Равновесие (прода - как хотели)))

— Вот выпей это, тебе полегчает, — послышалось мне я сквозь барабанную дробь головной боли.

Послушно открыла рот и глотнула какой-то горькой гадости. Нет! Только не это! Только не снотворное! Это были мои последние мысли, а дальше наступила темнота.

Пробуждение было ужасным. Во рту жгло от сухости, тело ломило, в голове все еще звенели далекие колокольчики. Да что же это такое, со злостью подумалось мне, уже третий раз подряд теряю сознание! Какой же я воин после этого? Кстати, а зачем понадобилось меня усыплять и где это я? Пошевелила рукой и услышала звон кандалов. Не может быть? От этой новости тело напружинилось, и я резко подскочила со своего соломенного тюфяка, на котором валялась все это время.

— Пришла в себя? Это хорошо, — в углу камеры, стояла Верховная в сопровождении нескольких Ведьм. — А теперь внимательно слушай и запоминай. Ты слишком ценна для нас, мы не можем тебя потерять. Но, Айрис, последнее время ты стала неуправляемой, а последняя твоя выходка под стенами цитадели, это вообще что-то! Поэтому Совет Старейших принял решение изолировать тебя на время. Посидишь на цепи, подумаешь о своем поведении, а когда придешь к правильным выводам, дашь нам знать, и наказание отменят.

— К каким выводам я должна прийти? — с болью в голосе от совершенного по отношению ко мне предательства, да еще того, кому беспрекословно доверяла, прошептала я.

— Ты должна дать слово, что по собственному желанию в день своего совершеннолетия войдешь в двери Храма. И будешь оставаться там, пока Совет Старейших не разрешит тебе покинуть его, — твердо ответила Высочайшая, не отводя своего холодного взгляда от моей жалкой фигурки.

Взгляд как у змеи, подумалось мне, но вслух я произнесла совсем другое, — Но разве в Храме нужно находиться не девять месяцев?

— Ты будешь жить в Храме вечность, Айрис. Это теперь твоя Судьба.

— Кто так решил? Кто распорядился моей жизнью? — закричала я, кидаясь к ставшим вдруг ненавистным Ведьмам, но цепи не позволили дотянуться до их тщедушных тел.

— Так решил народ Леклан. Нам нужна новая кровь и мы получим ее! А теперь отдыхай и думай, надумаешь — позовешь. — С этими словами они исчезли из моей камеры.

Им нужна моя кровь, но почему, зачем? Что-то до боли знакомое прозвучало в ответе Высочайшей. Кто-то совсем недавно тоже жаждал моей крови. Дерево! Оно должно мне помочь, нужно только добраться до него, но как? На мне антимагические кандалы и их не снять. Я рухнула обратно на соломенный тюфяк. Что же делать? Как спастись? Провести всю свою жизнь в темноте Храма, рожая детей и умереть там же, не видя неба, солнца, Мертвого леса... Уж лучше смерть.

Тоскливым взглядом осматривала я свое новое жилище. Кругом только холодный и влажный камень, да железо решеток. И нет ничего, что помогло бы снять кандалы. Я со злостью стукнула кулаком по стене, разбив при этом руку в кровь. Ох, как же больно! Облизывая рану, неожиданно для себя обратилась к дереву из Мертвого леса.

— Дерево, а дерево? Ты меня вообще-то слышишь? — тупо спросила я, пялясь на потолок.

— Ну, слышу, — прозвучал вдруг шелестящий ответ.

От неожиданности я забыла про все свои печали и радостно подскочила на месте, — А если слышишь, то почему не сказало сразу?

— Да вот думаю, с какой глупышкой связалось. Ты зачем своих наставниц дразнила, деточка? — как с идиоткой заговорило со мной дерево.

— Я же не хотела ничего плохого, — заканючила я, — Просто проверить хотелось, действует на меня магия или нет.

— Проверила? Молодец, а теперь сидишь на цепи, да? — захихикал мой собеседник.

— Да ты вообще знаешь, какую судьбу мне уготовили?! — не выдержав насмешек, закричала я.

— Знаю, не кричи! — строго одернуло меня дерево, гася начинающуюся истерику на корню. — И знало с самого начала, потому к тебе и обратилось, ты ведь хочешь вырваться на свободу?

