Срочно требуется царь - 1: Срочно требуется...

— ...И у кого он в руках загорится, тому уж возврата нет, — словно не замечая произведенного впечатления, звучным зловещим полушепотом продолжила она. — Ибо каждый ребенок в царстве Костей знает, что происходит с тем, кто нарушит клятву, данную на амулете убыр...

Неизвестно, действительно ли это знал каждый ребенок многострадального царства (уж она-то не знала точно), но эффект ее тихие грозные слова вызвали неожиданный: Вранеж с перекошенным лицом и сдавленным криком швырнул бедный, ни в чем не повинный светильник через решетку и отскочил в гущу своих соратников с проворством блохи на допинге.

Гуща при его появлении расступилась, словно дрессированное море перед настойчивым пророком, и всем своим видом поспешила показать, что раньше она с этим человеком не встречалась, не знакомилась, и впредь не желает.

— Следующий, — ровным голосом произнесла Серафима и застыла в ожидании.

Почти минуту следующих упорно не находилось, и царевна уже начала думать, что с театральными эффектами, намеками и недомолвками она переборщила, как вперед выступил здоровяк без передних зубов, которого, вопреки очевидному, все почему-то именовали Зайча.

Он зажмурился, на ощупь нашел на полу амулет, стиснул его в кулаке и быстро прокричал: 'Клянусь слушаться только их высочеств Ивана, Серафиму и самозваное правительство!!!'

И в дрожащих, боязливо разжимавшихся миллиметр за миллиметром пальцах под благоговейный выдох толпы вспыхнуло маленькое солнышко.

Дальше процесс пошел медленно, но верно, и спустя час в зарешеченной камере оставался один Вранеж. Благодаря ловким маневрам Сеньки он благополучно запорол еще две попытки выбраться на волю, и теперь с бессильной злостью взирал на старательно пересчитывающую рекрутов царевну, на погасший амулет и на своих пособников-ренегатов.

— На построение — шагом марш! — весело скомандовала Серафима, и будущие охотники, как один, рьяно ударили подкованными каблуками в пол и затопали-зашагали вслед за ней к лестнице, ведущей к новой жизни.

В кольце рядом с камерой багрово догорал факел.

Через пару часов, конечно, сторож придет его заменить и покормить жидкой баландой единственного оставшегося заключенного, но утешение для недавнего хозяина города и несостоявшегося владельца замка с виноградником на теплом морском берегу и батальона танцовщиц это представляло слабое.

* * *

День клонился к вечеру.

Серафима окинула критическим взором результаты первого дня охоты и осталась довольна. Три молодых оленя и восемь больше не страдающих от ожирения кабанов для восьмитысячного города, конечно, капля в море, но ведь где-то километрах в двадцати от них, на другой стороне Сорочьей горы, старался второй охототряд под руководством Лайчука. А через день-другой Сойкан обещал навестить в лесной глуши охотничью избушку брата, и тогда уже три отряда будут добывать мясо для голодающего города...

Двенадцать добровольцев — бывших городских стражников, а теперь учеников царского охотника, методом проб и ошибок под его авторитетным и шумным руководством снимали шкуры и разделывали туши. Процесс, спотыкаясь и пробуксовывая, всё же двигался к завершению.

Двое заканчивали сооружать волокуши, на которых шестеро назначенных курьеров потащат мясо в город сразу, как только потрошение и раздевание добычи будут закончены. Остальные останутся, и утром с первым светом снова выйдут на охоту.

Царевна и Кондрат переглянулись.

Восемь кабанов и три лесных бычка, конечно, хорошо, но день выдался солнечный, до заката оставалось еще пара часов, и если уйти совсем недалеко, просто посмотреть, что там, в нехоженой еще стороне, то если повезет...

Сойкан, незаметно оказавшийся рядом, перехватил оценивающие взгляды, устремленные в лес, и как бы невзначай изрек в пространство, задумчиво растягивая слова:

— Знаю я к северу одно место недалеко от проклятой деревни — там дубов, что крапивы в твоем огороде. Кабаны там частенько бывают — жируют...

