Конец речи иностранного специалиста не понравился Скумбриевичу. Он вызвал к себе Бомзе.
— Что с немцем? — спросил он. — Чего он бесится?
— Знаете что, — сказал Бомзе, — по-моему, он просто склочник. Ей-богу! Сидит человек за столом, ни черта не делает, получает тьму денег и еще жалуется" .
— Сём-ка, — сказал я тогда сам себе, — а ведь такие эпизоды пишутся неспроста! Ни один юморист в мире, сам нарочно такое не придумает — человеческой фантазии не хватит. Это надо чего-то "конкретного" курнуть — обычный "кокс" из местной аптеки не поможет в таком юмористическом творчестве.
После этого из инженеров, отсидевших срок в Ульяновском ИТЛ — но желающих продолжать сотрудничать с "Особым проектно-техническим бюро", была составлена "Комиссия по учёту, контролю и распределению кадров ОПТБ-007" (КУКРК).
Специальные "тройки" с грозными ксивами, раздобыв по запросу от НКВД же полные поимённые списки — объезжали места работы нанятых иностранных специалистов и, обнаружив реально "неприкаянных" — наподобие вымышленного Генриха-Мария Заузе, перевербовывали их в мою пользу.
Что самое удивительное и необъяснимое: советская система найма за границей работала чётко как часы. Отбирались действительно — самые лучшие специалисты имеющие безукоризненные рекомендации...
Но, Боже — как бесталанно и расточительно, а то и вовсе с нулевой эффективностью — их использовали на наших советских "социалистических" предприятиях!
Ну, что тут поделаешь, если даже сам Сталин — пока ничего поделать не может?
Переломить ситуацию я не в силах и мне лишь остаётся ею воспользоваться по известному принципу "нет без добра лиха". Таким образом, я снабжал кадрами не только растущую как на дрожжах ульяновскую промышленность — но и щедро ими делился с АО "Россредмаш", где Председателем Совета директоров был мой человек — Дыренков Николай Иванович.
Была, правда, пара-тройка скандалов...
Ну, да ладно!
* * *
Ещё одним источником хоть и молодых — но перспективно-ценных кадров, стали советские ВУЗы.
Исторически так сложилось, что слово "студент" у простого человека ассоциируется с каким-то — вечно голодным, незатейливо и неряшливо одетым существом. Что касается России, то во все времена это определение относится к нему в полной мере. Наш "Studiosus Vulgaris" никогда не жил в достатке, а после любой "Эпохи перемен" — оказывался на грани выживания и исчезновения.
Отлично помню Аннушку — нынешнюю законную "половинку" Василия Путина (Пукина), когда я впервые с ней познакомился в синематографе: она щеголяла в туфлях на деревянной подошве, с верхом — выкроенным из какого-то коврика и обрезков кожи. Платье ее, простенькое, с напуском на бедра по моде того времени — было явно пошито из какого-то выцветшего гобелена. Скорее всего — обивка кресла, окончившего свой век в буржуйке ещё в эпоху Военного коммунизма.
Когда я её досыта накормил в кафе мороженным и перед расставанием подарил дешевенькую шляпку — она была готова отдаться мне прямо в примерочной магазина...
Хахаха!
Это уже история — есть, что вспомнить.
После прихода к власти партии большевиков, классовый подход превалировал над другими в большинстве — подверженных революционным изменениям сфер социальной жизни и, высшая школа не являлась счастливым исключением в этом ряду. Даже на неформальном уровне — советское студенчество разделилось на "мужиков" и "жоржиков": на выходцев из простонародья и из так называемых "бывших" — что тогда говорить об официальной позиции пролетарских властей?
Местные стипендиальные комиссии в вузах и техникумах, действовавшие под патронажем Центральной стипендиальной комиссии — решали вопрос по распределению скудных финансовых фондов в пользу социально близких, "общественно полезных" и имеющих заслуги перед Советской Властью.
Остальным была предоставлена благоприятная возможность крутиться по мере собственных способностей.
Кстати, специально для любителей "похрустеть": и до Революции — стипендия нередко превращалась в "награду за благонадежность", право получения которой — обладали далеко не все студенты Российской Империи.
Но даже студенты, попавшие в число счастливчиков — находились в положении между просто голодной смертью и просто голодным обмороком, ибо стипендия в тринадцать с полтиной рублей — была вдвое ниже минимального прожиточного минимума.
Но вопреки вся и всему, подобно неистребимой конопле Чуйской долины — советские студенты демонстрировали поразительное искусство выживания, достойное написанию отдельной книги !
Подрабатывать репетиторством или иным интеллектуальным трудом — удавалось немногим студентам, поскольку этот ниша рынка была занята — немногим менее нищими советскими педагогами.
Те, кому не помогала семья — подрабатывали частными уроками, разгрузкой вагонов, подметанием улиц, пилкой дров, торговлей папиросами. Некоторые счастливчики находили работу один раз в две недели, и были очень рады заработанным лишним двум-трём рублям. Девушки стирали бельё, мыли полы и окна. Некоторые из них — не особо щепетильные в моральном плане, торговали собственным телом.
