Внутренний двор управления ГБ по городу ?1 атомного пояса "Сила Сибири". Резкий свет искусственного освещения из-под купола. Зябкая прохлада. Утренний развод на дежурство. Недлинный строй лейтенантов мнется, тихо переговаривается, летают смешки. Майор, старший смены, привычно и скучно выносит мозг, его так же привычно никто не слушает. Два капитана на правом фланге посматривают снисходительно, их действо почти не касается. Еще бы, аналитики, двухгодичная обязательная командировка. Полгода прошло, еще полтора — и ту-ту на поезде "Северное сияние" назад в первопрестольную, и забыть номерные подкупольники как страшный сон. Забыть вечно грязные купола, резкие тени, ледяные сквозняки от грузовых портов, отсутствие неба над головой...

Строй мгновенно затих и замер — от генеральского входа слитно двигалась группа старших офицеров. Во главе — сам свирепый генерал Макусь. В Москве — не более чем один из угодливой свиты Самого, но в Копейке — тиран, без раздумий ломающий карьеры подчиненным. В его присутствии показывать зубы не рекомендовалось даже в варианте улыбки. А два прикомандированных капитана стереть беспечные ухмылки с лиц не догадались...

Генерал внезапно остановился. Выслушал торопливый доклад майора, с тяжелым недовольством уставился на капитанов. Туда же развернулась свита, готовая рвать и терзать. Капитаны почувствовали себя неуютно. По слухам, генерал мог и в зубы двинуть, появилась недавно такая мода у руководства, особенно в поддатом состоянии. А генерала пока что трезвым никто не видел...

В себя капитаны пришли только в рабочем посту. Через полчаса. И эти полчаса показались им самыми длинными в жизни. Оказывается, и безобидный майор умеет орать и махать кулаками, когда чует угрозу своей карьере. Оказывается, это больно, позорно и унизительно.

— Ну, будем работать, как приказано! — угрюмо подвел итог один. — У нас какая тема? Школы. Вот и работаем по школам. Выводи доклады операторов, и вперед.

— Доклад, — меланхолично поправил его товарищ и потрогал скулу. — Один. Школа номер два, действие из перечня подлежащих особому контролю. Несанкционированные договоренности между классами, горизонтальные связи, общественная активность вне пределов структуры государственной власти. Смотрящий класса — Богдан Джепа. Шесть лет. Неформальный лидер класса — Зинаида-Татьяна Лебедь. Тоже — шесть лет. Шесть, Коля.

Капитаны в затруднении переглянулись.

— Шесть лет, — пробормотал один. — Не, ну это совсем за пределами разума...

— С другой стороны — у нас всё за пределами разума! — твердо закончил второй. — Называется — социализм! По роже еще раз хочешь? Нет — открывай доклад и вперед!

Капитаны с непередаваемыми чувствами уставились на запись оператора.

— Ути-пуси! — сказал один с нежностью. — Куколка!

— На руки посмотри! — посоветовал другой. — Чем она пацанчиков с ног сбивает? Явно же свинчатка! Изготовление, применение предметов, подпадающих под определение холодного оружия... лицом кавказской национальности!

— Коля, я не смогу, — пробормотал капитан и отвел глаза. — Ну и что, что кавказской? Девочке шесть лет! Шесть, Коля! Ну есть же пределы! Отлавливать по школам ячейки "подогрева" каторжан или дурачков-анархистов — это одно, а пускать в разработку шестилетнюю кроху... Коля, есть пределы моему зверству! Я не смогу. Делай сам.

— А я, значит, смогу? Ты, значит, так считаешь. Ну-ну.

Капитаны недовольно помолчали. На огромном экране перед ними маленькая девочка безутешно плакала у окна и разрывала им сердца.

— А через полтора года поедем домой, — лениво сказал капитан. — Напьемся в дороге, как у нас принято... и ты припомнишь мне этот день. Помнишь, в прошлом году по сводкам прошло убийство? Совершенное с особой жестокостью, а? Точь-в-точь наш вариант.

— Там психопат работал.

