Вижу — заглатывает наживку, и:
— Ты, Абрам Израилевич — можешь просто сидеть на попе ровно и, тогда тебе возможно достанется кресло — из-под его забронзовейшей как бюст Маркса, жоппы…
Откидываюсь на спинку стула и прямым текстом:
— …А можешь раскрыть контрреволюционный заговор возглавляемый Погребинским и, тогда (при известной удаче и собственной ловкости, конечно) — ты переедешь в кабинет на Лубянке.
Вижу полное обалдевание и, продолжаю максимально «грузить»:
— Другой вариант: я прямо отсюда иду в Губернское управление ГПУ и, тогда — контрреволюционный заговор раскрывают там. Ну тогда извини, Абрам Израилевич: как выдвиженцу Погребинского — место твоё будет тоже на Лубянке… Но вот только, уже не в кабинете за столом — а в подвальной камере. А там, уж как договоришься: на нарах у окна — или под нарами возле параши.
Исходя парами от бурления в нём кипящих говн:
— Угрожаешь?
Вытаращив на хозяина невинно-наивные глазки:
— «Угрожаю»?! Да, упаси меня Маркс — предупреждаю и предлагаю.
Товарищ Кац, трясущимися руками сломав две папиросы и изведя полкоробка спичек, наконец закурил. Потом после первой же затяжки, сунув в рот не тем концом и обжегшись, выматерившись в адрес непосредственного руководства и проплевавшись прямо на пол, прошепелявил:
— А если он раскроет контрреволюционный заговор — возглавляемый тобой?
Тычу большим пальцем за спину, где из окна продолжало шуметь и, даже слышались отдельные выкрики:
— У Погребинского нет и, никогда не будет такой «группы подтанцовки» — поэтому ему это сделать сложнее.
Как будто в подтверждении, на улице кто-то истошно завопил:
— СВОБОДУ СЕРАФИМУ!!!
Кац, ликом взбледнев аки Иуда на осине, пробормотал:
— Счас стёкла будут бить…
За этим отчётливо слышалось: «…А потом — меня».
Подошёл к окну и посмотрел вниз на собравшуюся толпу, еле-еле сдерживаемую растянутой цепью милиционеров. Их здесь собралось тоже прилично, но все их действия выглядели суматошно-бестолковыми — как муравейник с всунутой в него головнёй.
Двадцатые годы, это вам не хрущёвская «оттепель» и, в демонстрации — стрелять было ещё не принято. По всему было видно, что поднажми толпа — правоохранители просто-напросто разбегутся как запечные тараканы от света лучины, позабыв про свои «наганы» и «винторезы».
— Думай-соображай быстрее, Абрам Израилевич, пока всю вашу контору по кирпичику не разнесли!
В приоткрывшейся без стука двери, показалась голова секретарши и панически вопрошает:
— Товарищ Кац! Из «губернии» звонили — почему Вы арестовали Свешникова? Что ответить?
Подскочив ужом на сковородке, чернильницей на неё замахиваясь, Кац:
— ЗАКРОЙ ДВЕРЬ, ДУРА!!!
Нехарактерно для него — обычно Абрам Израилевич с женщинами по-еврейски тактичен и обходителен.
Тяжело дыша, как загнанный через камыши в трясину кабан — под дула охотничьих двустволок, уставившись на меня налившимися кровью глазами:
— У тебя ровно сутки, Свешников! Чтоб, завтра вечером — улики на Погребинского были у меня на столе!
Недоумённо пялясь:
— А свидетелей куда прикажите, товарищ начальник? Вам под стол…?!
Тараща глаза:
— У тебя и свидетели есть?!
— А ты фули думал, Изральич? С терпилой связался — в майке, в шлёпках, да в выцветших на коленях тренниках?!
Тот, обессилено падая в кресло:
— Всё, иди! И успокой толпу, пока до Москвы не дошло про твой «арест».