Бывало и так: студент найдя какого-нибудь — особо лоховатого нэпмана, заключал с ним письменный договор — по которому тот брал на себя обязательство выплачивать до конца обучения определённую сумму в месяц. В свою очередь, студент обязывался полностью вернуть сумму в двойном размере.
Здесь Маркс был прав: нет такого преступления на свете — на которое не пошёл бы капиталист ради такой маржи!
Студенты же, как всегда — рассчитывали на русское авось: авось, если не сдохну — после ВУЗа найду хорошую работу, авось законы изменятся, авось нэпман-кредитор — к тому времени сам сдохнет...
Для отдельных немногих счастливчиков, существовали так называемые "хозяйственные стипендии". Их выплачивали студентам различные советские предприятия, учреждения и организации — после письменного согласия устроиться и работать на них по окончанию тем учебного заведения.
Хозяйственная стипендия могла достигать фантастическо-сказочной суммы в сто "карбованцев", но чаще колебалась в пределах от двадцати до сорока рублей.
Некоторые, особо предприимчивые представители изощрённо-изобретательного студенческого племени, даже умудрялись заключить договор с несколькими организациями и жили довольно кучеряво!
Я, прознав про такие порядки, быстренько создал соответствующую структуру почти в каждом техническом ВУЗе европейской части страны — "благо" их не было так уж много. Агенты Бюро по трудоустройству "Шанс" по особым "опросникам" подыскивали среди нуждающихся студентов подходящих и, заключали с ними соответствующие контракты сроком на три и семь лет. Чаще всего я платил кандидатам по 30 рублей в месяц, но попадались и отдельные одарённые личности среди наиболее дефицитных специальностей (например, химиков) — которые получали от меня авансом и все двести червонцев.
Такая практика продолжалась, правда, недолго.
Уже весной 1925 года, "Главпрофобр" специальным декретом запретил адресные выплаты. Физические лица отныне должны были башлять в специальный "стипендиальный фонд", откуда 30 процентов направлялись на выплату общих государственных стипендий.
Перспектива кормить чужого студента, меня не вполне устраивала по некоторым принципиальным соображениям и, я перешёл к натуроплатам.
Через агентов "Шанса", для кандидата снималось сравнительно благоустроенное (по сравнению со студенческой общагой) жильё, он снабжался канцелярскими принадлежностями для учёбы, ношенной одеждой и продуктовым пайком.
Последнее, кстати, я получал через Иохеля Гейдлиха — от благотворительной американской организации "APA ": концентрат горохового супа, тростниковый сахар, тушёнка, сгущенка — это была пища богов для наших оголодавших студентусов!
* * *
Впрочем, я даже не ждал "у моря погоды", когда студент получит диплом!
Советский Союз, пожалуй, был единственным местом в обитаемой части нашей Галактики — где существовал такой феномен, как производственная практика для учащихся высших учебных заведений. Ежегодно, эти представители будущей интеллигенции толпами отправлялись на предприятия — где они в соответствии с какими-то мне неведомыми марксистскими теоретическими постулатами, должны были отработать не менее трёх месяцев в году. Студенты же технических ВУЗов, двухмесячные "циклы" изучения теории — чередовались с такими же двухмесячными циклами практики.
Хрень неимоверная!
Такая система обучения могла подготовить только кадры мастеров и техников, но не инженеров. Впрочем, на данном этапе развития — если всё делать по уму, конечно, это пошло на пользу: мастера и техники, тоже были необходимы промышленности — "как хлеб, как воздух". Но, советская бюрократия — являла удивительные примеры формализма при назначении студентов на практику и, поэтому очередная выдумка кабинетных марксистов-теоретиков — своим менталитетом бесконечно далёких от нужд реального производства, оказалась очередной же химерой.
Студента изучающего химию, к примеру — могли назначить кассиром, а экономиста — мойщиком шерсти. Лингвиста изучающего восточные языки — направить на швейную фабрику, железнодорожника — заставить строить станционный туалет типа "сортир многоочковый", а строителя — подрядить в "водители кобылы" у местного начальства.
Студенты-практиканты, видя такое дело, тоже относились к порученному занятию формально — делая всё абы как, чисто для "галочки" в документе.
Главное же: руководство предприятий — материально не было заинтересованно в студентах-практикантах. НЭП, приучил их считать каждую копейку, а по закону тем следовало платить не ниже 6 разряда 17-разрядной тарифной сетки. Поэтому чаще всего, их заворачивали ещё у проходной: "Вы нам не нужны, товарищ студент, можете ехать обратно в свою альма-матер".
Однако ж, у меня в моей "подпольной империи" — совсем другое дело!
Мои "стипендиаты" направлялись на работу строго по специальности, работали не волыня и получали столько — сколько зарабатывали, заодно проходя довольно жёсткий отбор — перед тем как перебраться в Ульяновск на ПМЖ. Я отбирал лучших из них и не забывал делиться перспективными кадрами с Дыренковым.