— Дотемна успеем обернуться? — с сомнением склонил голову Кондрат.

— Должны, — важно кивнул бывший браконьер, явно наслаждаясь новой для него ролью официального охотника короны, персоны значительной и облеченной властью. — А ежели и подзадержимся, то не заплутаем. Я здешние места как свой огород знаю.

— Веди, — загорелись азартом глаза Серафимы.

Сойкан неторопливо отдал последние распоряжения благоговейно внимающим каждому его слову ученикам, которые еще несколько дней назад схватили бы его и упрятали за решетку, попадись он им на глаза в недобрый час, повесил на плечо колчан, свистнул Рыка и зашагал в дышащий сыростью и холодом лес бесшумным пружинистым шагом.

Не прошло и получаса, как Рык заволновался, ткнулся носом в бурую листву и довольно заурчал. Костей остановился рядом с псом, наклонился, сделал шаг вправо, два шага влево, три вперед, потом вернулся и снова повернулся вправо...

Или он пытался изобразить странную смесь вальса и ча-ча-ча, или...

— След? — осторожно выглянула царевна у него из-за плеча.

— Угу, — кивнул костей, не отрывая глаз от упругого, покрытого влажной коричневой листвой танцпола.

— Медведь?

— Угу.

— С медведем нам не по пути, — покачал головой Кондрат.

— Маленький... — себе под нос, словно продолжая прерванный разговор, стал говорить охотник. — Года нет... Один... Стрелой завалить можно, если знаешь, куда и как...

— Да много ли с полугодовалого медведя возьмешь? — с упрямым сомнением нахмурился Кондрат.

— Это ты зря, — улыбнулась царевна. — Полугодовалый медведь — это не только малахай, но и пятьдесят-шестьдесят килограммов ценных мясопродуктов.

— Может, лучше кабанов поищем? — не уступал гвардеец. — Хороший кабан потянет кило на сто пятьдесят. И кожаную куртку.

— Поздно уже кабанов искать, — охотник поглядел на быстро темнеющее низкое небо, упершееся, казалось, в верхние ветки деревьев и только поэтому не падающее на пологий склон Сорочьей горы. — А этот след свежий, разве что не теплый. И получаса не прошло, поди, как твой малахай, царевна, тут прошел. Рык, след!

Барбос уткнулся мокрым носом в невидимый отпечаток прошедшего тут зверя, фыркнул, чихнул и устремился резко в бок.

— Айда за медведем!.. — не дожидаясь согласия друга, Серафима наложила стрелу на лук и с пылом доброй гончей устремилась по едва заметному в сумерках следу вслед за лайкой.

Одинокий мишук, казалось, не знал, что значит ходить по прямой: отпечатки его лап то петляли по кустам, то выписывали кренделя вокруг деревьев, то виляли от пня к сухостоине и обратно...

Какую-нибудь девицу, имеющую высшее образование по домоводству и ученую степень по рукоделию, его блуждания наверняка натолкнули бы на идею нового узора для кружева или вышивки, и она покорила бы им сердце прекрасного принца или практичного оптовика.

Сеньку же, искренне считающую, что домоводство — это наука о домовых, что рукоделие — это всё, что делается руками, включая колку дров и мытье полов [10], и которую принцы не интересовали в принципе, потому что одно чудо в короне у нее уже имелось и никого другого ей не надо было, бестолковое петляние глупого медвежишки только раздражало.

— Ну вот чего бродит, чего бродит... А то не понимает, что ночь на дворе, холодина, и людям под крышу пора и жрать охота...

— Давайте вернемся, — быстро предложил Кондрат. — Ну его...

Но не успели царевна и костейский охотник всерьез задуматься над его идеей, как след оборвался, упершись в дуб.

Рык поднялся на задние лапы, упершись передними в ствол дерева, и звонко залаял.

