Подселенец, от которого невозможно отвязаться

Глава 4

Крым, сентябрь 2012 года.

До этого момента Володя не очень верил в то, что клад — это не игра воображения, не было и планов того, как его реализовать. Ясно, что надо превратить монеты в более конвертируемую валюту, но как это сделать выгодно и не навлекая на себя неприятностей? И что делать дальше? Володя собирался отправиться домой. Первым делом надо, в конце концов, позвонить матери, а деньги на телефоне у Володи давно кончились, и на своей, и на туристической симке. Монеты монетами, а придется пополнять баланс. Попросишь у Толика — за минуту все деньги с его счета улетят, знаем мы эти фокусы с роумингом .

Мужики времени не теряли, батя Толика занялся курицей, а сам Толик пришел с ножами и картошкой.

— Это было круто! — сказал Толик, — погружение без акваланга на двадцать минут, потом клад. Батя по-моему в шоке, переосмысляет свою скромную жизнь, — они сидели на крыльце, тут же ведерко с немытой картошкой. Под ногами были расстелены газеты, туда падали полоски срезанной кожуры.

— Кстати, о деньгах, я не отказываюсь от своего слова, поделюсь с вами.

— Нам бы очень не помешало, но ты не думай — мы отдадим, постепенно. И сам приезжай. Деньги — они и тебе не будут лишними. Если Аньку зазовешь к себе — тут они тебе сразу понадобятся. Обязанность мужчины — зарабатывать, а призвание женщины — тратить, — засмеялся Толик.

— Что-то мне подсказывает, не будет у меня финансовых проблем. У этого пришельца наверняка был план, и монеты припасены только на первое время, слишком уж мало.

— Ты бы рассказал получше, а то я не очень понял, что с тобой произошло. Откуда взялся этот пришелец и чего ему надо. Может у него еще какие фишки есть в запасе.

— Я и сам толком не понимаю. Своими глазами я видел только огромную осу, или шершня. Эта дрянь меня несколько раз жалила в голову.

— За тобой надо бы внимательнее смотреть, может у тебя в голове уже личинки кишат, как в одном фильме. Под кожей ничего не ползает, нее?

— Не думаю, что все так просто. Как я понял, этот пришелец перебросил свое сознание в мою голову. Два раза приоткрывалась дверь в его мир, я видел его воспоминания и общался с ним. Получается, что моя память в основном отделена от его. Кроме того, мне кажется, что первый раз он разговаривал со мной как с обреченным, свысока разговаривал. Мне несколько не по себе от этого. Не думаю, что он планировал ко мне подселяться, чтобы просто тихо сидеть. Если он в результате погиб — это одно, а если нет?

— А жабры?

— Жабры, я думаю, были частью общего замысла, чтобы не дать мне окончательно захлебнуться, и чтобы достать клад. Клад это только первая часть плана, то ли это он сам был на Земле и спрятал его, то ли его сообщник, цилиндрик этот металлический тоже должен играть важную роль, я так понял — это сохраненные воспоминания. Все равно ничего непонятно, остается только ждать когда еще откроется окно в его мир.

— Или когда он тебя сожрет изнутри. Потом из тебя вылезет чужой, изо рта вылетят еще такие осы и всем нам кранты. Может, на всякий случай сжечь тебя, как думаешь? — лыбился Толик

— Мне все-таки кажется, он собирался действовать скрытно. Иначе — зачем монеты, зачем вселяться в мое тело?

— Обустроится у тебя в голове, а твое сознание отправит на свалку, чем не вариант? ... Да не вычищай ты так тщательно! Сразу видно, что в армии не служил! — Толик не старался чистить ювелирно, зато пока Володя разбирался с одной картофелиной у него были готовы две.

— Слышь, Толян, надо бы к Армену сходить, денег на телефон закинуть.

— Вместе сходим — он нам еще денег зажал, если ты забыл.

— А насчет монет, есть мысли, где их продать?

— У меня были медяки царские, я их в Одессе без проблем загнал. Открываешь газету объявлений, там полно скупщиков. Тетка там у меня, сестра батина.

