Дочери своих отцов.

И слушая Эреба она понимала: если Ложа соглашается на предложение Эреба — отец-то может и выживет, но яд варпа останется в его разуме. Он и так слишком много слушал первого капеллана. Двое из четырех Морнивальцев сослались на неё и Ложа спросила её мнения. 'Меня в любом случае проклянут за этот день. Или я позволю отцу умереть, или позволю Эребу подчинить его силам варпа. Интересно, что хуже?' — думала дочь Хоруса, но Исис была женщиной. И позволить умереть близкому, зная, что может не допустить его смерти, она так и не смогла.

— Мы не можем позволить Воителю умереть, зная что у нас есть шанс его спасти, — тяжело произнесла она, — Мне не нравится метод, который ты предлагаешь, Несущий Слово. И я уверена, что твоя госпожа тоже его не одобрила бы, будь она здесь. Две из моих сестер могли бы помочь Воителю. Эта зараза, поразившая его, явно связана с варпом. Как и в Шепчущих Вершинах. Астропат Инг предупредила меня, что грань между варпом и материальным миром снова истончилась — совсем как тогда. Но Миранде и её отцу Никейский эдикт запретил использовать свои силы. И, в любом случае, у нас нет времени ждать ни её, ни Мортицию, проникшую в тайны генокода примархов. Если Воитель умрет — в этом обвинят нас. У нас нет выбора.

Эреб улыбнулся её словам. Решение было принято.

Локен и Торгаддон пришли слишком поздно. И на все их возражения она ответила одно: — Простите, братья мои. Император мог бы помочь отцу, но Император — на Терре. Простите мне мою слабость, но если есть хоть малейшая надежда — я не могу позволить отцу медленно умирать в апотекарионе 'Духа Мщения'. Может быть, мы все пожалеем об этом дне. Может быть, это ничем не поможет... Но я не смогла смотреть, как умирает мой отец.

— Мы нашли Анафем, — сказал Локен, — Именно им ранили Воителя и только Эреб мог похитить его у интерексов и принести туда.

— Братья. Тарик, Гарвель, — Исис выглядела опечаленной, — Сестры предупреждали меня о странных намерениях Эреба. И там, за этими дверьми, Эреб не только лечит Воителя, но и льет в его уши сладкую ложь. Я не знаю, что он наговорит отцу. И надеюсь лишь на то, что отец отличит ложь от истины. А если нет — то мы сможем помочь ему. Но отец должен выжить. Любой ценой.

Девять дней спустя.

Из глубины Дельфоса вышел Хорус в развевающемся алом плаще и с высоко поднятым над головой золотым мечом. В центре груди рдело алое око, и лавровый венок венчал прекрасное и устрашающее в своем совершенстве лицо. Перед ними стоял Воитель, живой и несгибаемый. Его мощь была такой очевидной, что все присутствующие лишились дара речи.

— Я очень рад вас видеть, сыны мои и дочь моя, — с улыбкой произнес Хорус.

Торгаддон в восторге вскинул вверх сжатый кулак.

— Луперкаль! — закричал он.

А потом он рассмеялся и кинулся к Воителю, разрушив овладевшее всеми оцепенение. Морнивальцы устремились к своему господину и повелителю, радостные крики 'Луперкаль!' вырвались из горла каждого Астартес, боевой клич прокатился по рядам и был подхвачен в толпе вокруг храма. Паломники под стенами Дельфоса прекратили свои молитвы, и вскоре с десятков тысяч губ срывалось имя Воителя. Исис улыбалась, словно и не было этих девяти дней, проведенных в сильнейшем эмоциональном напряжении.

— Луперкаль! Луперкаль! Луперкаль!

От бурного ликования, продолжавшегося до глубокой ночи, дрожали склоны кратера.

Радость Исис от того, что отец жив, и, как ей показалось, совсем не изменился, развеяла все подозрения. Дружелюбия к Эребу в ней не прибавилось, но она даже забыла расспросить отца, что же произошло в храме Давина.

