польше, и принимал Русь всерьез. Очень всерьез.

Софья уже задумывалась о его устранении, но потом махнула рукой. Овчинка выделки не стоила. Одну тварь придавишь, десять других вылезет и не факт, что лучше.

Этот хотя бы умен. Очень умен — и это его главный плюс. С ним всегда можно будет договориться ко взаимной выгоде. А еще он умеет принимать жесткие решения и не боится крови.

— Мне казалось, что положительнее он относится к французам. Людовик даже собирается вернуть Риму Авиньон.

— у Людовика нет выбора. Сколько он воду мутит — ему поддержка Рима нужна как воздух — Иван смотрел в корень.

— Нам она тоже нужна, — Алексей не то спорил, не то соглашался с другом.

Софья кивнула.

Как ни крути, но им еще работать с Испанией. И если у кого в памяти быки и матадоры — так это зря. Сейчас Испания — это, прежде всего, религиозность и инквизиция. Кстати, в последней и Антонио дель Растрелло отметиться успел. Со всеми вытекающими последствиями.

Придется обложить всех папских прихвостней со всех сторон — и мило улыбаться. Даже если те будут пытаться откровенно делать гадости.

А будут?

Кто ж знает...

Зависит от того, что посулили Папе и Людовик и Леопольд... вот чего им неймется? Хотя ответ Софья знала. Ни одному из этих монархов не нужна сильная Русь. Так что палки в колеса ставить будут.

Но вообще... позиции церкви в Испании очень сильны. И в их случае это шестьдесят процентов успеха любого дела. Раньше им не противодействовали. Если Папа будет, пусть негласно, но против русских инициатив и дружбы с Русью — считай, дело замедлится. Не остановится, нет. Но насколько ж будет тяжелее!

А если 'за' — о, тут многие прикусят раздвоенные язычки. Есть ради чего прогнуться. Хотя бы немного. Или сделать вид?

Но...

— меня беспокоит то, что вместе с папскими легатами едут и Леопольдовы люди. Посольство...

Троица переглянулась.

М-да, рыльце у них было в пушку по самый затылок, скажем честно. Без их скромной помощи турки так и завязли бы у Вены до прихода австрийских войск. Но знает ли об этом Леопольд? И чем это может грозить?

Был только один способ выяснить.

А именно — принять посольства и поговорить по-дипломатически. С вывертами, с поиском вторых и третьих смыслов, с...

Ох и тяжко жить на свете королю. И царю не легче.

А кому сейчас легко?

* * *

— один — один.

Двое детей переглянулись. Тавлеи у русских правителей в покоях были, несмотря ни на какие запреты. И научить детей играть в эту игру было делом чести. Да и мышление она хорошо развивает.

Да и польза была немалая.

— третья — решающая? — предложила девочка.

— а давай. Время еще есть?

Быстрый взгляд на песочные часы — и девочка кивнула.

— Немного. Потом надо идти на фехтование.

И столько тоски прозвучало в ее голосе...

— Лен, бросила б ты это дело? Фехтование, стрельба... тебе вышивать надо, к замужеству готовиться!

Ответом его высочеству стало выразительное шипение и злой блеск темных глаз.

— Сашка, не нарывайся!

Двоюродные брат и сестра ладили между собой лучше всех остальных детей в своем поколении, но споров и ссор это не отменяло. И Александр мог потягать сестричку за косу, и Елена иногда, разозлившись, устраивала шкоды, вроде запущенного в подушку мышонка, но — дружили. Елена хвостом таскалась за двоюродным братом, а тот вначале принимал восхищение и любовь малышки как должное, а потом...

Как-то оно так получилось, что Елена стала частью его мира. Пусть небольшой, но важной. И ему было неуютно без темных глаз сестренки.

Как так?

Старожилы Кремля могли бы многое рассказать на эту тему. О том, как повторяется история, и по этим же коридорам ходили двое детей — светленький царевич Алексей и рядом с ним темноволосая малышка Сонюшка.

— А если подумать?

— Не хочу я замуж. Вообще.

— Ты еще маленькая, чтобы судить. Вон, твоя мама тоже, говорят, не хотела. Но вышла же?

— Вот если такой, как папа найдется... — на губах девочки вдруг скользнула улыбка. — Сашенька, я ведь и приглядываюсь. Вот ты ворчишь, что у меня забавы не женские, а где вас, мальчишек еще увидишь да разглядишь? На фехтовании — в том числе. Сразу видно, кто серьезно подходит к делу, кто ленится, кто красуется, кто на что горазд...

— О как!

— Даже если потом и не пригодится, а знания я все равно приобрету. Знаешь, как мама говорит?

— Знаю. Лишние знания лишними не бывают.

Подхватив вредную поговорку от Софьи, ее поминали все жители Кремля. От поварят до царевичей.

Языки болтали, а руки действовали. И фишки уже расставить успели, и вперед двинуться...

Елена прищурилась на доску. Да, вот сейчас она пойдет в атаку и пропустит одну удачную возможность. Пусть Саша за нее ухватится. Надо дать ему возможность выиграть. Все-таки в их связке он должен быть ведущим, а она — тенью за плечом брата. Как мама и дядя.

Если она хочет добиться той же власти, что и мама, братец должен быть свято уверен в своем превосходстве. Ну и пусть.

Елене решительно не хотелось быть просто женой и матерью. Не понимала она этого. Сиди в тереме, носы детям вытирай... а жить как? И когда?

Кому-то для счастья больше и не надо, чем за счетами следить да дворню гонять, а ей вот хочется. Не так, как в Европах, нет. Там, говорят, бабы до полного бесстыдства докатились, чуть ли не мужиками переодеваются да по полям скачут, амантов меняют, что те перчатки... неправильно это.

Не по-людски.

А вот стоять за плечом у брата, как ее мама...

И Софья в последнее время отличала девочку. Давала ей читать то договора, то законы, то устав армии (хотя к чему бы последнее малышке?!), спрашивала, что Елена поняла, как бы девочка поступила — и та старалась. Объясняла, отвечала, думала...

Все дети Софье были дороги, но старшие мальчики больше тяготели к миру цифр и науки и проводили больше времени в Университете. А вот дочь — в ней Софья видела продолжение себя. И надеялась не разочароваться. Пока Елена повторяла ее путь. Приручала брата, хотя и двоюродного, училась, работала над собой. А вот что будет?

Бог ведает...

— Вы не опоздаете на урок?

Ульрика заглянула в комнату, улыбнулась при виде сосредоточенных детей, сидящих над доской с черно-белыми фишками.

— Сейчас, минуту! — отозвался Алексей. — Еще два хода....

— Это мы еще посмотрим, — так же в тон ему отозвалась Елена.

И верно, разгромить девочку ему удалось только на шестом ходу.

— получила, малявка!?

— Сам малек!

— Зато умный!

— А с итальянским у тебя все равно проблемы! Вот!

Дети исчезли за дверью. Ульрика подумала еще немного, тронула тяжелую дубовую доску... и направилась к Софье. По счастью, та была одна.

— Соня, нам поговорить бы?

Привычно опустилась в удобное кресло, убрала из-под себя подушку — мешает. Соня послушно отложила документ, в который вчитывалась.

— слушаю? Может, чая, или меда, или взвара? Сейчас прикажу принести?

Ульрика чуть улыбнулась. Когда-то она боялась Соню — почему?! Просто не представляла, насколько эта женщина любит своего брата. Алексей полюбил Ульрику — и мгновенно чужая принцесса стала родной и для Софьи. Уля знала, что Соня за нее кого угодно загрызет, кровь сплюнет и забудет. Разве мало?

Дома к ней так не относились бы.

— Саша и Лена опять играют вместе.

— И что?

— Мне кажется, или Лена метит в твои преемницы?

Крутить и ходить вокруг да около Уля не стала. Не в семье. А иначе что ж это за дом, где каждый камень за пазухой прячет?

Соня тоже не стала отрицать.

— Ей хочется.

— А получится?

— Не знаю. Но она старается, очень старается. Если голову сохранит холодной, а сердце горячим, — Софья усмехнулась, вспомнив незабвенного Железного Феликса, — тогда и будем думать. Ты против?

Ульрика посмотрела на Софью.

Против ли? Если бы не было Сони, была бы у нее семья? Такая, как сейчас? Счастливая? Где все ее ценят и уважают?

Ой, что-то кажется Ульрике...

— Я рада буду. Только вот для тебя на первом месте Алеша. А для Елены? Власть?

Соня пожала плечами.

— Я в ее возрасте... Уля, ты не жила здесь — в те времена. Я не о власти мечтала, это верно. Но — о свободе. Царевнам замуж выходить было нельзя, сидели они до смерти кто в тереме, кто в монастыре, криком кричали, с ума сходили — Алеша для меня единственным шансом был. Вырваться, жить полной жизнью. Лет пять так было. А потом я и поняла, что не могу его использовать. Сама лучше в огонь кинусь.

— Думаешь, у Елены так и будет?

— Сейчас Александр для нее больше шанс, чем человек. Не выходить замуж за кого прикажут, остаться дома, получить власть над людьми. А что потом? Не знаю. Но одно я тебе обещаю — если увижу, что власть для моей дочери превыше всего — сама ее с Руси выгоню.

— ох, Соня. Иногда ты меня пугаешь. Родной ведь ребенок...

— В Библии сказано, что и родных детей в жертву приносили.

— так то в Библии...

Женщины переглянулись. Они отлично поняли друг друга. Пусть пока идет, как иддется. Но приглядывать за детьми они будут. Внимательно приглядывать, чтобы не пропустить ростки зла. И если случится так, что Елена сможет встать на место Софьи — пусть. Хуже от этого всяко не будет.

* * *

— Ваше высочество, прибыли русские.

Евгений Савойский последний раз поглядел на себя в зеркало. Поправил парик, взбил кружева на манжетах... не красавец. Но никто не может обвинить его в несоблюдении этикета.

Мушки, табакерка — все на месте, все при всем.

— кто именно?

— русский боярин Иван Юрьевич Трубецкой.

Слуга беззастенчиво перековеркал сложное русское имя, обозвав боярина Иовом Юричим Бецким, но Евгений все равно не собирался полагаться на его слова. Хочешь верных сведений — разведай сам.

Так получилось, что Евгений Савойский был представителем императора Леопольда на Руси.

Весьма неглупый юноша хорошо проявил себя на поле брани, теперь ему предстояло дипломатическое поприще. Леопольд по достоинству оценил беглеца из Франции.

Если Евгений справится с порученным ему посольством, Леопольд обещал ему хорошую награду. А именно — свою старшую дочь в жены.

Да, было у Евгения и такое.

Честолюбие.

Вполне возможно, что он унаследовал его от матери, а та — от кардинала Мазарини, чьей племянницей являлась. Но и отец, положим, у него был принцем. А вот сам Евгений...

С одной стороны — титул у него был. И кровь.

С другой же... А много ли это значит без земель, денег, связей... Виктор-Амадей Савойский сидит плотно и никуда не денется. Так что быть Евгению неприкаянным. Не править, не царствовать.

А вот вместе с Марией Антонией он может побороться за кусочек Испании. Пусть не сейчас, когда Карлос умрет, но шансы-то есть?

Евгений оценивал себя здраво.

Главное его достоинство — молодость.

Карлос болен и бездетен, его старший брат-бастард, дон Хуан, хоть и обзавелся детьми, но сам он стар. Надолго ли его хватит?

И удержит ли его жена трон для своих отпрысков?

Евгений считал, что у него есть шанс. Или будет.

И если для этого надо съездить на Русь и поговорить с местным государем... ну, так тому и быть! Хорошее даром не дается.

— Вы готовы, сын мой?

— Да, ваше высокопреосвященство.

Кардинал Руффо тенью скользнул в каюту. Евгения передернуло.

Не любил он этого скользкого типа! Но свое дело кардинал знал получше многих. Был умен, просвещен и образован, с ним приятно было поговорить во время плавания — и неудивительно, что именно его облекли высоким доверием.

Но до чего ж он неприятен! Вроде бы и улыбается, и мед у него с языка капать не перестает, и собой хорош, а все одно — Евгений лучше бы до гадюки дотронулся. Но пришлось поцеловать кардинальский перстень и быстро выпрямиться.

— Ваше высокопреосвященство...

— не будем заставлять ждать наших гостеприимных хозяев, не так ли, ваше высочество?

Евгений был полностью согласен.

Боярин производил впечатление. Первое, что подумал принц, глядя на него — ко мне бы этакого в полк! И было отчего. Почти два метра могучих мышц под тонкой одежей. Холодный ветер до костей пробрал и принца и кардинала, но боярин словно бы и вовсе не замечал погоды.

Кафтан распахнут, рубаха из дорогого шелка расстегнута... м-да. какая странная одежда у этих русичей!

Просто нищенская!

Ни париков, ни камзолов — ничего из того, что является признаком истинного дворянина. Шпаги — и то нет! Куда это годится?

А зачем такому медведю шпага? Он и руками кого хочешь заломает!

Темные кудри зачесаны назад, лицо украшает небольшая бородка, глаза сияют добротой и вниманием, да и румянец на щеках непритворный. Не от косметики получен, а просто — кровь играет. И улыбка дружелюбная.

Боярин принялся что-то говорить на своем рычаще-шипящем языке, кивнул юноше, который совершенно терялся за его спиной — и тот с поклоном принялся переводить.

Боярин приветствовал послов на земле Русской, просил оказать ему честь и побывать в гостях — и обещался сразу же, как дорогие гости отдохнут, отправить их в Москву.

Евгений кивнул и заговорил в ответ.

Он счастлив был вступить на землю русскую. Надеется, что сие послужит только во благо всем христианам и разумеется, будет рад принять боярское гостеприимство. Правда, с ним еще свита...

Боярин заверил, что рад будет видеть всех — дома хватит и на три свиты. И даже поклонился кардиналу, заверив Томазо, что его вступление под кров боярского дома будет истинным праздником души.

Руффо искренне удивился.

Поведение боярина было... нелогично. Православный человек принимает у себя католического кардинала?

Понятное дело, государь прикажет — так и змею на подушки посадишь, а все же...

Что происходит?

А тем временем к причалу были подведены лошади, для самых немощных пригнали карету, но честно предупредили, что растрясет на дороге, в телеги перегружали багаж гостей...

Евгений по достоинству оценил предложенного ему коня. Черный грациозный зверь стоял смирно, косил взглядом на всадника, чуть прядал ушами, но и только.

Высокий рост, длинные изящные линии шеи и туловища, чуть раскосые лиловые глаза... красавец!

— Это...?

— Ваше высочество, это чистокровный ахалтекинец.

— Ахал...

— Это очень древние кони. Есть легенда, что когда не нашлось этому коню равных среди лошадей, ему избрали в соперники сокола. И конь обогнал гордую птицу.

Принц Евгений внимательнее взглянул на толмача. Вот ведь... как есть — юнец. Невысокий, тонкий, в чем душа держится, какой-то весь невзрачный. Но говорит удивительно чисто — прикроешь глаза и словно на миг очутился во Франции.

— они похожи на арабских скакунов.

— Это верно. Арабы — их потомки, полученные от украденных жеребят. Но в чистоте порода сохранилась только в одном месте. Сейчас это любимые кони государя.

— Они великолепны, — искренне сказал принц.

— Тот конь, на спине которого вы сидите, ваше высочество, носит имя Ворон.

— Ему подходит. У него уже есть дети?

— да, ваше высочество. Такая кровь должна быть продолжена...

Принц кивнул, гладя коня по скудной гриве. Толмач занес себе в список краткое: 'любит лошадей, хороший наездник'.

Кардинал предпочел карету. Впрочем, и там его не оставят без внимания. Кучер отлично знал языки, да и услышать о чем говорится тоже мог.

Русь тщательно готовилась к дипломатической войне. Самой страшной из возможных. На выживание.

В Архангельске посольство задержалось ненадолго, уже через три дня выехав в Москву. Пока не зарядили дожди, пока хороши дороги...

Да, дороги.

Это было первым, что поразило кардинала Руффо, первым, о чем он напишет в своих мемуарах.

Дороги, построенные по типу Римских, даже лучше, потому что шире, прочнее, на них легко может разъехаться четыре телеги — зачем!?

В Европе таких не было, а здесь — вот?

На этот вопрос легко ответил тот же переводчик. Так и так, дороги строят по приказу государя Алексея Алексеевича. Именно такие. Зачем?

Царю виднее. Но эти дороги обеспечивают людям работу и заработок. Бывает ведь так, что не в силах терпеть, бежит от своей жизни человек. Или оказывается на дне жизни?

Вот таких и отправляют на строительство дорог. Кормят, поят, платят деньгу — и не такую уж маленькую. После пяти лет на строительстве дорог спокойно можно купить себе домик.

Есть и другой вариант — когда человек совершил какое-либо преступление. Что его — в остроге держать? Или уродовать? Нет уж, принеси-ка пользу государству. И опять — на дорожные работы. Таким платят сущие гроши, но в течение установленного срока они все равно получают деньги. А потом — на свободный выбор. Хочешь — останься, еще поработай, как вольнонаемный, хочешь — уходи...

Чаще остаются. Женятся, семьями обзаводятся...

Побеги? Бунты?

А зачем?

Людей не притесняют, не бьют, просто не заработал — денег не получишь.

Преступники?

Ну, действительно опасных тцуда не направляют, а всякая шелупонь на серьезное сопротивление не способна. Опять же, трактиры...

Второе, что поразило кардинала — трактиры. Бывал он в таких в Европе.

Грязь, мыши, крысы, тараканы, солома несвежая под ногами валяется, а чем кормят... ей-ей, иногда начинаешь верить в печальную судьбу пропавших путников.

Те трактиры, которые стояли вдоль государевой дороги были совершенно иными.

Золотистые срубы, с добротно покрытой крышей, яркие вывески, а внутри!

Кардинал был неглуп и понимал, что телесная чистота не обязательно от дьявола, но чтобы вот так?

Скобленые дощатые полы, чистая, пальцем проведи — заскрипит посуда, добела оттертые столешницы и даже салфетки!

Салфетки!!!

Коих иногда и у баронов победнее на столах не было!

Кардинал специально просил останавливаться то в одном трактире, то в другом, но различий нигде не было! Строились по одному приказу, по одним чертежам, добротно и аккуратно, хозяева платили налог короне, обязались содержать лошадей для государевых нужд, кормить бесплатно гонцов (только гонцов, остальных, будь там хоть трижды боярин, могли и попросить), да и сами хозяева...

С одним кардинал даже умудрился побеседовать.

А дело было так.

Они как раз решили остановиться пообедать. Слуга, поднесший им воду для омовения рук, случайно споткнулся и жидкость плеснула на пол. А хозяин рявкнул на него — по-французски!

Тут же извинился перед господами за неуклюжесть деревенского дурачка, пригласил проходить и располагаться, но кардинала уже заело любопытство. И он пригласил хозяина отобедать с ними.

Тот глянул на толмача — и отказываться не стал.

Звали хозяина Пьер Летелье, был он французом, причем православным и жил на Руси уж лет двадцать. Приехал сюда еще при Алексее Михайловиче, послужить в полку — и служил честно, пулям не кланялся. Женился тут, окрестился, стал православным, даже деньжат прикопил. Участвовал в компании со шведами, там и ногу потерял, хорошо хоть чуть повыше колена. Так бы спасти попытались, да сустав раздробило.

Ногу ему отняли и Пьер, которого на Руси быстро переименовали в Петра, задумался, как жить дальше. Воевать-то он умел, а остальное?

Надолго ли сэкономленных денег хватит?

Милостыню просить не хотелось, а тут в их лазарет явились ребята из государевой школы. Из Дьяково!

Вот тут кардинал и насторожился. Про этих государевых воспитанников ходило много слухов, но что они делают — не знал никто.

По словам Пьера выходило, что молодые, лет тринадцати-четырнадцати, ребята составляли списки, имя, прозвище, где служил, за что пострадал, расспрашивали, что делать человек далее будет... Пьера тогда тоже расспросили. Он и ответил честно, мол, служил, лет уж пятнадцать как, теперь вот что и делать — неясно.

А спустя месяц к нему и пришли. И предложили поехать сюда, трактиром заведовать. Трактир этот его собственный. Сначала-то он побаивался, а потом, когда прибыл, осмотрелся, продал свое подворье, да и выкупил у казны трактир. И ему с семьей тут места хватает, и тихо тут, и буянить никто не буянит — в охране-то у него такие же отставные вояки!

Пару раз шиши налететь пробовали, так им досталось, что по сию пору, небось, в остроге чешутся. Когда в трактире с десяток крепких мужиков, да каждый знает с какого конца за оружие браться... так-то охрана здесь постоянно не живет. Тут деревенька рядом, там кое-кто из отставников уже себе и жен приглядел, уж и дети пошли. Живи да радуйся.

Продовольствие казна поставляет хорошее, цены умеренные, один раз, было, привезли ему кислое вино, так он знал, кому словечко шепнуть — месяца не прошло, на хорошее заменили. Еще и деньги возвернули, подрядчик-де оказался вороватым. И что людям надо?

Ведь дали ж возможность заработать, так захотелось умнику не две копейки с гривенника получить, а пятак. Вот и погорел, что та свечка. А так — жить и работать можно. И хорошо жить.

Чистота?

Да, это обязательное условие государево. За грязь и свинство и оштрафовать могут. Поднимут подати в три раза, а это уж тяжело покажется. Есть список, который исполнять надобно — вот Пьер и старается. Например, нужной домик сделал на заднем дворе, облегчаться можно только там, будь ты хоть и боярин, а за свинство и ответить можно. Тем же рублем.

Рукомойство обязательное. Чистота — раз в неделю, хочешь не хочешь, вся таверна должна быть со щелоком выскоблена. Ежели кто из государевых людей избяного зверя таракана увидит, али крысу какую — Пьер немалый штраф заплатит. Готовить только свежее, тухлятиной людей не кормить. Коней содержать... ну, это уж было оговорено.

Спервоначалу тяжко было, потом Пьер привык — и понял, так-то оно лучше. В чистоте и дети меньше болеют, и животные...

Да и те, кто останавливаются мало ли что с собой принесут. Вон, у двери веничек. Считай, сейчас сухо, а осенью-зимой кто войдет обязательно грязь обметет, а то и сапоги обмоет, чтобы навоз не нести в дом.

Кто заезжает? Да почитай все, кто по дороге ездит. Поначалу-то народ повздыхал о государевом начинании, приготовился пояса затянуть потуже, а потом, как поняли, что с них деньги драть не будут, да как пользу от дороги поняли... Ой, не зря государь ее такой широкой сделать приказал! Поначалу тут мало народа ездило, а сейчас в трактире только успевай поворачиваться. Пока всех обслужишь — к вечеру с ног валишься, вот и приходится деревенских нанимать.

