Но зато у Алексея было достаточное количество кораблей в Азове. Как больших, так и мелких, вроде турецких фелюг или казачьих чаек. Вот последние-то и были потребны на холодной реке. Но как их доставить?
Казалось нереально, пока не стали считать над картой. Потом план оформился в слова, подсчеты, письма — благо, кампания планировалась заранее, за год, время было. Как и любое важное дело, например, выбор царицы. Не впопыхах же такое делать?
Единственным достойным выходом был признан Большой Волок.*
*— в реальной истории сие деяние получило название Государева Дорога, прим. авт.
Проложить его из Белого моря до Онежского озера было воистину каторжным трудом. Но люди были, деньги были, а потому — строительство началось за два месяца до выхода Алексей с войском из Москвы. Строили двумя группами, обе по пять тысяч человек, продвигались навстречу друг другу.
Северный участок был протяженностью в девяносто четыре версты. Кроме дороги строилась временная пристань на мысе Вардегорский Белого моря и сухопутный участок до деревни Вожмосалма на берегу Выгозера. Южный участок был чуть поболее восьмидесяти верст. И все это время Ерофей отчитывался государю.
Шведы волноваться не должны были.
Ну, куда пойдет Алексей Алексеевич с его полностью сухопутными войсками?
Ан нет, и войска были не такими уж сухопутными, и планы были оч-чень крупными.
Скоро, очень скоро начнется переброска кораблей в Онежское озеро. Тут главное подгадать так, чтобы никто не успел ничего предпринять.
Шведы-от там почитай сто лет сидят, опыта у них всяко побольше.
— Волок готов. Так что отпишу ему — пусть перебрасывает потихоньку корабли.
Иван усмехнулся.
— Помнишь, как мы это задумали?
Алексей помнил. Как сманивали англичан, как строили верфи — он сопливым мальчишкой был тогда. Век бы ничего такого не придумал... но придумал же!? Сейчас уже и не упомнить, как идея возникла, а вот поди ж ты, где взялась.
— Команды у нас тоже хорошие, подготовленные. Если возьмём орешек — будет у него водный гарнизон. Всю Неву до устья вычистим.
— Шведы тоже не лаптем щи хлебают.
— Кристиан намедни отписал, что они шведов бьют в хвост и гриву, только перья летят. Те отступают, не до нас им будет.
— Дай Бог.
Ваня посмотрел на стол.
— Ну что — пишем Ерофею?
Скрипит перо по пергаменту. Медленно, неотвратимо — чаши весов раскачиваются все быстрее и быстрее.
* * *
— Дон Хуан?
Софья размышляла над пергаментом. Было время, было и желание. По Испании она мало чего помнила из той, прошлой жизни. Разве что бои быков. Но еще она отчетливо помнила, что Габсбурги закончились на каком-то Карле. И вроде бы как во времена того самого Людовика.
Тот это Карл — или нет?
В пользу того самого говорили печальные донесения шпионов. В свои двенадцать лет ребенок был развит, дай Бог, лет на пять. И это еще очень, очень много. Наследственный сифилис — это вам не фунт изюма, особенно в отсутствие антибиотиков.
Там и размягчение мозга, и эпилепсия, и дистрофия... папа уже того-с. Мама, в отсутствие папы, еще одного наследника не сделает. Размножится ли этот конкретный?
Не факт.
Но...
А что она теряет?
Если это — последний Габсбург, значит, она будет кругом права. Если же нет... в худшем случае они приобретут талантливого полководца и умного мужчину.
Дона Хуана Хосе Австрийского.
Единственного признанного бастарда короля Филиппа Четвертого.
Так-то ублюдков король наложил весьма и весьма много, штук тридцать, что ли, но этого и признал, и выделил из всех, и даже даровал титул Князя Морей.
Есть ли возможность заманить его на Русь?
Есть. Не добром, так волоком, вот уж такие мелочи Софью совершенно не смущали.
Цель?
Получение здорового (ну хотя бы относительно здорового) потомства с кровью Габсбургов. И желательно без сифилиса.