— Так то — медяки, но я тоже думаю — надо в большой город ехать, и опять же, если там тетка, можно вещи у нее оставить.

— И переночуем там, у тетки.

— Я бы еще к Аньке сегодня зашел, — сказал Володя смутившись

— Давай Вован, не робей, герой-любовник — засмеялся Толик — Я же сказал, у меня насчет нее планы — если сама позовет, да только она не позовет. Так что можешь не стесняться.

— А тетке твоей не в лом будет троих мужиков размещать, как там с жилплощадью?

— Да нормально все, одна она сейчас. Сын в Киев уехал, дочь в Америке, а муж сбежал давно . Так что, в её двушке вполне поместимся, на полу постелем. Она рада будет — батю давно зовет.

— Все поедем? А твой отец здесь не на работе? Я так до сих пор и не понял, он тут в МЧС что-ли?

— Ну, типа того — ответил Толик — спасение утопающих, лазающих и прочих придурков. Ты вот таблички видел — не влезать, не купаться?

— Нее, ни разу

— А их и нет — платят копейки, бате все пофиг, но когда один — с биноклем не расстается, а чего ему еще делать? Сидит и смотрит на море да на скалы. Вот прошлый год парень и девка залезли на скалу, без снаряжения, просто по приколу. Был уже вечер и батя не видел. Стемнело, слезть они не могли, да там и при дневном свете не слезть, камень крошится. Парень стал спускаться и сорвался, а девка до рассвета наверху сидела, батя ее сразу заметил. У парня серьезные травмы, еще несколько часов и не спасли бы. Вот не поверишь — ни одного года не обходится без происшествий.

— Так он и меня видел?

— Видел, конечно. Только ты пойми правильно, что бы он тебе сказал? Парень, не лазай, упадешь, ай-яй-яй? Ты здесь не первый такой.

— Ну, я вроде осторожно лазал — Володя сам чувствовал, что это не правда — ты знаешь, при виде такой красоты у меня сразу возникло желание забраться, а потом посмотрел вниз, ну ё-моё, как же теперь слезать-то. Когда забираешься — видно, где можно ухватиться, и не думаешь, что вниз будет сложнее. Залезешь высоко, и как назло уступчик под ногой начинает крошиться. Сразу страх подступает, и зачем так высоко залез. Приходится спускаться потихоньку, пересиливая дрожание рук.

— Это точно. Вот бы вас заставить всех с инструктором лазить, глядишь и мы бы при деле были, а может и при деньгах.

— Вряд ли. У меня денег никогда особо не было, везде старался нахаляву проскочить, а иначе только дома сидеть. Кстати, при таких удобствах как в вашей деревне сюда только такие и поедут, у Армена тоже все с советских времен не ремонтировано.

— Зато места красивые, и туристы последнее время поехали. Вот и эти двое — откуда они взялись? Приехали на автобусе, кто-то же им рассказал как здесь здорово.

— А как добираться будем? На автобусе?

— Ну ты даешь! у бати мотоцикл есть, с ветерком прокатимся!

— И что — втроем на мотоцикле?

— Он с коляской, Днепр называется

— Охренеть, как у фашистов. А где он? Это же здоровая дура.

— Видишь курятник? Там с обратной стороны кладовка. Там он и стоит, правда коляска отдельно.

После обеда сходили к Армену. У того осталось только четверо туристов, остальные уже разъехались, так что работы больше не будет. И за старое сначала не хотел платить, но Толик все-таки смог договориться — соседи как-никак. Удалось и немного одолжить — под процент, не хотелось ехать совсем уж без денег.

Толик позвонил тетке — никаких проблем с их размещением не было — и накормит и напоит и спать уложит. До матери дозвониться не получалось, никто не брал трубку. Володя решил пойти к Аньке, а Толик — домой, вытаскивать мотоцикл.