Дворяне? Купцы?

Тут государь различий не делает. Вот, почитай месяц назад заехали в трактир трое молодчиков, выпили хорошенько, куражиться начали, к девкам приставать, за косы ловить... Девки в визг, те за оружие — ну, пришлось успокоить. Потом оказалось что один из них купеческий сын, так его отец приезжал со стражей, Пьеру кланялся, чтобы тот деньги принял. Пьер не отказался, сейчас вот еще пару пристроек сделает. Семья-то растет...

Да, так вот. Наказали недоросля не плетями, а рублем. Да на строительство дорог на три месяца отправили — пусть на людей посмотрит. Купец хоть и охал, а все ж на пользу то пойдет. Почему Пьеру деньги отдавал?

А кому?

Кто пострадал от бестолкового сопляка, тому и деньги пошли. Все в дело... нет, в казну там тоже штраф уплачен, иначе никак. Но в таких случаях на Руси и пострадавшему платят.

Ну, в этом для кардинала ничего удивительного не было, такое встречалось.

А вот то, что католик веру свою предал... нехорошо это перед Богом. Что кардинал и высказал, думая, что Пьер смутится, или как-то начнет оправдываться, но старый вояка только плечами пожал.

Православие?

Так его ж никто не принуждал, он сам для себя выбрал перейти в другую веру. На Руси это дело такое: будь хоть мусульманином, только другим свою веру не навязывай. Но, конечно, на Руси к православному и доверия больше, и опять же, детей обязательно окрестить надобно, и в учение они пойдут к попу — тоже православным быть лучше, и жена у Пьера русская — так все одно к одному и сложилось. Да и един Бог. А уж как ему молиться, на то богословы есть. Пьер вот точно знает, что главное — сволочью не быть, тогда Он тебя хоть откуда услышит.

Вот это кардиналу резко не понравилось.

— Бог-то един, чадо, но предать веру родителей своих, в которой они растили тебя...

— Вот-вот, растили, — Пьер только усмехнулся. — Кюре, как сейчас помню, о громе небесном, да о еретиках покричать горазд был, особливо как напивался по выходным — так на всю округу звон шел. А чтобы реально пользу принести — этого от него не дождаться было! Купил должность, да и сидел, как сыч, только что глазами хлопал.* А поп наш, батюшка Алексий, даром, что православный, а по домам ходит. По субботам-воскресеньям детей счету-грамоте учит, опять же, при Храме лазарет есть, крохотный совсем, да нам хватает. И случись что — позвать его можно, в ранах он разбирается. Говорит, чтобы Богу молиться — не только вера нужна. Богу и дела угодны. Патриарх так и распорядился, говорят, чтобы в церковь можно было и с телесной — и с душевной хворью прийти.

* в те времена торговля церковными должностями уже запрещалась, но так просто коррупцию из церкви было не вытравить, прим. авт.

— Болезни нам Богом посланы во испытание... — мягко намекнул кардинал.

— Это верно, — Пьер усмехнулся. — Только вот как разобрать, что где? Батюшка рассказывал, как дьявол строил козни против Иова. Неужто помочь несчастному — будет супротив воли божьей?

Для кардинала не составило бы труда ответить, но в богословский диспут имеет смысл ввязываться с равным, а не с невежественным воякой. Да и не за обедом, а потому Томазо перевел разговор на другое.

Мягко выспросил у Пьера много ли таких, как он, делает ли государь различия между инородцами и русскими... нет? И карает и награждает равно милостиво? Хорошо. Есть ли пути, кои закрыты для католиков, а открыты только для православных? Нет? И при царе есть советники из поляков, и воеводы есть разные, и адмирал, между прочим, француз — Павел Мельин, а в Университете там и вообще никого о вере не спрашивают...

Кардиналу было о чем поразмыслить в дороге.

Евгению Савойскому — тоже. Он ведь хотел править... как умудрился это все продумать русский государь?!

А сделать!?

Это же громадная работа! Каторжная! Кою одному человеку в жизни не потянуть!

Сопровождающие посольство ученики царевичевой школы могли бы объяснить сей феномен, который гласил — сначала вырасти себе помощников, а потом берись за дела. Тогда они тебе и удадутся.

Пусть и сейчас встречается и местничество, и казнокрадство, и злоупотребления, но когда воспитанников царевичевой школы много, когда они повсюду, кто-нибудь обязательно да заметит. И подаст докладную государю. А там уж дело будет рассмотрено — и колесо завертится. Вот и стараются лишний раз не злоупотреблять, потому как раньше можно было откупиться взятку дать, запугать кого, а сейчас — не знаешь и кому, и кого... Одного-то купишь, второго запугаешь, а третьего и не заметишь. И займется тобой князь Ромодановский.

Он таких любит, ох, любит! В пыточном приказе.

* * *

— Ну что, нас можно поздравить?

Софья была довольна по уши. Алексей, который сидел над бумагами, посмотрел на нее с неудовольствием. Тут еще работать и работать, а сестра аж сияет. И Ванька удрал по делам! Ух!

— С чем?

— С тем, что ныне есть Анна де Бейль, королева французская.

Алексей едва мимо стула не уселся.

— Твоя девочка? То есть — наша?

— Именно. Можно сказать, карьера у нее состоялась, не каждой удается за свою жизнь аж с двумя королями обвенчаться.

— А вроде бы...

— Брак морганатический, так что пышного празднества не было и не будет. И вообще пока все держится в тайне.

— Это возможно при французском дворе?

— Вряд ли. Если она уже переехала в Версаль и заняла покои неподалеку от короля — сам понимаешь, разоблачение только вопрос времени. Анна пишет, что их венчал Арле де Шанваллон в присутствии личного королевского духовника, отца де Лашеза.

— Свидетели отличные.

— Кой там свидетели! Людовик ей даже предложение сделал через отца де Лашеза! Представляешь?

Алексей помотал головой.

— Подожди. Ты хочешь сказать, что не сам его величество явился с предложением, а его духовник...

— Абсолютно верно.

— А что Анна?

— просила передать королю, что все во Франции — в его власти. Ну и она тоже.

— а ничего, что она — вдовствующая королева Англии?

— Мужа она никогда не забудет и любить станет вечно, но жизнь-то продолжается!

— У меня нет слов.

— их найдут французские придворные, когда поймут, как их обставили.

— не отравят нашу девочку?

— Пытались. Сам знаешь, не получилось. Мы ее хорошо выучили.

— Не скромничай, Соня. Ты выучила.

— В твоей школе, на твои деньги, твоими учителями... Алеша, ты себя слышал?

— Мне бы в жизни в голову не пришло учить таким образом девушек. Так что это — твой праздник и твоя победа.

Софья широко улыбнулась.

— Наша, Алешенька! Наша!

И было от чего радоваться. Получая рычаг влияния на Людовика, Софья получала возможность влиять и на политику Европы.

Она отлично помнила, как мадам де Ментенон стала королевой. Та была допущена на заседания Государственного совета, более того, на Совете она могла сидеть в присутствии не только министров — много их перебывало, но и самого монарха. И Людовик к ней прислушивался.

Правда, бывали и разногласия, но в какой семье их не бывало?

— Анна точно с ним справится?

— Я уверена в нашей девочке.

Оставалось как-нибудь поладить с Леопольдом.

— Кстати, ты знаешь, кто к нам едет?

— кто?

— Ваня и Белла.

Алексей расцвел улыбкой. Ваньку он любил, да и на его невесту полюбовался бы.

— Замечательно!

— Обещали к зиме быть.

— Поди, замерзнут? У нас тут не Испания.

Софья беззаботно махнула рукой.

— Любовь греет.

— Скоро свадебку играть будем?

— да уж через год-другой и будем. Жаль, что нам побывать не удастся.

— Тебе бы хотелось поездить по миру?

Софья тряхнула длинной косой. Вопреки всем обычаям, прическу она не меняла, выйдя замуж — еще ей кику носить не хватало или венец. Вы их видели? Взвешивали в руках? Такое на голову наденешь, так к вечеру к палачу кинешься, болеть будет так, что только топора и не хватит.

Поездить по миру?

Не говорить же братику, что она и ездила, и видела, и вообще... Любила когда-то Софья Романовна туризм.

— Алеша, нам это все равно недоступно. Мы к Руси цепями прикованы, хорошо хоть ты вырвался, в Крыму побывал, в Польше, пока отец жив был, в Швеции, опять же...

— Наступит ли время, когда мы будем по всему миру ездить — и не тратить на это месяцы?

— Наступит. Только работать ради этого много придется.

— Вот уж чего русские никоогда не боялись! — фыркнул Алексей.

Напугала! Работать!

А то сейчас они ничего не делают, разве что семечки лузгают! Ха!

— У Феди там как дела?

— его в монахи брать отказываются.

— Вот даже как? — глаза Алексея смеялись.

— говорят, что он не Богу послужить пришел, а от жизни сбежал. А для служителя Божьего сие невместно.

— а ему так в монахи хочется?

— Посмотрим через годик. Пусть перебесится.

Алексей согласно тряхнул головой.

— Кстати, мне тут из Венгрии отписали.

— Не хочется никому опять под власть Австрии.

— Ох как не хочется.

— А мы и не отдадим. Это наше, кровное, Ферек-младший на Наталье женится — и вообще родня будет.

— вот и давай прикинем, что сделать, чтобы не отдавать. А то уже кружат... стервятники.

Две головы, светлая и темная, склонились над листом бумаги. Пока он был белым и чистым. Потом покроется пометками, схемами, кружочками и загогулинами, которые будут понятны только троим — Алексею, Ивану и Софье. Даже если Иван не принимал участия в сегодняшнем разговоре — так и что с того? Все равно он все узнает. Глядишь, еще и советом поможет.

Алексей покосился на сестру.

М-да. Надо и сыну внушить, и внукам завещать передать. Коли хочешь долго и успешно править — не плоди вокруг себя дураков. И умных людей не бойся. Главное, чтобы преданными были...

Где только таких взять?

* * *

Чем дольше двигалось посольство по Руси, тем больше изумлялись принц и кардинал.

Варвары?

Да, безусловно! Но дороги! Города, в которых почти не было нищих и через которые можно было проезжать, не зажимая нос! Более того, города, в которых было строго запрещено выливать нечистоты на улицу, и не раздавались то и дело крики: 'Поберегись!!!'.

За такое могли и плетей всыпать.

Кардинал поверил бы, что для них это все устроили специально, чтобы произвести впечатление, но с каждым днем его уверенность таяла, словно ложка меда в горячем вине. Столько — не устроишь.

А их чистоплотность?

А лекари?

Когда один из слуг кардинала, неловко споткнувшись на мостовой, рассадил себе ногу, так, что кровь хлестала, как из зарезанной свиньи, кто оказал ему помощь?

Вмиг нашли лекаря, который — вот ведь ужас! — перед тем, как приступить к работе, тщательно вымыл руки грубым мылом, а потом так же тщательно промыл рану и только потом наложил какую-то мазь и забинтовал. Дал скатку бинтов, залитую воском, и строго-настрого приказал перед каждой перевязкой мыть руки и протирать их крепким вином.

Зачем?

Кардинал попытался расспросить толмача — и получил вежливый ответ.

'Государево распоряжение'.

Да и сам толмач.

Кардинал уже понял, что часть их сопровождающих — государевы воспитанники, но как ни пытался он их разговорить, как ни расспрашивал про Дьяково — все было бесполезно.

По изворотливости его собеседники могли дать фору всему ордену иезуитов. Очень вежливо, очень корректно, очень безразлично они отвечали на любые вопросы так, что он не мог сложить целостную картину. В крайнем случае — притворялись, что не поняли вопроса, или их призывают дела, а допрашивать и давить кардинал опасался.

Странное это место — Русь.

Принцу тоже пришлось нелегко. Вначале.

Потом он сошелся с боярином, который, как и сам принц, обожал охоту — и тут боярин обронил, что после охоты очень душевно в баньку сходить...

А вот про баню Евгений только что слышал. Бывать не доводилось.

Боярин только головой покачал — и пообещал гостю невиданные впечатления. В первом же городе, где они остановятся.

* * *

Для принца Евгения наступило время потрясений.

Вы были в настоящей русской бане? А вот принц решился попробовать.

Сначала было жарко, дурно, странно с непривычки, но потом...

Это ощущение, когда проходятся по телу веником! Когда выходишь из парной и бросаешься в холодную воду, когда делаешь глоток ледяного кваса и расслаблено возлежишь на лавке...

Сначала — странно. Но потом, на следующее утро!

Евгений чувствовал себя так хорошо, как уже давно не приходилось, наверное, с начала путешествия и укоризненный взгляд кардинала, мол, непотребство творишь, чадо, уже не слишком его трогал. Непотребство?

Ну... грех сладок, а человек падок! Определенно, русские знали толк в удовольствиях. Евгений подумал, что эта баня, наверное, по подобию тех самых знаменитых римских терм. Может, и римляне дураками не были?

В своем замке он обязательно устроит нечто подобное. Выпишет мастеров с Руси — и пусть работают. А как хорошо это расслабляет после охоты! Псовой, да с соколами, ах, какое чудесное чувство!

Правда, был и минус. Или плюс?

После бани погибли жестокой смертью все платяные звери, проживающие на принце. Что блохи, что вши не перенесли тягот парной — или снадобья, которым обильно натирались мужчины? Принц, правда, не подозревал, зачем, но и не протестовал, а боярин объяснять не стал, опасаясь вызвать дипломатический скандал. И вообще, блохастый принц на Руси — это почти подрыв авторитета царствующего дома. Хватит и блохастого кардинала. Там-то все ясно — не православный, значит — сам дурак. И со вшами. Вот.

Когда зарядили дожди, посольство было уже в Москве. Им отвели подворье и попросили подождать, как только государь сможет, так сразу их и примет.

Пришлось ждать.

* * *

— Ты уверена в своем брате?

Михаил нервничал, иначе в жизни не задал бы Марфе такого вопроса. Женщина только улыбнулась.

— Любимый, мой брат никогда нас не подведет.

— И все же... Папа Римский может многое.

— Мы же схизматики, что для нас тот Папа римский.

— Мария...

Женщина пожала плечами. Мужа она любила и ценила, Михайла тоже платил ей взаимностью, но иногда...

Понятное дело, что в политике друзей не бывает, но кто будет более выгоден русскому царю? Его шурин — или какой-то там Папа, хоть бы и Римский? Да и отдавать Венгрию не хотелось.

Венгры сейчас принесли вассальную присягу Михайле, но сам по себе польский государь не удержит эту страну.. Только с поддержкой русского царя.

А посольство туда отправлено.

И от Леопольда — тоже. Понятно же, о чем они будут говорить...

Михайла нервничал. Уже усилены были караулы во дворце, тщательно проверялась вся еда — мало ли! Не застрелят, так отравят!

Нервозности немало способствовали и грозные письма от Папы Римского. Впрямую в них угроз, конечно, не было, но подтекст прослеживался четко.

Михайле надлежало вернуть Венгрию законному владельцу и послать войска в поддержку Леопольда. Тот собрался идти воевать турок, вот и...

Ни первого, ни второго полякам решительно не хотелось, да и не нужно было. И венгры самим пригодятся, тем более, они народ благодарный и благородный, и помолвка уже заключена, так, что они с Ракоци, почитай, родственники, и вообще — сдались ему те турки? Раз сунулись, получили на орехи, второй подумают.

Вопрос стоял — как сделать так,, чтобы и ничего не делать и ничего за это не было? По совету жены и с разрешения шурина, Михайла сослался на русского царя с коим у него союзный договор — и теперь сидел, как на иголках. Неприятно зависеть от чужого решения, зато так безопаснее. Марфа только посмеивалась про себя. Пусть и католик, но что-то Михайла мало доверялся святости Папы Римского, справедливо подозревая, что для того свой кошелек ближе к телу, чем чужая жизнь. А что?

Папе ведь уже отпустили все грехи. Вообще все. Значит — твори, что пожелаешь, ничто тебя не остановит, кроме твоей совести. Иного ли ее у власть имущих?

Разумеется, к власти приходят только самые честные! И самые порядочные!

Марфа усмехнулась своим мыслям, обняла мужа и постаралась успокоить его самым старым из известных женщинам способов. На какое-то время помогло.

Далее — оставалось ждать письма от Софьи.

* * *

— Сначала примем принца, потом кардинала.

Тем более, что второй просил о частной аудиенции. В составе посольства их примут обоих, а вот частным образом...

Ох, знал Алексей, что Папа Римский свою игру крутит. Но участвовать-то придется!

Кстати, Евгений Савойский ему понравился. Было видно, что человек он военный и крутить не любит.

Представ пред царские очи, Евгений поклонился, произнес все положенные по церемониалу речи — и вручил государю послание от его величества императора Леопольда. Алексей Алексеевич милостиво пообещал ознакомиться и как можно скорее дать ответ.

Кардинал вручил свои вверительные грамоты и так же был награжден милостивой улыбкой.

Сначала они втроем, с Софьей и Иваном, прочтут письма, потом подумают, что ответить и что требуется, а потом уж пригласят заинтересованных лиц на частную аудиенцию. Не обсуждать же государственную политику, считай, при всех?

Боярах, стражниках, слугах.... это неправильно.

* * *

Илона Ракоци, сейчас уже Илона Текели, стояла на башне. Впрочем, разве важны фамилии? Это ее дети будут Ракоци и Текели, а в ее жилах навсегда будет течь только кровь древнего рода Зриньи. И видит Бог, она оказалась достойна своих предков!

Ветер трепал платье, играл густыми черными локонами...

Муж ушел в поход, она осталась ждать с детьми, таков удел женщины. Мужчины воюют, а она... ах,, если бы она родилась мальчиком! Впрочем, что жалеть о несбыточном? Им с Имре и так удалось больше, чем ее отцу и мужу! В Венгрии будет, обязательно будет король из рода Ракоци! И пусть его жена будет русской — неважно! Перетерпим!

— государыня!

Илона обернулась на тихий голос.

— Антонин?

Своих людей она знала и в лицо, и по именам. Всех, до самого последнего стражника и писаря, а Антонин был далеко не из последних. Начальник канцелярии... хотя Илоне он не слишком нравился. Не нравились его глаза, похожие на навозных жуков, прилизанные с помощью воска усы, слишком навязчивый запах духов...

— что случилось, Антонин?

И так хороша была она в этот миг, горделивая, на фоне звездного неба, так величественна — и в то же время так по-женски беззащитна, осиянная звездным светом, что Антонин не выдержал.

Упал на колени, целуя подол платья своей королевы и страстно признаваясь в любви.

Да, именно так.

Он полюбил эту женщину, стоило только ему увидеть, как она стоит на башне и встречает гостей. Как, очаровательная, пригубляет из одного кубка с Имре, как смеется, запрокидывая голову, как нежно относится к своим детям, полюбил без меры и без памяти.

И — без взаимности.

Речь Антонина лилась сплошным потоком,, он описывал свои чувства, сулил звезды с неба, умолял, просил, клялся...

Илона молчала. Сначала она была ошеломлена наглостью мужчины, потом же....

Любовь никогда не оставляет женщину равнодушной. Пусть ей не нужен этот мужчина, но и оскорблять она его не хотела, слишком хорошо зная цену и обиде, и обиженной верности. Наконец Антонин замолчал — и Илона чуть коснулась его плеча.

— Встань, Антонин.

— моя королева...

— Я уже немолода. Я замужем. У меня трое детей.

Судя по горящим глазам — это Антонина не остановило. В следующий миг Илону стиснули в объятиях, а к губам прижались жадные губы, напомнившие женщине двух жирных слизняков.

В тишине башни пушечным выстрелом прозвенела пощечина.

Антонин отшатнулся на миг, тут же дернулся вперед — схватить ее, объяснить, что она неправильно все поняла, но только с ним Илона может быть счастлива. Только он сможет дать ей — весь мир.

Поздно.

— Не смей никогда ко мне прикасаться. Убью.

Перед глазами мужчины сверкнуло лезвие кинжала. Держала его Илона очень умело — и в ход пустила бы не раздумывая.

Илона ушла, оставляя за собой мужчину, чья любовь медленно перерастала в ненависть под звездным светом. Ишь ты, какая!

По-хорошему не хочешь!!?

Так ты еще умолять меня будешь!!!

* * *

— И что у нас тут?

Первым было вскрыто письмо от Леопольда.

М-да, изворачивался венценосный коллега, что тот уж на сковородке. Писал, что Венгрия вообще-то исконно его владение и поддерживать смутьянов и бунтовщиков нехорошо, а то ведь и с русским государем такое может случиться. А помолвки... ну, вместо уже заключенных, Леопольд может поспособствовать... ведь и брат русского государя с невестой счастлив в Португалии?

Найдутся и другие женихи с невестами!

Так что не надо поддерживать поляков и венгров. Вместо этого можно употребить русские войска с большей пользой — воевать турок. Это дело богоугодное, нужное и важное. Для всех.

Алексей только фыркнул.

— Он думает, мы тут идиоты?

— Варвары. И что?

— Обидно, знаешь ли...

— Алеша, пусть нас считают идиотами, и недооценивают. В могилках раскаются!

— А кто их туда укладывать будет? По могилкам? — поинтересовался Иван.

Софья задумалась. Леопольда трогать... да можно! Но сложно и есть опасность засветиться! Такого ей точно не простят!

— Сам помрет рано или поздно.

— И что нам делать, если поздно?

— Тянуть время, — Софья пожала плечами. — а заодно заняться Эриком. Он, говорят, хороший полководец, хоть и молод. Приглядеться, познакомить его с паном Володыевским, с Воином Афанасьевичем, а то и вовсе в Крым убедить съездить. Чтобы посмотрел, как у нас там набеги пышным цветом цветут.

— Леопольд, по-моему, на то и рассчитывает. Что я ему дам войска — и пойдет Эрик на османов через Крым, Молдавию и Валахию, аккурат на соединение с Леопольдом. А по дороге и Венграм плохо придется. Моими руками, между прочим!

— Ну, рассчитывать-то не грех. А в остальном — до весны ему никуда не деться, а там посмотрим.

— Думаешь, до весны его удастся обработать?

— попробуем.

Софья не стала говорить, что молодой человек явно честолюбив. А честолюбие — это такая струнка, на которой можно сыграть любую мелодию. Вообще любую.

Только пообещай ему власть. А дать ли ее... ну, как повезет. Эрик не первым будет, кто останется служить на Руси. А что не русский...

