— Не буду, не буду, — сказала она быстро. Голубые огоньки погасли. — А отчего погибли-то? Ох, зачем же я спросила -у тебя горе, а я опять с расспросами... Не говори, коли тяжко. А все-таки любопытно: что за беда приключилась такая, что все и враз?

— То мне еще дознаться предстоит.

— Ягдар, а у тебя один глаз серый, а другой зеленоватый. И крапинки в нем...

— А у тебя и глаза голубые, и сарафан голубой — складно выходит. И вышит бисером да гладью. Красиво... Праздничный, да? Прошлый раз ты в другом была.

— А он... А его матушка с утра постирала — вот я и надела, что под руку попалось. И вовсе он не праздничный!

Видана отчего-то покраснела и добавила поспешно:

— А что ты в обители делаешь, Ягдар?

— Отец меня послал. Мыслю, на обучение.

— Наукам разным? А что за науки? А в Бортничах тоже школа есть — я туда со старшею сестрицею хожу. Трижды на седмицу. Я уже и грамоте знаю, и численницу, и Заветы.

— Бортничи — то деревня твоя?

— Нет, соседская. Четыре стрелы всего от нас. А моя — Хорея. От опушки той самой, — она указала рукой, хитро прищурив глаз, — только в дубраву войдешь да вниз спустишься — тут тебе и Хорев Лог. А в нем и деревня моя. Хочешь — на завтра в гости зазову?

— Уезжаю я завтра, Видана.

— Уезжаешь... Как же так... А надолго?

— Дней на шесть, не более.

— Целых шесть дней... А потом?

— А потом судьбу мою решать будут.

— Как это — решать?

— Не знаю.

— У рода твоего кто Обереги?

Кирилл пожал плечами.

— Я и отца просить стану, и к самому Белому Ворону пойду — пусть говорят с Древними о тебе.

— Скоро стемнеет — пора мне, Видана.

— Ягдар, а я каждый вечер сюда приходить буду, пока ты не вернешься и думать о тебе. И ты об эту же пору думай обо мне — обещаешь?

— Да. Я провожу тебя — до опушки хотя бы.

— Ты же не станешь сердиться?

— Да на что?

Видана лукаво сморщила нос и крикнула:

— Отец, пора!

От старой ракиты впереди отделилась светлая фигура.

Кирилл засмеялся, подхватил лукавую девчонку под мышки и подбросил ее. Она взвизгнула, прижимая подол к коленкам. На душе у него вдруг стало очень тепло и уютно.

— Ты чего, Ягдар?

— А ты не станешь сердиться? — он подмигнул, огляделся по сторонам и крикнул:

— Иов!

* * *

— Не спите, отче?

Отец Варнава отложил перо. Откинувшись на спинку кресла, потер глаза руками:

— Третий сон досматриваю. А ты чего полуночничаешь?

Отец Паисий обернулся к брату Илие:

— Дверь притвори-ка, брате, — не сочти за обиду — да присмотри там...

Он дождался, когда келейник выйдет, затем проговорил вполголоса:

— Сосудец с ядом, что из Гурова передавали, — в нем вода оказалась.

— Да.

— Яд, что князю да десятнику его назначался, такоже в воду обратился, пока работал я с ним.

— И что мыслишь?

— Одна рука творила. А мне отчего-то вдруг былое воспомянулось, отче.

-Так... Полагаешь, фряжской работы зелье?

Отец Паисий покачал головой:

— Здесь не дознаюсь. Дона Марко Элейского навестить бы — столько лет не виделись. Да и должок за ним.

— Хочешь ехать?

— Не хочу, отче — надо.

— Один?

— Один.

Они взглянули друг другу в глаза. Отец Варнава выбрался из кресла и поднял руку в благословляющем жесте:

— Храни тебя Господь, рыцарь!

Глава 6

— А в возке-то вам, отец Варнава, и покойней было бы, и приличней — право слово! Благословите поклажу перенести. Уж и кони запряжены, и возницею — брат Косма. А уж он-то правит до чего знатно — ровно кормчий лодией речною!