— Да, — кивнула головой я, размазывая непослушные слезы по лицу.

— Ну, вот и умничка! А теперь слушай, что тебе нужно сделать, — и мой мудрый собеседник поведал как можно обойти страшную клятву, которую мне придется дать Совету Старейших.

* * *

Высочайшая нервно металась по своему кабинету из угла в угол. Упрямая девчонка уже неделю отказывалась от еды и воды и вообще не желала ни с кем разговаривать. Конечно, Айрис обозлилась, да и сама Высочайшая хороша — сорвалась, раскрыла все карты, вышла из доверия. Вот как теперь прикажете налаживать отношения? Ведьма на минуту задумалась, а это идея. Быть может пообещать девчонке, что после клятвы она сможет гулять в этом ее любимом Мертвом лесу? Эта мысль окрылила пожилую женщину и она на всех парусах бросилась в подземелье.

* * *

Я лежала на матрасе и делала вид, что мне очень и очень плохо. Хотя в принципе, плохо мне было по настоящему. Попробуйте целую неделю прожить без жидкости, и вы все поймете уже на третий день, уверяю вас.

— Айрис, девочка моя любимая, я пришла узнать как ты тут? — раздался проникновенный голос Высочайшей Ведьмы.

Неужели получилось, мелькнула шальная мысль, план-то сработал! Но виду, конечно, не подала, а лишь со стоном повернулась на звук. Очевидно, страдальческое выражение моего лица действительно произвело впечатление, потому что Ведьма тут же подскочила ко мне и упала рядом с тюфяком на колени.

Высочайшая сграбастала мою похудевшую руку в свою жилистую и, покрывая ее поцелуями, прошептала, — Прости нас девочка, мы жестоки с тобой, но это делается только лишь на благо нашего мира!

Кто бы сомневался, вот только обо мне как-то забыли подумать. Да и не верила я в ее раскаяние, вон как глаза-то зыркают, точно проверяют, произвела эта проникновенная речь впечатление или нет.

— Ах, наставница, мне так плохо! — для полноты картины я даже слезу пустила, — Как подумаю, что больше никогда не увижу любимые места, жить не хочется!

— Вот как раз об этом я и пришла с тобой поговорить, милая Айрис, — доверительно зашептала Высочайшая, — Если ты дашь клятву, тебя тут же выпустят. А потом, когда уже будешь жить в Храме, тебе разрешат гулять в Храмовом парке, а это такой же лес. Соглашайся девонька, ты слишком молода, чтобы умереть.

Она хищно впилась в меня своими змеючьими глазами, пытаясь проникнуть в мои мысли.

— Согласна, — слабым голосом произнесла я и сделала вид, что потеряла сознание. Но сердце мое билось от радости. Ай, да дерево! Все предугадало!

Высочайшая тут же развила бурную деятельность и меня, предварительно освободив от кандалов, отнесли в привратницкую Храма. Потом меня купали, кормили, поили, еще что-то делали, и наконец, оставили в покое, дав спокойно заснуть.

Проснувшись и открыв глаза, первым делом я увидела все ту же Высочайшую.

— Ты готова принести клятву? — вкрадчиво спросила она, — Совет ждет. Как только все формальности будут выполнены, ты получишь свободу до самого своего совершеннолетия. Но это не значит, что ты будешь предоставлена самой себе, нет. Необходимо будет пройти посвящение, как это всегда бывает перед входом в Храм.

— Я знаю, и согласна.

— Хорошо, тогда приводи себя в порядок, и пойдем. Я подожду тебя в холле.

* * *

Совет Старейшин заседал в Золотом зале Дворца Золотого Ока. Самые древние и мудрые Ведьмы входили в него, а Высочайшая была его главой. Посреди круглого, оправленного в мрамор и золото зала, висело в воздухе Всевидящее Золотое Око. Оно зорко следило за всеми изменениями в Стене и вовремя предупреждало народ Леклан о разломах или вылазках врага. Кроме того, Око чувствовало малейшую ложь и жестоко наказывало клятвопреступника, именно поэтому все важные клятвы всегда давались исключительно перед Всевидящим.

* * *

Я робко вошла в Золотой зал и с трепетом остановилась перед Всевидящим Золотым Оком. Допусти я хоть малейшую оплошность и кара будет неминуема.

