Зеленое солнце

В те дни творились страшные вещи. Городами правили хаос и отчаяние, ломавшие людей. Компьютерные игры закончились, телевидение и радио исчезли, а в сердце поселился постоянный холод, разжигаемый темнотой беззвездных ночей и днями, которыми правило зеленое солнце. Я чувствовал себя главным героем боевика, которому забыли дать его могущественное оружие, способное крушить врагов направо и налево. Осталась только одна жизнь, да долгое существование без времени и часов, без медицины и шансов.

Кто же были наши враги?..

...Ими стали мы!

Если бы в пепел не превратились все небоскребы и высотные дома, население города уничтожило бы все съестные припасы за считанные недели. А так...

"Почему Вы решили, что Бог требует от людей веры и почитания, ведь до Бога еще так много инстанций... А он просто любит нас..."

...дни превращаются в вечность, люди заползают в норы и ждут, ждут спасения...

"Наш Мир плоский. Плоский, как и живущие в нем люди. Они — точки, движущиеся по линиям своих судеб. Если вы возразите, что мир трехмерен, то я улыбнусь. Да, время и есть третье измерение. И пусть будет так".

...в городах правят банды мародеров...

"Мир Бога тоже существует в трех измерениях? Но времени там нет..."

И в один прекрасный августовский день, я, готовый уже сойти с ума от городского шума, одиночества и длительного запоя, от голосов в голове, от отчаянных поисков, просыпаюсь в тишине. В чужой квартире, где я провел эту ночь, ничего не напоминает о прежних хозяевах, кроме слабого запаха кошек по углам. Мебель перевернута, расколота в щепки, стекла разбиты, а чьи-то личные вещи разбросаны по полу. Из разбитого унитаза (из высыхающих труб канализации) доносится неприятный запах. Такой же, как из опрокинутого холодильника на кухне. Там, в бурых пятнах малинового варенья, отпечатались следы чьих-то лап.

Не очень уютное место, но это лучше, чем спать на улице, где властвует серый пепел. Но этим утром, проснувшись в абсолютной звенящей тишине, я начинаю сомневаться в своем решении. На улице могло произойти что-то ужасное. Возможно, вновь появился этот таинственный враг, что уничтожил почти весь город. Ведь где-то он должен быть...

И только я успел подняться с кровати и подумать о завтраке, как в замочной скважине закрытой двери со звяканьем и скрипом повернулся ключ. Сердце замерло, точно спринтер на старте. Мышцы напряглись, а рука сама уже тянется к успокаивающему холоду металла в кобуре. Предохранитель щелкает дважды, плавно сдвигаясь с привычного места. На черной рукояти, в самом низу, поблескивает холодом слово "Baikal".

"Я абсолютно спокоен!"

Только вот опущенная с пистолетом рука сама сгибается в локте, поднимая оружие на уровень глаз. Шаг назад. Под ботинками хрустят осколки стекла и бетонное крошево. Спать в одежде и обуви — это не привычка, не постоянное ожидание нападения. Это просто последствия тяжелого запоя. Я почти не помню свой вчерашний день, как и все предшествующие ему дни. Я не знаю, как оказался в этой квартире, но точно уверен в одном: дверь в темный подъезд сейчас откроется. И кто бы ни стоял за ней, он получит свое, если сделает хотя бы один неверный шаг. Все правильно, дядюшка Сэм. Все правильно...

Когда дверь открывается, я уже готов стрелять, какой бы монстр не смотрел на меня из темноты. На одно мгновение я даже вижу этого монстра, но видение быстро уплывает, когда слышится тихий скрип открывающейся двери. И монстра за ней нет, но я с еще большим изумлением смотрю на знакомое лицо своей бывшей одноклассницы, опять, как когда-то раньше, погружаясь с головой в синеву ее изумительных глаз. Сердце делает бешеный скачок, ствол пистолета уже смотрит в пол, но это не важно. Есть встречи, меняющие все. И чувства, которые только ждут глотка свежего воздуха.