Да тьфу на ту национальную принадлежность! Багратиону скажите, что он не русский, Пушкину, Беллинсгаузену, Крузенштерну, Далю... каких только корней у них не было, а родина — Русь! И точка! Неважно, что они еще не родились, Софья-то о них знала! И скажи неизвестный самоубийца этим людям, что они — не русские... Ха! Софья даже пожалела бы таких экспериментаторов. Недолго.

— Это то, на что он рассчитывает. А обещает он что?

Ваня, как всегда, зрил в корень. Царь — не карась, да и тот на голый крючок не клюнет.

— Обещают нам... ну, что нам обещают? — Алексей еще раз пробежал глазами письмо, чтобы точно ничего не упустить. — Выгодные браки для детей. Это первое. Трофеи от похода на турок. Ну и земли, если завоюем.

— Неубедительно.

— Так Леопольд же! Что он сейчас нам может дать, кроме обещаний? Под ним самим трон шатается!

Софья передернула плечами. Поддерживать Леопольда не хотелось, оставалось тянуть время. Раньше весны все равно никто никуда не пойдет, а там — видно будет.

— а Папа Римский?

— А у этого все намного интереснее. Ты же в курсе, что к нам за последнее время сбежала куча народа?

Софья фыркнула. Ей ли не быть в курсе? Сколько она ради этого пахала, сколько агентов рассылала, сколько умов вербовала...

— Во-от... Католики — в том числе. Ну и гугеноты. И Папа Римский пеняет, что это — нехорошо.

— что они бегают?

— Что они без храмов.

Софья фыркнула.

— Да прямо? На каждом шагу храмы стоят.

— Не католические же...

— Ну, тогда несправедливо получается. Католикам мы храмы строить разрешаем, а гугенотам — нет? Или Папа за всех радеет?

— нет, только за католиков. Просит, чтобы я разрешил, да и намекает, что Леопольду помочь — дело важное и нужное.

— Пффф... Давай отпишем, что это неполиткорректно.

— Что?

Софья чертыхнулась про себя. Вот ведь... иногда расслабишься — и вылезает эта чертова память! Как наслушаешься ахинеи, еще в двадцать первом веке...

— Ну, то есть неправильно. Мы — православные христиане, соответственно, если разрешать строить свои храмы католикам, то и гугенотов уважить надо, и мечети хорошо бы поставить, и капища... а что? Старым богам же до сих пор кое-кто поклоняется.

— Сонь, имей совесть.

— Но принцип-то именно такой. Если не давать никому — то никому и нельзя. Если одному разрешить — то и всем можно. Так что... никак мы не можем разрешить строительство чужих храмов на православной земле. Сам понять должен.

— а он и понимает. Но намекает, что Ванька у нас тоже вроде как католиком считается...

Софья хрустнула суставами пальцев. Намекает, ага...

Вы не согласитесь, так я вашему братику жизнь попорчу, знаем, плавали. И ведь может попортить. Если Белла будет короноваться, если что-то и как-то... Папа Римский — серьезная величина. И просто так ему отказывать нельзя. Но и соглашаться — тоже.

Русь — православная. Точка.

Не то, чтобы Софья в свое время видела много разницы между разными ветвями религии — ее это вообще не интересовало, чай, не курс доллара и не индекс Доу-Джонса, но здесь и сейчас это было более чем серьезно. Речь ведь не о храме, нет. А о точке... вот именно, что точке!

И шпионы там собираться будут, и заговоры плестись, и иезуиты подтянутся, и вообще — Папе дай палец, так Ватикан руку по плечо отжует!

А вывернуться как?

Оставалось только вздохнуть.

— Давайте потянем время? Все-таки у нас не корову просят...

И Алексей, и Иван были согласны. Подождем немного, до весны все равно ни войны, ни поездок не предвидится, а там... кто знает?

Да, и оповестить союзников. Если не удастся ничего сделать ни с принцем, ни с кардиналом... а кто сказал, что с ними не может ничего случиться потом?!

Шел командир, впереди войска, а тут раздался выстрел, пуля просвистела, и командир, как скошенный, упал...

Где-нибудь в Крыму, чтобы войску далеко ходить не пришлось, или уже на землях Венгрии, или Хорватии... да смотря, как пойдут войска. Жаль мальчишку, талантливый парень, но своя шкурка ближе к телу.

* * *

Антонин мрачно наливался пивом в корчме.

Сука!

Вот ведь... он бы для нее, а она...

Стерва, гадина... с-старуха!!!

Увы, обругать Илону не получалось. Стоило прикрыть веки — и вот она вновь стоит перед глазами. Тонкая, гордая, изящная, невыразимо красивая на фоне звездного неба, как ни убеждай себя, что это самообман — но любишь!

Или уже ненавидишь?

Антонин и сам не знал ответа. Любовь, да еще отвергнутая, давала простор для предположений, то стискивая когтистой лапкой сердце, то радостно плеская вина в костер ненависти.

А ведь он и дальше будет служить в Мукачево, видеть ее каждый день, а потом приедет ее муж...

Антонин аж взвыл, представляя, как они будут ложиться вместе в постель, как Имре... да чем он лучше него!?

Никогда этот Текели не любил и не будет так любить Илону, как он, Антонин! Никто не будет!

За печальными размышлениями, Антонин и не заметил, как к нему за стол скользнул неприметный такой человечек.

— позвольте, господин, составить вам компанию?

Антонин поднял мутные от хмеля глаза.

— а ты кто такой?

— Ваш друг, господин. Только друг...

— нет у меня друзей. Вот...

— конечно, есть.

Как-то незаметно на столе появился кувшин с вином, наполнились кубки, разговор пошел свободнее, сначала о друзьях, потом о женщинах — и как тут было не пожаловаться такому внимательному и умному собеседнику?

Надо, надо пожаловаться!

Слово за слово, кубок за кубком, Антонин выложил все. И про любовь, и про пощечину — и встретил сочувствие и понимание. И... предложение помощи?

Ну да. Хочешь ты эту стерву?

Так возьми!

Есть одна вещь, ради которой любая женщина украдет, убьет, сделает что угодно — ее ребенок. В обмен на сына или дочь, Илона Зриньи пойдет куда угодно.

С этим Антонин был согласен. Как Илона любила своих детей...

Сердце бы из своей груди вырвать позволила раньше, чем дать волоску с их головы упасть. Любила без меры и без памяти... а ведь и правда...

Антонин спал на столе — и в пьяном сне ему виделось, как Илона раскаивается, глядя на него. Она была так неправа, отвергнув его любовь, она была...

А 'друг' тихо растворился в ночи, кивнув кабатчику. Словно его здесь и не было. И если бы кто-то заглянул ему под одежду, увидел бы там католический крестик.

Илона была протестанткой. Естественно, она поддерживала свою религию, прижимая самых наглых священников, католическая церковь теряла свое влияние на землях Венгрии...

А иезуитам это было поперек горла. Наглую женщину предстояло проучить так, чтобы другим впредь неповадно было!

* * *

— Госпожа...

Илона смотрела на Прокопия Аввакумовича с легкой улыбкой.

— Письмо от государя русского?

Ответом ей стал низкий поклон.

Илона быстро сломала печать на конверте, вчиталась, потом медленно положила письмо на стол, потерла виски, словно внезапно у нее заболела голова.

Еще раз взяла письмо и прочитала. Уже внимательно, каждое слово.

Подняла глаза на Прокопия.

— Государь велел мне что-то передать на словах?

— Да. Что политика диктует подлые решения, но своих он никогда не предавал и не предаст.

— А свои ли мы?

— А разве нет, госпожа? — улыбка мужчины была в нужной мере тонкой и понимающей. Но не панибратской, ни в коем случае не наглой...

Просто сошлись двое умных людей.

— Ваш сын с русской царевной помолвлен, дочь — с польским королевичем, считай, три страны рядом стоят. Грех им вместе-то не быть! Конечно, свои вы для государя. А вот те — кивок в сторону, в которой, Илона знала, располагалась Австрия, — нет. Просто надо подумать, как бы так сделать, чтобы на себе вины не иметь.

Илона перевела дух.

Кажется, все не так страшно, как она возомнила.

Ну, Леопольд. И что?

А вот то.

Казненный отец. Убитый брат. Погибший от руки Леопольда (плевать, что не сам травил, приказ-то он отдавал!) муж. И — дети, ее дети...

Про Имре Илона сейчас и не подумала — предводитель куруцев сам был зубастым и хищным. И кто кого еще сожрет, если дойдет до дела.

— Что хочет делать русский государь?

Илона отчетливо понимала, что еслит дать Евгению Савойскому военную силу, то... куда будет направлен первый удар?

На турок ли?

Или на ее земли?!

Вполне возможно, что второе, особенно с подачи иезуитов...

— Тянуть время. Но возможны... проблемы.

Это Илона понимала.

— Я буду настороже. Обещаю.

Она сегодня же напишет Имре. И русскому государю. И...

— вы побудете здесь еще пару дней?

— Да, госпожа.

— И я бы хотела, чтобы вы составили мне компанию. Расскажите мне о русской царевне Наталье?

Прокопия повиновался с готовностью. А почему бы и не рассказать? Малышка была очаровательна. Золото волос, синева глаз, добрый и покладистый материнский характер, отличное образование... да уж найдется, что рассказать!

Так и вышло, что к обеду Илона спустилась в сопровождении Прокопия, не замечая потемневших от ярости глаз Антонина.

Значит, ему нельзя, а какой-то бродячий фигляр, шут, скоморох, тварь презренная и низкая... ему — можно!?

Месть!

Кровная месть!!!

* * *

Ярость Антонина была так сильна, что долго ждать он не мог. Не прошло и четырех часов...

Илона как раз была на кухне, когда к ней примчалась испуганная служанка.

— Госпожа!!! Дети!!!

Илона побелела, словно мел — и метнулась в детскую, где ее и ожидало страшное зрелище.

Ее дети, все трое, стонали от боли, хватаясь за животы. Ферека рвало, малышка Жужанна билась в припадке, изо рта у нее шла пена...

— Боже...

Кто бы осудил несчастную мать?

На миг, только лишь миг, Илона потеряла над собой контроль, колени подкосились, по замку понесся вой раненой волчицы...

Резкая пощечина оборвала ее крик.

Стражники бросились к Прокопию — и тут же разлетелись в разные стороны, а мужчина уже склонился над детьми. Коснулся лица Юлианы, оттянул ей веко, зачем-то поводил рукой перед лицом...

— не трогать! — остановила стражников Илона.

Пощечина оказала воистину волшебное действие. Женщина понимала, что детей отравили, но каким ядом?

Что, как... она не знала. Лекарь?

А можно ли ему доверять? И где этот негодяй!?

А вот посланник русского государя, который сейчас так уверенно что-то спрашивает у Ферека, поворачивая тому голову набок, чтобы мальчик не захлебнулся рвотой...

— Воды сюда! И чай покрепче!

Служанку вихрем снесло по лестнице. А Прокопий уже доставал из кармана какой-то пакетик.

— Мало, черт побери, слишком мало! Ну, ничего... Бог милостив... — и на слугу, который придерживал бьющуюся в судорогах Жужанну. — Зубы ей разожми, идиот! Еще не хватало, чтобы ребенок язык себе откусил! Да голову набок поверни, а то захлебнется, не ровен час!

— что...

Илона не знала, что спросить первым. Что это? Что с детьми? Что делает Прокопий? Но мужчина понял.

— Это цикута. Нас учили. Если успеем вовремя — выживут. Молитесь, Бог милостив.

Илона не стала падать на колени и взывать к иконам. Села рядом с Фереком, погладила его по кудрявым волосам.

— Спасите моих детей...

И столько было в этих словах...

Если не будет их, так и Илоне жить незачем.

Прокопий ловко перехватил из рук служанки кувшин с водой, сделал глоток, прислушался к ощущениям.

— чисто... Пей!

Ферека Илона поила сама. Юлиана, слава Богу, была в сознании — и пила воду большими глотками.

— Затошнит — блюйте!

Прокопий пытался напоить Жужанну, но девочка была самой маленькой, плюс припадок — большая часть воды выливалась наружу.

Все же мужчина не сдавался. Спустя десять минут и громадное количество выпитой и изблеванной воды, он осторожно развернул пакетик из провощенной бумаги.

— Дайте детям.

Илона приняла из рук посланника какие-то странные кусочки черного цвета.

— Что это?

— Это внутрь. Съесть. Впитает яд, если он там остался.

Илона протянула несколько кусочков Юлиане, Фереку, осторожно придерживая, чтобы проглотили.

На Руси уже умели изготавливать активированный уголь. Да и несложно это — прокалить в нужной посуде, да без воздуха, а потом хранить как можно герметичнее, воском залить, чтобы не попортился...

Дети кривились, но ели. Запивали водой, скрипели зубами, да уж, не шоколад, но — надо.

Потом настал черед горячего крепкого чая, благо, он был у Илоны.

Спустя шесть часов стало ясно, что опасность миновала.

Для Ферека и Юлианы.

А малышка Жужанна...

Илона не молилась, сил не было. Она видела, что Прокопий делал все возможное для девочки. Но Ферек и Юлиана были старше, доза яда получилась меньше, а вот малышка...

Справится ли ее организм?

Этого сказать не мог никто. Потянулись часы... старшие дети отказались куда-нибудь уходить и просили оставить их рядом с сестрой — Илона разрешила.

Она потом подумает, откуда взялся яд.

Потом, потом...

Впрочем, за нее уже подумал капитан замковой стражи, Андрей Радич. И к вечеру...

— Госпожа...

Илона подняла глаза на капитана.

— Это не подождет?

— Этот... уверяет, что у него есть противоядие.

Капитан держал за шкирку Антонина Облонского. По штанам писаря расплывалось мокрое пятно — Андрей был страшен в эту минуту.

— противоядие?!

Илона взлетела с колен птицей. Схватила пузырек из темного стекла, бросилась к Жужанне... сильная ладонь Прокопия как-то так перехватила кисть женщины, что пузырек оказался у него в руке.

— Противоядие, говоришь? А как по мне, — мужчина принюхался к содержимому, лизнул краешек флакона и тут же быстро сплюнул, — та же цикута.

— Яд!?

Лицо Илоны стало таким... куда там несчастной Горгоне Медузе! Та лишь окаменяла взглядом. Эта же способна была и испепелять.

— В пыточную его! Да следить, чтобы не сдох раньше времени!

Вот уж это приказание Андрей исполнил с радостью. В замке любили и госпожу, и ее детей, а малышка Жужанна вообще была светлым солнышком, которое обожали все — вплоть до собак на заднем дворе...

И отравителя не ждало ничего хорошего.*

* в реальности Антонин Облонский во время осады замка Мукачево, отравил колодец с питьевой водой, чтобы заставить Илону сдаться — и замок пал. Причина, впрочем, та же. Любовь-с безответная. Прим. авт.

* * *

'Солнышко' закатилось под утро.

Илона до последнего держала дочь за руку, плакала, умоляла не уходить, но тонкие пальчики в ее ладони неумолимо холодели, повергая женщину в отчаяние.

Они сделали все, что смогли, но этого оказалось мало, мало...

За плечи женщину обнимал Прокопий, которого как-то враз признали все обитатели замка. Никому бы не спустили, а ему... ему сейчас все было можно. Все понимали, что кабы не этот менестрель, пришлось бы им троих отпевать.

— Ей не было больно, — шепнул он, — закрывая малышке глаза. — Говорят, этим ядом отравился Сократ. Это просто... холодно.

И все же, по щеке мужчины тоже сбежала слезинка. Присутствующие сделали вид, что ничего не было — страшно было смотреть, как плачет сильный мужчина. И 'не заметили', как он перекрестил тело малышки на православный лад и зашептал молитву на русском языке.

Нет, никак не заметили...

Илона слушала с каменным лицом, а когда Прокопий закончил, коснулась его плеча.

— Цикута?

В дверях чуть кашлянул Андрей Радич.

— Антонин сознался, госпожа...

История была проста. Писарь получил возможность стать героем в глазах своей госпожи... или отомстить? Он и сам не знал, чего желал более.

Отрава была подлита им в кувшин со сладким ягодным взваром, который давали детям, а противоядие он собирался дать спустя час, когда Илона испытала бы настоящее отчаяние. Тем больше она ценила бы спасителя детей.

Но подвернулся мерзкий менестрель...

Да и противоядие было тем же ядом, так что дети умерли бы на месте. А разгневанная Илона, или слуги тут же свернули бы подонку шею. И — обрубили последнюю возможность узнать истинного виновника.

Сейчас же...

Андрей уже побывал в том кабаке, уже допросил всех, кого мог — и достаточно быстро нашел 'друга'. Жил сей достойный человек при католическом монастыре и был австрийцем. Коренным, из Вены...

За яд стоило сказать большое спасибо Леопольду, благо, императору не впервые было травить неугодных людей. Ой, не впервые...

Признания всех замешанных в это дело, были записаны, засвидетельствованы — и Прокопий собрался на Русь. Отвезти их государю.

Эти свитки меняли многое в мировой политике, очень многое.

Илона не плакала на могиле дочери, как и спешно примчавшийся Имре. Они уже знали, что потом планировали сделать с ними. Политика — это грязь?

Кто бы спорил.

После смерти детей, Илона или отравилась бы, или кинулась вниз головой с башни замка — тут уж как повезет. Имре ненадолго пережил бы жену. И не таких в спину убивали.

С этой секунды не было у Австрии более страшного врага. Более непримиримого и ненавидящего.

Есть вещи, которые не стоит делать, потому что их не смогут простить.

Ни человеку, сотворившему зло, ни его потомкам.

* * *

Узнав о случившемся, Софья только головой покачала. Ну надо ж так подставиться? Хотя идея была неплохая, исполнение подкачало.

Лишись Венгрия сейчас своего знамени — Зриньи, Ракоци, Текели — там начнется бардак. Передел территорий, определенно, склоки между знатью, в это время очень удобно ввести 'миротворческую дружескую помощь' и так прогнуть под себя страну, чтобы там и пикнуть не посмели.

Не повезло Леопольду. Хотя его ли это слуга, или кто-то из местных решил интриговать, или...

Да это уже неважно!

Не за то бьют, что украл, а за то, что попался. Софье решительно не хотелось влезать в войну с турками на стороне Вены. Алексею тоже туда не хотелось — и повод был просто отличным.

Сообщения полетели по всем странам, по газетам, по рыночным площадям...

А Алексей Алексеевич пригласил к себе его высочество Эжена Савойского. И вежливо высказался на эту тему.

Все понятно, политика, жестокость, коварство.... Но покушение на членов моей семьи?

Одной рукой Леопольд просит у меня помощи, а второй — покушается на мою семью?

Робкие возражения Эжена, что на минутку, Ракоци пока еще не семья, были отметены взмахом царственной длани. Ну, не семья. Но помолвка-то уже! Подписи стоят, печати висят... сам факт пока не состоялся? Так и жених, и невеста маловаты еще, но как только — так сразу же!

И вообще, где гарантия, что Леопольд потом такое и с русским государем не провернет?

Нет гарантии.

А еще...

Есть вещи, которые Алексей Алексеевич Романов делать не будет. Хватит ему и греха предков, коорый искупать еще пару веков придется. Какой?

Да сын Марины Мнишек и Лжедмитрия.

Дед Алексея, Михаил Романов, отдал приказ о его казни. Маленького ребенка! Почти как Жужанна Текели... Хватит!

Лично Алексей не готов взвалить такое на потомков.

Эжен кивал и поддакивал. Ну... он бы смог, он подозревал, что и русскому государю было бы все равно, сколько там детей перемрет, но... Эжен был неглуп. И отчетливо понимал, что Алексею Алексеевичу здесь и сейчас эта война не нужна.

Хотя зачем приглашали именно его — непонятно. Но обидно.

Дочь Леопольда ему теперь не достанется, император прогневается — и мало озаботит Леопольда тот факт, что не Эжен провалил порученную миссию.

Но Алексей Алексеевич не торопился отсылать посла обратно. Вместо этого он смотрел, думал, а потом поинтересовался:

— Скажите, Эжен, а как вы видите свое будущее?

Как его видел Савойский?

С удачным браком поборотсья за кусок земли, что тут непонятного. Правда, сейчас это будет намного сложнее, но — вдруг?

Алексей выслушал принца, подумал, а потом сделал ему простое такое предложение. Нет, не русской царевны в жены. И не службы на благо Руси.

Своих талантов хватает.

Но и от этого предложения Евгений отказаться не смог.

Ты хочешь корону? Ты можешь ее отвоевать с нашей помощью. Когда Карлос умрет, скорее всего, не оставив детей, начнется война за испанское наследство. И ты можешь в ней поучаствовать.

Есть Бельгия.

Есть Люксембург.

Хочешь?

Хотел ли Евгений?

Да, и желательно прямо сейчас. Но отчетливо понимал, что земли в Европе поделены. Что стать наместником где-нибудь в Венгрии ему сейчас точно не удастся. И что синица в руках покамест лучше журавля в небе. Намного лучше.

Это — работа на перспективу, но русские обещают хоть что-то. Сдержат ли они свое слово — Бог весть, но здесь и сейчас... за десять лет много воды утечет. Может, у них и будет возможность как-то повлиять на ситуацию, все-таки, Испания, Португалия... не просто ж так там находятся члены русской королевской семьи? И все же, все же...

— Я понимаю, зачем это нужно мне, государь. Но зачем это нужно вам?

Алексей Алексеевич посмотрел на Евгения. И принц словно впервые увидел темные тени под синими глазами, морщины на высоком лбу, усталую складку в уголках рта...

— Я уверен, что война начнется. Посмотри, Эжен, вот карта...

Мужчины прошли к макету Европы, искусно вырезанному из дерева, раскрашенному, с обозначением границ, гор, рек... мастера постарались.

Мужчины склонились над макетом. Алексей взял лежащую рядом указку.

— Эти земли... Людовик на них зарится давно и всерьез. Но если он получит и то, и другое... не много ли будет королю-солнце?

О, вот Людовика Эжен не любил. Ни капельки. За французским королем числился долг еще за мать, между прочим...

— Испанцам их не удержать. А нам будет выгоднее лояльное государство, а не сателлит Людовика. К тому же моя сестра сейчас в Курляндии, вторая — в Испании, а я обязан поддержать родных.

Это Эжен понимал. Но... гарантии?

Алексей Алексеевич только рассмеялся.

Гарантии?

А что они сейчас могут гарантировать друг другу? Это — дележка шкуры неубитого медведя, так-то. А зверик пока еще жив и достаточно опасен. Вот пять-шесть лет спустя, или сколько там еще Карлос протянет... вообще, после смерти любимой жены он сильно сдал — там да, речь пойдет и о гарантиях, и о многом другом. А пока — что они могут дать друг другу?