— Кто ты? — раздался усиленный акустикой помещения голос Ведьмы — распорядительницы.

— Я, Айрис.

— Зачем пришла в этот зал?

— Принести клятву!

— Всевидящее Золотое Око ждет твоей клятвы, говори Айрис!

— Я, Айрис, клянусь, что по доброй воле и без принуждения войду в двери Храма в день своего совершеннолетия и выйду обратно на белый свет из его дверей только тогда, когда будет на то соизволение Совета Старейшин. — Четким голосом произнесла я слова своей клятвы.

— А теперь пролей свою кровь на алтарь!

Я резанула запястье своим кинжалом и окропила священный камень. Раздался ужасающий грохот, визг и рев. Вокруг меня заметались какие-то неясные тени, резко запахло серой, а потом все смолкло.

— Клятва принята! — раздался гудящий как набат голос.

Свободна! Я свободна! Только эта мысль билась в моем сердце. У нас все получилось!

* * *

(отрывок из "Древнего Свитка Безымянного Бога", Книга Аджардов, утерянный или спрятанный вариант)

"И дрогнут земли под стопами вашими и стены города неприступного покачнутся. И померкнут луны на небосводе мировом, и вопль смертный разнесется над головами воинов бесстрашных. И взойдут еще солнца над непобедимым Дворцом Глубокого Ока еще сто и тридцать раз, и Бог Безымянный заплачет, когда рухнет одно из строений его. И орды пришельцев жалости не знающих ворвутся в дом ваш, и поглотят души ваши, сколь ни будете отбиваться. И поднимется Холодное Войско из павших родных и близких ваших и грызть ваши глотки они будут, и, не выдержав натиска с двух сторон Твердыня ваша разрушена будет, а вы упокоитесь, но не узнаете покоя в подземных Тоннелях Чистоты.

Но Стена обрушится только в сторону вашу, Леклан проклятые в безопасности гордой останутся. Так встаньте же, братья Аджарды! Поднимите Топоры, Мстителями зовущиеся и Стену разрушьте, уйдите из дома вашего, чтобы найти покой в объятиях захваченных женщин, и дайте отпор вместе с ними плечом к плечу..."

Все плыло перед глазами — мертвый мальчик приближался, но очень медленно, словно воздух превратился вдруг в кисель, а время застыло в нем будто пенка. Скрюченные розовые ручки тянулись к горлу стоящего впереди всех Грушшаррма, тот сейчас приподнял пятку правой ноги вверх и, двигаясь как улитка, собирался отступать.

Внезапный ужас сковал Коммоддара мерзкими потными пальчиками, ноги предательски дрожали, а рот оскалился в испуганной гримасе. Молот внезапно стал таким тяжелым, что пришлось вырвать его из раны в плече, казалось, ничего не чувствующего Гнилого Языка и, упершись рукоятью в землю, заворожено наблюдать за шагающим существом.

На голову упала какая-то темная пелена, как будто глубокий сон под утро, когда уже понимаешь, что не спишь, но кошмар не отпускает. И перепуганное тело дрожит, покрывается потом, всеми фибрами надеясь избавиться от наваждения, но галлюцинация не уходит, липким покрывалом охватывая сознание. И ты кричишь беззвучно открытым ртом, и скрюченными закоченевшими от лютого холода в сознании пальцами дерешь простыню, не в силах пробудиться.

Все плыло перед глазами молодого Аджарда. Вот он бежит среди незнакомых бледных деревьев, четыре мощные лапы отталкиваются от прохладной серой травы. Ком — Тигр, неведомое этому миру чудище, чьи алые когти раздирают сырую землю, могущество течет в жилах под повитой синими болотными язычками твердой шкурой. Впереди кошка, от нее, как и в его нутре и шерсти веет пламенем — Огненная тварь. Исчадье войны и смерти — его родная сестра. Или жена!

Ярость вспыхивает в черных ромбообразных глазах, припоминаются старые обиды — убийство подруги и учителя, клыкастые морды раскрываются, в воздухе застывает не то печальный вой, не то протяжный рев. Земля вспенивается под когтями, когда задние лапы пружинят, кидая изящно раскрывшееся в атакующем прыжке длинное тело.