Игумен, не касаясь стремени, вспрыгнул в седло и повел плечами:

— Втуне витийствуешь, отец Лавр. Состарюсь — в возок пересяду. А до той поры не хочешь ли — послушание тебе определю самому в нем кататься? Ровно в лодии по реке.

Отец благочинный покачал головой, горестно вздохнул.

— С Богом! — Отец Варнава вскинул руку и широким знаком креста осенил своих спутников, провожающих монастырских и дорогу перед собою. Послушники развели в стороны тяжелые дубовые вратницы. Под колокольный звон четверка всадников покинула стены обители.

Раннее утро обещало пригожий денек. Кирилл оставил поводья, с удовольствием вдохнул прохладные запахи поля и леса и неожиданно для себя широко, до слез, зевнул.

Отец Варнава повернул голову:

— Поздно вернулся, княже?

— Нет, отче. Выспался я.

— Ишь ты! А мне вот в молодости никак не удавалось. Одна другой краше — выспишься тут... Конек-то твой как тебе?

— Послушливый, вроде.

— Так монастырский же.

Дорога тем временем нырнула в лес. Мягкие удары копыт стали слышнее.

Кирилл вздохнул:

— И мой Медведко — до чего смирный да ласковый гнедой был! Из ручницы его подо мною тогда ...

— А вот уж оно впереди — то место, где вы бой приняли. С коня сойти не хочешь ли?

— Зачем, отче?

— Да мало ли? Осмотреться, вспомнить...

— Нет, отче.

— Ну, как знаешь.

Отец Варнава тронул поводья и присоединился к своему келейнику впереди. Кирилл покосился на полянку слева, перекрестился.

Сзади подъехал и поравнялся с ним брат Иов:

— Слышал я, ты соглядатая почуял да высмотрел тогда?

— Верно, был такой. На коне да в доспехе фряжском, — он обернулся и указал рукою назад. — За той поляною орешник начинается, в нем он и прятался.

— А засаду ты не почуял?

Кирилл свел брови, припоминая:

— Десятник Залата ко мне как раз подъехал — вот как ты сейчас, да так же разговор завел.

— Десятник Залата? — переспросил Иов безразлично. — А о чем говорил?

— Не помню уже. Так, дорожные праздные речи. А что?

— Праздные речи... — опять задумчиво повторил Иов. — Да так, ничего.

Ближе к полудню лес кончился, а дорога побежала дальше, теряясь в степных просторах.

— А припекает знатно!

Отец Варнава сбросил с себя дорожную куртку сыромятной кожи и закатал до локтей рукава рубахи. Остальные проделали то же самое.

— Через час к ручью подъедем, там и полдничать будем.

Дорога стала взбираться на пологий холм, ветерок донес запах дымка.

В долине у рощицы стоял белый шатер в окружении серых войлочных. У костров сидели полянские воины. Один из них поднялся на ноги, всмотрелся из-под руки. Затем прыгнул в седло и поскакал навстречу.

— Да будэт пут' ваш легок и успешен! — крикнул он, осадив коня. — Во имя Всемилостивого прошу почтэнных путник' исполнит' закон гостеприимств'!

— Исполним с благодарностью, — кивнул настоятель.

Всадник развернулся и поскакал назад.

В навершии центрального столба белого шатра полоскался на ветру малиновый стяг с золотым пардусом.

— Менгир-хан? — произнес вполголоса отец Варнава, переглянувшись с келейником.

— Слыхал я о нем, хоть не видал никогда, — добавил Кирилл. — Он давний побратим отца моего.

Подбежавшие воины взяли коней под уздцы и, следуя правилам степного гостеприимства, помогли всадникам спешиться. Полог шатра откинулся, к гостям вышел невысокий юноша в зеленом с золотом шелковом халате. Окинув их быстрым взором, приложил кончики пальцев ко лбу и слегка склонил голову:

— Дорги, дэвятый сын владэтэльного хана Менгира.

Безошибочно определив главенство отца Варнавы, он протянул ему руку.

— Игумен Варнава, настоятель Преображенской обители, — сказал тот, отвечая на рукопожатие. — А это — князь Ягдар и мои помощники, братия Илия и Иов.

— Приветствую моего высокородного собрат'! — Дорги-хан поклонился Кириллу и тоже протянул ему руку, коротко кивнув инокам.