Но радость её и спокойствие длились до тех пор, пока она не услышала план отца: избавиться от неугодного поэта и от Гарвеля Локена разом. И тогда она наконец расспросила отца об услышанном. И задала ему один вопрос.

— Я не впервые слышу эти речи, отец. Ещё на Никее мы с сестрами обсуждали это. И я заметила сейчас: ты описал статуи Императора, Сангвиния, Дорна, Хана, Жиллимана, Русса, Вулкана, Коракса, Льва. Кто же там отсутствовал? Лоргар, принявший покровительство богов варпа. Ты, усомнившийся в отце настолько, что готов поднять мятеж. Ангрон и Кёрз, недовольные Императором давно и прочно, Магнус, нарушивший приказ о неиспользовании психических сил. Фулгрим, тоже, мм... принявший покровительство сил варпа. Пертурабо, оскорбленный тем, что Император предпочитает ему Дорна. И Альфарий с Омегоном. Не видишь закономерности? Что, если ты видел то будущее, которое станет результатом твоего восстания? И именно потому, что тебя запомнят как предателя и мятежника, твои заслуги в этом походе будут забыты. Колдун Магнус пытался тебя предупредить об этом.

Но отец услышал совсем не то, что она хотела ему сказать.

— Значит, Фулгрим тоже? А Пертурабо, Ангрон и Кёрз поддержат меня в этом мятеже, я смогу сыграть на их недовольстве... И Лоргар... И Магнус... Альфарий тоже мой близкий друг... Половина. Половина примархов, Исис. И... Черт с ним, с будущим. Прошлое! Отец позволил нам разлететься по всей галактике! Мог помешать, но не стал! А с такими силами мы при должном планировании сумеем взять саму Терру! — вдохновленный властолюбивыми мечтами, Хорус зашагал по своим покоям, — Разве тебе не польстило бы место Императрицы, Исис?

Исис отвернулась, не ответив отцу.

Третий.

Возвращаясь на 'Гордость Императора' с Убийцы, Виктория была довольна. Она уже знала, что сказать отцу, чтобы если и не сместить Эйдолона с должности лорда-командира, то обеспечить ему немало неприятных минут при всем легионе. Её мстительность пела в предвкушении.

После рассказа Эйдолона, содержавшего немало лжи, Виктория поднялась со своего места.

— Лорд-командир — превосходный рассказчик, но его рассказ не поясняет разочарования Воителя действиями нашего легиона на Убийце. Вы ничего не хотите добавить к рассказу, лорд Эйдолон? — она мило улыбнулась.

— О чем вы, леди? — удивился Эйдолон, но по его виду было заметно — он нервничает.

— Например о том, что вы позволили себе оскорбить меня, лорд-командир, заявив своему примарху о некомпетентности, — Виктория улыбнулась практически нежно, — О том, что вы присвоили себе заслуги капитана Тарвица. О том, что только прибытие четырех рот под командованием капитана Торгаддона спасло вас от гибели, но даже после этого вы оскорбили капитана братского легиона. Ваши действия, лорд-командир, опозорили наш легион, и перед Воителем, и перед Сангвинием.

Фулгрим прослушал её речь кроме первых фраз, и Виктория это знала. Отцу за глаза хватило фразы о том, что Эйдолон посмел заявить ей о её некомпетентности. Фулгрим был абсолютно уверен: только он имел право сказать подобное своей дочери, но никак не один из воинов легиона. А остальная часть её речи предназначалась второму лорду-командиру. Она хорошо знала, что Веспасиан сочтет позором для легиона — и обратила внимание именно на это. В целом же всего высказанного ею хватило, чтобы собрание взорвалось. Виктория с трудом удержала на лице более-менее серьезное выражение. Злость Фулгрима ощущалась кожей, и Веспасиан решил уточнить у единственного неупомянутого капитана, бывшего свидетелем событий на Убийце.

— Это правда, капитан Люций?

Люций не стал медлить. Он, при всем своем честолюбии, не был дураком, и понимал — уже первой фразы Виктории — абсолютно истинной — вполне хватает, чтобы утопить Эйдолона.