Коммоддар чувствует охватывающую его тигриную сущность злобу, месть закрывает темные глаза густым киселем гнева. Но вместе с ними он ощущает также что-то невнятно доброе и неизвестное, маленькое, но почти осязаемое, можно даже дотянуться до него слабой мыслью. Он должен победить ее, сделать своей, чтобы она расплавилась в его пламенной сущности, победить, чтобы воссоединиться.

Они бросаются друг на друга, тонкие, но твердые когти рвут его горло — приходится оттолкнуть эту бестию. Но как же он хочет ее! Желание охватывает все тело, и то слабое его Аджарда, которое сейчас замерло на тихом кладбище, и то, пылающее жалом, которое сейчас насмешливо наблюдает за взъерошенной Огненной кошкой.

— До встречи в Храме, Айрис, — он слышит собственный голос и просыпается, встряхивая головой.

— Это ты приволок его сюда? — очень медленно, жуя слова среди едва движущихся губ, кричал Яог.

Коммоддар утвердительно качнул головой.

— Идиот! — на сей раз обозвал его Груш, поднявший оружие над головой и настороженно наблюдающий за приближающимся мертвым телом. — Надо было бросить его на Железный камень и прочитать очистительную молитву! Он же теперь здесь подымет все...

Острый короткий пальчик возился ему в глазницу, выдавливая око — брызнула кровь. Дитя, словно не замечая покалеченного врага, несильно оттолкнуло его и прошло вперед, не интересуясь изумленными Аджардами.

Зажмурив свой вытекший глаз Грушшаррм — Раздиратель Глоток ухватил мертвого сзади за шею. Другая рука, разогнувшись упругими мускулами под тонкой кольчужной рубашкой, полетела вниз — зажатый в ней Молот, даже не обнажая клинков, опустился на растерзанную голову зомби. Остатки черепа треснули, когда металл ударился почти в самый зев горла, во все стороны брызнули уже успевшие застыть мозги, и кусочки холодного мяса, но чудовище только покачнулось.

Мальчик даже не разворачивался, его спина под рваным плащом вздулась, послышался страшный звук раздираемой плоти и лопающихся мускулов. Аджард не успел даже слова сказать, не говоря уже о более безопасной реакции — из трупа молниеносно вырвался лишенный черепа ствол позвоночника. Заостренные шейные позвонки пробили Грушу солнечное сплетение, тот упал на колени, кровавая пена пошла из его рта, глаза закрылись.

Зомби пошел дальше. Это была кошмарная картина — маленький уже успевший потемнеть после смерти мальчик идет вперед, тело его колеблется, словно желе, а за ним волочится труп большого рогатого мужчины в тренировочных доспехах. И эта пара соединена одним целым — костяным копьем, связавшим их навеки.

Оставляя широкий кровавый след на каменных плитах, эти мертвецы медленно прошли мимо застывших в ступоре Аджардов, приближаясь к Железному Камню.

В могилах, где раньше пульсировало теперь погасшее сияние, что-то заворочалось. Оттуда послышался глухой стук откидываемых каменных крышек, едва мальчик подошел к Молитвеннику и возложил на его потрескавшуюся поверхность холодную длань.

Земля в некоторых местах вздыбилась небольшими бугорками, которые двигались, разверзаясь и обнажая тянущиеся к темному небу костлявые руки. Сотни, десятки сотен погибших, останки которых еще не успели истлеть, они рвались на свободу из подземных чертогов, где царили только печаль и страдания.

Надгробия падали, ударяясь оземь, тяжелый гранит с легкостью пушинок взмывал в воздух, хлопаясь уже за много метров от своего многолетнего хранилища. Из глубоких овальных ям, царапая твердую землю черно-синими когтями, высовывались головы с пустыми глазницами. Когда-то горящие живым пламенем рога сейчас лишь тлели в странном зеленом свечении, будто жизнь нашла себе антипод и вдохнула в эти останки некогда веселящихся мужчин. Тот, кто много лет назад довольно смеялся перед смертью, шел с изгнившим оскалом на потерявшем всякие очертания лице. Тот, кто рыдал над погибшим товарищем и, в отчаянии ударял себя тонким ритуальным кинжалом в грудь, исторгал из несуществующих глаз трупных червей, будто в рыданиях.