Эжен может быть безусловно лоялен к Руси.

Шпионить?

Простите, принц, вы себя переоцениваете. Или думаете, у Руси шпионов нет? Некому заняться? Еще как есть. Но в какой-то момент вы можете высказаться в пользу Руси, а можете и во вред ей. Вот второго и хотелось бы избежать.

С другой стороны, Русь тоже может или поддержать... или не поддержать вас в нужный момент. Деньгами, войском, да и просто связями.

Хотите — поработаем вместе. Не хотите — воля ваша, до весны у вас еще есть время решиться или отказаться. Неволить никто не будет.

Да, и предлагать выгодный брак — тоже. Сначала докажите, что вы на что-то способны.

От государя Евгений ушел сильно озадаченным. Ему было над чем подумать.

* * *

— Какой ужас! Луи, любовь моя, ведь это они могли сделать с любым ребенком! И с нашим, если Бог пошлет нам сына!

Людовик и Анна прогуливались в Марли. Придворные взирали завистливыми глазами, не смея приблизиться.

— С нашими детьми этого не случится, мадам. Я сумею защитить их, обещаю.

— О, я верю вам, Луи. Но мне страшно... я так боюсь за малыша Карла...

— Он в полной безопасности, как будут и наши дети, Мадам.

— О, я верю вам, Луи, верю. Если Вы не сможете защитить детей, то кто сможет это сделать?

— У нас будет ребенок, Мадам?

— Я буду молиться о чуде.

— Мы обязательно помолимся вместе, — Людовик многозначительно улыбался. — Сегодня же вечером.

Анна мысленно скривилась, но улыбка е была по-прежнему очаровательной.

— Я так счастлива с вами, Луи. В Англии я никогда не была в безопасности до конца. А вы, словно солнце, согреваете меня своим теплом — и я расцветаю под лучами вашего внимания.

— Я сделаю все, чтобы вы чувствовали себя в безопасности, дорогая мадам.

— Я так счастлива рядом с вами, Луи, что мне совестно, ведь я знаю, что в моей родной несчастной Англии опять назревают беспорядки.

Людовик усмехнулся.

— да, что-то такое там собирается.

Монмут оказался достаточно бездарным правителем. Пока рядом с ним были умные советники, он еще как-то сдерживался, а последнее время...

Словно он забыл, что казна пуста, что страна разорена, что Смутное время — оно не обязательно бывает на Руси, что у него хватает соперников...

Пуритане начинали роптать.

Пока еще тихо, но французское золото и французское оружие творило чудеса. Скоро, очень скоро, Англия полыхнет.

Людовик отчетливо понимал, что Карл пока еще слишком мал, что воевать за его права — глупо, особенно когда его мать стала женой французского монарха, но потом... Когда малыш вырастет и захочет вернуть себе трон, ему должна достаться страна, у которой не останется сил для сопротивления. А в идеале, чтобы Англия стала верным вассалом Франции. Ее сателлитом, тенью, отражением — хватит этих войн, которые выматывают уже не одно поколение французских королей!

— Это ведь вы, Луи? Правда?

Людовик снисходительно улыбнулся любимой женщине и получил новую порцию восхвалений. Анна привычно восхищалась, ахала и хлопала глазами, а сама прикидывала, что надо бы побывать на ближайшем заседании Государственного совета, благо Людовик даровал ей право сидеть даже в присутствии монарха.

Но надо быть очень осторожной. И так принцы и принцессы крови смотрят на нее крайне неодобрительно, особенно внук Людовика.

Впрочем, ей есть куда отступать.

Анна улыбнулась королю, который взирал на нее с умилением, но видела она сейчас не Людовика. Словно живые, перед глазами плыли золотые купола церквей, белые стволы берез, синие реки... Русь. Любимая и родная. Пока недосягаемая, но если Анна пожелает...

Это помогло.

Улыбка женщины стала просто ослепительной.

— О, Луи...

И Людовик Четырнадцатый улыбнулся в ответ. Он ни минуты не жалел о своем тайном браке. Рядом с Анной он чувствовал себя таким молодым...

* * *

— Карлос, тебе надо жениться вторично.

— разве в этом есть смысл, дорогой брат?

— Смысл есть всегда, — Мария улыбнулась юноше. — Семья — это прекрасно.

— После моей милой Марии Луизы...

— но нельзя же горевать вечно? К тому же, ты должен иметь детей...

— Ох, Хуан... разве твоих малышей нам недостаточно? Наш род будет продолжен — это уже чудесно.

— Ты же знаешь — они дети бастарда.

— Да, но и русской принцессы, это немаловажно.

— Людовика это не остановит. Да и никого другого. Карлос, ты должен попытаться.

Король Испании печально опустил плечи.

— Ты же знаешь, Хуан, лекари не дают мне надежды...

— а ты меньше слушай эти клистирные трубки. Лучше посмотри сюда?

Девушка на портрете была очаровательна. Высокая, с молочно-белой кожей и рыжеватыми волосами. С первого взгляда.

А потом становились видны и капризные губы, и злые глаза.... художник приукрасил все, что мог, но отразить на портрете добрую душу ему не удалось. За отсутствием доброты в оной душе.

— Кто это?

— Мария-Анна Пфальц-Нейбургская.

Карлос поник головой, словно цветок маргаритки. Мария посмотрела с сочувствием.

Обязанность короля — жениться и размножаться. Но как быть, если первое ты не хочешь, а второе не можешь?

Бедный Карлос.

Дон Хуан это тоже понимал, но политика требовала. Так что вскоре договор о браке был подписан.

* * *

Нельзя сказать, что кардинал Руффо вышел от его величества довольным и счастливым. Скорее, наоборот.

А так хорошо все начиналось!

Визит в Кремль был тайным — секретарь государя объяснил кардиналу, что если обставлять все официально, то церемоний будет много, а вот поговорить-то и не дадут. Кардинал согласился — и вечером за ним приехал возок, который и заскользил по улицам Москвы.

А красиво тут все-таки...

Кремль тоже был красив. Не так, как Рим или Париж, которые кардинал любил всей душой, но достаточно, чтобы привлекать внимание. Этот странный сплав византийской роскоши и делового аскетизма! Стены, обитые тисненной золотом кожей — и в то же время очень простой рабочий стол государя и шкафы для бумаг без всяких завитушек и позолоты. Роскошные ковры — и простенькая чернильница из серебра.

Да и сам Алексей Алексеевич производил странное впечатление. Здесь и сейчас, в своем кабинете, было видно, что он молод, но устал. Безумно устал от тяжести короны. Впрочем, короны на нем как раз и не было. И пышных одежд — тоже. Штаны, кафтан, рубаха — кардинал знал, во что одеваются русские. Поражала простота одежд его величества. Ни золота, ни драгоценных камней, ни кружев, ни перьев — ничего!

Дорогая ткань, темная вышивка по воротнику и манжетам — и все. Как бы кардинальская ряса не выглядела роскошнее наряда короля. Уж украшений на кардинале точно было больше — русский государь не надел даже корону, показывая, что все неофициально. Этакая милая, почти семейная беседа.

— вы не возражаете, кардинал, если при нашем разговоре будет присутствовать моя сестра?

Вопрос был чисто риторическим. Да и то, после Франции, где Людовика повсюду сопровождала его новая фаворитка, после Испании... что удивительного?

Разве что — не жена. Но о роли царевны Софьи ходило много сплетен.

Кардинал поклонился.

— Ваше величество, ваша воля — закон. Ваше высочество...

И, будучи мужчиной, склонился над изящно протянутой ему рукой царевны.

Какая она — Софья?

Тридцать с лишним лет — возраст старости для женщины в Европе, это так. Но царевне никто не дал бы ее возраста. Стройная фигура, простая темная одежда, впрочем, целомудренно закрывающая все, что нужно — ни вырезов, ни украшений, пара колец на руках и венец на темных волосах. И то — скорее показатель статуса. Гладкое лицо, темные брови вразлет, яркие темные глаза — брат и сестра не слишком похожи друг на друга, если первый может быть олицетворением мужской красоты, то вторая даже не пытается себя чем-то украсить, и в то же время...

Поставь их рядом — и почувствуешь породу.

В повороте головы, в движениях рук, в улыбках — эти двое одной крови. И иначе тут не скажешь.

— Мы обдумали предложение Святого Престола. И склонны пойти на некоторые уступки, — Алексей Алексеевич скромно умолчал, что сначала хотел гнать кардинала чуть ли не палкой — много таких умных!

Кардинал насторожился. После развернувшегося скандала в Венгрии, он ничего хорошего не ожидал. Миссия, которая могла стать для него ступенькой вверх, грозила обернуться хорошим таким ледяным катком, по которому он и скатился бы вниз. А не хотелось...

Зря он, что ли, ехал к этим варварам?

Но если...

Итог оказался куда как лучше, чем рассчитывал кардинал.

Католическим храмам на Руси — быть. Правда, их будет не так много, они будут открыты только в строго определенных местах и, конечно, в них должны будут служить только благонадежные люди. Малейшее подстрекательство, крохотный намек на рознь... ну, вы же помните, как закончил свою жизнь Симеон Полоцкий?

Кардинал помнил. И бросил осторожный взгляд на царевну — не обидится ли? А то по Европе такие слухи о ней ходят после того случая — чуть ли она не кровь несчастного пила, или проклятие насылала... Царевна безмятежно улыбалась.

Неожиданно для кардинала, она оказалась очаровательной собеседницей. В меру ироничной, умной, образованной...

Чудовище?

Если кто-то боится умных женщин — безусловно! Страшные существа! А слух о том, что страной управляет царевна и вовсе к концу визита показался кардиналу нелепым. Как и любой священник, достигший определенных высот, он неплохо разбирался в людях. И мог определить, что главный в этой паре — государь. Царевна же покорно следовала за братом, исполняя его волю.

Безусловно, она могла советовать, подсказывать, но решение оставалось за Алексеем Алексеевичем.

А условие было простым.

Хотите?

Открывайте миссии на Руси.

И мы обещаем, что их не тронут, не будут громить, будут относиться уважительно... пока вы будете обеспечивать то же самое для наших миссий.

Вы хотите проповедовать католичество в Москве? Тогда разрешите и православным появляться в Риме. Ну, не обязательно Рим. Мадрид, Париж, Вена...

Нельзя сказать, что это порадовало кардинала, но определенно, было лучше, чем ничего. Хоть так-то...

* * *

Когда за визитером закрылась дверь, Алексей и Софья переглянулись.

— Как ты думаешь — согласятся?

— Уверена. Поломаются, но — придут. Они к нам, мы к ним, только вот от нас всяко пользы больше будет. Потому что наши люди будут лечить, учить, помогать...

— а безопасность им гарантирует Святой престол.

— Именно.

— Да и ты...

— перестану выглядеть в глазах католиков чудовищем? Это вряд ли. Но хотя бы убедятся, что я не ведьма.

— Слухи распускать не перестанут?

— Уверена. Но верхушка будет знать 'правду', а больше нам и не нужно. Может, до отъезда, я еще пару раз побеседую с кардиналом — пусть уверится в своих предположениях.

Алексей одарил сестру улыбкой.

— Делай, как знаешь.

Софья кивнула.

В преддверии решительного штурма Швеции, это было... нужно. Настоящая вялотекущая война, наполовину из партизан, наполовину из пограничных стычек, плюс куча мелких пакостей надоела Руси хуже зубной боли. Надо было договариваться с Кристианом — и решительно рвать Швецию на запчасти. Да так, чтобы Карл потом сидел где-нибудь — и чихнуть боялся.

Фиг вам, а не Полтава! Найдет Пушкин про что написать, если родится в этом мире!

Алексею придется уехать, чтобы окончательно додавить Карла, это минимум полгода. Минимум! С ним поедет, кстати, и Иван Морозов. Все это время страной будет править его 'группа поддержки'. Регентом при царевиче будет Ульрика, это естественно. Но реальная власть будет у Софьи, Ромодановского, Аввакума, Ордина-Нащокина, который, хоть и постарел, но ни остроты ума, ни хватки не потерял...

Понравится ли это Папе?

Конечно, нет!

Ему бы понравилось, если бы Русь оказала поддержку Леопольду и пошла гонять турок. Без прибыли и толка для себя.

Нет уж.

От турок они что могли оторвали, на ближайшие лет десять — хватит. Пусть Разин и Мельин поддерживают равновесие в Крыму, чтобы мусульмане там не разгулялись, а Алексею надо разобраться с севером. Присоединить еще земли, сколько удастся, закрепиться на море, и вообще — зачем Карлу флот?

Перебьется без флота!

Кристиан это очень одобрял, Фридрих-Казимир тоже готов был помочь, чем может... втроем они порвут Карла на тряпки.

А вот чтобы в столице было тихо...

Нет, Софья не боялась. Но и рисковать не хотела. Сейчас она выводила из-под удара свою семью.

Она — просто сестра. Нет смысла угрожать ее близким.

— Уля опять беременна.

— Алешка, это же замечательно!

— Вы-то с Ваней не думаете? Еще парочку?

— Троих — мало?

— Нас у матери побольше было.

— И умерла она родами, — помрачнела Софья. — Нет, Алеша. Мне троих хватит. Ребята умные, Аленка за мной тянется — что еще надо?

— Ну... Ваня бы порадовался?

Софья махнула рукой. Рожать ей больше не хотелось. Главное ж не нарожать, главное — воспитать! И почему она в той жизни не понимала этой истины?

* * *

Какой может быть реакция родителей, потерявших ребенка?

Да разной.

Можно плакать, молиться, пребывать в депрессии и даже биться головой об стену, если последней не жалко — на выбор.

Еще как можно.

Но это когда родители — обычные люди.

А когда они — правители?

Да еще из семьи Зриньи и Текели?

А вот тут — простите. Титул обязывает, и еще как обязывает. Там, где обычный человек может пойти на поводу у своих чувств, правитель обязан держать лицо и просчитывать каждый шаг, потому как малейшая неосторожность дорого обойдется его стране.

Илона это понимала.

Сквозь горе, боль, тоску... да, и Прокопий Аввакумович тут тоже добавил свои пять копеек, убеждая сначала связаться с русским государем. А уж потом решать как мстить и когда.

Венгрия взбурлила, словно котел с ведьминым варевом. И как не хотелось Имре броситься вперед в порыве мести и горя, пришлось успокаивать народ.

Илона потемнела от горя.

Она держалась, она по-прежнему была ласкова и милостива, она даже улыбалась на виду у людей, но в черных волосах проскользнули первые ниточки седины. А чего ей стоило удержать мужа и детей...

Да, и детей тоже.

Фереку не понравилось, что его хотели отравить. А характером сын пошел в отца. Да и в нее саму...

Каково это — терять дочь?

Илона пережила это трижды. Она умирала тогда, с каждым из своих детей умирала, и то, что два раза этого не произошло... а легче ли?!

Есть ли разница — руки ты лишишься, ноги... ты все равно уже не целый. Тебе все равно больно и ты истекаешь кровью. А приходится держать голову повыше и никому,. Ни словом, ни жестом не дать понять, что за ад у тебя внутри.

Если бы все ее дети умерли, она бы умерла тоже. Смерть стала бы для нее милосердием.

Но и так...

Малышка Жужанна, такая добрая, ласковая, чистая...

Илона страстно желала мести! И так же страстно молилась за Леопольда... чтоб он сдох, скотина! В мучениях!

Или чтоб дети его так же...

Нехорошо такого желать?

А делать такое? Чужих детей травить можно?!

Вот и не надо тогда говорить....

Пусть тот, кто пережил подобное горе говорит про подставленную вторую щеку. А лучше, чтобы никто такого не переживал.

Илона ждала весточки от русского государя.

* * *

Английский адмирал Эдвард Рассел без особой приязни смотрел на сидящего перед ним человека.

Бастард, да...

Ублюдок его величества Карла, упокой господь светлую душу короля несчастной Англии. Чарлз Леннокс, первый герцог Ричмонд. Неглуп, опасен, мечтает занять место своего отца.

И все же, это лучше, чем Монмут. Или нет?

Эдварду предстояло решить... или решиться? Пять минут назад ему было сделано предложение, от которого было сложно отказаться. Только вот и согласиться было не проще.

Предложение поддержать Чарлза Леннокса в его притязаниях на трон. Ну зачем Англии Монмут, когда есть такой умный и замечательный Чарли? Кстати — старший, более высокородный и вообще лапочка и душка? И главное — готовый платить за оказанную ему услугу?

Эдвард был неглуп, талантлив и добивался в жизни всего сам. И в адмиралы его произвели не за красивые глаза — последних-то ему и не досталось. Внешность у мужчины была самой обычной, а вот талант флотоводца — незаурядным. Но когда это можно было оставаться на высокой должности, не будучи политиком?

Когда к власти пришел Монмут, Эдвард объявил сразу, что дело флота — море.

Не ввязываться в то, что творится на суше, а охранять берега Англии. Не нравится?

Не смотри!

Но финансирование советую из казны выделять, а то ведь флот... он такой. Раз не дашь денег, два, а потом он на самообеспечение перейдет. Корабль захватит и забудет отчитаться, или чисто случайно груз до места не довезет...

Монмут внял предупреждению. Нельзя сказать, что выделялось много и регулярно, но деньги шли.

Сейчас же Эдварду предлагали ввязаться в авантюру. Шансы на успех?

Ну, если он ее поддержит — шансов будет куда как больше. А если нет...

Честно говоря — не хотелось. Капитально.

Сейччас одного поддержишь, потом второй явится — у Карла внебрачных детей, что тех поганок, и в глазах Эдварда все они были примерно равны. Флот вам не шлюха, под каждого кто заплатит ложиться.

Но и отказать?

От выстрела в спину никто еще не уберегся. Или ножа. А что будет с флотом?

Что будет с Англией?

За себя Эдвард был спокоен, а вот кто может стать его преемником? Киллигрю? Делаваль? Шовелл?

Те еще твари, честно говоря. Никому из них он бы и старых подштанников не доверил.

Но что же делать, что делать...

И тут Эдварда осенило.

— Ваше высочество, я был бы счастлив поддержать вас, но есть одно препятствие.

— Какое же, адмирал?

Чарлз чуть расслабился..

Препятствие? Так на то они и существуют, чтобы их преодолевать!

— Его высочество Карл Третий. Сын его величества Якова.

Лицо Чарлза было неописуемым. Просто иллюстрация к картине 'съешь лимон'. Причем кусанули оный фрукт всей пастью и больными зубами.

— Еще неизвестно, сын ли он моему дяде...

— Он был зачат в законном браке, рожден через несколько месяцев после его смерти и ни у кого нет сомнений относительно его происхождения. К тому же Людовик Четырнадцатый подал прошение Папе, чтобы признать малыша королем Англии. Как мы будем выглядеть, когда Папа его одобрит?

— Может и не одобрить...

Судя по тону, в такую возможность Чарлзу не верилось. Король-солнце своего добивался всегда — и намерения прослеживались четко. Сначала объявить мальчишку королем, потом воспитать под себя, а потом и...

Нет, с Францией ему не потягаться.

Но...

— Мало ли в мире происходит несчастных случаев...

— Ваше высочество, если Богу будет угодно оборвать ниточку жизни бедного малыша — на то Его воля. А я... как это будет выглядеть, если его признают законным королем? Мы станем мятежниками.

И печально вздохнуть.

Да, именно так. И 'ваше высочество', хотя ублюдок, он и есть бастард, и 'мы', и искренняя грусть в глазах...

Сейчас Эдвард ничего и не теряет. Если у Англии появится законный король, хотя и признанный католиками — он просто будет соблюдать нейтралитет. Флот — он кому хочешь пригодится.

Если Черлз будет предпринимать все усилия, чтобы уничтожить мальчишку... ну, тоже не так плохо. Пауки в банке будут жрать друг друга, пока не останется сильнейший. Вот и пусть жрут, а Эдвард полюбуется. Главное оказаться с правильной стороны банки — там, где не достанут.

То, что он подставляет почти младенца...

А у него мать есть. И отчим. И вообще... что еще может хорошего получиться из короля, воспитанного исконными врагами?

Хотя мать Карла Второго тоже была француженкой. Ну...

На все воля Божья.

Нельзя сказать, что Чарлз был доволен таким исходом разговора, но главное Эдварду донести удалось. Флот, разумеется, на его стороне. Но сначала докажи, что ты можешь править.

Детоубийство?

Пфффф.... какое грубое и гнусное слово.

Несчастный случай — и только-то. И не первый в истории, кстати. Так что...

Подождем, помолимся.

Главное, что теперь Эдвард может пока не опасаться за свою жизнь и флот, а остальное...

На все воля Божия.

То, что беседа вельмож может стать достоянием посторонних ушей, им и в голову не пришло. Но стала. Уши... они же такие. И из стен растут, и из потолка, и слышат, что им не надо. Тут слуги, там матросы, здесь камердинер... вот и складывается у неприметного человечка полная картинка происходящего. И ой как она ему не нравится.

Или нравится?

Смотря что будет выгоднее для Руси.

Стоит ли упоминать, что весточка тут же отправилась с почтой через пролив, а оттуда, с голубями и гонцами и на Русь-матушку?

О таком афронте государь знать должен, иначе в жизни нерасторопных не простит!

* * *

— Ванька! Вырос-то как!

Ну да, в этом подростке чуть ли не на полголовы выше старшего брата и не узнать было уезжавшего мальчишку. Крепенький, загорелый, волосы выгорели чуть ли не в белизну...

И рядом — прехорошенькая девчушка. Пока еще не девушка, нет, но этот момент уже близок. Громадные черные глаза, черные косы, робкая улыбка — Изабелла была очаровательна.

— Здравь... здравстьвуйтье...

Акцент у нее тоже получался премиленьким. Алексей Алексеевич не удержался — и расцеловал девчушку в обе щеки.

— Добро пожаловать, сестренка!

— Так-так, — Иван извлек невесту из рук братика. — Ты вообще женат!

— и что? Белла — твоя невеста, значит — моя сестра. Так что не ревнуй.

— вот еще!

— Так, иди-ка сюда! — Софья поспешно заключила младшего братца в объятия и крепко расцеловала. Пока чего не ляпнул. — Эка вымахал! Каланча!

— Сонечка!

Старшую сестру Иван обнял так, что у той ребра хрустнули. От всей души.

— Полегче, медведь! Раздавишь! Лучше невестой похвастайся!

Изабелла единогласно понравилась всей семье. Милая, неглупая, обаятельная — и искренне любящая своего жениха. Что еще надо?

Свадьбу!

Но тут уж всему свое время.

— А мне сказали, что с тобой целый кортеж приехал? — поддразнила Софья. — Что, без свиты никуда?

Иван прищурился в ответ.