Анька убиралась под окном, выкапывала луковицы цветов. Руки в перчатках, личико испачкано землёй. Завидев Володю, бросила работу, встретила приветливо, как будто и не было ничего. Сбегала умылась, поцеловались на крыльце, сердце у Володи ёкнуло. Он стал звать ее к себе — она отвечала туманно, ни да, ни нет, но разрешала себя целовать. Значит — скорее да, но только если жить вдвоем, без всяких мам. И чтобы у него работа была, и если он обещает ее всегда любить, и обеспечивать материально. Не прямо сейчас, пусть сначала сам устроится. Он сказал, что любит и сделает так, как она хочет. Слезы выступили из ее глаз, объятия стали теснее, но некстати пришла ее мать, и прощание вышло скомканным. Уходя от нее Володя так и не был ни в чем уверен, но надежду она ему все-таки оставила.

Когда он спускался к дому, Толик с отцом приделывали коляску к мотоциклу. Это не так уж просто, она тяжеленная, так что его помощь пригодилась. Аккумулятор сел, надо было сначала зарядить, но батя был спокоен. Аппарат рабочий — заведется, надо поставить на зарядку и пойти договориться с соседкой, чтобы та присматривала за курями.

Матери дозвониться так и не удалось, чтож пришлось позвонить сестре, очень не хотелось — отношения были не ахти. Сестра взяла трубку, но кроме ругательств и пожеланий провалиться к чертям никакой информации она не выдала, впрочем, судя по эмоциональному фону с матерью что-то случилось — или в больнице или того хуже. Надо было ехать. Завтра в Одессу, а потом сразу домой.

* * *

Утро выдалось ясным — это хорошо, ехать под дождем было бы неприятно. Мотоцикл вчера завелся, несмотря на свой замученный вид, и уже стоял навьюченный. Сзади — две пустые металлические канистры и полиэтиленовый сверток на багажнике. Два рюкзака привязаны к запасному колесу, которое на этой модели расположено на коляске, за пассажиром . В коляске все тоже было забито — инструменты, еда. Сам мотоцикл темно-зеленого цвета, крашен в несколько слоев, неопрятно. Сиденья раздельные, похожие на огромные велосипедные, из толстой резины, заднее — несколько выше, с выступающей вверх полукруглой резиновой ручкой. Горизонтально расположенные цилиндры под ногами водителя выпирают вправо и влево. Глушители заменены на самопальные, тонкие, не сдерживающие рев двигателя так же как заводские.

Батя подошел к своему аппарату, открыл крантик бензопровода, вставил ключ в замок зажигания и взялся двумя руками за руль, нога легла на кик-стартер. Качнул раз, другой, третий — резче, и окрестности огласились ревом двухцилиндрового монстра, убрал руку с газа, мотор заработал на удивление медленно и тихо. Тик-тик— тик -тик. Четырехтактный двухцилиндровый двигатель, характерный звук из фильмов про фашистов. Шлемы были такие же древние, как и сам мотоцикл, раритеты, черного цвета, без стекла, внутренности из пробки, все потертое и несвежее, одевать такое не хотелось. Впрочем, и сами путешественники были не лучше. Чтобы не мерзнуть на ветру батя предусмотрительно достал засаленные фуфайки. Полиэтиленовые плащи — на случай дождя, пока не стали их одевать, сам же он напялил ужасные круглые очочки на резинке, на плечах и на спине его фуфайки светились белые пятна, сделанные птицами.

Подъем от дома был очень крутой и батя поехал один. Сначала погазовал на месте — заложило уши, а потом рванул на первой передаче, так что гравий полетел из-под колеса. Мотоцикл быстро покатил вверх, подпрыгивая на неровностях, и скоро скрылся из виду, но был хорошо слышен рев его мотора, вскоре стих и он — батя выехал на дорогу. Ребятам пришлось попотеть, догоняя его. Когда они вышли наверх, Толян влез на заднее сидение, а Володя забрался в коляску. Оглянувшись, батя спросил — ну что, с богом? Не дожидаясь ответа хрустнула коробка передач, мотоцикл неспешно покатил по асфальту.