— Прошу дорогих гостэй подкрепит' силы и отдохнут' в моем шатре.

Он опустился на груду мягких одеял во главе низкого стола, сделал широкий жест. Отец Варнава и Кирилл присели на мягкую кошму по обе руки хозяина.

— Я знаю, что отреченные служитэли великого пророка Исы дают обеты нэ прикасаться к мясной пищ', — сказал тот, делая знаки слугам короткими движениями головы и глаз.

Блюдо с кусками запеченной баранины было придвинуто ближе к хозяину и Кириллу; отварной рис, овощи, брынза и обширные пресные лепешки быстро заняли оставшееся место. Дорги хан провел ладонями по лицу и редкой бородке, вполголоса произнес несколько слов на гортанном полянском наречии. Затем наклонил голову в сторону отца Варнавы.

— Очи всех на Тя уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении. Отверзаеши Ты руку Твою и исполняеши всякое животно благоволения, — произнес молитву настоятель и перекрестил стол.

Дорги-хан удовлетворенно кивнул и взял в руки тонкостенную пиалу. Слуга за его спиной тут же наклонился, налил в нее кумыса из бурдюка.

— Сегодняшняя трапэз' дважды благословэнна — значит, и мнэ, и моим гостям слэдует ожидат' доброй дороги и успешного исполнения замысл'. Далек ли ваш пут'?

— Нас призвал к себе князь Стерх. К завтрашнему вечеру надеемся прибыть к его двору, — сказал отец Варнава, наблюдая, как пенится наливаемый в его пиалу кумыс. — А высокородный Дорги-хан путешествует под стягом своего отца, как мы заметили.

— Да, уважаемый Варнава, сэйчас я — посланник его воли. Господарь Влахии Радул приглашает людэй из род' Степного Барса посэлиться в его владэниях для защит' восточных рубежей. Менгир-хан желает посмотрэт' все на мэстэ моими глазами.

— Для защиты восточных рубежей? От кого?

Дорги-хан взглянул в глаза настоятелю. Легкая усмешка тронула уголки его губ.

— Навэрное, от Руси.

— И как велико гостеприимство Великого Домна?

— В грамот' к отцу он говорит о тумене.

Кирилл взглянул на отца Варнаву — тот опустил глаза, потянулся и отломил кусочек брынзы.

— Мой отэц понимает, что замыслы о том, чтобы наши табуны и стада паслис' на просторах стэпэй Влахии, нэ могли родиться в голове владэтэльного Радула: его простодушие слишком вэлико, а власт' слишком мала для этого. Кто-то вложил их туда. Хива и Булгар любят звэнэт' золотом при высоком дворе Москвы, жалуяс' на разоритэльные набег' стэпного народ'.

— Но еще есть золото, звон которого нам не слышен.

— Воистину так. Поэтому уже пятый дэн' воины сопровождают в Москву гонца с посланием Менгир-хана и списком письма господаря Радула. Моим гостям нэ следует беспокоиться.

Дорги-хан отрезал от седла барашка кусок нежнейшего мяса, протянул его Кириллу:

— А к какому род' принадлэжит мой высокородный собрат?

— К роду Вука.

Хозяин перестал жевать:

— Владэтэльный Вук, коняз' Белецкий и Гуровский — побратим Менгир-хана. О нем ли ты говоришь?

— Я его сын.

— Сэгодня Всемилостивый посылает мнэ радост' за радостью! Как здоровье названного брат' моего отца? Успешны ли его дэла?

— Мой отец и вся моя семья погибли недавно.

Дорги-хан отбросил нож и быстро провел ладонями по лицу:

— Да хранит тэбя вэликий пророк Иса! Как это случилос'?

— Мы все делаем для того, чтобы узнать это, — ответил вместо Кирилла отец Варнава.

— Печал' моего отца нэ пройдет, пока он нэ получит свою законную долю в справэдливом отмщении.

— Передай хану Менгиру, высокородный, что теперь мы будем помнить об этом.

Дорги-хан остановил взгляд на отце Варнаве. Еле заметно покивал каким-то своим мыслям, проговорил негромко и неспешно:

— Роду Стэпного Барса и владэтэльному Менгир-хану предложили стать размэнной монэт' на чужом и темном торгу. Это бесчестье. Тот, кто это задумал, очень плохо знает стэпной народ. И Рус'! — добавил он с нажимом.