— Здравствуй, — мой голос совсем чужой, хрипловатый, с непослушными интонациями.

Но Даша только смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Рука ее замерла со связкой ключей у ручки двери. В тусклом свете подъезда по полу вальсирует пепел, где-то далеко за окном протяжно кричит ворона. Наверно, последняя.

Серый пепел не только украл у нас небо и закрыл солнце, сделав его зеленым силуэтом в вихре снежинок. Когда все случилось, из города исчезли почти все птицы. Не осталось толстых неуклюжих голубей, не было больше воробьев и синиц. Даже черную с белым ворону теперь редко увидишь. Небом правит пепел и неизвестность. И нет больше звезд, спутников связи, луны и солнца. Мы прижаты к земле, на которой и остаемся, покрываясь пылью и пеплом.

Даша все смотрела и смотрела на меня. С удивлением, страхом, надеждой или жалостью? Не знаю. Я ни о чем не думал тогда. Просто смотрел в ответ и ощущал, как былые чувства накатывают на меня волной, заполняя пустоту в сердце, образовавшуюся после гибели родителей. Ту пустоту, которую так и не смог заполнить алкоголь.

"Здравствуй, Даша".

Я видел первые слезы, наворачивающиеся ей на глаза, дрожь... я почти был готов к рыданиям и слезам, но девушка плакала молча, бессильно опустив руки. И когда я сделал шаг навстречу, то тоже не мог обнять ее. Глупая сцена. Двое почти взрослых людей стоят в полумраке пыльной лестничной площадки и плачут, склонив головы, но не подходя еще ближе, не касаясь друг друга. Эти несколько коротких секунд сделали для нас больше, чем прошедшие годы и десятилетия. Мы просто перестали быть друг другу чужими людьми. Вот так просто. И так внезапно...

А вообще, я уже и не помню того момента, когда впервые влюбился в Дашу. Быть может, было это в первый школьный учебный день. И именно тогда девочка с потрясающими голубыми глазами поразила мое воображение. Быть может, это произошло в один из жарких осенних дней сентября, когда мы возвращались в школу уже совсем другими: отдохнувшими за лето и повзрослевшими.

Но я сомневаюсь. Мне кажется, я влюбился в эту прекрасную девушку в классе седьмом, когда каждый день смотрел на нее, стоящую у окна на переменах. Но это была странная молчаливая любовь. Тягостная и болезненная. Я никогда не говорил и не писал об этом, а единственный мой друг, который что-то подозревал, уехал вскоре с родителями за границу.

А еще немного позже, на утро после первой моей пьянки с друзьями, я впервые отчетливо осознал, что никогда всерьез не подойду к Даше, никогда не смогу нормально заговорить с ней. Да мне и не дадут сделать этого. В школьных коридорах происходит много того, что ты страстно желаешь забыть и сам, а это становится достоянием общественности и всего класса. Это как глупый проект длительностью в десятилетие, когда за каждым твоим шагом, за каждым падением наблюдают неусыпные тридцать пар глаз.

Да, тогда я был поуши влюблен, страдал, но был счастлив. И я верил, что следующий медленный танец уж точно будет моим, ведь с кем-то другим она тоже никогда не танцевала.

Я ошибался. Годы прошли, оставив нам одиноко кружиться в осенних листьях, школа закончилась. И когда я смело шагнул в июльскую жару после заключительного экзамена, то оставил старую любовь позади, как оставил когда-то детский сад и своих первых друзей. Но теперь, когда привычный мир рухнул, обратившись в прах, забытая частичка моего сердца вновь забилась в груди, вытеснив ощущение пустоты.

Я почти не помню нашего первого разговора. Мы были напуганы и почти ничего не понимали: потеряли в суматохе друзей, которых так и не смогли найти обратно за стеной падающего пепла; заранее простились с родными и близкими, которых никогда не найдем, но все еще надеялись на какое-то чудо. И все еще верили.

