Михаил именно это и подразумевал, когда обдумывал реформу званий. Он помнил, что Наполеон, как только получил титул императора, сразу же присвоил звание маршала Франции восемнадцати лучшим генералам. Чтобы заручиться их полной поддержкой, разумеется. Хотя это удалось лишь частично. А вообще же в армии Наполеона было двадцать шесть маршалов. Абсолютный рекорд.
— Меня больше интересуют не офицеры, а ишибы. С ними-то что делать? С теми, кто будет настроен против меня.
— Казнить, — сказал Ферен.
— Казнить, — немного подумав, произнес Комен.
— Казнить, — кивнули Танер, Маэт и Торк.
— А что скажет наш Верховный ишиб? — поинтересовался принц. — Это же его подчиненные.
Аррал нахмурился. Он в принципе не очень любил насилие. Но иного выхода не видел. Пока Миэльс на свободе, нелояльные ишибы опасны.
— Казнить, — нехотя буркнул и он.
— А что думают Иашт и Йонер?
Йонер уже давно заслужил доверие. Начиная с того случая, когда его люди отыскали несостоявшегося убийцу Маэта.
Они оба нахмурились еще сильнее, чем Аррал. Ведь им было ясно, что при других обстоятельствах на месте нелояльных ишибов могли бы оказаться они. Но сейчас они были на своем месте. И они были обязаны думать о безопасности принца, а, следовательно, и о своей безопасности.
— Казнить, — со вздохом решился Йонер.
Иашт согласно кивнул.
— Редкое единодушие, — вздохнул Михаил. — Хотя бы для разнообразия что-нибудь другое предложили.
Он изо всех сил надеялся, что кто-нибудь найдет приемлемый и бескровный выход.
— Ишибов я опрошу сам. В присутствии Ферена, разумеется. Сформируем чрезвычайное судебное присутствие, у меня такое право есть по факту. Сколько их? — спросил принц.
— В плену шестьдесят девять. Многие скрылись, — ответил Ронел.
Торк присвистнул. Аррал вздохнул.
— Многовато. Начнем заниматься ими прямо сейчас. Их опасно долго держать в плену, неизвестно, что натворить могут.
Следующие несколько часов прошли в режиме выездного заседания суда. Ферен выступал в роли прокурора, в каждом сомнительном случае живописуя, что может натворить тот или иной ишиб, если пойдет против принца. Аррал был адвокатом, а Михаил — судьей.
Остальные приближенные принца разошлись, получив свои задания.
Процедура скорого, но справедливого суда над приспешниками прогнившего режима Миэльса сложилась быстро, как бы сама собой.
— Имя? — спрашивал Михаил. — Как долго служил Миэльсу? Что делал? Предан больше стране или Миэльсу? Любишь ли деньги? Что готов сделать ради денег? Будешь служить мне верно?
К сожалению, время поджимало, и количество вопросов приходилось ограничивать. На каждого ишиба можно было тратить не более пяти минут, о чем все были предупреждены. В итоге их разбили на три группы.
Первая была самой многочисленной. В нее вошли те, кто согласился служить Михаилу во имя преданности стране или из-за любви к деньгам либо славе.
Во второй группе было восемь человек. Их ответы не вызвали никакого доверия не только у Ферена, но и у Михаила с Арралом. Но явной опасности они не представляли. Их решено было отпустить.
Третья группа состояла из шести человек. Михаил недоумевал, зачем они сдались в плен, если они настолько верны Миэльсу и так ненавидят его, принца. Неужели хотели прикинуться безобидными, а потом устроить на него покушение?
Когда участь первых двух групп решилась и они покинули место заседания суда в одном из залов дворца, Михаил объяснил оставшимся их перспективы.
— Я не могу держать вас в плену и не могу отпустить, пока жив Миэльс, — сказал он. — Если у кого-то из вас есть идеи по поводу того, что мне с вами делать, высказывайте их сейчас. Даю вам полчаса на раздумья. По их истечении я прикажу вас казнить.