Отец Варнава наклонил голову.

— Совэт Конязей и Высокий Стол Москвы будут знат' все, что видят глаза и слышат уши Менгир-хана — а им нэт числа.

— Дорги-хан оказывает честь служителям Божиим, посвящая их в замыслы и дела властителей земных.

— Мнэ доводилось слышат' о Братстве Хранитэлэй. Почтэнный Варнава нэ должен подтверждат' или опровергат' мои слова. Однако я нэ думаю, что ошибаюс', занимая слух его своими речами — дети Барса имэют острый глаза.

— Слова владетельных никогда не падают в пустоту.

Хозяин повернулся и окунул кончики пальцев в чашу с водой, которую подставил ему слуга. Затем провел ладонями по лицу, вполголоса пробормотав несколько слов. Гости поднялись на ноги и отец Варнава прочитал благодарственную молитву.

— Мои воины будут сопровождат' вас на пути ко двору конязя Стерха.

— Благодарим Дорги-хана за его заботу, однако Господь охранит служителей своих от превратностей пути.

Хозяин окинул взглядом молчаливые фигуры монахов. Еле заметная улыбка опять коснулась уголков его губ:

— Тогда призову Единого присоединит' милост' свою к милости вэликого пророка Исы — да будут благословэнны оба!

* * *

— Что скажешь, брат Илия? — нарушил молчание отец Варнава, когда кони начали подниматься на пологий холм.

Келейник пожал плечами:

— Что-то уж очень усердно поминал Дорги-хан, что держит руку Великого Князя Московского.

— Полянин и в спину не ударит, и выгоды своей не упустит. Одначе, о верности своей говорит чаще не в годину лихую, а мзды ожидая. И не обязательно деньгами. Что поделаешь — таковы они. О другом я — о том кукловоде тайном, коего и Менгир-хан почуял.

— Простите, отче, но, мыслю я, вы не ответа моего ждете, а вслух размышляете.

— Правда твоя... — отец Варнава сощурился, рассеянно и задумчиво посмотрел вдаль. — Ты вот что скажи, брат Илия: ежели кто одну часть народа на другую натравит, о чем люди прежде всего вспомнят?

— О вере.

— О! Притом, каждый — о своей. А многим ли в радость мир да лад в дому чужом, богатом и крепком? Кому, кроме русичей по сердцу, что в Совете Князей престолы Князя Московского и Великого Кагана — равной высоты, а любой путник православный — почетный гость в шатре полянина? Но, не приведи, Господь, случись меж нами раздор — тут же назовут одни других собаками неверными.

— И прольется кровь.

— Да. А еще тех не забудь, кто древлеотеческой веры держатся. Боюсь, ждать нам вскоре недобрых вестей от Старейшин.

— Думаете, отче, нас захотят столкнуть и с древлеверцами?

— Удивлюсь, коль это будет не так. Вне пределов Руси они давно уж 'язычники поганые'. Вот бы и у нас порядки такие же завести — для многих бы это сердечным утешением стало.

— Отче, а что это за Братство Хранителей, о котором Дорги-хан поминал? — подал голос Кирилл.

— Неужто допрежь не слыхал?

— Сказывали люди, что есть-де на Руси витязи незримые да никому не ведомые, что некую святыню великую охраняют и верно ей служат. Только по мне, это сказ и есть.

— Зато сколь размыслителен сей сказ — то приметь!

— А сколь правды в нем?

— Отца спрашивал?

— Вестимо, спрашивал. А он всякий раз смеялся в ответ да по голове трепал.

— Ну, так подъезжай ко мне поближе — и я тебя по голове потреплю.

Кирилл смутился.

Отец Варнава подмигнул ему:

— На одни вопросы сам ответ сыщешь, на другие — со временем получишь, а иные так без ответа и останутся.

* * *

Багряный от закатного солнца мост походил на огромный рубель, переброшенный с одного берега на другой. Сосновые бревна полнозвучными голосами запели под копытами. За мостом дорога тут же разбежалась на три стороны.