А даст двоих-троих детей в законном браке — и может проваливать обратно в Испанию. Вот тут Софья даже и не задумывалась. Захочет человек остаться — к делу приспособим. Нет?
Пусть проваливает ко всем чертям, в рай еще никого за уши не тянули!
— Сидишь, малышка?
Тетка Анна скользнула в кабинет. Софья подняла усталые глаза и послала ей нежную улыбку. Мало кому она разрешала такие вольности. Но царевне Анне?
Этой можно было все. Не билась бы тогда царевна за двоих малышей, не быть бы сейчас и Софье в живых.
— Думаю, тетушка.
— О чем же?
— Да есть тут один носитель королевской крови. Вот хорошо бы его к нам на Русь заполучить, да чтобы он тут свое семя и оставил.
— А что потом?
— Потом, тетушка... брат его младший, что ныне на троне испанском — одно слово, что законный, все остальное и плевка не стоит. Десять лет проживет — уже чудом будет. А у нас и наследник готов?
— По себе ли дерево рубить будем, Сонюшка?
Блеснули белые зубы. И в этот миг Софья вдруг очень напомнила тетке... Степана Разина! Ей-ей, не знала бы, что не родня, точно бы в его отцовство поверила. У него такой же хищный вид иногда бывал. И откуда вылезло?
— А что нам той Европы? Ее за десять лет так потреплют, что дай дороги. А мы осильнеем, закрепимся, поддержку получим. И в нужный момент карту-то на стол и выложим. Испания — страна сильная, у них и колонии, и корабли, и много чего хорошего. Нам еще сотню лет до того расти... что б и не попользоваться?
— На чужом-то горе?
— Не я безумных королей на трон сажала, не мне и ответ держать.
— А сколь старшему брату лет-то? И на ком ты его женить хочешь?
— А вот лет ему почти пятьдесят.
— А сможет ли...
— Любовницы довольны. Авось, и жена довольна останется.
— Тогда и жена ему нужна хоть и молодая, да не слишком. И чтоб плодовитая, чтобы сразу рожать могла...
— Где ж я ему такую царевну возьму? — Софья кривила губы. — Так и о Дуньке пожалеешь.
— Она мне недавно отписывала. Счастлива, дочь у нее родилась, теперь следующего хотят. Дочку Тамарой крестили.
— Отлично. Я про Катюшку думала, да мала она все же для него. Девятнадцать лет — и пятьдесят? Про Машку и речи нет... Тетя, кто у нас еще из царских родственниц?
— Думать надобно, Сонюшка. Из Милославских кого приискать?
— Перебьются, пиявицы ненасытные. Хотя невеста полбеды, жениха бы сюда вытащить.
Анна пожала плечами.
— Может, и стоит тогда попробовать. А сможем ли?
— Чтобы я да не смогла?
— Ох и самоуверенна ты, Сонюшка. А я ведь с тобой о другом поговорить хотела.
— О чем же, тетушка?
— Да о семье твоей. Сколь ты Ивана вокруг пальчика-то водить будешь?
— Я надеюсь, ты мне сейчас не про любовника скажешь?
Анна фыркнула. Об отношениях Софьи и Голицына она была отлично осведомлена. Как и о том, что окажись Васька в одной постели с Софьей — венцом его карьеры стало бы креститься и молиться. А на большее ловелас вряд ли был бы способен. Запугала его Софья до дрожи в коленках.
— Нет. Я о другом тебе скажу. Детей вам надобно.
— Надобно, тетя. Да нельзя пока.
— Вот как? А почему ж?
— Чтобы у Алешки первыми дети родились. Им править.
— А твои тут при чем? По женской линии трон не перейдет, сама знаешь. Да и ты уж не царевна, а боярыня Морозова.
— Знаю. Но тут другое. Мы с Иваном во дворце живем, мы все время при Алеше, у власти. Нам она не нужна, правил бы братик счастливо... а дети мои такое испытание выдержат?
Анна задумалась.
И верно, Софью уже звали Проклятой царевной. А еще — царской тенью. Вспоминали великую старицу Марфу, кою и монастырь от власти не отвратил. И ежели ее дети...