Выхожу на крыльцо управления НКВД и, подняв руку:
— Всё нормально, товарищи: никакого ареста — всего лишь лекция об условиях…
Меня не дослушав, народ грянул:
— УРА!!!
Толпа комсомольцев, членов партии и беспартийных, стащили меня с крыльца и, буквально на себе донесла меня до «Форда» — с которого я как Ленин с броневика, толкнул коротенькую речь…
О чём речь, спросите?
Да всё о том же — о строительстве Детской железной дороги, о чём же ещё. На штурм Нижегородского белокаменного Кремля и бывшего Дворца губернатора в нём, я не звал…
Не время ещё!
После моей речи народ потихоньку начал рассасываться «по пещерам», а я с тремя немцами-телохранителями поехал…
Правильно: к Ксаверу.
* * *
На уже давненько знакомом подворье встретили меня более чем сердечно — сразу же за стол, даже моих немцев не побрезговали усадить рядом и накормить «от пуза». Затем, поднялись в кабинет, где я вручил подарки: оправившемуся от ран Саулу — по случаю купленную эксклюзивно сработанную немецкую трёхсекционную стальную кирасу «скрытого ношении», Упырю — наваху, испанский нож-складень. Основному партнёру по «монетизации» знаний из будущего, я подарил купленную в Париже закопчённую старообрядческую икону — от вида которой, он чуть кипятком не описцался:
— Вот это уважил, так уважил…
Поставил её в «красный угол», подвинув уже имеющиеся и с полчаса молился — то и дело двуперстно осеняя.
Сразу скажу, что икона обошлось мне совсем недорого: видимо русские иконы — ещё не в особом тренде «за бугром». Или же, что скорее всего: в связи с известными событиями в стране-производителе — предложение превысило спрос и произошло элементарное затоваривание рынка предметами культа.
Вволю помолившись, я аж кемарнуть успел, Ксавер выжидающе уставился на меня:
— А новой «инфы» пока нет?
Включаю ему «стоп-сигнал»:
— А не до хрена ли зараз подарков зараз будет, Партнёр?
К сожалению, в связи с моей бурной деятельностью этим летом, у казалось бы неисчерпаемого «колодца» с «послезнанием» — показалось песчаное «дно», на котором жалобно квакали печальные личные «жабы» — превратившиеся в обычных лягушек.
— Не лайся перед святыми ликами, — вновь повернувшись к иконам, перекрестил лоб, — а если серьёзно?
Озабочено-озадаченно, отвечаю:
— К сожалению, с «инфой» конкретная напряжёнка — видишь, что в мире и в московских верхах творится? Единственное, что могу посоветовать словами великого Кормчего: запасай зерно, копай окопы.
— Какие «окопы»? Война будет?
— С хлебом этой зимой будет плохо, говорю. Очень плохо!
Отмахивается:
— Да, это я без тебя знаю — когда с ним «хорошо» было… Спрашиваю: война будет?
— Насчёт же войны, — подражая ему, крещусь на иконы, — уверен, что всё обойдётся демонстрацией величины писюков центровых пацанов на этом «Шарике».
— Ох, что за язык у тебя, Серафим… Когда-нибудь, коль сам не отсохнет — велю Упырю его у тебя вырезать. Писать же умеешь?
— Азбуку Морзе знаю — буду стучать тебе по лбу «точкой-тире», Ксавер.
Ржём всем квартетом…
Почему я так уверен что большой войны не будет, после того — как такого натворил?
Большие войны просто так не возникают!
К примеру, в 1918 году, чекистами в Москве был раскрыт «Заговор послов» — иначе, известного под названием «Заговор Локкарта». При ликвидации последнего, чекистами был произведён налёт на британское посольство и убит один из его сотрудников, не считая арестованных.
Объявило Соединённое королевство войну Советской России?
Нет!