— А ты не психопат, да? Да мы оба с тобой "не того" после Махачкалы. Как военно-врачебную будем проходить, не представляю.

Капитаны еще помолчали. На экране симпатичная малышка беззвучно общалась с учителями, бегала на разборки — в общем, жила своей не совсем обычной, но чисто детской жизнью...

— Значит, что ж, — буркнул капитан. — Аналитику писать придется — приказали. Значит, чего-нибудь напишем. В первый раз, что ли? Напишем, Коля, напишем, и не кривись! Нам тут еще полтора года куковать, не забывай! А уж что там поймут из написанного да как — уже не наша проблема.

— О! — сказал его товарищ, поднял наставительно палец и злорадно улыбнулся. — Верно! Ну, мы сейчас и напишем!

— А что пытался свалить на меня грязную работу, я тебе еще припомню.

— Значит, в одном поезде с тобой домой не поеду, — пробурчал капитан и пододвинулся к экрану.

-=-=-

Галдящая толпа учеников с шумом прошла мимо будочки смотрящего и растеклась по двору Дома коммунальщиков. Следом за ними через некоторое время быстро прошагала маленькая девочка и, не обращая внимания на обидные выкрики, скрылась в подъезде. Старший объекта проводил ее внимательным взглядом.

— Не повезло девчонке, — бросил он задумчиво сменщику. — Русская, а по лицу чистая грачка. Говорят, мамочка нагуляла. Родному папику хорошо, он с семьей в центральном секторе блаженствует под охраной СОБРа, а ей каково? У нас Южный фронт многие помнят, и государство эту память... разжигает, да. В школу пошла, а там штурмовики. Волчата нации, конченые придурки. Задавят малышку. И во дворе ее долбят. А ты, гаденыш, натравливаешь. Скажешь, нет?

— Ну и что? — вылупился белобрысый сменщик. — В чем проблема? У нас русский мир! Кто недоволен, пусть валит за Большой Кавказский хребет! Так сам лидер нации говорил, я слышал! Да я вообще ее пришибу, и мне ничего не будет!

Старший объекта молча бросил на него презрительный взгляд.

— Что, понравилась? — вдруг ухмыльнулся сменщик и покровительственно хлопнул старшего по плечу. — Я заметил, тебе маленькие очень нравятся! Уй... отпусти!

— Еще раз хлопнешь по плечу — руку оторву! — тихо пообещал старик. — Гнида. Ты даже против шестилетки слабак. Чужими руками норовишь. Увижу, что пацанов на нее напускаешь...

— И что мне будет? — нагло спросил парень. — За мной все, а за тобой кто?

— Свободен, — буркнул старший. — Дежурство сдал, дежурство принял — пошел вон.

-=-=

— Пришли, я здесь живу, — сказал мальчик, прищурился и посмотрел вверх. — Вон, видишь окно? У самого купола, рядом с солнцем. Ночью слышно, как по крыше кары ездят. Ремонтники прямо напротив окна по переходам лазят! Как заорут под ухом, аж подпрыгиваем! Мама говорит, скоро привыкнем. А так ничего, даже хорошо, жить можно. Птички в окно заглядывают, их много там, под куполом. У них там гнезда.

Зита с сомнением оглядела бесконечную белую стену с редкими дверями подъездов.

— Железнодорожная общага — это хорошо! — убежденно сказал малыш. — У нас карточная столовая на первом этаже, даже выходить из дома не нужно! Общая прачечная есть еще — да много чего есть! Главное, тут чисто и за порядком смотрят! У нас свой штурмовой отряд — знаешь, какие они строгие?!

Малыш покосился на каменно неподвижное лицо подруги и добавил потише:

— Но тебе лучше не заходить. Они ж не знают, что ты казачка.

— А двор где?

— Откуда? — удивился Богдан. — Это общага! Мы тут, на улице играем. Раньше жили в Доме медработников, там хороший двор. Но маму из клиники выгнали за то, что отказалась перерабатывать, и из дома тоже. Она сейчас фельдшером на железке, вот и дали общагу. На двоих только общага положена. Брат еще есть, но он взрослый, на западном ТВД воюет, звездно-голубых гоняет...