— Ты братоубийства боишься?
Сказала — и словно оледенела. Страшное то дело, но Софья-то какова?! Нет еще детей, а она в них уже усомнилась?
— Боюсь, тетя. — Софью это и не пугало ничуть. — Алексей силен. Федя слабее, Ванечка, считай, не наш уже, Володя пока место чистое, что еще напишем на нем? Какие у нас дети получатся? Бог весть. А я хочу, чтобы старшими в выводке были Алешкины. Чтобы верховодили, чтобы команду себе собирал его сын, как когда-то Алеша меня нашел с Ванечкой...
— Не далеко ли ты загадываешь?
— Нет, тетя, — и вот тут темные глаза блеснули сталью, холодом, стужей от них по комнате повеяло. — Мало править. Мало царствовать. Мало царство свое крепить, надобно его еще в достойные руки передать. Которые все твое нажитое и сохранят, и преумножат. Купцы — и то о сем пекутся. А ведь на нас не лавка с ситцем, от нас судьбы людские зависят. Не угадаем — кровь прольется. Али тебе Смута не памятна?
— Страшный ты человек, Соня.
Царевна закрыла лицо руками, вздохнула — и словно постарела за тот миг на десять лет. Не девчонка сидела перед Анной Михайловной, ровесница. Или — и того старше?
— Пусть страшный, тетя. Пусть потом осудят, пусть грязью закидают — все равно все сделаю, чтобы Русь стояла. Понадобится — сама под кого угодно лягу. Понадобится — казню, куплю, войной пойду... перед Богом я сама отвечу. А уж с детьми-то подождать пару лет — дело и вовсе несложное.
— Травы пьешь?
— И это тоже. И дни считаю, чтобы опасные пропустить. И уксусом пользуюсь. В гареме таких тайн много, ты же с Лейлой сама говорила, знаешь.
— Знаю.
— Страшно мне, тетя. Словно по ниточке над пропастью, да с грузом за плечами. Очень страшно.
Что могла сделать царевна Анна?
Только одно. Подойти и обнять племянницу. Крепко-крепко, как обнимала ее в детстве. И зашептать что-то глупое и ласковое, о том, что все будет хорошо, и справится со всем умничка Сонюшка, и всех плохих мы прогоним, а всем хорошим будет хорошо, и лето будет теплое, и дети будут бегать по траве босиком, и роза в цветнике зацвела...
И проклятая царевна плакала, словно ребенок, выплескивая в этой истерике и тоску, и усталость, и страх.
Завтра она будет сильной. Завтра.
Сегодня же... спаси тебя Бог, тетушка Анна.
Тетушка?
Или — мама?
* * *
— Ну, каков улов, адмирал?
— Две галеры, боярин!
Павел Мельин недавно пришвартовался у пристани и был радостно встречен Ромодановским. Русские уже заполонили Азовское море — и чувствовали себя в нем спокойно и свободно. Да и Черное море постепенно осваивали. Пусть пока и ходили они вдоль берега, чтобы чуть что — нырнуть под защиту своих пушек, пусть не слишком опытны были команды, но это ж нарабатывается. Зато все корабли были оснащены пушками — и имели четкий наказ туркам в плен не сдаваться.
Да и не собирались. Сколько порассказали бывшие галерные рабы — русские теперь зубами глотки турецкие готовы рвать были, лишь бы не попасть в полон. Да и не надо им было тех сражений. Научиться бы, сработаться, чай, дело новое, незнакомое...
А вот турки иногда пробовали русские кораблики на зуб.
По зубам же и получали, ну а официально... был кораблик — да утоп. Неизбежные на море случайности, как тут еще скажешь?
А нечего на торговцев нападать!
— А народу там сколько?
— Да с сотню турок. Пристроишь?
— Как не пристроить! Дорога известная!
На Русь, на Канал, а про выкуп забудьте. Сами-то вы не слишком милосердны к христианам были, вот, теперь вам те слезки и отольются.
— Есть ли с Руси новости?
— А то ж! Государь наш шведов воевать отправился.