— Абсолютная, лорд-командир, но мы с капитаном Тарвицем не посмели оспорить видение событий лордом-командиром Эйдолоном, поскольку он выше нас по званию, — тринадцатый капитан хорошо почувствовал на Убийце: леди Виктории надоела роль первой красавицы при отце и она намерена принимать более деятельное участие в жизни легиона. А поддержать её сейчас означало заполучить некоторую благосклонность со стороны обоих примархов и второго лорда-командира, что куда ценнее благосклонности Эйдолона.

Фулгрим же, услышав такой ответ, с трудом удержался от убийства, но голос в разуме шептал ему: оскорбление дочери — это оскорбление тебя самого. В результате структура легиона претерпела некоторые изменения. Новым лордом-командиром стал первый капитан Юлий Каэсорон, а Эйдолона отстранили от командования 'пока он не докажет соответствие занимаемой прежде должности'.

Виктория очень сомневалась, что Каэсорон, ранее бывший другом Эйдолона, но ничуть не менее честолюбивый, теперь позволит ему вернуть пост. Впрочем, кардинально ситуации это не меняло, лишь еще немного затягивало исследования главного апотекария Фабия Байла. А исследования Фабия над органами Лаэров, хоть и получили одобрение Фулгрима, Викторию не радовали.

Но дальше в своих странствиях по галактике, Дети Императора обнаружили очень красивый мир... И не стали его захватывать. И еще один. И еще...

Наконец, после того, как Дети Императора отправились восвояси с орбиты четвертого по счету мира, не назначив планетарного губернатора и не высадив подразделения Имперской Армии, Соломон Деметр, капитан второй роты, не выдержал и разыскал лорд-командира Веспасиана.

Десантники встретились в Галерее Клинков, величавой колоннаде, где воплощенные в мраморе давным-давно погибшие герои Легиона сурово взирали на преемников их славы. Галерея шла по центральной оси 'Андроники', второго по значению корабля в Экспедиции, и в ней всегда можно было увидеть нескольких Детей Императора, ищущих краткого покоя или нового вдохновения рядом со статуями великих предшественников.

Веспасиан ждал Второго Капитана у памятника лорд-командиру Ильесу, воину, сражавшемуся бок о бок с Фулгримом против враждебных техноварварских племен Хемоса, а после того помогавшему Фениксу в превращении своей родины из адского мира смерти и страданий в очаг культуры и науки.

Они пожали друг другу руки, и Соломон радостно приветствовал Веспасиана:

— Как же приятно видеть лицо друга! Особенно после всего этого...

Кивнув, лорд-командир заметил:

— Ты и сам натворил немало дел, друг мой.

— Я старался быть честным во всем. И со всеми.

— Иногда разумнее промолчать... — неопределенно заметил Веспасиан.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты знаешь, — потер глаза Веспасиан. — Ладно, давай не будем ходить вокруг да около, и поговорим начистоту, хорошо?

— Конечно, — кивнул Соломон. — На иное я и не рассчитывал.

— Тогда начну я и буду говорить прямо, как с братом по оружию, которому полностью доверяю. Итак, я боюсь, что со многими воинами нашего Легиона произошло нечто страшное. Они стали высокомерными, эгоистичными, они уделяют слишком много внимания вещам, совершенно неважным для истинных Астартес. — Да, — согласился Деметр. — Новые, опасные идеи захватили умы боевых братьев. От слишком многих из них я слышу о нашем якобы 'превосходстве' над другими Астартес.

— Есть идеи, откуда это пошло?

Деметер пожал плечами.

— Несомненно, что-то изменилось после кампании на Лаэре.

— Именно, — Веспасиан знаком попросил Соломона пройтись с ним вдоль галереи, заметив, что в дальнем конце появился кто-то из десантников. Друзья остановились у широкой лестницы, ведущий в один из корабельных апотекарионов, и лорд-командир продолжил:

— Ты прав, но, если честно, я не могу представить, что могло вызвать столь быстрые и страшные изменения.