Ему глубоко претила мысль о том, что он должен казнить людей, которые еще не сделали ничего плохого, а были простыми военнопленными. Вся вина их заключалась лишь в том, что они были потенциально опасны в будущем. Так однажды Александр Македонский казнил вражеского военачальника, попавшего в плен. Тот был достаточно неосторожен, чтобы предложить план истребления непобедимого войска Александра. И у царя не было иного выхода, как немедленно отправить слишком умного пленного на плаху. И разве сейчас у принца был выбор, если перед ним находились непримиримые и наверняка опасные противники?
Но оказалось, что выбор был. Он появился, когда отпущенное время подходило к концу, а обстановка уже начала накаляться. Михаил увидел, что все ишибы стали спешно укреплять свою защиту. Впрочем, это его не пугало: шесть ишибов для него с Аралом не составляли проблемы.
А предложения на протяжении получаса поступали разные. Наиболее частой была идея отправить их подальше от столицы в какое-нибудь путешествие. Но разве были гарантии, что они не вернутся к Миэльсу? Поэтому Ферен неизменно отвергал такие предложения.
— Можно дать нам какую-то работу, с которой мы можем справиться, лишь задействовав все силы, — сказал один из пленных ишибов.
— Интересная идея. Допустим, я дам вам какую-то работу, за результатами которой мы будем наблюдать. Но ведь вы не сможете ее выполнять все время. Вам придется когда-то спать. А где уверенность, что вместо сна вы не займетесь другими делами?
Ишибы молчали, а принц задумался.
— Какую максимальную массу каждый из вас может удерживать в воздухе достаточно долго? — наконец спросил он.
Его собеседники не обладали сверхвыдающимися способностями, поэтому выяснилось, что примерно восемь-десять килограммов. Конечно, килограммов двадцать каждый из них мог бы поднять, но на короткое время.
— Ферен, скажи, для чего используется южная башня дворца? Та, которую отовсюду видно. Меня особенно интересуют ее верхняя часть и крыша.
— Ничем особенным там не занимаются, твое высочество, — удивился тот.
— А ты сможешь найти какие-нибудь более или менее одинаковые шары, которые весят килограммов по десять? Мне нужны пять штук.
— Поищем, — сказал Ронел.
— Тогда посели вот этих, — Михаил кивнул на пленников, — под крышу южной башни. Пусть они занесут туда шары, а потом сделают так, чтобы пять шаров взмыли над крышей. И они должны висеть там постоянно. Все пять. Днем и ночью.
Присутствовавшие изумленно воззрились на принца. До такого решения еще никто не додумывался.
— Шаров пять, а ишибов шесть, — продолжал он. — Один отдыхает, остальные занимаются шарами. Каждый своим, или как угодно. Если же хоть один шар упадет, то будет объявлен сигнал тревоги. Охрана дворца побежит туда и уничтожит всех. Без лишних слов и обсуждений.
Напряжение среди ишибов слегка спало. Конечно, им предстояла очень тяжелая работа, требующая напряжения всех сил. Но работа выполнимая. Ведь у них не было потребности в долгом сне, поэтому шесть ишибов могли постоянно удерживать пять шаров. Но самое главное — им сохранялась жизнь.
Так у Парма, благодаря Михаилу, появилась новая достопримечательность.
Верховный жрец Оззена Цренал был очень стар. Никто не мог даже приблизительно определить его возраст. Поговаривали, что ему далеко за сто пятьдесят, а может быть, и за двести лет. Познакомившись с ним, принц сделал два вывода. Во-первых, судя по насупленному виду, старик относится к новой власти недоброжелательно. А во-вторых, он, наверное, ни разу в жизни не стриг бороду.
Цренал был одет в традиционный для культа Оззена красный халат, расшитый золотыми лилиями. Именно цвет лилий указывал на ранг жреца. У младших лилии были белого цвета, затем шли зеленый, синий и оранжевый цвета. Серебряный цвет указывал на высших жрецов, а золотой — на верховного.