— Да пес бы с ней, со свитой! Со мной столько интересных людей! В Университете оценят! Винченцо Вивиани! Ян Сваммердам! Вильгельм Хомберг!

Софья этих имен отродясь не знала, но, надо полагать, баранов Ванька на Русь не потащил бы!

— Замечательно! Но раньше, чем через десять дней ты в Университет не попадешь! Иначе мы тебя точно не увидим.

Ваня надулся, но было видно, что в синих глазах проскакивают веселые искорки.

— Вредная ты, сестренка!

— Я — что? Мы тебя еще со всеми племянниками не познакомили! А уж они...

Софья посмеивалась, отгоняя мысль, что... а хорошо бы Белла стала правительницей, а Ванька — консортом, а? А то Педру женился второй раз на Марии-Софии Пфальц-Нойбургской — и та вроде как была в тягости... ну к чему им еще наследники престола?

К чести Софьи, мысли 'помочь' бедняжке с родами у нее не возникло. Воля Божья — это хорошо, но и пределы жестокости у нее тоже есть.

Пусть все идет, как идет. А брат с невестой побудут пока на Руси. Ведь несколько лет не виделись!

* * *

Прими все усилия для охраны сына. Англия не оставит его в покое.

Анна знала этот почерк. Эту бумагу с тонкими сиреневыми прожилками, этот запах духов...

Хочешь что-то скрыть?

Положи на видное место.

Записочка, переданная украдкой,, всегда вызывает подозрения, если это не любовное письмо. Или сонет. Или мадригал.

Вот последний и был начертан на листке изящными буквами. Воспевалась красота Анны, ее глаза, приносились соболезнования Англии, которая лишилась своего главного украшения... А точки над некоторыми словами — это просто капельки чернил. Наверное, с пера стекло.

Бывает.

Анна мило запунцовела, бросила мадригал в камин и обмахнулась веером.

— Нет, это слишком плохо написано. Я не знаю от кого это, но пусть сей милый человек оттачивает свое искусство стихосложения.

А сама Анна этой же ночью выберется из дворца, чтобы получить более подробные инструкции. Или хотя бы информацию.

Что же произошло такого, что англичане зашевелились?

Что!?

* * *

Ответ Анна узнала той же ночью.

И про беседу адмирала с принцем, и про итоги ее...

И выругалась.

Не то, чтобы она была сумасшедшей мамашей, нет. Но убивать ее ребенка?!

Да вы хоть знаете каково это?!

Сначала сделать его так, чтобы никто не заподозрил измены! Потом носить девять месяцев, а лодыжки отекают, и спина болит просто безбожно, да и выспаться не всегда удается, потому что твои внутренности — это полигон для отработки пинков, да и нервы не в порядке, потому что во время беременности ни у одной женщины они не в порядке.

А ей-то надо было быть нее просто бабой — королевой. То есть — даже истерику не закатишь!

А роды?

Между прочим — больно! Очень больно! Так, что второго в ближайшее время и рожать-то не хочется, хотя и надо бы, пока Людовик не впал в полное бессилие. И так-то раз через три удается. Эх, спасибо тебе, Ибрагим!

Настоечки у тебя чудеса творят, и мази с притираниями, тут главное — подать правильно. Но это — другой вопрос.

А главное сейчас — ее ребенок!?

Твари, сволочи, негодяи!

Их бы рожать заставить, а то дого чугунное ядро привязать к пузу и пусть ходят так цельный год!

Ее ребенка!

Гррррр!!!

Вслух Анна этого не высказала, но, возвращаясь со встречи с агентом, кипела возмущением. И ведь Людовику не пожалуешься — тут же возникнет вопрос, откуда дровишки? То есть сведения?

Ему-то пока ничего подобного не доносили.

А, впрочем, впервые ли ей рассчитывать лишь на себя и доверенных людей? При ней есть двое слуг и служанка, все — ее однокашники, из царевичевой школы, просто выпуском кто постарше, кто помладше, это уже само по себе грозная сила.

Она справится.

Они справятся.

А английский адмирал Рассел ей еще ответит! Шкурой ответит, тварь такая! Ее ребенка подставлять!?

Голубиной кротостью Софьины воспитанницы отродясь не страдали. И всепрощением — тоже.

Уничтожу, мразсссссь!

* * *

Кристиан Датский читал письмо русского государя с громадным удовольствием.

— Дорогой?

Супруге Кристиана позволялось многое. И спокойно входить в его кабинет без доклада, и отрывать мужа от любых дел, да что там! Шарлотта Амалия даже веру не поменяла! В отличие от всех остальных датских королев.

— Вы так увлечены этим письмом...

Кристиан подарил жене улыбку.

— О да.

— Я могу узнать...?

Вопрос был понятен: 'Что же там такого, в этом письме?!'. И Кристиан не разочаровал супругу.

— Если Бог даст, весной мы начинаем новую войну.

— Мы?

— Мы, русские вместе с нами, ну и еще найдутся союзники.

— Войну? А с кем?

— Мы должны окончательно раздавить Швецию.

Вот уж кому Шарлотта Амалия не сочувствовала, так это Карлу.

— Удастся ли?

— Безусловно! Я хочу оставить Фредерику сильную страну.

— а Франция? Людовик не вмешается?

— Мой брат пишет, что Людовику будет, чем заняться. И я склонен ему верить.

Супруга спорить не стала. А почему бы и нет? Пусть муж присоединяет Швецию, дело хорошее. Только бы никто не помешал.

* * *

— что будем делать с Леопольдом?

— а что мы с ним сейчас можем сделать?

Софья задумчиво теребила кончик косы. Вот что тут сделаешь?

И венгров на короткий поводок не посадишь, слишком свободолюбивый народ. И спускать подобное Леопольду нельзя. И... убивать его сейчас и невыгодно и не получится.

Месть — блюдо, которое подают холодным, но как объяснить это родителям, которые потеряли ребенка. За себя Софья в такой ситуации не отвечала бы.

— Надо подождать. Немного.

— А потом? — Иван серьезно смотрел на жену.

— Или падишах умрет, или ишак сдохнет, — пожала плечами супруга.

— Можем ускорить свадьбы, — пожал плечами Алексей. — Пусть осуществление будет потом, но на основании брака мы сможем поддержать венгров. Пусть защищают границы, пусть готовятся к вторжению...

— К ним — или их?

— а, неважно. Пусть наращивают мощности, Леопольд сейчас и не пискнет. А через пару-тройку лет и правда посмотрим. Нам пока в ту заварушку лезть не с руки, шведов бы разбить...

Софья кивнула.

Да, брат все решил правильно. Кроме одного.

Если Леопольду спустить такое на тормозах — обнаглеет ведь. А кто бы не обнаглел?

А потому...

Да, до Леопольда добраться нельзя. Но у него есть жена, дети, любовница...

Кто попадет под раздачу — тот и будет. Грибами отравились, вот. Надо только выяснить, едят ли их при австрийском дворе.

* * *

Идея с грибами оригинальностью не блистала и пришла в несколько голов одновременно. Уж больно удобно...

Только кто-то эти грибочки знает или на вкус, или на запах...

Ну не пришло англичанам в голову, что при маленьком Карле состоят не просто слуги, но такие, которые могут легко определить пусть не любой яд, но большую их часть. Вот и не разорились внебрачные принцы на нечто дорогое и редкое.

И — попали.

Отравителя схватить не удалось, но и затея не сложилась. Карл остался жив и здоров, а вот у приставленных к нему слуг нервы еще повибрируют. А то ж!

Когда служанка пробует на вкус детское питье, морщится, сплевывает и требует немедля подать сюда повара! И выяснить, как в кубок малыша попала отрава!

А потом дворец наводняется людьми ла Рейни и те принимаются всех опрашивать, да как! Дело оо ядах вспоминается очень быстро...

Когда Анне сообщили, что ее ребенка пытались отравить, она тут же пожаловалась Людовику. Его величество отреагировал немедленно (Бог бы с ним с ребенком, но куда деть великие планы!?) и в лучшем стиле разбуженного медведя. Сначала убить, потом разобраться.

Убивать было некого. Никто рядом с Лувром не стоял с надписью 'отравитель' на шее, а поведать о своей осведомленности Анна не могла. Пришлось искать кому выгодно.

Прикинули, нашли — и Людовик сделал единственное, что мог. Направил жалобу Папе.

Получилось очень качественно.

Чарлз Леннокс был отлучен от церкви специальным указом. И плевать, что он не католик, все равно неприятно. Да и корона ему уже не светила. Править-то не одними протестантами, а лавры Генриха Пятого ему тоже не светили. Куда уж там Ватикан воевать — бежать надо, пока из Англии не попросили с применением подручных средств.

После истории с Текели, такие номера вызывали возмущение у всей общественности. А уж от души оно там, или просто потому, что так надо — неважно! Агенты Софьи постарались на славу, устроив истерику по всем газетам Европы. Чуть ли не месяц муссировался вопрос — не собирается ли Леопольд, по примеру некой графини Батори, омолаживаться в крови младенцев? А что, убивать детей он уже начал, так может, продолжит хотя бы с пользой для себя? Чего добру пропадать?

Теперь добавилась истерика и по поводу Леннокса.

Газетчикам что, они и в глаза живодером назовут. Главное — от такого и королю не отмыться, а если ты даже не король... пффф!

Малыш Карл был утвержден Папой, как законный король Англии — это порадовало уже Людовика. Теперь, на волне народной истерии, можно было попробовать и атаковать.

Должны же англичане желать возвращения законного короля? Да еще такого...

Не учли одного — Чарлз запаниковал. Более того, запаниковал и Джордж Фицрой, справедливо опасаясь, что ведра помоев и на него хватит. А там уж...

То ли он убил, то ли по его приказу убили, но история-то была?

Деньги у него были, желание тоже, а потому...

В Англии вспыхнуло народное восстание, наполовину проплаченное, а наполовину спровоцированное, кстати, и агентами Софьи.

* * *

Бунт — это всегда страшно.

Когда крики, огонь, люди бегут по улицам — и в глазах у них кровь. И на оружии кровь, и на ботинках тоже кровь, и лица у них совсем уже не человеческие...

Это озверелое бешенство, когда толпа подзаводится друг от друга, когда никто и ни в чем не виноват, когда безумие передается по воздуху, словно чума, и оно страшнее всякой чумы, потому что от болезни можно выздороветь, а как ты будешь потом жить с этим днем нна совести?

С кровью на руках?

Кровью твоих братьев и сестер, тех, кто с тобой одной крови, одной веры, одного языка, просто оказался не в том месте и не в то время?

Англия полыхнула стогом сена.

Монмут срочно (не забыв захватить все драгоценности, которые были) удрал из Хэмптон-корта, в котором пребывал со своей семьей — и даже не подумал объявляться.

Выйти к народу? Успокоить? Объяснить?

Шутить изволите, господа хорошие. Раздерут же на тысячу кусочков и фамилии не спросят!

Лондон в очередной раз вспыхнул спичкой. Единственный, кто мог его усмирить, обладая реальной властью — сэр Эдвард Рассел, но выводить моряков на улицы он не спешил, предпочитая подождать.

Пусть сначала появится победитель, а уж потом... единственная реальная сила Британии — флот. А вы предлагаете его бросить в эту свару?

Обезумевшие люди вламывались в дома, вытаскивали хозяев, кого-то убивали, кого-то насиловали, выбрасывали мебель из окон, в огонь летели драгоценные картины и шторы...

Никто не знал, переживет ли он этот день.

А сэр Эдвард Рассел в это время...

— Прошу вас. Вина?

Лувуа, которого Людовик Четырнадцатый, на что-то разозлившись, отправил послом к англичанину, вежливо кивнул. Он-то отлично знал, что от этих переговоров зависит его дальнейшее благосостояние, а то и жизнь...

— Буду вам очень признателен, сэр.

Мужчины обменивались улыбками, хотя Рассел с удовольствием утопил бы и Лувуа, и корабль с белым флагом, на котором тот прибыл. В свою очередь, Лувуа искренне желал всей Англии участи Содома и Гоморры, но — дипломатия. Приходится улыбаться самым омерзительным людям!

Но вот вино было разлито по кубкам, Лувуа неискренне (ну какое может быть вино в Англии? У4 них и нормальных-то виноградников нет...) похвалил тонкий вкус и букет, Рассел заметил, что во Франции великолепные вина — бордо, например...

Слово за слово, мужчины подбирались к своей цели. И наконец...

— Его величество, Людовик Четырнадцатый хотел бы, чтобы эти смуты прекратились.

— Поверьте, маркиз, мы желаем этого не меньше. Англия страдает...

— В то время, как у нее есть законный король.

— Карл Второй умер. Яков — тоже.

— Но есть сын Якова. Законный.

— И признанный Папой Римским.

Где-то это было бы плюсом. В протестантской же Англии...

Может, и признают. Но нервов потреплют...

— Карл Третий пока еще младенец.

— У него есть мать.

— Это верно, что ваш король женился на ней?

Отрицать было сложно. И женился, и влюбился, и вертит им эта стерва, которую Лувуа недолюбливал. Отравил бы, да руки коротки.

— Вы прекрасно осведомлены, сэр Рассел.

— Что вы. Мое дело — плавать по морям. Ну и защищать берега родной страны от врагов.

Намек был понят.

— Врагов — безусловно. А союзников, которые хотят возвратить на трон законного короля?

Рассел прищурился.

— Который будет жить и воспитываться здесь, в Англии?

— С определенного возраста — безусловно. Но ребенку нужна мать.

— А его матери нужен муж. А мужу...

А мужу отродясь не нужна была свободная и независимая Англия. Элвард отлично понимал, что ему предлагают. Если сейчас он пропустит французский флот к берегам Англии — ему, конечно, перепадут определенные выгоды. Но... это ведь предательство.

Если же нет...

Хотя что значит — если?!

Разумеется, нет! Даже если он тут и ляжет.

Это и было доведено до сведения Лувуа в самой изысканной форме. Правда, понимания и одобрения не получило.

— Подумайте еще, сэр Эдвард. Это ведь ничего не изменит...

— Пусть не изменит. Но моя честь останется при мне. Никто не назовет меня предателем.

— Честь важна и в жизни и в смерти, — вежливо то ли согласился, то ли намекнул Лувуа. — Но это и не предательство...

Не помогло.

Ни уговоры, ни угрозы, ни подкуп — ничего. Эдвард собирался стоять на своем до конца и клялся потопить любой французский корабль, который подойдет к берегам Англии и попытается высадить солдат. Увы...

Лувуа был вынужден убраться несолоно хлебавши. Конечно, отрицательный результат — это тоже результат, но оценит ли это его величество?

Не оценил.

Так, что в скором времени маркизу пришлось убираться из столицы в свое поместье и сидеть там, не показывая носа. Спасибо еще, что не в Бастилию.

* * *

Джеймс Монмут посмотрел на жену.

Анна сидела бледная, прижимая к себе детей, губы ее дрожали.

На миг королю захотелось отвесить пощечину этой тупой корове. Просто потому, что руки чесались, а она еще смотрит! Остановили испуганные детские глазенки.

— Д-дорогой? Нам еще долго ехать?

— Если все пойдет как надо — через сутки мы будем в Бате. А оттуда переберемся на континент.

— А п-потом?

— А это не твое дело! Сиди молча, дура! — взорвался Джеймс, барабаня по крыше кареты.

На улице моросил мелкий и противный дождь, но лучше уж под дождем, чем с этой...

Джеймс вскочил в седло — и небольшой караван из трех карет и десятка всадников тронулся в путь. Мысли, обуревающие монарха были чернее ночи.

Как, ну как так получилось?!

Где допущена ошибка?!

Все ведь было хорошо, он выгнал Якова из страны, уселся на трон отца... и не усидел. Джеймс отчетливо понимал, что попади он сейчас в руки мятежников — и за его жизнь крысиного хвоста не дадут. Но почему!? Почему так получилось!?

Некому было объяснить Джеймсу, что на престоле в разоренной стране должна оказаться личность, а не... павлин в короне. А он, увы, не был годен ни на что серьезное. Результат не замедлил сказаться.

Недовольство, поддержанное сыновьями Карла (казнить надо было негодяев при первой же возможности, а он сплоховал!) переросло в бунт — и унять его Джеймс не мог.

Боялся.

И — бежал сейчас из Англии. А сможет ли он вернуться?

Для себя Джеймс ответ знал.

Не сможет.

Единожды сбежавший — кто тебя второй раз примет?

Размышления под дождем окончились внезапно.

— А ну стоять! Кто идет?!

Тати — они и в Англии тати, хоть и называются по-другому. А когда собираются в шайки, да еще стреляют из кустов, вместо честного боя...

Джеймс пытался сопротивляться, сражались и его охранники — немногие, кто остался верен до конца, кому он рискнул довериться, но — увы. Силы были не равны, и через час все было кончено.

Сам Джеймс был ранен в живот, а потому умер не сразу. Он еще успел увидеть, как убивают его детей, как насилуют жену, как распихивают по карманам то, что он утащил из королевской сокровищницы...

И слабым утешением служило то, что его даже не узнали.

Засада была на любого, кто проедет по дороге.

Просто разбойники, просто невезение, просто...

Так просто оставить Англию без короля, что в это было даже страшно поверить.

Никто и никогда не узнал о судьбе Монмута. Украшения еще всплывут, но это будет очень нескоро, а тела в придорожной канаве...

А мало ли их валяется там во время бунтов? Одним больше, одним меньше, дикое зверье, вороны — и через пару дней уже никто и не узнает его величество.

Разбойники ушли, сгущались сумерки, боль разрывала внутренности, временами накрывая черным пологом — все было кончено. Совсем все. Даже если его сейчас найдут — он уже мертв.

Джеймс понимал это — и впервые жалел, что его восстание увенчалось успехом. И видел в бреду, перед смертью, Бат, и девушек с цветами в руках, и ликование народа...

Картины менялись, наплывали друг на друга, ослепляли яркими красками....

Судьба была милостива к Джеймсу. Он умер, не приходя в сознание.

* * *

— Как должно выглядеть наступление на Швецию?

Алексей, Иван, Воин Алексеевич и даже занесенный лихим ветром в Москву Петр Сирко прорабатывали план наступления. Причем последний искренне желал, что не может поучаствовать. Но — Крым.

Который еще чистить и чистить, гонять татар, а потом еще, в перспективе и расширяться...

Там же Кавказ под боком, который надо колонизировать. Строить церкви, засылать миссионеров, потихоньку осваивать новые горские племена — и кому это делать, как не казакам? Они-то с горцами друг друга куда как лучше поймут.

Вон, Ираклий пишет, просит не то, чтобы помощи, а так, намекает, что у него-то государство христианское, а вот у соседей — нет. А христианство — великая вещь и надо бы его донести до несведущих.

Ну, огнем и мечом ли — это вопрос, а вот церкви строить, лечить, учить — это можно, еще как можно. Чтобы слово 'священник' стало синонимом человека умного, образованного — и да! Приносящего людям конкретную пользу.

О Боге-то и мулла толковать может, а человека вылечить? Помолиться?

Неубедительно.

Но на это нужны деньги, деньги и еще раз деньги. Ну и свои люди. Алексей вообще думал отправить на Кавказ Володю, когда тот чуть подрастет.

Но пока — Швеция.

Алексей хотел действовать из Финляндии.

Даны ударят по шведам со своей стороны, тут подключатся и германцы, а он пройдет по Финляндии — и плавно направится на Стокгольм. Воин Алексеевич одобрял, Иван прикидывал, что это будет долго, муторно и затратно. А это — плохо.

Трофеи, конечно, будут, но окупят ли они войну?

Петр, в свою очередь, отстаивал вариант, при котором Алексей Алексеевич может ударить из Сконе. А потом уж и на столицу.

А что?

Рига наша, корабли есть, переправить войско всяко можно! Шведский флот сейчас и тазик с бельем не остановит, так им досталось!

Это, конечно, было интереснее. Но со стороны Сконе удобнее было действовать данам.

Если Кристиан высадится у Мальме, захватит его и пойдет через Карлскрону, Кальмар и Норчепинг — даже не обязательно захватывать Стокгольм. Пусть отвлечет на себя внимание, оттянет силы. А там временем Алексей пройдет из Финляндии...

— Финляндия большая. Пока ты ее будешь захватывать — неудобно, долго... проще сначала отрубить гидре голову, а туловище само сдохнет, — высказался Иван.

— А если переправиться через залив где-нибудь в районе Умео? — предложил Воин Алексеевич. Высадить войска, взять город — и сделать из него базу. Переправляться туда, а потом, вдоль побережья, на Стокгольм. И чтобы флот нас поддерживал?

— В принципе, можно, — задумался государь.

А что?

В Крыму воевали по тому же принципу — отчего здесь нельзя? К тому же часть остатков шведского флота оттянут на себя даны, а уж территории потом поделить... да разберутся! Не подерутся!

И пойти, захватывая шведские города. Вдоль побережья — Хернесанд, Сундсвааль, Худиксвааль, Седерхамн...

Это — реально. Но!

— Крым — там другой климат. А здесь? Когда обрушатся холода, когда нас застанет зима?

— Перезимуем в каком-либо из захваченных городов, — пожал плечами Иван. — Залив зимой не особо судоходен, но...

— Зимой тоже можно воевать, — пожал плечами Петр. — Даже если снег — так на что нам лыжи?

Алексей опасался другого.

Морской климат, влажность, холод, соль — люди, непривычные к такому, быстро начнут болеть, а на что пригодно сопливое войско? Засморкать врага до смерти?

— Это если мы там надолго задержимся, — заметил Воин Алексеевич. — А я не считаю, что эту войну надо затягивать на долгие годы. По весне выступить, осенью перезимовать и еще год — чтобы добить шведского зверя окончательно.

— Отцу моему ты бы это сказал, — буркнул Алексей. — то-то он с Польшей чаял быстро управиться!

— Уж прости, государь, а только отец твой счастлив был бы твоей удачей воинской. Ему-то она так не улыбалась, — дипломатично выразился Воин Алексеевич.

Алексей покачал головой, показывая, что ответ принят.

— Проблема в снабжении. Это первое. И второе — если мы встанем на зимние квартиры на вражеской территории, думаете, они не начнут действовать против нас?

Начнут. Может, слова 'партизаны' в этом веке и не знали, но профессия-то была! И пакостили на совесть, по велению души, как и их далекие потомки...

Большое войско будет лакомым кусочком, а сие не есть хорошо.

— Если придумаем, как решить эти вопросы — можно действительно выступать в поход, как снег сойдет, через Орешек до Ништадта...

— Государь, а если...

Глаза Петра загорелись шальным огнем, палец с обкусанным кое-как ногтем уперся в карту.