Я помню только, что Даша неожиданно вдруг встала, прервав кружево моих школьных воспоминаний и убрав руки от моих ладоней, и в этот же момент из комнаты ушла последняя частичка теплоты и обжитости. Помещение вдруг стало мне совсем чужим, холодным.

— Мне пора, — Даша говорила виновато, не поднимая на меня взгляда, — я только за документами пришла. Родители на площади. Там сейчас много людей собралось. Почти весь город... Требуют от власти объяснений.

Она вздохнула и посмотрела на меня так виновато, что мне стало не по себе. И только теперь я заметил черные круги под глазами, на уставшем лице, и искусанную припухшую нижнюю губу. Девушка явно нервничала и плохо спала последнее время.

— Я пойду с тобой. На улицах может быть не безопасно. Вот, возьми, — Я протянул ей один из газовых пистолетов, ни на что особо не надеясь, но Даша взяла его и деловито заткнула за пояс джинсов.

— Мы с отцом когда-то ездили на стрельбище, — деловито пояснила она, и настроение у меня сразу поднялось.

Поиски документов не заняли много времени. Кто бы ни разорил эту квартиру, интересовала его только еда. Все бумаги и ценности остались на своих местах. А просматривая старые ящики и пыльные полки серванта, я вдруг понял, что нахожусь в квартире, где когда-то жили Дашины бабушка и дедушка. Странно, я никогда (за все долгие учебные дни и вечера) даже и не задумывался, что у моих одноклассников тоже есть родственники. Почему-то эта мысль никогда даже не приходила ко мне в голову. Я просто жил...

На улице действительно было тихо и безлюдно. Никого, только серый пепел вокруг, устилающий непрерывным ковром землю, деревья и крыши домов. Больше за пеплом я ничего не видел.

— Где все люди? — спросил я с нескрываемой тревогой, неосознанно пытаясь дотронуться до руки Даши.

— Много народу на площади. Там какое-то собрание. Говорят, есть люди из правительства.

Мы шли по знакомым с детства улицам, но меня не покидало ощущение тревоги. И дело тут совсем не в исчезнувших птицах или затихшем городе. Дело было в ощущении тревоги и далеком гуле, раскатывающемся над городом. Я начал жалеть. Что последние дни провел в почти бессознательном состоянии, напиваясь коньяком, пивом и водкой из брошенного ларька.

— Гудит так, будто... — я тешил поделиться сомнением.

— Будто завод работает, да? — Даша остановилась и внимательно посмотрела на меня.

— Ну, в общем, да. Но я хотел сказать, что гудит, будто ветер в печи воет. Мы когда-то домик на даче строили, — Я не смог продолжать и замолчал, продолжая подниматься по склону к главной площади города.

— Понимаю, — Даша провела рукой по волосам, пытаясь стряхнуть жирные серые хлопья пепла, — но звук мне этот очень не нравится.

— Мне тоже. Когда он появился?

— Позавчера ночью. Тогда же в некоторых домах вновь дали электричество. Может, все наладится, как ты думаешь?

Но я не ответил и молча продолжал подниматься по склону. Да, я мог бы поверить в техногенную катастрофу или аварию на заводе, да только вот проснулся я в доме, у которого начисто снесло крышу и все верхние этажи, в доме, который окружали половинки деревьев, рядом с которым был продуктовый магазин с тем, что осталось от людей внутри. И тут я осознал, что тревожило меня все это время:

— Дома. Здесь все дома стоят целехоньки!

— Да, — Даша даже не удивилась, — вся Главная улица стоит нетронутой, как и заводы. Но вот большинство садов тоже, как бы это сказать...

— "Срезаны?"

— Да.

— Откуда ты знаешь? — я был очень удивлен. Очевидная мысль, что другие люди иначе провели эту неделю, почему-то не сразу дошла до меня.

— Я же говорила, что на площади собралась толпа народу. Они напуганы, но соображать еще не разучились.

Остаток пути до Главной улицы мы провели в молчании, наблюдая за падающим пеплом, оскальзываясь на нем, пачкая одежду и обувь, но после каждого падения помогая друг другу подняться.