Все эта цветовая гамма имела глубинный смысл. В связи с тем, что Оззен входил в пантеон богов и являлся изначально богом плодородия, цвета означали сферы его деятельности. Например, белый цвет символизировал снег, который покрывал землю перед обильным урожаем, зеленый — лето и цветение, синий — ночь, необходимую для отдыха растений, оранжевый — жаркий день. Серебряный и золотой цвета соответствовали невинности и зрелости поклонников этого бога, что в старые времена подчеркивалось сексуальной направленностью некоторых обрядов. Потом, когда Оззен стал единственным богом на территории Ранига, многие обряды, включая самые разнузданные, обрели более цивилизованные формы. Хотя не везде забыли древние, варварские, но такие понятные и простые ритуалы.
Цренал принял Михаила в одном из залов храма Ста колонн. Молодой человек не решился вызвать его к себе, чтобы не раздражать лишний раз старика.
С самого начала все пошло не очень хорошо. В ответ на приветствие Цренал сухо поздоровался, но остался сидеть. Это не было оскорблением — жрецы высших уровней имели право сидеть в присутствии королей. Но все же, демонстрируя почтение, не слишком часто этим правом пользовались.
Принц еще раз внимательно посмотрел на старика и вздохнул. Разговор обещал быть нелегким.
— Сегодня отличная погода, не правда ли? — начал он, усевшись напротив Цренала.
В глазах жреца мелькнуло удивление:
— Неплохая.
— Как здоровье твоей жены?
— Я — жрец, у меня нет жены, — ответил Цренал.
— Но если бы была, каково было бы в данный момент ее здоровье?
Старик удивился еще больше, но сухо и проговорил:
— У меня нет жены, значит, речь о ее здоровье вестись не может.
— Ну что же, если ты не хочешь говорить о погоде или семье, то мы можем пообщаться на более отвлеченные темы.
— На какие же?
— Например, поговорим о короле Ранига.
— А что об этом говорить? У Ранига есть законный король.
— Есть король? — удивился Михаил. — Где же он?
Удивление жреца начало сменяться раздражением.
— Ты изгнал его! — он простер руку и указал на собеседника.
— Нет, — ответил тот, качая головой. — Его и не было. Он не правил. Страна была разделена на четыре области влияния, с которых кормились четыре владетельные семьи, а казна даже не получала налогов. У Ранига был такой же король, как у тебя жена.
— Ты хочешь, чтобы я короновал тебя? — прямо спросил Цренал.
— Да. Я — гораздо лучший выбор для Ранига. К тому же имею на корону больше прав.
Старик медленно покачал головой.
— Вели уйти своим подчиненным, я хочу поговорить с тобой откровенно.
— Подождите меня снаружи, — сказал Михаил сопровождавшим его людям.
Он явился для первого разговора со жрецом только в обществе Маэта и охраны. Маэт был откровенно печален. Глава рода Каретт сбежал из столицы не один, а прихватил с собой все семейство, включая прекрасную Ларету. Маэт сначала предполагал, что она прячется где-то в Парме, но поиски не дали никакого результата, поэтому он и загрустил.
— Уходите и вы, — махнул Цренал своим приближенным.
Около десятка жрецов высших рангов, находившихся в зале, вышли.
— Ты — не принц Нерман, — сказал старик, когда они остались одни. — Я знал его и видел его ти. За многие годы, особенно в период взросления, ти меняется. Но не настолько, чтобы ишиб с моими способностями не распознал это. К тому же, твой аб ужасен. Никогда не видел подобного. Это аб не человека, а демона.
— Почему же принц Нерман умер в таком случае? — спросил Михаил, решив пока проигнорировать обвинения в самозванстве.
Он сделал справедливый вывод, что старик неспроста удалил всех свидетелей перед тем, как их высказать. Жрец явно преследовал какие-то свои цели.