— Аландские острова. Если пройти через них — и сразу на Стокгольм?

— Карл их укрепил так, что не пробьешься.

— А вот такого быть не может! — Петр стукнул кулаком по столу. — Отец еще говорил, что нет такой крепости, кою бы не взяли казаки! Да и то — остров ведь! Высадиться всегда можно!

Алексей подумал о своих 'закладках'. Нашли — или не нашли?

Если нет — план не настолько уж безумен. Но готовиться надо к другому.

Да, пройти до Ништадта, возможно, часть войска отправить через Финляндию, чтобы оттянуть туда часть сил Карла, а может, и самого Карла. Можно даже самому туда отправиться.

А в это время особый отряд ударит по Аландским островам, а там уже... у кого острова — у того Стокгольм.

Кстати — его после победы можно и датчанам отдать, не жалко. Кристиан — неплохой король и умный родственник, да и не сожрать русским столько. Подавятся.

Постепенно план начинал вырабатываться.

* * *

Как известно, бунт не бывает без вожака, а если его не было с самого начала, то он определяется потом.

Определился он и в Англии. Правда — не короновался.

Чарлз Фицрой, герцог Саутгемптон ничем особенно не выделялся, разве что был сыном покойного Карла II. Но тот наплодил столько сыновей, что еще три штуки были в запасе — и это не считая дочерей.

Нельзя также сказать, что Чарлз рвался к власти, или хотел на трон, нет. Просто больше оказалось некому.

Монмут исчез и о его судьбе никто ничего не знал. Леннокс и Фицрой-старший, который герцог Нортумберленд, скомпрометировали себя покушением на брата. И ладно бы удавшимся!

Победителей не судят, а тут — ни украсть, ни попасться!

Братоубийства не одобрял никто, а потому незадачливые претенденты бежали из Англии и сейчас обретались в Нидерландах.

Чарлз же решительно отказался садиться на трон и объявил себя местоблюстителем. До тех пор, пока не объявится законный король.

Людовик Четырнадцатый тут же написал ему, заявляя, что король — есть, нужно признание. Чарлз ответил, что младенец, которому и трех лет не исполнилось, королем быть не может, его мать — тем более, потому как ее интересы нынче далеки от Англии, а потому — извините. Вот будет мальчику хотя бы лет пятнадцать — приходите. Посмотрим, поговорим.

Решение получило горячее одобрение английской знати. Им-то Людовик тоже был не нужен. А вот сам король-солнце обиделся. И принялся готовиться к весне.

Воевать?

Разумеется, воевать! А как же иначе? Франции наконец-то представилась возможность отплатить Англии и за Столетнюю войну, и за Жанну д´Арк, и за... да если все обиды перечислять — тут и года не хватит. Лишенная единого правителя, раздираемая противоречиями, Англия представлялась Людовику легкой добычей.

Весной он это проверит.

* * *

— Здравствуй, Прокопий.

Илона протянула обе руки менестрелю. Гость изящным жестом поцеловал тонкие пальцы и был одарен улыбкой.

— Я рада тебя видеть.

И женщина не лгала. После того, как Прокопий спас ее детей — она бы что угодно для него сделала.

— А я к вам с вестями, госпожа.

На этот раз у Прокопия было целых два письма. И от русского государя, и от польского.

Два согласия на свадьбы и предложение сыграть их в ближайшее время. Ферек женится на царевне Наталье, его сестра выйдет замуж за наследника государства Польского, а для этого Юлиана должна уже начинать собираться. А Наталья...

Да, в Москве уже собирают девушку, а заодно на свадьбу приедет ее старший брат. Нет, не русский государь, просто — царевич Владимир Алексеевич, вот он будет обговаривать подробности союза, что получит каждая из сторон, и — да!

Как будем мстить.

Илона улыбнулась в ответ. И лучше бы Леопольду не видеть эту улыбку — мигом бы объявил женщину ведьмой и приказал сжечь.

— Мстить. Да, мстить...

Скольких усилий стоило Илоне удерживать Имре от мести? Да и сама она... зубами бы загрызла мерзавца, который распорядился судьбой ее ребенка, хотел уничтожить всех трех детей! Но — нельзя.

Пока — нельзя. Какое приятное слово — пока.

Впрочем, письмо от русского государя более ничем не порадовало.

Месть откладывалась минимум на два года, а то и больше. Илона даже ногой от досады топнула.

— Так долго!

— А вам что нужно, госпожа? Убить Леопольда — дело нехитрое, все возможно. Да только сын у него есть, наследовать есть кому... это — неинтересно. Мертвый человек не страдает. А вот живой...

— А чего хочет русский государь?

— Чтобы еще при жизни Леопольда Австрия начала разваливаться на клочки. Чтобыь ее рвали со всех сторон, а Леопольд ничего не мог сделать.

— И это возможно?

— Да, госпожа. Если правильно подойти к делу.

Илона кивнула. Задумалась.

Но... а что она теряла? Месть? Она будет свершена. Просто отложена.

Вот удастся ли удержать Имре?

— Месть подают к столу холодной.

Женщина посмотрела на собеседника. На письмо. В окно. И отбросила назад прядь темных волос.

— Что ж, будем готовиться к свадьбе. Имре сопроводит Юлиану в Польшу, я полагаю.

— А заодно побеседует кое с кем... чтобы не бросался в бой очертя голову.

Улыбка на губах менестреля была достаточно тонкой — и Илона кивнула.

— Пожалуй. А мы будем готовиться к прибытию невесты.

— Я думаю, вам понравится царевна Наталья.

Илона вспомнила свою свекровь, Софию Батори, поежилась... вот ведь! И понимала старая ведьма, что Зриньи и Ракоци должны держаться вместе, но не гадить не могла!

Никогда Илона так с невесткой не поступит!

— Если она похожа на брата — я уверена, что понравится. Какая она?

— Очень своеобразная девочка. Очень умная, начитанная, знает десяток языков, свободно читает и пишет на них...

Илона кивнула. Это было интересно.

— расскажете о ней Фереку?

— почту за честь, госпожа.

Нельзя сказать, что Ферек проникся радостью от предстоящего события, но увидев миниатюру, хотя бы призадумался. Царевна Наталья была копией матери, даже чуть улучшенной. Ярко-синие Романовские глаза, золотые волосы, умное вдохновенное лицо — даже если поделить надвое, все равно получалась очень милая девочка. А ведь миниатюра ничего не приукрашивала.

* * *

Илоне досталась ужасная свекровь, это верно. А Фереку грозила кошмарная теща.

Софья выдерживала настоящие бои.

— Не отпущу! Ни за что!

— Любава, это не в нашей власти!

— В твоей! Она же дитя еще!

— Твое дитя уже так по сторонам глазками стреляет, что скоро ковры дымиться начнут! Ты ее до старости при себе держать будешь!? Шестнадцать лет девке!

— Соня!

— И как хочешь, но этим летом Володя отправится в Крым. Ты парня уже вконец замучила.

— У тебя нет сердца!

— Зато глаза есть! Мальчишка то в Дьяково сидит безвылазно, то поручения у меня выпрашивает, лишь бы в Кремле не оседать надолго... Любава, очнись! Дети выросли, пора отпускать их от своей юбки!

— Ты не говорила бы так, будь это твои дети.

Софья невесело рассмеялась.

— Мои дети...

Она прошла через то же, что и Любава еще лет триста тому вперед. И как же ей не хотелось выпускать сына из дому! Не отдала в армию, не отпустила в Москву, в институт, не... , не..., не...

Вот и вырос мальчишка глупым и избалованным.

Сейчас она такой ошибки не повторит. Уже не повторила.

Про мальчишек и про Аленку можно было сказать многое, но они были — самостоятельные. Случись что с ней, с Иваном — они выживут. В любом гадючнике.

И хорошо, что Наталья с десяти лет воспитывалась, как одна из ее девочек, да и Володя жил в Дьяково, приезжая домой только на лето. Любава испортила бы их своей заботой.

Да она и пыталась, но дети, глядя на хорошие примеры, тянулись за старшими.

— А если ее там отравят!? Ракоци едва спасли! Наташенька будет мишенью!

— Ничего. Я с ней людей пошлю. Девочка она умная, так что справится.

— У тебя нет сердца, Соня!

Софья честно выслушивала истерику еще часа полтора. А потом, когда Любава всласть настрадалась, удрала прочь. И приказала передать Ромодановскому, чтобы уделил внимание любовнице. Он, конечно, и так его уделит, но...

Если Любава будет так закатывать истерики до отъезда детей — Софья сама убьется! На радость врагам!

* * *

Европа дымилась.

Почему-то так всегда — где чума, там и пожары.

Мертвые люди, мертвые животные, мертвые...

Это страшно. И чумные лекари, которые бродили из дома в дом — тоже были страшными. И тележки, на которые сгружали трупы, чтобы или захоронить — или сжечь, и беспомощные глаза людей, которые не знали, за кем из них придет завтра зараза, и даже колокольный звон.

Все несло оттенок обреченности.

Молись, не молись — тебя не услышат, не ответят, не пощадят...

Кто-то топил страх в вине, надеясь не увидеть или хотя бы не понять смертей. Кто-то молился. Кто-то заперся дома в надежде, что смерть не преодолеет дверей.

Болезнь не щадила никого — ни бедного, ни богатого. Пришла она и в роскошный дворец Педру, забирая с собой то, что он ценил более всего — жену и новорожденного сына.

Мария-Франциска Нойбургская скончалась, не прожив и двадцати пяти лет. Его величество был неутешен, хотя от чего более?

Утраты жены? Сына?

Педру и сам себе не признался бы, но второе ранило сильнее.

Сын, наследник, продолжатель династии, малыш Жуан....

Что ж, у него еще есть Белла, но она сейчас далеко — и это хорошо. Пусть подождут с возвращением до конца лета, чтобы зараза наверняка ушла из Португалии.

Это Педру и отписал дочери. Пусть побудут на Руси, так оно безопаснее.

* * *

— Ну что, братец, готов к подвигам?

Алексей с легкой иронией смотрел на младшего брата. А ведь хорош вымахал — та еще погибель девичья! Высок, строен, широкоплеч, золотые кудри лежат волной, а взгляд синих глаз спокойный и уверенный. Есть от чего потерять голову.

Добавим еще, что это — царевич, и девушек можно штабелями складывать. Скирдовать, в снопы вязать... впрочем, была и отдельная когорта, на которую царевич просто не действовал — Софьины девушки. Та, которая теряла голову, могла вылететь за дверь, а этого не хотелось ни одной.

— Хоть головой в огонь за-ради блага земли Русской, — ответствовал Владимир. И даже улыбнулся, нахаленок.

Брата Алексей любил — насколько мог. Тут и большая разница в возрасте, когда Владимир родился, Алексею уже шестнадцать исполнилось. А потом еще столько свалилось на юношеские плечи — куда уж тут с братом возиться, выспаться бы!

— Ну, головой в огонь я от тебя не потребую. А вот в Венгрию поедешь.

— Наташку повезу?

— Ее, а то кого ж.

Владимир даже не удивился. Что-что, а следить за политической обстановкой в Дьяково учили.

— А мать что?

— что-что, буянит. Тебе ли не знать? Требует оставить тебя в Москве, а Наталью не выдавать замуж. В крайнем случае — пусть живут с мужем в Кремле. Ее бы воля — она бы всех сюда загнала и заперла.

Володя вздохнул.

— но ты же не передумаешь?

Алексей покачал головой..

Нет, не передумает. Как не передумывал и раньше.

— Посмотрим, как ты справишься, малыш. Если все получится, дам тебе еще поручение. Пора становиться Романовым не только на словах, но и на деле.

Володя кивнул.

Это он понимал. Фамилия не определяет человека, а памяти предков надо быть достойным. Хвалиться их славой, ничего не представляя из себя — удел человека слабого и глупого.

— Что мне надо знать об этой поездке?

— Многое. И я, и Софья, и Ромодановский — мы все еще не раз поговорим с тобой. Весна будет яркой, а зима... у нас осталось очень мало времени.

* * *

— Помощи ждать неоткуда.

Леопольд произнес это просто так, сам для себя.

А и правда — кто ему поможет?

Германские княжества?

Смешно! Это лоскутное одеяло? Ха!

Поляки не придут. Корибут высказался как нельзя более точно. После покушения на детей, которое осуждают все благородные люди...

Вот уж воистину — нет хуже дурака, чем дурак с инициативой!

Да не нужна была Леопольду смерть тех щенков! Дважды и трижды не нужна! Илона — да! Имре — трижды да!!! Он бы их в гробу увидел и порадовался. А это соплячье...

Лучше бы их родители сдохли,, а он бы забрал детей и воспитывал в нужном духе. Он сумел бы это проделать!

Так нет же!

Вместо того, чтобы отравить женщину, этот недоумок решил ударить по больному, по ее детям. Вот и результат! Детей выходили! Умника поймали — и он вовсю поет про приказания императора!

Илона жива-здорова и полна планов мести, это уж наверняка.

Венгры стали навек врагами, а поскольку они сейчас под крылышком у Корибута, а тот является зятем русского государя...

В общем тут на помощь рассчитывать не стоит.

Французы тоже не придут.

Итальянцы?

А сколько там этих итальянцев? Даже если и дадут пару отрядов — поогоды они не сделают.

Испания и Португалия? Примерно то же самое.

Но и воевать турок необходимо. Иначе они вконец обнаглеют...

Один раз они уже взяли Вену — и кто сказал, что они не попробуют повторить?

А война — это тяжелое и разорительное мероприятие. И лучше его делить на двоих-троих... как же быть, как быть?

Вот если бы Текели и правда не стало... или не стало польского короля...

Второе даже лучше, потому что оборвется ниточка, которая связывает венгров с поляками... может, попробовать?

Леопольда можно было назвать как угодно — подлецом, мерзавцем,, иезуитом, но только не глупцом. Откинувшись на спинку кресла, он строил план будущей интриги, которая вернет Венгрию под его владычество.

* * *

Времени и верно, оставалось мало.

Надо было готовить войско — это первое. Так что и Алексей, и Воин Алексеевич целыми днями пропадали в казармах. Постаревший, но не утративший прыти Патрик Гордон едва не на коленях упрашивал Алексея взять его в поход. Алексей пока думал.

Софья, конечно, нуждается в опоре, но рядом с ней остаются и Воин Алексеевич, и Ежи Володыевский, сильно обрусевший за эти годы, и сама она в грязь лицом не ударит.

А Патрик...

Было у него что-то личное к шведам, было. Но мужчина молчал, а Алексей не настаивал.

Лейла тоже не удерживала мужа. Софья предложила ей помощь, но женщина только головой покачала.

— Ему надо. Если я сейчас встану на его пути, он мне потом никогда не простит...

Не спросить Софья не могла.

— А если не вернется?

— Это его путь.

Этого Софья не понимала, но и спорить не могла. Да и не хотела она спорить. Если Патрик решил умереть на поле боя, а его жена не против — что ж, так тому и быть. Эта дорога не хуже остальных, и кто сказал, что умирать в постели, в окружении суетящихся докторов и рыдающих близких — приятнее? Ей не понять, но не ей тогда и судить.

Надо было собирать невесту в дорогу. И тут откровенно вредила Любава. То есть она старалась поомочь, но слезливая бабская натура брала свое — и царица-мать срывалась на горестное: 'как же ты там в чужой-то стране, без меня-а-а-а-а...'.

Невесту это не радовало, так что сборы проходили в весьма нервной обстановке. Софья уж раздумывала, не попросить ли Ромодановского о личной услуге? Лучше уж беременная царица, чем впавшая в слезоразлив. Но сейчас было не до того.

Надо было в очередной раз прошерстить бояр, которые были недовольны отъездом царевны из страны — и под это дело еще раз воспитать в них патриотизм. Все-таки ей оставаться на хозяйстве и нового бунта не хотелось.

Надо было внимательно следить за Немецкой слободой и за посольствами — шпионы не просто активизировались, они носились, как в зад укушенные. Еще бы, столько всего в воздухе носится! Но то московский воздух. А вот чтобы не перенеслось во Францию или там, Австрию — надо было проследить.

Надо было выдернуть из ссылки царевича Федора. Погоревал, помолился — пора работать!

Надо, надо, надо... Софья просто падала вечером и выключалась, словно перегоревшая лампочка.

Иван тоже сидел, не разгибая спины. Он собирался на войну, но казначейство тоже просто так не оставишь. А потому — все расписать помощникам, выдать порцию воспитательных подзатыльников, пообещать еще столько же по возвращении, приставить наблюдателей и тех, кто будет наблюдать за наблюдателями, а то дай людям волю — все разворуют. К тому же, кто-то должен организовать снабжение. Мало ли, если они на год задержатся...

Оставлять жену и детей ему не хотелось, но куда деваться?

Подходил к концу 1689 год и все готовились отмечать Рождество. А весной армии стронутся с места — и лик мира необратимо изменится.

1690 год.

— Зеленою весной, под старою сосной...

Софья насвистывала песенку, глядя из окна вслед войску.

Сегодня уходили последние полки. Уже три дня, как она попрощалась с братом, поцеловала мужа и попросила беречь себя.

Мальчики обещали, но Бога ради, когда это удавалось сдерживать подобные обещания — на войне? На сердце было тревожно и тоскливо, но Софья скорее удавилась бы, чем показала свое настроение окружающим.

Она — регент при наследнике. Есть еще и Ульрика, но Уля в жизни не полезет в государственные дела, а ей, Софье, надо быть сильной и спокойной.

— Вернуся я к тебе, раскрасавица...

— Государыня...

Ромодановский подошел так тихо, словно у него в роду кошки были.

— Князь? — на лице Софьи была вежливая улыбка. А вот в глазах князя-кесаря (он-таки получил этот титул) светилась тревога.

— Государыня, это... личный вопрос.

— Мой или ваш кабинет?

— Это всего два слова. Любава в тягости.

Софья кивнула.

— Вы?

— Я.

Ну да, кто ж еще рискнет соперничать с главой такого приказа? Потом ни рожек, ни ножек не найдут.

— Она против?

— Нет. Но ей страшно.

Царевна усмехнулась.

— Так успокойте ее? Объясните, что никто ее ребенка не заберет. Подберем подходящую роженицу, сочиним легенду — и будет чадушко при ней. Да хоть бы она на богомолье поехала, а на обратном пути ей младенца подкинули. Наследовать, конечно, не будет, но вырастет в роскоши и замуж выйдет, как положено.

Федор Юрьевич перевел дыхание. Сомневался все-таки, ну, дело житейское. Мало кто обрадуется внебрачному прибавлению.

— Успокою. Не гневаетесь, государыня?

— Наоборот. Хорошо, что так получилось.

Володя уехал, Наташа — тоже, Любава оставалась вовсе уж без дела, пусть ребенком займется. А сплетни... на Востоке длинный язык укорачивают с головой. Вот не худо бы и здесь такую традицию ввести.

* * *

Во Франции тоже было оживленно.

Людовик готовился к войне с Англией. После усмирения бунтов, нормального правления там так и не было. Был парламент, была палата лордов и палата общин — и только-то. Сыновья Карла себя дискредетировали, да так, что при одном упоминании любого сына у англичан изжога открывалась.

Хватит!

Один бежал, второй и третий — братоубийцы, какие там остальные — и подумать страшно! Были, правда, еще дочери Якова...

Но кто из них достоин занять трон?

Мария? Анна?

Тут-то и возникал сложный вопрос. Мария замужем за Карлом Шведским, Анна за Георгом Датским, а эти две страны собирались сцепиться. И кого приглашать на трон Англии?

Извините, в чужих сварах участвовать англичане не нанимались, своими уже сыты по горло. Лучшим вариантом тут было подождать и посмотреть, кто победит. А уж потом...

Так что шансы у Людовика были — и очень неплохие. Сын Якова, законный, мать — королева, причем теперь уже дважды, войска есть, а вот Англия сильно ослаблена.

Почему бы и не попробовать?

Главное препятствие представлял английский флот, но что — у французов своего флота нет? Есть, и еще как. Маркиз Сеньелэ, кстати, сын Кольбера, всю душу в него вложил. И адмирал был подходящий — де Турвилль.

В то время, как в Англии...

Сэр Эдвард Рассел мог рвать и метать, мог делать, что угодно, но — где взять деньги? Только сильная страна может позволить себе сильный флот, а у него...

П-парламент!

Продовольствие поставляется такое, что его не всякая собака есть будет, канаты гнилые, корабли не чинятся, а моряки, не получая денег, начинают потихоньку разбегаться. Нескольких дезертиров поймали и повесили, но, положа руку на сердце, сэр Эдвард понимал, что обещаниями сыт не будешь. Семью кормить надо...

Сейчас у Рассела было порядка пятидесяти — шестидесяти боеспособных кораблей, но, опять же — это полбеды! А пушки?

Снаряды?

На эскадру приходилось порядка трех с половиной тысяч орудий. А у французов пушек было побольше, ох, побольше. Кроме того, кто сказал, что это были русские пушки?

К русскому оружию сэр Эдвард относился весьма уважительно. Многое можно сказать про этих варваров, но пушки они лить умеют. Скорострельные, дальнобойные — три штуки на всю эскадру, установлены на корабле-флагмане. Стоят — чуть ли не по весу золотом, но ведь они того стоят! А остальные?

Пятьдесят на пятьдесят?

Ага, как же! Скажите, десять на девяносто! Десять процентов пушек хороших и девяносто такого барахла, что врагу б его подарить диверсии ради — да не возьмет!

А у французов?

Чего только стоит фрегат 'Солей-Руаяль'! Сто десять пушек! Свеженький, недавно с верфей, да и французских адмиралов идиотами не назовешь...

Очень мало бы утешило Эдварда Рассела сообщение о том, что кормят французов не намного лучше, а порох, который им поставили, большей частью состоит из угля — и потому нужно его побольше. Да и нагар с него....

Его же выделили! И стрелять пушки будут! Вот...

К тому же, там, где англичане делали ставку на калибр пушек, французы ставили более мелкие орудия, но и более скорострельные. И на два английских выстрела могли ответить своими тремя.

Сэр Эдвард понимал, что в начале июня французский флот выйдет в море. И что битве — быть.

Кто победит?

Неважно. Свой долг он выполнит и будет стоять до последнего, что бы ни случилось.

* * *

— А вырос-то как! И как на батюшку похож!

Польская королева, не стесняясь, тискала приехавшего брата. И верно, из всех Романовых, Володя был больше всего похож на отца. Те же мягкие черты лица, чуточку беспомощное выражение, добрая улыбка, лет двадцать пройдет — и не отличишь их...