Малыш говорил и говорил не останавливаясь. Зита с грустью смотрела на друга. Юному гению сильно не хватало общения, с одноклассниками ему давно не о чем было разговаривать, вот и трещал, спешил поделиться мыслями с той, кто его хотя бы понимает. Вечная проблема гениев. Ему бы в спецшколу. В смысле, в категорийную. Но учится в общей. Интересно, почему?

— А почему твоя мама отказалась от переработок? — полюбопытствовала она. — У всех сверхнорматив, разве нет? Моя мама и то иногда ночует на работе.

— О! — протянул Богдан с завистью. — Сравнила! Твоя мама — лейтенант! У офицеров знаешь какая административная зона? Там жить можно! Но моя не потому отказалась, что сутками на ногах не может. Она меня дополнительно учит. А как, если всегда на работе? Вот и отказалась. Карточки, конечно, урезали, но ничего, проживем...

Она понимающе кивнула. Неукоснительное правило соблюдено в очередной раз: за спиной каждого юного гения прячется честолюбивый родитель. Как вариант — бабушка. Вот и Богдан — его, оказывается, учат на дому. Напрягают, мобилизуют, подталкивают вперед.

Богдан замолчал и осторожно глянул вбок. Вдалеке вдоль общежития с уверенным видом шли несколько парней. В камуфляже и с дубинками.

— Патруль, — пробормотал Богдан и виновато посмотрел на нее.

— Не догонят, — успокоила его она, легко шлепнула по ладошке, развернулась и зашагала прочь. Свернула в технический переулок, оглянулась — патруль за ней не пошел.

— Я люблю тебя, жизнь! — тихонько пропела она и улыбнулась.

Жизнь прекрасна и удивительна, особенно в детстве, и ей повезло в этом плане дважды! И во второй раз — особенно! Заканчивается учебный год, сквозь купола ласкают лицо теплые руки солнца. Она — вторая в классе после Богдана по учебе. С этой, пока что маленькой вершинки уже можно поглядывать на категорийную школу. Пока что осторожненько — но уже поглядывать. Хотя жалко покидать свою "двойку". Там ее уже знают, уважают. Там — ее класс, именно что ее. Давняя совместная драка что-то изменила в детках, она вовремя заметила и воспользовалась — и теперь девчонки в классе наравне с мальчишками, одной дружной компанией, готовой окрыситься хоть на "быков", хоть на старшаков. И с куратором-"положенцем" она сдружилась. Ничего такой паренек, ограниченный, не без этого, упертый — но общий язык найти удалось. С мужиками просто: приласкалась, глазки построила, он и поплыл. Старшаков от класса он и отгоняет. Так что в школе теперь хорошо. И дома хорошо. Жаль только, Андрюшка на рукопашку ходит. Взгляд у него изменился, жестким стал, и сам он изменился. Твердо нацелился на военное училище. Ну, зато взялся за учебу. Не его это, сильно не его, какой из Андрюшки офицер, ему бы по научной линии пойти, но... лучше уж так, чем никак. Отец... ну, он мужик, и этим все сказано. Отец — ее, и только ее собственность. Мама дымится и топочет копытами, орет, что дочка лезет без спросу в кухонные дела и в рукоделье, и это тоже здорово, ей попсиховать полезно, такой уж у нее тип характера. Главное — не принимать ее заскоки всерьез.

Она свернула раз, другой и остановилась. Посмотрела издалека на проходную, помечтала. Там, за дверями под охраной пары бойцов, кончается город. Там, за проходной — вольное небо, ветер. Тайга и река. Там она обязательно побывает.

Поворот, еще поворот. Андрюшка ошибался, когда говорил, что по городу нельзя бродить одной. Можно, если район приписан к школе, в которой тебя все знают. Вон вылетели со двора мальчишки, шпана шпаной, пригляделись, поскучнели. "Привет, Зита!" — и обратно в засаду. Будут беззащитных поджидать, а ее трогать опасно. Тронешь — потом лучше в школу не приходить. За нее и "положенцы" вступятся, и старший брат, и класс. Да и сама может зуб выбить.