Весной 1920 года корабли Волжско-Каспийской флотилии под командованием Федора Раскольникова, подошли к берегам Ирана у порта Энзели, открыли по берегу огонь, а затем высадили десант, захвативший плацдарм на берегу.
Находившимся в городе британским войскам было приказано убираться на хер, что они и незамедлительно проделали.
И опять же: никакой войны Советской России, объявлено не было. «Владычица морей» утёрлась и, сделала вид, что так оно и надо.
Ксавер, ёрзая от нетерпения:
— Ещё, есть что-нибудь?
Слегка небрежно и не особо торопясь:
— Да есть тут в заначке кое-что. Но не знаю — сумеешь ли ты срубить с этого бабло или наоборот.
У того задёргалось веко:
— Да, говори уже, не люби мне мозги…?
Кстати: хит этого сезона — очередной шедевр от поэта Юры Шатунова, на музыку Веры Ивановны Головановой, где есть такой припев:
«А ты сердце моё не разбивай на куски
А ты люби меня, а не люби мне мозги…».
Неплохие, кстати денежки, «капают» мне за мою литературную… Нет, не за мою: все эти ещё ненаписанные тесты и мелодии — я бессовестно ворую, у чаще всего — даже ещё не родившихся авторов.
Но денежки то, всё равно — «капают»!
Вот, народ потихоньку и перенимает мои иновремённые словечки и выражения.
— Скажи, Ксавер: а какие отношения у тебя с криминалом? Не с «деловыми» — вроде тебя, а вот именно с криминалом — бандиты там, домушники и прочие налётчики.
Возможно, я ошибаюсь из-за недостатка информации, но сдаётся мне — мой «напарник», служит вяжущим звеном между «деловыми» и «блатными».
Вытаращив на меня глаза:
— А тебе на что?
— Да, есть информация по их части.
Помолчав, спрашивает:
— Ну и какая же?
— Ты Погребинского знаешь?
— Лично нет. А, что?
— А такие личности, как Шелухин по кличке «Гуливан», «Колька-мясо» и «Карахан», тебе известны?
Ксавер, видно — вовсе не обязанный знать каждую уголовную шелупонь, переводит вопросительный взгляд на Упыря. Тот, максимально осторожно:
— Слышал про таких блатных… А, что?
— Так, вот: эти трое — знают Матвея Самойловича Погребинского «лично», ибо работают на него.
Упырь, хищно прищуривается:
— Отвечаешь за свои слова?
Креща лоб на святой лик:
— Готов на любом толковище под ними подписаться.
Отводит глаза в сторону и, долго молчит. Наконец:
— Ну смотри, Серафим — если соврал…
— Тю… А, мне что «смотреть», то?! У меня, никаких с ними дел нет! Это вы смотрите, чтоб они вас под цугундер не подвели.
Ксавер, багровея шеей, обращается к своим:
— А вы что скажите?
Саул, он которого за всю историю нашего знакомства — я слышал не более десятка слов, проскрежетал ворочая желваками:
— Этим троим, я никогда не верил — гнилые они по жизни. В «общак» не вкладываются — «фарту», говорят нет. А сами — «прикинуты» как на картинке, всегда при файфовых шмарах и из кабаков — их за уши не вытащишь.
Упырь, поигрывая подарком:
— А что раньше молчал?
— А ты разве спрашивал? С виду то, всё пристойно, а на что гуляют — среди людей спрашивать не принято.
Ксавер, зло щетиня свои «великопетровские», жёсткие усики:
— Продались, сцуки! Знаешь, где они кантуются?
— Поспрошать у людей надо.
— С утра выловить всех троих и ко мне «на разговор».
Свиньи в сарае плотоядно захрюкали — как будто почуяв свеженину и, меня тут же морозным холодком по загривку — посетила давешняя «попаболь».
Упырь, щелчком выбросил лезвие из толледской стали:
— Заодно и подарок опробуем-обновим! Как там его, говоришь? «Колумбийский галстук»?