Батя ехал аккуратно и медленно, не быстрее семидесяти. Уши почти сразу заложило от стрекота мотора и шума ветра. Сначала искали в Симферополе заправку, заправили бак и канистры восьмидесятым. Потом батя зачем-то свернул на Джанкой. За Джанкоем начался дождь — решили переждать, туча на вид была не большая, закутались в полиэтилен. До Херсона не доехали прилично — кончился бензин, это сколько же он жрет, десятку? Кольца надо менять — сообщил батя — но это успеется, и так доедем без проблем. Однако, он был не совсем прав, проблемы поджидали. В Херсоне поели, парни сходили в магазин — хотелось немного размяться. Купили продуктов, Толик прихватил и поллитру. Отец посмотрел с неодобрением — запретил открывать. Снова уселись на свои неудобные сидения и продолжили путь, все-таки на машине было бы намного легче. Вот и Николаев, пока крутились по нему, по странным изгибам дороги и через лиман — Володя начал клевать носом и уснул.

* * *

Проснулся Володя, сидя у костра, было уже темно. Это было очень странно. Кажется, совсем немного вздремнул в коляске — был день, а тут сразу ночь. Значит — прошло несколько часов. Он сидит на подстилке, взятой предусмотрительным батей, его что — достали спящего, аккуратно посадили и дали в руку сосиску? Они расположились рядом с проселочной дорогой, видно поле и жидкую лесополосу, шоссе шуршит где-то далеко в стороне. Ночь далеко не тиха, но до чего же приятен этот пряный запах степи! В руке у Толика палочка, на которой он поджаривает сосиску, такую-же жареную держит Володя. Пустая поллитра стоит на расстоянии вытянутой руки. Хотя нет, кажется, там есть немного на дне. Володя потянулся и хотел допить, но тут же получил по протянутой руке от Толика.

— Ку-уда! Вован, ты чего, не помнишь, что в бутылке?

— Я, по правде, вообще ничего не помню. А что произошло?

— Ясно, это обратно ты.

— Ясен пень — я, кто-же еще?

— Твой пришелец. Только что ты был он, или как это еще сказать?

— Ни хера себе!

— Вот именно

— Это что, теперь стоит мне заснуть, и он сможет жить вместо меня? Что теперь делать-то.

— Жопа, вид изнутри — таков был вердикт Толика

— То есть ты вот так вот запросто сидел с этим гадом, узурпатором моего тела, разговаривал, и кормил его сосисками?

— А что бы ты на моем месте сделал? Скрутил бы его, избил? Он скромно себя вел, вопросов мало задавал, я и подумал — успею ему еще по башке дать, если что.

— Ну и как, удалось что-нибудь выведать?

— Сейчас все расскажу...

Костер догорал. Кострище использовалось не в первый раз. Оно было выложено обугленными камнями, из которых торчали две палки-рогатки. Толик одним движением ловко встал из положения сидя со скрещенными ногами, подошел к мотоциклу и открыл крышку коляски. Оказывается, батя взял из дома дрова! Толик достал все, принес их и бросил рядом с костром. Три штуки положил на угли, после чего налил в чайник воды из пластиковой бутыли, подвесил его над огнем и начал свой рассказ.

* * *

Неприятности начались, когда немного отъехали от Николаева. Впереди шла гроза, сильный ливень. Володя проснулся, когда надевали полиэтиленовые плащи. Тогда можно было сказать так, но теперь-то известно — проснулся пришелец. Завертел головой, лицо удивленное, вопросов не задавал, выглядел сонным и раскоординированным.

Черная туча закрыла горизонт, темные струи дождя валились из нее, капли в небе сливались в сплошную синеву. По асфальту текло ручьями, но сверху не капало, видимо, они въехали в полосу, которую только что полила отходящая туча. Это было не намного лучше, чем попасть под ливень — дорога покрыта слоем воды, который сотни машин поднимают в воздух, мелкие брызги висят над дорогой. То и дело попадались глубокие лужи, содержимое которых с шумом разбрызгивалось колесами мотоцикла. Еще сильнее фонтанировало из-под обгоняющих машин. Мотоцикл и плащи седоков были беззащитны перед потоками грязной воды. Двигатель отзывался шипением на каждый фонтан брызг, клубы пара тут же сносило. Батя, кажется, тоже шипел, поминая недобрым словом матерей проносящихся автолюбителей.