На темных бороздах коры выступали косые светлые полосы.

Все трое, не сговариваясь, задрали головы и присвистнули.

— Ёлки-моталки... — тоскливо выразила общее мнение Серафима, разглядывая равнодушно зияющее чернотой дупло метрах в пяти от земли с бессильным раздражением уставшего человека, неизвестно зачем наматывавшего круги в полутьме по бурелому и буеракам последний час, и которого ожидает дорога домой по той же самой полосе препятствий. — У-у-у, малахай криволапый...

Дуб был основательный, толстый, надменно-неприступный, как и полагалось приличному дубу в любом уважающем себя дремучем лесу. Первые сучья начинались немногим пониже дупла. Последние терялись на фоне сонно темнеющего неба и, не исключено, уходили в стратосферу и дальше.

— Хитрюга... — то ли осуждающе, то ли одобрительно покачал головой Сойкан, подобрал с земли корягу и постучал по стволу. Звук был глухой, плотной здоровой древесины, простоявшей под солнцем лет сто, и собирающейся продолжать в том же духе еще лет двести как минимум.

Он подпрыгнул и ударил по коре суком в паре метров от земли — с тем же результатом.

— И там не трухлявый...

— А если еще постучать, может, выскочит? — озарило царевну, которая все еще не могла простить безвестному косолапому безрезультатную прогулку и замаячившее бесславное возвращение в лагерь.

— Может и выскочит, — задумчиво согласился Сойкан, бережно повесил колчан на ближайший куст, ухватился покрепче обеими руками за корягу и начал со всей дури лупить ею по дереву — только брызнули во все стороны сухие сучки и ошметки коры.

Пес на каждый удар хозяина отвечал россыпью заливистого лая.

Хоть бессовестный медвежка и остался равнодушен к тактическим изысканиям охотников, но кое-кого в чаще на Сорочьей горе они все-таки заинтересовали.

И он захотел узнать о них получше, и желательно из первых рук.

За спиной у увлечено наблюдавших за бесстрастным провалом дупла лес вдруг затрещал, захрустел, вспоров полумрак и тишину предсмертными вскриками ломающихся веток...

Рык на полугаве подавился собственным лаем и сделал почти успешную попытку вскарабкаться на дерево.

— Что это? — тише, чем хотела, произнесла царевна, повернулась на звук и, благоразумно не дожидаясь ответа ни от компаньонов, ни из кустов, натянула тетиву.

Белый как бумага костей не успел и рта открыть [11], как заросли малинника метрах в семи от них отпрянули в стороны, и на нарушителей лесного спокойствия неодобрительно глянула морда исполинского кабана, вообразить которого не могла и самая изощренная фантазия самого хвастливого охотника во всем Белом Свете.

Маленькие, налитые кровью свинячьи глазки оказались почти напротив огромных серых Серафиминых, ощерившаяся тремя парами желтых изогнутых клыков пасть издала не то злобный хрип, не то свирепый рев, щетина на горбатом загривке встала дыбом...

Стрела ударилась в лоб монстру и отскочила, как соломинка от забора.

— Мама!.. — пискнул Сойкан.

Слева мелькнул и пропал белый хвост колесом — это Рык внезапно вспомнил, что у него в будке остались недоделанные дела, требующие его неотложного внимания [12].

Подумать только, еще три минуты назад они искренне считали, что пять метров от земли — это высоко...

Сенька оглянулась по сторонам, оценивая ситуацию: прямо под ней чернело дупло с упорно не подающим признаки жизниnbsp;— А ты вообще молчи, уголовник!

медведем. Слева и на полметра ниже толстый кривой сук оседлал ошеломленный не столько внезапным явлением монстра, сколько собственным проворством Кондрат. Еще левее и ниже на метр на таком же суку, но чуть потоньше, висел и скреб ногами по коре, пытаясь найти опору, Сойкан.

А на усыпанной желудями земле грузно топталось и утробно хрюкало лесное, покрытое жесткой, как проволока коричневой щетиной, чудище.