Своей доли восхищения удостоилась и Наташа — и пришла очередь кузенов. Сын, сын, три дочери и еще один сын — польская королевская чета времени не теряла, преумножая число юных Корибутов.

Поцелуи, объятия, слезы, письма...

В том числе и несколько официальных, переданных Михайле. Свадьба польского королевича и княжны из рода Ракоци должна была состояться в Польше, а Наташе предстояло ехать в Венгрию. И глядя на юную царевну, Михаил не мог не подумать, что Ференцу повезло.

Красавица, умница, если она хоть чуть похожа на его, Михайлы, жену — лучшего и не надо. Сколько лет они с Марией вместе, а Михайла на других женщин и не смотрел. К чему?

Мария любила его, была умна, красива, подарила ему детей, к тому же, жену он искренне полюбил. Женился по расчету, а получилось — счастье. Вот и сыну бы так повезло! Хотя мать у Юлианы умничка, может, и дочь окажется не глупее.

Вот прибудут венгры — посмотрим. А пока можно и племянников порасспрашивать. Что на Руси делается, как, когда... Сильный сосед — это хорошо. А такой, который с тобой плечом к плечу стоит — так и еще лучше.

* * *

— И даже если невеста тебе не понравится, или ты разочаруешься — все равно улыбайся. И будь милым. Ты понял?

Ферек кивнул.

Да понял, понял он все. И вообще — русская царевна им необходима. И союзник, и поддержка, и укрепление связей, да и лучше уж русская царевна, чем какая-нибудь германская или итальянская княжна. Их там столько бегает — что тараканов в бедняцкой хижине. А толку?

Эта-то уж точно родовитая.

— Юлиана, это и тебя касается. Губ не кривить, рож не строить, ученость не показывать. Мужчины не любят умных женщин.

— Но папа же на тебе женился?

— Это был такой же политический брак. И потом, — по губам Илоны скользнула лукавая улыбка, — я его не пугала. Старалась не испугать с самого начала. Уже потом он разобрался...

В Краков они въезжали тайно. Без шума, гама, торжеств и цветов — его величество прислал письмо, а Илона и не возражала. Ни к чему.

Вряд ли Леопольд ограничится одним покушением. А дети... ее дети, последняя надежда Венгрии! Они должны жить!

Должны выйти замуж, жениться, родить и воспитать истинными венграми своих детей, добиться, чтобы их страна стала сильной и свободной...

Имре оставался дома.

Ему вовсе не хотелось участвовать в торжествах, гулять на чужой свадьбе, да и вообще — веселиться. Горе пока еще гнуло его к земле.

Илону тоже, но... Илона могла все стерпеть, что бы ей ни выпало на пути, а вот Имре — горячий, вспыльчивый, гордый, никогда не терпел того, что ему не по нраву. Ох, Жужанна, доченька...

Видимо, чем-то Илона себя выдала, потому что Ферек положил ей руку на плечо.

— Мам, я обещаю, я обязательно отомщу за нее! Клянусь!

— Вместо ответа Илона растрепала смоляную макушку сына.

Будь оно проклято, ну почему ее малыш вынужден так рано повзрослеть!?

Почему!?

И сколько еще потребует от него этот жестокий мир? Чем он заплатит за право носить имя Ракоци?

Илона не знала. Она бы всю кровь отдала по капле, лишь бы ноша ее сына оказалась чуть полегче, но... кто бы взял? Дьявол не приходит подписывать договора кровью, даже когда смертные на это заранее согласны.

А еще...

Как-то она уживется с невесткой? Как-то невестка уживется с Фереком? Будет ли счастлива Юлиана?

Известно же, что жена — это больше половины удачи мужа. Достанет ли удачи на ее сына?

Господи, помоги!

Пресвятая Богородица, ты же тоже мать...

Но небо безмолвствовало в ответ.

* * *

Французский флот вышел в море в середине мая 1690 года.

Английский флот...

О, что бы только не отдал сейчас сэр Эдвард за помощь ну хоть откуда-то! Хоть Дания, хоть Голландия, хоть бы кто...

Не дождешься.

Все заняты своими делами, никому нет дела до несчастной Англии. И чем они прогневали Бога?

Сэр Эдвард честь честью отстоял службу, помолился за победу — и английский флот также вышел в море.

Два флота сошлись двадцать второго мая в проливе Ла-Манш, неподалеку от мыса Бичи-Хэд.

В эскадре Рассела было пятьдесят семь линейных кораблей, двадцать фрегатов, почти три тысячи семьсот орудий и двадцать тысяч человек.

Французский флот, увы, превосходил англичан количеством. Семьдесят линейных кораблей, шесть фрегатов, сорок два брандера — и более четырех с половиной тысяч орудий. Более новых и лучших, чем у англичан.

К тому же — почти тридцать тысяч человек.

Авангардом французов командовал Шато-Рено, авангардом англичан — Торрингтон. И это стало решающим в битве при Бичи-Хэд.

Увы, решительностью Торрингтон и в лучшие свои дни не отличался.

У сэра Рассела мнение было вполне определенным — атаковать. И немедленно. Торрингтон же замешкался, ввиду превосходства сил противника — и это сыграло на руку де Турвиллю.

Пусть северо-восточный ветер сопутствовал англичанам — у французов оказалось достаточно времени, чтобы подойти поближе.

Шато Рено отважно приблизился к английскому флоту на дистанцию пистолетного выстрела и открыл огонь.

Торрингтон, растерявшись, подал команду открыть ответный огонь не сразу и французы успели перезарядить орудия.

— ОГОНЬ!!!

Ядра выли и свистели над морем.

Эдвард Рассел буквально рычал от гнева, выводя вперед свои корабли. Торрингтон, идиот Торрингтон! Но кто же знал!?

Вообще, разведка у англичан была поставлена неплохо, но как ты проследишь за флотом — в море? Как угадаешь, куда он пойдет?

Рядовым морякам такие вещи не сообщают, да и как прислать весточку с борта корабля?

В ответ на действия англичан, французы, дождавшись, пока те выстроятся в линию (это не драка один на один, где главным является маневр, в данном случае маневрировать было негде, просто держать строй и стрелять, пока хватит боеприпасов), ответили своим огнем — и выпустили брандеры.

Благо, у французов они были.

Англичане принялись их расстреливать, но меткость канониров той эпохи была такова, что в цель они попадали большей частью случайно.

Да еще ветер, неспокойная вода...

Штук восемь брандеров и правда, взорвались, не доплыв.

Зато остальные три десятка достигли английской линии. Кто-то взорвался, кто-то честь по чести, загорелся, забросив абордажные крюки на подвернувшийся корабль врага...

Строй англичан дрогнул и принялся распадаться. Сэр Рассел пытался навести порядок, но куда там!

Один из брандеров вообще очень удачно поджег корабль Торрингтона, а в результате весь авангард потерял командующего.

Арьергард был пока загорожен основной частью флота, но кое-кто уже, подумав, пустился наутек, справедливо полагая, что сэру Расселу будет не до них, а потом — разберутся. Если будет кому разбираться.

А дела англичан ухудшались.

Де Турвилль приказал Шато-Рено продолжать обстрел, а сам двинулся вперед, чтобы обойти противника с наветренной стороны и взять 'в два огня'. Рассел понимал, что с ним хотят сделать, но...

Брандеры сыграли свою роль.

Авангард горел, приближаться к ним было просто опасно — и французы собирались ударить именно в этот разрыв.

Рассел угадал верно — превосходство в артиллерии также сыграло свою роль. Двенадцати и восемнадцатифунтовые орудия наносили громадный ущерб такелажу, на палубы английских кораблей летели книппели и брандскугели, и перестрелка продолжалась около трех часов.

Эдвард Рассел стоял насмерть, но французы, окружив-таки его флот с боков, стреляли, словно заведенные. Поражение было неизбежно и Рассел думал уже о том, чтобы сохранить хотя бы часть флота, но потом на помощь англичанам пришла погода.

Ветер, который так умело использовали французы, стих в одночасье.

Начался полный штиль — и тут французы приуныли.

Галер которые могли передвигаться на веслах, у них с собой не было. Впрочем, у англичан их не было тоже, но за них был начавшийся отлив, которым воспользовался Рассел.

Корабли англичан начали постепенно отходить, пользуясь шлюпками. Их буксировали к течению,, французы пытались преследовать их, пользуясь тем же приемом, но шлюпка — это не корабль. Тут надо грести, а за высоким бортом не спрячешься, так что англичане принялись вполне успешно отстреливаться.

Де Турвилль махнул рукой и принялся наводить порядок в эскадре.

Никуда англичане не денутся, наступит прилив — и можно будет их догнать. Или ветер подует...

* * *

Ветер не подул.

Словно издеваясь, погода дала англичанам фору в три дня. Впрочем, это их особенно не спасло.

Из семидесяти с лишним кораблей Рассела уцелело не больше тридцати, погибло около десяти тысяч человек. Раассел знал, что не меньше десятка кораблей французы просто захватили — и спустя пару месяцев английские пушки станут стрелять по англичанам. А что? Потратят время на ремонт и переименование — и добро пожаловать в открытое море.

Впрочем, отпущенное ему время Рассел использовал с толком.

Снял все флаги и буйки в устье Темзы, чтобы враг помучился, если решит высаживать десант, поднял на ноги отряды милиции и приказал строить баррикады.

Англичане намек поняли — и из Лондона начался отток людей.

Купцы вывозили добро, дворяне кто уезжал, кто готовился к обороне... и волновались англичане не зря.

Де Турвилль потерял всего десяток кораблей, плюс изначально предназначенные на убой брандеры. Но люди, кроме полутора тысяч человек (из них около двухсот раненых), были целы и на ногах. Де Турвилль отлично понимал также, что другого шанса не будет.

Если сейчас он попробует войти в Темзу...

Может — получится, может нет, но это будет оправдано. И потом, он уже разбил английский флот. Он уже победитель.

Захват Лондона, если получится, вознесет его на пьедестал. Если же нет — адмирал почти ничего не теряет, ну, кроме славы. Но жил он без нее и проживет, а вот возможность дать хорошего пинка англичанам — овчинка определенно стоила выделки.

Оставалось найти лоцмана. И...

* * *

Как известно, кто ищет — тот обрящет, а потому, когда к де Турвиллю привели бедно одетого парня с растрепанными соломенными волосами, он сильно не удивился.

— ты хочешь помочь?

— Да, ваша милость, — парень выглядел этаким смекалистым крестьянином, весьма себе на уме, так что доверять ему де Турвилль не собирался.

— Как тебя зовут?

— Лукас Мор, ваша милость.

— Люк, значит....

— Как будет угодно вашей милости.

А глаза серые, ясные, умные. Не бегают из стороны в сторону, нет в них этакой угодливости, отличающей тех, кто пресмыкается перед вышестоящими. Даже дерзкие немного глаза.

Но ведь сам пришел?

И отлично понимает, что в случае предательства судьба его ждет незавидная, в лучшем случае утопят или пристрелят. Так отчего...?

Это граф и спросил. И получил поразивший его ответ.

— так ведь вы, ваша милость, все равно никуда не денетесь. Начнете искать, допрашивать, рано или поздно кто-то да согласится, не за деньги — так под пыткой. Вот я и подумал — почему бы не мне? Только за денежку, а не за плетку...

Звучало логично, но для крестьянина?

Де Турвилля так и потянуло взяться за ту самую плетку и немного вытряхнуть правду из крестьянина. Но тот словно почуял.

— А еще, ваша милость, в Лондоне сейчас мой отец.

И вот тут-то глаза парня полыхнули настоящей, неподдельной злобой, так, что адмирал мигом заинтересовался.

— Твой отец...?

Вместо ответа парень грязно выругался. История была стара, как мир.

Младший сын лорда, служанка, ребенок... правда, в этот раз ребенку повезло больше. Его мать не выгнали из дома, она не пошла по рукам, малыш не родился в сточной канаве — нет. Просто его мать оставили в имении, но выдали замуж за рыбака, который колотил ее семь раз в неделю, а по праздникам — и два раза в день, просто чтобы не забывала своего места.

Ну и мальчишке тоже доставалось, да так, что кожа на заднице зажить не успевала. Так что любовью к родственникам мальчишка не проникся. Сбежал из дома, стал сначала юнгой на корабле, потом матросом, ходил и по Темзе, знал фарватер...

Деньги ему сейчас были не лишние.

Купить домик, забрать мать к себе, жениться, а если повезет, то и на жизнь останется, чтобы пару лет в море не ходить.

Разве плохо?

А побочно — месть.

Вот эти соображения адмирал понял и принял. И решил рискнуть.

Пусть Лукас проведет их по Темзе, а там уж они разберутся. Он даже честно расплатится, почему нет? Когда у человека только корысть — это плохо. А вот когда к ней примешиваются еще и личные мотивы — добровольный лоцман и не скрывал, что очень хочет оказаться в Лондоне во время сражения, и под шумок изничтожить своего настоящего отца. А не получится убить — так хоть дом пограбить.

Другого случая насолить и остаться безнаказанным у него точно не будет.

Адмирал еще раз подумал, выдал парню задаток и приказал запереть его покрепче и стеречь получше. А дня через два...

Де Трувилль не был бы таким спокойным, если бы узнал о выпавшем из биографии предателя эпизоде. Так-то все верно. И по Темзе ходил, и отец — сволочь, и мать забрать хотелось, но...

Деньги на это уже были.

Большая часть. И еще определенная сумма ожидала Лукаса после возвращения. Да, и так бывает. Пришли люди, заплатили деньги и предложили помочь французам. А что с лягушатников возьмешь — то и так твое будет.

Кто, зачем — в такие подробности Лукас не вдавался. И про Русь отродясь не задумывался. Какая там царевна Софья?

Он и имени-то такого не знал,, и ведать не ведал. А для нее все укладывалось в строку.

Французы сейчас крепко сцепятся с англичанами, и это — надолго. Очень надолго.

И те, и другие — народ крепкий, полыхнет Англия, что тот пук соломы и гореть будет долго. А лучше бы и сто лет! Или вообще пусть на рекорд идут! Столетняя война была? Даешь двухсотлетнюю! Лишь бы Людовику было не до Европы!

* * *

Европе тоже не было дела до Англии, там были свои проблемы и заботы.

Женился его величество Карлос Второй. Мария-Анна Пфальц-Нейбургская была неглупа, красива, но стервозна до крайности, что и отметила жена Короля морей. Сразу же, стоило только рыженькой немке вылезти из экипажа.

Церемония венчания должна была состояться в Вальядолидо. Разумеется, брачный договор был заключен раньше, но именно здесь венценосные супруги должны были впервые увидеть друг друга.

Хотя...

Мария смотрела на Карла, который был тосклив и отрешен — и думала, что лучше быы супруг не маялся дурью. Иначе-то его затею и не назовешь.

Карлос весь в воспоминаниях по усопшей супруге, а рыженькая...

На Руси, кстати, рыжих недолюбливали. Сестра объясняла, что это предрассудки, но... иногда и они в точку попадают!

Другая женщина, может, и отогрела бы Карла, заставила забыть о Марии-Луизе, сумела бы отвлечь... не эта! Эта слишком занята собой, слишком эгоистична, жестока, стервозна — в первоначальном понимании этого слова.

Падальщица, иначе и не скажешь. С сильным в драку не полезет, но Карлоса постарается подмять и затоптать, он-то слабее супруги.

Мария сжала руку племянника. Тихо-тихо, чтобы никто не видел и не слышал.

— Как ты, братик?

Иногда она позволяла себе такие вольности в обращении. Сейчас это возымело действие. Карл пришел в себя, посмотрел на свою жену, потом перевел взгляд на жену сводного брата.

— плохо. Она.... не та. Злая, глупая...

И что тут скажешь?

Дурачок?

Ну, в чем-то — да! Физическое развитие никакое, интеллектуальное... писать — и то толком не умеет, но ведь разбирается в людях!

И неплохо разбирается! Сказалась жизнь придворная!

А каким мог бы быть Карлос, если бы его развивали с детства? Воспитывали? Вкладывали ума, а не пресмыкались перед наследником престола?

Уж точно неглупым парнем.

Но — принц. Так что половина его наставников точно думала не о том, как научить, а о том, что получить от своего поста. Какие выгоды, преференции, ну и упустили мальчишку.

— Может, вы сможете подружиться?

Увы, надо же было так совпасть, чтобы в этот момент Мария Анна нашла взглядом Карлоса. И такое отразилось на ее лице...

Брезгливость, надменность, презрение — и она даже не дала себе труда это скрыть. Хотя, казалось бы...

Ну кто ты такая есть?

Младшая дочь, не особо богатая, строго говоря, некоторые церковные крысы состоятельнее будут, из достоинств — смазливая мордашка, да сестра — императрица Элеонора, жена Леопольда, а в остальном — ноль. Гольный.

И вот, попадаешь ты в чужую страну — и даже не даешь себе труда улыбаться тем, от кого теперь будет зависеть твоя жизнь или хотя бы уровень ее комфорта?

Шикарно!

И ведь Карлос заметил. И в ответ взглянул на Машу такими глазами... ей-ей, это был взгляд спаниеля, которого злой хозяин выгоняет зимой на мороз, а собака и протестовать не может.

— Ох и наплачемся мы с ней, — подумала Маша вслух. Тихо-тихо, так, чтобы услышал только Карлос.

— Почему Хуан выбрал ее?

— Политика...

Вопрос был риторическим, ответ тоже. Леопольд подсуетился, Рим помог, ну и результат...

— Если бы на ее месте была такая, как ты...

Комплимент был приятен. Мария вздохнула.

— Надо встречать невесту, братик. Держись.

И вышла из комнаты.

Еще через четыре часа Мария-Анна Пфальц-Нейбургская стала королевой Испании.

Карлос был мрачен и холоден, не обращал никакого внимания на невесту и все внимание уделял шикарно накрытому столу. Брат пытался призвать его к порядку, но потом посмотрел на невестку, на жену — и передумал. Потом будет время для убеждений. Потом.

А сейчас надо дать мальчишке время свыкнуться с мыслью о втором браке. Может, хоть что получится?

Забегая вперед — не получилось.

Ни в эту конкретную брачную ночь, ни в другие. До смерти Карлоса Марии-Анне, которая получила в браке имя Марианны, чтобы не путать с принцессой Марией, суждено было оставаться девственницей.

А наутро милая дама закатила первый семейный скандал бедолаге Карлосу. Увы — безуспешный.

Карлос попросту сбежал от ее истерики, зато на вопли пришла Мария, выставила за дверь всех придворных дам, смерила взглядом 'сестренку' и попросила не омрачать светлый образ испанской королевы манерами рыбной торговки.

Марианна попыталась поскандалить и с ней, но куда там немецкой княжне было до русской царевны? Пара качественных оплеух быстро привела дамочку в чувство. По лицу Мария не била, чтобы следов не осталось, но на человеческом теле и так болевых точек хватает, их просто знать надо.

Марианна попыталась достойно ответить, но запуталась в юбках и чуть сама себе не разбила нос об неудачно подвернувшийся стол. А Мария вежливо попрощалась и отправилась к Карлосу. Утешать беднягу.

Да уж...

И как тут размножаться? С такой женой и здоровый мужик всяких сил лишится, а уж бедняга Карл и пальцем к ней притронуться не сможет. Заварили они с Хуаном кашу... остается только молиться, чтобы Хуан не преставился раньше Карлоса, а то с этой стервой будет куда как сложнее сладить.

Королева, мать ее...

* * *

— Когда-то вы теперь приедете...

Соня крепко расцеловала Ваньку, обняла на прощание Беллу.

— Здесь вас всегда будут ждать, что бы ни случилось.

— Спасибо, сестренка.

— Спьасибо, — тщательно выговорила Белла. За зиму она сильно прогрессировала в русском, но легкий акцент оставался. Хотя это ее делало только более очаровательной.

Кремль пустел.

Ушли на войну мужчины, уехали Володя с Наташей, отправилась на богомолье Любава — решила заранее приспосабливаться, а то давно никуда не выезжала, отправились в Дьяково дети...

— Ваня, ты помнишь про наш уговор.

Иван кивнул.

Помнит — и сделает. С ними в Португалию поедут десятка два Софьиных людей, которых она почему-то называла 'охотники за головами'. Чьими?

Ученых!

Там, в Европе, кипят войны, гибнут люди, а на Руси — тишь да гладь. Относительно, конечно, но ведь и приглашать их будут не в Крым, а в Москву. В Университет.

Ребята из царевичевой школы поездят по Европе. Каждый должен отобрать не меньше десяти ученых — и убедить их поехать на Русь.

Как?

Как угодно.

Заинтересуй, предложи грант, укради любимую собачку и пошли ее на Русь, чтобы ученый за ней поехал — твои трудности. И чем выше качество ученых, тем большую награду ты получишь.

Софья не могла сама заниматься наукой, но развивать Университет стоило.

А при чем тут Ваня?

Ребята — не ученые, они охотники за головами. А как понять, кто лучше, кто хуже, кем стоит заниматься, кем не стоит? Вот тут Иван и может помочь в сложных случаях. Обещал.

А потом заскрипели колеса карет, взметнулась пыль под копытами коней — и вот уже и нет никого на площади перед Кремлем.

Не понимают жители двадцать первого века своего счастья, никак не понимают. С поездами, самолетами, машинами...

А вот поездили бы в карете, когда путешествие из Петербурга в Москву мало не неделю — и это по царской дороге, а не как сейчас. Сейчас-то и побольше будет. Это вам не 'Красная стрела'.

И Софья отчетливо понимала, что может никогда больше и не увидеть брата, Белочку, тем более — их детей... тоскливо.

Боже, как же от этого тоскливо. Как птице в клетке!

Что ж. Зато она не заперта в тереме, как царевны до нее,. Хоть тут она судьбу переломила. И дороги строятся. Так что не стоит унывать, государыня.

За работу.

* * *

Отправлялась на войну и датская армия.

Кристиан был доволен и воодушевлен. На хозяйстве оставался Георг, но в кои-то веки не проявлял недовольства.

— Если у нас все получится, ты можешь сесть на трон Англии. — втолковывал ему брат.

И верно, по жене. Но...

— Французы?

— Людовик своего не упустит, это верно. Но это надолго, а если что — думаешь, кого предпочтут англичане? Протестанта, который женат на дочери их покойного короля — или ставленника французского короля?

Ответ был ясен.

Так что Георг оставался дома с превеликим удовольствием и надеждой. А Кристан, во главе армии из сорока тысяч солдат собирался вторгнуться в Швецию со стороны Копенгагена. И постепенно пойти маршем по Сконе.

Алексей Алексеевич ударит с другой стороны, из Финляндии, а воевать на два фронта шведы не смогут, нет у них ни сил, ни денег. Так и до Стокгольма дойдем...