— От болезни, — ответил старик.
— А что это должна быть за болезнь, чтобы множество великих ишибов, окружавших наследника, не могли ее вылечить?
— Так иногда случается, — неопределенно заметил старик.
— Но ты можешь назвать эту болезнь? Вот просто сказать ее название?
— Она была мне неизвестна.
— Неужели? Чтобы великий ишиб не мог определить болезнь? Она, что, была такой редкой? А может быть, имела все-таки название? Например, яд?
Цренал промолчал. Он о чем-то задумался.
— Как умер принц Нерман, уже не имеет значения, — тихо ответил старик. — Имеет значение лишь настоящее и будущее.
— И какое же у Ранига будущее с Миэльсом? — поинтересовался Михаил. — Или я даже спрошу иначе: в чем твоя цель? Что ты хочешь от короля или от страны? Вот лично тебе чего хочется?
— Мне нужно, чтобы люди верили в моего бога, — медленно ответил старик.
— Допустим. Допустим, что это так. Обычно люди хотят власти, славы, богатства, здоровья, долгих лет жизни. Но допустим, что тебе нужно просто, чтобы верили в Оззена. Как этому способствовал Миэльс?
— А как этому будешь способствовать ты? — поинтересовался Цренал вместо ответа.
Он был донельзя удивлен ходом разговора. Ему уже сообщали, что человек, захвативший столицу, весьма необычен, но он не верил. Теперь же убедился воочию. Причем, его поразил не только аб самозванца, но и то, как он говорил. И что говорил. Разговор этот никак не сообразовывался с предыдущим опытом старика. Если бы он знал, откуда прибыл Михаил, если бы владел обшей лексикой его мира, то сказал бы, что тот говорит нетипично для мира Горр.
— Я этому могу еще как поспособствовать, — заявил странный собеседник. — Вот смотри, недавно Раниг потерял северные провинции. Они отошли Томолу и Кманту. В обоих этих государствах культ Оззена не практикуется. У Томола — Неурал, бывший бог войны, если мне не изменяет память, у Кманта — Исианда, бывшая богиня красоты. Как ты думаешь, что случится с культом Оззена в наших бывших провинциях?
— А ты сможешь удержать Раниг от дальнейшего распада? — снова спросил жрец. — Или вернуть утраченные земли?
— Я могу сделать и то, и другое, — твердо сказал Михаил. — И если ты меня поддержишь, то у Оззена значительно прибавится сторонников. То есть верующих.
Цренал колебался. С одной стороны он видел, что два короля на одном троне несут угрозу стабильности и возникает риск еще больших потерь среди верующих. С другой стороны, самозванец действительно был лучше Миэльса и доказал свой талант полководца и политика. У него были шансы вернуть утраченное.
— Я мог бы поддержать тебя, если ты вернешь рабство, — сказал жрец. — Оззену нужны рабы.
Лицо Михаила побагровело. Намеки на то, что рабство необходимо вернуть, приводили его в ярость. С большим трудом ему удалось взять себя в руки.
— Послушай, жрец, — произнес он. — Я прошел большой путь. Начал почти с нуля, а теперь стою во главе непобедимой армии и контролирую столицу и весь юг. Значительную часть моей армии составляют бывшие рабы. Среди моих приближенных есть те, у кого семьи до сих пор находятся в рабстве. Кроме того, я считаю рабство самым постыдным явлением, которое только может существовать. Поэтому если ты так ставишь вопрос, то я не остановлюсь ни перед чем. Если ты не коронуешь меня, то я найду другой способ это сделать. Но рабство возрождать не буду.
— Какой же способ? — спросил Цренал, слегка напуганный внезапной, как ему показалось, вспышкой ярости.
Он всю жизнь прожил в условиях, когда рабовладение считалось совершенно нормальным явлением. И ему было трудно понять мировоззрение Михаила. Очень трудно.