— Э, нет, — возмутился-запротестовал я, — такая казнь только для «особо важных» персон — а не для всякой пупырёвой мразоты, вроде этих кумовок. Да и не их бесславная кончина мне нужна, а наоборот — бесславная жизнь… Хотя бы до суда.
Все трое в диком ахуе:
— Объясни, почему их нельзя просто зарезать — коль признаются?
— Признаться то, они признаются — у меня есть на них письменные показания Васьки Кота…
Судя по реакции, отдельным присутствующим хорошо был известен и этот трубейный персонаж — весной свершивший побег из Ульяновской школы милиции и ныне находящийся неизвестно где.
— …Но мне нужно, чтоб они пришли с повинной к ментам и вложили Погребинского, как организатора и идейного вдохновителя банды. Завтра, не позднее, чем в двадцать часов по московскому времени.
Недоумённо переглядываются и, Ксавер задаёт вполне логичный вопрос:
— А, нам это на хрена надо, скажи-поведай?
Глядя на наручные часы, сожалеючи:
— «На хрена» — это слишком долго рассказывать, Партнёр, а времени у меня уже нет. Но могу коротко поведать «зачем».
— Зачем?
— Затем, Ксавер, что если удастся утопить Начальника ГубНКВД — я расскажу тебе самую(!) важную с момента нашего знакомства информацию. А если не удастся…
Театральная пауза — прямо по Немировичу-Данченко и, затем:
— …Тогда ты её узнаешь сам. Но, возможно — уже сидучи на нарах в бараке таёжных лесорубов.
Произведя ни с чем не сравнимый эффект, поднимаюсь и, ещё раз глянув на свой старенький «Swiss» — на котором почти полночь, прощаюсь:
— Итак, до завтра! Если вопросов больше нет, предлагаю джентльменам сверить часы…
* * *
Далеко за полночь, мы выдвинулись из Нижнего Новгорода целой автоколонной.
Спереди, на «Renault 40CV Type DT» дозором мчались наши комсомольцы во главе с Ефимом, за ними — я на новеньком «Форде-Т» с тремя немцами, за мной — «Татра»-грузовичок с «вагнеровцами», следом четыре оставшихся «Мак-бульдога» — битком набитых бойцами «Ударных комсомольских отрядов по борьбе с хулиганством» (УКО)…
Как был уговор в инструкции Краснощёкову: Ванька да Санька со своими «футбольными командами» — встретят нас уже на месте, предварительно «зачистив» местность.
* * *
Конечно же, с целью подобраться к виртуальным рычагам управления моей «промышленной империи», Погребинский, задним числом уволив меня с четырёх занимаемых должностей в системе НКВД — назначил на них своих подручных. Однако, видимо ему не хватило времени, верных людей или всего этого вместе — поэтому мои заместители оставались на местах.
Подъкузмил «Человеку в кубанке» и поведенческий стереотип советской партноменклатуры — перенятый как «родимое пятно» от дореволюционного чиновничества.
Объясняю, буквально на пальцах:
Взглядом человека начала 21-го века, очень хорошо заметно: кадровый подбор у хроноаборигенов — чаще всего производится по известному с самых древнейших времён принципу: «Я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак».
Иными словами: назначать к себе в заместители человека умнее себя или просто способного хоть к какой-нибудь инициативе — местные «боссы» боятся категорически!
Тупо делай, что тебе говорят и, поменьше умничай.
Кажется, я уже приводил в пример слова Гришки Питерского (Зиновьева) на замечание Красина:
«Мы просим некоторых товарищей, которые суются к нам со словом „некомпетентность“, чтобы они забыли это слово».
Вот, вот!
Весь стиль советского менеджмента можно выразить этими словами.
Ведь, постоянно идёт подковёрная борьба за кресла и, умный зам — может запросто «подсидеть» своего босса.