— Побывавшие на Лаэре много рассказывали о Храме, захваченном Первой Ротой, — начал размышлять вслух Деметр. — Вдруг внутри оказалось что-то опасное, вроде вируса или пси-оружия, изменившее наших братьев? Что, если вся цивилизация Лаэра, поклонявшаяся каким-то 'силам', скрытым в том Храме, уже испытала на себе их действие, а теперь это разложение затронуло Детей Императора?

— Не многовато ли допущений, Соломон? — недоверчиво спросил Веспасиан.

— Пусть так, но ответь, ты видел, что сейчас творится в 'Ла Фениче'?

— Нет.

— Так вот, хоть я и не был в Храме Лаэра, но по услышанным описаниям могу сказать, что 'Ла Фениче' превращается в его точную копию. И происходит это, похоже, по приказу Фулгрима.

— Но с чего бы лорду Фулгриму воссоздавать храм, и, что вдвойне недопустимо, ксеносский храм на борту Имперского корабля? Корабля, что носит имя Императора?

— Спроси его. Ты же лорд-командир, это твое право, — посоветовал Соломон.

— Так и сделаю, причем как можно скорее. Правда, я все ещё не верю в эту твою идею насчет какой-то заразы с Лаэра. И при чем здесь всё-таки Храм?

— Может, как раз при том, что это Храм?

Веспасиан скептически взглянул на Второго Капитана.

— То есть, ты хочешь сказать, что какая-то 'сила их 'богов' могла повлиять на наших воинов? Извини, но я не желаю говорить здесь о подобной варварской чепухе. Это оскорбит павших героев Империума, отдавших свои жизни за то, чтобы человечество навсегда избавилось от предрассудков и страхов перед несуществующим.

— Нет, нет, — тут же отступил Деметр. — Я вовсе не имел в виду никаких богов, но ведь все мы знаем о том, что порой из варпа, сквозь Врата Эмпиреев, в наш мир прорывается... нечто. Храм мог оказаться местом, где граница между реальностью и варпом тоньше обычной, и разложение, долгие века поражавшее лаэран, охватило наших братьев.

— Он не мог, он оказался, — раздался тихий голос рядом с ними, заставив их обоих вздрогнуть. — Леди Виктория? — повернулся на голос Веспасиан, только сейчас заметив примарха, стоящую в тени статуи. Виктория была не в привычном пурпуре с золотом — её длинное и строгое платье льдисто-голубого оттенка делало её похожей на скульптуру из льда и холодного мрамора.

— Лорд-командир. Галерея Мечей — не место для подобных разговоров. Идемте со мной. И вы, Второй Капитан. Мне есть что сказать вам по поводу ваших подозрений.

Она увела их в свои покои на 'Андронике'. Второй Капитан никогда не был там и поразился строгости её комнат.

— Вы очень изменились после Никейского совета, леди Виктория, — дипломатично заметил Веспасиан, — Это как-то связано с происходящим в легионе?

— Да. Присаживайтесь и послушайте. На Никейском совете моя сестра Миранда заметила моё необычное поведение. Помните ли вы подарок, сделанный мне апотекарием Фабием, когда отец только представил меня легиону несколько лет назад?

— Кулон из Лаэрского храма, — подтвердил Веспасиан, — Кулон для Вас, и меч для Вашего отца. — Миранда утверждает: в кулоне была заточена сущность варпа. И эта сущность влияла на мой разум настолько, что практически руководила моими действиями. Мои сестры смогли снять с меня кулон и уничтожить его — вчетвером у них это едва получилось. Проанализировав свои ощущения, я стала замечать оговорки отца и его поведение. Я полагаю, что в мече из Лаэрского храма заточена вторая сущность. И что она влияет на отца — может быть меньше, чем на меня, ведь я была ребенком. Но со временем влияние усиливается. Поэтому говорить с отцом бессмысленно. Эта сущность кажется внутренним голосом, словно ты сам говоришь себе. Эта сущность... Не меняет ни человека, ни астартес, ни примарха — но вытаскивает наружу все уже имеющиеся пороки. Нашу гордыню и самовлюбленность в частности. По крайней мере так сказала Миранда, а у меня нет оснований не доверять ей. Именно это и происходило со мной. Эти вести... напугали меня, но еще более тяжело понимать: это не случайность.