— Шведов... — с этими Поль Мелье не сталкивался, но... — от нас чего надобно?
— Чего надобно, того я пошлю. Деньгами, сам понимаешь. Война их в три горла жрет.
— А корабли?
— Пока вы туда дойдете, аккурат война кончится.
Давно уж боярин и адмирал перешли 'на ты', оценив друг друга по достоинству.
— Ты все равно государю отпиши, коли понадобится, все мы, как один...
— Отписал уж. Вояки...
— А ворчишь чего?
— Да Митька тоже просился в войско, едва отговорил...
Поль мудро промолчал о том, что боярин и гордится приемным сыном, и боится за него — сам грешен.
— Хороший сын у тебя, боярин.
— Знаю. А вот ты покамест не знаешь, что он в твой дом зачастил....
— И зачем?
— Да уж не ради латыни. Дочь твоя ему нравится...
— Вот даже как? Ну.... дело, конечно, молодое, но ты учти, что за блуд я ему...
— То он и сам понимает. Не знаю, чем уж у них закончится, но глядишь... и посватаемся?
Поль ухмыльнулся.
— Рад буду, боярин.
Вот так и врастают в чужую землю. Корнями крепятся, семьями, детьми, внуками, для коих русский уже родным будет. Два-три поколения — и окончательно обрусеют Мельины.
* * *
Двадцать второго июня турки подошли к Вене.
Со стен на них спокойно смотрели комендант города герцог Мельфи — и пан Володыевский. Яна там не было. У него войска-то были сплошь кавалерия, а от таких за стенами толку чуть. Пришлось им отойти пока подальше. Ударят, когда момент придет.
— Много их...
— И не таких видали, а и тех бивали, — на русский лад пожал плечами Ежи.
Маленький рыцарь чувствовал себя спокойным. Вот в Каменце — там да, там другое дело. За спиной его была Бася, была земля родная, там костьми лечь стоило. А тут что?
Политические интересы?
Ну-ну...
Да сожри турки ту Вену три раза и все три поперек, у Ежи не заболит.
Затрубили трубы, и вперед выехал турок в расшитых золотом одеждах. Помахал белым флагом, вызывая на переговоры.
Герцог вздохнул — и направился к воротам. Обязанности...
Хотя что там будет, он наперед знал. Предложат ему сдаться, дело житейское. Он, конечно, предложение отвергнет, потому как его император за такое повесит, словно последнего вора.
А потом...
Потом останется только молиться Богу — и почаще заряжать пушки.
Ежи остался на стене. Сощуренными глазами он оглядывал окрестности.
Постройки вокруг Вены снесли, чтобы облегчить работу ее защитникам. Попробуют турки волной накатиться — и расстреливать их будут, что ту волну. Безжалостно и каждой пулей в цель. Только и они не дураки. Апроши рыть будут, траншеи ладить, редуты...
Могут, конечно, ринуться на приступ, чай, их двести тысяч тут будет. И взять крепость могли бы при таком раскладе. Да только это им несвойственно. Тогда ж почитай, каждый пятый в землю ляжет. Куда им, собакам...
Внизу что-то отвечал комендант Вены. Потом парламентер развернулся и поскакал обратно.
Осада началась.
* * *
Приходилось ли вам приговаривать к казни свою любовницу?
Мать своих детей?
Просто любимую женщину?
Нет?
Ну, тогда вам не понять страданий Короля-Солнца. А у него было оч-чень плохое предчувствие. Посланцы от Папы Римского прибыли более двух недель назад — и торчали у короля, как гвоздь в неудобьсказуемом месте. Им-то что?
Сказано — искать и хватать, вот они и будут.
Допрашивать, с применением истинно христианских методов (дыба, вода, огонь), увещевать (вода, огонь, дыба), доискиваться правды...
Под эти поиски попало уже человек двадцать придворных, в том числе и герцог де Вивонн. А где герцог, там и его сестра.
Атенаис пока не трогали, но Людовик почти кожей ощущал свое бессилие. Рано или поздно, так или иначе... не будут ее покрывать. Не те людишки!