А потом я услышал толпу. От собравшихся людей шел такой шум, что вначале я перестал слышать гул, исходящий со стороны завода, а потом перестал слышать и свои собственные мысли.

И хоть падающий пепел и скрывал от меня большую часть площади (не говоря уж о уходящих вдаль улицах и далеких заводских кварталах), меня не покидало странное ощущение, что все люди на площади — только малая часть, из живших когда-то в городе. Мне всегда казалось, что пятьсот тысяч жителей — уже огромная толпа для города. А тут людей можно было пересчитать сотнями. А еще, пока Даша искала своих родителях, я вдруг подумал о салютах на девятое мая. Тогда люди тоже так собирались на площади, пили пиво и шумели. А еще, после каждого взрыва огненного цветка в небе, толпа многоголосо одобрительно ревела, неистовствуя. Сейчас же шум был больше похож на гул раскатов далекого грома перед грозой. Помнится, я решил, что маленький осенний дождик не был бы лишним.

— Знаешь, в детстве я всегда мечтала жить в городе, где каждый день идет снег, — вдруг сказала Даша. — Но теперь я знаю, что снег для меня был тогда не больше, чем подушка безопасности в машине. Он помогал зайти в играх немного дальше и не свернуть шею.

— Ты получила права?

— Да нет, только записалась на курсы.

Мы только успели найти родителей Даши около почтового отделения на остановке, когда толпа внезапно вздрогнула волной встревоженного шепота и затихла. Все, как один, повернулись к заводу и замерли. И там, где-то в пелене падающего пепла, показались темные фигуры. И хоть двигались они поодиночке и на разном расстоянии друг от друга, их приближение оставляло ощущение армейской слаженности и четкости, точно деревянная палка превращается в острый клинок, когда ее в руки берет настоящий профессионал.

— Кто эти люди?

— Что случилось?!

В толпе кто-то истерично вскрикнул. И тогда началась первая медленная волна паники, охватившая людей. Все те, кто еще так недавно в едином порыве двинулись вперед, подгоняемые сиюминутным любопытством, теперь стремились убраться прочь с главной улицы, подальше от завода, площади и наступающих в падающем пепле темных теней с автоматами. Бежать навстречу неизвестности никто не хотел. Люди ринулись мимо почты, к двум узким улочкам, ведущим с площади. И тогда послышались первые выстрелы, принесшие с собой вторую волну паники. Людской поток хлынул к центру площади и превратился хаос.

"Леша, что будем делать? Лёш?"

Но я молчал, не в силах произнести и слова. Выстрелы больше не повторялись, а у здания почты нас почти не беспокоили пробегавшие мимо люди. Постепенно толпа успокаивалась. И в наступавшей зеленоватой тишине отдельно стоящие темные фигуры наводили неподдельный ужас.

— Ты хочешь, чтобы твои родственники остались живы?

Хрипловатый голос раздался где-то за моей спиной. И, несмотря на весь окружавший шум, я мог отчетливо его слышать. У открытой двери детской библиотеки стоял высокий парень в черном костюме. Был он как-то смутно знаком мне. И напоминал обычного старшеклассника в школе.

— Ну нет, так нет... — он повернулся демонстративно медленно, направляясь обратно к открытой двери.

— Постой! — я не выдержал и сделал несколько шагов вперед, оставив Дашу с родителями позади. — Ты действительно знаешь где выход?

— Нет ничего проще, — в темных глазах парня блеснули искорки солнца, показавшиеся мне отнюдь не зелеными, — просто идите за мной.

И он повернулся, исчезнув в двери детской библиотеки, а за ним осторожно последовала наша четверка, прячась в прохладной зеленоватой тишине здания. Внутри было темно и пыльно. Я еле видел очертания полок с книгами, небольшого стола у окна, каких-то портретов на стенах. На подоконнике стояли горшки с засохшими цветами, а по полу клубились пепел и пыль, поднимаемые нашими шагами.