* * *
Ещё вот, до кучи — раз разговор на эту тему начал...
У "жоржиков" и "мужиков" были совершенно разные мотивации учиться.
Если для первых учение в ВУЗе и в конечном итоге — получение диплома об высшем образовании, было зачастую делом семейным (мой папа был инженером и я им буду!), жаждой знаний или же самоцелью, то с вторыми — дело обстояло куда сложнее.
Прививаемая коммунистическая мораль, не всегда тютелька в тютельку совпадала с личностными установками и планами студентов из рабоче-крестьян. Вопреки от них ожидаемому, они искали не возможности по завету пролетарских вождей — практически даром трудиться на всеобщее народное благо...
А преференций для себя лично!
Вот же нежданка какая, а?!
"Мужики", разделившиеся в свою очередь на "академиков" и "активистов" — выходцы зачастую даже не из городских рабочих — а из самых натуральных крестьян, видели в высшем образовании главную жизненную цель — сменить профессию и образ жизни, "выйти в люди", осесть в городе.
И, главное — повысить свой социальный статус!
Слабая общая подготовка, не позволяющая им опереться на базовое образование в познании вузовских дисциплин — компенсировалась огромной жаждой знаний, стремление взять "науку" наскоком, натиском, зубрежкой и начетничеством.
"Упорные бобры грызут гранит науки" — выражение, подходящее к этому типу студентов — как ни к кому другому. Слова Интернационала: "Кто был ничем, тот станет всем" — воспринимались ими буквально.
Это, так называемые "мужики-академики"!
Студент-мужик из подгруппы "активистов" — приходит в "шок и тремор" при одной лишь мысли, что из-за неуспеваемости — ему придётся бросить учёбу и вернуться обратно в деревню к прадедовской деревянной сохе с запряжённой в неё сивой кобылой или на завод к токарному станку с ременным приводом — раздолбанному ещё в Германскую. Он, при малейшей угрозе своему "светлому будущему" — теряет всякое душевное равновесие и зачастую даже человеческое достоинство. Именно этим объясняется его неутолимая жажда доносительства на "чуждо-классовую" профессуру, на "жоржиков" из "бывших" и даже на своих "мужиков" из категории "академиков".
Этим же можно объяснить и часто выбираемый "мужиками" наиболее лёгкий путь в "освоении" учебного материла — гиперактивная общественно-политическая деятельность. Самые хитрожоп...пые из этой категории советских студентов — делали ставку на комсомольскую, а затем — на партийную карьеру. При этом, сметливые пареньки из селюков быстро сообразили: быстрее всего карьеру можно сделать — выискивая и разоблачая "врагов". Вероятнее всего — это именно им, а не пресловутой сталинской паранойе — мы обязаны репрессиями 30-х годов: подросшие и набравшиеся опыта партийной борьбы активисты из "мужиков" — требовали бюджетных мест и, желательно — как можно ближе к самой вершине власти.
Наиболее креативному из этой когорты "мужиков-активистов" — усевшемуся жоп...пой на самой её "верхушке" (догадываетесь, про кого я?), удалось даже — казалось бы самое невозможное: распахав целину — убить сельское хозяйство, заставив чукчей и пингвинов выращивать "царицу полей" на своих льдинах — превратить многовекового экспортёра зерна в его вечного импортёра и, самое главное — морально уничтожить коммунизм прямо на съезде(!) Коммунистической партии, предоставив времени уничтожить страну в целом.
Уникальнейших способностей был тот лысый выблядок, щеголявший в малорусском нижнем белье!
Участь непролетарского студенчества, "жоржиков" — из так называемых "лишенцев", была весьма незавидной...
Мало того, что Советская Власть обрекла их на самообеспечение — так ещё и заставила оплачивать учебу "за себя и за того парня".
В момент введения оплаты за обучения в первой половине 1920-х годов, её размер колебался от 50 до 300 рублей в год — в зависимости от материального положения родителей студента. Разумеется, подавляющая часть студентов — к которым относились выпускники рабфаков, коммунисты и комсомольцы, лица находившиеся на иждивении членов РКП(б), командированные профсоюзами, а также дети профессорско-преподавательского состава вузов — не платили ни копейки. С каждым годом росло число "льготников", одновременно в результате "чисток" сокращалось число непролетарских студентов и, соответственно — увеличивалась сумма оплаты.
Таким образом, во второй половине 1920-х годов, один "буржуазный" студент — фактически содержал трёх-четырёх "пролетарских".
Так я, в принципе не про то!
Студенты-пролетарии всё более и более приобретали черты элитных слоев общества — которые они копировали у профессуры "старой школы" и у бывших царских чиновников, а ныне советских госслужащих — во множестве имеющихся во всех государственных учреждениях новой России. Почувствовав себя правящим классом, они старались закрепить свою избранность и в послеучебной служебной карьере — которую видели преимущественно в возможности дальнейшей карьеры в больших городах, устроившись в столичных наркоматах, главках и трестах.