Карл, конечно, будет сопротивляться, но помощи ему ждать неоткуда, платить за нее тоже нечем — пока никто в Европе не спохватится, есть шанс поделить Швецию на троих. И глупо будет его упустить.

Датская армия насчитывала почти двадцать тысяч человек. Несколько сотен пушек, кавалерия...

Им предстояло переправиться через пролив, но кораблей хватало. А вот шведские суда после разгрома русским флотом особой опасности не представляли.

Карл остервенело строил новый флот, но это ж не просто лоханки? Флот — это и пушки, и матросы, а вот последних как раз был недобор. Чтобы умных и опытных. Раньше такими на шведских кораблях были все, сейчас же, в лучшем случае, каждый пятый.

Да и сами корабли...

Из сырого дерева, потому что поставки с Руси прекратились, оно и понятно, а откуда еще? Из Европы? Из Колоний?

Второе и то вероятнее, но дерево-то золотым получится. Одним словом, в победе своего флота Кристиан и н сомневался — и собирался запустить его в залив. Пусть крейсирует вдоль шведских берегов.

А к тому же...

Аландские острова.

Кто владеет ими — владеет столицей Швеции. Прошлый раз они их захватывали, да отдали. В этот раз они такой ошибки не совершат. Не бывать больше Швеции. Натерпелись! Довольно!

* * *

Илона ожидала многого. Но такого сердечного приема...

Ей-ей, можно было подумать, что она — королева Франции. Или Испании. Кто-то очень важный и нужный. Потому что столько радушия...

Илона прекрасно понимала, что поляки нужны ей больше, чем она им. Польше — что? Стояла и стоять будет, тем более, большую часть шляхты Михайла отправил воевать вместе с Собесским — и оттуда много кто не вернулся, оставшиеся паны сидели ровно и неустанно славили мудрого правителя, да и поддержка Руси кое-что значила. Польша-то выстоит.

А вот они без поддержки Руси и поляков быстро превратятся в тот же придаток Австрии, каким и являлись несколько веков.

Вассалитет был нужен больше венграм. И свадьбы эти — тоже. Какое там — отказаться? Илона так и настраивала и Ферека, и Юлиану — даже если вам кто-то не понравится, стисните зубы и терпите! Терпите, балбесы!

Жить хотите?

Тогда и на корове женишься, и за черта замуж выйдешь! Жужанны вам мало? Думаете, вас Леопольд пожалеет?

Не думали, отчетливо понимая, что жалости им от Австрии не дождаться. Но готовы были к худшему. Что примут их... ну, не как нищих просителей, но как бедных родственников, и что за спиной будут фыркать...

Ан нет.

И сердечная улыбка Михайлы Корибута, и радушие королевы Марии, и роскошный прием — все оказалось неожиданным. Но приятным.

И шляхта не перемигивалась за спиной, обсуждая венгров, нет. Муж рассказывал, как встретили его при дворе короля-солнце. Так вот, там к нему относились, как к человеку откровенно второго сорта. В лицо не смеялись, а то бы часть придворной швали точно не выжила, но за глаза говорили многое, Ферек знал...

Здесь же... было полное ощущение, что Михайла жестко построил своих подданных. И пообещал самые страшные кары, если кто-то чем-то обидит гостей.

Предоставленные покои, слуги, даже наряды (мало ли, вдруг что-то с дороги не годно, а тут и подогнать можно...) были выше всяких похвал. Все было устроено так, что Илона ощущала себя дорогой гостьей — и это было приятно.

Она, кстати, не ошиблась. Когда шляхта принялась судачить о роде Зриньи, да и о Ракоци, Михайла таки стукнул по столу кулаком. Да уж... это не пятнадцать лет назад, когда он был больше декоративной фигурой, сейчас его позиции заметно укрепились.

— Илона Зриньи — мать вашей будущей королевы.

Этого оказалось больше, чем достаточно.

Умные поняли и прикусили языки, тем, кто чуть поглупее — растолковали, а самых тупых пришлось временно устранить. Или не совсем временно, как повезет. Михайла отлично осознавал, что у Польши большое будущее, но только если не помешает непомерное самолюбие и самолюбование шляхты. И боролся с ним, что есть сил.

Успешно боролся.

Так что смерить Илону, которая в трауре, кстати, выглядела покрасивее половины придворных паночек, презрительным или даже непочтительным взглядом, никто не осмелился.

Но первое знакомство детей все равно прошло без свидетелей. Просто в покои Илоны явилась ее величество.

— Княгиня, я рада, что мы наконец-то познакомились.

Илона улыбнулась в ответ, чуть поклонилась, все-таки она считается чуть ниже по статусу, да и не время нос задирать, но...

— Нет-нет, что вы! Прошу вас, мы же обе — матери!

Черные глаза встретились с синими. Как много можно сказать парой взглядов? Как много можно выразить с помощью одежды, манер, даже улыбки...

Илона увидела, что Мария готова к разговору, более того, настроена очень дружелюбно. Только сделай шаг навстречу — и отношения перейдут в категорию родственных. Об этом говорило все. И нарочито простое платье с минимумом украшений, чтобы собеседница не чувствовала себя ущемленной, и улыбка, и главное — выражение лица и тон. Мария недвусмысленно давала понять что они — союзники. Потому и пришла сначала одна, чтобы не было лишней церемониальности.

Мария же видела женщину, которой сейчас приходилось очень нелегко.

Смерть дочери, угроза другим детям, гордость, характер — адская смесь, которая бурлила в душе Илоны. Но княгиня Ракоци держалась, пока держалась. Внутри у нежной лилии был стальной стебель. Если они будут союзниками, а полякам в этом был прямой резон — их страны заметно усилятся. А разругаются...

Австрия близко. Леопольд не дремлет... (Мария понимала, что император опасен, но не могла удержаться от улыбки, вспоминая кота из сказок Софьи. Да уж, этот не предложит жить дружно, тем более мышам).

— Да. И моей дочери предстоит остаться у вас...

— клянусь, я ее не обижу! Я понимаю, что Ежи надо жениться, а Юлиана просто очаровательна. Видимо, в мать.

Илона чуть расслабилась.

Да, очаровательна. И Юлиана, и Ферек взяли лучшее от нее с мужем. И лица, и характеры...

— Кстати, Ежи сейчас прогуливается по саду. Может быть...

Илона поняла с полуслова.

— Пожалуй, моим детям тоже не помешает подышать свежим воздухом.

Дети нашлись достаточно быстро — и были отправлены в сад. Пусть знакомятся. И пусть только посмеют губы покривить! Голову оторвет! Лично!

Мария тем временем усадила Илону рядом с собой на диван, приказал принести кофе, который (вот странность!) разбавила молоком, сладости — и потихоньку завязала беседу о самом главном.

О детях.

Ежи и Ферек, Наталья и Юлиана, привычки и вкусы, смешные истории из детства, примерно на десятой минуте Илона расслабилась, а к концу первого часа они с польской королевой уже были подругами.

Обе — матери, что тут еще скажешь?

* * *

Тем временем молодежь гуляла по саду. Ференц вел сестру под руку, пока не услышал звуки музыки. Струны гитары плакали, стонали, перебор был незнакомым, но приятным.

— Посмотрим?

На скамейке у пруда оказалось трое подростков, не старше их. Юноша с золотыми волосами перебирал струны гитары, что-то напевая на незнакомом, но приятном языке. Двое — девушка помладше, такая же светловолосая, и черновлосый парень — слушали, а девушка еще и подпевала. Гостей заметил черноволосый парень — и махнул рукой, приглашая присоединиться.

Встал, освобождая место на скамье для Юлианы, помог девочке устроиться, расстелил на траве плащ, уселся и приглашающе махнул рукой Ференцу.

— Располагайтесь.

Ференц не заставил себя упрашивать, уже догадываясь, с кем их свела судьба.

— А на каком языке эта песня?

— На русском. Моем родном.

По уговору ему ответила светловолосая девочка. Ференц пристально вгляделся в знакомое по портрету лицо.

Что тут скажешь?

Художник не преувеличил. Наоборот, он не смог передать обаяния этой юной красавицы. Дерзкой улыбки, упрямства в глазах, характера... когда она чуть подрастет — дворяне с ума сойдут. Ферек знал от матери, как отец гонял самых непонятливых. Кажется, ему предстоит то же самое?

Но печальной эта перспектива мальчишке не казалась. Сейчас, глядя в синие глаза, он понимал, что его невеста очаровательна. И если она еще и умна...

— А о чем она?

Девочка лукаво прищурилась.

— О том, что век воина недолог — и потому славен. Его участь смерть, и ему не стоит обещать вечную любовь юной деве, но он останется в веках. Я могу попробовать перевести, но... на какой язык?

— А вы владеете венгерским?

Сейчас они говорили по-польски, и Ферек отмечал, что у девушки даже акцента нет. Словно это ее родной язык.

— Пока еще плохо, — призналась девушка. — я учила его и продолжаю изучать, но мне сложно...

— Отчего же?

— По-настоящему язык можно выучить, только разговаривая на нем. С теми, для кого он родной. А на Руси таких мало. Вот польский изучить мне было легче...

— Буду рад вам помочь.

— правда? Как хорошо!

Кокетливая улыбка, легкое прикосновение руки...

Владимир, который наблюдал за сестрой, только усмехнулся про себя. Беспощадное очарование, так-то. Но хороша, чертенок? Ежи повезло не меньше. В Юлиане не было такой мягкости, как в Наталье (во многом напускной, уж он-то знал, что сестрица пошла больше не в мягкую мать, а в тетку Софью), зато чувствовалась порода. Тонкая линия носа, высокий лоб, громадные черные глаза, длинная шея... когда она научится пользоваться своими преимуществами — будет не хуже матери. А та по праву считается самой очаровательной женщиной Венгрии.

— Попробуй спеть на польском, Наташа. А я помогу музыкой.

Гитара...

На Русь она попала вместе с Николя Маттейсом, который концертировал, как скрипач, но нашел себя и как преподаватель. Вот театр на Руси особым успехом не пользовался — патриарх был против, а музыка... да что ж в ней плохого?

Красиво, возвышенно...

Николя настолько понравилось на Руси, что он так и остался в Кремле в числе прочего обучая талантливых детей игре на музыкальных инструментах.

Невместно царевичу?

Ха, попробовал бы кто-то это вслух произнести! Как повторяла постоянно тетка Софья — знания неуместными не бывают!

Владимир умел неплохо играть и на скрипке, но гитара нравилась ему куда как больше. И сейчас помогала знакомству. В два голоса были спеты несколько песен, потом завязалась беседа, а когда старший брат потихоньку улизнул из сада, дело, считай, было сделано.

Молодежь разговаривала о всякой ерунде, но можно было уже четко сказать, что они станут... ну, хотя бы друзьями. А это — немало.

* * *

— Что мы будем делать, сынок?

Гордая королева Гедвига сейчас выглядела... жалко. Руки подрагивали, перебирая пластины веера из слоновой кости, глаза бегали, голос чуть срывался — угроза была более чем серьезной. Датчане и шведы грызлись постоянно, в этом не было ничего удивительного, но если со стороны финнов еще ударит Русь — могут и не выдержать.

Флот сильно потрепан, в казне пусть, войск мало, нет, против двух таких хищников Швеции не устоять.

— Разумеется, мы будем драться, — для Карла этот вопрос и не возникал. Помирать, как овца на бойне, он не собирался. — Я попросил Марию написать сестре, но толку с того...

— Конечно, что может решить мямля Георг? — Гедвига скривила губы. — Кристиан на него и не оглядывается! А Мария... хорошо хоть сына родила.

Это верно, маленький Карл Двенадцатый сейчас попискивал в колыбели, даже не догадываясь о войнах и бедах, которые может ему оставить в наследство отец.

— вот именно, что мямля, — Карл хищно усмехнулся. — Георг сам по себе ни на что не способен, даром, что королевской крови. Кристиан — волк, а этот — овца!

— Нам это может помочь?

— Может, мама. Если ты справишься здесь.

Гедцига вскинула голову.

— Не путай меня со своей супругой, сынок! Что я должна буду делать?

— До русских я не доберусь, но отколоть от них данов — могу. Как ты думаешь, что сделает Кристиан, узнав, что мои войска высадились в Копенгагене?

— А мы... сможем?

— У нас нет выбора. Это единственный шанс. Если даны отойдут, русских мы выбьем.

— А сил хватит?

— Не знаю. Но Георг — это не Кристиан. Он может дрогнуть, растеряться — это наше единственное спасение.

— Нас никто не поддержит?

— Некому. Эти мерзавцы идеально рассчитали время. Франция и Англия сцепились так, что пух и перья во все стороны. Людовик разве что на словах поддержит, да потом втрое запросит. Австрия воюет с турками, остальные в драку с Русью попросту не полезут. Незачем.

— а если поляки поддержат Русь?

— Могут. Но это допустимый риск. В любом случае, воевать сразу со всеми мы не сможем. Сначала надо выбить из войны данов, а потом — взяться за второго противника.

— Я буду молиться, сынок.

— Молитесь, матушка. Молитвы нам очень понадобятся.

Сказано это было не в шутку. За последнее время боевой дух шведской армии значительно упал. Во многом ее удаль была построена на фатализме. Умер — так угодно Богу. Победили? Богу так угодно! Идем в атаку?

Господи, на все Твоя воля!

Протестантские пасторы старались от души, да вот беда — это хорошо работало, только когда войска одерживали победы. А когда проигрыш идет за проигрышем, сколько на врага рода человеческого не кивай, все одно — недовольство нарастает, люди нервничают...

Карлу срочно нужна была победа. Хоть какая, хоть самая маленькая. Но короли на мелочи не размениваются, так что выход был один — брать Копенгаген.

* * *

Русское войско шло к границам Финляндии. В отличие от своего датского коллеги, Алексей Алексеевич не поскупился. Почти сорок тысяч человек, сотня кораблей...

Но первым нанес удар Кристиан.

Высадившись в Хельсинборге, он пошел маршем через Смоланд. Навстречу ему выступило войско Карла, но — не все.

Чтобы какое-то время сдержать датчан — хватит. А вот победить...

У Карла был только один выход — вывести данов из войны, а потом уже, один на один, драться с русскими. И он — попытался.

Ранним майским утром шведы погрузились на корабли — и те двинулись в Зунд. Для такого мизерного пути не нужны были ни очень опытные моряки, ни хорошие корабли, а потому все прошло без проблем. Попутный ветер словно помогал шведским кораблям, а потому, спустя короткое время на горизонте появился Копенгаген.

Корабли Карла медленно шли по проливу, обстреливая столицу. И надо сказать, что Георг храбрости не проявил.

Увы...

Будучи весьма неглупым человеком, Кристиан все же совершил одну ошибку. Он не ожидал, что атакованная кошками крыса кинется на противника и вцепится ему в морду — вот и не приготовился. Адмиралом Георг был просто по названию, а человеком, да и военным...

Одним словом, пока шведы обстреливали город, несчастный свалился с тяжелейшим приступом астмы. Остатки датского флота попросту растерялись, и выйти в море не смогли. Карл не верил в свою удачу.

Он ожидал... да хоть бы чего, но такое!?

Шведская эскадра встала на якорь у Гумлебека, примерно в семи милях от датской столицы. Именно в этом месте датчане попытались организовать сопротивление. Собрали народное ополчение, подтянули остатки войск, которые были в городе, артиллерию, но — не главнокомандующего.

Шведский десант насчитывал четыре тысячи человек, но этого хватило.

Потому что в первых рядах пошел сам Карл.

Ему не помешали ни приступы морской болезни, ни опасность. Сейчас речь шла о его королевстве — и он готов был на все. Нетерпение его было настолько велико, что примерно в ста шагах от берега он прыгнул в воду и пошел к берегу с обнаженной шпагой наперевес.

Датчане встретили гостей градом мушкетных пуль, но Карл не собирался им кланяться. Вслед за ним в воду выпрыгивали солдаты и шли к берегу.

Датчане честно пытались сопротивляться, но силы были неравны — и после недолгого боя они дрогнули.

Побежали, бросая ружья и оставляя шведам трофеи.

Карл же, для поддержания боевого духа армии, приказал отслужить службу и сам в первых рядах восславил Бога. А потом приказал начать возводить редуты вокруг Копенгагена.

Датский флот так и не решился приблизиться на расстояние выстрела, но были и другие. Карл не обратил внимание на крохотный шлюп, который выскользнул из гавани и, прижимаясь к берегу, канул в туман. Не остановили его и шведские корабли — орел за воробьями не охотится. А тем временем...

* * *

— Что делать?

Принцесса Анна была куда как решительнее своего супруга. И ее решимости на шестерых хватило бы. Но... женщина!

Будь оно все проклято — женщина! И никто ее слушать не будет!

Королева тоже не знала. Две женщины попросту растерялись, поняв, что вместо сильного плеча им подставили... гнилую тыкву. И не обопрешься, и не поможет ничем...

Может, они и придумали бы план, но судьба помогает тем, кто помогает сам себе.

— Ваше величество, ваше высочество, — голос был тихим, но женщины сейчас и на шепот бы обернулись, Тем более, этого человека они знали.

Конрад фон Ревентлов. Политик, полковник, весьма неглупый человек, что тоже приятно. Почему он остался в Дании?

Не остался, нет. Задержался ненадолго, по случаю рождения сына. Если бы все пошло, как полагается, он бы тоже вскоре отбыл к войскам. Но...

— Да, граф? — опомнилась первой ее величество Шарлотта.

— Мы можем закрыть ворота, выступить перед горожанами, организовать осаду — и ждать, пока подойдет помощь.

Анна подумала недолго.

Георга она любила, что есть — то есть. Но в то же время отлично видела, что муж откровенно слаб характером. Повести за собой народ он не сможет.

— А где комендант?

— По моим данным, он организовывает делегацию к шведам, с целью уговорить их не разрушать город.

— Что!? — взвилась ее величество.

— То есть — это капитуляция.

— Расстрелять мерзавца, — голос Шарлотты Амалии был ледяным. — Я подпишу приказ. Анна, ты поддержишь меня? Я сдаваться не собираюсь, тем более — без боя.

Анна сжала кулачки. Да никогда! И ни за что! Кровь Стюартов была сильна в принцессе. Она пела, она приказывала не сдаваться врагу, не попытавшись даже поднять руку для сопротивления. Муж лежит и болеет?

Королева возьмет все в свои руки. Анна поможет по мере сил. А граф исполнит их волю!

— Лотта, я с тобой. Приказывай.

Шарлотта Амалия вздохнула. На миг сжала пальцы на веере так, что хрупкие пластинки из резной кости треснули. Безделушка улетела в угол, а королева чуть склонила голову, впилась глазами в графа...

— Конрад, вы сможете организовать то, о чем сказали?

— Да, ваше высочество.

— Тогда действуйте. Сейчас Георг подпишет указ о назначении вас военным комендантом города — и делайте, что нужно. Если понадобится стрелять и вешать — вешайте и стреляйте.

— Как прикажете, ваше величество. Ваше высочество...

— Анна, займешься?

Анна согласно кивнула.

Займется, да еще как! Поставить росчерк Георг способен, а документ они сейчас составят.

Кристиан обязательно придет им на помощь, надо только продержаться!

Пусть мужчины бежали с поля боя! Женщины сдаваться не собирались. За Шарлоттой Амалией были ее дети, за которых она бы кому угодно зубами глотку перегрызла, а Анна... сдаваться супругу сестры?

Вот еще не хватало!

Не прошло и часа, как в городе запели трубы, новый комендант принялся формировать ополчение, а на виселицах закачались тела бежавших с поля боя. Каждого двадцатого повесили, остальным дали возможность заслужить себе прощение в бою.

Но первым повесили коменданта города.

А нечего врагу идти кланяться, нечего!

* * *

Свадьба — это всегда красиво. А когда их две, да обе — королевские...

Шляхта гуляла, иначе и не скажешь.

Гуляла вся Польша.

Венчались Ежи Корибут с Юлианой Ракоци, и Ференц Ракоци с русской царевной Натальей, и пары были настолько восхитительны, что даже те, кто не любил Михайлу — утирали слезы умиления.

Прехорошенькая Наталья в нежно-голубом платье, Юлиана в розовом, разом повзрослевшие юноши, умиленно глядящие родители...

— Ты-то когда женишься? — польская королева незаметно ущипнула братца за руку.

— Как только, так сразу же и женюсь. Вот надо мне тоже такую красавицу найти, как княгиня...

Владимир поцеловал руку Илоне, которая улыбнулась одними краешками губ.

— Приезжайте к нам, Володя. У нас много красавиц...

— Красота — это еще не все. Моя жена должна быть мне и другом, и поддержкой, и детей моих вырастить, случись что. Так, как вы, княгиня...

Илона кивнула. Она понимала, чего хочет Владимир, только найдет ли?

Ее детям повезло, она видела. Она уже успела по достоинству оценить и Наталью, которая после огранки обещала затмить свою свекровь, что по уму, что по твердости характера, и польского королевича, который со временем превзойдет отца. Юлиане повезло, ее не дадут в обиду.

А вот что ждет Наталью в Венгрии?

Девочка не обольщалась. Чужая страна, чужая земля, народ, обычаи... свекровь, вроде бы, настроена положительно, но...

Что там будет, как там будет...

Несколько доверенных людей у нее есть, но это такая малость! А с другой стороны, она — сестра государя всея земли Русской! Она справится, обязательно справится!

* * *

— Осада? — Карл кусал губы. — Дьявол!

Неудачно?

Еще как неудачно! Главная его беда — время. Если осада затянется надолго — датчане опомнятся, ударят, в свою очередь, по столице Швеции, и устоит ли она?

Пиррова победа.

С другой стороны, его столица укреплена куда как лучше, готова ко всему, да и мать не оплошает. А датчане...

Карл скривил губы, вспоминая, как бежали из-под огня эти трусы. Ничтожества, иначе и не скажешь! Его шведы так никогда не поступили бы...

Может, предложить им сдаться? Он даже большую контрибуцию не попросит, хотя деньги нужны позарез! Но главное-то тут не деньги! Хотя тысяч сто талеров, а лучше сто пятьдесят он бы взял.

Или пусть отпишут Кристиану, что его столицу осадили, а его семье грозит опасность. Пусть мчится обратно!

Карла устроили бы оба варианта. Ему не нужна была война на два фронта, ему нужен был мир. А русские... потом он разберется и с ними!

Его величество подумал — и принялся сочинять письмо к датской королеве. Шарлотта-Амалия женщина неглупая, она и организовала сопротивление, Георг тут не при чем.

Губы Карла скривились в презрительной усмешке.

Да уж, муж