Похоже, оно не просто издавало жуткие звуки, призванные устрашить и деморализовать предполагаемого противника, как мог бы подумать наивный наблюдатель, а само с собой обсуждало курс дальнейших действий. Потому что когда раскатистое рокотание громового хрюка замолкло, кабан вразвалочку подошел вплотную к дереву и заскреб копытами по коре, поднимаясь на задние ноги прямо под филейной частью охотника. И двигало им нечто большее, нежели простое любопытство.

Панически дергающиеся ноги костея внезапно ощутили под собой нежданную, но такую нужную опору.

— С-спасибо... — облегченно выдохнул он перед тем, как воспользоваться ею и взгромоздиться на спасительный сук, выгнул шею и кинул полный благодарности взгляд на неожиданного помощника.

И встретился глазами с налитыми кровью и предвкушением свиными очами.

Сойкан взвыл, в мгновение ока оттолкнулся от пятачка размером с поднос и белкой взлетел на ветку Кондрата.

— Я тебя держу! — бодро возвестил гвардеец, сжимая одной рукой свою опору, а другой удерживая охотника от дальнейших попыток побить олимпийские рекорды по скоростному запрыгиванию на ветки. — Тут он нас не достанет! Спокойно!

— С-спасибо... — пришел в себя и нервно сглотнул охотник.

Он с ненавистью глянул вниз на разочаровано тыкающееся рылом в кору чудовище, повернулся, устраиваясь поудобнее на хлипком насесте, и вдруг услышал под собой тихий нерешительный треск.

— Что это?.. — застыл в позе взлетающего пингвина Сойкан.

— Где? — закрутил головой Кондрат.

— Здесь... — дрожащим шепотом прояснил ситуацию костей и осторожно шевельнулся.

Треск слегка осмелел, и теперь его услышал и Кондрат, и Серафима и, наверное, даже кабан.

Он радостно всхрапнул, опустился на все четыре ноги и принялся рыть землю под корнями дуба с азартом угольного комбайна. На что у простого кабана ушло бы две недели, у лесного чудовища грозило получиться за двадцать минут.

Дерево качнулось, ветка затрещала, уже не стыдясь и не скрываясь...

— Он сейчас дерево уронит! — ахнул Сойкан.

— Сначала мы на него уронимся, — мрачно предрек Кондрат, выглядывая в быстро сгущающихся сумерках самозабвенно храпящее и разбрасывающее землю чудище.

— Перебирайтесь на мою ветку! — скомандовала царевна. — Быстро!

— А она нас выдержит? — с сомнением оглядывая их новое кабаноубежище, с виду ничем не крепче старого, задал риторический вопрос Кондрат.

— Заодно и проверим, — резонно предложила царевна.

Сук под мужчинами затрещал уже совсем весело, явно предвкушая отделение от своего постылого дерева, свободный полет и самостоятельную жизнь...

Горе-медвежатников не надо было долго уговаривать. Первым на кривую короткую голую ветку, не украшенную ничем, кроме Сеньки, перебрался гвардеец, за ним был затащен охотник.

— С-спасибо... — только и успел проговорить он, как дуб дрогнул, и без того напружиненная ветка согнулась под тяжестью третьего постояльца, звонко хрупнула, переломилась в нескольких сантиметрах от ствола и повисла на толстом языке коры.

Серафима охнула и съехала в Кондрата, тот ахнул и налетел на Сойкана, а костейскому охотнику уже не оставалось ничего другого, как с душераздирающим воплем устремиться по гладкой коре туда, куда направляла его предательская ветвь.

Через секунду вся честная компания в составе Сойкана, Кондрата и ее высочества друг за другом оказалась в дупле.

На чем-то мягком.

Или на ком-то.

— У меня ноги не помещаются, утрамбуйтесь!..

— Да мы стараемся...

— Лезь вперед, Кондрат!..

— Тут занято!..

— Подвинь его!..