Чистые купола, солнце в глаза — и зелень. Центральный торговый комплекс. Здесь всегда тепло, всегда уютно, здесь молодежи полно по многочисленным кафешкам на террасах, здесь можно просто посмотреть на людей. Здесь она любит бывать в редкие свободные минутки. Но сегодня ей не сюда, а рядом...

— Подойди! — вдруг сказал ей мужчина с ближайшей террасы. И пальцем поманил, чтоб не ошиблась — тебя, мол, зову, именно тебя!

Она поглядела — двое за столиком, и бутылка между ними. Оба в гражданском, оба неприметные. Один пьяный, другой не очень. По местным меркам можно сказать, что трезвый. Подошла, уставилась вопросительно.

— Вот ты какая, — задумчиво сказал трезвый. — А не такая и маленькая. Вытянулась.

— Маленькая! — желчно возразил более пьяный. — Маленькая дурочка! Ты, дурочка! Знай: ты ходишь здесь только потому, что мы тебя пожалели!

— Т-с! — пресек первый. — Иди, Зита. Не забывай нас. И когда-нибудь скажи спасибо. Просто — спасибо. Больше нам ничего не надо. Верно, Коля?

— Жалость — благородное чувство, — осторожно сказала она. — Спасибо, ребята.

В глазах трезвого заплескался смех, и он махнул рукой — иди уж, коза!

Она кивнула на прощание и пошла, куда и намеревалась. Хотя по спине словно холодной водой прошлись. Коснулось внимание спецслужб — и соскользнуло. Ариадна Давидовна ошибалась. Очень важно, что она — маленькая девочка! Хорошие люди есть везде! Пожалели.

Она задорно тряхнула кудряшками. Пронесло, и ладно! Это уже прошло, а жить стоит настоящим.

Вот она, категорийная школа. То же типовое здание — и не то. Гораздо меньше учеников, гораздо больше окон. Чистые купола с раздвижными секциями. Во внутреннем дворе — сквер, и пришкольный парк рядом, весь в цвету, весна же. В парке — прозрачный ангар бассейна светится, манит голубизной воды. Там, в школьном секторе, всегда тепло. На категорийную школу Зита полюбовалась издалека. Близко не подойти — решетки, проход к школе только по электронным пропускам. Ничего, пройдет когда-нибудь, все еще будет.

А вот и родной двор. Та же приблатненная шпана под аркой. Только не торчит больше среди подростков здоровенный Мальцев-старший. Он — вот беда! — случайно споткнулся и упал глазом на что-то острое. Ну, так говорят. И что делать с инвалидом? Списали из полиции да отправили охранять ленские прииски. Ну, так говорят. Она предполагала другое: просто нарвался один беспредельщик на другого и кончился. Заигрался с судьбой, бывает. Но ходить стало гораздо безопасней.

Она шагнула под арку — путь ей загородил белобрысый парень. Младший надзирающий? И чего ему надо? А нехороший у него взгляд, мутный. Она посмотрела внимательно и на всякий случай свела вместе руки. Так, чтобы кисть правой оказалась поближе к левому манжету рубашки. Она — девочка маленькая, ее каждый обидеть способен, лучше подстраховаться. С первого дня своего осознания решила — гордость стоит жизни. Прадед так же считал, но духу не хватило. А ей проще, у нее духу сверх меры: южная кровь, злобность довлеет! Все же она — не прадед. Тело другое, и позиционирование в мире соответственно тоже.

Парень дернулся вперед. Наткнулся на ее взгляд. Потоптался неуверенно.

— Здравствуйте, — вежливо сказала она и прошла мимо. Быстро, не задерживаясь. Родной двор — пока что проблема. Нехорошая подобралась там компания, никак к ней ключики не подберет. Ничего, вода камень точит, разберется со временем. А времени — много! Каникулы же! Много-много времени, которого ей так не хватает!

Она проскользнула в квартиру, переоделась в домашнее и плюхнулась перед телевизором. Каникулы! До возвращения отца с работы прорва времени, так что можно наконец побездельничать! В умеренных количествах безделье — слаще сахара!